Текст книги "Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед!"

Всю ночь я не сомкнул глаз, умоляя Всевышнего, чтобы он изменил направление ветра, заставив его дуть в паруса моих боевых кораблей. И Господь, который, как известно, всегда помогал британскому флоту, к утру переменил ветер, и он задул в нужном нам направлении. В 9:30 утра я приказал поднять якоря. Вознеся хвалу Богу, мы направились навстречу своей судьбе.

Датские корабли, выстроившись в линию длиной полторы мили и прикрываемые фортом «Трекронор», открыли по нам огонь. Мы же должны были двигаться вдоль их строя, останавливаясь напротив заранее определенного планом сражения вражеского корабля, вставать на якорь и открывать ответный огонь. Фрегаты же образовали авангард и арьергард нашей боевой линии.

Первым следовал 74-пушечный корабль «Эдгар». Двигавшийся вслед за ним 64-пушечный «Агамемнон», неудачно совершая маневр, сел на мель. Его место занял 64-пушечный «Полифем». Следующим шел 50-пушечный «Изис». Пятый корабль в строю, 74-пушечная «Беллона», из-за невежества лоцмана взял слишком далеко вправо, огибая Миддель-Граунд, и выскочила на мель примерно в 450 ярдах от конца датской линии. 74-пушечный «Россель», следуя за ним, также сел на мель, и его бушприт навис почти над ютом «Беллоны». Оба корабля, хотя и смогли во время боя использовать свои пушки, но не очень эффективно – корабли были в пределах досягаемости артиллерии датчан. К тому же пушки «Беллоны» были порядком изношенными, и некоторые из них разорвались, разметав и переранив артиллерийские расчеты.

К счастью, я успел понять всю опасность случившегося и приказал следовавшим за мной кораблям взять правее. Войдя в Королевский пролив, «Элефант» встал на якорь на расстоянии кабельтова от датского корабля «Даннеброг», на котором держал флаг коммодор Фишер. Место выбывших из строя и севших на мель кораблей заняли фрегаты. Чуть позже старина Паркер направил мне на помощь три корабля, за что я был ему весьма благодарен.

Бой кипел уже по всей боевой линии. Бомбардирские суда, согласно плану занявшие отведенные им места, стали метать бомбы в гавань Копенгагена и на сам город. Эскадра Паркера, которая должна была начать фланговый обстрел форта «Трекронор», так и не смогла справиться с ветром и течением и вынуждена была встать на якорь так далеко от датских батарей, что фактически не участвовала в сражении.

Датчане дрались яростно и не думали сдаваться. Хотя на их флагмане «Даннеброге» и начался пожар, но он продолжал вести огонь, хотя и не с такой интенсивностью, как в начале боя. На некоторых датских кораблях замолкали пушки – похоже, обслуживающие их матросы были убиты или ранены. Но через какое-то время пушки снова начинали стрелять. Потом мы узнали, что с берега на шлюпках прибывали новые артиллеристы, которые занимали места у орудий вместо погибших товарищей. Жертвами коварных датчан становились мои морские пехотинцы, которые направлялись к прекратившим огонь кораблям, чтобы захватить их как призы. Подпустив поближе шлюпки с морской пехотой и королевскими моряками, датчане расстреливали их в упор ядрами и картечью.

Адмирал Паркер, наблюдая за этим кровопролитным сражением, совсем пал духом. Через три часа после начала боя он приказал поднять «сигнал № 39», который означал «Выйти из боя». В это время я находился на юте «Элефанта». Вражеские ядра крушили рангоут корабля, и меня осыпало щепками от раздробленных и изломанных мачт и рей. Командир «Элефанта» Фолей, получив сообщение сигнальщика о распоряжении адмирала Паркера, вопросительно посмотрел на меня. Я же решил сделать вид, что сигнал этот меня не касается.

– Фоллей, – сказал я, – вы ведь знаете, что у меня только один глаз, и следовательно, я имею полное право быть иногда слепым.

Потом я приложил подзорную трубу к правому глазу, поврежденному во время неудачного штурма корсиканской крепости Кальви, и добавил:

– Клянусь, я не вижу сигнала адмирала Паркера. Оставить висеть мой сигнал № 16[44]44
  Вести бой на ближней дистанции.


[Закрыть]. Усилить огонь и прибить сигнальные флажки, если нужно, к брам-стеньге.

Я знал, что, выполняя приказ адмирала Паркера, я бы загубил все свои корабли, уже потерявшие половину рангоута. Они просто не смогли бы выбраться из Королевского прохода. Форт «Трекронор», еще не потерявший своей боеспособности, не дал бы нам продвинуться по этому чертову проходу и перетопил бы мои корабли один за другим.

Впрочем, как я уже говорил, Господь снова оказался на стороне нашей старой доброй Англии. Датские корабли стали выходить из строя, и огонь, который они вели по моей эскадре, постепенно утих. Пожар на флагмане вражеского флота «Даннеброге» разгорался все сильнее и сильнее. Языки пламени уже вырывались из пушечных портов, и коммодор Фишер перенес свой брейд-вымпел на другой корабль – «Гольстейн». Уцелевшие члены команды «Даннеброга» обрубили якорные канаты, и пылающий датский флагман медленно стал дрейфовать в сторону берега.

Плавучие батареи, почти прекратившие пушечный огонь, тем не менее не сдавались. Когда шлюпки с призовой командой пытались приблизиться к ним, чтобы поднять британский флаг, по ним с этих батарей датчане открывали меткий ружейный огонь.

А на левом фланге дела наши были совсем плохи. Как оказалось, там находился сам кронпринц, который своим появлением заставил датчан сражаться с еще большим упорством. Мне так и не удалось полностью выполнить свою задачу – подавить вражескую оборону и заставить Копенгаген выкинуть белый флаг.

Что ж, я не гордый – поднять переговорный флаг могу и я. Надо было выиграть время, и я направил Фредерика Тезигера, капитана, несколько лет прослужившего на русском флоте и исполнявшего обязанности моего адъютанта, с письмом к кронпринцу.

Я решил припугнуть датчан и написал в своем послании следующие строки: «Если стрельба по нам будет продолжаться, то я буду вынужден предать огню захваченные мною датские суда и не буду иметь возможности спасти жизни тех храбрецов, которые их доблестно защищали». То есть я пообещал, что сожгу пленных датчан в случае, если кронпринц не примет мое предложение.

Но кронпринц не знал, что я откровенно блефовал: на тот момент мы еще не захватили ни одного датского корабля, и пленных датских моряков у нас не было. Вечером было заключено 24-часовое перемирие, и мы занялись снятием с мелей кораблей и срочной починкой тех из них, которые получили самые серьезные повреждения и едва держались на воде.

Потери в экипажах эскадры были просто ужасающими: убитыми и ранеными мы потеряли около 1200 человек – на 300 больше, чем в ожесточенном сражении с французским флотом в устье Нила. На некоторых кораблях вышло из строя до половины команд.

Не дожидаясь, пока датчане придут в себя, я приказал воспользоваться перемирием и велел захватывать датские боевые и торговые корабли. Ну, и самое главное – дорога на Балтику стала для нас открыта. После ремонта кораблей эскадры и пополнения убыли ее экипажей можно будет следовать в гости к русским – прямиком в Ревель.

* * *

24 марта (5 апреля) 1801 года. Санкт-Петербург.

Адмирал Федор Федорович Ушаков

Я въезжал в столицу Российской империи под колокольный звон. Наступил праздник Воскресения Христова, и мне вдруг неожиданно вспомнился умерший десять лет назад дядя, иеромонах Санаксарского монастыря Феодор, в миру Иван Ушаков. Ох, как порой я ему завидовал – хотя в молодости и его не минул царский гнев: в монахи из преображенцев он был пострижен насильственно, в присутствии самой императрицы Елизаветы Петровны. За что и почему? Бог весть. Сам дядя об этом говорить не любил, а выпытывать у него я не решился.

А сейчас меня вызвал в Петербург император Павел Петрович. Царский рескрипт привез усталый фельдъегерь. Я попытался было узнать у него о причине столь спешного вызова, но поручик, спавший с лица и с красными от бессонницы глазами, лишь разводил руками.

Правда, потом, когда он немного отдохнул, за обедом, на который я, не чинясь, пригласил его, он рассказал о раскрытии гвардейского заговора с умыслом на цареубийство. В нем были замешаны многие известные царедворцы, такие как граф фон Пален, до того считавшийся любимчиком императора. Поручик что-то невнятно говорил о подозрении, в котором оказался цесаревич Александр Павлович. Не зря, видимо, государь назвал на вахтпараде своим новым наследником великого князя Константина Павловича.

Правда, цесаревичем Константина император объявил еще в октябре 1799 года: «Видя с сердечным наслаждением, как Государь и Отец, каковые подвиги храбрости и примерного мужества во все продолжение нынешней кампании против врагов царств и веры оказывал любезнейший сын Наш Е. И. В. великий князь Константин Павлович, в мзду и вящее отличие жалуем мы ему титул Цесаревича». Ну, что ж, это неотъемлемое право государя – выбирать себе наследника. Хотя я не могу сказать, кто из великих князей мог бы стать лучшим императором.

До меня дошли слухи, что у государя появились новые фавориты, которые и помогли раскрыть гвардейский заговор. Слухи сии были просто удивительными, и я не мог поверить в то, что рассказывали люди, приехавшие из Петербурга. Впрочем, за годы правления императора Павла Петровича в стране произошло столько удивительного и фантастического, что я уже и не знал, чему можно верить, а чему нет.

Удивило же меня резкое изменение политического курса нашего отечества. Это словно корабль, идущий под всеми парусами, который вдруг совершил поворот оверштаг. Совсем недавно мы воевали против французов в союзе с британцами. А теперь французы стали нашими союзниками, а британцы – врагами. Последнему я отнюдь не удивлен – британцы, даже будучи нашими союзниками, искали прежде всего свою выгоду, пытаясь заставить нас таскать для них каштаны из огня.

Мне вспомнился британский адмирал Горацио Нельсон. Конечно, флотоводец он был изрядный, но с каким презрением и плохо скрываемой ненавистью он смотрел на меня после того, как я ему доступно объяснил, что для меня главное – защита российских интересов и выполнение приказов, полученных от моего императора. По мнению же Нельсона, русская эскадра была послана в Средиземное море только для того, чтобы выполнять по распоряжениям, полученным из Лондона, всю самую грязную и тяжелую работу. Нет, с такими союзниками нам и враги не надобны.

Что же касается французов, то надо сказать, что и они тоже порядочные шельмы. И с ними надо вести себя вельми осторожно, держа ухо востро. Думаю, что государю виднее, какими должны быть наши иностранные дела. Хотя, если он спросит мое мнение на сей счет, я не премину его высказать. Деятельность моя, сначала на Черном море, а потом и на Средиземном, научили меня быть не только флотоводцем, но и политиком. С одними греками на Ионических островах сколько пришлось повозиться, попортить себе немало нервов. Не было среди них единства – каждый тянул в свою сторону, у каждого был свой покровитель. Как я с ними сумел поладить, ума не приложу!

По дороге я от нечего делать набросал несколько предложений по развитию нашего флота. Как на Черном море, так и на других морях. Я помню, что император не сложил с себя чин генерал-адмирала, то есть фактического командующего всем Российским флотом. Ведь даже его знаменитые гатчинские войска начались с двух команд, по тридцать человек каждая, составленных из чинов балтийских флотских батальонов, подчиненных нынешнему императору как генерал-адмиралу. Павел Петрович, еще будучи цесаревичем, сделал немало полезного для морских служителей. Надеюсь, что и в этот раз он со вниманием отнесется к тому, что я намерен ему сообщить.

Впрочем, я обо всем узнаю на месте. Пока же я еду на дорожной коляске в Михайловский дворец – новую императорскую резиденцию. На улицах Петербурга гуляет нарядно одетый народ. Как-никак, сегодня Пасха, и православный люд празднует Воскресение Христово. Кое-кто из простолюдинов уже еле стоит на ногах – похоже, что они уже успели разговеться и после Великого поста выпили винца или чего покрепче.

– Вот, посмотрите, ваше высокопревосходительство, – сказал сопровождавший меня флигель-адъютант в форме поручика Семеновского полка, – наверное, в провинции много рассказывают небылиц о том, что творится в столице. И круглые шляпы с людей полицейские срывают, и палками дворян лупят за то, что проезжающие мимо царского дворца не выходят из кареты и не становятся на колени. Ложь это все! Государь строг – это правда, но таких глупых распоряжений он не давал.

– А скажи-ка ты мне, милейший, – решил я расспросить поручика, – что это за новые фавориты появились у государя? У нас про них много чего говорят, только не во все сказанное я верю.

– Да, ваше высокопревосходительство, – кивнул флигель-адъютант, – в свите государя появились люди, ранее никому не известные. И одежда у них ни на что не похожая. Скажу больше, – тут поручик наклонился к моему уху и произнес едва ли не шепотом, – среди них есть две девицы, которые разгуливают в мужских панталонах, без юбок и корсетов.

Говорят они по-русски, только скажу я вам, что они вроде и не русские. Словечки у них неизвестные, да и произносят они их как-то по-другому. А солдаты они умелые. Умеют драться голыми руками, ножи кидают метко и дело военное знают. Даже генералы у них учатся.

– А моряки среди них есть? – спросил я. Меня заинтересовал рассказ флигель-адъютанта. Не знаю почему, но мне вдруг показалось, что появление этих странных людей в окружении императора и мой вызов в столицу – все это как-то взаимосвязано.

– Не знаю, ваше высокопревосходительство, – пожал плечами поручик. – Вроде мундиры их не похожи на морские. Но в разговоре между ними проскакивают морские словечки. А одного из них, правда пожилого уже и вроде как отставного офицера, они называют водолазом. Дескать, во время службы на Черноморском флоте он плавал под водой, словно рыба. Скажите, ваше высокопревосходительство, он вам не знаком? Вы же командовали Черноморским флотом, должно быть, знаете своих водолазов?

Гм, а вот это уже совсем любопытно. Водолазы у меня на флоте и в самом деле есть. Только плавать в воде, как рыбы, они не могут. Ныряют неглубоко, осматривают днища боевых кораблей, ну, а если надобен серьезный ремонт, то для этого имеется водолазный колокол. В него с поверхности по трубкам подают воздух, и люди в нем могут вести на небольшой глубине подводные работы. Или искать предметы на дне бухт. Ну а на большее они не способны.

Слыхал я, что три года назад один немец создал специальную «одежду для водолазов», в которой можно было работать под водой дольше трех минут. Она состояла из непромокаемой ткани, на плечах водолаза прикреплявшейся к краю металлического колпака, который покрывал его голову. Внутрь были две дыхательные кожаные трубы с клапаном для вдоха и выдоха. Но якобы это немецкое изобретение оказалось не совсем удачным, и о нем больше никто не вспоминал.

Я решил, как бы ни складывались мои дела в Петербурге, обязательно увидеться с водолазом, о котором рассказал мне поручик, и обстоятельно потолковать с ним.

Тем временем коляска подкатила к новому царскому дворцу. У входа в него стояли два двухэтажных здания, как сказал мне флигель-адъютант – Кордегардии. И тут я увидел первого из них… У входа стоял военный в странной пятнистой форме и с удивительным оружием, висящим на ремне у него на груди. Он повелительно взмахнул рукой, и кучер послушно остановил карету перед полосатым шлагбаумом…

* * *

24 марта (5 апреля) 1801 года. Санкт-Петербург.

Подполковник ФСБ Баринов Николай Михайлович, РССН УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области «Град»

Как там кричал старший лейтенант Таманцев в «Моменте истины»? «Бабушка! Бабулька приехала!» Это я о прибытии в Питер долгожданного гостя из Крыма – адмирала Ушакова. Мне уже довелось познакомиться со многими историческими личностями – Багратионом, Кутузовым и, наконец, с самим государем-императором Павлом Петровичем. А тут вот еще и Ушаков!

С приездом Федора Федоровича сложился полный пасьянс, и можно было всем участникам предстоящей операции в Ревеле приступить к окончательной отработке плана полного разгрома британского флота. Павел также будет присутствовать на этом заседании Большого военного совета.

Правда, сам совет состоится лишь сегодня вечером, или завтра – адмиралу следует немного отдохнуть и привести себя в порядок после долгого путешествия по нашим весенним российским дорогам. Впрочем, Федор Федорович не выглядел слишком уж усталым. Ведь ему в феврале исполнился пятьдесят один год, и он был на двенадцать лет моложе Васильича.

Да и внешне Ушаков смотрелся молодцом – роста среднего, широкоплечий, с умными и проницательными глазами. При ходьбе он слегка прихрамывал. Я вспомнил, что это следствие болезни, перенесенной им в детстве. Ушаков с любопытством посмотрел на наших бойцов, поздоровался со мной за руку (а рука у него была крепкая) и стал внимательно рассматривать Михайловский дворец. В бытность его в Петербурге на этом месте стоял Летний дворец императрицы Елизаветы Петровны. Ушаков даже бывал в нем, когда во дворце проживал фаворит императрицы Екатерины Алексеевны и покровитель Ушакова светлейший князь Потемкин.

Похоже, что перемены, произошедшие в Петербурге за время правления императора Павла, немало удивили адмирала. Впрочем, он всегда старался держаться подальше от придворных дрязг. Поэтому он все больше слушал, а на заданные ему вопросы отвечал кратко и односложно.

Придворный лакей в нарядном кафтане, расшитом золотом, пригласил Ушакова на аудиенцию к императору. Ко мне подошел Дмитрий Сапожников, которому, как бывшему моряку-черноморцу, очень хотелось хотя бы издали взглянуть на легендарного адмирала.

– Кто бы мне сказал пару месяцев назад, что я своими глазами увижу живого Федора Федоровича Ушакова – ни за что бы не поверил. Кстати, Николай, он совсем не похож на того Ушакова, которого сыграл актер Иван Переверзев. Тот был гораздо внушительней, с героическим, можно сказать, брутальным лицом. А этот какой-то простой, домашний.

– Внешность у него простая, но сам адмирал совсем непрост. Ему довелось быть и дипломатом, решая при этом вопросы, которые не каждому политику по плечу. Впрочем, Федор Федорович в первую очередь флотоводец. И именно в данном качестве он будет нужен во время нашей скорой командировки в Ревель.

– Слушай, Николай, а может, вы и меня туда с собой возьмете? У нас есть два акваланга, костюмы, компрессор для зарядки. Как вести себя под водой, я еще не позабыл…

– Викторыч, а что ты сможешь сделать с линейными кораблями Нельсона? У тебя что, есть подрывные заряды? И что будет с тобой, если начнется пальба? Всплывешь кверху пузом, как оглушенная корюшка…

– М-да-с, – вздохнул Сапожников. – Ты прав. А жаль – так хочется вспомнить молодость и сделать британцам козу рогатую.

– Знаешь, Викторыч, а вот после боя твой акваланг может и пригодиться. Некоторые корабли могут, как «Титаник», пойти на дно. Тут-то ты и порезвишься. Знаешь, сколько всего можно будет поднять на поверхность?

– Ага, сундуки, полные драгоценностей и золотых дублонов, – усмехнулся Сапожников. – А к сундукам цепями прикованы скелеты «лаймиз». Однако, Николай, мысль твоя работает в правильном направлении. С потопленных британских кораблей можно все ценное снять, да и своим поврежденным кораблям, если надо, помочь заделать подводные пробоины. Ведь Нельсон мужик серьезный – так просто он не сдастся… В общем, ты замолви за меня словечко, если что…

– Не знаю, не знаю, – я в сомнении покачал головой. – Насчет тебя, как мне кажется, больших проблем не будет. Но вот куда деть Дашку? Ведь эта дева-воительница, узнав, куда ты собираешься, пренепременно попрется вслед за тобой. Ты думаешь, что-то ее может остановить?

Сапожников вздохнул и выругался сквозь зубы. С одной стороны, он был огорчен тем, что из-за воспитанницы его возможная командировка в Ревель накроется медным тазом. С другой стороны, он был горд тем, что правильно воспитал дочь своего старого друга. Отличная выросла девица, не насиликоненная швабра, у которой одна лишь мечта – выгодно выскочить замуж и проводить ежедневный шопинг по магазинам, покупая все новые и новые шмотки и брюлики.

– Может быть, Лешка сможет ее удержать? – неуверенно спросил Сапожников. – Нет, она и его вряд ли послушает.

– Ладно, Викторыч, не горюй, надеюсь, что мы что-нибудь придумаем. А ты в этом Таллине, или как его сейчас называют, Ревеле, бывал?

– Конечно, бывал. При СССР довелось туда поездить. Что было проще – садишься в пятницу вечером в автобус, а в субботу утром ты уже в Таллине. Погуляешь там денек, вечером снова в автобус, а утром ты снова в Питере.

Красиво там – старый город, замок Тоомпеа с «Длинным Германом», церковь Оливисте, памятник Русалке, парк и дворец Кадриорг с дворцом и домиком Петра Великого, Пирита с развалинами монастыря Святой Бригитты. Между прочим, отец у меня там служил в конце войны и сразу после нее. Он много мне интересного рассказал про этот город и его окрестности.

– Да, Викторович, пожалуй, тебя стоит взять с собой. Хорошо, а Дашку я возьму на себя.

– Ты уж постарайся, Николай. Вот, закрыл сейчас глаза, и снова вижу угольный дымок над красной черепицей в Старом городе, а вдали – серые воды залива. Уж больно мне хочется снова побывать в этом самом Ревеле.

Тут зашумела рация, и голос Васильевича произнес:

– Баринова, Сапожникова и Иванова – срочно к государю. Будет серьезный разговор…

– Вот видишь, Викторыч, накаркал я полный аврал. Похоже, что Павел рассказал все о нас Ушакову. Игра пойдет в открытую. Что ж, возможно, что оно и к лучшему…

* * *

24 марта (5 апреля) 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок.

Патрикеев Василий Васильевич, журналист и историк

Я находился в кабинете императора, когда придворный лакей доложил царю о том, что у Кордегардии находится коляска с прибывшим из Крыма адмиралом Ушаковым. И тот просит узнать, когда государь сможет его принять. Павел, как человек нетерпеливый, попросил передать адмиралу, что, если он не сильно утомлен дорогой, то аудиенция может состояться немедленно.

Я усмехнулся про себя. Вряд ли Федор Федорович станет откладывать встречу с императором на вечер. Представляю, сколько всего передумал он по дороге из Крыма в Питер. И вполне естественно, что Ушакову хотелось побыстрее узнать, для чего он так срочно понадобился царю.

Вскоре было доложено, что адмирал уже в прихожей и ждет приглашения войти. Я попытался было откланяться, дав возможность Ушакову поговорить с императором наедине. Но Павел предложил мне остаться, сказав, что разговор будет касаться среди всего прочего и нас, пришельцев из будущего. Ну, что ж, пожалуй, Ушаков – один из немногих доверенных лиц в этом мире, кто должен знать о нас всё, точнее почти всё.

Адмирал, войдя в кабинет, почтительно поздоровался с императором и с любопытством посмотрел на меня. Похоже, что слухи о новых фаворитах царя добрались и до Черного моря.

Павел не стал долго ходить вокруг да около и, предложив присесть Ушакову, кратко, без излишних подробностей, рассказал адмиралу о нашей первой встрече с ним на берегу Невы.

Поначалу Ушаков просто не поверил царю. Правда, он прямо не сказал ему об этом, но выражение лица адмирала было такое, какое бывает у взрослого, слушающего рассказ ребенка о встрече в коридоре с бабой-ягой или Кощеем Бессмертным. Потом, когда я, по просьбе императора, откинул крышку ноутбука и прокрутил кадры о современном флоте России, недоверие на лице прославленного адмирала сменилось изумлением.

– Не может быть… – пробормотал он, – корабли без парусов, оружие страшной разрушительной силы. И эти живые картинки, не похожие ни на что… Скажите, господин Патрикеев, вы и вправду пришли к нам из XXI века?

– Вправду, Федор Федорович, – ответил я. – Точнее, из сентября 2018 года. Как это получилось, и кто способствовал тому, что мы провалились в прошлое, можете у меня не спрашивать. Мы и сами этого до сих пор не можем понять. Но факт, что называется, налицо. Мы находимся в нашем прошлом и делаем все, чтобы помочь предкам не совершить того, что произошло в нашей истории. Что именно мы делаем, я расскажу вам, Федор Федорович, после того, как получу на это специальное разрешение государя. Что же касается вас, то могу сказать одно – у нас помнят и не забывают знаменитого флотоводца адмирала Ушакова. Вашим именем, Федор Федорович, называют улицы, корабли, военно-морские училища. Существует орден Ушакова, получить который мечтают наши морские офицеры.

Ушаков был приятно удивлен, услышав мой рассказ о том, что его помнят и ценят потомки. Я, правда, не стал ему говорить, что, помимо прочего, Русской Православной Церковью Ушаков причислен к лику святых, как праведный воин. Об этом я расскажу ему как-нибудь потом, с глазу на глаз. Боюсь, что это сильно не понравится императору, который довольно ревниво относится к чужой славе.

– Я счастлив, – сказал Ушаков, – что не зря прожил свою жизнь, и что память обо мне сохранилась в веках. Признайтесь, что мой срочный вызов в Петербург – это тоже дело ваших рук. Значит, я кому-то здесь понадобился?

– Да, сударь, – ответит Павел, – вы здесь очень нужны. Только, вызвал вас в Петербург я и правда по совету моих новых друзей. Если вы хотите, обо всем произошедшем за последнее время вам расскажет Василий Васильевич.

Я прокашлялся, как лектор перед началом лекции, а потом, стараясь следить за своей речью и упоминать поменьше слов, незнакомых людям из XIX века, начал вводить Ушакова в курс текущих событий.

– После того как были арестованы главари заговора, собиравшиеся свергнуть и убить государя, служители Тайной экспедиции выяснили, что заговорщики связаны с влиятельными лицами из правительства Британии, которые подстрекали и снабжали деньгами некоторых наших гвардейских офицеров и сановников. Кроме того, в Балтийское море в самое ближайшее время должен войти британский флот, чтобы силой заставить Россию изменить свою политику. Командовать этим флотом, Федор Федорович, будет ваш старый знакомый по делам италийским, адмирал Горацио Нельсон.

– Вот как, – пробормотал Ушаков. – Все это, однако, весьма похоже на британцев, которым никакие законы не писаны. Теперь понятно, почему понадобилось мое присутствие здесь. А известно ли вам, господин Патрикеев, о планах адмирала Нельсона? Куда и когда он направит свои корабли? Ведь, как я понял, нечто подобное он проделал и в вашей истории…

– В нашей истории, Федор Федорович, адмирал Нельсон направится к Ревелю. Но до вооруженного столкновения между русскими и британскими кораблями дело не дошло. За несколько дней до прибытия эскадры Нельсона командующий русской эскадрой в Ревеле вице-адмирал Макаров[45]45
  Михаил Кондратьевич Макаров – не родственник, а просто однофамилец знаменитого адмирала Степана Осиповича Макарова, командовавшего Тихоокеанским флотом, и погибшего в Порт-Артуре в 1904 году.


[Закрыть] уведет свои корабли в Кронштадт. И даже при отсутствии наших сил в Ревеле, Нельсон так и не нападет на город и порт. Он заявит, что прибыл в русский порт… с визитом вежливости. После чего смиренно отправится назад.

– Что-то не похоже это на него, – с сомнением покачал головой Ушаков. – Помнится, в бытность его командиром британской эскадры на Средиземном море, он вел себя более дерзко.

– На Балтике он тоже вел себя далеко не смиренно, – усмехнулся император, – три дня назад он напал прямо на рейде Копенгагена на датский флот и заставил его сдаться. Правда, датчане не сразу согласились спустить флаги. Была изрядная баталия, при которой британцы потеряли людей едва ли не больше, чем датчане.

– Три дня назад? – Ушаков с удивлением посмотрел на Павла. – Ваше императорское величество, а откуда вам это может быть известно?

Павел опять улыбнулся и указал рукой на меня.

– А-а-а, я все понял! – воскликнул Ушаков. – Это произошло в прошлом наших потомков. Ведь только они могут знать о том, что еще не случилось. Надеюсь, Василий Васильевич, вы потом подробно мне расскажете о сей знатной баталии.

– Обязательно расскажу, – кивнул я. – А пока давайте подумаем, как нам разбить этого однорукого бандита. Ведь он рвется к Ревелю не для того, чтобы защитить честь британского флага. Он желает вернуть английским купцам конфискованные товары и пограбить имущество ревельских обывателей. Скажу больше, Нельсон хотел бы захватить наши военные корабли для того, чтобы потом обменять их на британские торговые суда, задержанные в российских портах.

– Вот ведь какой… – тут Ушаков спохватился, что едва не произнес слово, которое уже вертелось на его языке. Присутствие императора удержало его.

– Я полностью согласен с вами, господин адмирал, – улыбнулся Павел. – Мы решили как следует проучить этого британца, чтобы другие его приятели никогда больше не совались в наши воды. Сегодня вечером я собираюсь созвать военный совет, на котором мы решим, как нам следует защитить Ревель и разбить английскую эскадру. Но если вы, сударь, не против, то мы можем провести его прямо сейчас. Василий Васильевич, передайте своим друзьям, чтобы они срочно зашли ко мне.

Я достал из кармана радиостанцию и, к величайшему изумлению Ушакова, стал вызывать на связь всех наших командиров для того, чтобы передать им приглашение императора.

Мы оговаривали с царем подобный вариант окончания беседы с Ушаковым и решили, что будет неплохо, если знаменитый адмирал для начала поближе познакомится с нами – людьми из будущего. А уже потом, вечером, после того как Ушаков внимательнее обдумает то, что он узнает от нас, и будет проведен генеральный военный совет, на который соберут всех основных действующих лиц Ревельской баталии.

Первыми прибыли наши бравые подполковники. Похоже, что им не терпелось поближе познакомиться с такой легендарной личностью, как Федор Федорович Ушаков. Они лихо откозыряли адмиралу и представились ему. Впрочем, их должности и название спецотряда ничего не говорили флотоводцу. Он понял лишь то, что перед ним воины, имеющие боевой опыт и готовые сражаться под его командованием.

А вот Дмитрий Сапожников, который пришел на рандеву с адмиралом вместе со своим другом Алексеем Ивановым, весьма заинтересовал Ушакова. Удивительное дело – моряки почему-то всегда сразу находят друг с другом общий язык. Им не мешает ни языковой барьер, ни разница в возрасте, ни время, в котором они «пенили волны» форштевнями своих кораблей. Непонятно откуда, но адмиралу уже было известно о том, что Сапожников служил на флоте боевым пловцом. И он сразу же стал расспрашивать своего нового знакомого о его службе.

Но тут император предложил всем присесть за стол и заняться тем, ради чего, собственно, они здесь и собрались – обсудить план предстоящей операции.

– Господа, – прокашлявшись, произнес Павел, – господин адмирал уже знает о планах английского адмирала Нельсона в отношении наших кораблей на Балтике и о грядущем нападении на Ревель. Он согласен с тем, что британцам следует дать отпор. Но у него есть вопросы, на которые ему хотелось бы получить ответы…