Текст книги "Аквариум – 3"

Александр Кадетов
Аквариум – 3

Советским и российским

военным разведчикам,

честным и мужественным

патриотам Родины – посвящается

«Мне отмщение, и Аз воздам»

Библия, гл. 32, «Послание к римлянам»

От автора

Говорят, предательство известно с библейских времен. Да что там с библейских – значительно раньше. Когда первобытный человек научился завидовать, ненавидеть, предаваться амбициям. Когда его стали обуревать жажда власти, жадность, стремление разбогатеть за счет своих соплеменников.

Все это так. И все же дело не только в презренных сребрениках, но и в характере, натуре, убеждении людей.

В повести делается попытка в художественной форме на примере двух случаев предательства в нашей военной разведке показать возможные причины, которые могли привести к измене Родине в период «холодной войны».

Я не могу согласиться с генерал-лейтенантом в отставке Кирпиченко В.А., который в своей широко известной книге «Разведка: лица и личности» утверждает, что «во всех известных случаях предательства никаких идеологических мотивов не просматривается. Причины его самые прозаические и неизменные: казнокрадство и, как следствие, вербовка иностранной спецслужбой на основе компрометирующих материалов».

По Кирпиченко выходит, что с идеологией у наших предателей все было в порядке.

Это упрощенная попытка объяснить предательство в разведке «прагматическими причинами» не выдерживает критики. Вот как изменников из советских спецслужб в свое время характеризовал начальник контрразведки ЦРУ Джеймс Энглтон: «Они были людьми, не имевшими высоких принципов».

Система отбора в КГБ и ГРУ[1]1
  ГРУ – Главное разведывательное управление Генштаба Вооруженных Сил СССР (ныне Российской Федерации).


[Закрыть] была несовершенна и давала возможность проникнуть в ряды разведчиков идеологически нестойким элементам, потенциальным предателям. В наших главных разведслужбах не было и не могло быть совершенной методы селекции, так как руководители, которые отбирали в разведку новые кадры, в большинстве своем были заражены меркантильной идеологией. Время показало, что многие из них быстро сменили веру, выбросили свои партийные билеты и переметнулись в другой лагерь.

Рыба гнила с головы, что неизбежно вело к предательству. Сегодня, когда российской разведке навязывается деполитизация и деидеологизация, власти в Соединенных Штатах при приеме в разведку все большее значение придают идейному фактору, политической благонадежности и преданности американским идеалам.

Природа не терпит пустоты. Чем заполнить опустевшую душу разведчика, когда ее покинули идейность и верность Отчизне?

В таких случаях пустоту заполнит предательство.

В повести автор попытался показать глубинные причины измены в нашей разведслужбе, рассматривая «прозаические» причины как производные от государственной идеологии в широком смысле этого слова. Вам, уважаемые читатели, судить, насколько это ему удалось.

Многие описанные в книге события в той или иной форме имели место в жизни. Фамилии, имена персонажей, места и время действия автором изменены.

Глава 1
ВЕРБОВКА ДОБРОЖЕЛАТЕЛЯ

15 декабря 1960 года майор Дронов Виктор Никифорович, оперативный офицер резидентуры ГРУ в Стокгольме, задержался в советском посольстве на Виллагатан, 17 дольше обычного. Все уже давно разъехались на обед, а Виктор все сидел, склонившись над пишущей машинкой «Оптима» и, как шутили сослуживцы, «давил клопов» – печатал двумя пальцами годовой отчет о проделанной работе. Дело продвигалась очень медленно не только из-за скудости информации, которую приходилось собирать по крохам, а то и высасывать из пальца, но и из-за недостаточной практики работы на пишущей машинке. То у Виктора лента вылетала из бобины, скручиваясь в черный, пачкающий пальцы комок; то палец бил не по тому клавишу и вместо литеры «а» вылетала буква «п». Приходилось снимать бобину, расправлять и перематывать ленту, заправлять ее по-новому, подчищать бритвой букву или слово, вновь исправлять, а время неумолимо летело.

За соседним столом до обеда работал оперативный офицер Иван Бобров. Его машинка строчила как пулемет, каретка, словно бешеная, летала справа налево. Пальцы Ивана вслепую, как у пианиста, находили нужный клавиш. Он посидел полчаса за машинкой, собрал документы в папку и, бросив по-шведски «Хей по дей!» («До свидания!»), улетел из резидентуры, оставив у Виктора неприятное чувство собственной беспомощности. Тут, по всей видимости, примешивалось и нечто сугубо личное. Виктор недолюбливал Ивана, этого «партайгеноссе», как его называли сослуживцы, бывшего комсомольского работника, говоруна и скользкого человека, напоминавшего ему одного партийного работника, с которым пришлось столкнуться на фронте.

Разведгруппа его взвода попала под минометный огонь противника, Виктор прибежал на узел связи, чтобы срочно связаться с командным пунктом полка. На узле радист и замполит роты Федорчук слушали какое-то выступление Сталина. Виктор приказал радисту срочно соединить его с командным пунктом полка, но замполит стал возражать, ссылаясь на то, что надо дослушать до конца важную речь вождя. Виктор передал целеуказания и спас от верной гибели людей, но с замполитом пришлось подраться. И неизвестно, как бы повернулась судьба Дронова, если бы не вмешался в это дело умный командир роты старший лейтенант Фисун, который замял этот инцидент и откомандировал замполита при первой возможности в другую часть.

Виктор уже битых два часа не мог осилить две страницы, торопился и делал еще больше ошибок. Отчаяние охватило его, но он, стиснув зубы, вновь и вновь бросался в атаку на машинку. На следующий день уходила почта в Центр, и надо было кровь из носа успеть представить отчет на подпись резиденту. Писанина отнимала много времени, а Центр придумывал все новые и новые бюрократические штучки.

Майор Дронов работал в Швеции под прикрытием должности инженера торгпредства и писал свой первый оперативный годовой отчет. Окончив Военно-дипломатическую академию Советской Армии с золотой медалью, он как перспективный разведчик – так во всяком случае ему записали в служебной характеристике – был направлен в американское направление ГРУ и готовился поехать работать в Соединенные Штаты под «крышу» Амторга[2]2
  Сокращенное название советско-американского общества «Амторг трейдинг корпорейшн», учрежденного в 1924 году в Нью-Йорке для посреднической деятельности в области экспорта советских товаров в США и импорта американских в СССР.


[Закрыть] против главного противника. Он просидел там около месяца, но вдруг его неожиданно вызвали к начальству и сообщили: обстановка резко изменилась и ему срочно надлежит выехать в Швецию. На подготовку отводилось очень мало времени.

Позже Дронов узнал, что выезд по тревоге был вызван тем, что из Стокгольма за бездеятельность был отозван оперативник ГРУ и надо было срочно, чтобы не потерять место в торгпредстве, заполнить вакуум. Такое случалось в управлении нередко, но чаще подобная необходимость вызывалась тем, что надо было устроить какого-нибудь важного сынка на высокооплачиваемую и, главное, не опасную должность. Обычно в кадры звонили из инстанции – так на тогдашнем партийно-командном жаргоне именовали ЦК КПСС – и сообщали: есть мнение направить имярек вместо Анголы во Францию. «Блатные» – это из того же жаргона, – как правило, направлялись в аппараты военных атташе или под дипломатическое прикрытие. Советские представительства во Франции, Швейцарии, Италии, США, Австрии, ФРГ, Англии, Швеции кишмя кишели «блатными».

Виктор не знал шведского языка, но на выездной комиссии ему объяснили, что в Швеции хорошо работать и с английским, а в стране он легко овладеет и местным языком, поскольку владеет немецким. Член комиссии, седой, грузный полковник в летной форме, авторитетно заявил, что разница между шведским и немецким незначительная, как между русским и украинским. Правда, Дронову было не совсем понятно, откуда взяли, что он владел немецким. На фронте, будучи командиром разведвзвода, он знал только «Хальт! Хенде хох!» («Стой! Руки вверх!»). Затем его словарный запас пополнился еще несколькими выражениями в основном от общения с немками и посещения курсов немецкого языка при Доме офицеров во время службы в ГДР, но не настолько, чтобы говорить о знании языка. Вот так Виктор без всякой подготовки сразу попал с корабля на бал, не зная толком ни регион, ни условия работы по прикрытию…

Наконец-то Дронов поставил последнюю точку в отчете, вынул лист из машинки, снял ленту, собрал документы, положил их в папку, набросил суровую нитку на пластилиновый кружок, вынул личную печать, которая на цепочке была прикреплена к шлевке брюк, поплевал на нее и с силой вдавил в мягкий пластилин. Позвонив по внутреннему телефону шифровальщику, Виктор с облегчением откинулся на спинку стула, вытянул ноги, вынул сигарету и закурил. Пришел шифровальщик. Виктор сдал ему папку, набросил пальто и двинулся к выходу.

В посольстве кроме дежурных никого не было. Выйдя на улицу, Дронов поднял воротник пальто, втянул голову в плечи, свернул налево и, перепрыгивая через лужи, направился к автомобилю, который он всегда парковал в начале улицы подальше от посольства, так чтобы он не просматривался из окон дома напротив, где на втором этаже располагался пост наблюдения местной контрразведки. Виктор считал, что его машина «Вольво-244» находилась вне сектора наблюдения поста.

Погода была мерзкая, шел дождь со снегом, с моря дул промозглый ветер, обещая бесснежное Рождество. Виктор подошел к машине, открыл дверь, запустил двигатель, а сам, взяв щетку, стал смахивать снег с лобового стекла. Улица была безлюдна. Он уже сел в машину и собирался тронуться с места, но бросив машинально взгляд в зеркало заднего вида, увидел вышедшего из-за угла со стороны бульвара мужчину, подававшего ему знак подождать. Виктор поставил рычаг включения скорости в нейтральное положение, потянул на себя рукоятку ручного тормоза и приоткрыл дверь, поджидая незнакомца.

Мужчина был выше среднего роста, в коротком сером пальто, без головного убора. Снежинки опускались на короткостриженую седеющую голову и таяли, стекая тонкими струйками по высокому лбу на лицо. Он выглядел лет на пятьдесят, был по-спортивному строен, в руке держал черный портфель с массивными металлическими замками.

– Простите, вы из русского посольства? – спросил мужчина по-английски.

– Да, – ответил Виктор, заметив по характерному аканью, что перед ним американец.

Бросив быстрый взгляд в сторону посольства, мужчина наклонился к Дронову и проговорил:

– Я американец, ученый, у меня есть очень важное дело для вас, русских. Не могли бы вы мне помочь связаться с вашими официальными лицами?

– Сейчас в посольстве никого нет, перерыв на обед, – ответил Виктор. – Заходите через часок.

– О нет, нет, – торопливо заговорил американец. – У меня очень важное конфиденциальное дело, я не могу в посольство.

– Тогда что же вы стоите под дождем, садитесь в машину, и обсудим вашу проблему, – мгновенно принял решение Виктор.

Когда пассажир уселся рядом, Дронов включил скорость и тронулся в направлении бульвара.

– Я предлагаю обсудить вашу проблему за чашкой кофе, а не на улице, да еще в такую собачью погоду… – начал Виктор.

– Да, да, согласен, я буду вам очень благодарен, – не задумываясь ответил американец.

Дронов: выехал на бульвар и двинулся своим проверочным маршрутом, стараясь убедиться, что за ними нет хвоста. Обычно разведчики всех стран для обнаружения за собой слежки на машине используют один и тот же прием: нарушают правила уличного движения, чтобы вынудить машины контрразведки, если ведется слежка, тоже пойти на нарушение. Этот прием очень эффективен в странах с законопослушным населением. Дронов об этом хорошо знал. Выехав на бульвар, он развернулся на запрещающий дорожный знак, чем вызвал неподдельное удивление у сидящего рядом американца.

У разведчика перед контрразведчиком есть определенные преимущества: второй не знает намерений первого, не знает, какой следующий ход тот, находясь под наблюдением, предпримет. Контрразведчик может только предполагать ходы разведчика. В этом противоборстве и проявляется профессионализм разведчика.

Сделав еще несколько контрольных проверок и убедившись, что за ним нет «хвоста», Виктор припарковал машину около небольшого кафе. Посетителей в нем не было, у стойки скучала молодая хозяйка. В кафе было пять или шесть столиков, в углу стояла наряженная рождественская елка, у стенки мигали два игральных автомата. Повесив пальто на вешалку, Виктор подошел к стойке, заказал две чашки кофе и сел за столик у окна так, чтобы можно было просматривать вход в кафе. Американец расположился напротив, спиной к входной двери. Хозяйка принесла две чашки и поставила два стаканчика с холодной водой.

Усевшись поудобнее и стараясь быть как можно спокойнее, Дронов равнодушно спросил:

– Так что у вас за проблема, мистер… Простите, мы даже не познакомились. Меня зовут Виктор Дронов, я работаю в советском торгпредстве инженером.

– Доктор Адамс, Джеймс Адамс, – представился американец, протягивая Виктору через стол руку. – Я приехал в Стокгольм на научную конференцию по трансурановым элементам, восемнадцатого декабря мой доклад в СИПРИ[3]3
  СИПРИ – Международный институт стратегических исследований в Стокгольме.


[Закрыть]. Испытываю затруднения в деньгах и хотел бы предложить русским очень важный секретный материал.

Именно это или что-то подобное хотел услышать Виктор от американца. Еще в машине, а может быть и раньше, какое-то седьмое чувство подсказало ему, что перед ним настоящий доброжелатель, а не проходимец и не подстава контрразведки. Дронов был теоретически готов к такому повороту дела. В разведке на подобные случаи существует апробированная, многократно проверенная на практике схема поведения оперативника: сразу не спускать доброжелателя с поводка, постараться изучить и понять его истинные цели и намерения, мотивы его поступка и, если эти цели и намерения совпадают с нашими, предложить посредническую помощь. Подобные вводные Виктор неоднократна решал в академии на занятиях по специальной подготовке. Но одно дело решать такие задачки в аудитории, в своей стране, где «моя милиция меня бережет», и совсем другое дело на практике, в «поле», без дипломатического иммунитета, где каждый шаг контролируется службой контршпионажа.

Конечно, самое простое не ввязываться в такие скользкие дела. И по этому беспроигрышному, но бесславному пути идут иногда разведчики. И попробуй их обвини в трусости. А где грань между трусостью и осторожностью, безрассудством и оправданным риском? И кто возьмется вынести справедливый приговор действиям разведчика в таких экстремальных ситуациях? Чем руководствуется в таких случаях разведчик, что он думает, что переживает, – может по-настоящему понять только тот, кто однажды сам испытал подобное.

Виктор начал именно так, как учили.

– Мистер Адамс, – благожелательно спросил он, – а почему бы вам не посетить наше посольство и не предложить материалы советнику по науке и технике? И вообще, я не понимаю, почему вы не сделали этого в Штатах, там же есть советское посольство?

Адамс криво улыбнулся и ответил:

– Надеюсь, господин Дронов знает, что такое ФБР и что сейчас в Америке идет «охота за ведьмами». Вы, вероятно, слышали о деле супругов Розенберг. Я специально хочу продать документы в нейтральной стране и уже два дня изучаю, как войти в контакт с русскими дипломатами.

При этих словах у Виктора мелькнула мысль: «Нет, друг, ты не знаешь СЕПО[4]4
  СЕПО – шведская служба контрразведки.


[Закрыть], которая действует не хуже ФБР».

– Но почему вы выбрали именно меня? – допытывался Виктор.

– Совершенно случайно, господин Дронов, я заметил, что у вас дипломатический номер на машине, и увидел, что вы вышли из русского посольства.

– Да, – протянул Дронов, – даже не знаю, как вам помочь, я ведь такими делами не занимаюсь. А кстати, что за документы вы собираетесь предложить, господин Адамс? Почему вы считаете, что они представляют для нас интерес?

Оглянувшись по сторонам, американец взял свой портфель, который стоял у него между ног под столом, вынул из него объемистый документ и положил его на стол.

– Вот, – сказал он. – Это секретное исследование трансурановых элементов для получения малогабаритных боеприпасов в лаборатории Бёркли в штате Невада. Вы, наверное, знаете, там находится секретный атомный полигон США?

– Да нет, я далек от этих вопросов. Правда, о Бёркли что-то вроде читал в газетах, – неуверенно сказал Виктор.

Американец заметил, что он абсолютно уверен: для русских этот материал представит чрезвычайный интерес, так как знает, что русские ученые ведут аналогичные исследования и отстают в этой области.

Огромная радость от редкой удачи охватила Виктора, ведь он так мечтал о подобной встрече. Ему пришлось напрячь всю волю, чтобы сдержать свои чувства и не показать американцу заинтересованность в документе. Он знал, что нередко большие успехи в разведке достигались, когда доброжелатели сами предлагали свои услуги. Прежде всего надо было убедиться, по крайней мере убедить себя, что перед тобой не подстава. «Ну зачем шведам подсовывать мне провокатора, да еще американца? Чтобы выгнать с треском из страны? – думал Виктор. – Нет, нет, не похоже. Надо как-то по-умному с ним договориться». Продолжая разыгрывать роль незнайки и всем своим видом показывая, что пора заканчивать разговор, Виктор, обращаясь к американцу, спросил:

– Вы сколько времени будете в Стокгольме?

– Двадцатого декабря я улетаю в Штаты, – ответил Адамс.

– Тогда, мистер Адамс, я могу только сообщить в посольство о вашей проблеме компетентным в этих вопросах людям, и, может быть, вы как-то с ними договоритесь.

– О-о-о, – протянул американец, – был бы очень вам признателен.

– Но тогда мне надо более подробно ознакомиться с вашими условиями, что вы предлагаете, сколько это стоит. И вы должны коротко сообщить о себе. Я коммерсант, господин Адамс, надо знать товар и продавца.

– Хорошо, я понимаю, господин Дронов, нет проблем. Вот моя визитная карточка, вот программа научной конференции, в которой я принимаю участие и где значится мой доклад. За документ я хочу получить двадцать пять тысяч долларов наличными.

– Но, позвольте, мистер Адамс, по-русски это называется покупать кота в мешке. Как смогут заинтересованные люди оценить ваш документ, зная только название? Можете передать документ на ознакомление? – прикидываясь наивным, спросил Виктор.

– Нет, хотя это ксерокопия документа. Но я могу дать вам оглавление и вот эти графики. Уверен, специалисты все по ним поймут и по достоинству оценят. Вы, надеюсь, понимаете, господин Дронов, что я не могу вам передать весь документ.

– Хорошо, мистер Адамс, – начал Виктор, – вы где остановились?

– В гостинице «Фламинго», номер 635.

У Виктора в голове созрел план действий, и он продолжил:

– Давайте договоримся так: девятнадцатого декабря в час дня я зайду в гостиницу. Вы должны быть в номере и ждать меня. Хорошо?

– О’кей, – ответил Адамс, – договорились.

Виктор высадил Адамса у отеля. Было уже не до обеда. Дронов поспешил обратно в посольство.

Виктор на лифте поднялся в резидентуру. Все еще были на обеде. Как ни старался, он не мог скрыть своего возбуждения и курил одну сигарету за другой, расхаживая по комнате. Оперативник пытался привести в порядок свои мысли, но они путались, логичный доклад резиденту не получался. То Дронова обуревала неуемная радость удачи: его фантазия рисовала великолепную вербовку ценного агента, получение от него важных документов, что, конечно же, отметят наградой. То вдруг радужные картины сменялись мрачными предчувствиями. Виктору казалось, что Центр, получив информацию из резидентуры, потребует прекратить всякие контакты с Адамсом, поскольку предлагаемые им документы не представляют никакого интереса.

Погруженный в свои мысли, Дронов не заметил, как дверь бесшумно открылась и Алексей Николаевич Разумихин вошел в помещение резидентуры.

– Ты ко мне, Виктор Никифорович? – спросил генерал.

– Да, я жду вас, – ответил Виктор.

– Ну давай, заходи, поговорим, что там у тебя? – открывая дверь, пригласил Разумихин.

Кабинет у резидента был маленький, без окон, в нем с большим трудом размещался личный состав резидентуры, когда очень редко приходилось собираться у шефа всем вместе. Генерал, нажав кнопку за картиной, включил защитную систему, постучал пальцем по полотну и, когда замигала контрольная лампочка, снял трубку внутреннего телефона и попросил шифровальщика принести его секретную папку. Затем он включил чайник и, хитро улыбаясь, сказал:

– По глазам вижу, что-то ты в клюве притащил, надеюсь, хорошее, а? – И посерьезнев, вопросительно глядя прямо в глаза Дронову, спросил: – Ну что, Виктор Никифорович, я угадал?

– Да, товарищ генерал, угадали, кажется, мне повезло, – перешел почему-то на официальный тон Виктор, хотя всегда называл начальника по имени и отчеству. На этой почве в Центре часто возникали проблемы. Там выражали недовольство, когда разведчик, возвратившись из длительной загранкомандировки, вел себя как штатский, отвыкнув стоять перед начальством во фрунт, по уставу обращаться к старшим по званию.

Дронов начал докладывать шефу о встрече с американцем. Лицо Разумихина становилось все серьезнее и серьезнее. Иногда он вставал, закуривал и ходил по своему маленькому кабинету. В конце доклада Виктор, интуитивно почувствовав поддержку со стороны резидента, четко и кратко изложил свои соображения и план дальнейших действий. Алексей Николаевич в течение всего доклада изредка просил уточнить детали. В отдельные моменты Виктору казалось, что генерал его не слушал, а думал о чем-то своем, он даже замолкал, но резидент коротко бросал: «Продолжай, продолжай, я слушаю». Когда Дронов перешел к рассказу о предстоящем докладе Адамса в СИПРИ, генерал прервал Виктора, снял трубку и попросил оперативного офицера, полковника Суслова Евгения Егоровича, срочно к нему зайти. Через несколько минут тот появился в кабинете. Генерал, не вдаваясь в детали, приказал ему немедленно отправиться в СИПРИ и собрать по возможности полную информацию о проходящей там научной конференции по трансурановым элементам. Шеф подчеркнул, что его особенно интересует программа конференции, ее участники, доклады, фамилии докладчиков. Суслов отправился выполнять задание.

Генерал и Дронов пили чай и продолжали обсуждать детали. Шеф интересовался поведением американца, просил Дронова описать его внешность, одежду, манеру говорить, внимательно просмотрел переданные Адамсом документы. Приехал Евгений Егорович и привез материалы конференции. Разумихин просмотрел их, отпустил Суслова, поблагодарив за выполненное задание, и задумчиво проговорил:

– Ну что, все вроде сходится, надо действовать.

Затем он позвонил шифровальщику и велел принести ему шифроблокнот.

Алексей Николаевич любил писать шифровки сам и делал это мастерски, точно И лаконично формулируя свои мысли. Он был широко образованным человеком, еще до войны окончил инженерный факультет Военно-воздушной академии имени Жуковского, воевал, работал в США во время военного лихолетья, обеспечивая поставки военной техники по ленд-лизу. У него был большой опыт работы в разведке – и за рубежом, и в Центре. В нем удачно сочетались осторожность с разумным оправданным риском. Он был тонкий дипломат и умел ладить и с послом, и с резидентом КГБ. Среднего роста, широкоплечий, седеющие редкие русые волосы, зачесанные назад, высокий лоб, живые, чуть насмешливые с хитринкой глаза.

У каждого человека есть все-таки своя основная доминанта, главная составляющая, определяющая его суть. У одного это скупость, у другого – честность и порядочность, у третьего – интеллигентность, у четвертого – безудержная разгульность, у пятого – еще что-то. Вероятно, уже в детстве можно в человеке разглядеть ростки некоторых будущих определяющих черт. У Разумихина во всем его облике проступала интеллигентность, масть.

Зная из опыта работы, что Центр «всегда прав», резидент умел так сформулировать свою мысль, чтобы оставить путь для отхода и в то же время вынудить Центр взять часть ответственности и на себя. В Москве его шифровки не любили: они заставляли принимать конкретные решения. А там никогда не хотели брать ответственность за что-нибудь серьезное. «Тебе на месте виднее, ты и решай!» – рассуждали в Центре некоторые начальники. Правда, в случае успеха Центр себя не забывал. Генерал писал и приговаривал:

– Ты знаешь, Виктор Никифорович, я очень осторожный человек, но Василий Федорович, начальник управления, сверхосторожный, ведь с ним в Штатах проработал не один год. И тебе скажу, этот на себя никогда ничего не возьмет и никогда никому до конца не поверит. Поэтому написать надо так, чтобы шифровка обязательно сначала легла на стол начальника ГРУ. А вот когда на нашей телеграмме в левом углу наискосок зеленым карандашом Иван Петрович напишет: «Доложите», тогда Василий Федорович вынужден будет подготовить ответ и доложить наверх. Поэтому пишем на имя главного шефа. Если мы с тобой изобразим все как есть, – продолжал Разумихин, – Василий Федорович для подстраховки поставит перед нами тысячу вопросов, на которые мы с тобой заведомо не ответим. А у нас нет времени, поэтому надо представить дело так, чтобы Центру деваться было некуда, заставить его разделить ответственность за принятие решения. Конечно, основной риск мы должны взять на себя и представить его нашим кураторам как минимальный. Без риска в разведке делать нечего. Я тебе больше скажу: если хочешь сделать что-то хорошее, полезное, высокое, надо обязательно быть готовым пойти где-то против ветра, против течения, рискуя сломать себе шею.

Генерал любил иногда пооткровенничать с Дроновым. Он уважал его как фронтовика и считал как бы своим, потому что в Центре был короткое время заместителем начальника американского управления и знал, что Виктор готовился работать в США.

– Ты знаешь, – вновь отвлекся Разумихин от телеграммы, – вот я тебе говорил о разумном риске. В мою бытность в Штатах, однажды через забор посольства кто-то перебросил увесистый пакет. Дворник, обнаруживший «подарок», отнес его офицеру безопасности КГБ. И ты знаешь, что тот идиот сделал? Посчитав, что это очередная провокация, он позвонил в ФБР и передал его, не вскрывая, сотруднику американской контрразведки. Потом стало известно, что в пакете были совершенно секретные документы. Доброжелатель предлагал сотрудничество, а вместо этого по милости нашего сверхбдительного ближнего соседа угодил за решетку. Да, наверное, и о нашем проколе знаешь. Пришел в посольство немец, старший лейтенант бундесвера, предлагал боевые уставы, а его прогнали в шею со словами, что мы такими делами не занимаемся.

Об этом случае Дронов, конечно, знал. О нем часто вспоминали и судачили в резидентуре. Больше всего доставалось бывшему резиденту Грачеву, которого сменил Разумихин. Старожилы особенно любили рассказывать, как Грачев, прибыв в страну, на первом же совещании стал распекать офицеров: они-де не умеют устанавливать знакомства с иностранцами. При этом он ссылался на свой опыт работы в Африке и рекомендовал использовать здесь, забыв, вероятно, что Швеция – не Нигерия.

– Едешь на машине где-нибудь в предместье Стокгольма, – совершенно серьезно рассуждал Грачев, – остановись у какой-нибудь виллы, возьми ведро, попроси набрать воды для радиатора, вот тебе и знакомство.

Пребывание в Скандинавии плачевно закончилось для Грачева. Шведские контрразведчики быстро его вычислили, подставили провокатора, он клюнул на элементарную приманку, и не за понюшку табака его выгнали из страны, объявив персоной нон грата.

– Ведь можно и твоим действиям с американцем предъявить массу претензий, – продолжал резидент. – Почему, например, ты посадил незнакомого иностранца с секретными документами к себе в машину? Почему взял с собой несколько страниц этого документа? И можно при желании задать тебе тысячи других вопросов. Проще было сказать американцу, что ты из торгпредства, извиниться и отправиться на обед. Конечно, Центр может предъявить нам претензии. Ну, скажем, надо было договориться с доброжелателем, чтобы он пришел в посольство и передал документы на изучение специалистов. Мы бы отправили их в Москву, попросив американца за ответом зайти через недельку. Никакого риска с нашей стороны, правда, и никакой разведки. Нет, все значительно сложнее, я хорошо знаю прагматичных американцев, у них единственный Бог – деньги. Отдать документ на оценку может только доверяющий нам агент. Собственно, почему американец должен нам верить? Центр, конечно, может нам написать: примите все меры и убедите доброжелателя в необходимости сотрудничества с нами, но не укажет, как это сделать, спрятавшись за дежурной фразой: «Обеспечьте меры по конспирации и безопасности». Великолепная фраза, Виктор Никифорович, подходит для всех случаев жизни в разведке. Будешь работать в Центре, помни об этом…

Так, отвлекаясь и рассуждая, Алексей Николаевич писал шифровку. Поставив последнюю точку и расписавшись, он подвинул шифроблокнот Виктору:

– Читай!

– По-моему, все четко и ясно, – сказал Дронов, прочитав шифровку.

– Ну, раз тебе все ясно, давай немного пофантазируем. Попробуем представить себе, как могут развиваться события. Наихудший для нас вариант: Центр сообщит нам, что документы, предлагаемые Адамсом, не представляют никакого интереса. Это будет означать, что мы с тобой неважные разведчики, приняли желаемое за действительное, недостаточно изучили доброжелателя, клюнули на мякину, подвергая себя неоправданному риску. Короче, для Василия Федоровича представится прекрасная возможность ткнуть меня носом в дерьмо. Конечно, наилучший для нас вариант, если документы представят интерес для Центра. Ведь ты об этом мечтаешь, Виктор Никифорович, правда?

– Конечно, Алексей Николаевич, – не задумываясь выпалил Виктор.

– И правильно делаешь, об этом и должен мечтать разведчик. Но вот что я тебе скажу. Если Центр даст добро на приобретение документов, с этого момента, собственно, и начнется настоящая агентурная работа, головная боль для тебя и для меня, потому что она всегда сопряжена с пирогами и шишками. И, как правило, в этой работе больше шишек. Вот к чему ты должен себя готовить, Виктор Никифорович. Агентурные дела самые сложные, больше приносят огорчений, чем радости, но зато в короткие мгновения радости разведчик испытывает настоящее счастье от своей работы.

Тут Разумихин замолчал. Затем, собравшись с мыслями, заговорил:

– Знаешь, в последнее время я заметил странную тенденцию: некоторые разведчики не хотят активно участвовать в агентурной работе. Долго не мог найти объяснения таким фактам. Но однажды услышал, как один опытный оперативник поучал молодого перед загранкомандировкой: не лезь на рожон, не высовывайся. Вербует, мол, один из ста. Лучше первую командировку осмотреться, не рисковать. Поскользнешься – прощай заграница, и будешь всю жизнь невыездной. Поэтому, советовал служака, подальше от агентов, сиди стриги газеты, пописывай. После командировки пожурят немного, напишут, что старался, но агентурно-разведывательные задачи выполнил не полностью. Глядишь, через два-три года снова пошлют в загранку. А куда они денутся, нужны кадры. Вот так без риска и в дамки. А те, кто рискует, засветятся, станут невыездными, их засунут в Союзе под паршивую крышу, где они от безделья сопьются. И что удивительно, – возмущался генерал, – эта философия находит все больше и больше сторонников.