Текст книги "Идущие на смех"

Сквозь стенку

Наконец, мы из коммуналки выбрались – квартиру купили. На совсем новую денег не хватило, купили в старой пятиэтажке. Маленькая квартирка, но светлая: к нам солнце сквозь дырки в крыше проникает, загораем, не выходя из дому. Но не думайте, что у нас жарко. Нет! Квартирка прохладная, ветер сквозь стенки продувает, кондиционер не нужен. А то, что в полу дырки имеются, так это даже хорошо: мы через них по утрам перепрыгиваем, вместо зарядки.

Очень мы этой квартирке рады, покидать не хочется. Поэтому решили встречать Новый год дома, всей семьёй у телевизора. Но не повезло: только началась новогодняя передача, исчез звук. Дочь антенну проверяет, сын по верху ладонью похлопывает – ничего не помогает: на экране Максим Галкин рот открывает, а звука нет. Жена чуть не в слёзы, а я спокоен.

– Ничего страшного, – говорю, – это он Орбакайте пародирует, – и соседу в стенку стучу. – Лёва, – прошу, – сделай у себя звук погромче.

Через секунду все радостно заулыбались – мы у себя Галкина видим, а из-за стенки его голос звучит.

– Спасибо, – говорю, – Лёва, хорошего тебе Нового года!

– Хорошего мало, – отвечает сосед, – потому как в моём телевизоре экран погас.

– Выходит, у меня телевизор оглох, а у тебя ослеп, – смеюсь я. – Ничего! Услуга за услугу. Я у себя смотрю, а у тебя слушаю. А ты – у себя слушай, а что происходит на экране, я тебе буду сообщать. Значит, так: Галкин закончил, появился Киркоров, выводит Пугачеву… Галкин не доволен, руками машет…

– Погоди надрываться, – останавливает меня Лёва, – я и так ваш телевизор вижу сквозь стенку, только смутно, что-то мешает.

– Наверное, ковёр, – догадался я. – Недавно купили, плотный, сантиметра четыре толщиной, ручной работы…

– Зачем вам такой толстый?

– Вы поздно ложитесь, а мы рано. От вас сквозь стенку свет бьёт, а жена не может спать при свете.

Сняли мы ковёр и повернули телевизор экраном к стенке.

– А теперь как?

– Лучше. Только обидно, что цвет искажает: изображение – чёрно-белое.

– Наверное, стена даёт оптический эффект – её лет десять не белили.

– Простите, что мы к вам спинами сидим, – извинилась жена.

– Ничего, ничего! Только экран не заслоняйте.

Вот так мы все вместе и передачей насладились и Новый год встретили.

А назавтра решили послать благодарность строительной фирме, которая строила эти квартиры. Я написал, а Лёва подпись подмахнул. Сквозь стенку.

Рокировка

Купил я аквариум с рыбками, решил написать о них рассказ. Поставил на подоконнике у стола, сижу, обедаю, изучаю.

День, два, неделю. А они жрут друг друга. Вот уже одна рыбка осталась, которая всех других слопала. Смотрит на меня сквозь стекло, глаза злые, голодные. Не мешало бы, конечно, корма ей подсыпать, да лень вставать, отяжелел я после обеда. Вода в аквариуме мутная, водоросли завелись, – мне менять некогда, я изучаю, – так она водоросли съела, и песок, и камушки. Живучая тварь, приспособилась. Из воды выскакивает, мух ловит. Лёгкие у неё появились. Кота моего в воду затянула, когда он хотел её лапой поддеть. Сожрала вместе со шкурой. Здоровая стала, ей в аквариуме тесно. Выпрыгнула на пол, меня за шиворот и в воду, а сама на моё место, мой обед доедает. Я хотел закричать, возмутиться, а она – червячков в аквариум. Я попробовал, проглотил – ничего, вкусно. Первая злость прошла, решил с ней по-хорошему поговорить, а изо рта только бульк-бульк, пузыри вылетают. Конечно, можно было бы из воды выпрыгнуть, да лень одолела, отяжелел я от червячков. Чувствую, жабры у меня прорезаются – дышать-то надо. Плаваю, руками помахиваю, а это уже не руки, а плавники. Хвост вырос, чтоб легче поворачиваться. Иногда вдруг ударит в мозг: «Что со мной? Выбираться надо!» Да ведь мозг-то у меня уже рыбий стал – не реагирует. Да и неохота воду баламутить: тихо, уютно, червячков дают. А тут детишки пошли, рыбёнки малые… Я этой бывшей рыбе кричу:

– Мне, бульк-бульк, теперь больший аквариум требуется!

А она сидит на моём месте, мой обед лопает и меня изучает. А потом ещё рассказ обо мне написала, вот этот…

Украли трамвай

Трамвай был переполнен. Я протиснулся на переднюю площадку, натянул на голову нейлоновый чулок с прорезями для глаз, выхватил игрушечный пистолет и направил его на водителя.

– Поворачивай на Сосняки! Живо!

Водитель вздрогнул, побледнел.

– Ты что… Не балуй.

– Делай, что приказываю! Ещё слово – стреляю!

– Но… Но это же новый массив… Туда рельсы ещё не проложили…

– Поворачивай!

Я приставил пистолет к его виску.

Трамвай рванулся в сторону и покатил по асфальту. Потом свернул в переулок и затарахтел по булыжной мостовой.

Пассажиры заволновались. Но я пригрозил пистолетом.

– Всем оставаться на своих местах!

При виде вооружённого Фантомаса пассажиры испуганно отпрянули. Между нами образовалось свободное пространство.

– И не приближаться!.. Быстрей!

Это я снова подстегнул водителя.

Трамвай нёсся уже напрямик через парк, лавируя между деревьями, виляя прицепом.

– Возле недостроенного гастронома притормозишь – я выпрыгну.

Перепуганный водитель молча кивнул. Его болтало, как сметану в сепараторе: трамвай скакал по перерытой площади, перепрыгивая через канавы.

У гастронома трамвай замедлил ход, и передняя дверь открылась. Пятясь к выходу, я скомандовал:

– А теперь – гони обратно. И не вздумай останавливаться!

Я спрыгнул, отскочил в сторону, нырнул в проходной двор. Сорвал с себя чулок и выбросил его вместе с пистолетом в мусорный бак. Выскочив из другой подворотни, я увидел свой трамвай, который улепётывал по берегу канала, распугивая рыбаков.

Часы показывали без десяти минут девять. На меня никто не обратил внимания. Операция удалась!

…В шесть вечера, по окончании рабочего дня, я влился в толпу людей, спешивших домой, и, беззаботно насвистывая, строил планы сегодняшних развлечений.

Неожиданно на моё плечо легла чья-то тяжёлая рука. Я обернулся.

Сзади стоял рослый молодой человек с лейтенантской внешностью. Рядом – ещё двое.

– Вы арестованы, – сообщил мне переодетый лейтенант. – Следуйте за нами.

Я понял, что проиграл.

– Хорошо, я сдаюсь. Но, ради бога, объясните… Я ведь был так осторожен, всё предусмотрел… Как вы меня нашли?

Лейтенант и его спутники снисходительно улыбнулись.

– Вы сами себя выдали. Район новый, с транспортом плохо… Вы единственный, кто здесь сегодня не опоздал на работу.

Проделки волшебника

Непонятные события стали происходить в нашем городе. Чёрно-бурая лиса, гордость жены директора рыбозавода, на новогоднем банкете в ресторане, соскользнула у неё с плеч, юркнула между столиками к выходу и удрала. Когда директор, его жена и очевидцы рассказывали об этом, все в ответ смеялись и говорили: пить надо меньше. Никто ведь ещё не знал, что это штучки волшебника, который меха оживляет. Всё только потом стало известно, а сначала просто паника возникла. Да и как не паниковать, когда на совещании предпринимателей все сорок ондатровых шапок спрыгнули у них с голов, покатились к выходу, перебежали набережную и нырнули в прорубь. А предприниматели, чтобы добраться до гостиницы, необутые головы шарфиками повязали. Потом в театре из гардероба исчезли все шубы – представляете, что поднялось!.. Сперва решили, что какая-то шайка орудует. Но когда вслед за шубами сквозь фойе, расталкивая зрителей, рвануло стадо дублёнок, все просто ужаснулись. А чудеса продолжались. Оленьи меха соскакивали со стен и, потрясая рогами, прыгали с лестничной площадки на площадку… Медвежьи шкуры выдергивались из-под ног и с радостным рёвом неслись вниз по ступенькам. Даже крокодиловая сумка заведующей парикмахерской вырвалась у неё из рук, доползла до озера и заплакала от радости большими крокодиловыми слезами…

И город, доложу я вам, изменился. Если раньше на улицах можно было встретить двух-трёх бездомных дворняг, которых будка не успела подобрать, то теперь… По деревьям прыгали белки и куницы. По тротуарам проплывали косули, бегали козы, прыгали кенгуру. В парках гуляли олени, сновали зайцы, лисы, кролики… Медведь пил воду из фонтана… А по аллеям неслось интернациональное стадо баранов, бывшие дублёнки: канадские, болгарские, югославские и наши отечественные… В озере плавали нутрии, выдры, ондатры… Семейство бобров строило себе домик.

Дети были счастливы.

Они кормили белок, играли с медведем, катались на оленях, прыгали с кенгуру… Ведь животные, пока они были шубами и воротниками, привыкли к людям и их не боялись. Как заявили потом пятиклассники из двенадцатой средней школы корреспонденту нашей «Вечёрки», это были самые счастливые каникулы в их жизни.

Ну, дети веселились, а взрослые, естественно, принимали необходимые меры, милиция этим делом занималась, и в последний день каникул виновника отыскали, точнее, он сам объявился и признался во всём.

– Зачем хулиганите? – спросили у него.

– Вы же, – отвечает, – всю фауну распугали, отравили и перестреляли. Вашим детям лисица даже присниться не может, потому что они её никогда не видели… Скоро кошка станет музейной редкостью… Вы уже третий вытрезвитель в городе строите, с фонтаном и сауной, а на самый маленький зверинец средств не найдете, я уже не говорю о заповеднике!.. Вот я и решил детишек побаловать, ради Нового года… Хотите, оставлю всё, как есть, жить веселей будет?

Ну, конечно, на это никто не согласился. Первыми запротестовали наши модницы: как же это мы без мехов обойдёмся?.. Их поддержала фабрика, которая шубы и шапки шьёт, им же без плана оставаться. Руководящие работники зароптали: раньше их по пыжиковым шапкам узнавали, а теперь чем же они будут отличаться от своих подчинённых?.. Да и отцы города не одобрили: благосостояние народа растёт, каждый может богатую одежду приобретать, зачем же себе в потребностях отказывать, пусть иностранцы видят!.. Только мы, общество охотников, не возражали, если только нам круглогодичные лицензии на отстрел выдадут.

Огорчился волшебник, нахмурился.

– Эх, вы! – крикнул, махнул рукой, дунул, плюнул и исчез. И сказка сразу закончилась: лиса опять к пальто жены директора рыбозавода прицепилась, ондатры в шапки свернулись и на головы предпринимателей прыгнули, бобры свой домик не достроили и обратно в воротники превратились, медведи по полу распластались, олени на стенах повисли… А крокодил выполз из воды, снова заплакал и свернулся в сумку.

Надели мы все шубы, дублёнки, кожухи, гуляем по улицам, чинно, солидно, благородно, нафталином попахиваем… А на улицах опять тишь да благодать – ни одной зверюги: на деревьях никто не скачет, по аллеям никто не шастает, из фонтана никто воду не лакает.

Только детишки малость затосковали, всё в парк бегали: может какая животина осталась… Тосковали, грустили, а потом ничего, успокоились. Привыкли к пустому парку, к пустым улицам. Даже стали будочникам помогать последних собак отлавливать… Дети – они есть дети, их ко всему приучить можно. Мы ведь тоже, когда мальцами были, зверюшек ласкали. А потом наши папы-мамы нас отвадили, научили их ловить, стрелять, шкурки сдёргивать… Так что ничего: и наши детки привыкнут!..

Смелый почин

Я зашёл в театр повидаться с главным режиссёром, своим бывшим одноклассником. Застал его мрачным и удручённым.

– В чём дело? – спросил я.

– Театр горит. Причем, постоянно: зимой и летом, утром и вечером, в будние дни и в выходные.

– А вы принимали какие-нибудь меры?

– Ещё бы! Пробовали хвалить спектакли в газетах – это отпугивало зрителей ещё больше. Продавали билеты в рассрочку, потом давали бесплатно, потом доплачивали – не идут!..

Мы беседовали в театральном буфете. За соседними столиками сидели и пили пиво несколько случайно попавших в театр иногородних зрителей. Прозвучал звонок, извещавший о начале нового действия, – зрители продолжали сидеть.

– И так всегда, – продолжал жаловаться мой друг. – Если и забредут в театр несколько человек – после первой же картины убегают в буфет и отсюда их трактором не вытащишь… Как быть дальше – не представляю.

И вдруг меня осенило.

– А ты попробуй буфет перенести в зрительный зал, а зрительный зал – в помещение буфета.

– Гениально! – закричал мой друг. – Просто и гениально!

Через месяц я снова заглянул к нему в театр. У кассы толпилась очередь. Висело объявление: «Все билеты проданы. Принимаются предварительные заявки от отдельных лиц и коллективов».

Моя идея была полностью реализована и творчески разработана.

В зрительном зале стояли ряды столиков. Ложи были оборудованы под отдельные кабинеты. За кулисами устроили кухню. Расширили ассортимент, придумали фирменные блюда: котлеты «Отелло», бульон «Лебединое озеро», цыплята «Мёртвые души»… Каждое блюдо подавалось после третьего звонка и пользовалось неизменным успехом. Из зала часто слышались крики «браво!», «бис!». Вызывали поваров, вручали им цветы, выпрашивали у них автографы.

На кухне готовились специальные интермедии-лакомства для детей, имелись музыкальные диетические обеды. В театр потянулась молодежь, пенсионеры и даже гастарбайтеры.

У входа вместо афиш красовались художественно оформленные меню. В праздничном, нарядном фойе висели фотографии официантов.

В антрактах, между первым, вторым и третьим, посетители могли пройтись в бывший буфет и перехватить там кусочек спектакля.

Театр быстро приобрёл собственное лицо и легко конкурировал с соседними ресторанами.

– Я счастлив! Я окрылён! – мой друг благодарно тряс мне руку. – Спасибо тебе! Впервые за всю жизнь я ощутил свою полезность обществу!

– А как общество отнеслось к твоей реформе?

– Чудесно! Меня хвалят! Меня ставят в пример! Недавно появилась великолепная статья: «Вари, выдумывай, пробуй!» – Вдруг он принюхался: из-за кулис запахло жареным. – Прости, началась репетиция – надо идти. Сегодня мы готовим очень острый и горячий эпизод. Приходи на премьеру!

Он ещё раз пожал мне руку, вытащил из портфеля мясорубку и побежал на репетицию.

Храните свои годы

Он прочитал это письмо – признание в любви. Честно говоря, пойти хотелось. Ниночка ему нравилась. Даже очень. Но с другой стороны… Три месяца ухаживаний, в лучшем случае. Затем, две или три недели подготовки к свадьбе, хождение по родственникам, свадебное путешествие… Потом – девять месяцев ожидания ребенка, стояние под окнами больницы, бегание по врачам, устройство в ясли, в детский садик, в школу… Дальше считать не хотелось.

Конечно, на свидание он не пошёл. Но утром следующего дня положил в сбербанк сэкономленные – по самым предварительным подсчетам – семь лет жизни.

В субботу он был приглашён в свою бывшую школу, на традиционный вечер встречи выпускников. Его очень тянуло повидать бывших одноклассников, похлопать их по плечам, расспросить о житье-бытье, похвастать своими успехами. Но он прикинул, во что это обойдётся: час на сборы, двадцать минут на автобусе, речь директора; вызовы к доске, которые снова придумает старик-математик… Часа полтора танцы в зале… Потом Валька Чащин опять потащит всех к себе на дачу – это, считай, ночь по боку, сплошные «А помнишь?»… В воскресенье Валька, конечно, никого не отпустит: купанье в озере, ловля рыбы, уха из консервов – словом, ещё один день коту под хвост…

Он не пошёл. Отправил приветственную телеграмму. Зато на счёт были положены сбережённые сутки и восемь часов.

В понедельник, в обеденный перерыв, позвонила мама:

– Почему ты не приходишь? Я очень волнуюсь.

– Ещё ведь не конец месяца!

Когда-то он бывал у неё каждую субботу. Они пили чай с вареньем из облепихи, и он жаловался маме на своё начальство. Мама рассказывала ему о пользе витаминов и перед уходом вручала баночку облепихи, которой ему хватало до следующей субботы.

Теперь он эти посещения отменил – и ежемесячно стал класть на счёт освободившиеся вечера. За год набегало пятьдесят два вечера, а в високосный год – пятьдесят три!.. В конце месяца, каждого тридцатого, он заезжал к маме и, не отпуская такси, интересовался её самочувствием. Мама провожала его до машины и вручала теперь уже четыре баночки варенья, которых ему хватало до следующего заезда. Конечно, такой визит забирал не меньше часа, но в конце концов, у каждого человека есть свои привязанности: он уже не мог пить чай без облепихи.

Дома над тахтой у него висел плакат: «Экономьте время! Храните свои годы в Сбербанке!». Он перестал ездить в санатории, в круизы, перестал ходить в гости, на юбилеи, на похороны… Завёл копилку, в которую бросал каждую сохраненную секунду. Секунды складывались в минуты, минуты – в часы, а часы оседали на счету и превращались в дни, недели, месяцы…

– Зачем ты экономишь? Почему сейчас не живёшь? – спрашивали друзья.

– Ещё не имею права. Вот встану на ноги, будет имя, квартира, деньги и тогда я все эти годы – ох как отгуляю!

И вот настал день, когда он сказал себе: всё!

Было звание, положение, благополучие. А на счету – накопленные десять лет, восемь месяцев и шесть с половиной дней. Всё это огромное состояние теперь хотелось по-купечески растратить.

Он вышел на улицу, впервые за много лет просто так, без дела. Его ослепило летним солнцем, обрызгало теплым птичьим пением, ошеломило буйством цветущих каштанов. А навстречу шла Нина Петровна, та самая Ниночка, которая до сих пор почему-то не вышла замуж. Ниночка все ещё была хороша, и у него сладко заныло сердце. Он молил лишь об одном: только бы не прошла мимо! Десять минут постоять, поговорить!..

Ниночка улыбалась ему так же радостно и доверчиво, как когда-то. Он улыбнулся ей в ответ и хотел шагнуть навстречу, но вдруг почувствовал, что какая-то сила повернула его в другую сторону и повлекла, повлекла назад к знакомому сбербанку, где он тут же положил на счёт только что сэкономленные десять минут, приплюсовав их к сэкономленным ранее десяти годам, восьми месяцам и шести с половиной дням…

Любите живых!

ОТ АВТОРА: А вот в этой главе, вы сами убедитесь насколько я грустный и печальный человек, которому много лет удавалось обманывать всех, притворяясь весёлым и радостным!.. Только, пожалуйста, никому об этом не рассказывайте – пусть репутация «вечного весельчака» сопровождает меня и дальше.

Любите живых!

Днём на площади упала женщина. «Скорая помощь» доставила её в больницу. Пытались привести в чувство, но не удалось – её сердце остановилось. Из документов выяснилось, что это актриса областного театра Галина Басова.

Зачем она приехала в столицу? Что её расстроило? Почему случился приступ?..

Это могла рассказать только сама Басова.

…Она села в поезд без плаща и без чемодана. Её уволили! Уволили за четырнадцать месяцев до выхода на пенсию. Это была месть самодура-директора, которому она на сборе труппы выложила всю правду. Причём, уволили с оскорбительной формулировкой: за непрофессионализм и отсутствие диплома. Это после стольких лет работы, после десятков сыгранных ролей!.. И ведь все прекрасно знают, что её диплом сгорел при пожаре. Пару лет назад она хотела ехать в Москву, восстановить диплом, но директор сам её отговорил, мол, нечего терять время на глупости… Но ничего! Теперь она поедет и найдёт своих друзей, которые подтвердят, что она окончила институт, что знают её как актрису, как человека… Они напишут в главк, а может, даже самому министру!.. Этот самодур ещё пожалеет!..

…Первым, кого ей удалось разыскать, был бывший администратор её бывшего театра. Сейчас он работал в зоопарке. Она нашла его у бассейна с крокодилом.

– Володька! Вот уж где не ожидала тебя встретить!

– Раньше надо было сюда идти, я бы уже был здесь директором, да ваше проклятое искусство отравило меня – много лет ничем другим не мог заниматься. И в опере костюмером работал, и в джазе ударником был…

– Ты же никогда играть не умел…

– А ты думаешь, там остальные умели?.. Потом в цирк ушёл, возил бригаду лилипутов. В пантомимах участвовал, изображал Гулливера… Платили мало, поэтому лилипуты смотрели на меня свысока…

– Гулливеры всегда получают меньше лилипутов.

– … Ничего, я на них отыгрался: возглавил движение за экономию – тогда это было модно. Брал в гостинице одну кровать на двоих и укладывал их валетом. Они пожаловались, что при мне они творчески не растут. Я ушёл – пусть растут без меня… Ну, а от цирка до зоопарка – один шаг. Попросился к хищникам. Здесь всё по-честному: они меня откровенно ненавидят, а я их… Вот, крокодила привезли. Рот до ушей, а ушей нет. А жрёт всё подряд: мясо, ботинки, мыло…

– Ты женат?

– Нет. Жениться надо, когда ты голодранец. Тогда знаешь, что любят тебя, а не твою квартиру.

– И никогда не имел семьи?

– Когда-то встречался с одной особой. Она всё время опаздывала на свидания. Когда мне это надоело, я на ней женился. А через месяц мы разошлись.

– Почему?

– В женщине какое качество главное?.. Чуткость. А она так себя вела, как будто меня осчастливила. А я – ранимый, меня это оскорбляло, наши отношения портились… Словом, она меня дважды осчастливила: первый раз, когда вышла за меня замуж, второй раз – когда ушла к другому.

– Тоскливо же одному… Друзья хоть к тебе заходят?

– Редко. Да это и к лучшему. Друзья ведь зачем ходят? Чтобы денег одолжить. Помнишь: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей»?.. Правильная пословица: если имеешь сто друзей, никогда ста рублей уже иметь не будешь!

– Ну, а почему ты не спрашиваешь, зачем я к тебе пришла?

– А чего спрашивать? И так ясно: что-нибудь устроить нужно, позвонить, протолкнуть… Ну, давай выкладывай, помогу…

– Спасибо. Мне от тебя ничего не надо. Прощай, ранимый!..

Это был первый удар в больное сердце. Она выбежала из зоопарка, поймала такси: «Скорей в оперетту! Ведь там Марина… Марина, Маруся, Машка!.. Она поймёт, поддержит, поможет… А, представляю, как она обрадуется нашей встрече!»…

И Марина, действительно, искренне обрадовалась:

– Галка, чудо! Боже мой, как я рада!.. Извини, я буду гримироваться, сейчас мой выход… Ну, рассказывай, рассказывай, что тебя привело?.. Директор?.. Приказ?.. Год до пенсии?.. Причём тут пенсия – ведь ты ещё молодцом!.. Расскажи про свою диету. Хотя, это ни к чему: на меня никакие диеты не действуют. Ничего не поделаешь: фигура предаёт нас в самый ответственный момент, когда на лицо уже рассчитывать не приходится… У поляков есть поговорка: «Объедаясь, вы собственными зубами роете себе могилу». При моём аппетите я уже вырыла котлован для всего нашего коллектива… Да, да, я тебя понимаю: всё это похоже на издевательство… А думаешь, надо мной не издеваются? Меня уже дважды спрашивали: «Почему вы не снимаетесь в кино? Ведь уже давно есть широкоэкранные фильмы»… Конечно, надо бороться, справедливость всегда восторжествует… Галка! Как я счастлива тебя видеть! Как я люблю встречаться с однокашницами!.. Расскажи о своей личной жизни – ты помнишь, каким я пользовалась успехом? У заслуженных, у народных?.. И это нормально: до тридцати нас любят пожилые, после тридцати нас любят мальчишки, а в промежутках мы выходим замуж… Да, да, всё, что ты рассказываешь, ужасно, возмутительно и… Стоп! Это мне звонок. Как я рада, что мы поболтали…

Она рванулась к выходу, но Басова преградила ей дорогу:

– Так ты подпишешь письмо?.. Отвечай прямо: да или нет?

Марина положила ей руки на плечи:

– Галочка! В жизни не всё так просто, как тебе кажется. Я, наконец, представлена к званию. В театре много завистников. И если я буду замешана в какой-нибудь истории… Ты понимаешь?..

Отодвинула подругу в сторону, выпорхнула на сцену и сразу же вошла в образ:

 
Я – маленькая пчёлка,
Я целый день жужжу,
Я – маленькая пчёлка,
Меня зовут Жужу!..
 

…Басова прислонилась к подоконнику. Хотелось кричать от обиды. Всё! Больше она никого просить не будет… И вдруг в памяти выплыло лицо обидевшего её самодура… Нет, не всё!.. Есть ещё Костюков. Она слышала, что он сейчас занимает какой-то большой пост в Министерстве. Когда-то он первый пригласил её на работу и первый поздравил с успехом… Эх, дура, дура! Надо было сразу идти к нему!..

…Костюков только что окончил приём. Он очень спешил. За последние два года он, наконец, вырвался в отпуск. Целый месяц без заседаний, целый месяц – солнце и море!..

Секретарша подала ему записку:

«Дорогой Илья Ильич! Вы помогли мне на старте – теперь помогите на финише. Но сначала помогите прорваться сквозь заслон секретарши. Ваша крестница».

Если бы Костюков дочитал записку до конца, он бы обязательно вспомнил, кого называл крестницей. Но он спешил, он мысленно был уже в Сочи. И на записке появилась резолюция: «В отдел кадров. Разобраться».

Через десять минут на площадь с воем ворвалась «скорая помощь»…

Это были совсем не злые люди. Узнав о несчастье, они бросили все дела и примчались в больницу. Они сидели в вестибюле на длинном белом диване. Каждого мучили угрызения совести.

– Я ей даже не предложил чашку кофе… Я разговаривал так, что и у моего крокодила мог быть инфаркт!..

– Это я убила её, я!.. Она пришла ко мне, к подруге, за помощью, а я предала её… Из-за какого-то звания!

– Да пропади оно пропадом, это море!.. Два года не был в отпуске – мог ещё час потерпеть!..

– Если б я знал, что у неё больное сердце!..

– Если б я могла её вернуть!..

– Если б она была жива!..

– Она жива.

Это произнёс дежурный врач, появившийся в вестибюле. Он выпил воды из автомата, подошёл к ним и устало опустился на диван.

– Массаж, электрошок, новый французский препарат… Словом, она жива.

– Жива?! – радостно воскликнули все трое. – Жива? – переспросили они уже более спокойно, встали и пошли.

– Вы ничего не хотите ей передать? – спросил врач.

– Пусть зайдёт, когда я вернусь из отпуска.

– У меня репетиция – я забегу в другой раз.

– Коль она живая – подождёт…

Они вышли на улицу.

Врач поднялся с дивана, подошёл к открытому окну, закурил и долго смотрел им вслед, щурясь от яркого июньского солнца.