Текст книги "Идущие на смех"

Банкет в кафе «Белочка»

Отдел гудел. Идея взбудоражила всех: отметить в праздники день рождения счетовода Косиковой. Идея принадлежала старшему бухгалтеру Шурлику, бессменному тамаде на всех банкетах. Это он разнюхал в отделе кадров дату её рождения.

Косикова работала в отделе уже давно, но никто не знал её возраста, ни разу не бывал у неё дома. Не потому что её игнорировали. Вовсе нет. Просто она была очень застенчивой и нелюдимой, не ездила с коллективом по грибы, не участвовала в культпоходах. Знали только, что мужа у неё нет, детей тоже. Нескладная, неконтактная, в какой-то нелепой причёске, где волосы были собраны надо лбом в жидкий узелок, она изо дня в день являлась на работу в одном в том же тёмно-сером платье и молча сидела в своем углу, кутаясь в такой же тёмно-серый вязаный платок. Из-за пугливого нрава и пристрастия к серому её прозвали «Мышка».

Когда Косиковой сообщили об этом решении, лицо её вспыхнуло красными пятнами, она испуганно замахала руками и забормотала: – Зачем?.. Нет, нет… Не надо…

– Если коллектив решает, то никто не возражает, – тут же парировал Шурлик и захохотал, радуясь своей импровизации.

Прошло несколько дней и Косикова смирилась со своей участью. Она слышала, как за её спиной шушукались сослуживцы, сбрасываясь по рублю на подарок; как докладывал о переговорах с заведующим кафе заместитель главбуха Нерубай; как ревизор Рыбина и главная модница отдела Зиночка Словесная обсуждали туалеты, в которых они придут на праздник.

– Надеюсь, хоть по такому случаю именинница сошьёт себе новое платье, – вслух произнесла Словесная и тут же, чтобы сгладить бестактность, добавила. – Могу подсказать модный фасон.

– Спасибо, я сама, – не отрываясь от бумаг, тихо ответила Косикова, но лицо её опять покрылось красными пятнами.

– Представляете, что это будет за шикардос! – шепнула Зиночка своей соседке.

За прекрасную фигуру и постоянный флирт по телефону сразу с тремя поклонниками Зину Словесную называли «Ложь на длинных ногах». В отделе все имели прозвища. Их придумывал Шурлик и сам же распространял. Он был толстый, круглощёкий, с пухлыми губами-помидорами. Хотя сквозь них словам прорываться было трудно – говорил он много. Каждой фразе давал под зад языком, и она выскакивала на метр вперёд. Очень любил поесть, поэтому являлся инициатором всяческих застолий. Его называли «Колобок».

Единственным, кто не имел прозвища, был плановик Дидиани, старый холостяк, красавец и сердцеед. Несмотря на свои пятьдесят ещё очень моложавый, с чёрной шевелюрой, седыми висками, чёрными усиками и тонкой джигитской талией. По нему вздыхали все незамужние женщины всего треста, а Зиночка Словесная специально для него ежедневно меняла причёску. Несколько старомодный Дидиани каждое утро целовал ей ручку, говорил «Вы прелестны», но ни разу не проводил до дому, хотя Словесная неоднократно намекала, что им по дороге. Вообще, Дидиани со всеми был одинаково галантен, но никого не выделял и не провожал. Именно за эту осторожность, боязнь ошибиться, Шурлик попытался прозвать его «минёром», но женщины единодушно это прозвище отвергли, и оно не прижилось.

Наконец, долгожданный день наступил. В конце рабочего дня, после торжественного собрания в актовом зале, все сотрудники планово-финансового отдела спустились вниз, в кафе «Белочка». Кафе было детским, поэтому общий стол состоял из сдвинутых разноцветных столиков. Тарелки с цветочками, вместо рюмок – маленькие чашки с изображением зверюшек, маленькие белые стульчики – всё это создавало весёлое настроение и молодило души. Женщины вышли в фойе переодеться в праздничные туалеты, принесенные из дому, а мужчины коллективно рассматривали царевну-лягушку, изображенную на стене.

Дамы вошли нарядные, похорошевшие, готовые принимать комплименты. Стали рассаживаться. И вдруг обнаружили, что нет виновницы торжества. Она задержалась и вошла с опозданием, после всех. Её туалет вызвал некоторое замешательство среди присутствующих. На ней было ярко-красное платье с зелёным шарфом и зелёная лента на голове, стягивающая всё ту же нелепую причёску.

– Бездна вкуса: красный с зелёным! – шепнула Словесная Рыбиной. – Интересно, где она откопала этот кримпленчик!..

Шурлик усадил Косикову рядом с Нерубаем, которому было поручено ухаживать за ней.

– Дорогие друзья! Мы собралась здесь, чтобы приветствовать прекрасную женщину нашего прекрасного отдела! – произнёс тамада и поцеловал Косикову в щёчку.

– Ура! – закричали все и потянулись чокаться с именинницей. Медведи, волки и лисички, нарисованные на их чашечках, поцеловались с зайчиком на её чашке.

Потом ей преподнесли подарок – хрустальную вазу с букетом красных гвоздик. Затем была объявлена благодарность за хорошую работу и зачитали приказ о премировании. Снова выпили за её здоровье, потом ещё и ещё… Банкет покатился по привычным рельсам.

Косикова была в центре внимания, за ней ухаживали, говорили приятное, подливали шампанское. Каждый поступал так по разным мотивам: Шурлик – по обязанностям тамады; Нерубай, как бывший кадровый офицер, чётко выполнял порученное задание; кто-то – забавляясь, кто-то – с любопытством, Словесная – с нескрываемой иронией и насмешкой. Но каков бы не был подтекст, шквал комплиментов, похвал и ласковых слов обрушился на Косикову, она отогрелась оттаяла, осветилась изнутри, и произошло чудо – сослуживцы впервые услышали её смех, звонкий, раскатистый, заразительный… И вдруг оказалось, что зелёный шарф очень ей к лицу, потому что глаза-то у неё зелёные. А когда Дидиани пригласил её на шейк, она выделывала такие па, что потрясённый партнёр едва поспевал за ней. Когда музыка смолкла, он поцеловал ей руку и, запыхавшись, произнёс своё традиционное «Вы прелестны», но Зиночка Словесная уловила в нём какую-то неожиданную интонацию.

– Интересно, а сколько лет имениннице! – выкрикнула она.

– Это не важно! – вмешался Шурлик. – Женщина до тех пор женщина, пока у неё снег во рту тает! – и громко захохотал, радуясь сказанному.

– А зачем скрывать? – Косикова встала. – Мне тридцать шесть лет, но мне никогда ещё не было так хорошо. Хотите, я вам спою? – И запела:

 
Жил на свете жадный слон,
Жадный слон, жадный слон
Съел мороженного он
Сразу десять тонн…
Холодно! Холодно!
В середине холодно!..
 

Косикова так ярко изображала обжорство слона и так смешно показывала, как он мёрзнет, что все оживились и заулыбалась. А она продолжала:

 
Он сипит, и хрипит,
Посинел от хрипа,
У него один бронхит
И четыре гриппа…
 

– Холодно! холодно!

В середине холодно! – дружно подхватили сослуживцы. Всем было ужасно жалко глупого слона и ужасно весело.

Песня кончилась, но виновнице торжества ещё долго аплодировали. Потом она попросила слово.

– Я очень люблю Антуана де Сент-Экзюпери. Помните, как маленький принц приручал Лиса, а тот потом плакал, когда принц его покинул… Сегодня вы приручили меня и теперь, если захотите покинуть, я буду плакать… Спасибо вам за это!

Все снова зааплодировали.

– Вот, кто заменит меня на посту тамады! – закричал Шурлик.

– Завтра же ввожу её на роль Джульетты, – безапелляционно заявила ревизор Рыбина, которая являлась бессменным руководителем трестовского драмкружка.

Дидиани молча поцеловал Косиковой руку. Потом наклонился (после танца они уже сидели рядом) и тихо произнёс:

– Сделайте мне подарок в ваш день рождения.

– С радостью, – засмеялась она. – Какой?

– Разрешите проводить вас до дома, – непривычно робко попросил он.

А внимательно наблюдавшая за ними Словесная, грустно прошептала Рыбиной:

– А знаете, красный с зелёным оказывается довольно оригинальное сочетание, напоминает цветок мака. Интересно, где она брала этот материал?..

В случае аварии нажмите кнопку

Жены дома не было.

Сын учил анатомию.

– Сердце чего-то болит, – сказал я.

– Сердце мы ещё не проходили, – ответил сын, не отрываясь от учебника.

– Неприятности у меня.

– Это хорошо. – Сын оживился и отложил учебник. – Значит, ты сможешь меня понять. Я сломал микроскоп, срочно нужны две сотни, чтоб его починить. Дашь?

Получив нужную сумму, сын тут же исчез.

В кухне на плите стоял обед, но есть не хотелось. Я заглянул к соседу, бывшему однокурснику. Он сидел у телевизора, смотрел футбольный матч.

– Старик, у меня проблемы, надо поговорить. Очень важно.

– Садись и смотри – начался второй тайм.

Я вышел от него с чётко оформившимся решением пойти в ближайший ресторан и напиться. Вызвал лифт, стал спускаться и застрял между этажами. С отчаяньем, с каким актёр-трагик старается разорвать собственную грудь, я безуспешно пытался раздвинуть дверцы лифта. И вдруг заметил пластинку в мелких дырочках, на которую раньше никогда не обращал внимания, и под ней надпись: «В случае аварии – нажмите кнопку и ждите ответа». Я поспешно нажал эту спасительную красную кнопку. Из дырочек просочился хрипловатый мужской голос:

– Здравствуйте. Слушаю вас.

– Я застрял. Немедленно выпустите меня!

– Минуточку. – Короткая пауза, а затем: – Послал к вам аварийку. Скоро приедут.

– Это чёрт знает что! – скулил я. – И так неприятности, а тут ещё виси в этом гробу!

– Вы чем-то расстроены? – спросили дырочки.

– С начальником поругался, – неожиданно для самого себя ответил я.

– И, конечно, намерились подавать заявление об уходе?

– А вы откуда знаете?

– Так все решают сгоряча.

– Я ещё докладную министру отправлю, сегодня же!

– Докладную никогда не поздно. Вы успокойтесь. Вот послушайте.

Из дырочек заструилась музыка и заполнила кабину лифта.

– Что это? – удивлённо спросил я.

– Дебюсси.

– Это у вас так положено развлекать застрявших?

– Да нет, я по собственной инициативе. Меня успокаивают ноктюрны. А вас?

– Предпочитаю марши. Похоронные.

– Э, да вы, и вправду, расклеились. – В голосе звучало неподдельное участие. – Нельзя так, голубчик… Ну-ка, вдохните поглубже воздух, задержите его немножко и выдохните.

– Это зачем?

– Чтобы успокоиться. По системе йогов. Здорово помогает. Попробуйте: раз, два – вдох, три, четыре – пауза, пять, шесть – выдох… И ещё перед сном подышите, лучше на балконе.

Послышались голоса – это прибыла аварийная команда. Через минуту я был освобождён. Но прежде, чем уйти, я прижал губы к продырявленной пластинке и вполголоса произнёс:

– Спасибо вам.

– За что? – удивлённо спросил мой невидимый собеседник.

– За всё спасибо.

– Что вы! Это наша обязанность. Застревайте, пожалуйста!

В ресторан уже не хотелось, Я вернулся домой, напился чаю и спокойно уснул.

С тех пор, поднимаясь или опускаясь в нашем лифте, я с благодарностью поглядывал на продырявленную пластинку и ощущал какое-то радостное спокойствие. В лифте становилось тепло и уютно. Очень хотелось нажать кнопку, но я не решался беспокоить своего нового друга без повода.

Однажды не удержался: остановил лифт между седьмым и восьмым этажами и вызвал диспетчерскую.

– Здравствуйте! – донеслось из дырочек.

– Здравствуйте! Это опять я. Помните, который с начальником поругался?..

– А, очень приятно. Снова застряли?

– Застрял.

– Не волнуйтесь, вызволим. А как дела на работе?

– Спасибо. Всё хорошо. Меня назначили старшим группы.

– Вот видите… Очень рад. Значит, теперь у вас всё в порядке?.. Чего вы молчите?.. Опять что-то стряслось?

– Я с женой разводиться решил.

– О, Господи! Чего это вдруг? Что случилось?

– Да ничего конкретного. Цепь каждодневных обидных мелочей. Оказывается, девятнадцать лет рядом с тобой была не жена, а соседка по постели. Ни общих интересов, ни заботы, ни внимания…

– Простите, – перебил меня голос, – какой размер обуви у вашей жены?

– Тридцать семь, или тридцать шесть… Нет, кажется, тридцать восемь.

– А она получала когда-нибудь премии?

– Очень часто. Вот и позавчера принесла три тысячи рублей.

– А за что?

– Не знаю.

– А какие её любимые цветы?

– Что вы хотите этим сказать?

– Ничего. Я только спрашиваю.

– Значит, вы считаете, что виноват я?

– Я просто советую вам ещё раз подышать по-йоговски. Лучше всего на балконе.

Я помолчал. Потом приблизил губы к дырочкам.

– Спасибо… Аварийную не присылайте: лифт в порядке. Я сам его остановил.

– Я знаю, у меня на пульте всё видно.

Вечером я помирился с женой и на следующей неделе мы улетели в Ялту, в санаторий. Из отпуска возвратились через три недели. Поезд прибыл в девять утра, и жена прямо с вокзала помчалась на работу. Я погрузил два наших чемодана в такси, подъехал к дому, вскочил в лифт, остановил между девятым и десятым этажами и в радостном ожидании нажал красную кнопку.

Из дырочек донеслось:

– В чём дело?

Голос был женский, и я растерялся.

– Здравствуйте…

– Гражданин, сообщите причину вызова.

– Видите ли, причины нет… Я сам остановил лифт…

– И не стыдно хулиганить!.. А ещё в кооперативе живёте!

Что-то щёлкнуло, и голос отключился.

Я снова нажал кнопку.

– Вы не сердитесь. Тут до вас мужчина работал… Где он?

– А, чокнутый?.. Его неделю назад на пенсию отправили.

– Почему чокнутый?

– Да он в рабочее время клиентам стихи читал, кассеты с птичьим чириканьем прокручивал…

– А почему на пенсию? У вас ведь работа не очень тяжёлая…

– Так он без же без диплома… А работа у нас, между прочим, не такая уж лёгкая: каждый, кому не лень, пальцем в кнопку тычет, от дела отрывает!..

Снова щёлкнуло, и наступила тишина.

Я вдруг как-то физически ощутил, что вишу на тонком тросе, а подо мной девять этажей глубокого чёрного колодца.

Стало зябко и страшно.

Я поскорее выскочил из лифта и потащил чемоданы к себе на двенадцатый этаж.

Сюрприз

Когда через месяц после свадьбы они переехали в свою новую квартиру, Митя понял, что Алёна просто помешана на чистоте: паркет блестел так, что можно было, заглядывая в него, бриться, а в кухне всё было стерильно, как в операционной. Но Митю это не обрадовало: он с детства обожал животных и мечтал в новой квартире создать живой уголок. Теперь он понял, что его мечта Алёну не обрадует. Поэтому с нетерпением ждал Нового года и за неделю до праздника подарил ей крохотного двухмесячного щенка. Это был хитрый ход: Митя понимал, что жена не захочет его обидеть и новогодний подарок вынуждена будет принять.

У щенка была кличка Шарик. Алёна переименовала его в Кошмарик, но первые дни терпеливо сносила все неприятности, связанные с появлением четвероногого квартиранта: когда он следил на паркете, вздыхая, ходила за ним с тряпкой и мастикой; когда он разбил её любимую вазу для цветов, сцепив зубы, молча, собрала осколки; но когда он разгрыз её французские сапожки, не выдержала и разрыдалась, закрывшись в ванной. Митя чуть не умер от угрызений совести. Он через дверь поклялся, что продаст щенка первому, кто захочет его купить, сунул Кошмарика за пазуху и поехал на Птичий рынок, где неделю назад приобрёл его за десятку у какого-то мальчугана.

…Он уже с полчаса стоял возле продавца золотых рыбок, беседовал с ним о червяках и личинках, поил Кошмарика молоком из бумажного пакета и молил Бога, чтобы к ним никто не подходил. Он специально затесался в толпу «рыбников» в надежде, что на Кошмарика здесь никто не обратит внимания – тогда он, Митя, и свою клятву сдержит и щенка сохранит. Назавтра у Алёнки, может, гнев остынет и тогда…

– Почём ваш волкодав? – прервал его размышления краснощёкий дядька в распахнутом полушубке. Было заметно, что он уже начал встречать Новый год. – Дочка жить не даёт: купи овчарку. А у меня квартира маленькая, я ей мышку предлагал, хомячка… А она – только собаку. Решил схитрить: исправишь до конца года все тройки на пятёрки – куплю. Так она их через неделю исправила. Надо держать слово. Ваш лилипут мне подходит. Он не очень вырастет?

Митя ухватился за спасительный шанс.

– Не больше телёночка.

– Эта блоха? – поразился покупатель.

– Представьте себе. Это специально выведенная порода быстрорастущих собак: «Карлик-гигантус». А у вас кровать есть?

– Есть. Двуспальная.

– Тогда всё в порядке, – успокоил Митя. – Он на ней поместится. – И пояснил. – Балованный, спит только в постели. Но это и хорошо: из него шерсть лезет, как пух из одуванчика. А в постели она вся остаётся. Ну что, берёте?

– Нет-нет… Повременю. – Владелец полушубка полностью протрезвел. – Может, я дочку на черепаху уговорю.

Он поспешно исчез. Митя повеселел и уже спокойно встретил следующих покупателей. Пожилые супруги с умилением погладили Кошмарика.

– Какой хорошенький!.. А он нашу кошечку не будет обижать?

– Нет, нет, – заверил их Митя, – он ей только хвостик откусит – и всё. Очень любит хвостики откусывать, шалунишка.

Супруги огорчились, отошли, потом вернулись: уж очень, видно, им понравился Кошмарик.

– Тогда мы его во дворе будем держать, – решил глава семьи. – Он природу любит?

– Ещё как!.. Любит деревья подкапывать, особенно фруктовые… Барсуков ищет.

– У нас деревьев нет, у нас огородик: петрушка, лук, чеснок.

– Лук он обожает. Съедает в день по два-три килограмма прямо с грядки. Плачет, а жрёт!

Отвадив и этих покупателей, Митя понял, что он на верном пути. Поэтому следующему клиенту даже приветливо улыбнулся.

– Нравится?

– Симпатяга. А он мебель не грызёт? Мы полки полированные купили.

– Грызть полки – его любимое занятие. У него же порода такая: полкодав.

Так прошло часа полтора. Митя уже посматривал на часы, собираясь с чувством честно выполненного долга возвращаться домой. Но тут откуда-то вынырнула настырная девица и заявила, что покупает Кошмарика – именно такого щенка она искала всю жизнь. Напрасно Митя пугал её свирепостью и даже людоедством этой породы, девица была непреклонной.

– Сколько?

Митя зажмурил глаза и брякнул:

– Пятьсот.

– Ой-ёй! – пискнула девица, но деньги вынула и отсчитала требуемую сумму.

Митя поцеловал щенка, как ребёнка в лобик, и, не оглядываясь, зашагал прочь сквозь предновогоднюю суету, мимо оживлённых прохожих с сумками и пакетами. Долго бродил по улицам. Придя домой, молча протянул Алёне деньги.

– Ого! – удивилась она. – Я и не подозревала, что ты такой бизнесмен!

Не отреагировав, он медленно раздевался.

– А у меня для тебя есть новогодний сюрприз. – Она нырнула в кухню и вынесла оттуда большую картонную коробку. – Открой!

Он нехотя снял крышку и обомлел: в коробке сидел Кошмарик.

– Мистика!

Щенок подпрыгнул и лизнул его в нос.

– Как он здесь очутился?

– У тебя был такой печальный голос, когда ты каялся за дверью… Да и без Кошмарика в квартире стало как-то пусто. Я позвонила своей сотруднице, она живёт напротив рынка. Просила купить за любую цену… Словом, теперь я тебе его дарю. Рад?

– Я тебе ещё и ёжика куплю, – обнимая жену, пообещал ей счастливый Митя.

«На золотом крыльце сидели…»

Все любят вспоминать своё детство.

А я наоборот: стараюсь его забыть.

Только одна считалочка из памяти не идёт:

 
«На золотом крыльце сидели
Царь, царевич, король, королевич,
Сапожник, портной…
Кто ты такой?»…
 

Я всегда выбирала королевича, но мама учила, что надо выбирать сапожника, потому что в наше время сапожники живут лучше, чем короли.

За меня всё всегда решали родители.

Когда мне исполнилось пять лет, они захотели учить меня играть на дедушкиной скрипке.

– У ребёнка абсолютное отсутствие слуха, – определила учительница музыки, когда я ей прогнусавила «В лесу родилась ёлочка».

– Это ничего, – успокоила её мама. – Я вам хорошо заплачу, научите её слуху.

Видно, учительнице очень нужны были деньги – меня стали по вечерам к ней водить.

До сих пор с ужасом вспоминаю эти уроки: я рыдала, скрипка визжала, а учительница лежала. Однажды усилием воли она поднялась, перевязала голову полотенцем и взмолилась:

– Я вам хорошо заплачу, только заберите ребёнка – у меня начинается менингит.

На этом музыка закончилась, но начались уроки иностранного языка, причём японского, чтобы всех друзей переплюнуть. Нашли какого-то самурая из Одессы, который носил кимоно и гнал самогон из риса. Он потребовал такую плату, что мама в ужасе переспросила по-японски:

– Сикоко, сикоко?..

Пятиклассницей я пошла с подружками на ипподром. Меня посадили на длиннохвостого красавца. Замирая от страха и восторга, я проехала на нём по зелёному полю и на всю жизнь заболела лошадьми. По ночам мне снилось, что я летаю над городом на огненном скакуне. Я умоляла маму записать меня в конноспортивную школу, но и она, и папа, и дедушка, и бабушка хором запричитали:

– Упадёшь! Убьёшься! Сломаешь шею!..

– Даже если ты и выживешь, у тебя будут кривые ноги, – припугнул папа.

– А вот и нет! Все наездницы стройные!

– Это их гримируют. А на самом деле у них ноги, как два коромысла.

И папа процитировал мне куплет из старинной песни, в которой молодой казак приветствует свою невесту:

 
«Я возвернуся с дороги
И расседлаю коня…
«Здравствуй, моя кривоногая,
Ещё кривоногей, чем я».
 

Спустя годы я узнала, что песню сочинил сам папа, в соавторстве с бабушкой. Но тогда этот куплет произвёл на меня впечатление, и я перестала пробиваться на ипподром. Но ещё много лет меня нельзя было оторвать от телевизора, когда показывали конные соревнования.

Однажды, уже учась в институте, куда я поступила по настоянию папы и мамы, я случайно попала на какой-то эстрадный концерт. После музыкального вступления на сцену вышел молодой конферансье, и у меня запрыгало сердце: именно таким я представляла себе королевича из моей детской считалочки… Я сидела в первом ряду, он увидел меня и чуть не проглотил микрофон. Больше он уже ни на кого не смотрел, все свои шутки адресовал только мне. Но я не смеялась. Я сидела оглушённая и счастливая и только завидовала стойке микрофона, потому что он держал её за талию.

В антракте я выскочила на улицу, добежала до цветочного киоска, отдала все свои деньги за букет гвоздик и вернулась, когда все артисты пели прощальную песенку. Он тоже пел, но лицо у него было несчастное. Когда я протянула ему цветы, он схватил меня за руки и уже не отпускал до закрытия занавеса.

Мы провели вместе этот вечер и все другие вечера после его концертов. Мы сидели на скамейке и целовались, а я смеялась, сама не знаю почему. Он объяснил, что это до меня только сейчас дошли его шутки.

Когда я сообщила обо всём родителям, произошло что-то вроде ташкентского землетрясения. Папа затопал ногами и закричал:

– Кто?.. Конферансье?.. Пока я жив, оно к нам в дом не войдёт!

Мама пыталась сохранить дружеский тон:

– Доченька, поверь: вы не построите семью – артисты полжизни проводят на гастролях.

– Я буду ездить с ним и помогать ему в концертах.

Этого мама не выдержала и закричала:

– В эстрадных концертах?.. Ты?!.. Через мой труп! Через папин труп! Через трупы дедушки и бабушки!..

От такого количества трупов мне стало плохо. Родители заперли дверь и не выпускали меня. Я пыталась вылезти через окно – меня оттащили. Я молила, рыдала, кричала, потом впала в апатию и неделю пролежала в постели. И сдалась. Меня ведь не научили бороться, поэтому я покорилась.

Прошёл ещё один год. Я стала девицей на выданье, и родители начали поспешно искать мне мужа. Однажды дел привёл в дом своего зубного техника, который принёс шампанское и о чём-то долго шептался с папой. После его ухода я узнала от деда, что техник хочет на мне жениться.

– Но он мне не нравится, – запротестовала я.

Дед рассердился и вытащил из стакана свою вставную челюсть.

– Не заговаривай мне дёсны! Посмотри, какая работа!

– У нас разные интересы, – пыталась я найти поддержку у мамы, – ему же целых сорок лет.

– Ну, и что? – удивилась мама. – У мужчин это переходный возраст: они переходят от жены к жене. Так что скорее выходи, а то уведут.

Я подумала: какая разница, этот или другой – и согласилась.

Свадьбу справляли пышно, в лучшем ресторане. Пришли все стоматологи нашего города и весь вечер пили за золотые руки моего мужа.

Живём мы мирно, спокойно. У нас большая квартира, гараж, дача, машина. Мама и папа счастливы, дедушка и бабушка тоже. Институт я бросила, сижу дома, смотрю за ребёнком. По вечерам помогаю мужу: кипячу инструменты, расфасовываю цемент, кладу зубы на полку. По субботам ходим к его родителям, по воскресеньям – к моим. Конноспортивные соревнования я больше не смотрю, на эстрадные концерты с тех пор ни разу не ходила… Вы спросите, зачем сюда пришла?.. Увидела его фотографию на афише, захотелось гвоздики подарить, как тогда… Нет, нет, не сама – я через билетёра передам…

Не люблю своё детство. Стараюсь его забыть. Почти забыла. Только одна считалочка из памяти не идёт:

 
«На золотом крыльце сидели
Царь, царевич, король, королевич…»