Текст книги "Идущие на смех"

Иосик с благодарностью поцеловал жену и пожелал ей спокойной ночи.

Контрольный завес

В новогодний вечер Юра, Иосик и Серёжа – Винни-Пух встретились в роддоме: так получилось, что и Лида, и Рая, и Лена – каждая ждала ребёнка.

– Вы, что, сговорились? – посмеивались приятели.

Это было и так, и не так.

Когда Юра Матусевич в начале года сообщил, что они с Лидой хотят ещё одного ребёнка, Серёжка назвал это плагиатом: они с Леной решили ещё раньше – Антошка дал железную клятву, что если ко дню рождения ему подарят сестричку, он будет хорошо кушать, почти каждый день. И вообще, ещё один ребёнок в семье благотворно повлияет на его характер.

Иосик же искренне переживал, когда читал о падении рождаемости и считал себя лично ответственным за это. Переживал он часто, поэтому Рая часто рожала. Если учесть ещё Раино потомство от предыдущих мужей, то в доме у Иосика всегда было нескучно. Дети росли шустрыми, темпераментными, с иосиковской энергией и предприимчивостью: мазали друг друга повидлом, играя в бутерброды; переделывали чёрно-белый телевизор в цветной – красили экран масляной краской; когда гости надевали шляпы, им на головы выплёскивался горячий суп, который туда был предварительно влит… Иосик пробовал было заняться перевоспитанием своего потомства, но вскоре понял, что это безнадёжно. Махнул на всё рукой, после чего Рая снова округлилась.

Вот так и случилось, что в новогодний вечер три друга встретились в приёмном покое роддома номер двенадцать, где у Иосика была знакомая акушерка, и он гарантировал качество.

Последним примчался Серёжка, нагруженный предновогодними покупками, среди которых в большом целлофановом пакете виднелись три беленьких ночных горшочка.

– Взял на всех. Если бы вы видели, что за ними творилось!.. Ну, зачем людям на Новый год горшки?.. – Он свалил все пакеты на стол. – Как дела?.. Моя доченька ещё не появилась на свет?

– А ты уверен, что у тебя будет именно дочь? – усомнился Юра.

– Конечно!

В приёмный покой заглянула Любовь Петровна, акушерка.

– Кто меня вызывал?

– Я, – ответил Иосик.

– Опять?.. Зачем вы меня дёргаете?

– Я вас вызываю всего пятый раз, – обиделся Иосик.

– Мы же договорились: когда кто-нибудь родит, я пришлю медсестру.

– Может, вам надо чем-нибудь помочь?

– Всё, что вы могли, вы уже сделали. Теперь ждите.

Она ушла.

– Моя Рая справится раньше ваших, – заявил Иосик.

– Это почему же?

– Она знает специальные упражнения. И сегодня весь день натирала паркет в больнице – это ускоряет роды. И будет мальчик. У нас всегда мальчишки.

На столе лежала охапка цветов. Иосик стал делить их на три букета.

– Где ты их сегодня сумел добыть? – удивился Сергей. – Сегодня каждая тычинка стоит рубль.

– У меня приятель – продавец в цветочном магазине. Мы с ним участвовали в конкурсе бабников. – Видя удивление на лице Сергея, объяснил: – Лепили снежных баб, кто быстрее… Между прочим, ты сидишь на моей шляпе.

– А разве ты уже уходишь?

В этот момент вбежала молоденькая медсестра.

– Папаши!.. Есть!.. Уже!.. Родился!.

Девушка заканчивала медучилище, сегодня был первый день её практики, и она ужасно волновалась.

Иосик, Юра и Сергей бросились к ней.

– Кто?.. Чей?.. Мальчик или девочка?..

– Мальчик! И такой здоровячок!..

– Я так и знал! – радостно вскричал Иосик. – А как супруга?

– Всё хорошо. Передавала привет, пожелала счастливого Нового года.

Растроганный Иосик прослезился. Сестра стала его утешать.

– Успокойтесь, товарищ Грин. Надо радоваться, а не плакать.

– Моя фамилия Дуклер, – поправил её Иосик, утирая слёзы.

– А причём здесь Грин? – насторожился Серёжа.

– Как причём?.. Это у него сын родился.

– Но Лену только час назад привезли, – удивился Винни-Пух.

– И сразу на стол.

– Во даёт! – Сергей сгрёб все букеты и протянул их девушке. – Передайте! От мужа и от друзей! За оперативность и отсутствие волокиты.

Девушка забрала цветы и ушла.

– По какому праву ты влез без очереди? – возмущённо спросил Иосик.

Винни-пух стал оправдываться.

– Честное слово, я не нарочно… Я случайно… – Потом вдруг расхохотался. – Как я вас обскакал!.. Без натирки полов…

Снова стремительно вбежала та же молоденькая медсестра.

– Папаши!.. Есть!.. Ещё!.. Родился!..

– Кто?.. У кого?..

– У Матусевича… Мальчик! И у Дуклера… Тоже сын!

Счастливые отцы обнялись.

– Во дают! – воскликнул Сергей. – Одним залпом!

– Тот букет разделите на всех, – велел Иосик медсестре. Потом протянул ей три бутылки сока и три лимона. – И это на троих. Им теперь очень хочется пить… И кислого.

– И в учебнике так написано! – с радостным удивлением подтвердила девушка. – Откуда вы это знаете?

– Он недавно рожал диссертацию, – ответил вместо Иосика Сергей.

Девушка хотела уйти, но Винни-Пух, заговорщицки подмигнув друзьям, преградил ей дорогу.

– Девушка, милая, вам так идёт этот халат…

– Вы, наверное, самая старшая медсестра? – подхватил Юра.

– А я убеждён, что она уже доцент, – включился Иосик.

Девушка была польщена и не подозревала подвоха.

– Вы же нам не откажете в нашей маленькой просьбе, – вкрадчиво продолжал Серёжка.

– А что вы хотите?

– Покажите нам наших детей… Хоть издали.

– Что вы! – испугалась девушка. – Не положено!

– На секундочку! – взмолился Иосик.

– Ради Нового года! – канючил Юра.

– А мы вам в училище напишем благодарность за чуткое отношение к папам, – дожимал Винни-Пух.

Практикантка дрогнула, заколебалась:

– Я не знаю… Я попробую… Если Любовь Петровна не увидит… Только на секундочку!..

Она вышла и через несколько минут явилась, катя перед собой тачку, в которой лежали трое запелёнутых новорожденных.

Все склонились над ними.

– Три грации… А где мой? – спросил Серёжа.

– Ваш слева.

– У-гу-гу!.. – счастливый папаша сделал сыну «козу».

– А мой где? – поинтересовался Иосик.

– Ваш справа… Нет, в середине. Это ваш справа, – объяснила девушка Юре. – Нет, наоборот… – Она растерялась.

В дверях появилась испуганная Любовь Петровна. Тихо произнесла:

– Номерки!

Девушка схватилась за голову.

– Она номерки забыла привязать, – проговорила потрясённая акушерка и вышла.

Все стояли ошеломлённые происшедшим. Только Иосик ещё ничего не понял.

– Что это значит?

– Это значит, что мы теперь не знаем, где, чей ребенок, – объяснил Сергей.

– Как это не знаем? – Иосик улыбнулся, думая, что с ним шутят. Но лица серьёзны, и ему становится страшно. – Как это не знаем! – за орал он, пытаясь переубедить сам себя. – Знаем! – Тогда покажи, где твой.

– Вот! – Иосик указал на первого малыша. – Здесь… – менее уверенно добавил он, указывая на второго. – Этот… – Его рука в растерянности повисла над третьим. Он осознал весь трагизм происшедшего и снова взорвался. – Что ж это получается?! Люди мучаются, стараются, рожают, а они путать?! Да за такие дела!.. – Воинственно размахивая руками, он наступал на виновницу происшествия. Она расплакалась.

– Погоди орать, – успокоил его Юра. – Давайте спокойно обсудим ситуацию. Есть же у них какие-то отличительные признаки. У моего, например, должны быть голубые глаза.

– У них у всех голубые, – всхлипывая, произнесла медсестра.

– Мой должен быть брюнетом, – выкрикнул Иосик.

– Они все лысые, – снова уточнила девушка.

Но Юра не сдавался.

– Должен же в них заговорить голос крови, – он склонился над тачкой и засюсюкал. – Сынок! А-гу-гу!.. Откликнись!..

Один из малышей заплакал.

– Смотрите, он узнал меня! – обрадовался Юра. – Но почему он плачет?

– Он увидел, кто его отец, – объяснил Сергей. Юра отмахнулся от него и снова склонился над тачкой.

– Сыночек! Ты – Матусевич, верно?

Заплакал второй младенец. Юра растерялся.

– Ничего не понимаю… Кажется, отвечал тот, а теперь… Кто из вас отвечал, а, маленькие?.. – Заплакал третий. – Теперь этот… – Юра совершенно был сбит с толку. – А может, у меня тройня?

– Что будем делать? – стиснув зубы, проговорил Иосик.

– Надо бросать жребий! – решил Серёжка. – Какой выпадет, того и возьмём. В конце концов, не так важно, кто родил, важно, кто воспитал.

– А наследственность?! – вскричал Иосик. – Мой, может, талантливым учёным будет, а твой по ночам храпеть, как ты!

– Мне надоела твоя истерика. Я беру первого попавшегося, а вы разбирайте остальных.

Серёжка сделал шаг к тачке, но Иосик пулей сорвался с места и стал у него на пути, как курица-наседка, заслоняющая своих цыплят.

– А ну, отойдите от моих детей!.. Мне чужого не надо, но моего сына – вынь да положь!.. Отдайте отцу сына!.. – закричал он с пафосом. – А то всех троих заберу и буду сам воспитывать…

– «Сам воспитывать», – передразнил его Сергей. – Тоже мне мать-одиночка!

Иосик склонился над детьми, нежно притронулся к первому.

– Сыночек мой… – Поправил одеяльце над вторым. – Маленький мой… – Погладил третьего. – Кровушка моя… – Потом вдруг схватился за голову и запричитал. – Что же это получается? Человек не успел родиться, а уже без отца, без матери?.. Уже сирота?.. Уже подкидыш?.. Уже вдова?..

– У меня есть предложение, – прервал его стенания Юра. – Давайте жить одной семьей и воспитывать троих детей.

– А фамилия?.. Чью фамилию они будут носить?

– Я предлагаю мою.

– Ну, конечно: я буду Дуклер, а мой сын – Матусевич, да?

– Ты можешь тоже перейти на мою фамилию, – миролюбиво предложил Юра.

– Я вижу, без жребия не обойтись, – заключил Винни-Пух и стал надписывать бумажки.

– Это всё из-за тебя! – вдруг набросился Иосик на Юру. – Ты просил принести детей!

– А, по-моему, ты!

– Не надо ссориться, – Сергей примирительно положил руки им на плечи, – ведь вы теперь родственники: может, через минуту он станет отцом твоего ребёнка.

Иосик и Юра сразу сникли, подавленные этой мыслью. Затем Иосик виновато тронул Юру за рукав.

– Я тут на тебя орал… Не обижайся… И если мой сын достанется тебе, пожалуйста, будь с ним поласковей…

– И ты тоже… – Юрин голос дрогнул. – Не помни зла… Ребёнок не виноват…

– Что я – изверг?!

Они стоят виноватые, просветлённые, готовые прослезиться.

– Я горжусь вами! – Сергей поцеловал каждого в лоб. – А теперь приступим. – И он перемешал в шляпе скрученные бумажки.

– Стойте! – В дверях появилась Любовь Петровна. – Сказано, склероз!.. Как мне раньше в голову не пришло… Надо их перевесить.

– Зачем?

– Чтобы узнать, кто чей. Ведь против каждой фамилии точный вес стоит, ну, и…

– Гениально! – закричал Серёжка. – Качать Любовь Петровну!

– Качать потом. А теперь поехали взвешиваться!

Она подхватила тачку, чтобы её увезти. Но в дверях бронзовым монументом встал Иосик.

– Извините, но взвешивать в подсобке мы вам не позволим. Здесь! На прилавке! На глазах у покупателей!

– Иосик народный контролёр, – пояснил Сергей, – он будет стоять насмерть.

Через несколько минут весы, принесённые медсестрой, были установлены на столе. Любовь Петровна вручила девушке листок с записями весовых категорий и приказала сверять с показателями. Она положила первого младенца на весы. Все застыли в ожидании.

– Четыре килограмма двести грамм, – торжественно объявила акушерка.

Медсестра сверила с листком и сообщила:

– Это Грин.

– Мой! Я так и думал! – закричал Винни-Пух. – Самый красивый!

Увидел, что акушерка привязывает к ножке ребёнка номерок, и попросил:

– Пожалуйста, морским узлом, хорошо?..

Любовь Петровна положила на весы второго новорожденного.

– Четыре килограмма шестьсот пятьдесят грамм.

– Матусевич! – объявила медсестра.

– Какой богатырь! – обрадовался Юра. – И толще, чем у Грина.

– Мой мускулистей! – парировал Серёжка. Потом обратился к Иосику, указав на третьего младенца. – Значит, этот твой.

– Пусть перевесят, – мрачно потребовал Иосик. Потом забрал у медсестры листок. – Я сам проверю.

– Два килограмма восемьсот грамм, – сообщила акушерка вес третьего.

– Ничего подобного! Здесь два килограмма восемьсот десять грамм. – Иосик дал выход сдерживаемому гневу. – И так меньше, чем у всех! Выдали какие-то остатки, так и здесь обвешивать! Утруска-усушка?!

– Чего ты скандалишь? Не усушка, а утечка. – Сергей показал ему мокрую пелёнку.

– Всё! – объявила акушерка. – Представление окончено!.. Поехали завтракать.

Она укатила тачку с детьми.

Медсестра задержалась и подошла к Иосику.

– Вы не расстраивайтесь. Он немножко недоношенный, но из недоношенных обычно вырастают талантливые дети, так написано в учебнике.

– Правильно! Я тоже недоношенный, – обрадовался Иосик и настроение его сразу исправилось. – А вы – хороший специалист, я вам напишу благодарность!

– За что? – смутилась девушка. – Я ведь такое натворила!

– Зато, благодаря вам, дети увидели своих отцов. Теперь они лежат и гордятся. – Серёжка вытащил из кошёлки и протянул медсестре букет из трех бананов. – С наступающим Новым годом!

Когда девушка ушла, Винни-Пух обнял друзей за плечи.

– Ну, отцы-молодцы!.. Не знаю как вы, а я завидую нашим сыновьям: они богаче нас.

– Ты накопил для своего сына много миллионов, господин Ротшильд?

– У меня большее богатство, чем деньги. Я приобрёл за свою жизнь двух верных друзей, которых по наследству передаю сыну. Он не успел родиться, а у него уже есть вы!

– Мы – это богатство! – охотно согласился Иосик. – Но оно скоро кончится, лет через тридцать-сорок.

– Ничего! К тому времени каждый из них приобретёт своих собственных друзей и станет ещё богаче!

Откуда-то издалека донёсся бой курантов, звучащих по радио, и Сергей прервал фразу.

– А ну, в темпе!

Он достал бутылку шампанского и стал её открывать.

– Во что же налить? – тоскливо произнёс Юра, осматривая приёмный покой в поисках какой-нибудь посуды. И вдруг его взгляд остановился на целлофановом пакете, в котором красовались три новеньких белых горшочка. – А что, если?..

– Конечно! – подхватил его идею Иосик. – Великолепные заздравные чаши. Поэтому за ними и была очередь!

Он вынул горшочки, смахнул носовым платком с них пылинки и подставил Сергею, который уже откупорил шампанское.

– С Новым годом! – торжественно провозгласил Юра.

– И с новым родом! – добавил Иосик.

Друзья чокнулись горшочками.

Из недавнего прошлого

ОТ АВТОРА: Как-то меня спросили, помню ли я Отечественную войну. Я ответил: она осталась у меня в позвоночнике, и пояснил: во время эвакуации мама с двумя маленькими детьми, мною и братиком Лёней, сидела на чемоданах и ждала поезда. Вокруг сидели, лежали, спали сотни, а то и тысячи, таких же, как мы, беженцев. Когда, наконец, раздавался долгожданный гудок паровоза, вся толпа вскакивала и неслась на перрон, а я начинал в ужасе плакать: мне казалось, что нас сейчас затопчут…

Уже много лет я езжу в самых комфортабельных вагонах, на заранее заказанных местах, но до сих пор, услышав ночной гудок тепловоза, ощущаю, как по позвоночнику пробегают мурашки.

Наше прошлое крадётся вслед за нами: и память о войне, и ужасы сталинизма, и ханжество, и лицемерие, и покорность, и привычка к постоянным запретам, и боязнь проявить инициативу, и мерзейший, подленький страх перед начальством…

Оно царапает наши души, пытается проникнуть в наших детей, цепляется за наших внуков…

Мы вышли из прошлого – как бы выгнать его из нас!

Мишка Норушко

Что творилось в доме Норушко: Мишку собирали в командировку! Последние двадцать лет Мишка не выезжал из дому дальше семейного садового участка, поэтому был совершенно подавлен. Чемодан ему паковала жена. На кухне тёща жарила в дорогу уже вторую сотню котлет. Тесть, капитан милиции, давал последние напутственные указания.

– В поезде – никому не доверяй: портфель под голову, чемодан – под ноги. Суточные где держишь?..

– Вот. – Мишка вытащил из кармана кошелёк.

– Отставить! Деньги надо держать в потайном кармане. Сейчас я тебе его пришью к майке.

Мишка покорно стянул рубашку.

Вошла тёща в милицейских сапогах и кителе: она экономила свою одежду и дома ходила в одежде мужа.

Поставив на стол блюдо с котлетами, строго посмотрела на зятя и приказала:

– К бабам не приставай! Знаю я вас, командированных.

Жена тихо заплакала, укладывая бельё. Мишка легко простуживался – от сквозняков, от самого тихого ветерка, даже от дыхания спящей рядом с ним жены, поэтому она, несмотря на августовскую жару, набила чемодан тёплым бельём. Слёзы капали на кальсоны.

Мишка стал её успокаивать, клялся писать каждый день, утром и вечером. Ему стало жутко от мысли, что он может приставать к чужим, незнакомым женщинам.

– Купи мне роверон и сигмомецин, – попросил переходящий дед. Он переходил от родственников к родственникам для дополнительного метража при намечающемся увеличении жилплощади. Когда в семье Норушко узнали о Мишкиной командировке, деда срочно привезли и прописали: раз Мишку стали посылать в командировки, могут дать новую квартиру.

– Вот! – Дед протянул стопку рецептов. – Если этих не достанешь, возьми какие-нибудь другие.

Дед беспрерывно поглощал разные лекарства, которые попадались под руку. Объяснял это так: пока достанешь те, что выписали, и этих не будет. Несмотря на съеденное количество лекарств, был бодр, наверное, благодаря своей худобе.

– Эх, мне бы с тобой… Я бы!.. – игриво выкрикнул дед, очевидно, он проглотил что-то возбуждающее.

…Вечером на вокзал Мишку провожали все. В купе уже расположились три студентки. Тестю это не понравилось. Пошептавшись с проводником, он перевёл зятя в другое купе, где ехала деревенская старушка с котёнком и два солдата. Тесть засунул Мишкин чемодан под подушку, проконтролировал, как запирается дверь, и проверил у солдат отпускные удостоверения. Потом снова вызвал проводника и потребовал присматривать за Мишкой, хотя Мишка был в том возрасте, когда можно, ещё имея детей, уже иметь внуков.

– До отхода поезда остается пять минут, – сообщило радио.

– Майку до возвращения нигде не снимай, – многозначительно напутствовал тесть. Жена снова заплакала. Растроганная старушка уступила Мишке нижнюю полку. Травмированные солдаты стояли по стойке «смирно». Даже суровый тесть незаметно смахнул на пол скупую милицейскую слезу. Только переходящий дед чувствовал себя прекрасно и съел весь сахар, приготовленный для чая.

Ночью Мишка долго не мог уснуть. Волнения дня улетучились, впереди ждал манящий, неизвестный город, ответственное задание, которое он, конечно, с честью выполнит. Он, Мишка Норушко, вдруг впервые почувствовал свою значимость. Начинался новый этап в его биографии. Очень хотелось петь. Он буквально за уши удерживал в себе рвавшийся наружу куплет:

 
Едем мы, друзья,
В дальние края,
Станем новосёлами
И ты, и я…
 

…Город Заусенск встретил его тепло и безоблачно. На тротуарах, в деревянных загончиках, как зеленые поросята, похрюкивали на солнце арбузы. Напротив гостиницы был почему-то установлен памятник Лобачевскому. Привязанная к нему коза лениво доедала лежащий на постаменте букетик ромашек.

В гостинице Мишка записался в очередь на получение койки. Записался пятьдесят шестым. Очередь двигалась со скоростью пять коек в день и пятнадцать – в ночь.

Мишка маялся в вестибюле уже вторые сутки (отлучаться было нельзя, отлучившегося вычеркивали), писал жене длинные письма, угощал соседей по очереди тёщиными котлетами и играл с ними в дурака «на носики».

И вдруг его окликнули:

– Здорово, старуха!

Он обернулся и обомлел: это была Лялька Доброштан, бессменная староста третьей группы, которую он не видел уже лет двадцать. Они обнялись, расцеловались.

На их курсе занималось тридцать две девушки, тихий и робкий Мишка был единственным мужчиной, но все давно забыли об этом. Студентки рассказывали ему о своих увлечениях, его фото висело на «Доске отличниц», даже деканат поздравлял его вместе со всеми с днем 8 Марта.

– А ты молодец, старуха! Держишься! – Лялька одобрительно хлопнула его по плечу. – Многие наши – уже карикатуры на самих себя, а ты ещё – дружеский шарж…

– И ты – шарж, – галантно ответил Мишка.

Разобравшись в ситуации, Лялька немедленно приняла решение:

– Поужинаем вместе, попьём чайку, отоспишься у меня, а потом опять станешь на свою вахту.

Поужинать в ресторане не удалось, все столики были заняты – там счастливые обладатели номеров праздновали свое вселение.

Лялька затащила его к себе в номер, придвинула столик к тахте, быстро соорудила какую-то еду, включила крохотный электрический чайник, который привезла с собой, и даже поставила на стол начатую бутылку пива. Они выпили, закусили и, перебивая друг друга, стали вспоминать однокурсниц. Потом, как когда-то, Лялька рассказала ему о самом интимном: о своём муже, тренере по боксу, который последнее время «задурил» и стал заигрывать с комендантшей их дома. Захмелевший от радостной встречи Мишка пообещал набить ему физиономию…

За окном уже давно стемнело. Негатив неба макнули в проявитель, и на нём проступили звезды. Лилипут-чайник кипел, как оскорблённый итальянец, создавая домашний уют в номере. Мишка блаженно улыбался. Радость распирала его, как на демонстрации.

И тут дверь без стука распахнулась и с возгласом «Попались, голубчики!» в номер ворвались дежурная по этажу и администратор гостиницы.

– С поличным! – дежурная хищно схватила недопитую бутылку, подскочила к Ляльке и угрожающе замахнулась носом. Её нос напоминал по форме модный импортный сапог. И по размеру тоже.

– Будем составлять протокол, – заявил администратор. Он был энергичен и волосат, волосы пёрли из него, как из унавоженного чернозёма.

– Я заранее приготовила. Только фамилии проставить! – Дежурная протянула ему исписанные листки.

– Что это значит? – спросила, наконец, пришедшая в себя Лялька.

– Нарушение инструкции коммунхоза, – ответил волосатый администратор. – Пребывание в номере постороннего лица…

– Да мы двадцать лет дружим! – перебила Лялька.

– Старая связь! – уточнила дежурная.

– … после одиннадцати вечера, – закончил фразу администратор. И добавил. – Разврат с применением алкоголя.

– Подождите, подождите… А если бы мы разошлись без пяти одиннадцать?.. Тогда бы это не был разврат?

– Без пяти ещё можно.

– А в пять минут двенадцатого?

– Уже нельзя.

Лялька ещё долго возмущалась и протестовала, а Мишка совершенно потерял дар речи. Он молча отдал свой паспорт, из которого переписали все данные о владельце, и покорно спустился в вестибюль.

Здесь дежурная и администратор посвятили всех командированных в обстоятельства дела и предложили исключить Мишку из очереди как аморальную личность. Очередь радостно откликнулась. Особенно активничали те, кто стояли за Мишкой, а так как их было большинство, то через три минуты опасный нарушитель общественной нравственности был с позором выдворен за дверь…

…Когда Мишка переступил порог собственного дома, его встретило тягостное молчание. На столе лежало распечатанное письмо от администратора гостиницы. Мишка хотел поцеловать жену, но та отшатнулась от него, как от прокажённого, и зарыдала, прижимая к себе детей. Даже переходящий дед не поздоровался с Мишкой: он мрачно жевал пурген и осуждающе постукивал своими костями.

Тесть направил на Мишку свет настольной лампы и спросил:

– Будем молчать или будем признаваться?..

– Вон из моего дома, потаскун! – крикнула тёща и величественно указала на дверь. Вместо халата на ней была надета старая шинель мужа, и она напоминала регулировщика.

– Сексуальный рецидивист!.. – обозвал Мишку тесть, вытолкал вслед за ним его чемодан и захлопнул дверь.

…Это был крупносклочный дом.

Новость распространялась в нём быстрее любой инфекции. Когда Мишка спустился вниз, его встретил комендант. Не здороваясь, он сообщил:

– Сегодня лекция: «Моральный облик советского человека». Читает персональный пенсионер товарищ Творожок.

– Ну, так что? – удивлённо спросил Мишка. Комендант в упор вонзил в него суровый взгляд.

– Вам бы не мешало послушать!..

Первое, что Мишка увидел, войдя в здание своего управления, это огромное объявление, извещавшее об общем профсоюзном собрании с повесткой дня: «Персональное дело товарища Норушко». Тут же к нему подскочил инспектор Менделевич, признанный городской сердцеед, и стал трясти Мишке руку.

– Я ведь не знал, что ты тоже по этому делу… Сколько лет всё в подполье. Ай да конспиратор! Преклоняюсь!

Сам Менделевич постоянно попадал в скандальные истории, которые заканчивались женитьбой. У него было уже с полдесятка жён. Менделевич даже составил специальную таблицу, по которой платил им всем алименты.

…Зал, где состоялось собрание, был переполнен и парадно освещён. Особенно ярко было в президиуме: по инициативе местных шутников сюда выбрали всех лысых – лысины членов президиума светились, и от них отражались «зайчики».

Мишку поставили перед залом, долго допрашивали, интересовались подробностями. Мишка понимал, что надо бы повернуться и уйти, но не в силах был двинуться с места. Он напоминал огромную бутылку, налитую чугуном. В горло как будто воткнули пробку, от которой нельзя было избавиться даже при помощи штопора. Не в силах вытолкнуть из себя ни слова, он зажал дрожащие ладони под мышками, молча потел и почему-то идиотски улыбался.

После двухчасовых дебатов собрание приняло решение объявить Михаилу Норушко выговор за аморальное поведение, перевести его в другой отдел, где нет женщин, и максимально загрузить общественной работой, чтобы ему некогда было заниматься глупостями… Поблагодарить администрацию гостиницы города Заусенска за своевременный сигнал и сообщить, что должные меры приняты.

– Не грусти, старик, – утешал Мишку Менделевич, – не всё коту масленица! Столько лет скрывался – надо ж когда-то и подзалететь. Ничего! Впредь будешь осторожней.

Менделевич помог Мишке с жильём. Он устроил его за городом, в маленьком домике у вдовы аптекаря, которая торговала арбузами.

Все Мишкины попытки вернуться в семью кончались неудачей: тесть и тёща не пускали его на порог. Переходящий дед уехал к следующим родственникам, претендующим на увеличение жилплощади. Жену к Мишке не подпускали, к телефону не звали. На улице поговорить тоже не удавалось: на работу её провожала тёща, а после работы тесть присылал за ней мотоцикл с коляской.

Зато в управлении Мишка стал заметной фигурой. Мужчины уважительно перемигивались у него за спиной, женщины смотрели на него с повышенным интересом.

Иногда к Мишке в комнату заходила вдова. Она покупала одежду в магазине «Богатырь». Её тело состояло из огромных шаров, казалось, что она проглотила, не разжёвывая, часть своих арбузов. Она плотоядно посматривала на своего жильца и, зная его репутацию, удивлялась, почему он медлит и не предпринимает агрессивных акций.

А Мишка маялся и тосковал. Хотя аптекарь умер уже лет пять назад, в доме всё ещё пахло валерьянкой – это спасало Мишку от сердечных приступов. Особенно, когда он смотрел на вдову.

Однажды после работы к нему подошёл Менделевич и заговорщически прошептал:

– Есть хата, отдельная, и хозяйка с подругой… Возраст бальзаковский, но выглядят, как две Софи Лорен. Нужен опытный напарник. Пойдём?

– Пойдём, – покорно согласился Мишка.