Текст книги "Идущие на смех"

Московский период

ОТ АВТОРА: Идеи лучших моих рассказов, пьес, киносценариев, бывало, приходили ко мне ночью, в полудрёме, перед рассветом. Говорят, что в это время мы ближе к небу и получаем их оттуда. Конечно, эти «подарки» подготавливались многодневными раздумьями и поисками. Приходили и стихи, совершенно нежданно, вдруг, сами… Я просыпался, вскакивал с постели, хватал авторучку, но успевал записать только последние строчки. Конечно, надо было бы на ночь класть рядом стенографистку, но жена почему-то возражала, поэтому я всегда успевал записать только последний куплет. Приведу только три примера:

 
И раскинуты руки,
И не выдохнут стон…
Погляжу на досуге
Я убит или он.
 

Или:

 
Я шёл сквозь чёрные берёзы,
Я чашу горя выпил сам,
И пересоленные слёзы
Текли мёд-пивом по усам.
 

В СССР долгие годы джаз был предан Анафеме, пластинок «с западной музыкой» не выпускали, а молодёжь «балдела» от Луи Амстронга и Дюка Эллингтона, поэтому умельцы и спекулянты умудрялись переписывать их песни на самодельные пластинки из использованных рентгеновских снимков. Именно в тот период мне вдруг приснилось такое четверостишие:

 
Иголка бегает по черепу,
Звучит залеченный фокстрот,
О жизни негров из Америки
Нам чья-то опухоль поёт.
 

ОТ АВТОРА: Я знал его, ещё живя в Киеве, но подружились мы после моего переезда в Москву. Когда я создал театр «Гротеск», он был членом художественного совета, участником всех моих безумных затей. Мы открыли театр нашумевшим в Москве представлением «Ночь Смеха», которое начиналось в восемь вечера и оканчивалось в восемь утра. В нём участвовали все звёзды юмора Москвы и Ленинграда, а ведущим этого ночного шоу был, конечно же, он – Лёня Якубович, и блистательно провёл его. И я горжусь, что в его супер-успешной карьере шоумена есть и доля моего участия.

Это стихотворение было написано, когда он был ещё черноволосым и черноусым.

 
Милый Лёня, славный Лёня,
Прожил ты немало лет —
До сих пор ещё в погоне,
До сих пор ещё не дед,
До сих пор ещё отчаянный,
Раскалённый, как ЮАР,
До сих пор кипишь, как чайник,
Выпуская в Галю пар.
Любопытен, как мальчишка,
Каждый день – в ином краю,
Сочинил одну лишь книжку:
Сберегательну-у-ю.
Ты задиристо-усатый,
Как лихой дворовый кот,
И всегда чудаковатый,
Как великий Дон Кихот.
Милый Лёня, славный Лёня,
Если подвести итог,
Ты уже в лихой погоне
Многого добиться смог.
Занял место на Парнасе
Среди опытных мужчин,
То ли ухарь, то ли классик,
То ли рыцарь, то ли джинн!..
Ты в иронию закован,
Ты летишь вперёд, вперёд…
То ли лидер, то ли клоун,
То ль трудяга, то ли мот…
Скачешь ты в десяток пятый
Через годы напролом,
Бьет копытами эстрада
Под весёлым седоком.
Скачешь, не снижая темпа,
Не берёт тебя испуг…
То ли Бэтмен, то ли Рембо,
То ли просто верный друг!
 

Шарж И.Казарина

 
Я на катушку времени полвека,
Цветною ниткой жизни намотал,
Я детство всё прокукарекал,
Я юность всю прокобелял.
И вдруг сквозь розовую лирику
Ко мне прорвался собственный Пегас:
Решил я стать писателем-сатириком
(Как-будто есть сатирики сейчас!)
И стал бороться с киевскими гуннами,
Со сворой озверевших дикарей,
Замешивал их ненависть чугунную
Дрожжами непокорности своей.
Глотал обиды, получал пощёчины,
Но всё равно смеялся и шутил,
Выталкивался ими на обочины,
И снова на дорогу выходил.
Я годы погонял: «Скорей, скорей!»
И мчался вверх по лестнице долгов…
Я приобрёл там преданных друзей
И ещё больше приданных врагов.
И вот теперь, когда бы стричь проценты,
Когда б сидеть и греться у причала —
Как памятник, слетевший с постамента,
Я начинаю жизнь свою сначала!..
 

Шарж М.Стано

 
Уже я тута, а не тама,
Я переехал всей семьёй,
Авантюрист такой, как мама,
Которая и здесь со мной.
 
 
Давно стремился я в столицу,
Меня манили ваши лица,
Я долго жил с Москвой в разлуке,
Москва! Как много в этом звуке!..
 
 
Не ждал я сразу добрые слова,
Могла быть эта встреча и сурова,
Но улыбнулась мне Москва
Улыбкой доброю Столбова[21]21
  Александр Столбов, главный режиссёр киножурнала «Фитиль», который прислал мне вызов в столицу. (Тогда без вызова переезд был невозможен).


[Закрыть].
Панков[22]22
  Панков Володя, редактор «Фитиля» и его жена, красавица-гречанка Женя. Узнав о нашем приезде, они примчались в нарядных туалетах, с какого-то банкета, разгружать машину с нашими вещами.


[Закрыть] с бутылкою в руке
И Женька, вдвое элегантней Пьехи,
Кричали всем на чисто русском языке:
«Агицин-паровоз приехал!»
 
 
Я прожил жизнь, но я, клянусь, не знал,
Резвясь в тени каштанов и акаций,
Что здесь, в Москве, меня Галантер[23]23
  Боря Галантер, рано ушедший из жизни талантливый кинорежиссёр-документалист, отснявший нашумевшие фильмы о Бетховене, Плисецкой, Полунине…


[Закрыть] ждал,
Мой старый друг с времён эвакуации.
Сегодня он пришёл на именины
И доказал, что тыл и фронт – едины!
 
 
В Москве имею брата
И жизнь моя богата:
Изюм и помидоры
Имею от майора.
Когда несут картофель,
Я вижу Лёнин профиль.
В беде он не изменит,
Остался добрым парнем,
И очень прост, как Ленин,
Но только популярней.
 
 
Прочёл я как-то целый том,
О клоунаде «Бим и Бом»
Сейчас пришли на смену тем
Два новых Бима: Зям и Эм.
 
 
Под эту клоунаду
Смеюсь я до упаду,
Как сказки братьев Гримов,
Я обожаю Бимов[24]24
  Зиновий Бим и Эмма Серебрякова. Он – был тогда директором строительного треста, она – заведующей кафедрой английского языка в одном из московских институтов. Оба – обаятельные и очень забавные. Несмотря на то, что каждому из нас уже было по плюс-минус полвека, мы стремительно подружились.


[Закрыть]!
 
 
Остался в Киеве мой Игорь,
Мой брат по сердцу и уму,
И Линка, шумная, как вихрь,
И вечера у них в дому.
И Марик, тихий и надёжный,
Как весь дорожный факультет,
При людях – очень осторожный,
И посмелее – тет-а-тет.
 
 
Я вас люблю, по вас скучаю,
Мои друзья, моя семья,
И жизнь свою благословляю
За то, что есть вы у меня!
Без вас мой дом, конечно, пуст
Врывайтесь ночью, на рассвете,
И водрузите Линкин бюст
Навечно в этом кабинете.
 
 
Полвека! Надо бы грустить.
Полвека! Это очень много.
Но так ещё охота жить
И топать по своей дороге.
 
 
Куда приду, пока не знаю…
Иду вперёд походным маршем,
Но я уверен: рядом Майя,
И рядом Миша, рядом Маша.
Со мною рядом ваша дружба
И ваши тёплые сердца —
Мне больше ничего не нужно,
Сберечь бы вас до своего конца!
Когда он будет, я не знаю,
Но я его не тороплю.
Я вас любовью сохраняю,
Я очень-очень вас люблю!
 

ОТ АВТОРА: В Москве мы очень сблизились с Александрой Пахмутовой и Николаем Добронравовым. Чтобы сделать им приятное, это стихотворение я сочинил в ритме их популярной песни.

 
Нам время говорит: «Пора!»,
У нас распахнутые своды,
Хоть за окном свистят ветра —
Гостей не запугать погодой!
Всем, всем, всем!
Налейте полнее чаши!
Всем, всем, всем!
Яростно пьём за Машу!..
Нам время говорит: «Не зря!»,
И нынче вспоминаем гордо,
Что поздней ночью октября
Мы отказались от аборта!
Всем, всем, всем!
Налейте полнее чаши!
Всем, всем, всем!
Яростно пьём за Машу!..
И не дано нам забывать,
(Хоть детство часто забываешь),
Что ты сама сегодня – мать,
И мать свою ты понимаешь.
Летишь куда-то поутру,
Где капитаны ждут у трапа,
И сеешь деньги на ветру,
Как их когда-то сеял папа!
Всем, всем, всем!
Налейте полнее чаши!
Всем, всем, всем!
Яростно пьём за Машу!..
И дни, и месяцы плывут,
А ты мотаешь по Европе,
Не потому что плохо тут,
А просто есть моторчик в попе.
Ты – как красотка из «Бурды»,
Ты нам улучшила породу,
И для семьи Каневских ты —
Октябрь семнадцатого года!
Всем, всем, всем!
Налейте полнее чаши!
Всем, всем, всем!
Яростно пьём за Машу!
 

ОТ АВТОРА: Это стихотворение посвящается нашей с Лёней самой доброй, самой мудрой, самой красивой маме.

 
Когда-то мне заметочка попалась,
Как в дни блокады молодая мать
С улыбкою от голода скончалась,
С улыбкой – чтоб детей не испугать.
О, мамы, мамы, свет и доброта
На нашей одурманенной планете!..
Мы полной мерою вас ценим лишь тогда,
Когда уже вас нет на этом свете.
Вы провели нас сквозь нужду и войны,
Свою любовь, стеля под ноги нам…
Какие памятники могут быть достойны
Достоинства великих наших мам!?
Спешат взрослеть кипучие мужчины,
Ещё электробритву не познав,
Не замечая мамины морщины —
Следы своих мальчишеских забав.
Запомнил маму я, ещё девчонкой,
Сквозь две страны и сквозь десятки лет
Она неслась со мной наперегонки,
Она плясала, не щадя паркет.
А годы надвигаются упрямо,
Теснят к могилам наших матерей,
И мне хотелось крикнуть: «Мама, мама!
Пожалуйста, не надо, не старей!»
Имей я право, я бы в тот же миг
При жизни маме памятник воздвиг.
Но мама не любила постаменты
И презирала мрамора пуды.
Сказала мне, когда я был студентом:
«Мой лучший памятник на свете – это ты».
Пусть помнят миллионы сыновей:
Мы – памятники наших матерей!
 

ОТ АВТОРА: Переехав в Москву, Игорь получил приглашение заведовать хирургическим отделением поликлиники Литфонда СССР.

 
Барах стал хирургом,
Лечит драматургов,
И поэтов и про-за-и-ков…
Чтоб расчистить мне дорогу,
Он им режет руки, ноги,
Превращая юных в стариков.
 

Израильский период

ОТ АВТОРА: Была такая передача на Телевидении: «В нашу гавань заходили корабли», в которой популярные актёры, писатели, учёные вспоминали и пели старые дворовые песни. Придумал её и руководил ею известный детский писатель Эдуард Успенский. Однажды я пригласил их к нам в Израиль и на первом выступлении прочитал эпиграммы на каждого участника.

Надежде БАБКИНОЙ,

популярной исполнительнице народных песен.

 
Она нам очень, очень нравится,
Она танцует и поёт.
Ах, эта Бабкина, красавица,
Любого Дедкина проймёт!
 

Николаю Караченцову, прославленному артисту театра и кино.

 
Повсюду он желанный гость,
За ним бежит толпа влюблённых,
По нём вздыхают все Юноны,
Ещё надеясь на Авось.
 

Львовичу Борису, известному комедийному актёру.

 
А Львовича спросить мне хочется,
Недоуменья не тая:
Ты, Львович, жизнь прожил с отчеством,
А где фамилия твоя?
 

Дмитрию Петрову, очень хорошему пианисту.

 
Прошу тебя от всех желающих:
Ты, Дима, нам сыграй скорей.
Играешь просто потрясающе!
Играешь просто, как еврей!
 

Элеоноре Филиной, редактору и ведущей этой телепередачи.

 
Сидит, как царица, на стульчике венском,
И смотрит недремлющим оком…
И всю передачу следит за Успенским,
Чтоб он не запел ненароком
 

Эдуарду Успенскому.

 
Врагов за то брала кондрашка,
Страна его за то любила,
Что в нём наивность Чебурашки
И зубы Гены-крокодила.
 

Приведу здесь ещё несколько эпиграмм и шуточных зарисовок. Начну с Валентина Гафта, которого очень люблю и горжусь нашей дружбой. К его приезду я приготовил эпиграмму, в которой было много строчек, но я сокращал, сокращал, и вот что осталось:

Валентину Гафту.

 
Валя Гафт, Валя Гафт,
Самый лучший эпиграфт!
 

Первым Российским послом в Израиле был известный журналист, эрудит, умница – Александр Бовин. Мы часто общались, он охотно бывал в наших шумных компаниях.

Александру Бовину.

 
Саша Бовин, их посол,
Их посол, а к нам присол.
Изучает дипломат
Наш еврейско-русский мат.
 

В начале девяностых в Израиле гастролировал ансамбль «Берёзка». Гастроли продолжались довольно долго, и импресарио приставил к ансамблю постоянного врача Ефима Бродского, обаятельного, остроумного одессита, который обожал женщин, а поскольку в ансамбле были только женщины, то Фима попал, как рыба в воду. Он сопровождал их во всех поездках, откликался на все их жалобы, утешал, веселил, привозил всегда что-нибудь вкусненькое. Естественно, балерины его очень полюбили, расставались со слезами на глазах. Всё это дало мне повод отобразить это событие в стихах, конечно, чуть-чуть прифантазировав:

Фиме Бродскому.

 
Бродский лечит балерин,
Их штук сто, а он один.
Девять месяцев проходят —
Балерины дочек родят.
Верочки и Риммочки —
Вылитые Фимочки.
Убедились балерины:
Есть в Израиле медицина!
 

Семён Макаревич в СССР был строителем, в Израиле – хозяином ресторана «Самовар». С первой женой он развёлся ещё в России, на второй женился в Израиле. Первая жена тоже приехала в Израиль. Он заботился об обеих, опекал и помогал до конца дней своих.

Двум Сениным жёнам:

 
Ах, Софа, ах, Регина,
Вы – Сенины фемины,
Ценил вас – беспредельно,
Любил – членораздельно.
 

Михаил Кислянский, журналист из Челябинска, семь лет проработал моим заместителем в редакции, мы вместе выпускали журналы «Балаган», «Балагаша» и газету «Неправда». Честно говоря, на маленьком русскоязычном «рынке» это было не очень прибыльное занятие.

Мише Кислянскому:

 
Ты жил в «караване», служил в «Балагане».
Ты был и активен, и смел,
Имел ты успех и имел ты признанье,
И только зарплат не имел.
 

Из наблюдений:

 
К нам в Израиль на курорт
Едут сотни Дунь и Фир…
Кто-то делает аборт,
Кто-то делает ОВИР.
 

Я наблюдал здесь очень интересное явление: в прошлом ярые коммунисты, всячески скрывающие свою национальность, репатриировавшись в Израиль, становились ярыми сионистами и срочно меняли партбилет на кипу.

Торопливому:

 
Во времена советские
Он совершил измену:
Достал свои обрезки он
И их приделал к члену.
Пройдя репатриацию,
Решил вернуть обратно.
Вторая ампутация —
Ох, это неприятно!
 

 
В часы, когда все дети были в школе,
Учили «инглиш», бегали в спортзал,
Я сиживал часами в коктейль-холле
И вместо знаний, алкоголь глотал.
Участвовал в попойках безобразных,
Рискованные песни напевал,
Отличниц даже я вводил в соблазны,
И даже комсомолок целовал!
Но…
Летят года – их не остановить,
Хотел бы, но, увы, не в нашей воле!
Мне остаётся улыбаться и шутить,
И всех любить, как любит Таню Толя[25]25
  Речь идёт о писателе Анатолии Алексине и его жене Татьяне, которые до преклонных лет сохранили нежную, трогательную, взаимную любовь.


[Закрыть].
Коль суждено упасть, то находу,
А, впрочем, будет всё, как Бог велит,
И даже если в детство я впаду,
Надеюсь, сын меня усыновит.
 
 
Что ж пожелать себе к концу пути,
Чтобы его с достоинством пройти?..
 
 
Чтоб продолжал я двигаться вперёд,
Чтоб радость не проскакивала мимо,
Чтоб жил я, как всегда, неутолимо,
Чтобы писал, писал неутомимо
И пи́сал я, как тот водопровод,
Сработанный ещё рабами Рима!
 
 
Мы едем с вами все в одном вагоне,
В своих купе не запирая дверь,
Попутчики мои на перегоне
Меж станцией Рождение и Смерть.
Столбами за окном мелькают дни,
Наш поезд мчит сквозь Зимы и сквозь Леты…
Всё чаще, чаще Время-проводник
Нам пробивает дырочки в билетах.
Давайте пить за этот перегон,
За то, что все мы есть на этом Свете,
За наш весёлый, маленький вагон,
В котором мы несёмся по Планете!
 

ОТ АВТОРА: Встречаясь в разных странах с эмигрантами из бывшего Советского Союза, я иногда слышал проклятия в адрес страны, которая их вытолкнула. В их обвинениях было много горькой правды, но я невольно сторонился этих людей. Нельзя отторгать своё прошлое, своё детство, юность, молодость… Я убеждён, что человек, предающий прошлое, предаст и настоящее, и будущее, хотя, конечно, это убеждение можно оспаривать.

Я когда-то писал, что моя память похожа на подзорную трубу. Я рассматриваю своё прошлое, и оно кажется мне огромным и радостным, я переворачиваю трубу и вижу все обиды и раны, нанесённые мне бюрократией и антисемитизмом, но вижу их маленькими и далёкими. Радость и благодарность перевешивают. Благодарность за молодых папу и маму, за верных и преданных друзей, за эталонно-красивых подруг, за умение смеяться сквозь слёзы, ненавидеть подлость и немедленно давать сдачу!..

Спустя годы, после переезда в Израиль, я написал это стихотворение:

 
Я люблю тебя, Россия,
Моя юность, моя грусть,
Я люблю тебя, Россия,
И немножечко боюсь.
Ты растила, воспитала,
Ты дарила мне друзей,
Но всегда напоминала:
«Ты – не русский, ты – еврей!»
Вечно самоистязая,
У себя на поводу,
Ты стоишь у входа рая,
Но одной ногой в аду.
Презираешь ты опасность,
Прёшь вперёд и наобум…
Нам твою бы бесшабашность,
А тебе – наш горький ум.
Как похожи мы, Россия,
Как похожи, ты и я:
Я с надеждой жду Мессию,
Ты ждёшь доброго царя.
Я люблю тебя, Россия,
Моя радость, моя грусть,
Моя слабость, моя сила,
От тебя не отрекусь.
Я к тебе любовью ранен,
Я в числе твоих друзей,
Я – еврейский россиянин,
Я – российский твой еврей!
 

 
Юрка, Юрка, славный Юрка,
Много шишек и побед…
Скачем мы на Сивках-Бурках
Вот уж шесть десятков лет,
От твоей родной Одессы
До моих Березняков,
От статей хвалебных в прессе
До подпольных бардаков,
От моей любимой Галки
До твоей случайной палки,
От неистовой гульбы,
До неистовой судьбы.
От квартиры до трактира,
От сортира до ОВИРа,
От причала до перрона,
От Одессы до Сиона.
Просадили дом и дачу,
Подустали от борьбы,
И удача нам на сдачу
После яростной гульбы!..
 
 
Ты стал седым и бородатым,
И лишних слов не говоришь,
И спишь сегодня с автоматом,
И реже с девочками спишь
Ты старостью ещё не ранен,
Ещё силён в руках талант,
Муж, дед, отец, израильтянин,
Домовладелец, фабрикант.
Но в прошлом больше интереса,
Как нам его не достаёт!..
В тебе сидит твоя Одесса,
И по ночам ещё встаёт.
 

Шарж А.Цыкуна

Всей «Крокодильской» стае во главе с главным Крокодилищем Пьяновищем[26]26
  Алексей Пьянов – в те годы главный редактор «Крокодила»


[Закрыть]

 
По СССР ходила
Большая «Крокодила»,
Она, она, она
Любимою была.
 
 
И эта «Крокодила»
Так много наплодила
За семьдесят лет подряд
Лихих крокодилят.
 
 
Так жаль, что «Крокодила»
К нам в гости не приплыла,
В страну где жрут бананы,
Где все обетованны,
 
 
Где детям пипки рубят
И «Крокодилу» любят…
Так будь всегда здорова
И чуточку Пьянова!
 

ОТ АВТОРА: В популярной команде «Клуб Одесских джентльменов» он уже выделялся своим заразительным обаянием. Переехав в Израиль, много выступал в концертах и на радио. С появлением русского телеканала, создал свою юмористическую передачу «Семь-сорок», которая уже много лет пользуется большим успехом, не только в Израиле, но и в других странах.

Шарж В.Романова

 
Он притворяется седым,
Но остаётся молодым
И взрывчатым, как порох,
В свои всего «Семь-сорок».
 
 
Его все хвалят в прессе,
Любим в своей Одессе,
Как говорят в Одессе:
«Живёт при интересе».
 
 
Из этого жаргона
Я взял про Левинзона
Одну лишь только фразу
И вам признаюсь сразу:
Люблю его, заразу!
 

Шарж А. Макаревича

 
Виски седые, валидол в кармане,
И без очков читаешь невпопад.
Но это только простаков обманет:
Пока я жив – ты вечный младший брат.
С тобой прогарцевали мы по жизни
То, разъезжаясь, то встречаясь вновь,
В социализме и в капитализме,
Не растерявши братскую любовь.
Барьеры жизни брали мы не сами,
Ковали силу, волю, оптимизм
Толкающая вера нашей мамы
И папин тормозящий скептицизм.
Теперь с тобою суждено нам, видно,
В стране Сиона до конца прожить,
И очень горько, больно и обидно,
Что папу с мамой не сумели сохранить.
Я первым появился в этом мире,
Преграды первым преодолевал
Я первым подал заявление в ОВИРе
И первым развалил свой пьедестал.
Я первым приключения искал,
Я первым закалялся в драках жарких;
Я первым девочек невинности лишал
И первым превращаюсь в патриарха.
И я клянусь на этих именинах
И дальше для тебя минёром быть
И первым наступать на жизненные мины,
Чтобы тебя от них предохранить.
Сегодня ты в московских сериалах,
Ты пашешь на родное МВД,
И скоро ты дойдёшь до генерала,
Потом до маршала, министра и т. д.
Но знаю я: тебя на этой ниве
Ни лавры, ни карьера не влекут,
Тебе б, как Ленину, засесть в Разливе
И разливать по рюмкам «Абсолют».
И, кажется, совсем недавно было:
Мы оба рядом за столом, всегда —
И исчезали водка и еда:
Нас называли «Братская могила».
Но и сегодня, если к тёплой стенке, —
Ещё покажем в пьянке и в еде.
Ещё волнуют женские коленки
И бес ещё сидит, и знает, где.
Ах, Леня, Леня, дорогой мой братик
Исколесили много мы дорог,
На сколько нам ещё бензина хватит
И сколько нам осталось – знает Бог.
Десятки лет всё нету угомону,
Бежим, бежим, бежим, бежим по кругу
И вместо встреч – звонки по телефону,
И привыкаем жить мы друг без друга.
Но папы с мамой фотографии, как фрески
На стенке, чтобы нам напоминать:
Мы сплавлены фамилией Каневский —
И друг от друга нас не оторвать.
 

 
Внученька Полинка,
Ягода-малинка,
Фильмы оформляет,
Пьесы переводит,
Всюду успевает —
К деду не приходит.
 
 
Кто она – не вижу,
Где она – не знаю,
Говорят, что где-то
Бродит по Синаю,
По Синаю бродит,
К деду не приходит.
 
 
Что-то оформляла,
Что-то наваяла,
Где-то загуляла
В Хайфе или в Лоде…
Всюду побывала —
К деду не приходит.
 
 
Я по ней скучаю,
Смутно вспоминаю:
Кто она? Кокетка?..
Рыжая?.. Брюнетка?..
А может быть, блондинка?..
Внучка-невидимка.
 

ОТ АВТОРА: В 2005-м году телевидение провозгласило писателя Анатолия Алексина «Человеком-легендой» и удостоило его специальным призом. Вручить этот приз попросили меня.

Во время этой передачи его жена Таня сидела в зале, и я прочитал стихи, посвящённые ей, зная, что это будет самым большим подарком для Анатолия. Отталкиваясь от «Левого марша» Маяковского, я назвал эти стихи «Правый демарш».

 
Где-то гуляют вволю,
Где-то звучат напевы,
Но юбиляра Толю
Не повернуть налево!
Он обошёл все ухабы,
Выдержал все испытанья:
Зачем ему слева бабы,
Когда у него справа – Таня!
Да, было много признаний!
Да, было много свиданий!
Но на любое свиданье
Толя являлся с Таней!
Слева, презрев шлагбаум —
Девиц молодых орава,
А справа – Эфраим Баух[27]27
  Эфраим Баух и Дина Рубина – известные писатели, живущие в Израиле.


[Закрыть],
И Толя идёт – направо!
У Толи одна королева,
Он верен ей и поныне,
И если ходит налево,
То только к Рубинной Дине[27]27
  Эфраим Баух и Дина Рубина – известные писатели, живущие в Израиле.


[Закрыть].
На каждый призыв сексуальный
Ответ у него в каждой фразе:
Он пишет роман эпохальный,
И женщины все – в экстазе!
Но, даже напившись водки,
С них платья срывать не станет:
Легко раздевать красотку,
Трудней одевать Таню!
 
 
Мужья уходят налево,
Манят их и Сары, и Клавы,
У Толи – одна королева
И с нею он – только направо!
Вместе шагать им сто лет,
Выдержав все испытанья…
Кто там шагает с Толей?
С Толей шагает Таня!
 

Шарж В.Романова

 
Как только превратился ты в мужчину,
Ты достаёшь меня во сне и наяву:
«Не так пишу!.. Не так вожу машину!..
И вообще, неправильно живу!..
И всё не так, не так, не так и плохо!..»
Но этому не удивляюсь я:
Ведь со времён ещё царя Гороха,
Отцов критиковали сыновья.
Мне было б легче прыгнуть до Памира,
Спасти народ, изобретя вакцину,
И было б легче стать для всех кумиром,
Чем получить признание от сына.
Твой интеллект не устаёт от вахты —
Сплошная информация в мозгу,
Ты выдаёшь мне вдруг такие факты,
Каких я и представить не могу!
Любой вопрос решаешь за мгновенье,
Любой ответ готов, на всякий случай,
И счастлив я, что ты хоть лыс, как Ленин,
Но до сих пор не делал революций.
Ты мудр и проницателен, как Мессинг,
Ты не даёшь мне почивать на лаврах,
И благодарен я за этот прессинг —
Он не даёт мне превратиться в динозавра.
И чувствуя себя последним лохом,
Несу тебе рассказ, сжимая нервы,
И если вдруг ты цедишь: «Что ж… Неплохо»,
Я счастлив, будто бы создал шедевры.
И даже если оббегу экватор,
Я не дождусь твоих похвал, хоть плачь…
Любимый критик мой!.. Родной катализатор!..
Дай Бог тебе здоровья и удач!
 
 
И этот стих ты раздолбаешь, Мишка,
Что ждёт меня разнос, понятно и ежу,
Но я его тихонько вставлю в книжку
И никогда тебе не покажу!