Текст книги "Полное собрание впечатлений"

Глава четвёртая. Трое в одной машине без собаки

Мы едем в Германию: я, жена Майя и дочка Маша.

У въезда в Брест нас остановил какой-то паренёк:

– Подвези!.. Во Дворец бракосочетания!.. Скорей!.. Опаздываю!

– Расписываться?

– Нет, забрать заявление!

Я спешил в таможню, я не мог его подвезти. Меня до сих пор мучает совесть: наверное, ему всё-таки пришлось жениться.

Слева от дороги промелькнул пруд, над ним кружилось огромное количество чаек-рыболовов. На берегу стоял автобус с тремя красными звёздочками на борту. Моя дочь в детстве была уверена, что звёзды на автобусе означают количество сбитых пешеходов.

Заполненная декларация, таможенные формальности – и мы пересекаем границу с Польшей.

Первая улыбка: «Деревня под названием «Кукурики»». Появилось много велосипедистов и велосипедисток. Ездят в любом возрасте и в любом весе. Впереди оказалась дама таких габаритов, что не обгонишь: дорога перекрыта.

Навстречу грустная лошадь везла побитый «Фиат». Грустный владелец грустно выглядывал из кабины.

Дорогу перебежал рыжий пёс. Я привстал от удивления: «Опять!» Я на трассе шел с максимальной скоростью, а этот Рыжик, как бы издеваясь над техникой, уже дважды перебегал мне дорогу – под Ровно и под Ковелем. Как он умудрялся обгонять машину?! Почему его не штрафовали за превышение скорости?.. Наверное, у него есть связи в ГАИ…

Когда проезжаешь большие и маленькие польские города, обращаешь внимание на количество цветов. Цветочные магазины, киоски, продавщицы с букетами и букетиками. Хлеб и молоко продаются с семи часов утра, а цветы – с половины седьмого. Когда-то в одном из юмористических рассказов я изобразил идиллическую картинку – как мужчины по утрам, перед работой, стоят в очереди за цветами, а те, у кого не хватает на целый букет, скидываются на троих…

Проезжая Польшу, я понял, что был недалёк от истины.

Дорогие мои дороги!

Дороги в Германии – предмет моей зависти как автомобилиста: гладкие, широкие, ухоженные – мчись через всю страну по бетонному монолиту без единого пересечения… Покрытие чистое, обочины подметены, трава причёсана – будто перед вами бежит уборщица с мокрой тряпкой и веником. Через каждые двадцать – тридцать километров – места отдыха, стоянки для машин… Но особенная благодарность – за указатели. Их миллион. О каждом повороте они вас предупреждают трижды, четырежды, а иногда и по пять раз. Даже такой рассеянный и невнимательный водитель, как я, вынужден заметить предупреждение и свернуть там, где надо.

Мимо проносятся мотоциклисты в ярких шлемах и комбинезонах – жёлтых, красных, оранжевых, похожие на космонавтов – кажется, что вот-вот взлетят. Часто обгоняю огромные рефрижераторы из России, сигналю и радуюсь, получив ответное приветствие. Дочь подсмеивается над моей вдруг проснувшейся сентиментальностью, а я продолжаю сигналить.

Я мчусь по этим прекрасным дорогам с огромным удовольствием и благодарностью за заботу обо мне, автомобилисте. Хочется соблюдать все правила, быть удивительно дисциплинированным, аккуратным, примерным, чтобы ни в коем случае не огорчать местную автоинспекцию!

Как надо парковаться

Берлин утопает в сирени. А по этому сиреневому морю, как белые паруса, проплывают белые лошади, запряженные в белые фаэтоны, а на козлах – кучера во всем белом и в белых цилиндрах – свадьбы!..

Коринтштрассе, улица, где живут мои друзья Йорг и Людмила, – небольшая, её, нет на плане Берлина. Спрашиваю у встречных. Молодая пара, грузившая в машину дачные принадлежности, меняет свой маршрут и указывает дорогу. И хотя это не близко – довозят нас до самого дома. Это первая встреча с приветливостью берлинцев. В дальнейшем я постоянно испытывал на себе их вежливость и доброжелательность. Стоило мне спросить у кого-нибудь дорогу, как сразу собиралась толпа, и с одесским темпераментом каждый указывал самый краткий путь – чертили планы, дарили карту с проложенным маршрутом. А однажды какой-то пожилой мужчина просто подсел к нам и, как лоцман, провёл машину к месту назначения. Правда, я проявил встречную галантность и отвёз его обратно. Уверенный, что уж теперь-то я знаю дорогу, он со спокойной совестью откланялся. Я же после двойного путешествия окончательно запутался и, если бы не жена, до сих пор бы ещё петлял по улицам Берлина.

Дело в том, что я очень рассеян, ещё с детства. Когда мама просила принести из кухни чайник, я притаскивал ей табуретку. О моей рассеянности среди моих друзей ходили легенды, которые произрастали из жизненных ситуаций. К примеру, об одной из них поведаю.

Как-то, приехав отдыхать в Пярну с женой и с дочкой, и сняв там квартиру, я пошёл на междугороднюю станцию, чтобы позвонить маме (Увы, тогда ещё не было мобильников, а квартира была без телефона). Пока дожидался разговора, стемнело. Прохожих было мало. Спросил у одного, у второго, как пройти на улицу Кингисеппа – оба неприветливо буркнули «Не знаю» (Там не очень любили приезжих из России). Я разозлился и решил: не буду унижаться, возьму такси, назову адрес, и меня привезут. Полчаса бродил по городу, искал стоянку такси, ещё полчаса простоял в очереди.

Когда я сел в машину и назвал адрес, пожилой водитель обернулся и спросил «Вы это серьёзно?» Я ответил утвердительно. Тогда он проехал метров пятьдесят, свернул за угол, остановился и сообщил: «Вы прибыли» – оказалось, всё это время я простоял рядом со своим домом… Комментарии излишни, правда?.. Поэтому, отправляя меня в заграничную командировку на машине, заместитель редактора газеты «Советская Культура» Дмитрий Мамлеев настаивал, чтобы я ехал с моей женой Майей. Объяснял так: «Мне репортаж о Берлине нужен к двадцатому числу а без Майи ты вместо Германии попадёшь в Австралию!»…

И, поверьте, он был не так уж неправ.

Должен ли мужчина стряпать?

В Германию нельзя приезжать с женой – она сразу начинает требовать особо внимательного отношения к себе, потому что здесь муж ежедневно приносит домой цветы, ни с того ни с сего (на мой взгляд) говорит жене комплименты, бережно поддерживает её на улице, нежно целует даже в общественных местах (где прославленная немецкая сдержанность?!).

Семья – это главное. В субботу и воскресенье мужчина отключает дома телефон и целиком посвящает себя семье. Воскресные развлечения и отдых коллективно обсуждаются и планируются заранее: театры, музеи, зоопарк, выставки, прогулки…

Пишу, а самого мучает совесть: вспоминаю, как мало времени я посвящаю своей маленькой дочери («И жене, и жене!» – добавила жена, прочитав эти строки). Я или в отъезде, или заканчиваю срочную работу, или теряю время на одном из бесконечных худсоветов.

– Подари мне свою фотографию, – в прошлом году попросила дочь, – чтоб я знала, что у меня есть папа.

Смеясь, я достал большое фото, надписал: «Это папа» и поставил под стекло в книжном шкафу у неё в комнате. Фотография до сих пор стоит вместо живого папы… Но это – лирическое отступление. Продолжаю свой репортаж дальше.

…Вместе готовят воскресный праздничный обед, и муж помогает жене варить, печь, жарить. На мой взгляд, это уже просто вредный обычай, потому что мужчина постепенно привыкает возиться на кухне. Например, Йорг полюбил стряпать, он просто священнодействовал с кастрюлями. У него есть десятки кулинарных книг и сотни всевозможных приправ и специй. Бесконечно добрый человек, он, не задумываясь, может подарить самую дорогую вещь, отдать свою самую любимую одежду, но вот этими приправами он безумно дорожит и трясется над ними, как скупой рыцарь над сокровищами. Когда на прощание он сунул мне в руку какую-то адскую присыпку, от которой глаза немедленно выскакивают из орбит, Людмила была потрясена этой высшей формой проявления его любви к нам.

Воскресный обед – это ритуал, это священнодействие: лучшая посуда, красивые салфетки, горящие свечи, музыка… Йорг тщеславен, он любит, чтобы блюда, приготовленные им, все хором хвалили и говорили ему комплименты. Этим пользуется его дочка Ирэна, когда не хочет есть (а есть она никогда не хочет). Девятилетняя хитрюга выдаёт целый монолог о том, какое потрясающее жаркое приготовил папа, как оно ей нравится, в каком она восторге от его вкуса и запаха, и как ей безумно обидно, что именно сегодня она сыта и не может получить удовольствие от этой восхитительной пищи, которую только её папочка умеет так великолепно готовить!.. Растроганный Йорг после этого уже не настаивает, чтобы она ела.

Ещё одно лирическое отступление, которым я и закончу эту главу.

Йорг разбил, опрокинул моё представление о «типичном» немецком характере, которое я составил по книгам и кинофильмам. В нём полностью отсутствуют рационализм и сдержанность. Он – эмоциональный, озорной, увлекающийся человек. Утончённое чувство юмора, безукоризненный вкус, обаятельная непосредственность. О его патологической доброте я восторженно всем рассказываю.

Есть пословица: «Бог парует». Наверное, это правда. Людмила тоже безгранично добра. Круглый год у них гостят по неделям, а то и по месяцам родственники, друзья, приятели, друзья приятелей и приятели друзей. Они принимают всех душевно и искренне, угощают, развлекают, одаривают. Оба безалаберно-непрактичны, без «житейской хватки». Много работают, хорошо зарабатывают (Йорг – режиссер Берлинского телевидения, автор и постановщик киносериалов, Людмила – референт Центрального Дома работников искусств, диктор телевидения, актриса кино и эстрады), но сбережений не имеют – всё уходит на гостей, на приёмы, на «образ жизни»…

Удивительно нежны друг с другом – вечные молодожёны, ведущие себя, как влюблённые подростки.

Моя подруга Ирэна…

В Берлине нашу комнату украшали два маленьких флага – СССР и ГДР. Между ними стоял глобус, увенчанный золотой короной, под ним сидел Олимпийский Мишка – это Ирэна подготовила нам встречу. Когда мы вошли, она сыграла марш на флейте.

Ирэна – удивительное существо, которым я не перестаю восхищаться. В ней одновременно уживаются озорная обезьянка и умудрённый жизнью философ. В свои девять лет она совершенно самостоятельна. Сама с вечера готовит себе платье, бельё, носочки. Сама ездит и в школу, которая находится довольно далеко от дома, и на тренировки. Ходит в магазин, покупает продукты, сдаёт посуду. В школу прибегает на полчаса раньше положенного, для чего Людмиле приходится вставать, чтобы проводить её, не в шесть утра, а в половине шестого. Людмила ворчит, а Ирэна оправдывается:

– Понимаешь, мутти, целых полчаса я одна во всей школе, я и техничка. Мы открываем все двери, кормим рыбок. Это лучшие минуты моей жизни!

Я был там. Это прекрасная школа. Группа продлённого дня имеет целый блок из нескольких комнат, в которых дети – полновластные хозяева: сами убирают везде, вплоть до туалетов. Развесили коврики собственного изготовления, картинки, керамику. Сами делают кукол-марионеток и ставят спектакли по собственным сценариям. Выращивают растения, разводят рыб в аквариумах, играют на флейтах. Кто хочет, занимается приготовлением уроков, кто устал, спит. Воспитательница – сама как девчонка, не поучает, не заставляет, а играет с ними, причём, очень искренне, заразительно, как старшая подруга, а может, даже и как младшая.

Ирэна – великая трагедийная «актриса». Если на Йорга не действуют её лесть и комплименты, то перед каждым обедом разыгрываются спектакли, которым бы позавидовали Эсхил, Софокл и Эврипид, вместе взятые. То у неё начинаются страшные рези в животе – она заламывает руки, корчится, катается по полу… То у неё вдруг, за секунду до еды, появляется на руке синяк, от которого она вот сейчас, сию минуту, немедленно умрёт… То у неё «защёлкивается» челюсть, и она не может жевать – так и сидит весь обед с раскрытым ртом, проявляя удивительную силу воли. (Я попробовал тоже так посидеть, но больше минуты не выдержал.)

В школе она учит французский язык, дома изучает вьетнамский – сама, по собственной инициативе. В её комнате висит карта Вьетнама. У неё есть соломенная вьетнамская шляпа, которой она очень дорожит.

Любимый её персонаж – грустный клоун, его изображения висят на всех стенах. Помадой и белилами она рисует на своём лице гримасу и разыгрывает перед нами целые пантомимы. Когда она узнала, что я тоже люблю грустных клоунов, я стал её другом на всю жизнь.

Однажды я заболел и три дня валялся в постели. Каждый день она приносила мне цветы, купленные на деньги из своей копилки. Потом нарисовала меня в клоунском колпаке и подарила с надписью: «Саша, пожалюста, виздорови». Согласитесь, что после такой просьбы продолжать болеть было бы просто свинством, и я немедленно выздоровел.

…И остальные дети

В Германии любят детей и заботятся о них, но не сюсюкают, назойливо не опекают, а относятся с уважением и доверием. Дети самостоятельно, без надзора гуляют по улицам, даже малыши. Я видел однажды мальчугана, который прогуливался с соской в зубах, но один, без взрослых. Детей не кутают, а закаляют: летом, даже в прохладную погоду, они ходят в трусиках и майках, купаются в фонтанах (это разрешено), бегают под дождём без зонтиков. Кушать не заставляют – что хочет, то и ест. Поэтому многие дети настолько (по нашим представлениям) худы, что это привело бы в ужас большинство наших мам. Встают очень рано, в шесть утра, но рано и ложатся. Немцы считают, что ранний сон – здоровье. Вечером, без пяти минут семь, на экранах телевизоров появляется симпатичный гном, рассказывает короткую сказку и «посыпает» детям глазки песком, чтобы скорей уснули.

Разумная, продуманная забота о детях видна во всём. Для яслей выпускают специальные шестиместные коляски, в которых малышей удобно вывозить на прогулку. Игрушки приучают детей к трудовым процессам: игрушечная швейная машинка строчит, стиральная – стирает, а на маленькой сковородке можно пожарить маленькую яичницу.

Одежда у детей яркая, веселая и, главное, модная, что воспитывает вкус. Тридцатилетняя мама и пятилетняя дочка гуляют в одинаково длинных и узких юбках… У немцев есть обычай: когда ребёнок вырастает, его вещи дарят другому ребёнку, которому они подходят; продать нельзя, выбросить – тоже: хочешь, чтобы твой сын или дочь росли здоровыми, их вещи и игрушки надо дарить.

В больших детских магазинах, да и в любых центральных универмагах, внизу есть гардероб, где вы можете оставить коляску с ребёнком, а чтобы не перепутали, гардеробщица выдаёт вам номерок, как на пальто. Она же и покачивает малышей, пока мамы делают покупки.

Ну, а теперь отдельный рассказ о Берлинском дворце пионеров. Это действительно Дворец – огромное современное здание посреди леса. Во дворе – большой открытый бассейн, внутри – ещё два. Спортивный зал, театральный зал, мастерские. Зал Космонавтики, где ребята играют в макетах «Союза» и «Востока». Настоящие тренажёры, на которых мальчишки проверяют себя. Настоящий пульт управления, с телеустановками, тоже настоящими. На каждом этаже бары, с низкими стойками, столиками, стульчиками – здесь можно пообедать, выпить соку или поесть мороженого…

В субботу и воскресенье кружки не работают, занятий нет. Дворец принадлежит детям: плавай, рисуй, лепи, репетируй – сам, без педагогов. В эти дни взрослых не видно, только у бассейна прогуливается тренер, но не вмешивается ни во что, не делает никаких замечаний – за пловцами наблюдают дежурные мальчишки лет по двенадцать-тринадцать. Два раза в месяц – родительский день. Вместе с папами и мамами дети плавают, прыгают, играют в баскетбол, рисуют картины, катаются по детской железной дороге, которая окольцовывает дворец, вместе обедают.

В день, когда мы там были, команды юных акробаток, гимнастов и каратистов в огромном фойе демонстрировали свое искусство. Маленькие зрители им аплодировали, маленькие поклонницы вручали букеты цветов будущим чемпионам.

Со смешанным чувством покидал я этот дворец: было радостно, что сказочная Страна Детства существует, и было грустно, что меня туда уже никогда не примут.

Воскресная прогулка

В Берлине много дроздов. Город заполнен птицами, с четырёх утра они поют и звенят, как маленькие будильники. Поэтому мы проснулись рано, не дали Йоргу превращать завтрак в ритуальное пиршество (такие завтраки обычно заканчиваются к обеду), быстро собрались и поехали колесить по городу.

На Клостерштрассе стоит здание Верховного суда. Рядом с ним маленькое кафе, называется «Последняя инстанция». Мы вошли попить кофе. Йорг указал на большую толстую книгу с металлической обложкой, висящую на цепи над стойкой.

– Что это?

– Летопись. О завсегдатае этого кафе, самом большом пьянице и гуляке.

– О, я хочу посмотреть!

Йорг стал просить, чтобы мне разрешили раскрыть эту книгу. Бармен милостиво кивнул. Я бросился к стойке, с нетерпением откинул тяжелую обложку и… увидел своё изображение – книга состояла из зеркала, и каждый любопытный становился героем летописи…

Потом мы пили пиво в пивной «Петух Густав». Полюбовавшись рисунками на стенах, которые изображали важных петухов, кумушек-наседок и всякие куриные страсти, направились в Музей марки Бранденбурга.

Музей построен в начале двадцатого столетия по образцу средневекового замка и посвящён истории и культуре Берлина. Это очень большой музей – в нём сорок два выставочных помещения, огромное собрание художественных сокровищ, от готики до современности.

В зале механических музыкальных инструментов нам демонстрировали полифон с металлической пластинкой диаметром в один метр, шарманку-карусель, играющие часы. Музыка трогательная, наивная, сентиментальная… Я все ждал, что в танце появится Гретхен. Но вошел Йорг и увёл нас в зал фарфоровых и фаянсовых изделий. Здесь собрана уникальная коллекция поразительной красоты: вазы, фигурки, тарелки. Есть королевский фаянсовый умывальник с таким количеством вензелей и узоров, что просто святотатством было смывать в него грязь, даже королевскую.

В этом музее у нас вызвала особый интерес небольшая скульптура женщины, несущей на плечах здоровенного детину. Йорг объяснил, что здесь отражена история: когда-то жены спасли своих раненых мужей, унеся их от врагов. Но Людмила заявила, что скульптура очень современна, это про сегодняшних мужчин, которые сидят на шеях у своих жён. Её поддержали моя жена, моя дочь и даже Ирэна. Видя, что мы остались в меньшинстве, Йорг пообещал показать другую скульптуру – где женщина стоит на пьедестале из поверженных мужчин. Наши дамы притихли, мы мирно закончили осмотр и направились к главной цели своего путешествия – Дому-музею Брехта.

Вообще-то по воскресеньям он закрыт, но нам любезно разрешили его осмотреть. Мы были одни, не торопились, не бегали за экскурсоводом, а медленно ходили по комнатам, как будто пришли в гости к Брехту.

Дом расположен недалеко от театра, рядом с кладбищем, из окна рабочего кабинета видны памятники и густая тихая зелень – Брехта это успокаивало. Говорят, что дом хранит облик своего хозяина – мы в этом ещё раз убедились. Здесь жил человек огромного трудолюбия, поэт и мыслитель, причём, очень скромный. Простая обстановка, удобная для работы: книжные шкафы, несколько бюро, письменный стол. Белые стены, крашеные полы, на окнах нет штор, чтобы было больше света. Книги, книги, книги – три тысячи пятьсот экземпляров. На стенах – страшные африканские маски, Брехт увлекался ими. Об одной из них даже написал стихотворение «Как трудно быть злым». Я стоял у этой маски Злого и думал, насколько она неестественна здесь, в этом доме, где все пропитано доброй простотой и где жил удивительно щедрый человек.

Подвал в доме Брехта – это малюсенький ресторан на пять-шесть столиков. Он очень популярен: чтобы попасть сюда, надо записываться за несколько дней. Освещают подвал лампы-софиты, на стенах – эскизы декораций, фотографии Брехта, его семьи, соратников. Меню, в виде театральных программок, предлагает вам блюда, которые Елена Вайгель готовила своему мужу. Она была не только известной актрисой, но и великим кулинаром, поэтому блюд очень много, каждое имеет варианты приготовления, они идут под номерами: например, «Бульон № 4», «Бульон № 8» и так далее. Мы съели несколько «цифр» и убедились, что они очень вкусные, а «Паштет № 12» так понравился нашему прославленному кулинару Йоргу, что он пошёл на кухню и переписал рецепт…

Художник Рольф Хэндлер

Ступив во двор его дома, сразу понимаешь, что здесь живёт художник: каменные скульптуры, неочищенные от глины, словно только добытые из кургана; металлическая решётка забора начинается почему-то в середине двора и через пять метров обрывается; телега, въехавшая во двор, из которой навсегда выпрягли лошадь, зато на оглобле поселилась деревянная птичка; мини-пруд, заросший камышом, в нём плавают лилии и квакают лягушки… На окнах греются несколько кошек из глины, из дерева. Кошки прогуливаются по дому. Их изображения на картинах, на тарелках, на гобеленах… Когда-то здесь жил и сибирский кот Васька, подарок из России, но недолго: его убил какой-то охотник, никогда не видавший таких пушистых котов, – он решил, что это какой-то диковинный зверь.

– А собак вы не любите? – спрашиваю я.

– Собак держат властные люди, привыкшие командовать и подавлять, – отвечает Рольф. – А кошки у тех, кто уважает чужое мнение, ведь кошкой повелевать труднее, чем собакой.

– Теперь я понимаю, почему ты так любишь собак! – шепнула мне жена.

Подчеркнуто не расслышав эту реплику, вхожу в дом, рассматриваю картины – они мне очень нравятся. Сюжеты разные, много портретов, пейзажей – в каждом настроение художника: тревога, грусть, ожидание…

– Не могу писать слишком мажорно. Грустная картина меня поддерживает в жизни, заставляет думать, работать, стремиться.

– У вас был трудный путь? – спрашивает моя жена.

Внешне он очень похож на Достоевского. Глаза добрые, усталые. Когда-то его не признавали, не давали ходу, били критическими дубинками. Но он выстоял, окреп, стал популярен. Сейчас много выставок, много заказов, на каждую картину есть покупатель, даже на ту, которая только задумана… Но он продаёт свои работы редко, неохотно.

– Это мои дети, хочу, чтобы они оставались со мной.

– У вас был трудный путь? – повторяет свой вопрос моя жена.

– К счастью, да, – отвечает он.