Текст книги "Бросок из темноты"

Александр Карпов
Бросок из темноты

© Карпов А.Н., 2021

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Глава 1

– А ну, навались, ребята! Навались! Еще немного! – громко, заглушая всех, кто был рядом, кричал ездовой, из последних сил натягивая поводья, от чего лошади в передней упряжке вытягивали вперед свои морды, моментально скрывавшиеся в клубах особенно заметного на морозе густого пара.

Два десятка красноармейцев, у каждого за спиной вещмешок и винтовка, сбившись в кучу и шатаясь от усталости после длительного ночного перехода, толкали просевшее на одно колесо орудие.

– Еще, ребятушки, еще! Навались, навались, родные! – снова гремел басом ездовой, то и дело пропадая в облаке пара.

– Так! Теперь по счету! – поддержал его офицер в комсоставской шинели, высоко опоясанной ремнями, с командирской кожаной сумкой на боку.

Он отделился от толпы, возившейся возле застрявшего орудия, прыгнул через бугор на обочину дороги и, оценив ситуацию со стороны, поднял вверх правую руку. Набрав побольше воздуха, офицер начал громко считать, каждый раз резко опуская руку в такт своим выкрикам:

– Уперлись все вместе! И раз! И раз! И раз!

Солдаты, привыкшие к дружной работе, слушали командный голос и, повинуясь рабочему ритму, дружно толкали друг друга в спины. Задние нажимали на передних, те в свою очередь упирались в станину, в ободья колес, в щиток и тело откатника, заставляя сцепку раскачиваться взад-вперед с каждым разом все сильнее и сильнее. Наконец под очередной выкрик командира солдаты вытолкнули орудие на дорогу и стали проталкивать его еще дальше, чтобы оно снова не сползло в глубокую колею.

– Фу-у-у! – громко протянул кто-то в солдатской массе.

– Пятый раз уже! Куда этот конюх там смотрит? Спит, что ли? – громко, так чтобы слышно было далеко впереди, проговорил один из красноармейцев, вытирая суконной рукавицей пот со лба.

– А ты сам попробуй! А то много вас тут умных таких! – ответил второй коновод, защищая первого, который, наверстывая упущенный темп, уже ушел далеко вперед.

Он тянул за собой поводья длинной, из шести лошадей, упряжки, завершавшейся одноосным артиллерийским передком и обмотанным белой тканью телом гаубицы. Следом шли три десятка солдат орудийной прислуги и отделение разведчиков, выполняющих роль охраны и одновременно арьергарда дивизиона.

– А тут и пробовать нечего! – отозвался сержант, хмурясь на озлобившегося коновода.

– Отставить! – перебил его, внезапно появившись, тот самый командир, который руководил работой по спасению застрявшего в снегу орудия.

Его появление на некоторое время вернуло дисциплину в колонну красноармейцев. Повисшая над ней тишина прерывалась только кашлем и тяжелым дыханием идущих.

– Подтяни-и-сь! – протянул командир, на ходу оглядываясь на подчиненных. – Не отставать! Держать темп!

Солдаты послушно кинулись сокращать дистанцию. Отставшие, насколько позволяли силы, переходили на легкий бег, стараясь догнать ушедших вперед товарищей. Колонна на глазах становилась короче, начинала двигаться в такт, монотонно раскачиваясь. Так продолжалось минут пять-десять. Потом дистанция между идущими снова увеличивалась, задние опять отставали – колонна вытягивалась, слышалось недовольное бормотание.

Суровый с виду молодой командир опять выходил из строя, оборачивался назад и снова кричал на левый фланг колонны:

– Подтянись! Не растягиваться! Не отставать!

Задние снова начинали послушно догонять передних, на ходу поправляя порядком надоевшие вещмешки, винтовки, подсумки, противогазы и каски.

– Сколько мы уже прошли, товарищ лейтенант? – обратился к командиру тот самый сержант, что пытался вступить в перепалку с коноводом.

Это не было простым любопытством. Солдаты и без того знали, что позади уже несколько десятков километров. Просто сержант решил взбодриться, а для этого попытался втянуть в разговор идущего рядом лейтенанта.

Тот тяжело вздохнул:

– Точно вам не скажу. Но, думаю, не менее сорока километров от пункта выхода. – Он привычно обернулся, чтобы проверить, не растянулась ли колонна, потом бросил короткий взгляд на собеседника и задумчиво уставился себе под ноги. – А сколько еще впереди, я и сам не знаю. Только конца нашему пути пока не видно.

– Что там, Егор? – крикнул сержант, обращаясь к одному из идущих впереди солдат своего отделения: тот вдруг начал вертеть головой из стороны в сторону. Дорога к этому времени стала плавно отклоняться вправо, в направлении пологой возвышенности, покрытой зимним лесом.

– Не пойму, товарищ сержант, – ответил тот, не поворачиваясь. – Почему мы от маршрута отклоняемся? Линия фронта от нас – на юг и на запад. А мы на север повернули, а в тех местах либо крюк большой делать придется, либо нас куда-то еще ведут.

– Это откуда такой осведомленный? – дернул плечами лейтенант, вытягивая от удивления лицо и пристально глядя на сержанта.

– Не удивляйтесь, товарищ лейтенант. Это Щукин! Он местный, из этого района. Его родная деревня где-то тут, совсем рядом. Он все окрестности знает, все дороги. Потому и ориентируется хорошо.

Лейтенант возразил незамедлительно:

– Даже я, командир огневого взвода, не знаю места назначения! Командир батареи не знает! А этот – знает! Вот дела! Простой солдат осведомлен о маршруте лучше, чем все воинские начальники, вплоть до комбата.

– Да не знает он ничего, товарищ лейтенант! – заулыбался в ответ сержант. – Я ж вам говорю – местный он. Всю жизнь здесь прожил. Все пути-дорожки с детства знает. С ним даже начальник штаба полка советовался и маршрут согласовывал.

Последние слова были сказаны таким тоном, что все отделение разведчиков дружно засмеялись, а виновник разговора обернулся на сержанта и благодарно ему улыбнулся. Оценив солдатский юмор, лейтенант решил поддержать командира отделения разведчиков и тем самым скрасить обстановку тяжелого марша, изрядно измотавшего людей.

– Впервые слышу, чтобы начальник штаба целого артиллерийского полка держал совет с простым красноармейцем и обсуждал с ним маршрут следования, – произнес он и привычно бросил взгляд назад, чтобы оценить состояние колонны.

Вопреки его ожиданиям замыкавшие строй солдаты, уловив нотки юмора, стали сами подтягиваться вперед, чтобы не пропустить что-нибудь интересное и тем самым отвлечься от усталости и изнеможения, приободриться и немного повеселиться.

– А как не держать, товарищ лейтенант. – Сержант поправил на плече ремень автомата и сдвинул на затылок шапку.

Последний жест сказал всем разведчикам о начале небольшого словесного представления, которые тот любил устраивать, когда для этого было подходящее время. Строй моментально сократился. Бойцы сбились возле своего командира и подняли головы, ожидая новых порций смеха.

– Вы сами посудите, – продолжил сержант, – впереди парикмахерские всякие, кинотеатры. А товарищ капитан – мужчина видный. Ему и в кино побывать хочется, и побриться начисто. А то все служба и служба. Вот он и вызвал к себе Щукина, чтобы тот ему все подробности поведал.

По колонне прокатилось легкое одобрительное покашливание улыбающихся разведчиков.

– Солдатский юмор – это хорошо! – серьезным тоном ответил лейтенант. – И хорошо, что вы, товарищ сержант, это понимаете.

Командир отделения мгновенно выпрямил спину и вытянул лицо, ощутив свою ошибку в выборе времени и места для шуток. Не зная характера и чувств идущего рядом человека выше его по званию, он понял, что где-то допустил оплошность. Тема для юмора оказалась не очень подходящей. Выражение глаз лейтенанта выдало его негативную реакцию. Что-то сильно резануло по сердцу молодого человека, о чем не мог ведать сержант. Не мог заглянуть в уголки души, где была разлита глубокая скорбь по утраченным родным, сгинувшим где-то на оккупированной врагом территории – его родительский дом стоял как раз недалеко от городского кинотеатра, да еще и возле парикмахерской. Но об этом тот промолчал, решив не обнажать свою печаль кому-либо.

– Товарищ лейтенант! – послышался впереди голос красноармейца Щукина, решившего немедленно вмешаться в разговор.

Командира огневого взвода он быстрее всех определил как довольно строгого и принципиального. И хоть тот и был на вид ровесником Егора, но статус и положение, помноженные на выправку, обретенную во время прохождения ускоренного курса подготовки в военном училище, обязывали лейтенанта поддерживать дисциплину и строгий порядок в вверенном ему подразделении. Не успев набраться достаточного опыта, тот старался казаться жестким, для чего постоянно громко и напоказ выкрикивал команды очень низким, не свойственным ему голосом. С солдатами он был излишне строгим, всячески подчеркивая свое положение, что у него вполне получалось. Только в случае с командиром отделения разведчиков возникли трудности. Произошло легкое столкновение молодости и неопытности лейтенанта с естественной прямотой простого солдата, за время пребывания на фронте прошедшего немало по-настоящему смертельных испытаний.

– Товарищ лейтенант! – снова повторил Егор. – Меня действительно вызывал к себе начальник штаба полка. Спрашивал о дорогах. Я карту у него видел, а на ней названия деревень. Вот я и мыслю о том, куда мы можем идти.

– А о том, что надо язык держать за зубами, товарищ Щукин, вы не знаете? Что кругом шпионы могут быть, знаете? – прошипел в ответ командир огневого взвода, вновь демонстрируя свое начальственное положение и повышенное рвение в исполнение служебных обязанностей.

Не ожидавшие такой реакции разведчики снова растянулись по дороге, чуть отстав от лейтенанта, теперь уже не от усталости, а специально, чтобы позлить его и заставить в очередной раз выкрикивать им строевые команды.

– Знаю, товарищ лейтенант, – произнес солдат, пряча свое раздражение от неприятного общения.

Разговор оборвался. В воздухе повисла тишина, прерываемая только шумом шагов и дыханием идущих.

– Тогда почему вы решили, что мы отклонились от маршрута, товарищ боец? – вдруг спросил командир огневого взвода, поняв, что напрасно повысил голос на солдата, лично знакомого с начальником штаба полка, и решив, что зря оборвал своей строгостью говорливого сержанта, тем самым настроив его бойцов против себя.

– Дорога, хорошо утоптанная, только что влево уходила, а мы с нее свернули. Судя по всему, все части дивизии, что перед нами шли, по ней следовали, – начал объяснять разведчик, поражая как лейтенанта, так и всех остальных в строю своей наблюдательностью. – Облачность сейчас низкая, и вот-вот снегопад начнется, причем сильный. Это значит, что маршрут по погоде выбирали, чтоб авиации противника в воздухе не было. Да и снегопад все следы за несколько часов спрячет.

Некоторые из идущих впереди солдат-артиллеристов, услышав слова Егора, стали оборачиваться и смотреть на него, дивясь его прозорливости. Шагающие в арьергарде колонны разведчики снова оживились и начали бросать взгляды на лейтенанта, ожидая увидеть его реакцию. Она последовала почти незамедлительно.

– А с чего вы взяли, что мы свернули? – прозвучал вопрос взводного.

– Полагаю, что мы не успеваем дойти к сроку, – не тратя времени на раздумья, начал отвечать солдат. – Светает. За ночь вся дивизия не успела пройти. Мы замыкаем. Вот нас чуть и уводят в сторону и ведут другой дорогой, чтобы немца с толку сбить. Скоро остановка случится, а потом пойдем, чтобы ночью на месте быть. А тут расстояние, зная местность, прикинуть не сложно. Вот я и предположил.

– Вам бы, красноармеец Щукин, с такими познаниями не солдатом быть. Вам самое место в военном училище, – изрек лейтенант необычно громко, с поворотом головы назад, к разведчикам, будто пытался реабилитироваться за собственную оплошность в общении с ними, когда, казалось бы, нужно было дать немного послабления смертельно уставшим людям.

Но его попытка завоевать расположение красноармейцев оказалась неудачной. Улыбок на лицах он не увидел. Солдаты просто приняли ответный удар товарища, вовремя доказавшего лейтенанту, что он не единственный в колонне, кто может масштабно мыслить и знать больше, чем остальные.

– Не надо с нами так, товарищ лейтенант, – довольно тихо, чтобы слышно было только им двоим, произнес сержант, вплотную приблизившись к командиру огневого взвода. – У нас в разведке все по-простому. Вы только командуйте. Мы все выполним, не подведем. Только не обижайте нас. Служба наша особенная. Во взводе почти все за линию фронта хоть раз ходили. Тот же Щукин даже к награде был представлен.

Лейтенант в ответ вытянул изумленное лицо и снова обернулся, только теперь уже не для контроля над идущими бойцами, а для того, чтобы понять: не слышит ли кто еще в колонне слов сержанта. На этот раз он решил не проявлять излишнего командного рвения, тем более что его собеседник все время, что они были на марше, был ему опорой и выполнял все указания, поддерживал дисциплину и в нужный момент организовывал помощь артиллеристам в вытягивании застрявшего орудия.

– А за что Щукина должны были наградить? – спросил он также подчеркнуто тихо, как разговаривал с ним сержант.

– Было дело, – протянул тот, не ожидая, что лейтенант примет его слова, сблизится с ним и перестанет напрасно давить на довольно хорошо организованных бойцов. – Давно уже. Еще весной. У нас в дивизии дезертиры стали появляться из числа вновь прибывших. Тикали к фрицам по одному и даже группами. Кто с оружием, а кто без. Вот и решили тогда пресечь это дело. А Щукин добровольцем вызвался и даже придумал, как все дело обстряпать. Он к нам тогда только пришел во взвод. Сам попросился в разведчики после госпиталя.

– Давно воюет? – спросил в ответ лейтенант, разглядывая со спины идущего впереди Егора.

– Больше года, – соврал сержант, стараясь, что называется, набить цену своему подчиненному в глазах командира, но при этом прекрасно зная боевую историю красноармейца Щукина, – из пехоты к нам пришел, обстрелянный.

– И как все получилось? – не терпелось узнать еще не воевавшему взводному о подвиге конкретного солдата, которого он, на поверку, теперь знал лично.

– Под видом перебежчиков пробрались к немецким траншеям, поскулили там немного, будто себя выдали, что, мол, в плен идут, сдаются. – Сержант начал получать удовольствие от собственного повествования, опуская тот факт, что сам лично участвовал в той самой вылазке к вражеской передовой. – А как только фрицы объятия свои развернули, то забросали их гранатами. С тех пор они никого из перебежчиков не принимали. Как отрезало!

Лейтенант дернул от удовольствия головой, восхищаясь смелостью и находчивостью отчаянных бойцов.

– А как же они с гранатами смогли подойти? – спросил он, постепенно вникая в тонкости рассказа командира отделения разведчиков.

– А вот в этом и была задумка Щукина. Он все обдумал, – с ноткой удовольствия в голосе ответил сержант.

– А награда? – последовал новый вопрос внимательного слушателя.

– Вот тут прокол вышел, – с досадой проговорил рассказчик, тяжело вздохнув. – На уровне полкового начальства об этом знал только комиссар. Комполка в известность никто не поставил. А про штаб дивизии вообще не подумали. Потянуло все на самоуправство. А это, как вы знаете, у нас не поощряется. Вот и завернули наградные документы на красноармейца Щукина и его товарищей. А так были бы у нас ребята при медалях.

Едва сержант закончил свой рассказ, как лейтенант ускорил шаг, вытянул шею и начал кричать впереди идущим артиллеристам:

– Не спать! Сейчас орудие встанет! Не спать!

Разбуженные выкриками взводного солдаты за пару секунд ускорились и догнали почти остановившихся на дороге лошадей, которые сильно сбавили ход из-за того, что дорога начала довольно круто подниматься. Все вместе они снова уперлись в обода колес, щиток и станину гаубицы, начав толкать ее вперед, чтобы облегчить работу уставшим животным. Следом на помощь им подоспели разведчики, удвоив тем самым людские силы, направленные на общее дело. Орудие медленно ползло вверх, подпираемое десятками солдатских рук. Наконец оно достигло верхней точки подъема, где от него почти сразу отпрянули измотанные красноармейцы.

– Подтянись! Не растягиваться! – привычно прокричал лейтенант, быстро идущий вперед. Навстречу артиллеристам выехали несколько всадников – по виду кто-то из начальства.

– Ага. Точно сейчас привал будет. Прав Егор оказался, – пробурчал сержант, наблюдая за людьми на лошадях и одновременно глядя на небо, с которого начали сыпаться крупные снежинки.

Всадники некоторое время постояли, не спешиваясь, возле лейтенанта, приняли от него доклад, осмотрели всю колонну и направились в обратную сторону, будто их целью было убедиться в целостности людей, лошадей и полкового имущества.

– Так. Наше начальство засвидетельствовало нам свое почтение. Егор, доставай, – негромко произнес сержант, от чего разведчики несколько оживились.

– Что, прямо сейчас? – ответил ему Щукин, делая изумленное лицо.

– А чего тянуть? Лейтенанту тут не до нас, он своими людьми занят. Пока орудие замаскирует, посты расставит, командованию доложит. Давай доставай, а то сил никаких не осталось. Все ж война вокруг, а у нас боеготовность на нуле! – Сержант легонько толкнул Егора в плечо и подмигнул одному из бойцов, тот быстро скинул вещмешок и стал копаться в нем, пытаясь что-то достать.

Разведчики моментально его обступили. Каждый принял переданную ему кружку и теперь держал ее наготове. Командир отделения взял у Егора солдатскую флягу, ловко скрутил с нее колпачок и, быстро взглянув в сторону артиллеристов, как бы убеждаясь, что те не обращают на разведчиков никакого внимания, начал поочередно разливать бойцам ее содержимое. В морозном воздухе повис знакомый многим запах деревенского самогона. Когда последняя капля покинула сосуд, на его месте вдруг оказалась тряпица, напоминавшая небольшой платочек, поверх которой лежали ровно нарезанные небольшие куски ржаного хлеба и примерно такого же размера ломтики мороженого сала. Каждый боец бережно взял замерзшими пальцами с платочка кусочек того и того и замер в ожидании команды сержанта, на которого преданно смотрел, словно не на старшего по званию, а на родного отца или брата.

– Бронебойным, – сдавленным голосом, словно кричал, только делал это очень тихо, почти шепотом, произнес сержант и приподнял свою кружку на уровень лица.

За ним то же самое проделали остальные.

– Заряжай, – также сдавленно прозвучала очередная команда, за которой последовало ожидаемое: – Беглым! Огонь!

Разведчики опрокинули в себя содержимое кружек, сразу после чего стали быстро закусывать выпитое кусочками хлеба с салом. С их стороны раздались одобрительное кряхтение и сопение.

– Откат нормальный! – произнес командир отделения, с довольным выражением лица выдыхая спиртной дух.

Егор с товарищем торопливо начали убирать опустевшую флягу и кружки в свои вещмешки, а солдаты снова сгрудились возле сержанта. На этот раз тот выдавал каждому небольшую порцию махорки из своего кисета и заранее порванную на одинаковые куски газету. Спустя минуту над группой разведчиков стал подниматься легкий туман табачного дыма, а их лица налились румянцем, глаза намного заблестели, губы растянулись в полуулыбках.

– Хорошо! – произнес один из них, выпуская изо рта и носа струю белого облака.

– Так бы всегда было! – заключил в ответ сержант. – Я бы в армии так и служил. Только без войны чтоб!

– Это точно! – добавил солдат, только что первым похваливший свое состояние.

Разведчики обступили командира и неспешно курили в ожидании дальнейших команд.

– Сколько это ж она весит, а? – спросил командир отделения, затягиваясь махорочным дымом, кивая в сторону гаубицы и обращаясь взглядом к Егору, оказавшемуся как раз рядом.

– Чуть больше двух с половиной тонн. Новенькая совсем. Только с завода, – ответил тот, снова поражая многих сослуживцев своей осведомленностью.

– Прав был лейтенант, когда сказал, что тебе самое место в военном училище! И нос ты ему утер своей наблюдательностью, – подмигнул ему сержант и тут же перевел взгляд в сторону, где, по всей видимости, начинало твориться что-то невообразимое и комичное.

– Чего это с ним? – буркнул кто-то рядом.

– Егор! И правда, а корешок твой поплыл! – произнес сержант, указывая рукой на одного из солдат своего отделения. – Только не пойму от чего. Либо самогонка его перекосила, либо сорок верст пройденного пути, либо и то и то вместе взятое.

Стоя на краю дороги, шатался из стороны в сторону и переставлял, чтобы не упасть, обутые в валенки ноги высокий худой красноармеец в короткополой, немного не по росту шинели. Его как будто мотало, голова то и дело валилась то на правое, то на левое плечо, а то и вовсе западала назад или опускалась на грудь. Лицо его сначала стало почти красным, потом начало резко бледнеть, глаза налились кровью, а веки медленно опустились, наполовину скрыв под собою зрачки.

– Так ему пить нельзя! – заключил, глядя на шатающегося солдата, один из разведчиков.

– Кто ж знал? Он с последним пополнением к нам пришел, – произнес сержант, начиная отыскивать глазами Егора, с которым часто видел новенького бойца в последние дни. А заметив, что тот уже направляется к шатающемуся парню, крикнул ему: – Козлов, ты часом не пьяный?

Именно фамилия недавно прибывшего с пополнением во взвод разведчиков бойца и привлекла внимание Егора. Он видел немного растерянного новичка, только что вошедшего в солдатскую землянку и представленного командиром, но среагировал на названную фамилию и уставился на ее обладателя тем взглядом, которым обычно одаривают людей, с которыми очень давно не виделись. В полумраке длинной, человек на тридцать-сорок, землянки, освещаемой двумя добытыми где-то керосиновыми лампами, не было видно лица стоявшего у входа и не решавшего ступить дальше солдата. Свет падал лишь на его фигуру в шинели и руки, которые тот не знал куда деть и дергал ими из стороны в сторону, будто бы стеснялся чего-то.

– Проходи, Козлов! – пригласил его Егор, назвав по фамилии специально, дабы убедиться, что сам не ослышался, когда ее произносил лейтенант.

Поняв, что его зовут вполне радушным голосом, солдат стал протискиваться между сидящими на нарах бойцами, пока не добрался до того самого места, где его демонстративно ждал, указывая, где разместиться, Егор.

– Как звать? – сразу последовал вопрос одного из разведчиков, пустившего махорочный дым в проем между длинными нарами.

– Сам откуда? – спросил второй, выглядывая с верхнего яруса.

– Алексей. Из Москвы я. Почти из Москвы. Рядом там, – немного запинаясь и испуганно бегая глазами по всему, что попадало в поле его зрения, ответил тот, не зная, куда ему деваться от навалившегося большого количества внимания.

– Располагайся. Тут место есть, – спокойно сказал ему Егор и указал на свободные нары, где как раз мог разместиться один человек.

Козлов начал дергаться, выдавая своим поведением сильное волнение от присутствия в новом для себя месте и с новыми людьми, которых раньше не видел. Он неловко уперся в деревянную опору, потом резко повернулся, запнулся одной ногой о другую, чуть не уронил винтовку, которую забыл поставить в пирамиду, наклонился всем телом куда-то в сторону и замер так, тихо произнеся:

– Ой!

Увидев это, кто-то из разведчиков тихо хмыкнул. Остальные замерли, начав увлеченно наблюдать за всем действием, которое никак не заканчивалось. Все ждали чего-то, удивленные поведением новичка. Только один Егор не стал дожидаться развязки, где все должно было закончиться комично и, скорее всего, падением новичка на пол, под нары, под хохот ожидавших забавы солдат. Чтобы не ставить парня в неловкое положение, разведчик надавил ему на плечи, буквально заставив опуститься на нары. Затем он снял с него шапку и положил ее ему на колени.

– Из-под Москвы, говоришь? – Он решил вопросом снять напряжение с новенького.

– Да.

– Давно воюешь? – продолжил Егор громким голосом задавать вопросы, чтобы они были слышны всем в землянке, хотя этого и не требовалось, в ней и так повисла полная тишина, прерываемая только еле слышным треском горящих самокруток.

– Второй год, – робко и абсолютно без гордости ответил Козлов, пытаясь спрятать глаза от внимательно изучавших его солдат.

– Разведчик? – спросил кто-то сбоку.

– Нет. Только сейчас к вам направили, – сдавленно произнес боец.

Многие в землянке повели бровями, пытаясь предположить, каким образом такой робкий и неуклюжий солдат оказался в разведке. Солдаты оживились. Кто-то спустился с нар вниз. Люди понемногу приблизились к новенькому, чтобы задать ему очередные вопросы, тут же появившиеся почти у всех.

– Сам попросился? – первым атаковал Козлова Егор.

– Нет, – ответил тот очень тихо. – Я ж говорю: направили.

– Может, ты немецкий знаешь? – снова последовала атака с вопросом.

– Так. Чуть-чуть. В школе преподавали, – стеснительно произнес новенький.

– Так ты поэтому у нас! – заключил командир одного из отделений, глядя на Козлова сверху.

– А воевал где? – снова встрял Егор с нужным вопросом, который только начинал вертеться на языке у многих, но сформировался именно у него.

– Ну, под Москвой в контрнаступлении год назад. Потом еще кое-где, – будто бы вытянул из себя ответ новенький, растерянно бегая глазами по лицам разведчиков.

– К нам после ранения попал? – опять прозвучал нужный и точный вопрос Егора, ответ на который был следующим в рейтинге интересов всех присутствующих.

– Да!

– Значит, солдат ты опытный. Повоевал уже. Ранен был. Немецким владеешь. И, поди, десятилетку окончил? – все так же напирал на Козлова разведчик, пытаясь разговорить того и одновременно дать понять всем, что собой представляет вновь прибывший к ним во взвод боец.

Новенький робко заулыбался и, часто моргая, закивал в знак согласия. Он только сейчас решился поднять глаза и посмотреть на сидевшего ближе всех к нему Егора.

– Да, – произнес он чуть слышно.

Где-то на верхних нарах тихо и сдавленно, закрывая рукой рот, засмеялся один из разведчиков. Рядом довольно засопел второй, подмигнув третьему, расплывавшемуся в широкой улыбке.

– Так. Продолжаем разговор, – почесал затылок Егор, пытаясь найти ключик к крайне неразговорчивому, стеснительному и робкому парню, весь вид и поведение которого говорили только о том, что он исключительно случайно, по недоразумению или чьей-то злой шутке оказался в этой землянке.

Будто бы кто-то из штабных внес его в списки личного состава подразделения, для службы в котором данный солдат совершенно не подходил. Как будто вот-вот в землянку к разведчикам войдет командир взвода и уведет его из нее, сказав всем напоследок с улыбкой на лице:

– Ошибочка вышла! Писаря с лесорубом перепутали! Фамилии у них одинаковые.

В довершение к этому взамен неуклюжему Козлову в землянку войдет высокий широкоплечий парень с волевым лицом и огромными кулачищами, прямое назначение которых станет очевидно при первой же вылазке с его участием в тыл врага. Однако этого не случилось. Новичок, как и десять минут назад, улыбался всем с глупым видом, ждал дальнейших расспросов и молчал.

– Закуришь? – Глаза Егора сузились, он кинул хитрый взгляд на Козлова, желая, чтобы парень, которого еле заметно трясло то ли от страха, то ли от волнения, хоть немного расслабился.

– Да, – смешно вытянул тот немного пухлые губы, будто в них сразу же должны были вставить готовую зажженную папиросу.

На стол упал чей-то кисет. Один из разведчиков выложил тонкую пачку аккуратно порванной на кусочки газеты, которую сразу же растащили все присутствующие, чтобы заняться изготовлением папирос-самокруток.

– А ранен где был? – не унимался Егор, решив на потеху остальным и из-за собственного любопытства разговорить Козлова и узнать о нем побольше, тем более что само его присутствие среди разведчиков вызывало у всех только вопросы.

– Под Москвой, – выпустил тот дым изо рта, выдавая в себе тем самым заядлого курильщика.

– Бой был?

– Нет, на марше. Авиация налетела, – оживился Козлов, оправдывая ставку Егора на коллективное дружеское курение.

– А потом? – Разведчик начал жестикулировать, показывая новичку, что от него ждут, чтобы он сам продолжил рассказ о себе.

Тот заулыбался в ответ и по виду немного расслабился, а потом под одобрительные жесты солдат в адрес Егора стал, кивая головой, медленно посвящать всех присутствующих в свою историю. От него все узнали, что Козлову девятнадцать. Что за спиной у него полных десять классов и нереализованное из-за войны желание учиться в техническом вузе. Что до призыва осенью сорок первого года ему пришлось потрудиться в паровозном депо. Что в армии и на фронте он второй год, но в бою ни разу не был и оба ранения получил во время марша к передовой, попав однажды под авианалет, а потом под артобстрел, когда нерадивый командир сбился с пути и вывел маршевую роту не на тот участок. Медленно вытягивая из новичка информацию о нем, Егор, как и все, наконец понял, что высокий и с виду крепкий Козлов был направлен служить в разведку тем, кто не вдавался в подробности его послужного списка и не удосужился расспросить его о боевом опыте и навыках. Его оценили только по наличию двух ранений, а значит, как обстрелянного и опытного солдата, к тому же имеющего полное среднее образование и некоторый уровень владения немецким языком. Последние два обстоятельства выглядели на фоне остального самыми весомыми, потому как во всем взводе больше семи классов образования было только у одного Егора.

Но лишь только старожилы подразделения догадались о том, что именно фамилия новенького бойца, а не все его казавшиеся потешными со стороны качества притянули к нему Егора, в сердце которого еще была жива память о друге, погибшем в самом первом бою. Разведчик часто вспоминал его и рассказывал о том, что жили они в одной деревне, где их родительские дома стояли совсем недалеко друг от друга. Что в сельской четырехлетке учились вместе и вместе проводили время в одной компании после уроков. Что работали на каникулах в одном колхозе и в одной бригаде. Что тот Козлов, которого он потерял в самом первом бою, приходился ему дальним родственником. Что судьба разлучила их на время, когда Егор после окончания школы-семилетки уехал, как отличник, продолжать образование в техникуме под Тулой. А встретились они только спустя два года, перед самой войной, когда Егор приехал домой на каникулы и вновь стал работать в колхозе. А еще через полгода, когда родная деревня была сожжена отступающими гитлеровцами, а для них закончилась оккупация, они увиделись в восемнадцатом запасном стрелковом полку, где вместе прошли курс молодого бойца. А потом вместе, в составе маршевой роты, шли к передовой, неся вдвоем ящик с патронами, лямки которого за время пути едва ли не до крови растерли им обоим ладони даже через суконные рукавицы.