Текст книги "Бросок из темноты"

Такое начало выступления комиссара предвещало что-то грандиозное, о чем давно уже шли разговоры среди всех солдат. Прошедшее пополнение личным составом, перевооружение полка, очень заметное по наличию абсолютно новой материальной части, – все это говорило о том, что в скором времени начнется что-то масштабное. А потому многие во взводе настраивались на активную боевую работу и ждали поступления приказа на отправку группы разведчиков к немецкой передовой или даже во вражеский тыл.

– Для прояснения обстановки на переднем крае врага командование приняло решение о проведении боевой операции, а именно – разведки боем! – после этих слов комиссар замолчал и поднял глаза на солдат, чтобы оценить их реакцию.

Строй как будто слегка пошатнуло, словно воздушная волна прошлась по телам стоящих в одну шеренгу солдат, обдав их горячим паром. Лица бойцов напряглись, на скулах заиграли желваки, почти все нахмурились и плотно сжали губы. Слишком страшным выглядело в глазах бывалых фронтовиков само понятие «разведка боем». Такие операции никто не любил. Слишком кровавой и дорогой ценой она оплачивалась, счет мог идти на многие жизни, отданные порою почти напрасно.

Комиссар, обведя глазами разведчиков, как опытный и боевой политработник, сразу уловил то еле заметное простому глазу изменение во взглядах бойцов, даже несмотря на то, что их лица были почти полностью скрыты темнотой январского утра.

– В операции будут задействованы две роты пехотинцев сто девяностого стрелкового полка нашей дивизии, – продолжил он, решив сразу донести до разведчиков все цели намеченной операции. – На левом фланге атаки пехоту будут поддерживать бойцы их разведвзвода. Правый фланг отдан вам. Вам предстоит поддержать огнем атакующих, ворваться в передовые укрепления противника и собрать там все нужные командованию сведения. Брать нужно пленных, документы убитых, офицерские планшеты. В общем, все то, что позволит узнать о противнике и его планах как можно больше.

Как только комиссар прекратил говорить, кто-то в строю негромко матерно выругался. Это слышали все. Но никто, включая самого политработника, не стал придавать значения солдатским эмоциям.

– Состав группы поддержки, ее численность и вооружение до вас доведет лейтенант Скворцов! – добавил комиссар и, быстро по-уставному попрощавшись с солдатами и командиром взвода, удалился.

Взводный выждал некоторое время, потом, тяжело вздохнув, не дожидаясь вопросов подчиненных, начал доводить до них самую важную для разведчиков информацию о будущем бое.

– Командование полка решило направить для поддержки атакующей пехоты отделение сержанта Панина, усиленное бойцами других отделений.

По строю прокатился легкий ропот. Сразу стало понятно, о ком идет речь. Бойцы упомянутого отделения разведчиков закачали головами и опустили глаза, узнав о предстоящей им работе. Одновременно с этим никто не усомнился в том, что лейтенант Скворцов сам определил, кому идти в бой, но сослался на решение об этом командования. Его никто не винил. Каждый понимал, что все равно кому-то предстоит подниматься в смертельную атаку, так нелюбимую солдатами и называемую «разведка боем», оплачиваемую, как показывала практика, огромным количеством жизней простых тружеников войны.

Среди тех, кому предстояло пройти через нее, согласно приказу командования, был и Егор. Он молча принял свою участь. Как все опустил глаза, тяжело вздохнул и, плотно сжав веки, вспомнил свой первый бой в феврале прошлого года. Тогда он тоже в полный рост бежал в солдатской цепи на вражескую передовую, кричал со всеми громогласное «Ура». А потом терял одного за другим своих товарищей, срезаемых плотным пулеметным огнем, был ранен, долго и мучительно ждал темноты, чтобы начать отход и терпя сильную боль в раненой ноге, истекая кровью, полз к своей передовой.

– Егор, мы что, тоже в разведку пойдем? – услышал он за спиной тихий голос Козлова.

– Хочешь, я поговорю с лейтенантом, чтобы он оставил тебя? – сразу обрезал его разведчик, искренне жалея своего подопечного, не приспособленного всей своей природой к армейской службе, к войне, к боевой работе.

– Зачем? – уже намного громче возразил Козлов. – Я как все! Я со всеми пойду!

От удивления Егор обернулся в его сторону и посмотрел на парня так, будто в том произошли значительные изменения, будто на месте подростка стоял взрослый мужчина, на месте гражданского человека – настоящий воин.

Через полчаса пятнадцать разведчиков, облаченных в белые балахоны маскировочных халатов, с оружием, стояли на том же импровизированном плацу среди деревьев, где слушали комиссара, и настраивались на предстоящий бой. Остальные бойцы взвода построились напротив. На части из них также были маскхалаты. И все были с оружием, готовые выдвигаться в сторону передовой, вслед за товарищами, которым предстояло прикрывать атакующую пехоту одного из стрелковых полков их дивизии.

Первых отличали от вторых напряжение на лицах, заметное волнение и то, что они не смотрели вперед. Все смотрели только вниз, себе под ноги, переминались и молчали. Вторые, наоборот, глазами сверлили первых, сочувствуя им, жалея и искренне желая возвращения каждого из предстоящего боя, будто бы произойти тот должен не возле вражеской передовой и в ее глубине, а в настоящем аду.

Сержант Панин медленно следовал вдоль строя. Он подходил к каждому и с высоты своего роста смотрел на стоящего перед ним бойца, что-нибудь спрашивал его или поправлял его одежду и амуницию. Дойдя до Козлова, по негласной традиции занимавшего место рядом со Щукиным, он взглянул на него с некоторой жалостью в глазах, будто сочувствовал нерадивому солдату, которому явно было не место в атакующей солдатской цепи. Ответный взгляд Козлова был твердым, от чего командир отделения, вздернув брови, решил ничего не менять в списке участников предстоящего боя и шагнул в сторону, остановившись теперь возле Егора.

– Возьми автомат, – произнес он так, будто бы не приказывал, а просил, причем не подчиненного, а друга.

– Их и так у нас мало, – ответил сержанту боец. – С чем потом в поиск идти? Сгину там с автоматом, а где потом его взять? С винтовкой пойду!

Они застыли друг напротив друга, прекрасно понимая, что шанс вернуться живым из фронтальной атаки, цель которой заключается именно в обрушении на себя максимального количества огневых средств противника, для простого солдата совсем невелик. Каждому из них уже приходилось проходить через подобное, а потому они без лишних слов поняли друг друга. Понятно было им обоим, что Егор жалеет о возможной потере ценного для разведчиков вида стрелкового оружия в том случае, если не сможет вернуться из боя.

– Становись! Равняйсь! Смирно! – ударили по сердцам солдат громкие слова командира взвода, готового вести своих подчиненных в сторону передовых позиций одного из стрелковых полков дивизии.

Еще через двадцать минут, когда совсем рассвело и только не было видно за плотной облачной завесой холодного январского солнца, они, один за другим, протискивались по тесным закоулкам траншей и ходов сообщения, проходя мимо сосредоточенных и готовых к бою пехотинцев. А те в свою очередь кто сейчас был рядом в стрелковых ячейках и кому не предстояло подниматься в атаку на вражескую передовую, провожали разведчиков сочувствующими взглядами, будто мимо них шли не бойцы Красной армии, а живые мертвецы. Двигаясь вдоль цепи стрелковых ячеек, Егор услышал ту, чуть слышно произнесенную фразу:

– Будто на тот свет идут.

Он резко выдохнул, ничего не ответил, опустил лицо и пошел дальше, навстречу своей солдатской судьбе.

Наконец прозвучала команда на остановку движения, и все разведчики распределились по траншее, заняв места в земляных нишах, свободных стрелковых ячейках, а то и просто на земле, устроившись на оставленном кем-то патронном или гранатном ящике. Они плотно прижались друг к другу, словно инстинктивно, машинально, по своей человеческой природе, приготовились также плотно лечь в свою общую братскую могилу – одну на всех!

Егор посмотрел на Козлова и узнал в нем себя перед своим первым боем. Он был точно таким же. Ничего не понимал, суетился, не знал, что будет дальше и что делать именно ему. У его подопечного в данный момент было что-то подобное в выражении лица. Отслужив более года, попав на фронт раньше самого Егора, дважды получив ранение, он так и не был в бою, не поднимался в атаку, не отбивал атаки противника. Фактически для него это был первый бой!

– Ребята, – прервал всеобщее молчание сержант Виноградов, решивший хоть чем-то отвлечь разведчиков от печальных мыслей, делая это вместо Панина, который также был не в себе, настраиваясь на предстоящую работу, – запомните: пехота сама по себе. Их цель – прорыв! Ваша задача – разведка! Ныряйте в траншеи и рыскайте, добывайте сведения. Потрошите карманы мертвых фрицев. Забирайте документы, письма, фотографии, планшеты, сумки. Офицеров выворачивайте наизнанку. Командованию нужны сведения. Ну а если живых нахватаете, то берите побольше. Языками лучше на всю зиму запастись, чтоб потом лишний раз не ходить, хотя бы до весны. А то сейчас на снегу за версту тебя видно, сами знаете!

Он протискивался между сидящих в траншее разведчиков, перенося свои длинные ноги от одного к другому, шагая так, чтобы еще раз осмотреть каждого.

– Егор, а ты чего по-летнему одет? – наклонился он к Щукину и начал пристально его разглядывать.

– Чтоб двигаться проворнее, – тихо ответил ему разведчик, – мне так проще.

В землянке никто не обратил внимания на то, что Егор действительно не стал облачаться в ватные штаны, не обулся в валенки, не надел шинель, предпочтя ей простой короткий ватник. На нем были обычные солдатские полушерстяные брюки и ботинки с обмотками, ловко обкрученными поверх голенищ, чтобы исключить попадание снега внутрь. На голову он натянул подшлемник, потом каску, опоясался ремнем с подсумками, а карманы набил индивидуальными перевязочными пакетами, которых было вдоволь в полку, и патронами, что были теперь у него везде. За пазухой у него лежали две ручные гранаты, а на боку висел нож. Поверх всего этого он натянул на себя балахон зимнего маскировочного халата. Уперев приклад в землю, он держал в руках винтовку с примкнутым штыком. В таком виде он и устроился в траншее, сев на пустой снарядный ящик.

Ему в плечо сильно ткнул локтем сидящий рядом разведчик. Егор повернулся в ответ и увидел передаваемую без лишних слов из рук в руки солдатскую фляжку.

– Водка. Хлебни. Надо, – тихо произнес тот, кто держал ее в руке.

Щукин принял флягу заметно трясущейся рукой. От этого он повел бровями и осмотрелся по сторонам, опасаясь насмешек или осуждения. Вопреки его ожиданиям никто не смотрел в его сторону и даже сидевший рядом боец не подал виду, что заметил сильное волнение товарища.

Егор несколько раз отхлебнул из фляги водку, словно пил не крепкий спиртной напиток, а простую воду, не замечая горечи. Потом тихо передал флягу в сторону, где находился Козлов, и, вновь опустив голову, погрузился в свои мысли, которые из-за крайней степени переживаний никак не вставали в логический ряд и не позволяли отвлечься, остановившись на чем-нибудь конкретном.

Наконец выпитое начало делать свое дело. Внутри, в пустом желудке, стало теплее, тело окутало негой. Захотелось немного поспать.

– Началось! – довольно громко прозвучал в траншейной тишине голос лейтенанта Скворцова, ожививший сидящих без дела солдат.

Томившиеся и одновременно пребывавшие в состоянии страха в ожидании предстоящего боя разведчики почти одновременно приподняли головы и посмотрели в сторону взводного. Тот стоял в стрелковой ячейке и, упершись грудью в ее земляную стенку, смотрел в бинокль куда-то вдаль.

– Пошла пехота! – чуть громче произнес он и, повернувшись к своим солдатам, скомандовал: – Встать! Приготовиться! Пошли, ребята!

Один за другим разведчики проследовали за ним по коридору передовой линии укреплений и так же, друг за другом, перевалили через бруствер, оказавшись на крутом берегу реки Зуши, заснеженное и скованное льдом русло которой пролегало где-то внизу. Сделав несколько шагов вперед, чтобы не мешать идущим следом, Егор поднял глаза и увидел перед собой широкое поле, заканчивающееся где-то впереди и по бокам полосками черно-серого зимнего леса. Благодаря довольно большому, хорошо видимому коридору, вытоптанному пехотинцами в снегу, можно было отследить весь их путь от своих окопов до начала поля. Там, метрах в ста от берега, солдаты стрелкового полка численностью в две роты уже выстраивались в широкую цепь и, подгоняемые командирами и политработниками, начинали робко двигаться вперед, навстречу линии обороны врага.

Егор засопел, плотно сжал губы, из его груди вырвался звук, похожий на хриплый рев готовящегося к смертельной схватке зверя. Он нахмурился, до боли в переносице сведя брови и немного, еле заметно, затрясся из пробежавшего по телу озноба. Слишком сильно все происходящее напоминало ему его первый бой.

Тогда, в феврале прошлого года, все начиналось примерно так же. Бойцы поднялись из траншей, вытянулись в широкую цепь и под крики своих командиров сначала медленно, а потом бегом начали двигаться вперед. Рядом тоже был солдат по фамилии Козлов, в руках винтовка, а нутро еще немного жгли фронтовые сто грамм водки.

Егор покачал головой. Слишком больно били по вискам аналогии прошлого и настоящего.

«Неужели опять все точно так же? Атака, грохот пулеметов, гибель товарищей справа и слева?» – подумал он и снова посмотрел вперед, где шли вперед пехотинцы стрелкового полка.

– Затянись, Щукин! – толкнул его в локоть стоящий рядом боец, с дикой улыбкой на лице он протягивал ему еще тлеющую самокрутку.

– Вперед, славяне! – прокричал Панин, словно оживившийся перед отчаянной атакой. – Чему быть, того не миновать!

Еще не сформировавшаяся цепь разведчиков сползла к реке, перешла ее по льду и начала выстраиваться на противоположном берегу, следуя по следам пехотинцев.

– Егор, а мне где сейчас быть? – услышал из-за спины Щукин голос Козлова, про которого уже успел забыть, мысленно погрузившись в предстоящий бой.

Он повернулся к солдату, увидел его за своей спиной и резко, нахмурившись, прошипел на него:

– Не жмись ко мне, дурень! Мы с тобой одной целью становимся! Иди в стороне и держи дистанцию не меньше пятнадцати шагов от меня. На одного фрицы снаряд пожалеют, а на двоих запросто потратят!

– Ага! Ага! – простонал Козлов и почти на четвереньках заскользил в сторону, становясь в общую атакующую цепь по правую руку от Егора.

За спинами солдат загремели пушечные выстрелы артиллерийского полка. Ударил залп, потом второй, третий. Через секунды где-то впереди, куда двигались бегущие на врага пехотинцы, громыхнули взрывы и взметнулась ввысь мерзлая земля, демонстрируя всем попадания снарядов.

– О как! Так и надо! Чтоб им пусто было! – кричал так, словно забавлялся от вида разрывов, сержант Панин.

Его настроение стало передаваться другим в цепи.

– Еще, еще давай! – гремел голос кого-то из разведчиков, как будто дававшего указания артиллеристам.

– Понеслась! Понеслась! – кричал еще кто-то.

– О как! Давай, давай! – снова подзадоривал остальных командир отделения.

Егор сплюнул в снег окурок. Подбросил в руках винтовку, словно почувствовал прилив горячей крови к ладоням, давшей подпитку кислородом цепким солдатским пальцам, желавшим поскорее начать стрелять и, многократно нажимая на спусковой крючок оружия, поражать цели в серых мышиных шинелях.

Он увидел перешедшую на бег пехоту впереди. Новые взрывы снарядов возле вражеской передовой. Взметающуюся ввысь землю, падающие деревья, пламя огня, будто от попадания метким выстрелом из пушки в склад с боеприпасами. Новые взрывы и подбрасываемую к небу землю.

– Давай, ребята! Вперед! За пехотой! – неистово орал кто-то слева от Егора в цепи идущих в атаку разведчиков.

Бойцы ускорились, перешли на бег, начали хором и поодиночке громко материться в адрес лютого и ненавистного врага. Морозный воздух начинал казаться горячим от напряжения большого количества мужских тел, скованных форменной одеждой и двигавшихся навстречу ожидаемой гибели в смертельном азарте боя.

Впереди снова и снова грохотали взрывы и взметалась ввысь земля от попадания снарядов, выпущенных бойцами артиллерийского полка. Вражеские окопы, казалось, были уже перемолоты. Пехота приближалась к ним. Вот-вот раскаленные осколки начнут достигать ее атакующей цепи, бодро, местами бегом, идущей на немецкую передовую.

Вдруг наступило небольшое затишье, от чего солдаты с винтовками в руках в растерянности замерли на месте и едва не остановились. Но это быстро прошло. За их спинами снова загремели пушечные залпы. Огонь артиллерии перенесся в глубь немецкой обороны и стал шире по фронту, оставляя горячий от огня и густо задымленный коридор для прохода пехоты в глубь.

– Ура-а-а! – послышалось впереди, когда показались огромного размера черные земляные куски от разрывов гаубичных снарядов, вырывающих и подбрасывающих в воздух обломки вековых деревьев вместе с корнями и массами грунта.

Солдаты обеих атакующих цепей одновременно дружно и радостно взвыли от вида работы артиллеристов. Обе стрелковые роты и разведчики за ними сразу же поднялись и возобновили движение на врага, ускоряясь и погружаясь в смертельный азарт.

Не прошло и минуты, как где-то впереди, когда, казалось, первым бойцам оставалось преодолеть каких-то сто метров до вожделенной цели, где уже не должно было остаться ничего живого от работы пушечных и гаубичных расчетов, по ним ударили немецкие пулеметы. Сначала один, потом еще два. Загрохотали бьющие по барабанным перепонкам выстрелы. Пехота сразу залегла. В ее цепи появились бреши. Несколько солдат как подкошенные упали замертво на холодный снежный ковер, срезанные пулеметным огнем. Кто-то впереди заорал от сильной боли. Возле лежащих и вдавливающих самих себя в грунт инстинктом самосохранения тел в солдатских шинелях и ватниках начали взметаться в воздух маленькие и шустрые фонтанчики земли. Снег возле них начал быстро превращаться из кристально-белого в грязно-черный, а местами красный от свежей пролитой крови.

– Опять! Опять! – заревел, словно раненый зверь, Егор.

Только-только охватившее его чувство превосходства над смертью бесследно исчезло. А сам он упал и распластался по земле, спасаясь от гибели. Глаза его безумно смотрели вперед, а виски пульсировали от ощущения повторения самого первого боя в его жизни.

– Нет! Нет! Не может быть! – затараторил он сам себе. – Не может этого быть. Так не бывает.

Он резко обернулся и заметил позади себя ерзающего в растерянности на земле Козлова.

– Уйди, дурак! Отползи в сторону! Не жмись ко мне! – прокричал он ему так, что, казалось, заглушил грохот артиллерии в сотнях метров позади.

Боец услышал и по-звериному, на всех конечностях, начал смещаться вправо от Егора, следуя его предыдущим указаниям.

– Вперед! Не лежать! Так всех побьют! Все тут поляжем! – послышалось откуда-то слева сквозь шум разрывов снарядов.

Разведчик повернулся на голос и увидел, что командир его отделения смотрит на лежащих на земле пехотинцев, приподнимается на руках, словно ждет чего-то, а потом бросается вперед, пробегает несколько быстрых шагов и падает на снег, преодолев перед этим не меньше десяти метров. Следом за ним то же самое проделывают еще несколько человек.

Увидев это, Егор напрягся. Он вспомнил, что чему-то подобному их учили еще в запасном полку год назад. Он выждал и, когда все его товарищи вновь замерли для рывка, проделал то же самое. Потом рванул вперед за ними и упал, преодолев не менее десяти метров вытоптанного поля. Потом еще и еще.

Азарт одолел солдат. Небольшие группы разведчиков вставали и бежали. Потом падали, замирали, выжидали и снова бежали.

– Видал, а! – громко обратился к Егору тот, что был слева.

– Еще, ребята, еще! Вперед, на врага! – хрипло басил на морозном воздухе сержант Панин, подбадривая своих бойцов.

Вдруг пулеметы впереди почти одновременно, будто по команде, замолчали. Одновременно огонь со стороны артиллерийского полка опять сделал паузу. Но не прошло и полминуты, как он возобновился, снова расшив фронт и глубину нанесения удара по обороне противника.

Препятствий впереди не осталось. Немецкая передовая была перемолота. Над ней стояла легкая дымка, а сама она представляла собой низкую, вытянутую по ширине гору из смеси земли и торчащих из нее деревянных обломков блиндажей и дотов.

– Ура-а-а! – бодро пошла вперед пехота, поднимаясь с земли и выставляя вперед винтовочные штыки.

– Поживем еще, славяне! – ревел справа от Егора боец, угостивший его перед боем недокуренной самокруткой.

– Впер-р-ре-ед! – взревел командир отделения и, поднявшись во весь рост, помчался догонять немного поредевшую пехотную цепь.

– Живем! – радостно подхватил Егор и бодро побежал в том же направлении, увлекаемый начинавшимся разгораться в нем азартом боя.

Он сделал несколько десятков широких шагов, перепрыгнул через небольшой холм, потом немного обогнул еще один, пока не наткнулся на лежащего на кроваво-красном снегу пехотинца, который ворочался, как беспомощный младенец, дергал руками и жадно хватал воздух широко открытым ртом. Глаза его казались безжизненными, а взгляд был пустым. Предсмертные конвульсии остановили бег разведчика. Он начал медлить, хотел чем-нибудь помочь умирающему солдату, но сразу же сообразил, что не сможет уже ничего сделать.

Егору стало на мгновение не по себе, и лишь хриплый рев удаляющихся вперед сослуживцев да мелькающие в дымке спины пехотинцев и бьющие по ушам разрывы снарядов привели его в чувство. Он снова ускорился, стал догонять своих товарищей наконец примкнул к ним и вскоре краем глаза заметил еще двух солдат стрелкового полка, один из которых помогал идти другому, почти взвалив его на себя. Потом еще один побежал навстречу Егору, прижимая ладонью к телу руку в районе локтя. А где-то в стороне полз на четвереньках другой, оставлявший на снегу кровавый след. Еще двое просто неподвижно лежали в неестественных позах, пригвожденные к месту настигнувшей их смерти, снег под их телами превратился в кровавое месиво.

– Не останавливаться! Вперед! Только вперед! – орал во весь голос и мчался вдоль бегущей на врага цепи разведчиков, размахивая в воздухе автоматом, высокий и длинноногий сержант Панин. – Раненым не помогать! Их санитары подберут!

– Ура-а-а! – словно подхватили приказ командира отделения его бойцы, начав догонять сбавивших темп пехотинцев, большинство из которых еще не имели боевого опыта и прибыли в дивизию с последним пополнением из тыловых частей, а потому терялись в суматохе идущего боя.

Солдаты стрелкового полка как будто робели и едва не остановились перед вывернутой наизнанку вражеской передовой, представшей перед ними израненной землей, густо смешанной со снегом и торчащими из нее бревнами, досками и местами с изуродованными телами мертвых гитлеровцев.

– Вперед! Не стоять! Вперед! Что встали! – почти в один голос кричали на остановившихся солдат сержант Панин и его разведчики.

Где-то справа то же самое проделывали командиры пехотных подразделений. Атакующие вздрогнули. Их цепь оживилась и снова пошла вперед, ускоряясь и набирая темп, перепрыгивая через земляные навалы, образованные мощными разрывами артиллерийских снарядов.

Сзади начало что-то сильно ударять по земле, в воздух взметнулись фонтаны земли, грязи и снега.

– У фрицев минометчики очнулись! Решили по нам вдарить, а мы уже в их окопы вошли! – прокомментировал, смеясь во весь голос, тот, что был справа.

Егор не стал сосредотачиваться на том, что было у него за спиной. Он зашагал вперед, снова стараясь набрать темп, крепко сжал тело своей винтовки, словно в первом же немецком окопе непременно должна была начаться отчаянная и кровавая рукопашная схватка с врагом.

Потом, следуя ранее отданным указаниям командира другого отделения его взвода, он нырнул в первый же окоп, решив исследовать его на предмет наличия всего того, что могло бы заинтересовать руководство полка и дивизии. Точно так же поступили и другие разведчики. Егор двинулся по траншеям, но вскоре выбрался назад, на поверхность, решив идти по верху, так как на пути постоянно натыкался на земляные навалы. Наконец он поймал взглядом длинный и петляющий ров, служивший, скорее всего, ходом сообщения между первой и второй линиями обороны врага.

– Во окопались! Надолго, видать! – прокричал разведчик товарищу справа, которого заметил краем глаза, решив, что тот его услышит.

Егор побежал вдоль рва, изредка поднимая глаза и фиксируя взглядом продолжавшуюся атаку пехотинцев, спины которых мелькали в дыму впереди. Широкими скачками он следовал по смешанной со снегом земле, цепляя штыком на стволе винтовки все, что могло представлять собой какой-нибудь интерес. Но ничего ценного ему пока не встретилось.

Вдруг впереди он увидел быстро показавшуюся и так же мгновенно исчезнувшую из вида чью-то рыжую голову. Взгляд человека был направлен на атакующих.

– Фриц! – вырвалось у разведчика. – Стой, гнида!

Охваченный радостью Егор побежал за гитлеровцем, желая взять его в плен. Захватить непременно живого, невредимого и хорошо, если он окажется повыше званием.

Сердце солдата забилось с неистовой силой. Удача сама шла в руки. Ощущение огромной радости, желание отомстить, что жило в нем после посещения пепелища родной деревни, переполняли его и били по нервам.

– Фриц, стой! – снова прокричал Егор, стараясь вспомнить заученные на проводимых в период переформирования дивизии занятиях по немецкому языку слова.

Разведчик в считаные секунды достиг того места, где увидел гитлеровца. Перед ним предстало зрелище почти полностью уничтоженной взрывом солдатской землянки. Снаряд угодил в ее край, проник внутрь, пробив два бревенчатых наката, и разорвался, предварительно углубившись в грунт, продемонстрировав всю мощь своего фугасного действия. Часть плоской крыши подбросило кверху, и она осталась в таком положении. Остальные бревна либо просели, потеряв опору, либо провалились внутрь строения, похоронив под собой тех, кто смог выжить после разрыва артиллерийского боеприпаса. Та незначительная часть землянки со стороны входа в нее из траншеи, что казалась не разрушенной попаданием снаряда, имела небольшую дверь, изнутри обшитую для утепления бывшей солдатской шинелью. От нее начинался коридор в траншее, соединяющийся остальными ходами сообщения. Именно там сейчас укрывался тот самый немецкий солдат, который увидел бойца Красной армии, с решимостью в глазах идущего в бой.

– Стой, фриц, не уйдешь! – радостно кричал ему Егор, спрыгивая в траншею, подводившую к входу в укрытие. – Все равно не уйдешь, гад!

Перед разведчиком предстала распахнутая деревянная дверь, снятая когда-то с русской крестьянской избы немецкими саперами. За ней из-за темноты неосвещенного помещения ничего не было видно. Гитлеровец скрылся во мраке и находился где-то внутри, спасаясь от плена или смерти.

– Выходи, фриц! – крикнул Егор в темноту, остановившись перед входом в землянку и не решаясь проникнуть внутрь, руководствуясь инстинктом самосохранения.

В ответ прогремел одиночный винтовочный выстрел. Разведчика отбросило назад и обдало разлетевшимися по сторонам осколками обледеневшего на морозе дерева дверной коробки. Пуля частично разнесла ее в щепки, не достигнув цели, которой, безусловно, был Егор.

– Вот гад! – прокричал боец, скрываясь за поворотом траншеи в поисках спасения от огня прячущегося внутри гитлеровца.

Он мигом вскочил на ноги, потом быстро выбрался наверх и, пригнувшись, сменил позицию, заняв место чуть в стороне от входа в землянку, так, чтобы оставаться вне поля зрения не желающего сдаваться стрелка.

Прогремел второй выстрел. Пуля на этот раз почти разнесла в щепки одну из трухлявых досок, из которых была сколочена входная дверь. Затем изнутри послышалась громкая немецкая ругань. Полились слова, произносимые с такой интонацией, будто говоривший не то сильно жалел себя и сетовал на свое положение, не то начинал плакать, осознавая отсутствие выхода из сложившейся ситуации.

– Хрен с тобой! – выругался Егор и полез рукой за пазуху, за спрятанной там ручной гранатой, что взял с собой для боя, решив уничтожить отчаянно сопротивляющегося немецкого солдата.

Прогремел третий выстрел. Куда ушла пуля, разведчику было не ясно. Он ползком быстро подобрался сверху к входу в землянку и, размахнувшись, забросил внутрь бывшего жилого помещения немецких солдат приготовленную к подрыву гранату. Закрыв уши ладонями и уткнувшись лицом в мерзлую землю, Егор замер в ожидании удара.

Под бревнами наката громыхнуло. Сдернутая с петель взрывной волной дверь отлетела в траншею. Изнутри наружу повалил дым. Егор подобрал с земли свою винтовку и спрыгнул вниз, в проем, сразу же приняв позу полной готовности к атаке на врага.

Ему не было жалко того, кто только что оказывал отчаянное сопротивление, отстреливался и не желал принять предложение о сдаче в плен. Разведчик встретил на своем пути настоящего бойца, пусть и чужой, противоборствующей стороны. Он столкнулся с врагом, до конца сражающимся за свою жизнь. Но это был именно тот, кого Егор ненавидел больше всего на свете, кого готов был уничтожать всеми возможными средствами и способами, готов был душить собственными руками, грызть зубами и втаптывать в землю. Никакого сострадания. Только смерть и ничего другого. Вокруг своя земля, своя Родина. Позади сожженная, ставшая безжизненной, превращенная в пепелище родная деревня. Вокруг нее еще десятки, сотни, тысячи таких же деревень. Уничтоженная жизнь, загубленные судьбы людей. Он не собирался прощать. В нем не было чувства сострадания. Месть, верность присяге и четкое следование боевому приказу. Только так шел военными дорогами молодой разведчик.

Егор шагнул в сторону входа в бывшую немецкую землянку. Остановился в метре от него, насторожился. Начал вглядываться в темноту внутри. Потом сделал еще два шага вперед, пытаясь рассмотреть что-либо. Наконец, когда глаза разведчика немного привыкли к мраку, он смог увидеть несколько изувеченных тел немецких солдат, безжизненно лежащих там, где застала их смерть. Кровь, вывернутые наружу человеческие внутренности, безжизненные лица. Сюда успели принести тех, кто был ранен в самом начале артиллерийского обстрела вражеской передовой. Потом сюда же угодил снаряд, доведя до конца то, что еще не было сделано. И наконец граната, брошенная Егором, довершила начатое, добив тех, кто еще жил и дышал.