Текст книги "Тень предков"

Глава десятая. Дикая охота

Охотник из Романова был еще тот, пару раз из ружья по рябчикам стрелял, а тут собрался идти на царя зверей. При том что мишка здешний совсем не тот затравленный зверь, что скрывался от людей в лесах в его время. Медведи здесь достигают до тонны весом, ни человек, ни сам черт им не страшен. Единственным оружием, которым умел пользоваться Святослав, был лук, но для медведя стрела, что слону дробина. Отмахнется и не заметит. Правда, как надеялся Романов, участвовать в охоте ему не придется, это больше почетная должность, чем реальная повинность. Но все оказалось иначе. Княжья охота – это не то же самое, что пиршество при дворе французского короля, где на охоту едут с кучей слуг, выпивкой и женщинами. Здесь охота на медведя – это часть воинской подготовки, идут на охоту малыми боевыми группами. К примеру, Святослав вошел в группу Ярослава, в которую входили еще Даниил, десятник Годым и гридень Непряда. Плюс в качестве усиления егерь с парой собачек звероподобного вида. И была это именно боевая группа, то есть у каждого была своя роль. Святослава, к его большой радости, поставили в арьергарде, прикрывать с рогатиной тыл группы. По мнению Романова, это была самая безопасная диспозиция, но оказалось, что все не так просто, как он думал. Как ему потом пояснил дядя Скулди, медведь хитер и опасен, если учует человека, то не попрет напролом, а попытается обойти и выйти на тропу, где ранее прошел человек, а потом, пройдя по ней, ударить с тыла. Все как у людей.

Доспеха у Романова не было, да и ни к чему он ему. С такой комплекцией хоть в латах, хоть без них, мишка из Романова одним ударом дух выбьет. И с луком тыл прикрывать Святославу никто не дал, вооружив его мощной рогатиной, длиной под его руку, и щит дали небольшой. На голову шелом нацепили, так, на всякий случай. Лук все же Святослав с собой взял. Мало ли пригодится.

Сначала двинулись на лошадях на север, в степи медведя искать бесполезно, ему лес нужен. Десятник Годым сказал, что знает, где найти знатного медведя. Такого, что только князю по силам его на копье принять. Так что туда и направились. Двигались больше суток, тремя отрядами, авангард, центр и арьергард, поочередно меняясь местами. Это тоже часть обучения воинов, отработка, так сказать, на практике приемов движения по вражеской территории. Здесь территория была своя, но лучше сразу привыкнуть стеречься от врага, чем потом неожиданно попасть в засаду. По пути один раз остановились на привал в небольшой лощинке у ручья.

В отличие от Святослава, для остальных это была обычная охота. Подумаешь, завалить мишку – и не таких брали. А вот Романову стало страшновато. Еще и Аленка со своими предчувствиями. Вечером на привале Святослав до полуночи просидел у костра и не мог заснуть. К нему подошел Ярослав и сел рядом.

– Не спится?

Святослав утвердительно качнул головой и потянулся всем телом.

– Предчувствие плохое. Может, просто страх, я ведь на медведя никогда не ходил раньше, а он посильнее половца будет.

Ярослав улыбнулся и подбросил полешко в огонь.

– Медведь хоть и силен, но он просто зверь. Если все правильно сделать, то возьмем его тепленьким, даже не опомнится. За человеком охотиться гораздо опаснее, ты у того идола в такой передряге побывал, что тебе теперь сам черт не брат. Любит тебя Господь, любой другой на твоем месте лежал бы уже в могиле у того идола, а ты жив и здесь со мной разговариваешь. Так что ложись спать, завтра будет тяжелый день.

Святослав открыл флягу, глотнул разбавленной медовухи и протянул Ярославу.

– Может, ты и прав, только мне сны снятся, которые потом сбываются. Боюсь, что лягу спать и снова что-то страшное увижу. Наверное, это мое проклятье.

Князь отпил из фляги и вернул ее Романову.

– Это не проклятье, это дар. Ты видишь то, что не видят другие. Многие мечтают о таком даре, я тоже. Только не полагайся полностью на свои сны, они могут запутать тебя. Так было с моим предком, он неверно истолковал сон и поплатился за это жизнью.

– Иногда мне кажется, что я избранный, что создан для чего-то большего, для великих свершений. Глупо, наверное, так думать.

Ярослав снова улыбнулся.

– Кто знает, может, так и есть. Правда, мне кажется, что каждый мальчишка мечтает о величии. Стать великим полководцем и завоевателем, создать свою империю, как Александр Македонский. К сожалению, это все только мечты, я тоже раньше мечтал, но мир жесток и беспощаден, от нас мало что зависит, и мы вынуждены просто играть свою роль.

Святослав, удивленно вскинув брови, поднял взгляд на Ярослава.

– Странно слышать такие речи от тебя, ты все же князь, сын великого князя владимиро-суздальского Всеволода. Ты и вправду можешь создать империю, воплотив свою мечту, объединив княжества, возродить Киевскую Русь в былом величии. Я же вижу, ты достоин этого и тебе это по силам.

Ярослав печально вздохнул.

– Я младший в роду… Когда стану князем владимирским, я буду совсем стар, а если пойду сейчас силой занимать чужие столы, то на меня набросятся все, даже мои братья и отец. Мне не по силам их одолеть. Так что уже ничего не изменить, по крайней мере не мне и не сейчас.

– Я бы пошел за тобой, многие бы пошли. Руси нужна единая рука, которая объединит все племена, не должно быть новгородцев и суздальцев, должны быть русские, единый народ, под рукой сильного князя… Только так мы сможем выстоять против внешних врагов.

– К сожалению, мы больше привыкли сражаться друг с другом, чем с чужаками. Ты идеалист, мой юный друг. Но мне нравится полет твоих мыслей.

Ярослав встал и, похлопав Святослава по плечу, направился к лежанке.

– Ложись спать, ты слишком молод, чтобы думать о таких вещах. Да и мне рановато. Если кто-то услышит наши слова и передаст их моим старшим братьям, то нас могут убить, – через плечо бросил князь Романову.

Ярослав ушел, а Святослав продолжил сидеть у костра.

«Вот, значит, как, я не первый, кто думает об объединении Руси. Тот же юный Ярослав хотел бы покорить остальные княжества и стать по-настоящему великим князем. Только это, оказывается, не так просто, как кажется. Чтобы спасти Русь, ее сначала придется сжечь, вот такой парадокс получается. Не уверен, что я готов убивать своих братьев даже ради великой цели».

Святослав лег на лежанку и укрылся плащом. Сон был неспокойным, но вещих снов не снилось.

Подняли всех засветло, быстро перекусили, собрались и двинулись в путь. Непряда постоянно травил какие-то байки, повествуя о своих похождениях в теремах купеческих дочек в Киеве. И было их столько, что Романову показалось, что гридень из тех парней, что постоянно рассказывает о своих победах на любовном фронте, а сам как был девственником, так им и остался.

– Залезаю я вечером в терем к купеческой дочке через окно, а она в одной нательной рубахе, которая такая тонкая, что каждый изгиб тела видно… Груди как дыни, бедра как борт корабля, вся такая мягкая, гладкая, манящая и ручкой себя там, где пушок, поглаживает, аж по ногам течет, и губки покусывает. А я такой замер на подоконнике, рот раскрыл, аж слюна на пол капает и глаза навыкате. Я аж весь горю, ни о чем кроме ее сладкого местечка думать не могу. Лямку дернул, чтоб штаны спустить. Мой богатырь вырвался, грозит копьем вражине. А она как на ложе задницей плюхнется, ноги раскинет, чуть ногами опорные столбы кровати не перерубила. Ну я ж мужик видный, не удержался, заревел туром, перешел в галоп, опустив копье наперевес, да только забыл, что на подоконнике со спущенными штанами стою, запутался в портках, да как грохнусь на пол, аж до самой кровати докатился. Думал, своим копьем пол прошиб, до чего громко балки заскрипели. Ну, думаю, конец мне, сейчас слуги с топорами сбегутся, а я своим естеством как дятел меж балок застрял. Хорош гридень получается. Девка встрепенулась, за дверью мамка запричитала. Кричит, мол, Юленька, что с тобой, дорогая, никак ушиблась? А я как заржу, словно конь. Да чего этой кобыле будет, вон она, чуть кровать не проломила и ничего, даже ни царапинки на ней. А вот мне больно, я тяну его из щели, а он не идет, упирается. Кричу Юльке, тащи масло, вытаскивать меня будешь. А она, стерва, посмеивается надо мной, от смеха аж с кровати упала и крынку со стола с молоком смахнула. Так это молоко прямо мне под морду стекло. Лежу я теперь на полу и языком молоко с пола, как кот, слизываю. А чего делать, не захлебываться же в нем. Девка от смеха уже по полу катается, а мамка не понимает ничего, в дверь колотится. Кричит: Юленька, я спасу тебя, сейчас папку позову. Мне уже и девку совсем не хочется, лишь бы до дома добраться, слышу топот копыт по лестнице. Раз удар в дверь, я рванул, но не вытащить естество, еще удар, я снова рванул и вот на последний удар понял: либо сейчас освобожусь, либо меня ее папенька «освободит». Деваться некуда, удар в дверь, а я как рвану, так вместе с половицей вырвался и в окно. Половица в окно не прошла, впрочем, – я тоже. Половица переломилась, я нет. Богатырь крепче деревяхи бездушной. Вышел на улицу со второго этажа вместе с оконной рамой и ставнями. Штаны как парашют сработали, приземлился я на кусты крыжовника, да со ставнями на голове, как в скворечнике. Тут-то я понял, что все, что было до этого, – просто цветочки. Шипастые ветки крыжовника мне туда попали, куда приличный мужчина никого не пускает. Слышу, тесть собак спускает. Кричит: ату его, ату. Но это уже как-то второстепенно прозвучало, с крыжовником в заднице собаки уже не страшны. Перепрыгнул я, в общем, частокол в три сажени, бегу по улице в скворечнике и без штанов, а за мной куст тянется. Девки идут – смеются, мужики сочувствуют, но тоже ржут, гады. Вот как-то так добежал я до дома. После этого полгода по бабам не ходил, зарёкся. Правда, в конце концов не сдержался.

Хохотали парни без остановки целый час, слезы гроздьями текли. Еще и подзуживали неудачливого Казанову. Святославу, конечно, тоже было что рассказать, но он благоразумно помалкивал. Ему как бы еще не положено в силу возраста о том, чем взрослые в темноте занимаются, рассказывать.

Тут неожиданно слово взял Ярослав. Ему вроде в силу статута байки травить не полагается, да еще похабного содержания, но парень не удержался.

– А мне мамка, когда мне тринадцать зим было, ключницу подсунула. Ей лет шестнадцать было, в самом соку. Я тогда от рук совсем отбился, мамка влияние надо мной потеряла, вот и решила через девку вновь надо мной авторитет обрести. А мне все охоты да пиры интересны, девку даже не замечаю. Пришел я как-то раз с пира в свою светлицу, разулся, развалился на шкурах, а тут эта ключница в проеме стоит, и на ней даже рубахи нет. И говорит мне такая: возьми меня, мое ладо. А я смотрю на нее и думаю, да как же она не замерзла от холода, зима ведь на дворе. Хватаю шубу и накидываю на нее, а она целоваться ко мне лезет. Я понять ничего не могу, с дубу девка, что ли, рухнула. Я ее и так отпихну, и этак, а она все лезет и лезет. А у меня солдатики на столе бронзовые стоят, и Александр Македонский на меня со стола неодобрительно взирает. И вспомнил я тогда, что битву не закончил. Персы уже правый фланг обходят. Кричу ей: уйди, девка, негоже князю своих воинов в бою бросать… Схватил веревку, скрутил ее в шубе, положил на кровать, а сам битву пошел заканчивать. Так она и пролежала там до утра, меня всякими ласковыми словечками называя. Да какое там, битва мне милее.

Хохот так и не стихал, вот тебе и боевое охранение, авангард называется. Бери их тепленькими, за версту слышно. Но ехать было весело, Святослав даже не заметил, как время пролетело.

Святослав поравнялся с Непрядой, нравился ему этот балагуристый парень, похожий на цыгана.

– Тебе бы гусляром на торге играть и байки сказывать, цены бы тебе не было. Как ты в дружину-то попал такой веселый? – отсмеявшись, обратился Романов к гридню.

Парень махнул рукой, мол, да ничего интересного, но все же ответил:

– Мамка моя из теремных девок, на пирах гридням прислуживала, вот и нагуляла меня с каким-то воином. Кто из дружины мой папка, я так и не ведаю, может, кто залетный был. Жил я при детинце, сначала в конюшне прислуживал, сам видишь, вид у меня цыганский, вот и поставили меня туда, чтобы коней не воровал. Мамка потом от лихоманки померла, остался я совсем один. А потом меня в отроки взяли, был у меня талант с саблей управляться. Так и стал я гриднем у Ярослава. Обычная история, много нас таких в младшей дружине.

Судьба, конечно, у него так себе. Хотя парню повезло, он теперь воин, дружинник, а не какой-то там холоп. Так что мамку ему стыдиться нечего, она, считай, его гриднем и сделала, статус ему дала. А то, что по сути шлюхой была, так это уже дело третье. Теремных холопок здесь не осуждали, они, чай, не за деньги в постель ложились, а по долгу службы.

– Мне жаль твою маму. Я помолюсь за нее.

Гридень махнул рукой.

– А что ее жалеть, ничего особенного. Жила, дитя растила, заболела и померла. Все как у всех. Сейчас у нее там жизнь всяко лучше, чем здесь. И молиться за нее не нужно, есть кому за нее помолиться, я каждое воскресенье священнику плачу, чтобы он ее в своей молитве помянул.

– А братья, сестры у тебя есть? Или жена?

От слова «жена» гридень аж поперхнулся.

– Чур тебя, чур! Скажешь так скажешь, все настроение испортил. Нет у меня никого, и слава богу. Дружина – моя семья, вот Годым – папка. Да, Годым? – обратился Непряда к десятнику.

Годым повернул голову на непутевого гридня и очень так недобро посмотрел. Явно три наряда вне очереди.

– А ты сам-то что здесь делаешь, прости, конечно, но тебе в гридни рановато, в детских года три еще ходить?

Святослав ловко вытянул лук из садка, упер в бедро и накинул тетиву на плечи. Хорошо так получилось, а потом как гаркнет вороной, что все птицы с ветвей сорвались. Тетерев вспорхнул из густой травы, намереваясь уйти от шумных соседей, но Святослав вскинул лук и пустил широкий срез в птицу. Тетерев взмахнул крыльями и рухнул камнем в траву.

– Хороший выстрел.

– Вот потому я и здесь, никто так, как я, бить из лука не может, – расхрабрился Романов, уверовавший в свое превосходство, по крайней мере в стрельбе из лука.

Десятник Годым снисходительно улыбнулся и достал из чехла свой лук, и был это не просто лук. По сравнению с оружием Святослава это был настоящий противотанковый ракетный комплекс. Лук был украшен шелком и его плечи были в два раза длиннее, чем у Романова, и усилены стальными вставками. Годым не менее ловко накинул тетиву, при этом Святослав сразу понял, что ему такой лук даже не согнуть. Десятник достал стрелу, накинул на тетиву и резким движением оттянул с перетягом и отпустил. Широкий срез как снаряд из мелкокалиберной пушки пролетел над поляной и перерубил ствол деревца толщиной с запястье. Деревце накренилось, и его крона повалилась наземь.

– Не подумай, паря, что я хотел тебя унизить. Ты правда хорошо бьешь из лука, года через четыре тебе не будет равных, но сейчас ты всего лишь отрок. Я видел много таких юнцов, что возомнили себя великими богатырями и погибали из-за этого в первом же бою, – обратился десятник к Святославу.

Вот так, Романова вновь опустили на грешную землю.

– А ты, Годым, давно служишь? – обратился к десятнику поравнявшийся со Святославом Даниил.

Годым пригладил аккуратную бороду и, сбросив тетиву, убрал лук в налуч.

– Сколько себя помню, боярин. Сначала галичскому князю Мстиславу служил, потом отцу Ярослава Всеволоду, а вот теперь его сыну. И мой отец служил, только черниговскому князю, и дед мой тоже. Все погибли, дед в походе на половцев в степи погиб, отец – в усобице княжеской. Гридни Всеволода его и порубили.

– Хороший ты гридень, я бы тебя сотником к себе взял, – продолжал Даниил.

Ярослав свистнул заливистым соловьем и повернулся к Даниилу.

– Так у Путяты всего полторы сотни воев, куда тебе еще один сотник. Нечего моих десятников переманивать.

А вот Святослав думал о другом.

– Годым, это что же получается, ты служил человеку, люди которого убили твоего отца, а сейчас служишь его сыну? – удивился Романов, в его голове этот как-то не укладывалось.

Десятник сжал челюсти посильнее, после чего расслабился и ответил:

– Это Русь, малец, сегодня ты за одного сражаешься, завтра за другого. Князья то дружат, то воюют друг с другом. Быть может, через пару лет вы с Непрядой друг против друга встанете и будете биться насмерть. А вот сегодня смеетесь, шутки травите. Привыкай, отрок.

Святослав посмотрел на Непряду, а тот – на него. И как-то по-новому посмотрели друг на друга. Романов прикинул, как бы половчее засадить ему стрелу в шею, а гридень – как сократить дистанцию и перерубить отрока от плеча до лопатки, пока тот за лук не взялся. Вот она, междоусобная война. Брат на брата, друг на друга. И как это все остановить, если даже сам начинаешь мыслить так же, как и они?

После таких разговоров веселье как-то само собой сошло на нет. Говорить уже не хотелось и байки травить тоже. Каждый, наверное, задумался о том, а смог бы он убить того, кто прямо сейчас едет рядом с ним. Так дальше и ехали молча, каждый думая о своем.

У леса все три отряда разделились. Боярин Путята с Сигурдом пошел на запад, Скулди с Ильей – на восток, а отряд княжича – строго на север, прямо в лесную чащу. Дальше оба обходных отряда должны свернуть на север и пройти под углом, выступая загонщиками. Через дневной переход все три отряда снова должны были встретиться. Это тоже часть воинской науки, отряды должны уметь распадаться на отдельные колонны и встречаться в назначенное время и в назначенном месте, чтобы нанести удар по врагу всеми силами. Конечно, все эти маневры прежде всего были направлены на обучение Ярослава, но Романов тоже запоминал и впитывал в себя данную науку как губка. Хорошая наука, точно пригодится.

Через десяток верст собачки взяли след зверя, а еще через пару часов и люди почуяли его присутствие. Притом в буквальном смысле. На небольшой опушке, в лесной глуши обнаружилась огромная пахучая куча, распространяющая свои благовония на всю округу. Непряда спрыгнул с коня и сунул руку в вонючую кучу. Святослава чуть не стошнило. Парень вытащил руку, понюхал, даже лизнул палец.

– Совсем рядом, куча внутри теплая, часть мяса не переварилась. Жрет много и часто, вот и не переваривается все, и жратвы у него значит полно, туша лося где-то рядом, он от нее сейчас не уйдет, к зиме готовится, жир нагуливает. Зверь очень большой.

То, что зверь большой, это даже Романову было понятно, куча просто огромная. Такую за неделю не навалить, даже если очень стараться. И следы чуть подальше на мягкой земле было видно, след такой где-то шестидесятого размера, если не больше.

Святослав привстал на стременах и осмотрелся.

– Смотри, там еще одна, за булыжником, – указал Романов на камень.

Непряда ловко перескочил через дерево и присел у кучи. Что парень там делал, Святослав не смотрел, наверное, снова лизал говно. Ну и пусть, если ему так нравится, главное следопыт хороший.

– И эта свежая, в одно время их навалили. Не может такого быть! – воскликнул гридень и даже скинул щит с плеча и перехватил рогатину поудобнее.

Вся компания явно занервничала. Даже кони начали жалобно ржать и топтаться на месте, и собачки уши прижали и к земле припали. А были это самые что ни есть боевые псины. Один Святослав не понимал, что сейчас происходит.

– Вы чего? Ну и что, что две? Больше мяса, больше шкур, вы же сами говорили, что медведя взять проще простого, – взмолился Романов.

То, что начинало происходить, ему не нравилось. Погибнуть на охоте не входило в его планы. В бою еще куда ни шло, а вот так, ради забавы.

– Две кучи, два огромных медведя вместе. Царь зверей в стаи не сбивается, медведь – зверь-одиночка, а эти вместе живут, притом уже очень давно, – за всех ответил Годым.

Непряда обошел поляну, наклонился у поваленного дерева и поднял помятый шлем, из которого выкатился череп без челюсти. Ему её явно кто-то вырвал, когда пытался достать голову из шлема. Все молчали, как говорится «ноу комментс». А вот Святослав выразил общую мысль, ему по возрасту еще разрешается бояться:

– Может, повернем назад? Без подкрепления глупо идти в бой, пятеро против двух матерых зверей, которые уже явно встречались с бронными воинами.

Ярослав упрямо мотнул головой.

– Нет, мы возьмем их. Я прибью их головы над своим ложем, и никто не скажет, что князь испугался какого-то медоеда.

«Да, вот так и проигрываются сражения. Нужно знать, когда сражаться, а когда отступать. Это, кстати, нам еще один урок. А ему, видите ли, невместно бежать, князь, блин».

– Раз идем дальше, тогда все с коней, – скомандовал Годым, – все в строй.

Вот так и пошли дальше. Впереди псарь с двумя собаками, притом шагов на пять впереди. Он как бы выполняет роль пушечного мяса, если медведь выскочит, то его первым сомнет, а у остальных будет время, чтобы среагировать. Дальше Годым со щитом и рогатиной и Непряда, они, сомкнув щиты, идут, выставив вперед жала. За ними по центру Ярослав и Даниил, замыкает строй Святослав. Вроде красивое место, лес кругом, солнышко, а на душе как-то неспокойно. Святослав хорошо представлял, что будет с их строем, если в него врежется тонна живого мяса, прикрытого толстой шкурой. Видел он как-то, как легковушка врезается в сомкнутый строй ОМОНа со щитами. Разлетелись все в разные стороны, как кегли.

Дальше шли молча, принюхиваясь и прислушиваясь к каждому шороху, собачки совсем не хотели идти вперед, впрочем, как и псарь, но пара пинков и тому и другим заставили их двигаться в нужном направлении. Напряжение нарастало, с каждым шагом они приближались к цели. И вот, в конце концов, они вышли к небольшой пещере в скалистом холме, заросшем деревьями. Открывшаяся картина поражала своими масштабами. Вокруг были кости лошадей, кабанов, лосей и, самое главное, множество черепов людей, останки кольчуг и мечей, смятые шеломы.

– Людоеды, – испуганно просипел псарь, – я ухожу, вы не заставите меня идти за ними. Вы что, не видите, они специально заманивают нас, они сожрут нас! – закричал псарь и кинулся куда-то в лес вместе с собаками.

– Стой, дурак, – крикнул ему вслед Ярослав, – сожрут же!

Но псарь ничего не хотел слышать и вместе с собаками убежал в лесную чащобу.

– И что будем делать дальше? – прошептал Даниил.

Было страшно, всем, даже десятнику Годыму. Быть съеденным заживо – лютая смерть. Они все отлично знали, как убивает медведь. Сначала обездвижит, а потом начинает есть самое вкусное: печень, потроха и нутро. Ты при этом еще живой, только позвоночник перебит.

Из чащобы, куда убежал псарь, послышался человеческий крик и собачий визг. Крик был не долгим и быстро затих. Все, нет ни собачек, ни псаря.

– Назад пойдем, сожрут, со спины нападут – отбиться не успеем. Они ведь и правда за нами охотятся. Но здесь ждать тоже нельзя, ночи дождутся и нападут. Медведь в темноте отлично видит, а мы – нет, к тому же нас ко сну клонить будет, – озвучил мысли Годым.

– Может, все же в пещеру, – неуверенно спросил Даниил, – встанем щитом к щиту, и сзади нас не обойти. Продержимся, пока наши не подойдут.

Ярослав запрыгнул на камень и втянул воздух, принюхиваясь, как собака.

– Нет, Годым прав. Ночи ждать нельзя, они нас врасплох возьмут. Чую их, здесь они, вокруг нас кружатся. Но назад идти тоже нельзя, они только этого и ждут, на тропе нас тепленькими возьмут. Дальше по следу пойдем, думаю, не долго осталось. Такой зверь у своей берлоги убегать не станет, это его дом. Будет драться, так что скоро бой.

Святослав сжал рогатину и глубоко вздохнул. Даже там, у идола, не было так страшно. Человек – как-то более привычный враг. А от этих зверюг даже пот по спине градом течет. Ну что ж, бой значит бой.

Их маленькая колонна тронулась по следу зверя, теперь первым двинулся Непряда, как самый опытный следопыт. Все, кроме Романова, были в боевом железе. Даже боярыч был в кожаной кирасе и легкой кольчужке с короткими рукавами и шеломе. Непряда вел отряд медленно, прислушиваясь к каждому шороху, вдруг он резко остановился и показал рукой на кусты, что росли справа у большого раскидистого дуба. Отряд быстро перестроился фронтом к угрозе и остановился. Годым вынул лук из садка и наложил бронебойную стрелу, вскинул лук и пустил жало в заросли кустарника. В ответ последовала только тишина, тогда сотник достал зажигательную, запалил огнивом паклю и пустил еще одну стрелу вслед за второй. Вдруг кусты разорвало как от пушечного выстрела. Из них выскочил огромный бурый медведь, ростом с боевого коня, только гораздо шире и мощнее. Святослав никогда таких не видел, даже белый медведь из фильмов о мире животных казался по сравнению с ним медвежонком. Все это промелькнуло в голове Романова за долю секунды, до того как комок живой ярости пролетел расстояние, разделявшее его от людей, и, отбив лапой пущенное Годымом в него копье, врезался в строй охотников. Рогатина Непряды переломилась как спичка, а щит Годыма разлетелся в щепки от мощного удара лапы. Десятник отлетел в сторону, ударившись о кочку. Непряда было выхватил саблю, и сделал он это ничуть не хуже, чем японский мастер иайдо, но медведь пригнулся от клинка, и сталь только слегка прорубила бок зверя, а его челюсти сжались на предплечье парня с вытянутой саблей. Рука оказалась в пасти медведя, а человек – на земле, забрызгивая все вокруг кровью, хлеставшей струей из разорванной раны, из которой торчала перекушенная кость.

Святослав сам не заметил, как кинулся вперед. Бедный парень, веселый и жизнерадостный Непряда. Медведь отвлекся на Святослава, и тут Даниил метнул свою рогатину в зверюгу и попал. Широкое лезвие вошло в пузо вставшему на дыбы медведю. Мишка жалобно заорал, как человек, и прыгнул на Романова. Может, это было чудо или судьба, но медведь зацепился лапой за сук. Не долетев до Святослава каких-то несколько пядей, зверь упал на четыре лапы, насаживая себя пузом на рогатину Даниила, впившуюся ему в шкуру. От такого мощного толчка рогатина, упершись в землю, проткнула медведя насквозь, выйдя прямо в районе позвоночника, перерубив его. Но это был не конец… Медведь, ничуть не растерявшись, нанес удар лапой по Романову. Щит не выдержал, расколовшись от умбона до края, и Святослава отбросило к тропе. А вот Ярослав мгновенно подскочил к мишке и загнал ему свою рогатину прямо под лопатку, в самое сердце. Медведь последний раз развернулся и даже встал на дыбы, откинув князя к камням, а после чего завыл и пал наземь.

Святослав покрутил головой, пытаясь прийти в себя. Ярослав уже стоял над поверженным медведем, а Даниил забинтовывал рану Непряды и наложил ему что-то похожее на жгут. Шансов мало, что ему это поможет, но хоть что-то. И вдруг из леса с ревом выскочил еще один медведь, чуть меньше первого, но тоже исполинского вида. Шкура его взмокла от пота, и было видно, что он давно бежал, видимо на помощь своему побратиму. Именно так, ведь эти медведи были такими же воинами, как они. Они убивали и сражались не только для того, чтобы прокормиться, им нравилось это делать. Это была их жизнь. Ярослав быстрым рывком, крутанув в ране, вытянул рогатину из поверженного медведя и отпрыгнул в сторону. Медведь выставил лапу и когтями вспорол кирасу и кольчугу подвернувшегося под руку Даниила, прикрывшего собой Непряду. Парень крутанулся как кукла и повалился рядом с гриднем. Святослав поднялся с земли, схватил рядом лежащую рогатину. Их осталось двое против одного медведя. Десятника после первой же атаки нигде не было видно. Медведь кружился напротив Ярослава, пытаясь найти брешь в его обороне. Святослав же воткнул рогатину обратным концом в землю, выставив ее впереди себя как частокол, и вскинул лук. В это время Ярослав уловил момент и, подскочив к зверю, вогнал рогатину в грудь медведя. Может, конечно, нужно было ждать, пока он встанет на задние лапы и прыгнет, но, как назло, это не входило в планы медведя, который явно понимал, что люди только этого и ждут. Ярослав уже хотел нанести еще удар, но мощная лапа, проскользив по его латам, отбросила его в сторону. Медведь уже хотел броситься на князя, но Святослав пустил стрелу ему в шею. Медведь завыл, юлой развернулся на месте и одним прыжком долетел до Романова, наскочив прямо на кол. На этот раз Святослав спас себя сам, откатившись в сторону, иначе туша медведя придавила бы его насмерть, а так только краем зацепило, выбив дух из горе-охотника.

Вот и закончен бой, ни одного, кто бы мог стоять на ногах. Хотя нет… Когда Святослав пришел в себя, придавленный лапой медведя, Годым стоял над Ярославом, уперев тому меч в горло. Романов сначала даже не понял, что происходит. Зачем десятник тычет мечом в своего князя? А потом до него донеслись их слова.

– Зачем, Годым? – задал Ярослав тот же самый вопрос, что интересовал Романова: – Ты же меня с детства знаешь. Неужели из-за отца? Решил отомстить? – тяжело дыша, спросил князь.

Годым покачал головой.

– Нет, княже. Отец погиб достойно, в битве, как воин. Мстить князьям не моя ноша, а господина, что повел его в тот бой. Просто многие хотят твоей смерти, а мне надоело сражаться. Я хочу на покой, мне дали за твою голову серебра, много серебра. Так что прости, княже, и не поминай на том свете лихом. Все рано или поздно там будем.

Десятник занес меч, но не успел его опустить на шею Ярослава. Святослав выполз из-под лапы медведя и, подняв лук, на звук пустил стрелу в десятника. Собственный голос не дал воину вовремя услышать щелчка тетивы о поруч, и стрела ударилась ему в висок, туда, где голову прикрывала только кольчужная бармица. Вошла стрела неглубоко, даже кость не пробила, все же лук у Святослава слабоват, но и этого хватило, чтобы воин упал и захрипел. Ярослав из последних сил выхватил кинжал и вонзил его в горло неудачливому убийце.

Вот так и закончилась охота. Святослав встал и прежде всего направился к Даниилу, ему сейчас больше всего нужна помощь. Сняв кирасу и кольчугу, Святослав понял, что рана неглубокая, жить будет. Спасла парня бронь. Перевязав боярыча, Романов подошел к Непряде. Тот был совсем бледным, кровь уже не хлестала, но ткань, закрывавшая руку, была вся красная.

– Мне кажется, нужно прижечь рану, иначе ты истечешь кровью, – обратился Святослав к гридню.

Тот попытался улыбнуться, но это у него не получилось, отразив на лице только гримасу боли.

– Вещие оказались твои слова. Помнишь, ты сказал, что будь я гусляром, цены бы мне не было. Вот теперь и буду гусляром, народ на торгу смешить.

Ярослав в это время, опираясь на обломок копья, подошел к Непряде.