Текст книги "Россия в эпоху великих потрясений"

Капитуляция

В пятницу, 27 октября, официальный орган ВЦИК – газета «Известия», к тому времени, конечно, полностью контролируемая большевиками, опубликовала знаменитый Декрет о мире, принятый вторым съездом Советов. Он вызвал энтузиазм пацифистов и недальновидных политиков, на которых огромное впечатление произвело выраженное в нем желание установить отношения дружбы между всеми народами мира. В своем обращении «ко всем воюющим народам и к их правительствам» миротворцы из Смольного института призывали к немедленным переговорам о мире в подлинном демократическом духе, миру без аннексий и контрибуций. В том же номере «Известий» было помещено обращение второго съезда Советов к «Рабочим, солдатам и крестьянам!»:

«Съезд Советов уверен, что революционная армия сумеет защитить революцию от всяких посягательств империализма, пока новое правительство не добьется заключения демократического мира, который оно непосредственно предложит всем народам».

Смысл такого заявления был достаточно ясен: если Германия отклонит предложение о мире, советское правительство начнет «революционную войну», которой постоянно грозили Ленин и Троцкий перед Октябрьской революцией. С этих позиций и развернулась пресловутая кампания за так называемый «демократический мир».

Напыщенный и возвышенный стиль Декрета о мире отражал пустую демагогию, рассчитанную на завоевание симпатий масс путем раздувания надежд на немедленный мир «между народами». Истинной цели этого декрета больше соответствовало замаскированное положение, которое включил в него Ленин, без сомнения адресованное Берлину и находившееся в прямом противоречии с задачами Декрета. «Правительство заявляет, что оно отнюдь не считает вышеуказанных условий мира ультимативными, т. е. соглашается рассмотреть и всякие другие условия мира, настаивая лишь на возможно более быстром предложении их какой бы то ни было воюющей страной и на полнейшей ясности, на безусловном исключении всякой двусмысленности и всякой тайны при предложении условий мира».

Как и следовало ожидать – что, безусловно, предвидел и сам Ленин – никакого ответа на переданное по радио обращение ко всем народам и правительствам воюющих стран не последовало. 8 ноября Троцкий направил послам союзных стран ноту, в которой рекомендовал рассматривать Декрет о мире как «формальное предложение немедленного перемирия на всех фронтах и немедленного открытия мирных переговоров».

В соответствии с этим Совет Народных Комиссаров дал распоряжение главнокомандующему генералу Духонину начать прямые переговоры об установлении мира с неприятелем на линии фронта. Этот приказ был передан по радио поздно вечером 8 ноября, несколько ранее того, как в армейских штабах утром 9 ноября был получен текст ноты, направленный послам союзных стран.

Прождав в нетерпении ответа Духонина, который так и не поступил к исходу дня 8 ноября, Ленин, Сталин и Крыленко в ночь на 9 ноября вызвали его по линии прямой связи. Разговор, который имел для генерала самые трагические последствия, длился ночью. На требование Ленина дать «ясный ответ» честный солдат и патриот заявил: «Я могу только понять, что непосредственные переговоры с державами для вас невозможны. Тем менее возможны они для меня от вашего имени. Только центральная правительственная власть, поддержанная армией и страной, может иметь достаточный вес и значение для противников, чтобы придать этим переговорам нужную авторитетность для достижения результатов, я также считаю, что в интересах России заключение скорейшего всеобщего мира».

Однако этот откровенный ответ вызвал у Ленина лишь раздражение, и дальнейший разговор проходил следующим образом:

«Отказываетесь ли вы категорически дать нам точный ответ и исполнить данное нами предписание?

Ставка: Точный ответ о причинах невозможности для меня исполнить вашу телеграмму я дал и еще раз повторяю, что необходимый для России мир может быть дан только центральным правительством».

Ответ на эти слова, как записано на телеграфной ленте, звучал следующим образом: «Именем правительства Российской республики, по поручению Совета Народных Комиссаров, мы увольняем вас от занимаемой вами должности за неповиновение предписаниям правительства и за поведение, несущее неслыханные бедствия трудящимся массам всех стран и в особенности армиям. Мы предписываем вам, под страхом ответственности по законам военного времени, продолжать ведение дела, пока не прибудет в ставку новый главнокомандующий или лицо, уполномоченное им на принятие от вас дел. Главнокомандующим назначается прапорщик Крыленко». Подписано Лениным, Сталиным, Крыленко».

От имени Совета Народных Комиссаров, который не имел ни малейшего представления о положении дел на фронте, Ленин тут же на обрывке бумаги написал приказ, коим снимал с должности генерала Духонина и назначал на его место прапорщика Крыленко.

* * *

Затем Ленин обратился по радио совместно с Крыленко с призывом ко всем полковым, дивизионным, корпусным, армейским и другим комитетам, а также к солдатам и матросам вступить в формальные переговоры о мире. Призыв завершался такими словами:

«Солдаты!

Дело мира в ваших руках. Вы не дадите контрреволюционным генералам сорвать великое дело мира, вы окружите их стражей, чтобы избежать недостойных революционной армии самосудов и помешать этим генералам уклоняться от ожидающего их суда. Вы сохраните строжайший революционный и военный порядок.

Пусть полки, стоящие на позициях, выбирают тотчас уполномоченных для формального вступления в переговоры о перемирии с неприятелем.

Совет Народных Комиссаров дает вам право на это.

О каждом шаге переговоров извещайте нас всеми способами. Подписать окончательный договор о перемирии вправе только Совет Народных Комиссаров.

Солдаты! Дело мира в ваших руках. Бдительность, выдержка, энергия – и дело мира победит!»

Такое развитие событий поставило в тупик многих людей. Даже внутри Центрального Комитета большевистской партии ощущались напряженность и страх. Однако, несмотря на отдельные и запоздалые попытки сопротивления, Ленину удалось добиться первой из своих целей. Он нанес смертельный удар русской армии и по сути дела отдал страну на милость кайзера Вильгельма.

Однако германское Верховное командование не спешило воспользоваться преимуществами создавшегося положения. Стремясь сохранить свои силы для предстоящих боев на Западном фронте, оно предпочитало выступить в роли наблюдателя процесса распада русской армии.

Когда этот процесс зашел достаточно далеко, австро-германское Верховное командование 14 ноября приняло предложение Крыленко о переговорах по установлению перемирия на «демократических условиях», предложенных Лениным всем воюющим сторонам.

Одновременно большевики сообщили по радио, что мирные переговоры откладываются на 5 дней до 19 ноября, с тем чтобы дать возможность принять в них участие союзникам России. В тот же день, однако, между русской и австро-германской сторонами было достигнуто соглашение о прекращении огня.

14 ноября в Могилев был отправлен отряд солдат и матросов во главе с Крыленко для захвата Ставки Верховного главнокомандования. Операция была успешно завершена 20 ноября. Генерала Духонина, которого арестовали и отправили под конвоем поездом в Петроград, по пути вытащили из вагона и убили перепившие солдаты и матросы Крыленко.

20-го начались переговоры о заключении сепаратного мира между Россией и Центральными державами. Тогда мне казалось, что немцы и большевики стремительно приближаются к завершению переговоров и в самом скором времени в Брест-Литовске, где располагалась ставка германского командования на Восточном фронте, будет подписан мирный договор.

Однако переговоры тянулись в течение трех месяцев, пока 3 марта 1918 года договор не был в конце концов подписан.

Хотя всей Россией владело искреннее стремление к миру, идея унизительного мирного договора была приемлема лишь для фанатиков «мировой революции», дезертиров, деморализованных пораженческой пропагандой, и для подонков из рабочей массы – люмпен-пролетариев.

* * *

Ленин отдавал себе отчет, что большинство русских демократов решительно выступает против капитуляции перед Германией. Более того, с ним не было согласно и большинство внутри его же партии. Понимал он также, что Учредительное собрание никогда не утвердит сепаратного мира с Германией. Под выдуманным предлогом необходимости отсрочки выборов для приведения положений избирательного закона в соответствие с радикально изменившейся ситуацией Ленин вознамерился сразу же после Октябрьской революции отложить созыв Учредительного собрания.

Однако против такой отсрочки решительно выступили Бухарин и его сторонники, утверждавшие, что, после шумной кампании большевиков против планов «Корнилова – Керенского» «торпедировать» выборы, население истолкует такой шаг как попытку вообще похоронить Учредительное собрание.

Ленину пришлось уступить. Более того, он даже усмотрел определенные тактические преимущества для себя, по крайней мере на то время, в укреплении веры у масс в то, что большевики не отважатся поднять руку на институт, который в глазах общественности все еще выглядел как святое учреждение.

Выборы состоялись в середине ноября, в день, установленный Временным правительством. Из общего числа 707 мест большевики завоевали лишь 175. Более того, большевистская фракция в Учредительном собрании оказалась под контролем Каменева, Ларина, Рыкова и других, т. е. так называемого «бюро», возглавляемого лидерами правого крыла большевиков, которые настойчиво выступили против роспуска Учредительного собрания, когда в начале декабря такая идея была выдвинута «ленинцами» в Центральном Комитете. «Бюро» настаивало на созыве партийной конференции для выработки отношения партии к Учредительному собранию и поспешно вызвало в Петроград всех тех членов партии, которые были избраны в собрание. Видя, что фракция большевиков в Учредительном собрании пользуется поддержкой большинства рядовых членов партии, особенно в провинции, Ленин решил пустить в ход против «бюро» драконовские меры.

На заседании Центрального Комитета 11 декабря Ленин предложил: 1) сместить бюро фракции Учредительного собрания; 2) изложить фракции наше отношение к Учредительному собранию в виде тезисов; 3) составить обращение к фракции, в котором напомнить устав партии о подчинении всех представительных учреждений ЦК; 4) назначить члена ЦК для руководства фракцией; 5) выработать устав фракции. Все эти предложения были немедленно одобрены и приняты к исполнению.

Ленинские «Тезисы об Учредительном собрании» были опубликованы 12 декабря. Подвергнувшись накануне «дисциплинарому» воздействию и оказавшись под управлением члена Центрального Комитета, фракция была вынуждена капитулировать и «единогласно» согласиться с тезисами. Тезисы были изложены предельно четким языком, а предупреждение, содержавшееся в них, не оставляло никаких сомнений. Не стану цитировать полностью этот текст и ограничусь лишь изложением сути рассуждений Ленина о будущем Учредительного собрания.

В 14-м тезисе совершенно справедливо говорится о том, что лозунг «Вся власть Учредительному собранию» означает кампанию за отмену Советской власти. И если бы Учредительное собрание, продолжает далее Ленин, разошлось с Советской властью, оно было бы неминуемо осуждено на политическую смерть.

В 15-м тезисе записано: «К числу особенно острых вопросов народной жизни принадлежит вопрос о мире». И Ленин приходит к выводу: «…несоответствие между составом выборных в Учредительное собрание и действительной волей народа в вопросе об окончании войны неизбежно».

Особенно красноречив 18-й тезис: «Единственным шансом на безболезненное разрешение кризиса, создавшегося в силу несоответствия выборов в Учредительное собрание и воли народа, а равно интересов трудящихся и эксплуатируемых классов, является возможно более широкое и быстрое осуществление народом права перевыбора членов Учредительного собрания, присоединение самого Учредительного собрания к закону ЦИК об этих перевыборах и безоговорочное заявление Учредительного собрания о признании Советской власти, советской революции, ее политики в вопросе о мире, о земле и рабочем контроле, решительное присоединение Учредительного собрания к стану противников кадетски-калединской контрреволюции».

Сторонникам Учредительного собрания было четко заявлено, что они должны «либо подчиниться, либо уйти». Такое предупреждение в еще более откровенной форме звучит в 19-м тезисе: «…кризис в связи с Учредительным собранием может быть разрешен только революционным путем, путем наиболее энергичных, быстрых, твердых и решительных революционных мер со стороны Советской власти…»

Лишь в результате такого давления на большевистскую фракцию в Учредительном собрании стало возможным развернуть кампанию в пользу заключения сепаратного мирного договора, однако и при этом она велась в основном в пределах самой партии и крайне осторожно.

* * *

На своем первом и последнем заседании 5 января 1918 года Учредительное собрание категорически отвергло требования большевиков и было распущено. Сразу после роспуска Учредительного собрания в Петрограде было созвано совещание членов ЦК партии с партийными работниками. В нем приняли участие 63 делегата, прибывшие из всех частей страны. Ленин сразу же решил взять быка за рога и зачитал свои «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира», которые подготовил специально для этого случая.

В отличие от тезисов по Учредительному собранию этот документ был весьма расплывчат и противоречив и, что еще более нехарактерно для Ленина, был выдержан в оборонительной тональности, как об этом можно судить из следующего весьма своеобразного заключения: «Тот, кто говорит: «мы не можем подписать позорного, похабного и прочее мира, предать Польшу и т. п.», не замечает, что, заключив мир на условии освобождения Польши, он только еще более усилил бы германский империализм против Англии, против Бельгии, Сербии и других стран. Мир на условии освобождения Польши, Литвы, Курляндии был бы «патриотическим» миром с точки зрения России, но нисколько не перестал бы быть миром с аннексионистами, с германскими империалистами».

Ленин потерпел на совещании поражение, и резолюция в поддержку революционной войны была принята абсолютным большинством в 32 голоса. Неопределенная формула Троцкого «ни мира, ни войны», которая по сути своей носила антиленинский характер, получила 16 голосов. Лишь Ленин, Зиновьев и 13 их сторонников проголосовали за «позорную и постыдную» капитуляцию. Ленин не нашел другого выхода из создавшегося положения, как сделать «шаг назад», чтобы выиграть время.

Троцкий тут же пустил в ход все свое красноречие против презренной капитуляции и даже начал заигрывать с бывшими союзниками России. Однако тактика проволочек со стороны большевиков усилила раздражение немцев, и, стремясь положить конец всем этим маневрам, они решили продемонстрировать силу. 10 февраля они внезапно объявили о прекращении мирных переговоров, а 18 февраля Верховное командование Германии предприняло наступление в направлении Петрограда.

18 февраля в Смольном было созвано чрезвычайное заседание Центрального Комитета, однако ленинское предложение об «аннексионистском» мире было отклонено семью голосами против шести. Позднее же, в тот же день, с нарастанием панических настроений Троцкий изменил свою позицию, и за ленинское предложение проголосовало в конце концов семь человек при шести выступивших против. Было немедленно принято решение направить в Берлин радиограмму о согласии с первоначальными требованиями и готовности, если необходимо, вести переговоры даже на более жестких условиях. Радиограмму подписали Ленин и Троцкий.

Лишь заручившись голосами большинства в Центральном Комитете большевистской партии, поддержавшего капитуляцию перед кайзером, и отправив унизительную радиограмму в Берлин, Ленин решился открыто выступить против поборников «революционной войны» и в поддержку сепаратного мира. Но даже теперь он сделал это, прикрывшись псевдонимом. 21 февраля 1918 года «Правда» поместила статью «О революционной фразе» за подписью «Карпов». 24 февраля «Известия» опубликовали январские «Тезисы по вопросу о немедленном заключении сепаратного и аннексионистского мира». 28 февраля в Брест-Литовск прибыла новая большевистская делегация, чтобы безоговорочно принять тяжелые и безжалостные условия мира. Тем не менее триумфальное продвижение германских войск в направлении Петрограда продолжалось вплоть до 3 марта, когда был официально подписан мирный договор. Именно в этот день части генерала Людендорфа вступили в Нарву, расположенную на границе с Петроградской губернией.

Таким образом, ради того чтобы заключить сепаратный мирный договор, Ленин был вынужден скрыть свои планы даже от ближайших соратников, сломить сопротивление большевистской фракции в Учредительном собрании и распустить это собрание, прежде чем поведать партийной элите свои тезисы о сепаратном и аннексионистском мире.

Иногда мне кажется, что Россия только выгадала, если бы Ленин действовал более расторопно и принял условия, предложенные более умеренным фон Кюльманом. Однако у него не хватило мужества преждевременно сбросить с себя облачение борца «за всеобщий и справедливый мир в интересах трудящихся», и его двойная игра лишь усилила аппетиты берлинских претендентов на мировое господство.

Начало Гражданской войны

По условиям Брест-Литовского мирного договора германские войска оккупировали Балтийские государства и Украину, а в самой России началась ожесточенная Гражданская война. Зимой 1917–1918 года завязались бои между донскими казаками и войсками Добровольческой армии, с одной стороны, и частями Красной Армии – с другой. Члены распущенного Учредительного собрания провели нелегальную встречу в Самаре, поставив перед собой цель – свергнуть местную Советскую власть, сформировать комитет Учредительного собрания и развернуть вооруженную борьбу против узурпаторов.

Я решил отправиться в Москву вместе со своими друзьями, имея в виду в дальнейшем прорваться через большевистские линии и перебраться на Восток – на Волгу или в Сибирь.

Улицы Москвы казались особенно оживленными и многолюдными. Мы бродили по улицам с самым непринужденным видом, стремясь не привлекать к себе внимания. Один раз мы даже замешались в группу прохожих, читавших крайне интересное объявление о выходе в свет первого номера новой политической газеты «Возрождение», «которая появится 1 июня». Среди издателей и сотрудников газеты было немало знакомых имен. Большинство из них принадлежало к так называемому правому крылу партии эсеров. В объявлении сообщалось также, что в «Возрождении» «будут опубликованы мемуары А. Ф. Керенского». Весть о том, что моя рукопись получена своевременно и будет напечатана, облегчила мою душу.

Не знаю отчего, но в то чудесное утро чувство постоянной тревоги внезапно покинуло меня. Напряжение ушло, я был полон надежд. Мы добрались наконец до места назначения, квартиры моей знакомой Е. А. Нелидовой, где-то в районе Арбата, у Смоленского рынка. Хотя до этого мы с ней никогда не встречались, Нелидова встретила нас как старых друзей.

Я не удержался и спросил Нелидову, не боится ли она рисковать. Ее ответ в какой-то мере объяснил мне и те изменения, которые произошли в моем настроении. Видимо, жизнь в Москве вышла из рутинных берегов. Завершив переезд в Кремль, Советское правительство все еще находилось в стадии реорганизации. Пользующаяся дурной славой Лубянская тюрьма не стала пока составной частью системы, и делами ее занимались отнюдь не профессионалы. И хотя аресты, обыски и расстрелы стали повседневным явлением, все это было плохо организовано и носило случайный характер.

Свою лепту в усиление неразберихи в Москве вносили немцы. Чека Дзержинского работало в тесном сотрудничестве с соответствующей германской службой, и действия их постоянно координировались. Ленин воцарился в Кремле, а германский посол барон фон Мирбах занял особняк в Денежном переулке, который круглые сутки охранялся немецкими солдатами. Средний обыватель был в полной уверенности, что именно Мирбах контролирует пролетарский режим. Любые жалобы на действия Кремля адресовались только ему, и даже монархисты всех мастей искали защиты у Мирбаха. Берлин придерживался мудрой линии поведения: оказывая кремлевским руководителям финансовую помощь, он одновременно обхаживал самых крайних монархистов на случай, если большевики потеряют их «доверие». Монархисты также всячески поощрялись в Киеве, где по воле германского кайзера стал гетманом независимой Украины бывший генерал Скоропадский. При каждом удобном случае Скоропадский, находившийся под эгидой Верховного комиссара Германии, демонстрировал свои высочайшие симпатии к монархии.

Свой вклад в создавшийся хаос вносили и центральные комитеты наиболее влиятельных антибольшевистских и антигерманских социалистических, либеральных и консервативных партий, которые занимались своей деятельностью под самым носом кремлевских правителей.

Лидеры всех этих организаций регулярно встречались с различными представителями союзников России, и дипломатический ранг этих представителей зависел от того, насколько ценилась «союзниками» та или иная организация. Конечно же, все эти организации вели свою деятельность нелегально. Это было несложно, принимая во внимание неэффективность системы тогдашней Чека. А потому даже те люди, которых разыскивали большевики, включая и меня, могли негласно встречаться. Вряд ли, однако, стоит говорить о том, как много всякого рода авантюристов и агентов внедрилось во все эти бесчисленные комитеты, организации и «представительства». Этому политическому хаосу положили конец печальной славы мятеж левых эсеров, убийство барона фон Мирбаха и неудачная попытка покушения на жизнь Ленина, повлекшая за собой бесчеловечную расправу над тысячами заложников. Однако всему этому еще предстояло свершиться.

* * *

В те времена в Москве было легко заниматься нелегальной деятельностью, – организация встреч в доме Нелидовой или моих посещений негласных собраний не составляла каких-либо трудностей. Сейчас мне даже трудно поверить, что «бабушка русской революции», как ее именовали, Катерина Брешко-Брешковская, злейший враг Кремля, совершенно безнаказанно приходила повидаться со мной. Однажды вечером, когда я провожал ее домой, мы даже прошли мимо дома барона фон Мирбаха.

Я рассказал Брешко-Брешковской, что привело меня в Москву, и поделился своими планами уехать на Волгу. Она спокойно возразила: «Они не пустят Вас». Под словом «они» она подразумевала членов Центрального комитета партии эсеров, с которыми она разошлась во мнениях относительно меня. Она была прекрасно осведомлена о настроениях в левых кругах и подробно рассказала мне о внутреннем разброде, нестабильности и хаотическом состоянии их дел.

Не помню точно, когда состоялся этот наш разговор, но уверен, что он произошел после встречи с Борисом Флеккелем, моим молодым петроградским соратником, умным и преданным. Он тоже намеревался отправиться на Волгу, и ему весьма импонировала мысль ехать туда вместе со мной. Он приступил к необходимым по этому вопросу переговорам, однако спустя несколько дней пришел ко мне удрученный и подавленный. Сказал только, что имеются «трудности». Судя по всему, кому-то из партийных лидеров мои намерения пришлись не по душе.

Вскоре я узнал и о причинах их недовольства моими планами отправиться на Волгу. Именно в это время решением важных политических проблем занялся «Союз возрождения России». Этот Союз не был обычной коалицией демократических и социалистических партий, а был организацией sui generis. Часть ее членов принадлежала к партии народных социалистов, другие – к эсерам, к кадетам, к плехановской группе «Единство», к кооператорам и т. д. Их объединяло общее отношение к основной проблеме и стремление к конкретным действиям во имя ее решения. Они считали необходимым создать правительство национального единства на самой широкой основе и восстановить в сотрудничестве с западными союзниками России фронт боевых действий против Германии. За восстановление такого фронта выступали не только политические сторонники союза, но и те партии, к которым принадлежали члены этой организации.

Такая же тенденция проявлялась и в деятельности «Национального центра», в который входили наряду с кадетами представители умеренных и консервативных групп, которые не признавали Брест-Литовский мир и были готовы ради достижения общей цели сотрудничать с союзом. «Национальный центр» поддерживал самые тесные связи с Добровольческой армией генералов Алексеева и Деникина.

Я был страстным сторонником приемлемого правительства национального единства и активного сотрудничества с союзниками с учетом создавшихся условий и был уверен, что деятельность «Союза возрождения России» имеет жизненно важное значение для нации. Я никоим образом не был намерен вмешиваться в деятельность союза или содействовать росту разногласий между двумя патриотическими организациями, у которых и без того было немало идеологических трудностей. Для меня было очевидно: после всех чудовищных потрясений обе стороны преодолеют предубеждение и недоверие, объединившись во имя любви к народу и ради выполнения своего долга перед отечеством, а такие люди, как генерал Алексеев, народный социалист Чайковский, кадет Астров, эсер Авксентьев и др. восстановят реальную государственную власть на основе принципов духовной и политической свободы, равенства и социальной справедливости, провозглашенных Февральской революцией.

Исходя из этих соображений, я принял предложение «Союза возрождения России» отправиться за границу для переговоров с союзниками на условиях, изложенных союзом.

Мой отъезд был назначен на конец мая через Мурманск, где стояли английские и французские корабли, охранявшие в порту огромные склады с военным и другим снаряжением. Ехать на этот раз мне пришлось в так называемом экстерриториальном поезде, предоставленном для репатриации сербских офицеров. Формированием таких поездов занимался глава всех операций по репатриации полковник Иованович (серб), который по просьбе моих друзей безо всяких колебаний выправил для меня документы на имя сербского капитана. Английскую визу проставил английский генеральный консул в Москве Роберт Брюс Локкарт, который оставался там в качестве специального эмиссара после отъезда из столицы союзнических послов. Локкарт выдал визу, даже не обратившись за разрешением в Лондон. Много позднее он сказал мне, что был вынужден взять на себя всю ответственность, ибо был уверен, что министерство иностранных дел Англии отклонит мое обращение за визой.

* * *

В Лондоне, а затем в Париже мне удалось выяснить, что союзники стали вынашивать планы интервенции в Россию, преследуя при этом свои собственные цели, не имевшие ничего общего с интересами России, – паны, которые никак не были связаны с теми переговорами, которые вели представители союзных держав со своими партнерами в Москве.

После месячного пребывания за границей я получил надежную информацию, что в условиях величайшей секретности спешно формируются и снаряжаются два экспедиционных корпуса. Один предполагалось высадить во Владивостоке, с тем чтобы помочь адмиралу Колчаку заменить демократическую власть военной диктатурой. С такой же целью второй корпус во главе с английским генералом Пулем планировалось высадить в Архангельске.

Дальнейшие переговоры с главами французского и английского правительства стали беспредметны, а для меня лично весьма неприятны. Моя миссия в Лондон и Париж пришла к завершению. Теперь самым для меня важным было скорейшее возвращение в Россию, с тем чтобы доложить обо всем, что я видел, слышал и сделал, находясь на Западе.

Без содействия британского правительства возвратиться в военное время из Англии в Россию было абсолютно невозможно. В начале сентября я направил английскому премьер-министру Ллойд Джорджу письмо с просьбой незамедлительно предпринять шаги, чтобы дать мне возможность вернуться домой. Неделю спустя я получил ответ, в котором от имени премьер-министра в вежливых выражениях английская сторона информировала меня о том, что, к великому сожалению Ллойд Джорджа, он не может оказать мне содействие, поскольку это противоречило бы английской политике невмешательства во внутренние дела других стран.

Смысл письма был ясен. Мне не будет разрешено вернуться в Россию, поскольку я могу помешать осуществлению английских планов.

Письмо пришло как раз в те дни, когда адмирал Колчак высадился во Владивостоке. Месяцем позже в результате переворота, организованного при содействии генерала Пуля русским морским офицером Чаплиным, в Архангельске было свергнуто правительство во главе с Н. В. Чайковским, которое только что (2 августа) было создано местными демократическими организациями.

В середине августа я направил пространное письмо Чайковскому, в то время уже просто одному из членов нового «реорганизованного» правительства, в котором наряду с прочим писал: «То, что случилось с Вами в Архангельске, может повториться, я утверждаю это со всей категоричностью, в Уфе и Самаре».

После продолжительных переговоров 23 сентября 1918 года Уфимское государственное совещание провозгласило образование Директории, которая мыслилась как Временное всероссийское правительство, опиравшееся на союз всех тех партий, которые не признали Брест-Литовского договора, то есть социалистов-трудовиков, кадетов и организованной на юге белой армии.

В состав Директории входили Авксентьев и его заместитель Аргунов – от партии эсеров; член народной социалистической партии Чайковский и его заместитель эсер Зензинов; член Центрального комитета партии кадетов Н. Астров и его заместитель В. Виноградов (тоже кадет); генерал Алексеев и его заместитель генерал Болдырев; а также председатель Сибирского регионального правительства кадет Вологодский.

В период формирования нового правительства в Самаре, а позднее в Уфе с теми из нас, кто находился за границей, поддерживался самый тесный контакт. Однако, когда под угрозой большевистско-германского продвижения Директория была вынуждена переместиться в Омск, все контакты были практически утрачены.

Осенью 1918 года британское и французское правительства выступали, по крайней мере с виду, за признание Директории в качестве законного правительства России. Однако на самом деле их интересы были иными. Еще в конце 1917 года, через два месяца после большевистского переворота в Петрограде, представители французского и английского правительства (лорд Мильнер и лорд Роберт Сесиль, с английской стороны, и Клемансо, Фош и Пишон – с французской) заключили тайную конвенцию о разделе сфер действий в западных районах «бывшей Российской империи» с нерусским, в основном, населением. Согласно этой конвенции, сразу же после победы в войне балтийские провинции и прилегающие к ним острова, а также Кавказ и Закаспийская область войдут в английскую зону, а Франция получает такие же права на Украину и Крым. Таким образом, еще до Брест-Литовского договора, в период заключения перемирия между Германией и большевиками, союзники сочли себя абсолютно свободными от всяких обязательств перед Россией.