Текст книги "Серебряные ведра"

В 1938 г. принят во Всероссийский союз кооперативных товариществ работников изобразительных искусств (Всекохудожник) (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 105).

В годы войны – не ранее чем до ноября 1943 г. – находился в эвакуации в Башкирии, в селе (ныне городе) Туймазы (ВЭМ).

В августе-сентябре 1943 г. после длительного перерыва вернулся к писанию стихов (рукопись в собрании А.Л. Соболева, Москва).

С конца 1943 г. работал художником в Музее революции СССР (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 105).

«Трудные послевоенные годы ослабили здоровье художника. Это сказалось на его творческой активности. Изменилась и его художественная манера. Bo многом она была обусловлена условиями времени, господством реализма в изобразительной форме, в теме и сюжете. Стремление к созданию художественного образа, «очищенного от пыли содержания», провозглашенное имажинистами, приняло совершенно иные, нежели в 20–30-е годы, формы» (Попова Е. Смоленский имажинист).

Умер 2 марта 1953 г. Место и обстоятельства смерти, место захоронения пока не установлены.

Стихотворения 1906–1914 гг.

«Нет больше сил нести страданья…»

 
Нет больше сил нести страданья.
Я весь расслаблен. Я устал.
В душе убиты все желанья,
И уничтожен идеал.
 
 
Я вышел в жизнь со светлым сердцем.
Безумно мне хотелось жить.
Я знал, что в жизни есть несчастья,
Но все же думал победить.
 
 
Я понял, что мой взгляд был ложный.
Жизнь оказалася сильней.
Я перед нею наг, ничтожный!
Мне стыдно! Больно! Жизнь! Добей!
 

1906

Стихотворения из казанских изданий
1908–1909[1]1
  Подзаголовок дан составителем. Тексты сообщил А.В. Бурлешин.


[Закрыть]

 
Я вижу вас впервые, —
И дерзко полюбил
О, очи – ночи грозовые!
Мой меч! Мой щит! Я все разбил!
 
 
О, черный бархат длинных кос
И юные ланиты!
Они – в огне и ярче роз!
Пред ними все цветы побиты!
 
 
Ваш голос звонко расцветает,
Улыбка знойно опалит
И в сердце говорливо тает…
Иегова! Кто устоит
 
 
Пред лаской алых жал и ков?!
О, мир! О, Сарра! Я в плену!
Я весь горю… Нет больше слов…
Скорей, скорей к любовному вину!..
 

<1908>

 
Я взглянул в глаза глубоко
темнокудрой, черноокой
и ушел далеко…
Вьюга жадно след мой съела.
Я ушел на север белый,
грустный и несмелый.
Здесь живу я в вихрях снега.
Обнят знойно снежной негой,
не хочу побега.
Тихо-тихо сдавлен белым;
умираю сладко телом. —
Милая велела…
Но в оковном, льдистом крае
умирая, расцветаю
серебристым маем…
Слышу в небе звон игривый…
Вижу лес и переливы
изумрудной нивы.
Солнце пляшет. Солнце пьяно.
Сонмы птиц поют «осанна!»
Травы запах льют медвяный…
Я припал к земле цветистой…
В струйке трельно-серебристой
облик королевы…
Я стал пить и в губки впился
ей, – и вдруг ручей затмился,
зашумели севы…
И в согласности напева
Из воды выходит дева…
Ты ли, панна Катя?!
Мы счастливы. Мы счастливы!..
Задрожали губ извивы…
Колют, жгут объятья…
Мы упали – не взглянули…
Мы упали… В свет ли… в тьму ли
Утопили… Утонули…
 

<1908>

 
Серым днем весны печальной
лаской хмурой я овеян…
Светлый образ, что взлелеян
солнцем мая,
убегая,
шлет привет прощальный…
И тоскую, одинокий,
в трепетном молчаньи…
Кто же близкий и далекий,
вновь найденный
и влюбленный,
будет на свиданьи?
Отуманен грустью странной,
я не знаю цели…
Грезы тихо отлетели
тяжким летом
по тенетам
мертвым караваном.
 

<1908>

 
Сады полны благоуханий.
Так сладок вешний чернозем.
Мы в алом трепете желаний
Тела истомные сольем.
 
 
Под серебристый шепот мая,
Под ярый рокот горных струй,
В напевный час, изнемогая,
Испьем грозовый поцелуй!
 
 
На изумруды трав уроним
Безумно-белый шелк одежд.
Потонем – бешеные кони —
В огне исполненных надежд.
 
 
И подойдем к последним граням…
Я вскину к звездам светлый стон!..
А на заре печально ранней
Глубоко канем в мудрый сон…
 

<1908>

 
Звонкая пена поет под кормою…
Грозный пред нами вздымается вал…
В радужной радости правим ладьею,
Славим опасности скал…
 
 
Весело, белые, в ветре трепещут,
В синие дали несут паруса…
Чайки поют нам… А издали блещет
Белых огней полоса…
 
 
Волны взбегают взбешенною стаей…
– Брат! Полюби дерзновенность преград! —
Белое знамя над нами взлетает…
Мы не вернемся назад!..
 

<1909>

 
Мир опостылел… И остыл
Огонь ночей, истомный пыл…
Весне и ландышам цвести,
А сердце шепчет: «Милая, прости!
 
 
Прощай, забудь навек!» И снова
Жаль жутких вечеров в лесу сосновом…
Я помню бледность обнаженных
Ног… в ореоле трав темно-зеленых…
 
 
В открытых широко глазах —
Печаль и темная гроза…
Как острый яд, уста пьянят…
И странен черный вскинутый наряд…
 
 
Я помню все… Но лишь однажды
Цветут цветы весною каждой…
. . . . . . . .
Весною новой, ночью лунной,
С тобой ли встретим миг безумный?
 

 
Не правда ли, печальная весна?
И дождь, и снег попеременно
Мутят стекло закрытого окна
И кажется, нет солнца во вселенной…
 
 
Везде, во всем – пустая тишина…
Лишь тенькают часы жестоко-неизменно…
Природа точно вся заражена…
Не расцвести цветам и грезам сокровенным!..
 
 
Растления полна, земля не губит
Лишь яркого цветка любви моей…
Больное сердце беззаветно любит
В тоскливых буднях серых дней…
 

<1909>

 
На берег моря, на берег моря,
На дикий берег я убежал.
Я в страшном горе! Я в страшном горе!
Я черный призрак судьбы меж скал.
 
 
Шумите, ветры, бушуйте, ветры,
И заглушите мою тоску!
Все песни спеты. Все песни спеты!
Хочу умереть на морском берегу.
 
 
Давайте челн мне! Скорее челн мне!
Мои глаза, как ночи, черны.
На горизонте зажглися молньи,
Хочу умереть на гребне волны!
 
 
Я – черный призрак, я черный демон,
Хочу умереть на высоком и белом
     Гребне волны!
 

1909

 
С рассветом дня я умираю.
Когда ж вечерняя заря
Займется, приближаюсь к раю,
И невесомый, и горя.
 
 
Приди, последнее молчанье
Моих торжественных высот, —
И небожителя венчанье
Свершит безмерный хоровод,
 
 
И обменюсь кольцом венчальным
С подругой вечною небес,
С земным концом моим печальным
Свяжу небесных нить чудес.
 

20 января 1910

 
Тоска. Великая тоска.
И нет речей. И нет мечты.
Устало осени цветы
Срывает слабая рука.
 
 
Устало падают дожди,
Загонят ветер в темный дом.
Застонут ставни под окном.
О молодость! О подожди!
 
 
Как пусто в доме! Свет свечей
Встревожит темноту на миг.
Как скучно мне! Как много книг!
Хоть пару бы живых очей!..
 

1910

 
Бессилен род людской и зол.
И Твой, о Господи, престол
В его неистовых пирах
Кощунственно повергнут в прах!
 
 
Нет, не был человек велик.
И Твой, о Господи, Твой лик,
Века сиявший красотой,
Оплеван смрадною толпой.
 
 
Познанья бич небесный свод
Жестоко много лет сечет,
Но тщетная пытка. Страж молчит.
И только звезды мечет, спит.
 

15 декабря 1910

 
Благословил унылым словом
Господь страну мою.
Под серым облаков покровом
Я от тоски пою.
 
 
Мне золотых не жаль созвучий
Вливать в печаль и боль.
Пою – осенний лес дремучий,
Когда молчу – король.
 
 
Где тайна синих океанов
Нетронутых земель —
Там в тьме пророческих туманов
Мой трон, моя свирель.
 

1911

 
…И у верховного предела,
За гранью роковой черты —
Ко мне, как Голубь, мысль слетела
Иной нездешней красоты.
 
 
Сиянья Голубиной Тайны
Щедры и горячи лучи,
И так же в мире не случайны,
Как и возмездия мечи.
 
 
Есть мост перекидной, как пламя,
К земле с лазоревых небес:
Даруй Святого Духа знамя,
Ступеней золотой навес.
 

1911

 
Моя тоска, как свет вечерний.
Моя тоска, как бледный сон,
Сплела венок. Венок из терний —
Одну из царственных корон.
 
 
Как мрамор вековой гробницы,
Мое чело, моя рука.
И веют сумрачные птицы.
Царица сумрачных – тоска.
 
 
В глухом я замурован Доме
Безумия и страхов жизни.
Что, палачи, скажу вам, кроме:
«О кровь моя! Скорее брызни!»
 

1911

 
Серый день. Тоска по счастью?
Треск огня, как хриплый кашель…
Верим бледному ненастью.
Не до замков! Не до башен!
 
 
Ах, раскрой портьеры окон!
Тусклый свет таит улыбки.
Как поблек твой светлый локон!
Блекнут золотые рыбки…
 
 
Где же счастье? Вот весенний
Месяц март. А солнце где же?
Уж восторгами сближений
Наши взгляды светят реже.
 
 
В безразличной смене весен
Гаснут мысль, любовь и слово…
Этот серый день несносен.
Подождем дня золотого?..
 

1911

 
Какие тихие долины!
Какая бедная любовь!
Долины дева! приготовь
Вино, и миро, и рубины!
 
 
Я расскажу, как бедный воин
Сбирал веселые цветы,
Как полдень знойный был удвоен
У роковой его черты.
 
 
Я припаду к твоим коленям.
В твоих блистательных шелках
Моя любовь, и страсть, и страх
Безумным пробегут оленем.
 
 
И воссиявший свет полночных
Твоих очей, как свет зари,
Напомнит мне часов урочных
Мое безумие: гори!
 

8 ноября 1911

 
Я от людей бежал к неведомой горе.
И труден был мой путь среди песков пустыни…
И обольститель бес встал на пути к святыне
И бросил под ноги мне блюдо в серебре.
 
 
Откуда ж быть ему? Для птиц и для зверей
Печальный этот путь; и, кажется, доныне
Не проходил никто песчаных сих морей…
Я произнес: «Соблазн диавола да минет!
 
 
В погибель серебро твое с тобою, бес,
Да будет!..». Блюдо – в дым… и дым тотчас исчез…
Так избежал врага молитвой я Господней…
 
 
И груду золота вновь на моем пути
Рассыпал он… Но я, как пламень преисподней,
Перескочил ее… и продолжал идти.
 

 
Однажды бесы мне явились в светлом виде:
«Антоний! Мы пришли, чтоб дать совет. Взгляни!».
Но я, зажмурясь, стал молиться, чтоб не видеть
Богопротивный свет… погасли их огни…
 
 
И стали дьяволы сильнее ненавидеть
Меня с тех пор. И вот все ночи и все дни
Смущают мой покой и норовят обидеть,
И от Писания заводят спор они…
 
 
Но я был, как глухой, не слушал их… Потом
Колеблем был порой и самый Божий Дом…
Я складывал крестом бестрепетно ладони…
 
 
Нередко слышались мне крики, пляски, звон.
Но начинал я петь – крик превращался в стон…
И славил Господа смиренный раб Антоний.
 

20 февраля 1912

 
Ночные голоса, ночных мечтаний рой
И привидений рой враг посылал средь ночи,
Среди молитвенных моих сосредоточий,
И нападенья днем он открывал порой.
 
 
Скликая демонов, он потрясал горой,
Нередко хохотал мне в ухо что есть мочи…
Случалось, он с тоской о будущем пророчит
И ближнего хулит, и Божьей жизни строй.
 
 
«Взгляни, смиренный раб: как льется в мире кровь!
Где ж Божий промысел? Где ж Господа любовь?
Антоний! Правды нет ни у людей, ни в Боге!..»
 
 
Брат! Множество путей коварный сатана
Имеет. К Господу дорога лишь одна:
С душою чистою иди по той дороге.
 
 
«Взгляни, смиренный раб: ручьями льется кровь
Невинных дев, детей… Где ж Господа любовь?
На троне золотом в заоблачном чертоге
 
 
Старик серебряный в лазурной звездной тоге,
Глубоко дремлет он, и ангелов хвала,
Как песня льстивая рабов, ему мила!..».
 

 
– Антоний, это ты? – Да, это я. А кто там?
– Я сила Божия. Премудрость возлюбя,
Пришел я по святым твоим воздать заботам:
Проси, что хочешь, – всем я награжу тебя.
 
 
Но плюнул я в ответ ему в уста и грота
Пред ним захлопнул дверь… Коварный враг, скорбя,
Тут уподобил речь свою медовым сотам
И славою манил, в рог золотой трубя…
 
 
Переступив порог, я вижу: до небес
Стоит гора-горой огромный темный бес
И говорит: «Как мал ты предо мной, Антоний!».
 
 
Я ринулся к нему и с именем Христа
Схватил его… Гляжу – разжал – рука пуста:
Растаял великан вмиг у меня в ладони.
 

 
Когда постился я, он снова мне явился
Под видом чернеца и хлебов мне принес:
– Антоний очень слаб. Антоний утомился.
Господь небесный хлеб послал, небесных рос.
 
 
Я знал, что это бес. И я сильней молился,
Намеренье его на мне чтоб не сбылось,
Чтоб из пещеры он с позором удалился,
Чтоб не нарушил он моих священных грез…
 
 
Не отставал чернец и расставлял мне сеть:
– Иначе можешь ты, Антоний, заболеть…
Господь так милосерд и знает немощь тела…
 
 
– Лукавый змий! Уйди! От Бога ль речь твоя!
И крест кладу… Он – в дым… и дымная струя
Вдруг потянулася к окну и улетела…
 

 
«Фиалки и левкой, и ландыш серебристый,
И розы расцвели на дне твоих долин…
Там – девы и ручей, там птицы голосисты,
Как звуки райские небесных мандолин…
 
 
В день милосердия, в день покаянья чистый
Сойди к подножью гор. Желаний властелин,
Не примешь ты греха, и в местности гористы
Ты возвратишься вновь и будешь вновь один…».
 
 
О ночь! О сон! О страсть!.. Я пропустил молитвы
Урочный час, а бес не спит и злой ловитвы
Расставил сеть… Молись, Антоний, падай ниц!
 
 
Господь! Избавь меня от ложных сновидений,
Неверных помыслов, красивых небылиц,
И духа гордости, и тяжести падений.
 

23 февраля 1912

 
Благоухала ночь. Журчал ручей нагорный.
Блистали звезды. Сон бежал моих очей.
Казалось, душен был и тесен мир просторный,
Хоть в горных высотах меня кропил ручей.
 
 
И вот из-за холма явился отрок черный
И стал передо мной… И голос был звончей,
Нежней ручья… И яд из уст его тлетворный
Струился… Взор его был солнца горячей…
 
 
«Ты кто?» – я прошептал… Но не ответил он.
Лишь взор его сверкнул, и сладострастный стон
Услышал я… «Ты чей?» – «О! Я ничей, Антоний!..»
 
 
«Зачем ты здесь?» – «Зачем?..» – как эхо пронеслось,
Как легкий ветра звук, как дуновенье роз:
– Взгляни… как хорошо… вот здесь… на горном склоне…
 

22 февраля 1912

 
Пора! пора! На свет, на шум столицы
Явиться мне и в рог трубить пора!
И рассыпать с победной колесницы
И золото и груды серебра!
 
 
Пора! пора! Я вышел из темницы!
Я жил, как пес тюремного двора:
Тюремщик-жизнь мне жалкие частицы
Бросала яств… Но я сказал: пора!
 
 
Да, я богат, о жизнь, о проститутка!
Теперь моя уж над тобою шутка
И очередь за мной – бить по лицу!
 
 
Я насмеюсь, натешусь над тобою
И под забор пойду с тобой – к венцу!..
И хохотать ослы придут гурьбою…
 

23 февраля 1912

Стихотворения, посланные в журнал «Русская мысль», 1912[2]2
  Подзаголовок дан составителем. Тексты сообщил А.Л. Соболев.


[Закрыть]

 
Их лепестки, как звук печали нежной.
Их создало искусство женских рук.
Их греза – сад, шумливый и прибрежный,
И золотой весенний солнца круг…
Но вот их быль: покроет неизбежно
Пыль комнаты – моей тоски подруг.
Их выкинут… И вот – на дне оврага
Лежат они, негодная бумага.
 

 
Кто угадал душою смутно
Застенок пытки поминутной
Моей истерзанной мечты?
Кто угадал? Никто. Не ты.
 
 
Кто угадал тоски поэму:
Обетование – измену
Нетленной роковой черты —
Мою любовь? Не ты. Не ты.
 
 
О вечер жизни! Вечер темный!
О свет любви твоей заемный!
Одни в провалах темноты
Цветут безумия цветы.
 

 
Где желаний моих терема?
Где надежды ларец золотой?
Где кольцо? Где невеста сама?
Где волос завиток золотой?
 
 
Истощения мгла облегла
Этот локон волос золотой
И снегами метель замела
Терема и ларец золотой…
 
 
Откопать бы мои терема,
Разыскать бы ларец золотой…
Только кудри мои как зима,
Да и заступ пропал золотой.
 

 
Сияющий, сияющий,
Как сокол в небе, тающий
При солнечных лучах,
С лучом луны встречается
Мой парус и качается
На медленных волнах…
Моя ладья направлена
К Далекой, что прославлена
В таинственных стихах…
Мне светит в даль-пространство
Звезд Божие убранство
В небесных высотах…
 

<7 июля 1912>

 
«В пустынной и темной аллее»
Сентябрьская роза милее
 
 
Роскошных весенних подруг.
Так жизни единственный друг
 
 
Дороже в пустыне несчастья
Друзей беззаботных участья
 
 
В веселых пирах; так мой сон
Светлей, когда я пробужден.
 

5 сентября 1912

 
Я победил тоску заране.
Прекрасных глаз я принял свет.
Таких прекрасных глаз в Коране
Не обещает Магомет.
 
 
И было много сновидений.
И был глубок уставших сон.
Но к пиршеству полночных бдений
Нас возвращал любови стон…
 
 
И снова цвел в лучах заботы
Великий и прекрасный день.
И потому-то, оттого-то
В нас угасали страсть и лень.
 

<1912>

 
Разостлал я невода —
Разорвало невзначай.
В медном чайнике вода
Кипятится, будет чай.
 
 
Лес шумит. И синий дым
От костра, как серпантин,
К небесам летит ночным,
Поборая мглу долин.
 
 
Бьется лодка в берега…
Просится к костру, к теплу?
Месяц показал рога.
Ветер наклонил ветлу.
 

3 января 1913

 
Тоскую я ль в дыму кадильном?..
Дым не кадильный, дым печной
Воображением всесильным
Я превратил в дым неземной…
 
 
Там голоса поют незримо
Молебн хвалебный Небесам…
Не раскрывайте масок, грима —
Не серафимы, – знаю сам.
 
 
Нет! Не Творцу молебн хвалебный
Слагают неба голоса, —
Враждебный крик и голос хлебный
Там проклинают Небеса…
 
 
Но неизбежно и желанно
В тумане неба умирать
И превращать мечты обманной
Дым горький в Божью благодать.
 

12 января 1913

 
Визжит пила. Свистит рубанок.
Дымит труба… И наугад
Мечта идет в страну испанок,
В огонь обманных серенад.
 
 
В стекло озлобленная вьюга
Плюет снегами, застит свет…
Мечта поет под солнцем юга,
Под тонкий говор кастаньет…
 
 
Мечта поет под солнцем юга,
Под тонкий говор кастаньет
О красоте иного круга,
Иной любви, иных планет.
 
 
По золотым всходя ступеням,
Не насладиться до конца
Ни о любви нетленным пеньем,
Ни светлым тернием венца.
 

17 января 1913

 
Неси меня легко и быстро,
Степной скакун, киргизский конь!
Там вдалеке последней искрой
Блеснул, уснул ночной огонь.
 
 
И только лай неугомонный
Киргизских псов сторожевых
Тревожит воздух благовонный
На радость путников ночных.
 
 
Да полновластная царица,
Глядится красная луна
В речные волны, как девица,
Когда пред зеркалом одна.
 
 
Меня легко, как ветер искры,
Неси, неси, киргизский конь!
Глаза киргизки милой быстры, —
Блеснули, скрылись, – ты догонь!
 

Январь 1913

 
Черноозерские[3]3
  Черное Озеро – общественный сад в Казани.


[Закрыть] блудницы!
Вы не блистаете красой,
Но ваши взгляды – крыльев птицы
Великолепный взмах косой!
 
 
Я убежал к богам фонтана,
Где пыль с водой, как два врага,
Соседства мирного обмана
Вот-вот разрушат берега…
 
 
И я слежу из-за фонтана,
Слегка взволнованный тоской,
Как одинокая Гитана
С толпою не слилась людской,
 
 
Но, как перо нарядной птицы,
Назойливо всплывает там,
Где выгибает поясницы
Людские океан столицый
Подобно мартовским котам.
 

<Апрель 1913>

 
Моей таинственной дремоты
Мне не понять. Не уловить
Мечты истонченную нить,
Чтоб ею, светлой, перевить
Слепой судьбы водовороты.
 
 
И тайные дневные боли
По светлом золоте ночей
Не оттого ль потом звончей
В словах моих, в лучах очей?
И песнь тоски не оттого ли?
 
 
Быть может, горние веленья
Услышать нам не суждено,
Чтоб не было побеждено
Слепой судьбы веретено
Сознательною страстью тленья.
 

20 апреля 1913

 
Бродить по мокрым тротуарам,
Воспоминать ночные сны
И отдаваться странным чарам
Сырой, бессолнечной весны;
 
 
Почувствовать струистый холод,
Снежинок полюбить игру
И говорить: «Весна! Я молод».
Шептать: «Весна! Я не умру?»
 
 
Стихи о девушке любимой
Слагать и славить без конца
Свет красоты неодолимой —
Благословение Творца!..
 
 
Так в дуновении унылом
Ветров бессолнечной весны
Мы отдаемся грезам милым,
И наши дни – светлы, ясны!
 

3 мая 1913

 
В разгар алеющего лета,
В аллее тонких тополей,
Ты видел бледного поэта,
Певца оснеженных полей?
 
 
Он грезит о бесплотных девах
И о вершинах снеговых,
О снеговых в полях посевах,
О том, чтоб льду подобить стих.
 
 
Как изнурен он светлым зноем
Веселых полдней! Палачом
Зовет он солнце. Не спокоен
Под радостным его лучом.
 
 
Он сам нежнее снежных статуй,
И хрупкий очерк сгоряча
Не заковать в златые латы
Полуденного палача!
 

14 июля 1913

 
Нет! Кузнецы поют на воле,
А мы, поэты, не вольны.
Поем мы в комнате о поле,
При свете лампы – свет луны!
 
 
Нет! Кузнецы куют железо —
И плуг, и серп, куют мечи,
А мы над рифмой бесполезной
Трудимся, словно палачи!
 
 
Нет! Кузнецы нужны для жизни,
А мы, поэты, не нужны:
Живые – терпим укоризны
И после смерти – всем должны!
 

9 октября 1913

 
Всё стонет от любви
В нетрезвом этом мире:
Слоны и соловьи,
И голый, и в порфире!
 
 
И всё – сплошной обман:
День трудовой, на пире
Бряцание на лире,
Всей жизни балаган!
 
 
И всё – желанье зверя!
И всё – стальной капкан!..
Завидую, кто верит,
Как юный мальчуган!
 

<Октябрь 1913>

 
Во всех концах Твоей вселенной
Блистают в небе купола…
Ты нитью пламенно-нетленной
С моей рукою вдохновенной
Соединил колокола.
 
 
То призываю я к молитве
Душой ленивых и больных,
То воина зову я к битве
И рыбака к его ловитве
И в светлый храм Твой остальных.
 
 
Твоих колоколов повсюду
Серебряные голоса
Звучат… Звонить я долго буду
В колокола. Я не забуду,
Что над землею – небеса.
 

4 декабря 1913

 
Часы стучат… Поэт-отшельник
Сложил стихи и вслух прочел
Про липовый душистый пчельник,
Про золотых работниц – пчел.
Его отец, степенный мельник,
Сказал (когда на счетах счел):
– А ну, мой сын! Не будь бездельник,
На мельнице будь в понедельник!
 

1913

 
Колокола церквей певучи в Чебоксарах,
И взгляды девушек так чисты и нежны,
В головках крохотных есть много мыслей старых,
Смешных в наш век, – но мы их извинить должны
В виду прекрасных глаз, и алых губ, и пары
Густых и длинных кос. Все девушки – княжны!
Как ветреный поэт я красоту прославлю:
Убавлю кое-что и многое прибавлю.
 

1913

 
Весь этот день стучали топоры
И молоток звучал. Благоухала
Весна. И я, усталый от жары,
Любовник грез, заснул. И все звучала
Песнь молотка… Вдруг тяжелей горы,
Сильней громов моя душа упала.
Казалось мне: последний вбили гвоздь
В мой гроб, земли могильной бросив горсть.
 

1913