Текст книги "Белый человек"

Она и вчера не ночевала дома, но заранее об этом не предупредила, так что Глеб ждал ее до последнего и все больше обижался, потому что мог провести это время куда приятнее.

Когда Снежана ненадолго зашла домой, вернувшись от старосты, и сказала, что ей опять нужно уйти и сегодня он остается за главного, в животе Глеба как будто распустился прекрасный цветок. Желание завладело им, и перед внутренним взглядом калейдоскопом побежали страстные образы. Он помылся, тщательно побрился и вышел из дому.

Разыскать Евгения не составляло труда. Несмотря на то, что убийство этой шлюшки утром поставило Приют с ног на голову, к обеду все более-менее пришли в себя и занимались своими делами, хотя и дрожали от возбуждения и гудели, как рой растревоженных пчел. Евгений играл в местном оркестрике, и они готовились к выступлению вечером в местном кабаке, репетировали мелодии позаунывнее в местной школе.

Глеб проскользнул в актовый зал и сел в заднем ряду. На репетицию забрели еще несколько человек, но никто не слушал: шептались о событиях дня. Для Глеба, наоборот, события дня ничего не значили, его больше занимало то, что может случиться вечером. Он пожирал глазами Евгения, который медленно вышагивал по сцене с инструментом. Евгений играл на трубе и весь раскраснелся от усилия. Это зрелище завораживало Глеба. Для него оно служило обещанием.

Евгений увидел Глеба и подмигнул ему. Тот расплылся в улыбке. Остальные участники оркестра если что и подозревали, то не подавали виду. Вообще, на них можно положиться: они часто прикрывали Евгения перед женой. Может, все они были педиками. Да, скорее всего – он видел, как они на него смотрят. Но так же они смотрели на Евгения. Любовники часто изводили друг друга ревностью и поминали остальных музыкантов. Всех, кроме Василя, гитариста, – Вериного дружка.

Когда отыграли, запыхавшийся Евгений спустился к Глебу и пожал руку.

– Сегодня у меня, – промурлыкал Глеб.

Евгений как-то неуверенно улыбнулся.

– Сегодня?.. Тут такие дела…

– Какие дела? – переспросил Глеб, чувствуя, как по сердцу бежит трещина.

– Ну как какие! Лилия, староста, Пейл Арсин…

– Плевать! В кои-то веки удается получить в распоряжение кровать, а не подставлять зад холодному ветру, – прошептал Глеб со злобой.

– Ты животное, – сказал Евгений.

– О, еще какое!

– А что я жене скажу? – сказал Евгений с легкой улыбкой, как человек, который просит, чтобы ему разрешили сделать то, что он хочет. От этого трещина на сердце Глеба остановилась и обернулась вспять.

– Скажешь, что вы с ребятами будете всю ночь репетировать похоронные марши. Ночь – отличное время для этого, ты не находишь? Ребята тебя прикроют, если что.

Евгений улыбнулся, пожал плечами и покачал головой.

* * *

– У меня это все никак не идет из головы, – сказал Евгений, выскальзывая на смятой кровати из объятий Глеба.

– Что? – сонно пробормотал Глеб.

Евгений сел на кровати, пытаясь в темноте найти, куда забросил свои вещи.

– Я не понимаю такой страсти. Это как же надо хотеть кого-то, чтобы убить!

– Может, это не из-за страсти.

– А из-за чего? Все убийства – из-за страсти.

– Ты романтик, Женя. Просто кто-то ненавидит женщин, как мы.

– Я не ненавижу женщин. Просто с ними все не так. Я их не чувствую.

– А я ненавижу. И больше всех – твою жену. Так бы и убил ее.

– Перестань! – хохотнул Евгений. – Она хорошая.

– Лучше, чем я? – Глеб подполз к Евгению и положил ему голову на колени.

– Нет, что ты, нет никого лучше тебя, – мягко сказал Евгений и погладил юношу по голове.

– Почему тогда не уйдешь от нее?

– А на кого я ее оставлю? Она же не работает. И мы все равно не сможем встречаться открыто. Она нужна тебе так же, как и мне. Она как омела, под которой мы целуемся, – прикрывает нас.

– Гребаный Приют, – сказал Глеб. – Гребаный Пейл Арсин.

– Думаешь, это он убил Лилию?

– Не знаю, вряд ли. Но он – тот еще кобель. Как и этот ваш Василь. Меня бесит, что он подкатывает к моей мамке. Ей вроде нравится, но представь, каково мне будет, если у меня появится новый белый папочка? Может, она прямо сейчас с ним. Не хочу об этом думать. А еще он зазнайка, и это тоже меня бесит. Он смотрит на меня, как на говно. Однажды он со мной повел разговор о том, что понимает, каково это – быть не таким, как все! Да пошел он в жопу! Я, может, и педик, зато не урод. Кто знает, что там у него, в его белой башке. Да какая разница! Чем больше женщин умрет, тем лучше. И еще бы женушку твою кто прихватил.

– Не говори так, прошу. И ведь твоя мама – тоже женщина.

– Мама – это другое. Но если она умрет, я не расстроюсь. Лишь бы ты был рядом и утешил меня.

Евгений чмокнул Глеба в лоб.

– В тебе кричит юношеский максимализм. За это я тебя и люблю.

– А когда я стану старым, разлюбишь?

– Не говори глупостей.

Евгений поцеловал Глеба. Домой он вернулся позже, чем рассчитывал.

III. Компания

Зачем человеку нужна компания? Почему в одиночестве он тоскует и бросается на стены, как бешеная собака? Почему старается заглушить тишину фальшивым пением, бессмысленными фразами, обрывками мыслей?

Потому что окружающий мир – это враждебная среда, темный коридор в неизвестном доме, где нет дверей и всюду только дверные проемы, провалы в пустоту в сырых стенах. Скрипучий пол выдает тебя с головой и оповещает того, кто ждет тебя в темноте. Вокруг сыро и пахнет мокрым деревом. Воздух затхлый. Думаешь о погребе, червях и гроздьях грибов. Грибы – болезненно-яркие и растут из одной точки, больше похожие на волосы, тянущиеся из бородавки. Живот сводит и тебя тянет по малой нужде.

Вдвоем брести в неизвестность гораздо легче, можно что-то шепнуть и надеяться на ответ. И даже если неведомое чудовище бросится на тебя из темноты, есть шанс, что вместе вы сможете его одолеть. Но я знаю: ты пытаешься убедить себя в этом. И ты знаешь об этом. Под поверхностным слоем долга – тонким, как запястье школьницы, тонким, как бледная кожа старой девы, – щедрая жировая прослойка эгоизма. Кто-то другой нужен тебе не для того, чтобы разделить с ним твой страх, не для совместной охоты или дружного бегства. Нет, он нужен тебе для чего-то совсем другого!

Другой нужен тебе, чтобы им прикрыться.

Ты надеешься, что сможешь откупиться им, выторговать себе жизнь ценой его жизни.

* * *

Пейл Арсин сидел на скамье в маленькой камере, которая пустовала в участке городового уже много-много лет. Наверное, не все жители Приюта знали, что такая камера вообще есть. Приют, маленький городишко на краю света, где все друг друга знают, никогда не сталкивался с серьезными преступлениями. Иной раз кто-то затевал драку по пьяни или из-за любви (причины можно не разводить, если признать любовь опьянением), но серьезными правонарушениями это не назовешь. Когда-то давно, правда, говорят, на садовника Ефима нашло затмение, и он погнался с серпом за своим братом. Ту историю уже никто толком и не помнит. Ефиму недавно перевалило за сто, а брат его давным-давно умер. Теперь в городе происходило что-то исключительное, чего никогда не бывало, и это требовало принципиального иного подхода, а какого – Руслан не знал. Он смекнул, что самое правильное – изолировать Пейла. Не для того, чтобы ограничить его свободу, – а чтобы оградить его от возможных новых покушений. Поэтому он привел Пейла в камеру, которую до этого использовал как кладовку. Пейл не стал сопротивляться и сидел теперь там, среди смешного хлама: старых удочек, каких-то ящиков и потертых сапог.

Руслан никак не ожидал, что староста попытается убить Пейла. С тех пор, как Григорий рассказал ему о смерти дочери, городовой будто погрузился в полусон и плыл по кошмару, как лист по реке, сам не зная, куда этот кошмар его выведет. Старосту отвезли домой, но Руслан решил туда не ехать, чтобы не встречаться с Анастасией. Он не хотел наблюдать ужасные сцены и не нашел ничего лучше, как под предлогом ареста Пейла высадиться вместе с ним около участка и спрятаться там. По идее, он должен был ехать на место убийства, но городовой решительно не понимал, чем может быть там полезен. Умерла значит умерла – и все такое прочее. Тем более, на месте этот выскочка Анатоль. Он-то уже точно все разглядел и запомнил. Достаточно будет его пересказа. Надо просто подождать, и все решится само собой. Пейл – вот его забота. Главный подозреваемый. Вдруг кто-то устроит еще одно нападение на чужака? Ведь не зря говорят, что все полетело коту под хвост, когда он здесь появился. Второй год урожая нет… А теперь еще и убийство!

– Ну и что мне с тобой делать, голубчик? – вздохнул Руслан после долгого молчания. Он сел на край стола, и угол впился ему в зад.

– Отпустить, – Пейл улыбнулся, демонстрируя свои знаменитые ямочки на щеках. Разделенный на полоски решеткой камеры, он выглядел еще внушительнее – будто выше ростом.

– А если сейчас Анатоль и компания принесут клок белых волос с тела убитой?

Пейл пожал плечами:

– Не принесут, я же никого не убивал.

– Любой убийца так бы сказал.

– Это правда, – кивнул Пейл. – Послушай, Руслан, я вот о чем думаю. Раз мы с тобой здесь сидим и, видимо, просидим еще долго… – Пейл сложил пальцы в замок и похрустел суставами. – Тебе никогда не приходила в голову мысль, что мое появление здесь развязало вам руки?

– В каком этом смысле?

– Ну, вы жили тут – тихо, мирно, никого не трогали. Все друг друга знают, все – как на ладони. Вы жили, а в вас прорастали зернышки маленьких обид. Тот не так посмотрел, эта не так сказала. Обиды росли и выросли в уродливые деревья. Такие жуткие, какие представляешь, когда читаешь сказки в детстве: с большими корнями и кривыми ветками.

– Образно, – сказал Руслан.

– А потом на этих деревьях выросли отвратительные плоды, похожие на прыщи или гнойные нарывы. Они вот-вот бы прорвались, а потом – как удачно! – появился чужак. И этот чужак – как палец, который надавил на эти плоды. Они брызнули и разлились гноем. Понимаешь, о чем я?

– Не совсем.

– Я о том, что с появлением Пейла Арсина Приют превратился в Страну Делай-Что-Пожелаешь. Я удивлен, что это случилось только сейчас. Я думал, вы вцепитесь мне в глотку раньше.

– Раз ты такой умный, – огрызнулся Руслан, – отчего же не ушел? Зачем дожидался травли, если предчувствовал?

– Да потому что куда бы я ни пошел, всюду одно и то же. Посмотри на меня, – Пейл поднялся и едва не стукнулся головой о потолок, – я не такой, как вы. Куда я ни прихожу, везде все по одному сценарию. Я устал бегать. Честное слово, Руслан, если меня здесь линчуют, я буду рад. Я давным-давно понял, что меня однажды затравят, как зайца. Зайца-беляка – оценишь шутку?

Руслан невесело улыбнулся.

– Не говори так! – в участок решительно вошла Вера.

До этого она робела и подслушивала под дверью, но сейчас наконец собралась с силами.

– Вера! – вздрогнул Руслан.

Пейл подошел к решетке, взялся за прутья и заинтересованно посмотрел на девушку.

– Руслан, могу я поговорить с Пейлом наедине?

Городовой растерянно посмотрел сначала на Веру, потом на Пейла. Пожал плечами, взял со стола трубку и вышел. Он рад был остаться наедине со своими тревогами и ругал себя за то, что завязал бессмысленный разговор с чужаком.

Когда Руслан вышел, Вера близко подошла к решетке, отделявшей ее от Пейла, и взялась за прутья со своей стороны. Во всей ее позе было заметно стремление к Пейлу, драматически разбивающееся о решетку, запрещающую объятия.

– Пейл, зачем ты это делаешь?

– Делаю что? Я ни в чем не виноват.

– Я знаю! И все это знают. Тебя выпустят, когда во всем разберутся. Я не об этом!

Пейл удивленно поднял брови, но в глазах заблестели искорки веселья:

– А о чем же тогда?

– О ней! О Снежане! Почему с ней? Она же… она же… – Вера смешалась, подыскивая слово, всхлипнула несколько раз и выпалила: – старая!

– Странно! – усмехнулся Пейл. – Когда мы с тобой говорили в прошлый раз, ты мне сказала, чтобы я жил своей жизнью. Это я и пытался делать, пока весь ваш сумасшедший городок не высыпал утром под мою дверь. Потом меня заперли здесь. А сейчас ты приходишь сюда и критикуешь то, как я выбираю женщин. Что от тебя слышать как-то странно. – Пейл выразительно поднял бровь.

Щеки Веры вспыхнули. Она отпустила прутья решетки и отошла в сторону.

– Пейл, зачем ты так? Ты же знаешь, как мне тяжело!

– Мне тоже было тяжело. Я думал, ты останешься со мной. Но ты выбрала другого. Я отнесся к твоему выбору с уважением и не донимал тебя, хотя ты разбила мне сердце.

– Я не могла. Я обещала Василю… – Вера повернулась спиной к Пейлу, обхватила себя руками, а потом вдруг резко обернулась. – Ты мстишь мне, да? Зачем ты мне мстишь? Что я тебе сделала?

– Мне незачем тебе мстить, – сказал Пейл и осекся. – Вера, мы говорим банальности. Мы же уже все обсудили. Сейчас не время и не место для этого.

– Ты прогоняешь меня?

– Я просто хочу выйти отсюда. Хорошо бы с головой на плечах. Но можно и по частям. Выйду – если выйду – тогда поговорим.

– А нам есть о чем говорить?

– Ты же пришла, значит есть. Но, честно говоря, я не хочу все начинать сначала. Ты опять будешь метаться от Василя ко мне, от меня к Василю. Из этого ничего хорошего не получится. У меня есть Снежана, мне хорошо с ней, так что можешь считать, мы уже поговорили. Твои чувства понять легко. Твой интерес ко мне проявился вновь, потому что ты увидела меня с другой.

– У нее же ребенок есть! Он немногим младше тебя! – голос Веры дрожал.

– И что? Я всегда хотел стать отцом, – сказал Пейл.

– Ненавижу тебя! Надеюсь, они тебя повесят! Тебя и твою шлюху! – выплюнула Вера и в слезах бросилась к выходу. Расстроенная девушка так хлопнула дверью, что та едва не соскочила с петель.

Пейл надул щеки и выдохнул, выражая негодование.

Несколько минут спустя в участок проскользнул Руслан. Он выглядел смущенным, озадаченным и заинтересованным одновременно.

– Да, Пейл, – протянул он, – умеешь ты обращаться с дамами. Не зря про тебя брешут.

– Это наше личное дело, господин городовой. Я не хочу об этом говорить, – ощетинился Пейл.

– Не переживай, я не люблю копаться в чужом белье. Я, собственно, зашел оповестить тебя о приходе нового гостя. Побуду твоим секретарем, так и быть. Эй, Стас, заходи!

В комнату вошел учитель Станислав. Это был худой, высокий и еще достаточно молодой человек. Лицо отличалось болезненной белизной. Бледность подчеркивала неопрятная черная борода клинышком. Под глазами – большие черные круги. Из-за старых крупных очков в роговой оправе глаза казались совсем крошечными. Вся его фигура производила впечатление суетливости и нервозности. Казалось, он долго-долго не спал, потому что в нем завелась какая-то тревожная мысль и источила его, как червь – яблоко.

Станислав неуверенно улыбнулся и энергичным шагом – что плохо вязалось с его тщедушной фигурой – подошел к камере.

Пейл успел сесть на железную полку, заменявшую в камере кровать, – для этого пришлось сбросить на пол часть хлама. Увидев учителя, чужак поднялся и махнул ему рукой.

– Учитель, какая честь! Чем обязан?

Станислав покосился на Руслана – в этот раз городовой никуда выходить на стал и застыл на краю стола, весь обратившись в слух.

– Пейл, – начал учитель, – Пейл, я пришел сюда выразить вам свою поддержку.

– Спасибо! Надеюсь, это не помешало вашим занятиям?

– Сегодня все полетело к черту, мы отпустили детей по домам. Это неслыханное событие, все напуганы. Лучше детям побыть с родителями.

– Родителей тоже отпустили по домам? Если да, то этак у вас все производство встанет. Зима не за горами, есть ведь будет нечего. Эмиссаров-то давно нет.

Станислав нервно дернул щекой – это у него заменяло улыбку.

– Я пришел только, чтобы сказать: я всецело вас поддерживаю. Во всем. – Тут лицо учителя перекосило – Пейл не сразу понял, что тот ему подмигнул. – Я восхищаюсь тем, что вы делаете. Я помню то, о чем вы мне тогда говорили. Я все понял.

Пейл прищурился, внимательно посмотрел на учителя.

– Лиля ведь была вашей ученицей? – спросил Пейл.

Руслан подозрительно заерзал.

– Да, несколько лет назад, – сказал Станислав.

– Что вы о ней думаете?

Станислав как-то по-особенному взглянул на Пейла, будто искал двойное дно в его вопросе. Он молча отвернулся от решетки и прошел мимо Руслана к двери.

– Это была одаренная девочка, – сказал учитель с порога. – Очень одаренная. Только она потерялась и уже не найдется.

Когда учитель вышел, Пейл и Руслан посмотрели друг на друга.

– О чем вы сейчас поговорили? – спросил Руслан. В голосе скрипели тревога и подозрение.

– Видимо, каждый о своем, – ответил Пейл.

Новые гости пришли, когда солнце начало садиться. Пейл и Руслан услышали гул множества голосов. Толпа людей, даже если ведет себя чинно, все равно похожа на растревоженный осиный рой: дрожащие нервы из одного выдавят кашель, из другого смешок, из третьего – неясное бормотание. Пейл не раз сталкивался с толпой и мыслил ее единой злой волей. Всегда оказывалось, что сумма слагаемых меньше всего, из чего она складывалась: в толпе меньше жалости, меньше здравого смысла и меньше любви к ближнему, чем у отдельно взятого участника людского сборища. Чужак примерно представлял, что произойдет дальше. Обычно подобные представления состоят из трех действий. Первое действие Пейл называл про себя «расстановкой сил»: толпа захватывает территорию, распространяется по ней, окружает объект травли будто река, прорвавшая дамбу. Второе действие, «знакомство»: толпа превращается в огромный нос, который обнюхивает жертву и пытается определить, исходит ли от нее запах страха. Важным моментом в этом действии является «посольство» – несколько обвинителей, самых голосистых кликуш из толпы. Обычно это дородные дамы или женоподобные мужчины с пронзительными голосами. И в зависимости от того, как жертва проявит себя во втором действии, толпа переходила (или чудом не переходила) к самому сладкому, к третьему действию – к «Расправе».

Пейл оказался прав: все разыгралось, как по написанному – как и в множестве других мест, где его больше нет.

Первыми в участок ввалились безликие мужички – такие всегда откуда-то берутся, если запахнет расправой. Невзрачные, одинаковые лица, все сплошь в головных уборах – кто в мятых кепках, похожих на раздавленную булочку, кто в шляпах, хотя на улице жарко, светит солнце и приятно подставить лицо под теплые солнечные лучи. Эти люди, казалось, боялись солнца и старались спрятать лица в тени – то ли от того, что на душе всегда было темно, то ли для того, чтобы стереть индивидуальность.

За мужичками проковыляли старухи, завернутые в какие-то серые тряпки – все сплошь с гримасами отвращения на лице. Наверное, они думали, что опущенные до иссохших грудей уголки губ сообщат им важный вид.

После старух в участок друг за другом вошли Анастасия, жена старосты, их сын Антон и сам староста. Увидев последнего, Пейл понял, что без третьего действия сегодня не обойдется. Старый, потертый чемодан в здоровой руке старосты выглядел подозрительно.

Эти трое представляли собой будто бы три стороны человеческой натуры. Анастасия надела на себя маску Страсти. Женщина, обычно тщательно следившая за своим внешним видом, пребывала в полном беспорядке: юбка и блузка на ней измялись и перепачкались, колготки порвались, зато лицо пылало огнем. С таким лицом религиозные фанатики идут умирать или убивать за веру, только очевидно было, что Анастасия умирать не собирается.

Ее сын казался воплощенной Трусостью. Он дрожал всем телом и ни на чем не мог остановить взгляд. Его глаза обстреливали помещение и били по углу, в котором разместился Пейл, но все время мазали: мальчик боялся встретиться взглядом с мнимым убийцей, несмотря на притяжение зла, которое сегодня символизировал Пейл.

Староста играл роль Боли. По его перекошенному лицу, по тяжелой походке, по какому-то неприятному излому всего тела читалось, что этот человек в одночасье поломался. Самым страшным в его облике были глаза – пустые, рыбьи, ничего не выражающие. Пейл невольно содрогнулся, встретившись взглядом с Григорием. Это были уже не человеческие глаза, а глаза куклы. Если этот начнет что-то делать, то не остановится и дойдет до конца – как пуля, вылетевшая из дула пистолета.

Толпа закончила первое действие, заполнив все пространство участка, и Пейл нахмурился. Сейчас начнется второй акт, от которого зависит его жизнь.

Первой ожидаемо заголосила Анастасия, но направила свой гнев, к удивлению, в другое русло: сцепилась с Русланом.

– Ты чего моего мужа бросил? Зачем спрятал его убийцу? Ты его покрываешь, да? Ты с ним заодно, что ли?

Анастасия уперла руки в бока в классической позе силы и превосходства. Под таким напором Руслан съежился и вжался в свой стол, пытаясь претвориться бессловесным деревом.

– Я с тобой говорю, а? – не унималась Анастасия. Женщина нависла над городовым и замахнулась для удара.

Пока «посольство» не продемонстрировало силу, нужно взять ситуацию в свои руки. Пейл встал в своей коморке, выпрямился во весь свой рост, схватился за прутья и гаркнул:

– Хватит!

Анастасия дернулась, резко обернулась, взгляд ее остановился на Пейле, глаза сузились.

– Ты сюда не из-за него пришла, а из-за меня. Вот и говори со мной.

Анастасия подошла к клетке. Несколько секунд презрительно сверлила Пейла глазами, а потом смачно плюнула в него. Промахнулась: слюна вспенилась на железном пруте.

– Убийца! – заклеймила Анастасия Пейла. По толпе прошел возбужденный шепот.

Пейл раздумывал, как поступить. Если он сейчас добродушно улыбнется, заговорит, выскажет сочувствие, коллективный нос различит нотки страха. И тогда толпа радостно разверзнет свою исполинскую пасть и сожрет его. Он может промолчать и попытаться изобразить из себя святого: хлопать глазами и сносить все оскорбления. Только толпа поймет это как ту же трусость.

Пейл усмехнулся и сказал:

– Как же вы все меня достали! – сказал Пейл, вкладывая в слова всю свою ненависть, весь накопившийся яд. – Ты – жирная корова, а твой муж – тупой осел. Он и с членом обращается так же, как с пистолетом. Оно и видно: вон вы каких дегенератов нарожали. Дочь – шлюха, сынок – трус. Вон как дрожит, как лист на ветру.

Никто не ожидал таких слов. Слова Пейла подействовали на людей, как яростный холодный ветер, что прижимает траву к земле и студит ее. Некоторые старухи и мужички, окружавшие посольство, даже немного попятились.

– Тупицы! Какие же вы тупицы! Вы думаете, что если я не такой, как вы, если у меня другой цвет кожи, другой цвет волос, у меня мозги устроены как-то иначе, не так, как у вас? Может, и дерьмо у меня белое? Ха! На самом деле вы правы! Видимо, я действительно не такой, как вы – гораздо умнее вас. Потому что я-то понимаю, каким дураком должен быть чужак, который совершит преступление в городе, где в принципе не совершают преступлений! Интересно, на кого подумают первым?

Люди потрясенно молчали. Несколько человек беспомощно переглянулись. Даже воинственная Анастасия как-то сжалась и подрастеряла пыл.

Но тут из задних рядов какой-то мужичонка прошипел:

– Убийца сказал бы то же самое!

Довод был принят одобрительно, и толпа выдохнула.

– А то, что я провел ночь с женщиной, которая может это подтвердить, вам ни о чем не говорит? Вы слышали такое слово «алиби»? Выметайтесь отсюда! Только зайдите по дороге в библиотеку, уточните значение этого слова.

Одна бабуля раскашлялась – вот и весь ответ, который получил Пейл. Но атмосфера в помещении значительно разрядилась. Люди переглядывались и жали плечами. Никто не знал, что сказать дальше. Поглядывали на старосту, но тот помалкивал. Руслан, почувствовав общее замешательство, спохватился и замахал руками:

– Да-да, нечего тут толпиться. У вас что, дел нет? Расходимся! Мы с Григорием сами здесь разберемся. А ты, Григорий, чего пришел? Тебе надо руку лечить! Как рука?

Люди нехотя послушались и вяло потянулись к выходу. Кто-то хотел остаться, но общий порыв увлек всех – точно так же, как заставил всех сюда прийти. Злой мужичонка не унимался и шипел, что Пейл все подстроил, но его уже никто не слушал. Кто-то угукал, но не задерживался. Пейлу удалось пристыдить людей, а стыд отрезвляет. Они пришли судить, а осудили их.

Староста и его семья все не уходили. Руслан вопросительно посмотрел на них. Григорий сделал неопределенный жест перевязанной рукой – чемодан он по-прежнему держал здоровой рукой – и сказал жене:

– Настя, уводи Антоху. Я остаюсь.

И по его тону все присутствовавшие поняли: быть беде.