Текст книги "Зона обетованная"

Мы с майором двинулись к выходу. Сильно заскрипела, а затем оглушительно хлопнула входная дверь, и мы вышли на высокое полузанесенное снегом крыльцо. Лицо обожгло легким морозцем. Ветра не было, и меня, привыкшего за последние дни к ни на минуту не прекращающимся сотрясениям и завываниям окрестных пространств, плотно забитых стремительно несущимся снегом, вдруг почти испугали оглушительная бесконечная тишина, темное, с прорезающимися звездами небо и ощущение одиночества и затерянности в этой бескрайней ночи на самом краю света.

* * *

Майор, кажется, догадался, что творится у меня на душе, и с неожиданным участием в голосе спросил:

– Не боишься, Андреев?

Я стряхнул с себя оцепенение и тихо спросил:

– Чего?

– Всего, Андреев, всего, – мгновенно ответил майор, словно заранее знал, как я прореагирую на его вопрос. Закурив сигарету и глубоко затянувшись, он, подняв голову, пристально посмотрел мне в лицо.

– Всего – это почти ничего, – ответил я с дурацкой многозначительностью и с не менее дурацким апломбом добавил: – Если вы хотите мне что-то сказать, говорите конкретно. И мне понятнее, и вам короче.

– Короче, говоришь? – хмыкнул майор. – Не отдал бы ты, дорогой товарищ, все свои экспедиционные финансы, чтобы я говорил, не останавливаясь, до самого твоего отлета. К сожалению, начисто лишен такой благоприятной для тебя возможности. Во-первых, сам столько не знаю. Во-вторых – все тебе знать пока не полагается. Во избежание.

– Во избежание чего? – не выдержал я, хотя несколько секунд назад зарекся произнести всуе хоть одно лишнее слово.

– Ну, скажем, неприятностей, – снова хмыкнул майор. – Скажем точнее – больших неприятностей. Очень больших.

– Нас учили, что чем больше информации, тем точнее вывод, – возразил я.

– А нас учили, что обилие информации так же вредно, как и ее недостаток.

– Слишком разные у нас профессиональные подходы к действительности.

– Это у тебя к действительности. А у меня – к возможной действительности. Действительности со многими вариантами. Хочешь, один подкину?

Я пожал плечами, но майор, смотревший в это время в сторону, не заметил моего строптивого жеста.

– Женщина, которую вы с Птицыным так упорно разыскиваете, подалась вместе с Омельченко приблизительно в тот же район, куда через несколько часов отправишься ты.

Теперь уже, не выдержав, хмыкнул и я.

– Считаешь, фантастика? – живо спросил майор. – Почему?

– Фантастика в квадрате, – буркнул я, еле сдерживая неожиданное раздражение. – Кстати, эту же самую гипотезу два дня назад в несколько иной интерпретации мне изложил мой подсобный рабочий Кошкин. Что, естественно, говорит о ее качестве. Захвачена в качестве заложницы.

– Не слабо, – согласился майор. – Раньше что-то не замечал, чтобы Кошкину такие гипотезы в проспиртованные мозги заскакивали. Пожалуй, стоит поинтересоваться, что его вдохновило? А как вы со следопытом к этой идейке отнеслись?

– Отрицательно.

Я помолчал и, решив, что в связи с предстоящим в ближайшее время вылетом, терять мне особенно нечего, рискнул изложить майору все, что думаю о его действиях в отношении исчезнувших Омельченко и Ирины.

– И вообще… – Собрался с силами и, глядя в глаза внимательно смотрящему на меня майору, выдал: – Птицын правильно сказал – не с той стороны вы заехали. А мне почему-то кажется, что вы не просто ошибаетесь, а ошибаетесь с какой-то целью. Не такой Омельченко дурак. Я имею в виду и Хлесткина, и карабин, и все остальное. Ежу понятно, что его подставили. А потом на побег спровоцировали. И на все остальное. Взрывчатка, гранаты – дурь сплошная! Поскольку во всем этом вы принимали непосредственное участие и поскольку вы, извините, совсем не дурак, значит, все это с целью. Непонятно только с какой. И еще непонятно, чья она, эта цель? Ваша или кого-то другого?

Майор еще раз глубоко затянулся и далеко отшвырнул окурок. После этого он довольно крепко хлопнул меня ладонью по спине и с явно деланым оживлением сказал:

– Спасибо, что дураком не считаешь. А то ведь некоторые как рассуждают? Раз в такой дыре перед самой пенсией застрял, значит, или вовсе без царя в голове, или наказание, чтобы другим неповадно было. Ну а раз не дурак, за основу возьмем второе. Понял?

Меня хватило только на то, чтобы пожать плечами.

– Все это мне за тот тарарам, который здесь два года назад случился. Лихо случился. До сих пор аукается кстати и некстати. До сих пор у определенного контингента здешних и нездешних граждан ушки на макушке – раз не отыскали, значит, находятся же они где-то, эти почти три пуда золотишка. Находятся, находятся. А если находятся, значит, рано или поздно и он объявится…

Майор замолчал.

Я не выдержал и дернулся:

– Кто?

– А хотя бы и ты.

– Поздравляю. Да я об этом золоте еще несколько дней назад понятия не имел.

– Это ты говоришь. А контингент, скорее всего, так не считает.

– Наплевать мне, как они считают.

– А вот это уже речь не мужа, а мальчишки, которому слюни девать некуда. Действительность надо учитывать. Видишь, как она тебя закрутила? Теперь плюйся, не плюйся…

Он снова замолчал, и я, сознавая его правоту и желая – раз уж он случился, этот разговор, – вытянуть из главного местного милиционера как можно больше информации для последующих одиноких размышлений, и не зная, с чего начать, решил продолжить тему, с которой он сам начал несколько минут назад:

– Вы действительно получили на меня какую-то характеристику?

– Это я больше для твоего подчиненного, чтобы не перехватывал инициативу. Не смотри, что он весь вроде как на ладони. Чувствую, донышко имеется. Не исключено – двойное. А вообще получил: такой-то действительно находится в командировке, в таком-то месте, с такого-то числа. А вот ты это или не ты – пришлось делать выводы самому.

– Как это – я или не я? Документы и все остальное…

– Документы при нынешнем бардаке вообще не проблема. А все остальное… Все остальное, Андреев, пока не поймешь, в чью пользу. Но что не очень в твою, уже прорисовывается.

Заметив, что я собираюсь что-то сказать, он остановил меня:

– Помолчи! Послушай, что тебе «не дурак» скажет. Намного лучше тебя разбирающийся в местной обстановке. И вообще – 23 года в органах. В том числе в областных! Когда вся эта каша заварилась, лично в составе комиссии тут землю носом рыл. Да так и остался. И звездочку потерял, и перспективы дальнейшего продвижения. Помолчи, говорю! – почти крикнул он, хотя я всего-навсего переступил с ноги на ногу. – Думаешь, не охота мне этот узелок развязать?! Не отрицаю, что по личным мотивам в первую очередь. Теперь бы узнать – кто?

– Как кто? – не выдержал я. – Разве не он?

– Кто?

– Башка!

– Наслушался. Башка! Башка, конечно, фигура в этом деле немаленькая. Исполнитель экстра, искать да искать. Нет, Андреев, тут не Башка. Тут мозги совсем другого уровня. Он Башке все на блюдечке выложил. Тому только бежать да стрелять оставалось. А такие, как Башка, за мечтою и за запахом тайги не бегают. Твердо знал – куда, как и зачем. До минуты все рассчитано было. Встретить его должны были и золотишко принять. Что, по-твоему, в последний момент им вот это могло сунуть? – и он поднес мне под нос кукиш.

Я сделал вид, что задумался, а потом, словно отыскав решение, тихо сказал:

– Имеете в виду непредвиденный случай?

– Вот именно, непредвиденный. Непросчитанный, с неба свалившийся. Скажи, мог он предвидеть, что твой начальник с базы уйдет, бабу там хромую, беспомощную, да еще, говорят, очень красивую, оставит? Или что у них лодку унесет? Что Омельченко со своим псом на помощь рванет? Что погода, как проститутка, в последний момент динамо скрутит? Что мы на месте окажемся чуть ли не через час после того, как Башку приложили? Еще перечислять?

– И какой из этого вывод?

– Там золотишко. Не вывез он его. Сто процентов – там осталось.

– Два года прошло. Тысячу и один раз возможность была.

– Не было этой возможности. Не было! Знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что он сам не знает, где оно находится и что произошло за те несколько часов, которые спутали ему, да и нам все карты.

– Не боитесь, что он вас, в конечном счете, переиграет? Может, лучше на помощь позвать? Из Москвы или из области. Объясните, что прорезалось что-то, надежда появилась.

Он снова поднес мне под нос кукиш. Этот его жест начал мне надоедать. Но разговор настолько увлек меня, что я решил не обращать внимания на эмоции своего собеседника и дослушать все до конца с предельным вниманием.

– Вот им! Они, конечно, мигом, лишь бы запахло. Всем Управлением заявятся. Такого зверя выявить, да еще, даст бог, с золотишком. Премии, награды, шум на всю страну. А мне в лучшем случае благодарность за бдительность. Да и той не будет. Омельченко с моего кабинета деру дал? Вот и припаяют выговор за халатность. И все дела, Андреев.

– Насколько я понимаю, вы специально предоставили Омельченко такую возможность.

– Это уже другой разговор. В подробности пока вдаваться не будем. Я эту игру сам сыграю.

Майор понизил голос до шепота и даже показательно оглянулся.

Все неуютнее и неуютнее становилось мне во время этого разговора. С чего бы это так разоткровенничался со мной руководитель местной милиции? Не принимает ли он меня за кого-то другого? За кого? Нет, ерунда! Скорее всего, отвел для меня в своей игре какую-то роль и теперь хочет уговорить принять в ней участие в качестве шестерки. А уж это, извините!

Майор словно догадался, о чем я лихорадочно размышляю.

– Что, Андреев, слишком много информации и слишком много неизвестных?

– Информации не особенно густо, а неизвестных, действительно…

– С чего бы этот майор турусы на колесах развел, отдохнуть перед дальней дорогой не дает? Так?

– Это тоже.

– Потерпи. Если мы по первому вопросу взаимопонимания достигнем, то можешь задавать остальные. Что могу – проинформирую. Нам с тобой сейчас необходимо только на полном доверии.

– Нам? При чем тут вообще я?

– Отвечаю. Я тут крепко подумал и понял, что без твоей помощи мне это дело сковырнуть трудновато будет. Помолчи. Объясню, тогда будешь возражать. Ты думаешь, с чего тут сейчас вся эта катавасия закрутилась? Взрывчатка, Хлесткин, мадам ваша?

– Кстати, о ней…

– Подожди, о ней тоже разговор будет. Так вот – из-за тебя, дорогой мой, только из-за тебя и не из-за кого иначе. Как только слух прошел, что ты в ближайшее время прибываешь, а затем на Глухую намерен, сразу все сдвинулось с мертвой точки. Взрывчатка пропала, потом Хлесткин, потом Омельченко. Чуешь цепочку?

– Чую, только я тут при чем?

– При том, что некто решил – за золотишком ты прибыл, за золотишком.

– Я?! В поселке все наперечет. Неужели вы за четыре года этого «некто» не вычислили?

– Давай сперва по первому вопросу договоримся, а потом дальше рассуждать будем насчет вычислений и поисков. Тут что у нас получается? Ждали-то не тебя, Арсения Павловича. О нем слух шел – прибывает. И вдруг ты, и прямо к Омельченко. Понимаешь, какая ситуация?

– Ни черта не понимаю.

– И я тоже так считаю. Значит, ты или козырь в рукаве, или тот самый непредвиденный и непросчитанный случай, которым грех не воспользоваться.

Мне вдруг стало неуютно и тошно от сознания, что кто-то держит меня за явного «дурака», пользуя или собираясь пользовать в каких-то своих расчетах и играх. К тому же, наверняка опасных. Может быть, даже очень опасных. Я отвернулся от майора и сказал:

– Знаете что?… Плюну я на все это дело и подамся завтра назад. Разбирайтесь тут сами со своим золотом, убийствами, пропажами. Я всего лишь научный сотрудник. Меня птичья энергетика интересует, а не криминальные загадки, которые лучшие асы-сыскники не разгадали. Утром отменяю рейс и приобретаю обратный билет. В институте объясню: проводить научные исследования в подобной обстановке нет возможности. Думаю, меня поймут.

Майор долго молчал, выжидая, когда схлынет мое раздражение. Судя по всему, он составил обо мне довольно точное представление. Из последующих его слов стало ясно, что моя вспышка не произвела на него особого впечатления.

– Умотать ты, конечно, можешь. Без проблем. Было бы желание. Правильно бы сделал, между прочим. Только не имеется его, Андреев. Желания не имеется. Знаешь, почему?

– Понятия не имею.

– Характер не тот. Ни за какие коврижки ты теперь на Глухую лететь не откажешься.

– Когда это вы успели с моим характером познакомиться? – пробурчал я, сознавая, что майор прав: ни за какие коврижки от полета я не откажусь, настолько уже затянуло меня случившееся. Я даже о своих любимых птицах позабыл. Не позабыл, конечно, но они сейчас словно на второй план отошли. В глубине души был согласен с майором, что именно мое присутствие сдвинуло с места выскользнувший из-под ноги камень. Он уже покатился вниз, увлекая за собой по крутому склону десятки других камней, и вот-вот оглушающее эхо обвала покатится по глухому, сжатому черными скалами распадку…

– И еще один момент… – добавил майор, помолчав. – Хотя не исключено, что ошибаюсь…

– О чем вы? – спросил я, догадываясь об ответе.

– Ты не обижайся, если ошибаюсь. Показалось в этой суматохе…

– Когда милиционеру что-то кажется, остальным остается только креститься, – неловко сострил я, переступив с ноги на ногу. Снег резко скрипнул под ногами, и меня снова оглушила невероятная тишина огромного незнакомого пространства, раскинувшегося вокруг тысячами километров темной морозной ночи. Недоброе предчувствие, похожее на страх, обозначилось где-то не то под сердцем, не то где-то между лопатками, напоминая чей-то враждебный взгляд. Я поневоле поежился и огляделся. Но окрест была такая глухая ночь, такие пустота и неподвижность, что даже далекие огни на краю аэродрома показались мне какими-то мертвыми. Обычно они мигали, лучились, вздрагивали от колебаний воздуха, от расстояния, от какого-нибудь звука. Возможно, просто казалось, что они мигают и вздрагивают. Сейчас не казалось ничего.

– К этим местам привыкнуть надо, – словно догадавшись о моем внезапном смятении, тихо сказал майор. – Некоторые так и не могут. Не совмещаются.

– В каком смысле «не совмещаются»?

– В простом смысле. Человек и все это вокруг. Останешься один – и все. Не выжить. К этим местам привычка нужна. И то…

– Вы мне, кажется, хотели что-то сказать? – прервал я майора, досадуя на его проницательность.

– Не дергайся, я не запугиваю. Просто имей в виду, что одному тебе на ногах не устоять. Поэтому предлагаю сотрудничество и взаимную помощь.

– Я там, вы здесь, какая взаимность?

– Не зарекайся.

– Я не зарекаюсь, просто обстоятельства. Вы начали о чем-то говорить и не договорили.

– Не договорил, – согласился майор. – И если ты от помощи отказываешься, то и договаривать не буду.

– Не отказываюсь, а выражаю сомнение. Может, все-таки расскажете, что вы о ней знаете?

– Догадывался о твоем вопросике, – сказал майор и полез во внутренний карман. – Знаю о ней немногим больше твоего, но показать кое-что покажу, при условии неразглашения.

Он достал несколько раз сложенный лист бумаги и протянул мне. Я осторожно развернул его и подошел ближе к пятну света от небольшой лампочки над крыльцом.

– Вчера на столе у дежурного оказалось. Я его на ковер – не видел, не знает. Выдал ему на полную катушку, но от этого не легче. Ознакомься и верни, как-никак вещественное доказательство.

«Заявление. Довожу до Вашего сведения, – было написано на листке аккуратным, почти ученическим почерком, – что Омельченко Петр Семенович совершенно не причастен к убийству гражданина Хлесткина, т. к. всю ночь находился при свидетелях дома. Карабин я лично передала незнакомому мне человеку, который обещал его вернуть, сделав холостой выстрел, с целью привлечения подозрений к Омельченко для последующего его шантажа. Поскольку в результате Хлесткин оказался убитым из карабина Омельченко и, следовательно, по моей невольной вине погиб человек, сообщаю о непричастности Омельченко П.С. к данному происшествию и в случае расследования готова дать показания и подтвердить все вышесказанное.

Число… Подпись…»

Я молча вернул листок майору.

– Не вижу реакции, – сказал майор, пытаясь заглянуть мне в глаза.

– А Птицын знает об этом?

– Зачем? – делано удивился майор. – Я тебе про неразглашение, а ты – Птицын. Тебе тоже не имел права, но поскольку постольку, решил поставить в известность.

– Что «поскольку-постольку»?

– Имея в виду дальнейшее сотрудничество.

– Но он ее тоже ищет.

– Вот и пускай ищет, может, повезет. Мужик настырный, иногда даже чересчур. Тем не менее, терплю, потому что и польза случается.

– А вы почему не ищете?

– Кто тебе сказал, что не ищу?

– Видно.

– Это хорошо, что видно. Если бы другое на виду оказалось, вот тогда у вас с Птицыным был бы повод для беспокойства. Не исключено – для серьезного беспокойства.

– А сейчас нет?

– А сейчас будем отрабатывать версию твоего Кошкина. Кстати, она не так глупа, как может показаться на первый взгляд.

– Имеете в виду, что она с Омельченко?

– В качестве заложницы.

Я уже открыл было рот для категорического и язвительного возражения, вспомнив, как ошалел Омельченко от моего сообщения про Ирину, но вовремя сообразил, что моя категоричность наверняка насторожит майора, и промолчал.

– Правильно, – сказал майор. – До полного выяснения обстоятельств от возражений воздержимся. Тем более, чем черт не шутит.

– Да уж, – хмыкнул я, – этот товарищ шутить не любит.

– Какой товарищ? – неожиданно громко спросил майор, и я понял, что мой ответ ему совершенно не интересен. Он к чему-то напряженно прислушивался. Потом сделал знак, чтобы я что-нибудь ответил. Я пробормотал: – Который шутить не любит. Черт. Я имел в виду черта.

Как говорится, накаркал. Майор рванул резко скрипнувшую дверь. За дверью, привалившись к стене, лежал Рыжий. Он был без сознания. Но мне почему-то показалось, что он убит.

* * *

– Оставайся с ним, проверю второй выход, – приказал майор и, тяжело перевалившись через штакетник, увязая в снегу, побежал за угол. Я наклонился к Рыжему, ожидая увидеть в полутьме тамбура лужу крови, разбитую голову, нож… Сам не знаю, что я там хотел разглядеть, какие отыскать улики или раны, но ничего ровным счетом не разглядел и не отыскал. Тогда я осторожно пошевелил Рыжего. Его голова бессильно качнулась и опустилась на грудь. Он был похож на смертельно пьяного человека, только ни водкой, ни каким другим спиртным от него не пахло, да и пахнуть не могло. Мысленно плюнув на возможные улики, которых я мог и не заметить, я подхватил его под мышки и затащил в помещение. Рыжий слегка застонал и заскреб одной ногой по полу. Я приподнял его и положил на стоявшую неподалеку скамейку. Рыжий с трудом открыл глаза, долго всматривался в потолок над собой, потом, с трудом выговаривая слова, пробормотал:

– Чего… это… было?

– Может, лучше я тебе этот вопрос задам? – спросил я, после чего, с облегчением вздохнув, помог своей подсобной единице подняться и сесть.

Рыжий, не отвечая, начал ощупывать свою голову, шею, поерзал, пытаясь определить, не болит ли где-нибудь в другом месте, и, видимо, ничего не обнаружив, с недоумением уставился на меня.

– Рассказывай по-порядку, – посоветовал я. – Чтобы вспомнить случившееся, надо восстановить то, что случилось перед этим. С него и начинай.

– Чего начинать? – с прежней бестолковостью смотрел на меня Рыжий.

– Как ты в тамбуре очутился?

После долгого молчания Рыжий наконец разродился:

– Курить…

Пришлось задать дополнительный вопрос:

– Дать покурить или вышел покурить?

– Вышел, – согласился Рыжий. И добавил: – Дать.

– Видать, и гнилая рыбина иногда в дым попадает, – раздался за моей спиной голос неслышно подошедшего майора. – Ты только, Кошкин, бабочку мне не крути. Подслушивал?

– Сдохнуть и не встать – покурить вышел, – и Рыжий перекрестился широким крестом. Он оживал буквально с каждой секундой.

– Ты же вроде неверующий, – не согласился майор с размашистым жестом Рыжего.

– Был. Был неверующий. А в последнее время стал серьезно задумываться.

– Видение какое-нибудь было? – спросил майор, подходя ближе. – Или голос какой?

– Голосов и видений у меня и раньше по-пьянке хватало. А вот так, как в этот раз – ни фига. Не хочешь – замандражишь.

– Давай тогда по-порядку: как надумал, как исполнил, кто помешал? Только еще раз повторяю – бабочку не крути. Следов у второго выхода-входа не имеется, в здании только мы и дежурный, который благополучно дремает в диспетчерской. Открыть дверь в тамбур, чтобы без скрипа, как у тебя получилось, очень стараться надо было. Повторяю – очень. И еще одно обстоятельство… До того ты в зале курил, не смущался – для доказательства могу окурки представить, – а тут ни с того ни с сего на свежий воздух потянуло. И заключение… Никаких таких телесных повреждений, способных привести гражданина Кошкина в бессознательное состояние, мы, по-моему, не наблюдаем. Я прав, Андреев?

Ход этих рассуждений почти полностью совпадал и с моими умозаключениями, поэтому я поторопился согласиться с майором.

– Ну что, Кошкин, будем тараканить, или в сознанку? – нажимал тот.

– Падлой буду… – дернулся Кошкин.

– Будешь, – оборвал его майор. – Будешь, если чистосердечно не поделишься своими соображениями и воспоминаниями. Начиная с момента нашего удаления на улицу. Жду, гражданин Кошкин.

– Чуть что, сразу «гражданин». Не имеете права без доказательств. Я, можно сказать, полностью потерпевший, а вы сразу с Севера заходите. В натуре. До сих пор в глазах загогулины ползают. А что следов нет, еще не доказательство. На дежурного тоже поглядеть требуется. А что? Только серик запалить собираюсь, сзади раз и все! Начисто вырубился.

– Что «раз»? – не выдержал майор прежнего иронического тона. – Описывай со всеми подробностями.

– Так чего описывать, если вырубился?

– Чтобы такого бугая вырубить, надо соответствующие усилия приложить. Согласен?

– Так он и приложил.

– Кто «он»? Куда приложил? Показывай место приложения.

Рыжий заерзал и, снова ощупав голову, стал затем тщательно обследовать остальные части своего тела. Не добившись никаких результатов, он с тоской посмотрел сначала на майора, потом на меня и в недоумении пожал плечами:

– Без некому, – и, помолчав немного, вдруг радостно дернулся: – Может, газы какие, а? Имеются, говорят, такие. Раз – и в дамки. – Он помолчал и, уяснив, что мы никак не реагируем на его гипотезу, пробормотал: – Вообще-то нет… За бестолковку он меня прицепил. Глаза зажал и за храпок вроде… Вот здесь… Или повыше? – он снова стал ощупывать шею. – Точно, здесь… Я и спекся.

– Кто ж это, интересно, был, Кошкин, как ты соображаешь? Человек-невидимка? Дух святой? Вырубил тебя болезного и испарился? С какой, интересно, целью? Чем это ты ему так насолил?

– А я знаю? – вдруг почти взвизгнул Рыжий и в голосе его зазвенели истерические нотки. – Только если предположение, что я сам себя в жильцы заделать захотел, то полный у вас полуцвет, гражданин начальник. Будете у цыгана кобылу искать до морковкиного заговенья. Я и так уже не рад, что согласие на это стебаное дело подписал. Как с Омельчинки началось, так и пошло одно за другим. Еще неизвестно чем закончится, если такие разборки начинаются. Я в это дело вообще ни в зуб ногой, так и мне прилетело. Говорю, дежурного надо пошерудить, если больше никого на горизонте не наблюдается.

– Ты хотя бы поинтересовался, кто дежурный, – задумчиво сказал майор. Мне показалось, что доводы Рыжего его в чем-то убедили.

– А хоть кто, раз в девятку попали!

– Тогда информирую… – Майор по-прежнему думал о чем-то своем и даже смотрел мимо Кошкина. – Юрий Борисович Стерхов заслуженный летчик, ветеран, первопроходец, герой и все остальное, что к этому прилагается. Ему, между нами девочками, уже чуток за семьдесят. А в данный момент еще и почки барахлят по причине хронического обострения. Настаиваешь, Кошкин, чтобы пошерудить, или перебьешься?

Рыжий сник при первых же словах майора.

– А я знал, что Дед? Значит, другой кто-то поблизости имеется. Вы милиция, вы и соображайте, вам за это…

– Платят, Кошкин, платят, – не дал ему договорить майор. – Не так много, как ты думаешь, но на жизнь хватает. Кстати, относительно ближайшего будущего. Если оно тебя так беспокоит, как ты только что выразился, еще не поздно дать отбой. Я твоего начальника битый час уговариваю, наплевать и назад, в институт первым рейсом. Кажется, почти уговорил…

Майор незаметно для Рыжего показал мне кулак, так как я открыл было рот для возражения. Рыжий уставился на меня, но я опустил голову и пристально смотрел себе под ноги, словно действительно находился в тягостном раздумье.

– А твое дело, как ты говоришь, вообще десятое, – продолжал майор. – Возвращай аванс и рви на все четыре стороны, пока еще похуже чего-нибудь не случилось.

Наступило тягостное молчание. Я не поднимал головы, но даже не глядя на Рыжего, ощущал его нарастающее смятение.

– Так это… – наконец хрипло сказал он, – того уже… Аванс, говорю, того-этого. На неотложные нужды. – Он откашлялся и неожиданно твердым голосом заявил: – Если начальник сам, тогда, конечно. Только мне, чем ежиков до весны пасти со здешними бичарами, лучше при деле каком-никаком. Двое не один, отмахнемся в случае чего.

– Тогда так, друзья однополчане, слушайте сюда, – повысил голос майор, так что его наверняка стало слышно почти во всех закутках пустого здания аэровокзальчика. – Получается, имеется тут место для спрятушек. В мистику я не верю, в гениальные артистические способности Кошкина, честно говоря, еще меньше. Значит, что? Значит, где-то он здесь находится, поскольку следов на выходе не имеется. А раз находится – надо искать. И поскольку ваш интерес в этом деле тоже имеет место быть, предлагаю присоединиться. Имеется в виду, к поиску. Согласны?

Я неопределенно пожал плечами и покосился на Рыжего. Слишком уж он выглядел напуганным и, кажется, готов был объявить о полном разрыве прежних договорных отношений. Майор, словно не замечая ни смятения Рыжего, ни моего недовольства таким поворотом дел, продолжал командовать нами как своими непосредственными подчиненными.

– Андреев, поднимайся к Деду. Он наверняка знает тут не только каждый закуток, но и каждую мышиную норку. Поинтересуйся, что он посоветует в нашем случае, и быстро ко мне. Я буду пока прикрывать запасной выход. А ты стой здесь и карауль, – остановил он дернувшегося было вслед за мной Рыжего. – В случае непредвиденных обстоятельств не стесняйся, ори во все горло.

– Так если… – невразумительно пробормотал тот, явно недовольный таким приказом.

– Если что?

– Не даст заорать. За храпок – и вырубит. Как в прошлый раз. И все дела.

– Все равно ори, если жить хочешь. Как только увидишь, так ори.

– Кого увижу?

– Любого, кроме меня и вот его. Особое внимание к возможному появлению женского пола. Усек?

– Я на морду, может, и рыжий, но вообще-то не дурак. Дубачить в такой ситуевине – по бритве канать. В атасниках не ходил, квалификацию менять не собираюсь. Разве что за большое дополнительное вознаграждение.

Майор молча сунул ему под нос хорошо знакомый мне кукиш.

– Понял, – скривил в неискренней улыбке рот Рыжий. – Согласен на Почетную грамоту от местной милиции. В случае повторной травмы буду требовать оплатить бюллетень. А ежели в дубари пропишут, похороны за счет института, сотрудником которого нахожусь в настоящее время.

– Ты меня начинаешь удивлять, Кошкин. Только поимей в виду: если чуть что, так и мы того.

– Снова понял. Придется вертеться, когда некуда деться.

– Прост-то ты прост, да не привязан ли лисий хвост, – задумчиво продекламировал майор, с нарочитой пристальностью уставившись на Рыжего.

То ли от этого намека, то ли от этого взгляда Рыжий как-то сразу сник и, как мне показалось, даже поменьшел ростом.

– Как у дедушки Крылова, – проворчал он, отходя от меня в сторону. – Либо с волками выть, либо схарчат зараз вместе с одежкой.

– Вот и молоток! – одобрил майор. – Стой здесь и соображай дальше, как жить. Ну что, Андреев, – повернулся он ко мне, – приступаем. Топай за консультацией, а я пока пошевелю конечностями по данному зданию.

Я нехотя стал подниматься по крутой лестнице, ведущей в диспетчерскую. Беспокоить заслуженного человека, каким здесь, судя по всему, считали Деда, дурацкими расспросами, где, мол, прячется злоумышленник, вырубивший мою рабочую силу в лице бича Кошкина-Рыжего, казалось мне делом безнадежным и даже глупым. Первый же вопрос, который в ответ на мою просьбу задаст любой разумный человек: какая такая цель была у этого вряд ли вообще существовавшего злоумышленника? Ради чего он, спрашивается, рисковал, явно без малейшей для себя пользы? А вот Рыжему вполне могло прийти в голову изобразить из себя пострадавшего. Именно над этим стоило поразмышлять мне и майору, а не беспокоить среди ночи живую реликвию этих мест.

Я в нерешительности остановился перед дверью в диспетчерскую.

– Заходи, Андреев, – раздался из-за закрытой двери низкий уверенный голос.

Поскольку вылет был назначен на раннее утро, диспетчер не мог не знать, кто и куда полетит и кто сейчас ожидает этого вылета – с этим все ясно. Мои шаги он тоже наверняка слышал. Но как он догадался, что за дверью стою именно я? Выждав несколько секунд, я осторожно приоткрыл дверь и, не переступая порога, извинился за столь несвоевременный визит и за доставляемое беспокойство, одновременно лихорадочно вспоминая имя-отчество Деда, недавно сообщенное майором и тут же вылетевшее у меня из головы.

– Мы, Андреев, с тобой в лесотундре, а не на дипломатическом приеме в столице. Кончай с церемониями. Заходи, садись. В термосе чай, чашки на столе. Наливай и делись впечатлениями.

– О чем впечатлениями? – от растерянности не очень грамотно поинтересовался я, переступая порог.

В большой комнате, освещенной лишь яркой настольной лампой, не сразу разглядел сидящего на огромном продавленном диване человека, кутавшегося в плед ярко-зеленого цвета. Зеленое пятно на черной кожаной обивке старого дивана почему-то показалось мне вызывающе неестественным, как и заданный вопрос. Лицо человека, полускрытое тенью падающей от абажура настольной лампы, я тоже разглядел не сразу, а разглядев, удивился цвету южного загара, насмешливому блеску молодых, чуть прищуренных глаз, густой начавшей седеть шевелюре, красиво обрамлявшей худое тонко вылепленное аристократическое, как я сразу решил про себя, лицо.

– Впечатлениями, как обрушилась на тебя здешняя запутанная и не очень веселая жизнь. Не страшно? Кстати, зовут меня для дальнейшего общения Юрий Борисович. Абориген, историк и, отчасти, злой гений этих неуютных, но весьма интересных мест. Я бы даже сказал – таинственных мест. Да ты садись, садись, в ногах правды нет. Повторяю вопрос – не страшно?