Текст книги "Опасная командировка"

Александр Ковалевский
Опасная командировка

Никакая часть данного издания не может быть скопирована или воспроизведена в любой форме без письменного разрешения издательства

© Кобизский А. В., 2016

© DepositPhotos.com / photographee.eu, kanzefar, zabelin, Baranov_Evgenii обложка, 2017

© Книжный клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2017

© Книжный клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2017

* * *

Все персонажи и произошедшие с ними события в этой книге – вымышленные. Любые совпадения имен или фактов из жизни реально существующих людей – случайны.

Автор

Судьба – это не дело случая, а результат выбора; судьбу не ожидают, ее создают

Уильям Дж. Брайант

Комета Галлея, появляющаяся на земном небосклоне каждые семьдесят шесть лет, с древнейших времен вызывала у людей суеверный ужас и считалась предвестницей несчастий. Когда весной 1910 года ожидали очередной ее визит, газеты и вовсе пугали всех концом света. Будто бы комета Галлея своим хвостом, который может простираться на полнеба, отравит земную атмосферу ядовитым газом и земной род прекратит свое существование. Но земная атмосфера оказалась непроницаемой для разреженных кометных газов, и проход Земли через хвост зловещей кометы никаких глобальных катастроф не вызвал.

К следующему визиту небесной гостьи в 1986 году земляне подготовились заранее и выслали ей навстречу целую космическую флотилию, которая прошла в девяти тысячах километрах от летящего ядра кометы, и астрономам удалось рассмотреть его в облаках космической пыли. Фотографии кометы опубликовали издания всего мира. Говорили, что комета похожа на рыбью голову с красным глазом.

О дурных предзнаменованиях, связанных с появлением кометы Галлея, никто уже не вспоминал. Наоборот, на 1986-й человечество возлагало большие надежды. Год начался с мировой сенсации – по взаимной договоренности лидеры двух ядерных супердержав Рейган и Горбачев обратились с новогодними поздравлениями к народам США и СССР. Американский президент впервые в истории поздравил граждан СССР с Новым годом, а Генеральный секретарь ЦК КПСС – американцев. Пятиминутное поздравление Рейгана советского народа показывали в программе «Время»: «Добрый вечер! Я – Рональд Рейган, президент Соединенных Штатов. Я очень рад, что могу обратиться к вам по случаю Нового года». Рейган говорил как проповедник. Нашим телезрителям такое было в новинку. «Для нас священная истина, – сказал он, – что каждый человек – это единственное в своем роде творенье Божье с его особыми талантами и надеждами». Горбачев в своем обращении к американскому народу тоже говорил о надежде. Перефразировав название романа Стейнбека «Зима тревоги нашей», он заменил «тревогу» на «надежду».

Спецкор Агентства печати «Новости» (АПН) Илья Ладогин встречал 1986 год в ожидании предстоящей ему длительной загранкомандировки в Афганистан, где уже шестой год шла необъявленная война. В афганское бюро АПН его отправляли на целых два года, и столь длительная командировка в застрявшую в Средневековье азиатскую страну, где женщины ходили в парандже[1]1
  Старинная верхняя одежда в виде халата с длинными ложными рукавами, покрывающего женщину с головой. Отличается от чадры (женское легкое покрывало, закрывающее голову) тем, что зачастую предполагает наличие платка-никаба, полностью закрывающего лицо, в котором прорезь для глаз задрапирована густой сеткой или полупрозрачным материалом.


[Закрыть], а по их календарю должен был наступить только 1365 год, не вызывала у Ильи особого энтузиазма, но отказаться было нельзя. Нужно было сменить их спецкора в Кабуле, и, когда редактор международного отдела АПН пожаловался ему, что никто туда ехать не хочет, Илью черт дернул за язык сказать, что он мог бы поехать. Уже на следующий день его вызвали к главному редактору. Главный, крепко пожав ему руку, поздравил с предстоящей командировкой в Афганистан, мол, для Ильи как журналиста-международника это очень перспективно, если его там не убьют, конечно.

Илья и сам понимал, что загранкомандировка в Афганистан была для него шансом, поскольку получить назначение собственным корреспондентом в Лондон, побывать в котором он, как всякий уважающий себя битломан, мечтал, было практически невозможно. Илья «заболел» битломанией еще школьником, даже не зная тогда, что покорившие его мелодии – это «Битлз». Это было летом 1974-го, когда после окончания восьмого класса всех, кто перешел в девятый, на месяц отправили из Харькова на сельхозработы в село Хотомля. По вечерам на организованной между берез и сосен дискотеке все танцевали под магнитофон. Самыми любимыми медляками у Ильи были надрывно-пронзительная «Oh! Darling please believe me. I’ll never do you no harm» и несколько мрачноватая «I want you. I want you so bad…», звучавшая так, будто исходила из самого сердца. Завершалась эта почти восьмиминутная рок-композиция неустанными гитарными переборами под стон и шипение синтезатора. Под эти многократно повторенные гитарные риффы[2]2
  Рифф (англ. Riff) – совокупность нот, разделенных на фигуры, которые составляют музыкальную композицию.


[Закрыть] Илья по уши влюбился в девчонку из параллельного класса, прижимавшуюся к нему всем телом во время этого завораживающего медляка.

Вернувшись домой, Илья почти год безуспешно пытался выяснить, кто автор этой запавшей ему в душу композиции. Только к концу девятого класса он случайно услышал запомнившиеся ему гитарные переборы на магнитофоне одноклассника и от него же узнал, что это «Abbey Road» – последний записанный «Битлз» альбом, ставший их лебединой песней.

Своего магнитофона, чтобы переписать себе этот альбом, у Ильи тогда еще не было, но товарищ дал ему послушать пластинку со знаменитой битловской песней «Girl»: «Is the anybody going to listen to my story all about the girl who came to stay…» На советской пластинке эта песня была представлена как английская народная песня «Девушка» квартета «Битлз». «Гёрл» Джона Леннона покорила Илью окончательно. Теперь он просто бредил «Битлз», и, чтобы понимать, о чем поют в своих песнях англоязычные битлы, он даже подналег на английский, который стоило выучить только за то, что на нем разговаривал Леннон. В десятом классе Илья создал свой вокально-инструментальный ансамбль, и их визитной карточкой стала битловская «Girl». Но его мечте – взять афтограф у Джона Леннона – увы, не суждено было осуществиться.

Общественный статус Агентства печати «Новости», нацеленного в основном на внешнеполитическую пропаганду, позволял обмениваться информацией с представителями зарубежной прессы. Как всякое учреждение, связанное с заграницей, АПН работало в тесном контакте с «конторой», вплоть до того, что должность зампреда «Новостей» была закреплена за представителем КГБ. Подбором кадров в АПН занимались соответствующие отделы КГБ и студентов международного отделения журфака вели с первого курса, приглядываясь и оценивая их. Илья же еще в студенческие годы стал «невыездным» из-за своего участия в несанкционированном митинге, посвященном памяти Джона Леннона в декабре 1980-го, на котором он в шутку предложил переименовать Ленинские горы в «Леннонские». Спасло его тогда от отчисления с журфака МГУ лишь то, что к тому времени Джон Леннон считался в СССР «прогрессивным деятелем», чуть ли не коммунистом, ведь Джон, как и тогдашний генсек Брежнев, выступал «за мир во всем мире». Песня Джона Леннона «Give Peace a Chance» («Дай миру шанс») стала гимном всех протестующих против военных действий США во Вьетнаме, а сам Джон в знак протеста против поддержки Великобританией американской войны во Вьетнаме вернул королеве свой орден Британской Империи.

За выходку с «Леннонскими горами» КГБ взяло будущего международника под особый контроль, и ему очень повезло, что по окончании журфака его взяли в Агентство печати «Новости». Это была большая удача – со студенческой скамьи попасть в элиту отечественной журналистики, поскольку любая ошибка в студенческие годы навсегда закрывала путь в АПН, но там работали умные интеллигентные редакторы, которые честно отбирали людей талантливых. Редакция АПН была ориентирована прежде всего на западные страны, и, чтобы соперничать с мировыми новостными агентствами, КГБ давал ее сотрудникам определенную творческую свободу, потому что это была совершенно другая журналистика, где корреспонденту не нужно было ссылаться на решения последнего пленума ЦК КПСС. Фирменным стилем АПН был неказенный слог и своя позиция по любым вопросам. В агентстве, безусловно, присутствовали какие-то идеологические установки, которых нужно было придерживаться, но список запрещенных тем в АПН был гораздо короче, чем в любой иной советской журналистской структуре. Корреспонденты АПН должны были руководствоваться теми же принципами, что и свободная зарубежная пресса. Само агентство служило «крышей» для сотрудников внешней разведки КГБ, работавших под журналистским прикрытием, и в зарубежных корпунктах им полагалось фиксированное количество мест.

После разговора с главным редактором Илья направился в управление кадров АПН, где ему выдали для заполнения многостраничную анкету для выезда за границу, в которой нужно было указать национальность, партийность, владение иностранными языками, бывал ли он ранее за границей, имеются ли родственники за границей, где, с какого времени и чем занимаются, был ли он или его родственники судимы, в плену или интернированы. Тщательно заполненной анкеты для получения разрешения на выезд за границу было недостаточно. К ней прилагались еще характеристики с необходимыми печатями и подписями, которые должны были засвидетельствовать его политическую и моральную устойчивость, активную комсомольскую деятельность. Если бы кадровики затребовали все его характеристики, начиная со школьной скамьи, у Ильи могли бы возникнуть большие проблемы с выездом в Афганистан, поскольку по окончании средней школы в 1976 году он вместо путевки в жизнь фактически получил «волчий билет». Так своеобразно «отблагодарила» его директор школы Инна Сергеевна Рубанец за то, что он со своим другом Сашей Винником организовал школьный вокально-инструментальный ансамбль (ВИА). В начале учебного года ученики десятого выпускного класса Ладогин и Винник узнали, что на летних каникулах ученики их школы заработали в колхозе более двух тысяч безналичных рублей. Они заявились к директору школы с предложением потратить эти деньги (сам Илья с Сашей ни в какой колхоз не ездили) на закупку музыкальных инструментов.

В середине семидесятых был настоящий бум на школьные ВИА – почти в каждой школе старшеклассники организовывали свои группы, официально проводились общегородские смотры школьных ансамблей. Илья с Сашей на удивление легко получили добро от директора школы и приобрели по безналу три электрогитары, стереофонический усилитель «Электрон» с колонками, два малых барабана, «чарлик»[3]3
  Две тарелки типа хай-хэт, установленные на одном стержне и управляемые педалью.


[Закрыть] и тарелку. На полноценную ударную установку с бас-барабаном выделенных им денег не хватило, но их барабанщик Валик Шапошников умудрялся и на двух барабанах играть не хуже Ринго Стара. Дополнительным самодельным усилителем обеспечил их бас-гитарист Ренат Лапшин из параллельного класса, а микрофоны они взяли от своих магнитофонов.

Уже через пару недель после покупки аппаратуры состоялось их первое выступление на школьной сцене. Успех по школьным меркам был оглушительным в прямом смысле слова. Актовый зал не мог вместить всех желающих попасть на танцевальный вечер, вызвавший такой небывалый ажиотаж, что директору школы пришлось вызвать наряд милиции. Физрук, трудовик и военрук, дежурившие в тот вечер на входе, уже не могли сдержать своими силами наплыв молодежи со всего микрорайона, осаждавшей школу. Когда с помощью милиции парадный вход удалось наконец заблокировать, непрошеные гости зашли с тыла – выбили стекла в мастерской и через нее проникли в школу.

Тем временем в зале творилось что-то невообразимое. Первый школьный ВИА на трех электрогитарах, двух барабанах с «чарликом» и тарелкой зажигал так, что публика заходилась в экстазе. Прямо как на концертах «Битлз» на пике поразившей тогда мир битломании.

Дабы прекратить это вопиющее безобразие, директор школы вместе с завучем по воспитательной работе выскочили на сцену и начали выдергивать шнуры из розеток. Появление директрисы с завучем на сцене поклонники школьного ВИА «приветствовали» недовольным гулом. От возмущения они принялись топать так, что сотрясались стены актового зала.

Главными виновниками битломании районного масштаба Инна Сергеевна считала зачинщиков ВИА – Ладогина и Винника. Но особенно их возненавидели военрук с трудовиком. Военрук за то, что ребята носили неуставные прически, трудовик – за выбитые их фанатами окна в мастерских.

Весной 1976 года школьный ВИА, который они назвали «Крона», стал лауреатом городского конкурса художественной самодеятельности. Перед выступлением на большой сцене Ладогина с Винником вызвали к директору школы на инструктаж и строго-настрого предупредили, чтобы на конкурсе они исполняли только идеологически правильные песни. В качестве надзирателя к ним прикрепили учителя пения.

Учитель пел таким противным баритоном, что уши вяли, но Инна Сергеевна, невзирая на возмущение Ильи, была непреклонна – учитель пения будет выступать с ними. Своим беспокойным подопечным она совершенно не доверяла и уже триста раз пожалела о том, что разрешила им организовать школьный ВИА.

Утвержденные районо военно-патриотические песни ребята добросовестно отрепетировали. Прослушав их, директриса осталась вполне удовлетворенной исполнением. Звучание было в духе советских ВИА тех лет (ребят заставили даже немного постричься). Вид у Ильи был смиренный, и Инна Сергеевна, не заметив лукавых чертиков в его глазах, с легким сердцем отправила ансамбль под присмотром учителя пения на конкурс. По жребию «Крона» выступала последней. Когда ребята вышли на сцену, утомленные члены жюри, ожидавшие очередной перепевки песни «У деревни Крюково», которую через одного исполняли их предшественники, смотрели на них с невыразимой скукой. Возглавляющий группу учитель пения держался очень уверенно и всячески старался произвести на жюри правильное впечатление. В общем, ничего неожиданного от этой заурядной «Кроны» не ожидали.

Когда прозвучали первые гитарные аккорды, зал заметно оживился. На лицах же членов жюри выразилось явное недоумение. Но больше всех изумился обладатель баритона. Он добросовестно открывал рот, стремясь попасть в такт, однако микрофон выдавал совсем не то, о чем он пытался петь, точнее, вообще ничего не выдавал, так как его отключили в последний момент. Из всех колонок лился только голос Ильи. В утвержденном высокими инстанциями репертуаре не было и быть не могло песни «Yesterday» из репертуара «Битлз», которую Илья спел на русском языке. Его слушали, затаив дыхание, и, когда смолкли последние аккорды, зал взорвался аплодисментами.

Мнение жюри было единодушным – «Крона» заняла первое место. Это несколько смягчило гнев директрисы и уберегло Илью от расправы: обиженный учитель пения предлагал выгнать всех участников ансамбля из комсомола, однако педсовет его не поддержал. Наоборот, учителя стали делать Илье всяческие поблажки, и вскоре все его тройки волшебным образом превратились в четверки, а за исполнение на школьном вечере битловской «Girl» на английском языке расчувствовавшаяся «англичанка» даже поставила ему в аттестат «отлично».

Победа на городском смотре школьных ВИА частично реабилитировала ребят в глазах директрисы. Но длилось это недолго. Следующей их провинностью, возмутившей Инну Сергеевну до глубины души, стал танцевальный вечер, который они отыграли в соседней школе по просьбе ее учеников. Согласовывать же с ней это выступление никто и не подумал, поэтому Инна Сергеевна вменила им в вину незаконный вынос из школы музыкальной аппаратуры (то, что, отыграв концерт, они вернули все в целости и сохранности, во внимание не принималось). Выгребать от директора за самоуправство пришлось Илье с Сашей Винником. На других участников коллектива – бас-гитариста Рената Лапшина и ударника Валика Шапошникова – гнев Инны Сергеевны, как правило, не распространялся. В отличие от Ладогина и Винника, Лапшин и Шапошников были прилежными учениками (Шапошников вообще шел на золотую медаль как круглый отличник). Но самым главным для Инны Сергеевны было то, что Лапшин и Шапошников были подстрижены, как подобает советским школьникам.

Ладогин же с Винником одним своим видом доводили ее до белого каления. В разгар устроенного им разноса за несанкционированный концерт в соседней школе ей вдруг позвонил директор той самой школы и рассыпался в благодарностях за их замечательное выступление. От Инны Сергеевны благодарности они, понятное дело, не дождались.

Весь учебный год директриса, которую Илья прозвал «ефрейтор в юбке», тщетно боролась с длинными прическами новоявленных школьных «битлов», вплоть до того, что выгоняла их с уроков. А однажды даже дала им на стрижку свои личные деньги – целых сорок копеек. В 1976 году этих денег хватило бы на две мужские стрижки «полубокс». Илья с Сашей потратили их на пиво.

В том году как раз вышел на большие экраны фильм «Розыгрыш» – о таком же, как у них, школьном ВИА. В этом фильме (с Дмитрием Харатьяном в главной роли) у московских школьников волосы были намного длиннее, чем у Ильи с Сашей, но «ефрейтор в юбке» была непреклонна и с упорством, достойным лучшего применения, терроризировала их за «битловские» прически.

Что характерно, многие учителя, включая их классного руководителя Веру Марковну Нейменко, явно симпатизировали этим возмутителям спокойствия. Если утром директриса стояла на пороге школы в пикете по проверке внешнего вида, то Илья с Сашей просто пропускали первый урок, а учителя их, как правило, покрывали.

Считая, что последнее слово непременно должно остаться за ней, Инна Сергеевна не пустила Ладогина и Винника на выпускной вечер, который в том году проводился для всех школ их района в ДК ХЭМЗ. Это было ее личной местью за то, что они, видимо, решили, что директор школы для них не указ. Когда она потребовала, чтобы они подстриглись на выпускной, Илья с Сашей даже слушать ее не стали и как ни в чем не бывало продолжили репетировать. В принципе, они и сами не особо рвались на столь официальное мероприятие, но неприятный осадок, конечно, остался – все-таки выпускной вечер бывает раз в жизни. Выгнать строптивых Ладогина и Винника с вручения аттестатов зрелости было уже не во власти директора школы. Для отказа выдать им аттестаты, как и всем, в торжественной обстановке, нужно было бы придумать более серьезные основания, чем неугодные прически. Аттестаты «ефрейтор в юбке» тогда вручила, но приказала их классному руководителю переписать характеристики, «чтобы их не то что в ВУЗ, в тюрьму бы не приняли».

Вера Марковна Нейменко приказ выполнила. Однако тайком от директрисы сохранила положительную характеристику Ильи. Но тот из гордости отказался ее взять и вступил во взрослую жизнь с «волчьим билетом».

После окончания школы Илья со своим закадычным другом Винникошей, вместо того чтобы готовиться к вступительным экзаменам в вуз, отправились с палаткой и гитарами в турне по Крыму. Остановились они в Симеизе у подножия скалы Лебединое Крыло. Днем ловили мидий и загорали, а с наступлением сумерек играли на гитарах при свете костра. В один из таких вечеров, когда Илья пел под гитару одну из своих самых любимых песен Джорджа Харрисона «While my guitar gently weeps» («Пока моя гитара нежно плачет»), к ним подошла ослепительной красоты девушка с длинными темно-каштановыми волосами, радужной волной ниспадавшими на ее загорелые плечи. Присев на камень, она зачарованно слушала, как он поет. От взгляда ее карих с зелеными искорками глаз у Ильи перехватило дыхание. Закончив петь, он отложил гитару и подошел к девушке познакомиться.

Через полчаса, уединившись на опустевшем пляже, они уже самозабвенно целовались. Девушку звали Анастасия. Илья так вскружил ей голову, что она потеряла счет времени и забыла, что обещала отцу вернуться в пансионат до десяти вечера. Было уже два часа ночи, когда появился разъяренный отец девушки. Не пожелав слушать ничьих оправданий, он схватил ее за руку и силой потащил прочь. На прощанье Настя успела лишь крикнуть Илье, что завтра утром улетает домой в Москву. Больше ей отец не дал и слова сказать. Илье ничего не оставалось делать, кроме как вернуться в свою палатку, но до утра он так и не смог заснуть. Образ Насти стоял перед глазами, и все его мысли были только о ней.

С утра пораньше Илья отправился на автовокзал, надеясь перехватить ее там. Первый автобус в аэропорт Симферополя отправлялся в 6: 30 утра. Насти с отцом среди пассажиров не было. Не пришли они ни к рейсу в 9: 30, ни в 12: 00. Кассирша сказала ему, что, возможно, его девушка уехала в аэропорт на санаторском автобусе. В каком санатории Настя с отцом отдыхали и когда у них вылет, Илья не знал. Море без Насти было не в радость, и на следующий день он уехал домой.

Вернувшись в Харьков, Илья заявил родителям, что будет поступать в МГУ на журфак, поэтому завтра же выезжает в Москву. Намерение сына подать документы в МГУ стало для родителей полной неожиданностью. Отец преподавал в ХГУ высшую математику, а мать была доцентом факультета иностранных языков. Они могли бы замолвить за своего сына словечко, чтобы выданная ему в школе негативная характеристика не помешала ему поступить на любой факультет харьковского госуниверситета. Отговаривать сына от поездки в Москву родители не стали. О своем мимолетном знакомстве с девушкой по имени Настя, из-за которой он решил покорять столицу, Илья не сказал – тогда бы ему пришлось признаться, что поступление – лишь предлог.

Илья прекрасно понимал, насколько мизерны его шансы найти Настю в многомиллионной Москве, ведь он даже не знал ее фамилии. Все, что было ему о ней известно, – это то, что в этом году Настя, как и он, окончила десятый класс и мечтает поступить в мединститут.

Среди абитуриентов московского мединститута он Настю не нашел. На журфак, где был самый большой конкурс, не поступил, поэтому весной следующего года его призвали в армию.

Служить Илье довелось за Полярным кругом в отдельном полку морской пехоты Северного флота. Илья считал, что морпехи круче «голубых беретов» и форма у них самая красивая в армии. Он сам напросился в морскую пехоту, хотя в военкомате его предупредили, что есть такая армейская поговорка: «Чем красивее форма, тем тяжелее служба». Но Илья твердо решил: если служить, то в самых элитных войсках, благо к восемнадцати годам он вымахал под метр восемьдесят и при весе в семьдесят пять килограмм легко мог подтянуться тридцать раз, что даже для спецназа было более чем достаточно. Слухи о царящей в армии дедовщине его тоже не очень-то пугали. Улица, на которой он вырос, признавала только тех, кто способен был постоять за себя. Едва ему исполнилось двенадцать лет, Илья записался в секцию бокса, чтобы научиться классно драться.

Параллельно с боксом Илья занимался спортивным ориентированием. Каждые выходные команда юных ориентировщиков Дворца пионеров во главе с тренером протискивалась в переполненный вагон пригородной электрички и выезжала на природу. Там они бегали по лесу с картой и компасом.

На одном из таких стартов Илья свернул не в ту просеку и заблудился. Уставший, продрогший и голодный, он выбрался из леса только под утро. После дневной оттепели ночью ударил нешуточный мороз, и он, чтобы не замерзнуть, бегал всю ночь, как заведенный. Самое удивительное, что он даже не простудился и на следующий день пошел в школу как ни в чем не бывало.

В боксе особых спортивных успехов Илья не достиг, зато закалил характер и больше не замирал от страха, встречая по дороге в школу уличных хулиганов, повадившихся вытряхивать из малышни мелочь, которую родители выдали на школьные завтраки. Противостоять наглой уличной шпане он еще, конечно, не мог, но как-то само собой сложилось, что к нему перестали задираться. Он не слыл драчуном, наоборот, старался всячески избегать уличных потасовок, соблюдая наставления тренера о кодексе чести боксера, но та спокойная решимость, с которой он теперь смотрел в глаза даже самым отпетым сявкам, вызывала у них невольное уважение.

После полугода занятий в секции бокса с тренировками пришлось распрощаться. Однажды на школьной переменке ему пришлось выяснять отношения с самым сильным пацаном в их классе. Тот занимался самбо и повредил Илье руку в первую же минуту их неравного поединка. У Ильи от пронзившей его дикой боли на миг потемнело в глазах, лоб покрылся испариной, но он сцепил зубы и досидел все уроки до конца, не проронив ни звука. Родители узнали о драке только на следующий день, когда, собираясь в школу, он не смог самостоятельно одеться. Левая рука распухла и почти не действовала, но он продолжал упрямиться: мол, ничего страшного, скоро все само собой пройдет. Как показал рентген, «ничего страшного» – это перелом обеих лучевых костей предплечья, к счастью, без смещения, и гипс сняли уже через месяц. На этом, правда, его злоключения не закончились.

Бросив бокс, Илья увлекся велоспортом. В тринадцать лет родители купили ему спортивный велосипед «Спорт» за восемьдесят шесть рублей. Для их семьи это была очень дорогая покупка, велосипед приобрели в магазине «Динамо» в кредит. Сначала ему хотели купить дорожный велосипед «Украина». По сравнению с ним легкий восьмискоростной «Спорт» был для Ильи пределом мечтаний. Тем более что раньше у него вообще никакого велика не было.

В первый же день он умудрился врезаться на нем в столб, да так, что погнул раму и переднюю вилку. Хуже ездить от этого его любимый «Спорт» не стал, поэтому встреча со столбом, который непонятно как «перебежал» ему дорогу, не сильно омрачила радость Ильи.

В детской секции велоспорта при ДК ХЭМЗ, куда он вскоре записался, начинающие ездили на таких же велосипедах «Спорт», как у него. И только тем, кого тренеры считали перспективными гонщиками, выдавали велосипеды более высокого класса – «Старт-шоссе» на трубках, причем в личное пользование. Илья мечтал пересесть на «Старт-шоссе», но для этого надо было выиграть хотя бы одну гонку.

На отборочных соревнованиях тренер выдал ему велосипед перед самым стартом, забыв затянуть барашки на колесе. В тот день Илья был на подъеме и уверенно лидировал девять кругов подряд, претендуя на призовое место. Он очень хотел выиграть и рвался к финишу как одержимый. От победы его отделял всего один круг. Илья изо всех сил поднажал на педали, но тут вдруг у «Спорта» отвалилось переднее колесо. Кувыркнувшись через руль, он получил множественные ушибы, но в сравнении с тем, что он запросто мог сломать себе шею, это были сущие пустяки.

Смирившись с тем, что выдающегося спортсмена из него не получилось, Илья в восьмом классе записался в секцию юных геологов при Дворце пионеров. Профессия геолога представлялась ему очень романтичной – походы, гитара у костра. По окончании школы он твердо решил поступать в университет на геофак. На зимние каникулы он вместе с товарищами по секции отправился в лыжный поход по карпатским горам. Поход завершился зимним восхождением на самую высокую вершину Карпат – Говерлу. Илья оказался самым выносливым в группе своих сверстников – в промокших насквозь брезентовых бахилах он взошел на занесенную снегом вершину одним из первых.

Поверив в свои силы, он научился добиваться поставленной перед собой цели. «Бороться и искать, найти и не сдаваться!» – девиз героев книги Вениамина Каверина «Два капитана» стал и его девизом. Он хуже всех в классе подтягивается – не беда, через год упорных тренировок он стал чемпионом школы с результатом тридцать раз, причем без рывков и раскачиваний. Так что предстоящая служба в морской пехоте его не пугала.

Поначалу да, было очень тяжело – особенно изматывали многокилометровые марш-броски с полной выкладкой. Но, пройдя учебку, Илья приноровился к суровому армейскому режиму, привык переносить физические нагрузки, а занятия по рукопашному бою даже доставляли удовольствие. Где бы он еще научился так профессионально драться, как не в морской пехоте, которую готовили по программе спецназа. Они постоянно бегали десятикилометровые кроссы, бесконечно подтягивались на турниках и отжимались на брусьях, стреляли из всех видов стрелкового оружия и оттачивали приемы ножевого боя на чучелах из гофрированного картона, имитирующих тело человека. Плюс к этому десантно-штурмовые подразделения морской пехоты Северного флота выполняли парашютные прыжки по программе воздушно-десантной подготовки летного состава ВВС.

К концу первого года службы приказом Главкома ВМФ Илье присвоили звание сержанта, и он стал командиром отделения десантно-штурмового взвода. Главным же событием для него стала публикация его заметки о солдатских буднях морской пехоты в газете Северного флота «На страже Заполярья». Оказалось, это так здорово – быть автором пусть даже коротенького сообщения в газете! Небольшая заметка, под которой стояла его фамилия, вызвала у Ильи бурю эмоций.

Через некоторое время он написал во флотскую газету еще одну заметку, и ее тоже опубликовали! Так еще во время службы в морской пехоте он стал сотрудничать с редакцией газеты «На страже Заполярья», которая и рекомендовала его на учебу в МГУ. Ни о каких других факультетах, кроме журфака, Илья теперь и слышать не хотел. Демобилизовавшись, он все силы бросил на подготовку к поступлению. Теперь у него были для этого все возможности – публикации в прессе, отличные характеристики от штаба командования Северного флота и редакции газеты «На страже Заполярья». Не поступить с такими козырями на журфак Илья не мог.

Приемная комиссия журфака находилась на Моховой, напротив Манежа, – именно здесь был заложен Московский университет, основанный Ломоносовым. Комплекс зданий университета принадлежал факультету журналистики и институту восточных языков. Перед входом на факультет возвышался памятник Ломоносову. Затем, пройдя десяток ступеней, вы попадаете в фойе здания журфака, увенчанного громадным стеклянным куполом, откуда льется мягкий свет, маня каждого, входящего в храм науки.

Вступительные экзамены Илья сдал более чем успешно, умудрившись написать сочинение на «отлично». Это была единственная «пятерка» на весь их поток. Для поступающих на журфак или филфак сочинение – это главный и наиболее ответственный экзамен, поэтому он и идет первым. «Пятерки» за остальные экзамены Илье выставляли уже с оглядкой на его оценки по русскому языку и литературе. Состояние эйфории, которое он испытал, когда ему пришло письмо из деканата о зачислении его на первый курс международного отделения журфака, не передать словами! Сам факт поступления в Московский государственный университет был для него большой победой. Дух захватывало от высоты, которую ему удалось взять.