Текст книги "Реверс жизни, или Исповедь миллиардера"

– Спасибо, Николай Фомич!

– Это уже лишнее, – смущённо пробормотал мужчина, чувствуя возбуждение от прикосновения женского тела и продолжая ощущать место поцелуя. – Совсем лишнее.

Возвращение одной из главных мужских особенностей стало для него приятной неожиданностью, однако к радости примешалось и недовольство собой из-за проявления оной по отношению к столь юной особе.

– Как хорошо, что вы живёте в Гринхаусе! – воскликнула горничная. – Без вас было бы пусто. На душе, имею в виду.

– Даже не знаю, что ответить, – управдом улыбнулся. – Наверное, сейчас я покраснею.

Оставшись один, Николай подошёл к зеркалу. Взбудораженность, вызванная схваткой с уголовниками, всё ещё горячила кровь, и глаза его горели юношеским задором. Наверно, поэтому офицер полиции применил к нему слово «парень». Он и правда выглядел сейчас намного моложе своих лет.

В течение недели Полина несколько раз звонила Гудимову, спрашивала о здоровье, настроении, содержимом холодильника, в общем, о всякой чепухе. И обещала в следующий раз привезти таких деликатесов, какие ему и во сне не снились.

– Это будет, как бы это сказать… Ну, знаком признательности что ли, – умильно ворковала она в телефон. – От меня и всего нашего семейства.

– Признательности за что?

– Как за что! За то, что спасли меня от бандитов.

– Да ладно, забудьте.

– Не ладно! И не забуду. Вы – просто чудо-воин!

– Прекратите, не делайте из меня посмешище.

– Не прекращу. Вы…

– Вот что – никакие деликатесы мне не нужны, – сказал управдом, переводя разговор строго на еду. – Я старый солдат и моряк и привык к простой грубой пище. У меня даже вкусовые рецепторы недостаточно развиты, так что – оставьте.

– Это вы – оставьте! Вкусовые рецепторы, видите ли, у него не развиты! Что же такое закупить, чтобы обеспечить вас разной вкуснятиной?!..

Гудимов ответил, что необходимые продукты он сам возьмёт в Нижнекаменском и ей ничего закупать не надо.

– Вот съезжу с вашим папашей в село и куплю. Или пешком пройдусь. У меня сейчас силищи – как двадцать лет назад. А вы оставайтесь в своём институте, готовьтесь к экзаменам и выкиньте пока из головы Томарино. Не беспокойтесь, я тут всё приготовлю и приберу.

Мой моряк действительно чувствовал необычайный непрестанно возрастающий прилив сил и здоровой энергии, которые надо было на что-то расходовать.

Однако Полина не послушалась его и в воскресенье вновь заявилась в Гринхаус. С полными сумками разной снеди.

– Зачем вы приехали! – сказал Гудимов, не зная, куда деваться от избытка приветливости, которой горничная так и одаривала его. – Мы же договорились…

– Ни о чём мы не договаривались, – перебила девушка. – И мне просто хотелось поскорее увидеть своего спасителя. Да, пожалуйста, не удивляйтесь. Вы такой… Словом, прежде я никогда не встречала людей, подобных вам – таких мужественных и отважных, – она смерила заметно помолодевшего мужчину влюблённым взглядом. – Рядом с вами спокойно и надёжно, как…

– Понятно, – сказал Гудимов, сдаваясь. – Рядом со мной – как за каменной стеной.

– Вот-вот, как за каменной – прочной, надёжной.

Глава двенадцатая
Под воздействием космоса

Весной, в апреле, я заглянул в Томарино, возвращаясь из дальней деловой поездки.

Это было время года, когда поместье представляло собой настоящий земной рай. Многие равнины и возвышенности его утопали в яблоневых и персиковых садах, украшенных цветущей бело-розовой пеною. Южные склоны устилали светло-зелёные ковры молодых виноградных плантаций, отделанные тёмными прямолинейными полосами обработанных междурядий.

Немало экзотики добавляли крупнолистные субтропические деревья и декоративные кустарники. Воздух был так свеж, сладок и приятен, что голова кружилась в предвкушении чего-то необычно прекрасного и душа ликовала от избытка всевозможных радостных чувств.

Какое удовольствие было думать о том, что я не ошибся с выбором территории для своих владений!

И ещё моё честолюбие тешила мысль, что благодаря инициативе всего лишь одного человека полупустынный край превратился в место отдохновения души и источник благосостояния многих людей, прежде всего рабочих, труд которых, я уже упоминал об этом, вознаграждался в полной мере.

Ах, если бы я мог дать соответствующие указания правителям всех ведущих стран мира! Тогда гонка вооружений немедленно прекратилась бы и высвободившиеся средства могли быть пущены на облагораживание пока ещё необитаемых, непригодных для проживания или просто скудных территорий. И был бы сделан заметный шаг вперёд в плане процветания и одухотворения всей человеческой цивилизации. Вот была бы работа, действительно достойная гомо сапиенса, то есть человека разумного!

Я собирался пробыть в Томарине часа три-четыре, чтобы только проведать Николая Гудимова и узнать о его самочувствии. Известно ведь, какую разрушительную работу может совершить время с людьми, перешагнувшими за средний возраст.

Воображение рисовало ещё более одряхлевшего старика (как-никак с момента нашей встречи в Петербурге пролетело несколько месяцев), а передо мной явился богатырь – косая сажень в плечах, весёлый, пышущий здоровьем, с ярким сверкающим взором, почти такой же, каким довелось видеть его двадцать лет назад. Я онемел от изумления, а он хлопнул меня по плечу и со смехом произнёс:

– Что, не узнаёшь? Вижу, вижу, что не узнаёшь!

– Николай, Коля, ты ли это?! – я всё никак не мог поверить своим глазам. – Что за чудо с тобой свершилось?

– Действительно, со мной свершилось чудо. Все удивляются моему возвращению в молодость, и я сам не перестаю дивиться и радоваться ему.

– Воистину есть чему удивляться! – воскликнул я, продолжая вглядываться в гладкое, посвежевшее лицо действительно молодого человека. – Нет, не верю, это не Коля Гудимов, а какой-то его юный родственник!

– Из родственников у Гудимова ни души, так что придётся поверить.

Я обратил внимание, что глубокая вертикальная складка на его лбу между бровями разгладилась, можно сказать – исчезла совсем, осталась лишь небольшая слабо выраженная морщинка, которую и заметить-то было непросто с первого взгляда. Значит, и с печенью у моего дорогого Николая Фомича теперь тоже полный порядок. Вероятно, радикальные улучшения произошли и с другими внутренними органами. Ну и, само собой разумеется, со всем организмом в целом.

Прямо скажу, что несколько дней (это вместо трёх-точетырёх часов!), проведённых в Томарине, я попросту бездельничал. Даже телефон отключил, чтобы ничто не донимало из той предпринимательской карусельной жизни, которую я вёл последние десятилетия и от которой иногда начинал уставать.

Мы подолгу прохаживались по дорожкам, проложенным между рядами цветущих деревьев, – всякий раз в сопровождении несмолкаемого пчелиного гомона. Или купались в озере, прыгая в воду с небольшого трамплина, установленного несколько в стороне от подъезда Гринхауса, в укромном уголке за достаточно высоким декоративным кустарником. Или занимались в спортивном зале, обустроенном в подвальном этаже дома, где к нашим услугам было с десяток тренажёров и различный силовой инвентарь.

Помню, как помолодевший Николай двумя руками пятьдесят раз выжал две двухпудовые гири. Затем взял одну из этих тяжеленных обрезиненных чушек и трижды перекрестился.

У меня не укладывалось в голове, что это проделывает человек, ещё вчера наполовину парализованный!

– Вот так, – сказал он, опуская гирю на ковёр. – Всё как в былые годы, когда я проходил службу в морской пехоте.

Из всего рассказанного Гудимовым о фантастическом преображении, случившемся с ним, я понял только, что его организм каким-то чудесным образом настроился на энергетические вибрации не только нашей Вселенной, но и мироздания в целом. Настроился, вступил с ними в абсолютное взаимодействие, резонировал под их влиянием и в итоге полностью гармонизировался. И стал таким, каким и должен быть если не вечно, то в течение многих-многих десятилетий.

– С чего же всё началось? – спросил я у так разительно помолодевшего мужчины.

– Ты не поверишь, – начал объяснять Гудимов. Мы с ним были старинные знакомые, и сразу же, как только встретились в Томарине, условились обращаться друг к другу только на «ты». Так нам обоим было удобнее и естественней. – Ты не поверишь – вся эта трансформация со мной началась с тончайшего, чистейшего звона капели… Смотри-ка, наш миллиардер вскидывает брови и пожимает плечами! Говорю тебе: со звона самой обычной капели, что падает с крыши во время дождя или при таянии снега.

Он оборвал себя на полуслове и замолчал, поглядывая на меня так, словно я был недостаточно смышлёной личностью по сравнению с ним, и это меня неприятно задело.

– Известно ведь, – продолжил он несколько секунд спустя, – что сначала было слово, иначе – определённый звук, образовавший мир, в котором мы живём. И что любое слово несёт в себе некую энергию с жизнеутверждающим или, наоборот, негативным, разрушающим воздействием. Слово может убить, а может поставить на ноги и привнести великую радость и даже заново подарить жизнь. Так вот, учёными обнаружено, что появлению сверхновых звёзд предшествуют звуковые сигналы – своего рода человеческий шёпот, состоящий из слов. То есть слова могут не только ставить на ноги, но и инициировать в масштабе макрокосмоса возникновение новых светил, подобных нашему Солнцу и в тысячи раз крупнее его.

Гудимов опять замолчал и внимательно взглянул на меня, проверяя, как я воспринимаю его исповедь.

– Звук, в частности слово – это разновидность энергии, которая может способствовать, дать импульс возникновению других, новых энергий и энергетических сгустков. И наш земной мир, наша планета со всеми её обитателями тоже фактически представляет собой разновеликую энергию и неисчислимые её потоки. И человек среди прочего является всего лишь энергетическим сгустком, способным к саморегулированию и самовосстановлению.

Откровенно сказать, забавно было слушать эти околонаучные рассуждения вчерашнего бомжа. Но мне удалось сохранить заинтересованный вид, и речь моего друга-приятеля лилась почти без остановок.

– Ну а в случае со мной… Звук падающей капели лишь дал моему организму импульс к вхождению в резонанс с вибрациями бесконечного пространства. В итоге сто триллионов клеток моего тела «запели» в унисон не только друг с другом, но и со всем мирозданием. И не только клетки, но и молекулы, и атомы, и частицы атомов, из которых эти клетки состоят, и они тоже «затянули» единым, идеально слаженным хором.

Мне показалось, что в своих объяснениях Николай начал повторяться и привносить никчёмные усложнения.

– И откуда сия информация?

– Оттуда, – Гудимов показал пальцем на небо. – Отчасти из Интернета, но в основном из этой необъятной сферы. Из тех же глубин космоса, откуда получали информацию великий инженер-учёный Никола Тесла и многие ясновидящие и пророки. Кроме того, благодаря возникшей связи с мирозданием у меня открылись дополнительные способности, правда пока небольшие, о которых прежде я и не догадывался.

– Дас ист фантастиш! – не сдержавшись, воскликнул я с некоторой долей скепсиса.

– Он опять не верит!

– Верю, только в голове не укладывается.

– Ещё бы, понимаю! У меня порой в мозгах тоже такой шурум-бурум!

– Ты сказал, что появились новые способности. Какие, например?

– Хотя бы предвидение событий. Взять твоё появление в Томарине. Мне уже дня за три до этого стали приходить настойчивые мысли о приезде некоего «важного господина». Я даже знал, какое авто его может доставить. Всё так и произошло на самом деле.

Что касается новых способностей Гудимова, то у меня и тогда появлялись сомнения в них, и потом – тоже. Не исключено, что тут он немало напридумывал. Иначе не случилось бы тех опасностей, которые вскоре ему довелось пережить. Человек, знающий будущее, наверняка избрал бы другой, более надёжный жизненный путь.

В то же время я допускал, что мои сомнения в его новом даре могли быть ошибочными. Известно ведь – большинство провидцев, делая предсказания о других, не знают свой завтрашний день, и к данной категории, не исключено, относился и мой Николай.

– Ты помолодел лет до тридцати, – сказал я между прочим. – А почему, к примеру, не до девятнадцати или сорока?

– Потому что, приблизительно, такому возрасту соответствует наша Вселенная – в космическом масштабе. Она молодая, и ей ещё развиваться и развиваться. Говорю, она как бы подгоняет меня под своё естество. И ещё… Я чувствую, что процесс возвращения молодости не остановился, и в этом плане вашего покорного грациозо ждут новые приятные сюрпризы.

Слушая Гудимова, я не переставал размышлять о метаморфозах, происшедших с ним, в том числе о степени его ясновидения.

Мне были знакомы несколько энтузиастов, умевших погружаться в изменённое состояние сознания, открывавшее дополнительные возможности – не очень значительные, но тем не менее они появлялись.

Некоторые из них даже пытались получать ту или иную информацию из глубин мироздания, где, по современным понятиям, находится высшая мыслящая и созидательная субстанция. Только здесь их поджидали неудачи – попытки сии всякий раз оказывались тщетными из-за того, что нужный метод достижения поставленной цели представителям данной группы оставался неизвестным.

Между тем метод мог быть очень и очень простым. Ведь получилось же войти в контакт с краешком этой высшей субстанции моему моряку – личности, являвшей собой далеко не передовую часть человеческого сообщества, а как бы его осколок! В который он превратил себя, опустившись до бомжа! И он не прилагал для контакта никаких усилий, всё получилось простым, естественным путём, независимо от его воли, а как бы само собой.

Перед глазами вдруг всплыла давнишняя, накрепко врезавшаяся в сознание картина, на первый взгляд пустяковая, однако дававшая довольно чёткое представление о некой линии человеческой деятельности и, по моему разумению, имеющая большой глубинный смысл.

…Это была обычная, ничем не примечательная поездка на городском автобусе, двигавшемся по раз и навсегда установленному маршруту. Я сидел, привалившись к спинке сиденья, и думал о чём-то своём.

А прямо перед моим носом, на расстоянии какого-нибудь полуметра, несколько мух беспомощно бились об оконное стекло, пытаясь выбраться из автобусного салона в открытое пространство. И очевидно получая от этого биения немалые травмы.

Окно было не совсем плотно закрыто, рядом с мухами, в нескольких сантиметрах, сквозила узкая вертикальная щель, через которую легко можно было выбраться на свободу. Но ни одно из насекомых так и не догадалось податься немного в сторону, чтобы достичь заветной цели, и они так и продолжали бестолково колотиться о неодолимую прозрачность.

Нечто похожее происходит и с абсолютным большинством людей при попытках связаться с космическим информационным полем, то есть с определённой областью высшей силы. Словно мухи, бьются они о незримую преграду, вместо того чтобы сменить позицию и легко и просто получить доступ к самому главному – средоточию истинных знаний.

Глава тринадцатая
Феномен Гайнутдина

И всё же кое-кому общение с высшей субстанцией удавалось. Не случайно, как в истории с моим моряком, а благодаря определённому методу или подходу. Мне это совершенно точно известно, потому что с одним из них я встречался прежде.

Фамилию его я не знал ни в то время, ни сейчас, помню только, что это был татарин по имени Гайнутдин. Это имя толкуется как «богатый верой». И у него была жена Маргуль, что означает «королева цветов»; увидев её впервые, я сразу подумал, что своим обликом она полностью соответствует данному ей имени.

Познакомился я с ними более двадцати лет назад, вскоре после нашего с Николаем Гудимовым бегства от бандитов.

До меня допрежь того доходили слухи о Гайнутдине и его необычных, главным образом целительских способностях, дарованных свыше, но я не придавал им какого-либо значения. Мы ведь нередко видим и слышим только то, что хотим видеть и слышать.

Тогда, расставшись с моряком, я поселился в Ольмаполе, в городе, где прошли мои детство и юность и откуда ещё в советские времена наша семья уехала в поисках лучшей доли. Мне надо было отлежаться и прийти в себя после злоключений, которые я пережил.

Никого из знакомых в сём старинном городе с сохранившимися купеческими особняками у меня не осталось. Я бродил по улицам, сталкиваясь лишь с редкими чужими взглядами и всё больше укрепляясь в правильности своего решения поселиться именно в этом провинциальном городке, который находился как бы на отшибе от большой постиндустриальной жизни.

Я снял комнату у одной пожилой женщины, обитавшей в Тихоновке, пригороде Ольмаполя, в домике на крайней, в один порядок, улочке Садовые Выселки, фасадными окнами смотревшей на неширокую пойму, заросшую высоким камышом.

Дальше за поймой несла свои воды могучая Ольма, берега которой в тех местах раскинулись километров на восемь друг от друга.

Вот в этом забытом Богом углу я и хотел отсидеться, успокаивая себя мыслями, что здесь-то уж точно никто из бандитов меня не найдёт.

Денег у меня было немного, но на съём комнаты, недорогие продукты питания и мелкие текущие расходы хватало. Одна была беда: последствия тяжёлых побоев, нанесённых подручными Клеща, не исчезали. Наоборот, они всё явственней напоминали о себе.

Не буду подробно описывать своё самочувствие, скажу только, что давали знать о себе и травмированная печень, и сильнейшие головные боли, лишавшие сна. Заметно ухудшилось зрение. Меня всё больше одолевала слабость, а в левую ушибленную голень стреляла такая боль, что я чуть не валился наземь. Неудобно признаваться, но во рту всё явственней чувствовался привкус мочи, и по телу пошли отёки – явные признаки того, что начали отказывать отбитые почки.

И это далеко не полный перечень болезненных проявлений. Лекарства, выписываемые местными врачами, не помогали, и я всё чаще стал задумываться о своём невыполненном предназначении в этой жизни и, по всей вероятности, скором переселении в мир иной. И о встрече с уже ушедшими предками.

Кроме того, будучи в терапевтическом кабинете я расслышал разговор медсестёр, что дни мои сочтены, и земной мир со всем его народонаселением и проблемами сразу начал от меня отдаляться.

Мне было так плохо, что не держали ноги, и я вынужден был ходить с палочкой. Как ходят глубокие старики. Или немощные инвалиды. Собственно, таковым я уже и являлся.

Единственным моим утешением, пожалуй, была гитара, оставшаяся у тёти Оли, хозяйки квартиры, с её юных лет; покарябанные гриф и корпус, пожелтевшие от времени ручки колков наводили на соответствующие размышления.

С позволения хозяйки я брал сей во всех смыслах старинный музыкальный инструмент и, перебирая струны и негромко напевая, поверял ему своё душевное настроение, с некоторых пор всё менее радостное.

 
…Счастье улыбнётся, всё пойдёт как встарь.
Горлица вернётся, будет петь глухарь.
 

Видя, что я таю на глазах, тётя Оля как-то не выдержала и, жалостливо глядя на меня, сказала:

– Тебе к Гайнутдину надо.

– К какому ещё Гайнутдину? – спросил я, не думая в тот момент, что она говорит о том самом врачевателе, связанном с космическими силами, о котором я уже слышал ранее.

– К такому… Есть один человек. Татарин. Живёт на той стороне Ольмы, за мостом, километрах в трёх вправо от него, возле самых Ольминских гор. Лечит особым чаем и солнечной энергией.

– Да ладно вам, тётя Оля, какой чай, о чём вы говорите! Тут современная медицина ничего сделать не может. Меня вчера только врачи обследовали, целый консилиум устроили, и то…

– Ты не маши рукой. Медицина не помогает, а Гайнутдин… Он многих поставил на ноги. К нему даже из-за границы лечиться приезжали.

– Что же в самом городе о нём ничего не известно?

– Кто тебе сказал, что не известно?! Кому надо, те о Гайнутдине наслышаны. Кого как следует прижучит. А так, конечно, люди просто живут себе и живут. Ну и давно сказано – нет пророков в своём отечестве.

Несмотря на её уговоры, я оставался при скептическом мнении об успешности какого-либо лечения, фактически смирившись со своей незавидной участью. Мысли об ином измерении, реинкарнации, параллельных и тонких мирах уже не покидали меня, и я всё больше зацикливался на прекращении физического существования.

Между тем мне становилось всё хуже. Одни только уже упомянутые головные боли, отнимавшие последние силы и сводившие меня с ума, чего стоили! Я ещё не помирал, но и жизнью то состояние, в котором находился, назвать уже было невозможно. Это походило на подобие какой-то предагонии, растянутой во времени.

Промучившись ещё несколько дней, я всё же поехал к этому самому Гайнутдину. С призрачной надеждой на пусть незначительные, но изменения в моём теперешнем состоянии, хотя бы на избавление от нестерпимых страданий.

Узкая грунтовая дорога привела к заимке, на переднем плане которой возвышался дом, довольно-таки большой по деревенским меркам.

Двускатная крыша, три фасадных окна, смотревших на северную сторону, и столько же – боковых: одно на восток, в сторону двора, и два на запад, на прилегавшую опушку леса и подножие Ольминских гор. Ещё одно окно было на юг, где вздымались сами горы, поросшие лесом.

В доме пять комнат плюс застеклённая веранда. Перед входной дверью красовалось широкое крыльцо с перилами и резными балясинами. Из удобств – водяное батарейное отопление с кочегаркой возле кухни, ванна, душ, раковина с краном, водопровод с принудительной механической подачей воды из колодца, автономная канализация.

Словом, Гайнутдин построился основательно, с расчётом на долгую благополучную жизнь.

За домом и комплексом дворовых сооружений – полуторагектарный приусадебный участок с простейшей изгородью из продольных жердей.

В дальнем конце заимки – большой глубокий родник с омутком; из последнего вытекал чистый прозрачный ручей. Русло ручья пролегало вдоль всего земельного массива и затем, минуя с задней стороны хозяйственные постройки, спускалось по пологому склону к самой Ольме.

В народе родник именовали Сереньким источником. Скорее всего, он был назван так из-за серого цвета почвы, по которой пролегало ложе ручья.

Земля эта была выделена Гайнутдину лесничеством, в котором он проработал лесником чуть ли не всю сознательную жизнь, в дар за успешный плодотворный труд по охране леса и уходу за ним и по защите животных от браконьеров разных мастей.

Меня встретил старик лет шестидесяти, коротко, чуть ли не наголо остриженный и чисто выбритый, с живым взглядом внимательных, умных, добрых глаз, среднего роста, довольно крепкий для своего возраста.

Это и был сам Гайнутдин. Рядом стояла его жена. Она смотрелась лет на десять моложе – высокая, красивая, статная и благополучная. Я как-то сразу почувствовал, что она была надёжным, прочным тылом своему мужу.

Хозяин заимки взял меня за обе руки, заглянул в глаза и так и замер, словно проникаясь чем-то, доступным только ему одному. Я почти сразу почувствовал нечто вроде благодатного тепла, проникавшего через его ладони в мой организм.

– Тебе надо остаться и пожить у нас, – сказал Гайнутдин немного погодя. – Необходимо безотлагательное, стационарное, как говорят врачи, лечение. Если бы ты промешкал хотя бы до завтра, было бы поздно.

– Нет, пожалуй, со стационаром ничего не выйдет, – ответил я, мысленно оценивая свой кошелёк, пустотелый на тот момент. Со слов тёти Оли я знал, что татарин не назначает цену за лечение, а берёт, кто сколько заплатит. Самых же бедных вообще пользует бесплатно. Но мне претила даже мысль о такой крайности. – У меня не хватит денег, чтобы оплатить и курс лечения, и проживание в вашем доме.

– Об этом не беспокойся, – сказал хозяин заимки. – Потом заплатишь. Когда разбогатеешь. И не заплатишь – тоже не беда. Значит, платой будет одно лишь твоё выздоровление. Это уже немало, а правильнее сказать – самое главное.

Его добрые-предобрые глаза сощурились в сочувственной улыбке, вызывающей доверие.

– Так я и вещей никаких не взял с собой. Я ведь думал побыть у вас часок-другой, и обратно в Ольмаполь. У меня ни зубной щётки с собой, ни бритвенных принадлежностей.

– Ничего, – ответил Гайнутдин. – Найдём тебе и новую зубную щётку, и станочек с лезвиями для бритья.

– Всё же мне надо вернуться. Надо предупредить хозяйку квартиры. А то беспокоиться начнёт, дескать, пропал постоялец.

– Не будет она беспокоиться. Ольга знает, что больные, бывает, проживают у нас неделями и месяцами.

– И всё же…

– Я тебе говорю: она абсолютно спокойна. Потому как уверена, что ты находишься у нас.

Ещё до сборов на заимку тётя Оля пыталась убедить меня, что сверхъестественная исцеляющая сила, которой обладал Гайнутдин, не случайна и что он является учеником самого Создателя!

Разумеется, её слова о Творце относились к области досужих вымыслов провинциальных обитателей и не имели под собой никаких оснований. И ничего, кроме ироничной улыбки, не вызывали.

С какой-то действительно высшей силой, например с более развитой цивилизацией или просто могучим космическим умом, общение вполне могло быть, почему бы и нет – такие случаи в истории человечества отмечались и не раз, они описаны в той же Библии. Но чтобы непосредственно с Создателем, сотворившим миллиарды и миллиарды вселенных, – это сомнительно, здесь уже явный перебор! Так я тогда считал.

– Напрасно усмехаешься, – с упрёком говорила хозяйка квартиры. – Твои усмешки – от неведения. Вот скажи мне: что ты знаешь помимо своей городской жизни и того, чему тебя учили в школе и институте? Задумайся и скажи – что?! Ну да, алгебру с геометрией ты знаешь, тебе это преподавали, но ещё-то что? А ничего не знаешь, не считая суеты сует, от которой все люди маются.

Тётя Оля, конечно, упрощала, но какой-то резон в её словах насчёт ограниченности моих познаний, несомненно, присутствовал. За обыденностью жизни большинство из нас мало чем ещё интересуется, а уж о тонких материях и иных мирах если что и известно, то только из разных фееричных телепрограмм.

Хозяева заимки выделили мне одну из задних комнат и предложили располагаться.

Не успел я оглядеться в предоставленном помещении, как из горницы донёсся голос Гайнутдина:

– Эй, дорогой, милости просим сюда!

И правда, лечение не откладывалось ни на минуту. Помню, что сначала врачеватель поставил меня в энергетический поток. Для этого он положил на мою голову свою правую руку и сказал, чтобы я повторял за ним то, что он будет говорить.

Это были какие-то непонятные тюркские слова. Но произносил он их чётко, раздельно, и я в точности воспроизводил каждый звук. Одновременно он неотрывно, не смаргивая, смотрел мне в глаза. А я смотрел на него. И чувствовал всё возрастающее воздействие некоего силового поля, которое приятной тяжестью и тепловой волной стало пронизывать меня с головы до ног и привносить определённую психологическую и телесную комфортность.

Затем врачеватель начал ходить вокруг да около меня и довольно резко водить рукой сверху вниз, словно сбрасывая накопившийся в моём организме негатив. При этом он опять произносил одни и те же повторяющиеся слова, запомнившиеся мне как «алляи балам гунасиз алля».

Я не знал точно, что они означали, а только догадывался, что это своего рода заклинание, помогающее с наименьшими потерями выйти из трудной жизненной ситуации.

Много позже, работая со словарями, я узнал, что этим наговором Гайнутдин действительно как бы отсекал тёмные силы – забирал меня из лап зла.

В заключение лечебного сеанса был чай с молоком и солью, так называемый эткен-чай. Маргуль ещё именовала его напитком жизни.

Чайная церемония сопровождалась десятикратным повтором слова «алля», означавшее, как потом мне стало известно, малыш или младенец.

По словам хозяев заимки, подсоленное «снадобье» способствовало выведению из организма шлаков, и прежде всего очищению крови от вредных составляющих, накопившихся в ней в течение жизни, а слово «алля» омолаживало и избавляло от отрицательной энергетики.

Как ни удивительно, но после всех этих процедур болевые ощущения, мучившие меня, заметно притупились, мною овладело состояние некоего умиротворения, и ночью я впервые за долгое время уснул крепким здоровым сном.

Татарское «зелье» с самого начала показалось мне довольно приятным на вкус. За недели проживания на заимке я так к нему привык, что в конце концов отказался от обычного чая с сахаром. И эта привычка к слегка – как суп – подсолённому напитку сохранилась у меня до сих пор.

Трижды в день – утром, в полдень и вечером – я купался в Сереньком источнике и чувствовал, что его вода наполняет меня дополнительными порциями энергии и силы.

Перед тем как мне окунуться, Маргуль подходила к роднику, склонялась над ним и произносила какие-то непонятные сокровенные слова, довольно-таки немногочисленные и отличавшиеся необычной странной интонацией, определённо почерпнутой не из нашего трёхмерного пространства.

Однажды из чистого любопытства я спросил Маргуль, для чего эти нашёптывания и какими свойствами они обладают.

Она ответила, что её речения меняют структуру воды, делая её первозданно гармоничной, такой, какой она была на момент сотворения нашей Вселенной. Что вода представляет собой живую субстанцию, способную запоминать всё сказанное, даже оттенки голоса. Что в ней как бы отражается состояние души человека, произносящего заклинание – доброе или злое. И что энергетическая мощь воды в Сереньком источнике становится в сорок тысяч раз выше обычной, той, которую люди пьют из кухонного крана.

Позже, уже будучи в столичном городе, я узнал, что подобной энергетической силой обладает вода на столовой горе Рорайма в Венесуэле – труднодоступной для людей, а потому чистой от их негативных мыслей и эмоций.

Предполагается, что точно такая же энергетика была присуща первозданной воде, которая миллиарды лет назад впервые появилась на земле и благодаря которой и возникла биологическая форма жизни во всём её буйном разнообразии.

Ещё Маргуль сказала, что знания, как обратить особенности водной стихии на пользу себе и другим людям, в их татарском роду существуют испокон веков и по женской линии передаются из поколения в поколение.

Из всего услышанного я понял также, что структурированная вода источника приводит в подобный же первозданный порядок воду в организме человека, из которой он в основном и состоит.

– Когда входишь в родник, обязательно говори: «Ты и я – одно целое», – наставляла Маргуль. – Тогда вода с любовью обнимет твоё тело и более полно передаст ему свои полезные свойства.

Я в точности следовал её словам, и вода и впрямь как бы нежно заключала меня в свои объятия, тем самым ещё больше настраивая на оздоровление.