Текст книги "Золотая ангулоа"

– Ни о чём особенном. Я просто подумал, куда нас может вынести.

– Не так уж важно – куда. Главное, что мы вырвались из плена и вольны сами распоряжаться своей судьбой.

* * *

А ветер всё усиливался и вскоре дошёл до штормового. Море потемнело, вспучилось, водяные горы, обрамлённые кипящими гребнями, одна за другой надвигались на «Олимпию», то поднимая её, то швыряя вниз.

На яхте убрали все паруса, за исключением небольшого косого лоскута, отходящего от бушприта, – спутница Кости называла его кливером – и, тем не менее, судно так сильно кренилось то на один борт, то на другой, что, казалось, ещё чуть-чуть, и оно перевернётся вверх килем.

Человеческий организм изнемогал от непрерывного тысячеаккордного стонущего пения, исторгаемого океаном. Солёная водяная пыль забивала рот и ноздри. Неоднократно волны полностью захлёстывали палубу, прокатываясь по ней от кормы до носа, и тогда люди, находившиеся в рубке с выбитыми окнами, оказывались по колено, а то и по пояс в воде.

Ко всему прочему Юлия Иннокентьевна тяжело страдала от морской болезни. Лицо её позеленело, словно показавшаяся из-под снега весенняя трава, вокруг глаз образовались чёрные круги, и она еле держалась на ногах. Костя предлагал ей спуститься в каюту, но она неизменно отказывалась: в каюте ей было ещё страшнее, чем наверху.

Он полностью взял управление судном на себя, стараясь удерживать его кормой к ветру. Малейшая оплошность, яхта тут же завалилась на борт и нехотя возвращалась в исходное положение.

Наступил момент, когда гибель стала казаться неизбежной. Ещё не схлынула одна волна, над поверхностью моря оставались только мачты и часть рубки, рулевой и его спутница стояли по грудь в воде. А сзади уже накатывалась, подступала вторая волна, ещё более высокая и крутая, чем предыдущая.

Костя втянул голову в плечи, ожидая сокрушительного удара. В последнее мгновение яхта всё-таки поднялась из воды, показалась часть палубы, и тут же её накрыло тяжёлым неудержимым валом, который захлестнул рубку чуть ли не до потолка. Он задержал дыхание, чтобы не захлебнуться, а когда открыл глаза, увидел, как волна уносит через распахнувшуюся дверь что-то светлое, напоминавшее человеческий силуэт. Он непроизвольно выбросил к этому светлому руку, пытаясь ухватить тело, уносимое волной, пальцы скользнули по голому бедру, голени, задержались на лодыжке и что было мочи стиснули её. Вода сошла, и Юлия Иннокентьевна осталась лежать на палубе. Костя втащил её в рубку, захлопнул дверь и тут же вернулся к штурвалу.

Яхта, оказавшаяся на несколько секунд без управления, стала разворачиваться поперёк ветра, и следующая волна положила её на борт. Женщина покатилась по полу рубки, Костя, едва удерживаясь на ногах, бешено вращал штурвал, пытаясь повернуть яхту по ветру. Он начал прощаться с жизнью, думалось, судну уже не подняться, но наперекор стихии оно вновь начало обретать прежнюю остойчивость.

Оказавшись возле рулевого, Юлия Иннокентьевна приподнялась на локтях и надрывно закашлялась, извергая воду из лёгких. Скосив глаза, Костя увидел голые нежно-молочные бёдра над тонкими узорчатыми чулками и чёрные трусики – очевидно, женщина не загорала на «Сенявине», – упругие ягодицы, обтянутые этими самыми трусами, и юбку, завернувшуюся по пояс. У него не было возможности одёрнуть ей одежду, так как он целиком был сосредоточен на управлении судном; он только старался больше не смотреть на беспомощную спутницу и не оскорблять её своим взглядом.

В какой-то момент стало представляться, что шторм пошёл на убыль, но, скорее всего, это он приноровился и держал яхту на наиболее верном курсе; во всяком случае, её уже не захлёстывало так волнами, и рулевая рубка практически всё время оставалась свободной от воды.

– Спасибо, Серьга.

Он оглянулся. Юлия Иннокентьевна переместилась к задней стенке рубки и сидела, привалившись к ней спиной. Оправленная юбка прикрывала колени, и женщина, видимо, полагала, что с её одеждой всё в порядке. Однако тонкая мокрая кофточка, прилипшая к женскому телу, просвечивала от воды и в точности воспроизводила его цвет и очертания, создавая эффект раздетости. Рулевой поспешно перевёл взгляд на беснующиеся волны, ограниченные рамками переднего окна.

– Спасибо, – повторила она. – Вы вовремя пришли мне на помощь.

– Не стоит благодарности, – ответил Костя и чуть заметно улыбнулся одними губами. – Как говорится, свои люди – сочтёмся.

Море с силой, вселяющей страх, бушевало ещё несколько долгих часов. Костя бессменно управлял яхтой, преодолевая усталость и боль в боку. Юлия Иннокентьевна безучастно сидела сзади и не вызывала ничего, кроме сострадания.

Ближе к полуночи, однако, ветер потерял прежний напор, уже не так пронзительно свистело в снастях, хотя море оставалось по-прежнему бурным и яхту продолжало швырять на волнах. Судно оказывалась то наверху, то в самом низу водяной пропасти, из которой, казалось, ему было не выбраться.

Но в конце концов наступил рассвет, и Костя понял, что они выстояли и должны, должны остаться в живых.

– Как вы себя чувствуете? – обратился он к Юлии Иннокентьевне. Та в ответ только безвольно шевельнула губами.

– По-нят-но, – протянул он, задержав взгляд на её измученном лице.

Где-то часам к девяти утра ветер, кажется, ещё немного стих, но оставался настолько сильным, что ни о каких попытках изменения направления движения не могло быть и речи.

Костя уже не столько стоял у штурвала, сколько висел на нём.

Временами у рулевого закрывались глаза и на какие-то мгновения он засыпал, однако яхта, начинавшая рыскать по курсу и становившаяся чрезвычайно валкой под ударами волн, тут же будила его. Тогда он покрепче ухватывался за ручки, торчавшие из колеса, которым должен был управлять судёнышком, наваливался на него грудью, утверждался устойчивее на ногах, устремлял взгляд вперёд, ориентируясь на зелёную вздымающуюся муть, и задавал яхте наиболее безопасный ход.

Иногда глаза его задерживались на хронометре, вмонтированном в панель управления. Стрелки на циферблате двигались, наверное, на батарейках, и, кажется, это было единственное, что подавало признаки «жизни» на этой самой панели. Но нет, ещё смещалась стрелка компаса перед самым его носом, особенно когда он сбивался с курса.

И всё-таки шторм явно был уже не тот, что раньше, явно. Палубу не захлёстывало, яхту не подбрасывало, и она не хлопалась днищем, срываясь с верха волны.

Костя в очередной раз оглянулся на женщину. Юлия Иннокентьевна лежала на полу рубки, повернувшись боком и подложив под голову ладони. Ему показалось, что лицо её порозовело и самочувствие заметно улучшилось. Да, так и есть: она уже не просто лежит, поверженная морской болезнью, а крепко спит и даже улыбается во сне. Подсохшая кофточка более свободно облекала тело, укрывая его от случайных нескромных взглядов. Даже грудь, высокая, всегда притягивающая внимание, была не так сильно обтянута тканью. Плохо только, ноги открыты, укутать бы чем-нибудь. В каютах он видел одеяла и что-то наподобие пледа, но от штурвала не отойти. Ладно, ничего, не замёрзнет слишком-то уж.

Рулевой вздохнул и улыбнулся.

Порадовавшись за спутницу, он полностью обратился к управлению судном, стараясь вести его так, чтобы не допустить чрезмерной боковой качки. Какое-то время это ему удавалось, но возникший прилив энергии быстро истаял. Он всё чаще ронял голову на грудь и снова повисал на штурвале, иногда не понимая даже, что делает и зачем. Когда перед глазами прояснялось, Костя видел всхолмленное море, панораму окон и стены рубки, но всё это воспринимались уже как нечто совершенно стороннее, не имеющее к нему никакого отношения. Силы почти полностью покинули его, и если бы не колесо, за которое он держался, то давно бы упал на пол. Голова была как чугун, мозжило в боку, тело, сотрясаемое сильнейшим ознобом, всё больше и больше наливалось смертельной усталостью.

…Костя не понял, что с ним произошло – то ли заснул, то ли потерял сознание. Он увидел себя стоящим на коленях у штурвала, стены рубки опрокидывались, а его самого стремительно валило куда-то в сторону. Чтобы не упасть, ему пришлось покрепче ухватиться за спицы штурвала. За спиной, в задней части рубки что-то покатилось, он через силу повернул голову и увидел Юлию Иннокентьевну. Только теперь она находилась не у задней стенки, а у левой. И в этот момент она не лежала пластом, а сидела, опираясь обеими руками о пол, и с негодованием смотрела на мужчину, старавшегося удержаться у штурвального колеса.

– Что вы там вытворяете? – женский голос был словно налит ядом. – Вы едва меня не расшибли. Кто так управляет судном?! Вы что, не видите – оно почти на боку. Так вы нас утопите. Быстрее приводите курс по ветру. Эх вы, моряк – с печки бряк, горе с вами, да и только!

Поднявшись с колен, Костя изменил курс судна, оно тут же выпрямилось и исправно заутюжило волны, которые были уже не столь грозны.

Яхте теперь ничего не угрожало. Он оглянулся; женщина опять укладывалась спать.

– Вы сказали, что я никудышный моряк, – ровно, с твёрдым холодом в голосе проговорил он, вновь переводя взгляд то на низкое серое небо в створе окна, то на приборную панель, то на компас и автоматически оценивая, насколько безопасно их судёнышко держится относительно волн. – Ну так вставайте к штурвалу и покажите, как должен управлять кораблём настоящий рулевой.

Юлия Иннокентьевна, приготовившаяся снова заснуть, открыла глаза и приподнялась на локте.

– Не сомневайтесь, я сумела бы управлять судном и при сильном ветре. Но я устала, у меня нет сил.

– Что вы говорите – у вас нет сил! А у меня они есть?! Вы полдня дрыхли здесь, а я не помню, сколько времени не отходил от этого проклятого колеса.

– Я дрыхла! Да как вы смеете так со мной разговаривать?! Кто вы такой?! Не забывайте, что это я посадила вас на яхту, по вашей вине выведены из строя её двигатели и…

– Всё это мы уже слышали. Много раз. Судя по тональности ваших слов, вы полностью избавились от последствий морской болезни. А посему прошу вас, сударыня, встать к штурвалу!

– К штурвалу? И не подумаю. Мне нужен отдых. И я хочу есть.

– С едой придётся подождать.

– Ну уж нет, ждать я не буду! – С этими словами Юлия Иннокентьевна без каких-либо усилий поднялась с пола и довольно резво направилась к выходу из рубки. Костя едва успел заслонить собой дверь.

– Прочь с дороги! – в негодовании крикнула женщина.

– К штурвалу! – ответил мужчина.

– Прочь, я сказала!

Без рулевого яхта снова зарыскала по курсу и к килевой качке добавилась бортовая.

– Вы оставили судно без управления. Так недолго пойти и ко дну.

– Да лучше ко дну, чем находиться рядом с вами – упрямой чёртовой бабой! Вы можете свести с ума.

– С чёртовой бабой! Да вы… Вы хам, вот кто вы, хам, самый настоящий хам! Впрочем чего иного можно от вас ожидать! У вас и прозвище-то – Серьга, и вы потомок какого-нибудь портового грузчика, вы унаследовали все пороки, присущие этой касте людей, не имеющих даже понятия о человеческой культуре. А с ума вас не сведёшь потому, что его у вас нет, и никогда не было!

Такая оценка его как представителя рода гомо сапиенс не лезла ни в какие ворота, и Костя уже открыл рот, чтобы её опровергнуть, но в этот момент яхту повалило на борт, и спорщиков бросило на стенку рубки; бока их при этом изрядно пострадали. Мужчина и женщина оказались нос к носу друг против друга.

– К штурвалу!

– И не подумаю!

Судно резко выпрямилось, его порядочно тряхнуло, людей кинуло в другую сторону, но исступление, охватившее их, помогло им удержаться на ногах.

Юлия Иннокентьевна была довольно рослая и не из худеньких, однако вспышка негодования, пронизавшая Костю, придала ему силы. Схватив госпожу Белогорскую за плечи, он, несмотря на яростное сопротивление, сумел сдвинуть её с места и подтащить к рулевому колесу. Чтобы не упасть, распалённая гневом женщина вынуждена была вцепиться в ручки штурвала.

– Яхта теперь в вашей власти! – крикнул Костя, отступая к выходу из рубки. – Покажите своё искусство морехода, о котором вы громогласно заявили. А я посмотрю, как это у вас получится.

– Кретин! – в бешенстве крикнула женщина.

– От такой же слышу! – с не меньшим бешенством ответил мужчина.

– Негодяй!

– Спасибо! Видимо, это та признательность, которую я заслужил, вытащив вас из воды.

– Никто не просил меня вытаскивать – я выплыла бы и сама!

– В следующий раз будете выплывать сами – я не прикоснусь к вам и пальцем.

– Я вас ненавижу! – Юлия Иннокентьевна разразилась слезами. Инстинктивно она старалась держать яхту по ветру, по направлению движения волн.

– Я ухожу. Оставайтесь со своей ненавистью наедине. Остерегайтесь только, чтобы она не сожгла вас дотла. Случаи с особами, подобным вам, уже бывали. Они…

– Пошёл вон! Будь проклят час, который свёл меня с вами!

– Полностью разделяю ваше мнение.

Костя сардонически рассмеялся и вышел из рубки. Спустившись в каюту, где ему уже доводилось отдыхать ранее, он сделал себе укол антибиотика, запил водой таблетку аспирина, предварительно разжевав её, и лёг на койку. Яхта двигалась вперёд. Значит, наверху, у штурвала, не позволяют себе расслабиться и правильно выдерживают курс.

Эту мадам давно надо было проучить. Ишь ты возомнила о себе? Видите ли, она племянница Белогорского! И мне пресмыкаться перед тобой из-за этого? Нет, это там, под боком у своего нувориша можешь выкобениваться. А здесь будь добра делать то, что положено. И перекладывать свою часть работы на других у тебя не получится. Привыкли со своим дядюшкой на чужом горбу в рай ездить!

Костя улыбнулся, довольный своими рассуждениями, поправил под головой подушку и не заметил, как провалился в глубокий беспробудный сон.

* * *

Он проспал не меньше шести часов и проснувшись почувствовал себя почти полностью здоровым. При не слишком энергичных движениях бок не болел, от лихорадки остались смутные воспоминания. И он хотел есть, будто век не едал.

Близился вечер. Как и утром, постоянно напоминала о себе килевая качка, палуба содрогалась, кренясь то в одну, то в другую стороны, и двигаться по судну, для устойчивости, приходилось особой моряцкой походкой. Однако море теперь было уже не так опасно, и тревожный настрой сменился уверенностью в окончательной победе над стихией.

При появлении Кости в рулевой рубке Юлия Иннокентьевна кивнула ему и мило улыбнулась, словно между ними не было ни малейшей размолвки. Он, отметив, какой благожелательностью осветилось её лицо, ответил дружеской улыбкой и сразу же выразил готовность встать у руля.

Продолжая улыбаться и приветливо глядя на него, Белогорская уступила место у штурвала и сладкоголосо пропела, что отправляется за едой. Он попросил принести и ему, и несколько минут спустя рядом с ним стояла изящная корзина, доверху наполненная консервированной тушёной телятиной, шпротами, сардинами, белыми сухарями, плитками шоколада, сухофруктами, бутылями минеральной воды и многообещающей бутылкой шотландского виски.

– Там этого виски, коньяка и рома ящиков пять будет, – сказала женщина, на этот раз играя роль хлебосольной хозяйки. – Видимо, владельцы яхты любили гульнуть.

Тут же в рубке они выпили по чарке и плотно закусили, сопровождая трапезу шуточками и прибауточками.

– Вы, Серьга, ужасный хулиган, – слегка жеманясь и не переставая улыбаться, произнесла Юлия Иннокентьевна. – Утром вы так меня схватили, подтаскивая к штурвалу! Я думала, вы сломаете мне шею.

– При любых обстоятельствах я не причинил бы вам вреда.

– Я испугалась: вы были страшно взбешены.

– А вы, мадам, так грозно…

– Что за мадам!? Перестаньте называть меня так. К вашему сведению, слово «мадам» обычно применяют при обращении к замужней женщине. Или к той, которая пребывала прежде в замужестве.

– Как я понял, вы предпочитаете слово «мадмуазель», – они смотрели глаза в глаза и улыбались, читая мысли друг друга.

– Нет, не предпочитаю. Серьга, вы же видите – мне не семнадцать…

– А сколько?

– Точно хам. Спрашивает у женщины, сколько ей лет!

– Пусть хам. Так сколько же?

– Двадцать восемь. Вы довольны? Я уже старая дева, и слово «мадмуазель» напоминает мне об этом.

– Никакая вы не старая… И вообще, вы выглядите намного моложе. Года на двадцать два, не больше. Вам ещё рано скрывать свой возраст.

– Моложе, да? Так какого же беса вы величали меня «мадам»? Чтобы только позлить?

– Зачем злить? По-моему зла в вас и так хватает.

– Что-о?! Во мне хватает зла! – она замахнулась на него кулачком, но Костя, поставив блок, перехватил её руку за тонкое запястье, вновь ощутив при этом гладость её кожи.

– Нам осталось только подраться, – сказал он, глядя в её приблизившееся лицо, замечая периферическим зрением начала нежнейших полушарий под полупрозрачными отворотами женской кофточки и испытывая незнакомое дотоле невыразимое благостное чувство от происходящего действия. До него донеслось её чистое дыхание, обдавшее его каким-то дополнительным кайфом.

– Так подерёмся?

– Нет.

– Испугались меня?

– Да, очень.

– Смотрите, впредь будьте со мной осторожней.

– Я не забуду ваше предупреждение.

– Пожалуйста, уж не забудьте, – глаза её на секунду вспыхнули шуточным угрожающим огнём. – Я опасна.

– Вне всякого сомнения.

– Я тигрица.

– Неужели! А мне вы представлялись всего лишь дикой кошкой.

– Дикой кошкой! Ой не могу!

Они ещё поговорили, черпая радость во взаимных взглядах, и Юлия Иннокентьевна, прихватив наполовину опустевшую корзину, направилась из рубки, чтобы спуститься вниз на отдых. В последний момент перед тем, как уйти, уже ухватившись за ручку двери, она скромно потупила глазки и, трепеща ресницами, попросила простить её за вчерашнее вздорное поведение, когда он предложил ей встать к штурвалу.

– Я называла вас нехорошими словами.

– Вы способны произносить «нехорошие» слова?!

– Разве вы запамятовали?

– Вроде кое-что припоминаю.

– В самом деле, припоминаете?

– Вроде…

– Да или нет?

– Пожалуй, да.

– Ну и как, прощаете?

– Разве вас нельзя не простить.

– Почему? Что во мне такого? – Юлия Иннокентьевна уже явно кокетничала, и Костя не скрывал, что эта её рисовка ему нравится. Женские плечи несколько театрально приподнялись и опустились, оживились, пришли в движение округлые груди, на краткий миг довольно рельефно обозначились аккуратные выступы небольших сосков, до этого искусно замаскированные тканью.

Костя много чего ещё мог сказать, но ограничился только тем, что тоже попросил прощения за бестактное отношение к ней.

– Каюсь, утром я был непозволительно груб, – сказал он, сопровождая слова повинительной мимикой.

– Конечно, вы грубиян. Но я вас прощаю.

Она вновь состроила глазки, торжествующе улыбнулась и, показав белый жемчуг ровных зубов, послала ему воздушный поцелуй. Затем ещё два воздушных поцелуя, и Юлия Иннокентьевна исчезла за дверью. Костя же стал размышлять, какой милой и доброжелательной может быть эта женщина в минуты хорошего настроения. И никакая она не гордячка из элитных слоёв, а вполне нормальная русская баба… Допустим, не совсем простая, но это особа, с которой очень и очень даже приятно иметь дело.

Сильный восточный ветер дул уже несколько суток, море оставалось довольно бурным, и каждый поворот на север валил яхту на бок. Африка осталась далеко на востоке, напор же воздушной массы продолжал гнать яхту в океанские просторы, приближая её к незримой срединной линии между континентами. Тогда они поставили остальные паруса, чтобы ускорить продвижение на запад. Отчаявшись достичь европейских берегов, беглецы решили добраться до Америки.

Небо очистилось от облаков. На яхте имелись и хронометр, и секстант, но наши моряки так и не смогли определить точное местонахождение судна. Юлии Иннокентьевне доводилось прежде держать секстант в руках, но о том, как проводить исчисления, имела весьма смутное представление. Правда, они делали прикидки, исходя из того, как, по мере продвижения судна, изменяется время восхода и заката солнца. Получалась акватория радиусом несколько сот километров. Расстелив на приборной панели карту Атлантического океана, найденную в капитанской каюте, и, склонившись голова к голове, мореходы гадали, куда их могут вынести ветер и морские течения.

– Самым лучшим для нас было бы пристать к побережью США, – сказала, разглядывая карту, Юлия Иннокентьевна.

– Почему?

– Соединённые Штаты – прямо перед нами, и до них ближе, чем до любой другой страны. Я обратилась бы в наше консульство или какое-нибудь другое российское представительство, и нам помогли бы вернуться домой.

– А не арестуют ли нас в первом же порту? Ведь у нас нет ни паспортов, ни въездных виз, – время от времени Костя чувствовал прикосновение её волос, сердце его при этом начинало биться сильнее, но он ни разу ни на йоту не отстранился, продлевая получаемую негу. – Я слышал, чтобы войти в какой-нибудь порт, нужна куча бумаг.

– Конечно, могут быть задержки, связанные с выяснением личностей. Но я уже говорила – фамилия Белогорских известна всем. Как только узнают, кто я, нам сразу же окажут необходимое содействие. Газеты и телевидение, наверное, давно уже раструбили о моём исчезновении и о том, какой выкуп за меня был назначен. Уверена– репортажи о наших приключениях появятся на всех телеэкранах и на первых полосах всех газет. Один звонок моему дяде, и он пришлёт за нами свой личный самолёт.

* * *

… Костя стоял у штурвала. Солнце потонуло в бурлящих волнах, стало быстро темнеть. Ночь выдалась безлунная, но звёзды так и роились на небе, и света их было достаточно, чтобы различать и компас с его зеленоватой призрачной стрелкой и градусной цифирью, и контуры стенок рубки, и цельные очертания всего корабля. А посреди бесконечных водяных валов ни одной движущейся точки. И так с самого начала их путешествия. Море словно вымерло.

Время от времени для улучшения настроения Костя отпивал немного фруктовой воды и ставил бутыль на место. Иногда мысли возвращались к его спутнице: как она там, бодрствует или давно уже забылась глубоким сном? Удивительная женщина: красивая, с сильным характером, но такая непостоянная – то нестерпимо ворчливая, то ласковей самой смирной кошки. Вот и пойми, какая она на самом деле.

Он не сразу обратил внимание на ослабление силы ветра. Волны оставались довольно крутыми, килевая качка заметно напоминала о себе, и какое-то время это вводило рулевого в заблуждение. Наконец, спустя часа два после полуночи, ветер совсем ослаб, стали более пологими и волны.

Когда Юлия Иннокентьевна проснулась и появилась на палубе, наступил полный штиль и яхта неподвижно стояла с обвисшими парусами, лишь слегка покачиваясь на невысокой зыби.

– Господин Серьгин! – крикнула женщина, не видя своего спутника. – Э-эй, где вы, Серьга?! Куда вы запропастились?

Костя поднялся с пола рубки и, позёвывая, стал протирать глаза.

– Эй, что с вами происходит? Так-то вы стоите вахту!

– А зачем стоять? Ветра нет, яхта не движется. Да я всего полчаса как вздремнул.

– Эх вы, полчаса! А если бы на нас наскочило какое-нибудь судно? Неслыханная беспечность! Это из-за того, что вас некому погонять. Нет, безначалия на яхте больше не должно быть, иначе не миновать беды. Потому я назначаю себя капитаном. Надеюсь, вы, мистер, не будете возражать против моего назначения?

– Да мне всё равно, будете вы капитаном или нет. Для меня главное – больше не подтаскивать вас к штурвалу в случае необходимости.

– Гм, нашли, о чём вспоминать! В тот момент я была в шоке и просто не могла правильно воспринимать создавшуюся обстановку.

– Надеюсь, пока вы в ранге капитана, шоковые состояния обойдут вас стороной.

– Об этом не беспокойтесь. А сейчас… Видите, какой беспорядок на судне! Убрать весь хлам, взять швабру и ведро, окатить и пролопатить палубу! Надеюсь, сил у вас хватит – ведь в вахтенное время вы отоспались и неплохо отдохнули.

– А вы чем займётесь?

– Не волнуйтесь, без работы я не останусь.

Рана в боку больше не напоминала о себе даже при наклонах и поворотах корпуса, и Костя, проспавший не полчаса, а чуть ли не половину вахты, бойко принялся за уборку. Смёл за борт остатки стекла, которые не смыли волны, окатил палубу водой и прошёлся по ней влажной шваброй от носа до кормы, протёр и окатил все надстройки, особенно тщательно вымыл все ступеньки, поручни и площадки трапов. Закончив приборку наверху, спустился в нижние помещения и тоже привёл их в относительный порядок. Часам к десяти всё было закончено, и он поднялся к своей спутнице.

«Капитан» похаживала по палубе, прикасаясь то к одному, то к другому корабельному предмету, проверяя надёжность их крепления. На груди у неё висел бинокль. Раза два она взобралась по трапу на крышу палубной надстройки и осмотрела горизонт.

– Чем вы всё-таки занимаетесь? – полюбопытствовал Костя, глядя из-под ладошки на Юлию Иннокентьевну и любуясь её тонкой талией, верхним и нижним бюстами, дивными ножками и вообще всей ладно скроенной фигурой, чётко очерченной небесной синевой. – Наблюдаете за морем? И это называется «работа»?

– Наблюдаю. И это тоже работа. Очень важная. В отличие от вас я не сплю, а исправно стою вахту.

Она спустилась с надстройки на палубу.

– Я всё смотрю, нет ли где какого-нибудь корабля, – добавила Юлия Иннокентьевна, поймав вопросительный, с примесью недоверчивости, взгляд своего «подчинённого». – Чтобы подать сигнал бедствия. Должен же кто-то попасться нам навстречу.

– Как же вы его подадите?

– Очень просто, – она протянула руку в разбитое окно рулевой рубки и взяла лежавшую на приборной панели ракетницу; «капитанша», видимо, отыскала её в одной из кают. – Выпущу ракету, на нас обратят внимание и придут на помощь.

Но ни в этот, ни в последующие дни ни одного корабля так и не появилось. Видимо «Олимпия» находилась далеко от морских путей, и все суда проходили где-то стороной.

Незадолго до полудня, сидя в камбузе возле открытой двери, они закусили имевшимися на «Олимпии» продуктами. «Капитан» заявила, что ей пора отдохнуть, и передала бинокль «матросу».

– Не спать! Внимательно следить за морем! – произнесла она неплохо поставленным командирским голосом. Её лицо приняло властное выражение, – Если увидите какое-нибудь судно, срочно вызывайте меня наверх.

– А зачем вас вызывать? Надо будет, я и сам просигналю.

– Вы слышали приказ?! Будьте добры неукоснительно выполнять мои распоряжения. Иначе…

– Иначе– что?

– Вы будете наказаны.

– Каким способом?

– Способ я найду, в этом можете не сомневаться.

Дав наставление, «капитан» удалилась, а Костя, усмехнувшись и карикатурно воспроизведя выражение лица и жесты своей «командирши», прошёл, вихляя задом, в рубку, подошёл к штурвалу, поднял бинокль и осмотрел горизонт.

Становилось всё жарче. Рубка, раскалившаяся от палящих солнечных лучей, превратилась в настоящую душегубку, он взмок от пота, не доставало воздуха. «Ещё не хватало сдохнуть здесь», – сказал он и вышел наружу. Но и под открытым небом, на солнце, было ничуть не лучше. Тогда он принялся натягивать над палубой, ближе к носу яхты, парусиновый тент внушительных размеров. Надёжно закрепив его растяжками и поставив в образовавшейся тени шезлонг, Костя разлёгся в нём и стал смотреть на море. По-прежнему нигде ни одного судёнышка.

По прошествии некоторого времени это занятие ему наскучило и он спустился в свою каюту, где у него было сложено всё имевшееся на судне оружие.

Взял один из пистолетов, за ним – другой. Прикинул, каково стало бы выходить, если бы пришлось стрелять сразу с двух рук. Стрельба по-македонски, так это называется. Нет, с двух рук не получится. Да с одной бы суметь и то было бы неплохо.

Свой выбор он остановил на лёгкой и более приемистой в обращении восьмизарядной «Беретте», которая словно сама просилась в ладонь. Опустив пистолет в карман, поднялся на палубу и расположился под тентом. Ещё раз осмотрев в бинокль пустынный горизонт, прошёлся до кормы, затем забрался на палубную надстройку и, как и Юлия Иннокентьевна, понаблюдал оттуда. Вернулся под тент, от нечего делать разобрал и собрал пистолет, вынул из него магазин и несколько раз нажал на спусковой крючок, прислушиваясь как щёлкает боёк. Сунул пистолет под брючной ремень. Помедлив немного, резким движением выхватил его и выставил перед собой, ловя на мушку воображаемого противника. Получалось в общем-то неплохо, без малого, как у героев вестернов. Но под ремнём оружие мешало, создавая дискомфорт в области пупка. Тогда он переложил его в боковой карман и снова выхватил. Поупражнявшись, добился, чтобы оно также достаточно быстро оказывалось в руках.

На море по-прежнему было пусто. Солнце палило немилосердно, и даже под тентом Костя изнывал от жары. Всё больше клонило ко сну, временами он даже начинал похрапывать. Стряхнув с себя дрёму и вспомнив про вахту, возобновлял наблюдение. Несколько раз бросал за борт ведро и окатывал себя; вода освежала, и на какое-то время возвращалось ощущение бодрости. Искупаться бы, но мысли об акулах и других крупных рыбах, которые в любой момент могли появиться возле яхты, мгновенно избавили от этого желания.

Чтобы отвлечь себя от скуки, он в очередной раз вынул из кармана пистолет и, подняв до уровня глаз, стал брать на мушку то один, то другой предмет.

На глаза попалась прикорнувшая рядом пустая пивная банка. Не поднимаясь с шезлонга, Костя ударом ноги отправил её на самый нос яхты. Преодолевая дрёму и не задумываясь что делает, он взвёл курок, прицелился и нажал на спусковой крючок. Пистолет неожиданно громко выстрелил. Полусонья как не бывало; стрелок с изумлением уставился на оружие: он ждал не выстрела, а, как и прежде, привычного щелчка. Впредь с этой штукой надо быть осторожней. Банка из-под пива стояла целёхонькая.

«Промазал», – с сожалением подумал Костя.

На ступеньках трапа, ведущего к внутренним помещениям яхты, послышался быстрый топоток ног, и из открытой двери палубной надстройки выпорхнула Юлия Иннокентьевна.

– Вы заметили какое-то судно?! – возбуждённо крикнула она, направляясь к вахтенному. – Вы выстрелом дали мне знать!..

– Да нет, – сказал Костя, поднимаясь из шезлонга, – это я случайно выстрелил. Я забыл, что пистолет заряжен. Никакого судна не было.

– Как не было?

– Не было и всё.

– Вы вызвали меня по ложной тревоге, забавляясь оружием! Вы тут развлекались. И это называется нести вахту! То спите, то стреляете.

– Ну, извините, капитан, так получилось. – Костя смущённо поёжился, чувствуя свою вину.

– До чего замечательно у него выходит: он просто выстрелил, он забыл. Дайте сюда пистолет.

– Зачем он вам?

– Дайте, дайте!

– Что вы хотите с ним сделать? Выбросить за борт?

– Это не ваша забота. Итак – пистолет. Я жду!