Текст книги "Истопник"
Автор книги: Александр Куприянов
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Кубометров леса повалено, бетона, скальных пород отгружено.
Все помнит! Недаром его называют бухгалтером дьявола.
Следом на трибуну вызывают Рацбаума, главного тоннельщика и маркшейдера Дуссе-Алиня. Максимилиан – яркий инженер, талантище и организатор. Но не привык выступать с трибуны, да еще перед такими гостями. Перед самим товарищем Сталиным! Бубнит Максимилианушка по бумажке:
– Производство работ по проходке тоннеля велось бельгийским двухштольным способом. 1043 погонных метра. Остальные 756 погонных метров пройдены методом подводного разрыва и германским способом. На буровзрывные работы израсходовано около 200 тонн взрывчатки. Для вентиляции применены установки «Сирокко № 6» и «Женест Гершер». Энергетическое хозяйство имело четыре импортные дизельные электростанции…
Сталин насупился, повел бровью.
Обязательно, что ли, говорить о каких-то гершерах, сирокко и о германском способе подводного разрыва?
Вождь недовольно спрашивает Френкеля:
– Он у тебя кто?
Френкель заученно, как на уроке, отвечает:
– Родился в Андижане, в семье железнодорожника. Закончил железнодорожную гимназию и Московский институт путей сообщения в 1933 году. Участвовал в строительстве Московского метрополитена, был награжден медалью и орденом «Знак Почета». В 1936 году арестован и осужден на десять лет. В 1937-м освобожден и направлен в должности старшего инженера-тоннельщика достраивать Сучанский тоннель. С марта 1941 года – начальник строительства Дуссе-Алиньского тоннеля. Максимилиан Александрович зарекомендовал себя…
– Хватит! – перебивает Сталин и с прищуром смотрит на Френкеля. Неужели правду говорят, что Нафталий помнит в лицо всех своих зэков и знает биографии половины из них?
Колоссальный умище! Вот ведь евреи… Эх, жиды-жидочки!
– Проверенный, значит, товарищ?
– Проверенный, товарищ Сталин!
– Тебе молодых надо брать, фронтовиков. Таких, как вон тот!
Сталин показывает в толпе аплодирующих на Костю Яркова. Костя стоит в первых рядах, под два метра ростом, на груди сияют гвардейский значок и орден. Аккордеон Костя уже снял с плеч.
– Будет сделано, товарищ Сталин!
Цепким взглядом Нафталий выхватывает из толпы лейтенанта, подзывает к себе помощника и что-то коротко ему говорит, показывая на фронтовика.
Костя, конечно, не видит, что Сталин показывает на него.
Костя во все глаза смотрит на трибуну.
Выступает начальница передового лагерного пункта западного портала Дуссе-Алиньского тоннеля, старший лейтенант Сталина Говердовская.
Ах, какая женщина!
Берет сняла. Наверное, от волнения. Пшеничные волосы водопадом хлынули на плечи. Гимнастерка, кажется, сейчас лопнет на груди – богато и упруго у нее там под гимнастеркой. Голубые глаза, слегка обветренные губы, рассказывает звонко. Оказывается, она у себя в лагпункте, вместе с администрацией лагеря, построила пекарню и баню, столовую и магазин. Разбила огород на южном склоне, выращивают телят и свиней, а еще есть цветники и клумбы, оштукатуренные дома с крашеными полами, работают плотина и три фонтана, которые подпитываются самотечной водой.
Вырабатывают свое электричество.
Сталин снова наклоняется к Френкелю:
– Что она им там санаторий устроила? Врагам народа… Фонтаны, цветники! Сочи! Зачем?
– Замечание понял, товарищ Сталин. Учтем. Разрешите добавить информации?
– Добавляй!
– На проходке тоннеля выработка женского лагпункта в полтора раза выше мужского!
– Что у них там – скалы мягче?
– Никак нет, товарищ Сталин! Они же идут навстречу друг другу… Женщины мужиков хотят сильнее! Мы пообещали.
Сталин ухмыляется в усы. Ох и хитер этот проходимец Френкель! Он и так величину пайки на БАМе поставил в прямую зависимость от выработки за день. Сделал норму – 500 граммов хлеба, перевыполнил – килограмм! А тут такой стимул придумал! Естественная мотивация.
Сталин иронично роняет:
– Бабы!
Вождь во все времена именно так и относился к женщинам. На Кавказе это естественное отношение мужчины к женщине. Он и любимую свою Наденьку Аллилуеву простой бабой считал. Кидал в нее хлебными катышками и обращался за столом при всех: «Эй, ты! Чего не пьешь?» А она ему ответила: «Я тебе не эй!» И чтобы доказать, что не «эй», пошла учиться в Промышленную академию. В Промакадемии враги Иосифа и партии свили себе гнездышко. Пришлось разворошить.
Правда, Наденька застрелилась.
Из женского браунинга.
Предала Иосифа. Его все предают.
Эх, эх!
Митинг закончился, начались танцы. Оркестр заиграл:
Сиреневый туман над нами проплывает,
Над тамбуром горит прощальная звезда.
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда!
Между прочим, Сталина Говердовская с трибуны тоже заметила молодого и красивого лейтенанта. По виду ровесника. Вернувшегося, кажется, в родные края. Вздрогнула и обрадовалась, только виду не подала, когда он вырос перед ней:
– Товарищ старший лейтенант, разрешите представиться – лейтенант Ярков Константин! Смерш. Прибыл на родину после службы в Прибалтике. Разрешите пригласить вас на танго.
Кто только не пытался закадрить Говердовскую!
И начальник соседнего, мужского, лагпункта, женатик, между прочим, подкатывался, мол, давайте, Сталина Георгиевна, дружить домами! Все-таки мы с вами два серьезных командира… Знаем мы эту дружбу. И Савёнков, из управления, какие-то дорогие отрезы на платья шлет. А куда Сталина пойдет в крепдешиновом платье? На лесоповал? Или в шестой барак бетонщиков, в местный театр. Там по вечерам Писатель травит в лицах историю про Гамлета и Офелию. А Летёха Василий – так тот каждый день старается промелькнуть перед ней в обновке. То кубанку каракулевую отберет у зэка, то френчик почти заграничный справит.
Пока Сталина Говердовская раздумывает, соглашаться ли так, с лету, на танец, положить ли, легко и небрежно, свою ладонь на плечо Кости Яркова, приведем доказательства необычной информации о положении женского лагерного пункта на западном портале тоннеля. Дело в том, что большинство читателей, конечно, привыкло к описаниям тяжелых условий жизни зэков вообще и Бамлага в частности. Колючая проволока, промерзшие бараки, овчарки, жидкая баланда… Так оно и было на самом деле. А тут Говердовская с высокой трибуны доложила: оштукатуренные дома, столовая, клумбы с цветами, овощи и молоко, магазин и телята.
Опять разыгралась свобода автора в обращении с материалом? Ничего подобного. Женский лагпункт западного портала Дуссе-Алиньского тоннеля был редким исключением на фоне страшной жизни зэков.
Будем верны исторической правде.
В мае 1941 года, то есть за пять лет до описываемых нами событий, Дуссе-Алиньский тоннель посетила комиссия ГУЛЖДС – Главного управления лагерей железнодорожного строительства. Тогда стройка перешла в их ведение. Комиссию возглавлял Главный инженер Управления А. К. Бакин. Комиссия дала высокую оценку организации жизни в женском поселке лагпункта, его благоустройству, питанию зэков – вернее зэчек, их жилищно-бытовым и санитарным условиям. Тротуары были проложены в непролазной дуссе-алиньской мари, клумбы цвели, на огороде, в трех километрах от западного портала, росли овощи, капуста и картошка. В женском лагпункте были построены коровник, свиноферма и птицеферма. А еще имелись гаражи автобазы, механическая мастерская, бетонозавод и больничный городок. Все запротоколировано и отражено в документах, дошедших до наших дней.
Френкель лукавил перед Сталиным, когда брал на заметку его замечания. Как никто, Френкель понимал – людей нужно не только загонять рабским трудом и нечеловеческими условиями жизни, но и грамотно управлять сложным механизмом лагерей.
Он и сам бывал в Дуссе-Алиньском лагерном пункте, которым командовала тогда, в начале сороковых, Мария Ивановна Гладышевская, старший лейтенант НКВД. Она была выпускницей Ленинградского горного института.
Мария Ивановна и ее администрация сделали поселок тоннельщиц почти образцовым на всей стройке-500. Гладышевская, при ликвидации аварии в тоннеле, в декабре 41 года погибла. Вместе со своими проходчицами. На отдельных участках женщины сталкивались с тяжелыми породами. Дневная проходка составляла иногда всего 10 сантиметров. Приток воды на западном портале достигал 500 литров в секунду, а на восточном случалась тройная перекачка. Вода заливала штольни под крышу. Работу приходилось останавливать. Рацбаум, начальник тоннельщиков, подробно и горько вспоминал об этом. В одной из таких аварий и погибла Мария Ивановна Гладышевская. Зэки обратились с просьбой в правительство: ближайший к Дуссе-Алиню населенный пункт переименовать в станцию Гладышевскую.
Да кто же и когда прислушивался к зэкам! Хотя на картах того времени изыскатели уже подписали кружочек разъезда – станция Гладышевская.
И в досье киноромана есть копии таких карт.
Что же касается песни «Сиреневый туман», которую сейчас играет оркестр на импровизированной танцплощадке, под трибуной, то еще Лев Ошанин, поэт, вспоминая друга – тоже поэта, Матусовского, писал:
«Помню, как еще в Литиституте в 1936–1937 годах он (Матусовский. – А. К.) напевал: «Прощайся с девушкой, уходит поезд. Прощайся с девушкой, второй звонок…»
Есть и другая версия.
Песню написал Юрий Липатов в 1946 году.
Называлась она «Дорожное танго. Посвящается Ниночке Глуховой».
Текст выглядел так:
Ты смотришь на меня и руку пожимаешь,
Когда увижу вновь? Быть может, через год…
А может быть, навек меня ты покидаешь…
Еще один звонок, и поезд отойдет.
В начале 2000-х годов Ниночку Глухову найдут в Липецкой области. Сын композитора Юрия Липатова – Михаил предъявит доказательства авторства своего отца. Но это случится гораздо позже.
А сейчас у нас на перроне по-прежнему 1946 год. Как раз тот год, когда, по одной из версий, было написано танго «Сиреневый туман».
Сталина Говердовская – она смелая и решительная – неожиданно говорит Яркову:
– Пошли на сцену! Захвати аккордеон.
Костя удивлен. Но покорно идет вслед за старшим лейтенантом, красавицей.
Сталина подходит к микрофону и взмахом руки останавливает оркестр:
– Сейчас я вам спою ту же песню. Но в слова в ней будут другие.
Товарищ лейтенант, подыграйте!
Говердовская объявляет:
– Экспресс времен!
Слова песни никому не знакомые.
Оказывается, есть и такой вариант.
На Дуссе-Алиньском перевале он звучит впервые.
Не знаю, как для вас, наших читателей и зрителей.
Экспресс времен Пе с ня
Экспресс времен пришел на первую платформу.
Я взял себе билет до станции «Забудь».
Чудесный мой состав бесплотен и бесформен,
Крушенью не бывать, спокоен долгий путь.
Напомнит стук колес все то, что ты сказала,
Что выцвела любовь, как ситцевый платок.
Что ты устала ждать под сводами вокзала,
Где каждый поцелуй – недопитый глоток.
Остались позади все встречи, расставанья,
Остались позади тюремные года.
Все скрылось, как во сне, в сиреневом тумане,
Лишь светит, как маяк, Полярная звезда.
Сиреневый туман над нами проплывает.
Над тамбуром горит зеленая звезда.
Кондуктор не спешит, кондуктор понимает,
Что с девушкою я прощаюсь навсегда.
Под бурные аплодисменты, конечно, не такие раскатистые, какими был награжден товарищ Сталин, но очень искренние, они сходят со сцены.
– Откуда ты знаешь эту песню? – удивленно спрашивает Костя.
– А мы уже на «ты»? – усмехается Сталина.
– Ты же первая меня так назвала, – Костя смело берет Говердовскую под руку. А она уже и не сопротивляется.
– Я не знаю, откуда они возникли в моей голове. Словно кто-то продиктовал.
Мы-то с вами знаем, кто продиктовал слова Сталине Говердовской. Автор, верный своему творческому методу. А как было в жизни?! В 1951 году Михаил Ландман в соавторстве с Михаилом Ярмушем написали «Экспресс времен». Песня была опубликована в самиздатовском сборнике десять лет спустя. Сборник назывался «Пять девчат о любви поют».
Его составила редактор и переводчица Шуламит Шалит.
А вот откуда в песне взялся четвертый куплет с тюремной горькой ноткой, мы не знаем до сих пор. Наверное, люди в тюрьме сочинили. Многие ведь считают, что слова у песни «Сиреневый туман» народные.
Читатель, конечно, может не поверить.
Особенно, подозреваю, смущают детали.
Ну, например, к какому микрофону в 1946 году, в тайге у тоннеля на БАМе, могла подойти начальник женского лагпункта Сталина Говердовская?!
Пожалуйста, Фома Неверующий!
Это был микрофон Heil Sound Classic Pro – точная копия микрофона тридцатых годов RCA 74B. 50–18 kHz. Его, как и усилительную аппаратуру, привезли на праздник актеры Комсомольского-на-Амуре драматического театра. Осужденные артисты, которых расконвоировали и заставили играть для бамлаговской номенклатуры Шекспира и Островского.
Кстати: актеры-трагики из Комсомольска после танцев начали свое сольное выступление. Мы к нему вскоре вернемся.
А пока мы видим, как к Сталине Говердовской и к Яркову Константину подходят два офицера.
Они знакомые Сталины:
– Сталина Георгиевна! Разрешите, мы на пару минут отвлечем вашего аккомпаниатора. С ним хотел бы поговорить генерал-лейтенант Френкель!
Говердовская делает под козырек. Хотя на голове у нее синий берет – форменный головной убор для женщин-офицеров НКВД.
Нафталий Аронович сидит с соратниками в отдельном помещении, напоминающем ресторан. Ну если и не ресторан, то хорошую столовую – точно. Портупею снял, воротник гимнастерки расстегнут. На столах выпивка и закуска. Теперь ведь можно расслабиться. Сталин и члены Политбюро отбыли на специально оборудованном поезде. Но праздник-то ведь продолжается! И они его заслужили.
Энкавэдэшники – всё еще с красными петлицами на воротниках, ромбами и звездами на рукавах и в васильковых фуражках. Темно-синие гали. Совсем уже скоро НКВД заменят на МВД. Гимнастерки – на кителя.
Так что пока красуются.
– Хотите выпить, лейтенант? – предлагает Френкель.
И пододвигает Косте почти полный стакан водки.
Ярков, несколько смущаясь, отказывается:
– Спасибо, товарищ генерал-лейтенант! У меня там девушка.
Он машет головой на дверь, ведущую на перрон.
– Говердовская, что ли? – проявляет осведомленность Френкель. – Приятная дама. Осторожнее, лейтенант, с приятными дамами. Во всех отношениях приятными.
Френкель помнит замечание Сталина. В то же время ему нравятся такие парни, как Костя. Сразу видно, что парень с характером.
Генерал предлагает ему, лейтенантишке, выпить, а он спокойно отказывается.
– Наверное, возвращаешься после службы? – Френкель легко переходит на «ты».
– Так точно, товарищ генерал-лейтенант! Последний год находился в командировке, в Прибалтике. Моя военная специальность снайпер-диверсант.
– Смерш?
– Так точно, товарищ генерал-лейтенант!
Глаза Френкеля смеются:
– Не такточничай… У нас тут попроще. Хотя своих лесных братьев и у нас хватает. Чем собираешься заняться?
– Учиться пойду, товарищ генерал!
– На путейца? Правильно. Грамотные путеармейцы нам нужны. Очень нужны!
Костя отводит глаза в сторону:
– Нет, товарищ генерал-лейтенант. На географа хочу учиться. Или на историка.
– На историка! – удивляется Френкель. – Мы тут сами историю пишем, каждый день! Я правильно говорю, товарищи?
Он обращается к сидящим на банкете военным строителям.
Строители подтверждают. У Френкеля непререкаемый авторитет.
Френкель:
– Мы ее творим, историю! Вместе с товарищем Сталиным!
Все вскакивают из-за стола. Вновь раздаются пафосные здравицы.
– Поднимаю свой бокал за товарища Сталина, вдохновителя и организатора всех наших побед! – почему-то фальцетом кричит Френкель.
Костя Ярков тянет руку к стакану.
Граненые, как скалы, стенки стакана. Здесь других нет.
За Сталина нельзя не выпить.
Такое просто невозможно себе представить.
А уж тем более позволить.
Краем глаза Костя замечает, что сам Нафталий Аронович выпил очень мало. Что-то плескалось на донышке.
Белой накрахмаленной салфеткой Френкель вытирает щеточку усов:
– У меня такое предложение, товарищ лейтенант! Поработаешь пару-тройку лет у нас, а потом мы тебе дадим направление в институт. В Комсомольске-на-Амуре скоро откроется педагогический.
Он окидывает взглядом присутствующих.
Кто-то одобрительно выкрикивает:
– Соглашайся, лейтенант! У нас тут свои университеты! И даже профессора есть. Правда, троцкисты! А бань и цветочков вообще навалом.
Все хохочут. Костя сразу вспоминает выступление на митинге Говердовской. Он хочет возразить, но голос Френкеля строжает.
Он наклоняется к Яркову и говорит ему шепотом:
– Отказаться нельзя. От такого предложения не отказываются. Иосиф Виссарионович разглядел тебя в толпе и приказал мне: «Возьми этого парня, фронтовика, к себе на работу!» Понял? Что мне доложить Сталину? Что ты, в ответ на его предложение, пошел учиться на географа?
Действительно, как такое доложить вождю?
Костя открывает дверь на перрон и тут же попадает в другое пространство.
Театральный прием.
Да ведь вся наша жизнь – сплошной спектакль и карнавал!
На площадке он сейчас и творится. Настоящий карнавал.
Артисты драмтеатра – все в длинных серых хитонах и в белых колпаках, многие на ходулях, приглашают публику в круг. Они изображают шутов и скоморохов. Образуется цепочка приплясывающих на ходу людей. Возглавляет шествие клоун с белым лицом и нарисованными грустными глазами. Пьеро из детской сказки про деревянного мальчишку Буратино.
Детской ли?! Мальвина – Говердовская. Клоун сразу выделил ее из толпы – светлые волосы распущены по плечам. И потянул в круг. А Сталина не сопротивлялась. Костя и здесь не оплошал.
В цепочке он третий. Ладонь у Сталины горячая, трепетные пальцы.
Словно электрический ток пробежал между ними.
Дамочки в вуалях и соболях, лейтенанты в хромовых сапогах и синих брюках-галифе, гражданские инженеры в шляпах и двубортных – тяжелых, с ватными плечами, костюмах, приехавшие на праздник из тайги эвенки-оленеводы в торбозах и меховых куртках – то ли парках, то ли анораках. Обслуживающий персонал, рабочие в солдатских поношенных телогрейках, тетки-поварихи в белых передниках. Все, охваченные праздником и музыкой, выделывают ногами кренделя и коленца. И наконец устремляются друг за другом. Цепочку ведет Пьеро. Костя оглядывается. Он удивлен! К танцующим, а теперь бегущим мелкими шажками людям присоединился сам Френкель со своими соратниками, все в кожаных плащах.
Бегут как миленькие на полусогнутых.
Жили у бабуси курицы и гуси…
Что же получается? Зэки со своими охранниками?
Если не сказать точнее – жертвы с палачами.
И знакомая мелодия звучит с экрана.
Она и бравурная, и трагическая одновременно.
Это импровизация на тему музыки знаменитого композитора Нино Рота из бессмертного фильма Федерико Феллини «Восемь с половиной». В котором реальность смешивается с сюрреалистическими видениями.
Что такое восемь с половиной? Все гадают до сих пор!
Да ничего особенного! Восемь фильмов и малометражку (она и есть половина) снял к тому времени мастер.
Разумеется, вы сразу подумаете, что сцена танцующей цепочки людей, вперемежку с клоунами и актерами, заимствована из Феллини.
Здесь зритель как бы находит преемственность кино-приемов.
Только одно замечание. Которое слегка если и не объясняет заимствование, то оправдывает появление хоровода. Свой фильм Федерико снял в 1963 году. А у нас на календаре еще только май 46-го. Во все времена люди вставали в круг и танцевали цепью. Охотники каменного века окружали костер, вздымали над головой дубину, напевно и громко грозили мамонту. Гладиаторы Рима перед, может, последним своим боем обнимали за плечи друг друга и клялись быть верными судьбе и схватке. Греческий танец сиртаки, болгарский хоро… Вообще танец-хоровод есть почти у всех народов мира. У русских, молдаван, румын, турок, грузин и армян, македонцев, сербов. Опять же у евреев – хора Агадати.
А ирландцы, цепью бьющие чечетку? А солдаты-вохряки на празднике первого поезда, удивившие самого Сталина топотушками в начищенных до блеска сапогах?
Только американцы почему-то никогда не становятся в хоровод.
Теоретически – кто такие американцы? Евреи, поляки, русские, англичане, итальянцы… И даже чукча или нивх, получивший паспорт Соединенных Штатов Америки, автоматически становится американцем. Чукчи, кстати говоря, тоже очень любят танцевать кругом. И якуты. Но в Америке они уже почему-то не танцуют. Американцы навсегда останутся теми, кем родила их мать. Луи Армстронг ведь просто негр, а не придуманный толерантностью афроамериканец. Фицджеральд – ирландец…
Да и Хэмингуэй – какой он американец?
Скорее, он гражданин мира.
То ли с острова Куба, то ли из Парижа.
Светят мощные прожектора.
Цепочка танцующих бежит в тоннель, опоясывает склон и возвращается на перрон. А там уже идет театральное представление. На сцене сидит Мастер, папа Карло. Он рубанком выстругивает бревнышко. В руках Карло появляется кукла с длинным деревянным носом. Вечный искатель золотого ключика… Бесплатного счастья хочется всем. Во все времена. И чтобы никто не ушел обиженным. Буратино! Деревяшка трансформируется в актера, исполняющего роль Буратино. Золотым ключиком он открывает железную дверь в стене, напоминающую вход в карцер. Ключик просто обернут золотистой фольгой от шоколадки. Лязгает замок, дверь противно скрипит и открывается. Один за другим выскакивают на сцену люди-куклы. Пьеро уже с автоматом в руках. Автомат – искусно сделанный муляж. Страшный Карабас-Барабас с плетью загоняет в клетку двух полосатиков. По сценарию, видимо, тигров. Опять же – женщина-змея обвивает обруч, жонглер ловит булаву, и, пританцовывая, выходит фокусник-факир во фраке и цилиндре.
Он прекрасен! Люди пропадают под его черно-звездным плащом.
Фрекель, сам еще тот фокусник, заливисто хохочет.
Представление удалось!
Жаль, что Иосиф Виссарионович рано отбыл.
Остался бы доволен.
Нафталий Аронович вдруг настораживается… Так и знал! И здесь русские не обошлись без своего обычного, на этот раз – зэковского, говнеца. На сцене появляются два артиста в форме конвойных войск. В поводу у одного из них овчарка в наморднике. Совсем не похожая на пуделя Артемона. Наверное, по замыслу постановщика спектакля пудель мутировал и превратился в овчарку. Охранники выстраивают актеров парами.
Руки за спиной. И загоняют их обратно в открытую дверцу.
Френкель уже готов крикнуть: «Прекратить пародию!»
Но публика, довольная, хохочет и аплодирует.
Очень похоже!
Френкель успокаивается. Но пальчиком грозит начальнику культурно-воспитательной части лагпункта: «Гляди у меня! Доэкспериментируешься, пидор!» Два клоуна на двухколесных велосипедиках – первое огромное, второе маленькое – быстро объезжают публику. В берестяные короба, закрепленные у клоунов за спиной, зрители бросают дань. Не только деньги. Вот кто-то положил буханку черного хлеба, пачку папирос «Беломорканал» – зэки зовут их Белый Мор или БМК, теплые носки, четвертинку водки. Клоуны берут все. Ничем не брезгуют. Конечно, питание артистов драмтеатра не сравнить с зэковской пайкой. Но все равно ведь голодно.
Люди на зоне всегда думают о тепле и о хлебе.
О зрелищах думают Френкель и его соратники.
Костя Ярков и Сталина Говердовская идут по таежной тропинке вдоль зоны. Там, в поселке тоннельщиков, у Сталины, как у начальницы лагерного пункта, есть половинка дома. Во второй половинке живет начальник охраны тоннеля со своей семьей. Костя несет аккордеон в футляре, Сталина – Костин вещевой мешок с нехитрыми пожитками солдата. Они поднимаются на широкий склон сопки. Огромное поле с выкорчеванными деревьями, поросшее кустами багульника. Кое-где остались пни.
Багульник цветет. Все тот же запах, дурманящий, окутал Дуссе-Алиньский перевал.
Уже вечереет.
Поле со всех сторон огорожено колючей проволокой. По периметру стоят солдаты-охранники с овчарками. Автоматы на груди. Недалеко высятся какие-то строения и бараки. Это мехмастерские, пилорама, продуктовые склады, бетонный завод и больничный городок.
Тропинка бежит рядом с колючей проволокой.
С одной и с другой стороны поля, прямо напротив друг друга, толпа зэков и зэчек. Они не участвовали в празднике первого поезда.
Но они имеют к нему самое прямое отношение.
Лица зэков напряжены. Все они одеты в лагерные робы. Некоторые женщины с накрашенными губами и в цветных косынках.
Костя растерян. После такого красочного праздника, встречи с товарищем Сталиным и волнующей музыки. После замечательной песни в исполнении Сталины Говердовской… Вдруг услышать хриплый лай овчарок, мат конвойных и сдавленное дыхание сотен людей…
Слышны крики женщин:
– Эй, ты! Светленький! Да не ты, а тот, что стоит рядом! Ага, ты! Тебя как зовут?
– Меня? Меня зовут Толя! А тебя как?
– Меня зовут Полина. Работала агрономом в Переясловке. А ты по какой сидишь?
– По пятьдесят восьмой… По какой еще? Я из Николаевска-на-Амуре, работал сварщиком на судостроительной верфи.
– Шпион японский!
– Нет, германский!
Оба смеются. Возбужденно и нервно.
– Поля! А у тебя какие глаза?
– Голубые!
Кричит охранник:
– Прекратить, бля, разговорчики! Голубоглазые. Еще успеете наговориться. Ночь впереди.
Автор обещал, что даже самые разнузданные его герои-урки не будут материться. И пока свое обещание сдержал. Только товарищ Френкель, начальник Бамлага, бесконтрольно крикнул производное словечко ёпта, которое, кроме удивления, уже ничего не обозначает. Так ведь и Френкель давно уже не урка. Да и бля – разве это серьезный матерок? Живой полип, бородавка на языке вертухая.
Он просто здесь необходим, как спусковой крючок автомата.
Костя удивлен и встревожен. Спрашивает у Сталины:
– Это… Это что такое?
Сталина горько усмехается. Уголками губ.
– Это ночь любви, товарищ Ярков. За досрочную проходку тоннеля им обещана ночь любви. Сегодня она состоится. По сигналу ракеты откроют ворота. И зэки бросятся друг на друга. А сейчас присматриваются.
Костя обескуражен, удивленно качает головой:
– Как-то неправильно… Не по-человечески.
– А бабам рубить скалу – по-человечески? Ты что-нибудь знаешь, Костя, про женские лагеря?
Про женские лагеря на стройке-500 Костя еще ничего не знает. Всех заключенных он считает врагами народа, бандитами, ворами и бандеровцами. А зэчек – воровками и предательницами Родины, завербованными иностранными агентами. Проститутками считает их Костя Ярков. В контрразведке Смерша другому пониманию научиться было трудно.
В скором времени ему предстоит окунуться в новую жизнь. С прожекторами на зоне, утренней перекличкой у страшных ворот и с мерным скрипом колес зэковских тачек, везущих скальную породу. Он дал согласие Френкелю на работу в управлении Амурлага. К тому же Нафталий Аронович сразу пообещал очередное звание – старшего лейтенанта НКВД. А учеба… Мечту о географии Костя не бросил. Он ее отложил на некоторое время. Не все еще пойманы лесные братья, не все враги народа обнаружены и арестованы.
Сталина рассказывает Косте:
– В моем лагпункте много женщин-инженеров, учительниц, библиотекарей, медсестер, агрономш и простых чертежниц. Как они могли подрывать могущество страны?! Если бы не они, мы не построили бы тоннель. А им в награду ночь любви. Людей хотят оскотинить. Они и так уже наполовину – не люди.
– Ты считаешь, что зэчки получили свои срока незаслуженно?
Сталина останавливается и смотрит в глаза Кости:
– По большей части – да. Я не просто так считаю. Я знаю. Потому что у меня есть их личные дела. Под пытками их заставляли подписывать ложные показания. На отцов и мужей, на друзей и детей. И на самих себя.
– Кому это нужно?
– Френкелю и Сталину.
– Зачем?!
– Во-первых, дешевая рабочая сила. Чтобы строить мосты и тоннели, побеждать в войне. Во-вторых, идет борьба за власть. Сталин выкорчевывает своих врагов и тех, кто не одобряет его политики. В-третьих…
Костя закрывает ладонью ее губы.
– Товарищ старший лейтенант! Вы не боитесь говорить мне такое?
Сталина бросает вещмешок, Костя ставит аккордеон.
Сталина властно обнимает лейтенанта:
– Не боюсь! Потому что вижу – ты уже мой.
Костя валит Сталину на мягкий лапник кустов стланика. Расстегивает пуговицы на ее гимнастерке. Великолепные груди, освобожденные, сами ложатся в его ладони. Он жадно и нежно целует соски.
Гул толпы, оставшейся позади, на поле, нарастает.
Лают псы седой и палевой масти. Лают до рвоты.
Опять кричит Летёха. И опять звонко:
– Не напирать! Начнете сближение по сигналу ракеты! Даю очередь на предупреждение!
Раздается стукоток автоматной очереди.
Толпа охает и затихает. Нет уже никакой мочи ждать.
Два изможденных зэка спрятались в кустах. Онанисты.
Никак не могут дождаться желанной картинки. По-лагерному – сеанса.
Их лица опрокидываются в болезненной истоме.
Один с облегчением говорит другому:
– Все… Кончил! Хиляем в барак.
– Да ты что, Пашка! Давай посмотрим. Сейчас такой кайф словим…
До ухода на фронт у Кости был только один опыт по женской части – мимолетный и скоротечный. Он называл его боевым контактом. Со старшей пионервожатой в школе, где работала мама, Глафира Ивановна. На столе, среди вымпелов, горнов и барабанов, с оглядкой на незапертые двери, куда в любую минуту могли ворваться пытливые не по годам пионеры.
Правда, на фронте у него еще с одной было. Белокурая и плохо говорящая по-русски. Она работала на ферме у латыша-кулака.
На сеновале было хорошо. Пахло чабрецом, полынью и мятой.
Сталина отбивается от Кости:
– Подожди! До дома остался километр… Пошли, Костя, пошли! Нужно успеть до темноты в поселок.
На краю поселка они видят гранитный памятник.
Костя читает имя, отчество, фамилию, выбитые на гладком камне, – Георгий Михайлович Квадратов, главный инженер Дуссе-Алиньского тоннеля.
Вместо года рождения прочерк.
Есть точная дата смерти – февраль 1941 года.
– Я тогда еще здесь не работала. Но Георгия Михайловича знала – встречались по геологическим делам, – рассказывает Сталина. – Сколько он сделал для нашей стройки и для людей! Его похоронили, как орденоносца. Прилетал из Свободного на похороны генерал Петренко, начальник Амурского лагеря. Солдаты дали залп из автоматов… На штольнях в тот день поставили рекорд – пять метров прошли с обеих сторон.
– Почему он умер? – спрашивает Костя.
– Его убил начальник охраны тоннеля Кондауров, – как-то очень буднично сообщает Сталина. – Квадратов влюбился в его дочку Нину. Она работала в библиотеке. Кондауров прознал об их отношениях. Кто-то из шестерок донес. Он просто пристрелил главного инженера.
– А дочка?
– А дочка потом отравилась. Она похоронена здесь же. Лежит рядом с ним.
Костя хочет спросить: а почему нет ее имени на обелиске?
Но не спрашивает.
Значит, так надо.
Почему-то так надо.
Неясная тревога, поселившаяся в его сердце на Дуссе-Алиньском перроне, возвращается.
В аккуратный домик, ладно оштукатуренный, с крепким крыльцом, они постарались пробраться незаметно, по одному. Так решила Сталина:
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?