Текст книги "Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк"

Александр Анатольевич Кузнецов
Пределы автономии воли в корпоративном праве

Александр Анатольевич Кузнецов – кандидат юридических наук, магистр юриспруденции (РШЧП), доцент кафедры общих проблем гражданского права РШЧП (ИЦЧП им. С.С. Алексеева)

© Кузнецов А.А., 2017

© Статут, 2017

* * *

 
Превысший дар создателя вселенной,
Его щедроте больше всех сродни
И для него же самый драгоценный, –
 
 
Свобода воли, коей искони
Разумные создания причастны,
Без исключенья все и лишь они.
 

Данте Алигьери.

Божественная комедия.

Песнь пятая. Рай

(пер. с ит. М.Л. Лозинского)

Введение

Основа частного права, движущая сила современного гражданского оборота и многие другие определения можно встретить в литературе в попытке описать значение автономии воли, в первую очередь ее наиболее известного проявления – свободы договора. В принципе автономии воли заложены уважение правопорядка к индивиду и признание верховенства его воли в сфере частного права, возможность осуществлять саморегулирование. Только в предоставлении свободы индивиду проявляется отношение к частному субъекту как к лицу, наделенному достоинством и возможностью управлять своей жизнью, в том числе путем совершения свободного обмена благами.

Несмотря на то что в каких-то правовых сферах автономия воли серьезно ограничена (например, в вещном или семейном праве)[1]1
  См.: Крашенинников Е.А., Байгушева Ю.В. Условия функционирования и границы частной автономии // Вестник ВАС РФ. 2013. № 9. С. 4–20.


[Закрыть], общий принцип остается неизменным. Помимо философского значения этого принципа – примата воли индивида следует отметить и его утилитарное значение, позволяющее частным лицам выстраивать свои отношения наиболее удобным для них образом, максимизировать свое благосостояние, соответственно и общее благосостояние общества. Другими словами, свобода воспринимается и как цель сама по себе, и как средство для достижения социально желательных целей.

В одной из наиболее известных сравнительно-правовых работ XX в. признается, что свобода договора является неотъемлемой чертой всех развитых правопорядков, независимо от того, какое основание под это подводится (автономия воли, максимизация благосостояния и пр.)[2]2
  См.: Цвайгерт К., Кетц Х. Сравнительное частное право: В 2 т. Т. I: Основы; Т. II: Договор. Неосновательное обогащение. Деликт / Пер. с нем. М., 2010. С. 320–322.


[Закрыть].

Важно отметить, что и российское право называет автономию воли в числе основных признаков частноправовых отношений (п. 1 ст. 2 ГК РФ). Более того, данный принцип хотя и не поименован в Конституции РФ, тем не менее напрямую связан с целым рядом статей (ст. 8, 34, 35) и может быть обозначен как имеющий конституционное значение, что подтверждается и позициями Конституционного Суда Российской Федерации[3]3
  Например, см. Постановление Конституционного Суда РФ от 06.06.2000 № 9-П.


[Закрыть].

В настоящее время никто не ставит под сомнение наличие автономии воли у частных субъектов как исходной точки рассуждений. Основное обсуждение сосредоточилось на том, какие мотивы могут быть положены в основу ее ограничения. «Проблема свободы есть проблема ее пределов»[4]4
  Именно с этих слов начинается центральная в испанской литературе монография, посвященная обсуждению пределов автономии воли в корпоративном праве, см.: Gán-dara L.F. La atipicidad en derecho de sociedades. Zaragoza, 1977. P. 5.


[Закрыть].

Автономия воли[5]5
  В настоящей работе используется термин «автономия воли и ее пределы» как наиболее абстрактное выражение обсуждаемой идеи. Использование термина «свобода договора» применительно к корпоративному праву, как представляется, является методологически небезупречным, поскольку создает аллюзию договорной теории юридического лица, чего хотелось бы избежать. Кроме того, отвечает это и континентальной традиции, где в дискуссиях о том, что можно и чего нельзя в корпоративном праве, преимущественно используется упомянутая терминология.


[Закрыть] находит свое воплощение также и в корпоративном праве: например, при учреждении юридического лица и принятии решения об изменении устава[6]6
  См.: Крашенинников Е.А., Байгушева Ю.В. Условия функционирования и границы частной автономии. С. 8.


[Закрыть], заключении корпоративных договоров или изменении корпоративных правоотношений иным образом. Вопрос о том, каковы пределы автономии воли в этой правовой сфере, является одним из центральных в юриспруденции последних нескольких десятилетий. При этом особое значение дискуссии здесь придают динамизм хозяйственной жизни и, без преувеличения, фантастическая по меркам развития права скорость изменения корпоративного законодательства[7]7
  Достаточно посмотреть в справочно-правовых базах, в каком объеме и как часто вносятся изменения в федеральные законы об акционерных обществах и обществах с ограниченной ответственностью: незначительная правка – каждые год-два, при этом один раз в пять – семь лет – значительные реформы! Что это, результат неизбежного развития жизни или противоестественные попытки описать все «что можно» и «чего нельзя», потому что без этого практика и суды не принимают никаких новелл? Однако каждый раз внесенные поправки, разумеется, не охватывают всего богатства жизни и все начинается вновь, в результате – закон все больше и больше напоминает банковскую инструкцию.


[Закрыть].

Нельзя сказать, что Россия оставалась в стороне от этой дискуссии, напротив, некоторое погружение в российскую дореволюционную литературу дает понимание того, что спор о «свободе договора» в корпоративном праве возник более ста лет назад и был прерван лишь в силу трагических событий российской истории начала XX в.

Новый виток дискуссии возник в прошлом десятилетии, спор разгорелся в настоящий «пожар» при обсуждении и принятии поправок в ГК РФ в 2008–2014 гг., частью которых стали изменения в гл. 4 ГК РФ, посвященную юридическим лицам.

В частности, в новой редакции ГК РФ появилась ст. 66.3, которая разделяет корпорации на публичные и непубличные, вводя для последних принцип диспозитивности: по единогласному решению участников (акционеров) в устав могут быть включены положения, предусматривающие иное регулирование, чем предписывает закон.

Спор, начавшийся в ходе этой реформы с постановки вопроса об обоснованности повсеместной императивности отечественного корпоративного законодательства[8]8
  Подробнее см.: Степанов Д.И. Свобода договора и корпоративное право // Гражданское право и современность: Сборник статей, посвященных памяти М.И. Брагинского / Под ред. В.Н. Литовкина и К.Б. Ярошенко. М., 2013. С. 335–344.


[Закрыть], закончился эмоциональными обвинениями со стороны представителей консервативного лагеря в адрес сторонников либерализации корпоративного права в «американизации» российского корпоративного права, лоббировании интересов бизнеса и безнравственности подходов[9]9
  См.: Суханов Е.А. Сравнительное корпоративное право. М., 2014. С. 23–25.


[Закрыть]. Как это нередко бывает, обе крайне противоположные позиции нельзя признать правильными.

С одной стороны, мы не можем согласиться с теми обвинениями, которые некоторые российские юристы предъявляют отечественному корпоративному праву, всячески подчеркивая его отсталость от «передовых зарубежных образцов». Напротив, российское право не исключение, похожие процессы переосмысления в отношении диспозитивности идут во многих европейских правопорядках[10]10
  Так, например, в программной статье испанского профессора Х.К. Пас-Ареса «Как мы понимаем и как применяем корпоративное право?», ознаменовавшей новую попытку разрыва с традиционным пониманием корпоративного права, отмечалось, что императивный уклон испанского права является продуктом доктрины и правоприменения, поскольку законодательство редко содержит указания на то, что соответствующие правила не могут быть изменены или отменены (см.: Paz-Ares J.C. Cómo entendemos y cómo hacemos el Derecho de sociedades? (Reflexiones a propósito de la libertad contractual en la nueva LSRL) // Tratando de la Sociedad Limitada (Paz-Ares, Coord). Madrid, 1997. P. 163–165). Подобное положение дел наверняка покажется знакомым отечественному юристу. И именно по этой причине главная «битва» – это битва за умы, а вовсе не за тексты законодательных актов.


[Закрыть].

С другой стороны, сейчас можно утверждать, что не только в российском правопорядке, но и в тех же самых континентальных европейских правопорядках императивность корпоративного права больше не рассматривается как неоспоримая догма.

Тяжелая поступь сторонников «свободы договора» в корпоративном праве слышна по всему европейскому континенту, свидетельством чего являются реформы, проведенные в 1990-х и 2000-х гг. во многих ведущих странах (Германии, Франции, Испании)[11]11
  Подробнее см.: Navarro Matamoros L. La libertad contractual y flexibilidad tipológi-ca en el moderno derecho europeo de sociedades: la SAS francesa y su incidencia en el derecho español. Granada, 2009. P. 3–13; Bachmann G. Renovating the German Private Limited Company – Special Issue on the Reform of the GmbH // German law journal. 2008. № 9.


[Закрыть]. Следует отметить также усилия международных институций, в частности, можно упомянуть документ под названием «План действий в сфере европейского корпоративного права и корпоративного управления» (2012 г.)[12]12
  http://ec.europa.eu/internal_market/company/modern/index_en.htm#consultation2012.


[Закрыть], подготовленный по инициативе Европейской комиссии, где обращается внимание и на необходимость продолжения работы над статутом о наднациональном обществе с ограниченной ответственностью, обеспечивающим простые и гибкие правила, и на то, что малые и средние предприятия нуждаются в облегчении условий для ведения бизнеса на территории Европейского союза.

Дополнительно отметим, что представляется ошибочным в ходе дискуссии о свободе договора в корпоративном праве противопоставлять некий англо-американский подход правопорядкам континентальных государств, поскольку это было бы обобщением, вводящим в заблуждение, ибо существуют более чем серьезные различия между последними[13]13
  Краткий обзор см.: Grundmann S. European Company Law: Organization, Finance and Capital Markets. 2nd ed. Antwerp., 2012. P. 252–253; Hopt K.J. Directors’ duties and shareholders’ rights in the European Union: mandatory and/or default rules? (http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=2749237). P. 5–14.


[Закрыть]. Так, правопорядок Германии занимает наиболее радикальную позицию в отношении ограничения автономии воли участников корпорации, а романские страны[14]14
  См., например, ст. 28 Закона Испании о компаниях, которая прямо закрепляет: участники (акционеры) могут заключать любые соглашения и включать любые правила в уставы, при условии, что это не будет противоречить закону и принципам избранного типа общества. Иными словами, налицо закрепление в законе формулировок, созвучных принципу свободы договора. Правда, несмотря на это, в доктрине и правоприменительной практике все еще сильны консервативные взгляды. Так, в одном из авторитетных комментариев к Закону Испании о компаниях утверждается, что все нормы Закона должны презюмироваться как императивные, в том числе нормы, регулирующие такую организационно-правовую форму, как общество с ограниченной ответственностью, большая гибкость которой заключается лишь в том, что в большинстве регулирующих эту организационно-правовую форму правил содержится специальная оговорка о возможности установления иного (см.: Comentario de la Ley de Sociedades de Capital. T. I / Rojo A., Beltran E. (coords.), Civitas-Thomson Reuters, Cizur Menor. 2011. P. 391–392 (автор комментария – A. Vaquerizo).


[Закрыть] – достаточно умеренную. Даже в австрийском правопорядке, наиболее близком к германскому, отсутствует аналогичная немецкой норма о запрете отступать в уставе акционерного общества от правил, предусмотренных законом. Напротив, в 2013 г. Верховный суд Австрии принял решение, в котором указал, что данное правило не является верной интерпретацией австрийского корпоративного права и нелистингованные компании пользуются автономией воли в определении содержания устава[15]15
  См.: Hopt K.J. Directors’ duties and shareholders’ rights in the European Union: mandatory and/or default rules? P. 13. Однако австрийский суд все же перечислил ряд положений, которые являются императивными (относящиеся к существу организационно-правовой формы, защите кредиторов, защите акционеров на основе принципа равенства акционеров и условиям, направленным на защиту общего блага).


[Закрыть].

В связи с этим представляется, что вопрос о пределах автономии воли заслуживает обстоятельного обсуждения, в том числе с учетом аргументации, высказанной в зарубежной литературе.

Автономия воли будет рассмотрена во взаимосвязи с институтом корпоративного договора, обратной силой закона, а также с рядом частных случаев, в которых возникает вопрос о пределах автономии воли.

Следует отметить, что настоящая работа ни в коем случае не преследовала цель дать некий программный ответ на все вопросы, особенно учитывая то, что любое исследование такой глобальной темы, как автономия воли, пусть и в отдельной сфере, едва ли может претендовать на это. Скорее можно говорить о попытке систематизировать и обобщить основания ограничения автономии воли, которые даже в зарубежной литературе редко обсуждаются в концентрированном виде, и продемонстрировать их на конкретных ситуациях.

Глава 1
Автономия воли участников корпоративных правоотношений и свобода договора

Как известно, одна из наиболее четких разделительных линий в дискуссии о пределах автономии воли в корпоративном праве проходит по вопросу о том, можно ли рассматривать корпорацию как договор. Так, отдельные авторы склоняются к тому, что сфера корпоративных правоотношений ничем принципиально не отличается от договорного права и поэтому на нее также можно распространить общую логику принципа свободы договора[16]16
  См.: Степанов Д.И. Свобода договора и корпоративное право. С. 339–340.


[Закрыть].

Однако видится глубоко ошибочным подходить к изучению вопроса с точки зрения дихотомии – договорный – недоговорный, относить первых соответственно к сторонникам либерализации корпоративного права, а вторых – к сторонникам императивности. Выбор диспозитивность/императивность вовсе не равен выбору договорный/недоговорный подход[17]17
  См.: Bebchuk L.A. Debate on the freedom of contract in Corporate Law // Columbia Law Review. 1989. Vol. 89. № 7. P. 7–8 (здесь и далее ссылки на страницы приводятся по электронной версии: http://www.law.harvard.edu/programs/olin_center/papers/pdf/Bebchuk_63.pdf).


[Закрыть], договорное право также содержит много императивных норм[18]18
  См.: Coffee Jr. J.C. The mandatory/enabling balance in corporate law: an essay on the judicial role // Columbia Law Review. 1989. Vol. 89. № 7. P. 1619. Впрочем, данное утверждение, наверное, можно признать неким общим местом, которое вовсе не нуждается в ссылке на какого-либо конкретного автора.


[Закрыть].

В качестве единственных сторонников договорного подхода нередко называют представителей экономического анализа права[19]19
  Подобное характерно не только для российской дискуссии, см., например: Sanchez Gonzalez J.C. La autonomía de la voluntad en la configuración estaturia de las sociedades de capital // Autonomía de la voluntad en el Derecho privado: Estudios en conmemaración del 150 aniversario de la Ley del Notariado. T. II. Derecho mercantil. Wolters Kluver España, 2012. P. 18–19.


[Закрыть], доводы которых в наиболее упрощенном виде сводятся к тому, что компания представляет собой совокупность контрактов (nexus of contracts), из чего делается вывод о том, что задача корпоративного законодательства в целях экономии издержек предоставлять участникам корпоративного отношения стандартный контракт по аналогии с диспозитивными нормами в классическом договорном праве. При этом участники вправе исключить применение тех или иных норм, поскольку предполагается, что в ходе переговоров достигается наиболее экономически приемлемый результат[20]20
  Для более полного ознакомления с этой позицией можно рекомендовать работу наиболее ярких представителей этого течения, см.: Easterbrook F.H., Fishel D.R. The Economic Structure of Corporate Law, 1991. P. 1–39; на русском языке см.: Карапетов А.Г. Экономический анализ права. М.: Статут, 2016. С. 237; Степанов Д.И. Экономический анализ корпоративного права // Вестник экономического правосудия. 2016. № 9. С. 107–111.


[Закрыть].

Именно так данная позиция обычно иронично или с явным негативом вопроизводится консервативно настроенными отечественными[21]21
  См.: Суханов Е.А. Указ. соч. С. 18–19.


[Закрыть] и зарубежными авторами[22]22
  См.: Roth G.H., Kindler P. The Spirit of Corporate Law. Core Principles of Corporate Law in Continental Europe. Munchen, 2013. P. 3–4.


[Закрыть]. Справедливости ради надо сказать, что зарубежные авторы все же делают оговорку о том, что, разумеется, вышеуказанное изложение позиции сторонников договорного подхода является упрощением и вовсе не отрицает существование императивных норм[23]23
  Ibidem.


[Закрыть].

Следует отметить, что радикальная позиция – полная договорная свобода была подвергнута критике. Так, М. Клауснер еще в 2007 г. указывал, что теория совокупности контрактов никогда не была точной в описании, поскольку базировалась на совершенных рыночных презумпциях (полноте информации, нулевых издержках) и недостаточных эмпирических доказательствах, и хотя и сыграла существенную роль в развитии экономически ориентированных исследований в области корпоративного права, тем не менее является лишь стартовой площадкой для дальнейшей работы[24]24
  См.: Klausner M. The Contractarian Theory of Corporate Law: A Generation Later // Journal of Corporation Law. 2006. Vol. 31. P. 781.


[Закрыть].

Впрочем, и в период расцвета этой теории в 1980-е гг. у нее хватало критиков. По мнению автора одной из статей, содержащих критику договорного подхода, сторонники последнего сначала утверждают, что корпорация есть контракт (совокупность договоров), а далее из этого делают вывод: все правила должны быть диспозитивны, тогда как на самом деле договорный подход дискриптивно ошибочен, поскольку юридическое лицо создается хотя и частным волеизъявлением, но на основании установленных законом правил, многие, если не большинство из которых, имеют императивную природу[25]25
  См.: Eisenberg M.A. The structure of corporation law // Columbia Law Review. 1989. Vol. 89. № 7. P. 1486–1487.


[Закрыть].

Другой автор обращал внимание на то, что утверждение «корпорация – совокупность контрактов» является выводом, который сложно поддается какому-либо доказательству[26]26
  См.: Bratton Jr. W.W. The «nexus of contracts» corporation: a critical appraisal // Cornell Law Review. 1989. Vol. 74. № 3. P. 410.


[Закрыть]. Более того, презумпции, на которых основываются экономисты, далеки от жизни, тогда как юридическая наука работает с реальным миром и не исключает возможность существования альтруизма и желания действовать сообща[27]27
  Ibid. P. 430.


[Закрыть].

В литературе отмечалось и то, что экономическая теория оперирует такими имеющими для юриста туманное значение терминами, как «подразумеваемый контракт»[28]28
  См.: Gordon J.N. The mandatory structure of corporate law // Columbia Law Review. 1989. Vol. 89. № 7. P. 1549.


[Закрыть] и то, что максимизация благосостояния не является единственной целью корпоративного права[29]29
  Ibid. P. 1551, 1554.


[Закрыть].

Последние исследования показывают исходный посыл – рациональное поведение участников рынка опровергается эмпирическими данными, подтверждающими, что человеческое поведение не исключает разного рода ошибок[30]30
  См.: Schmolke K.U. Expulsion and Valuation Clauses – Freedom of Contract vs. Legal Paternalism in German Partnership and Close Corporation Law // European Company and Financial Law Review. 2012. № 3. P. 406–408 (http://ssrn.com/abstract=1986799); на русском языке подробное описание проблемы ограниченной рациональности см.: Карапетов А.Г. Экономический анализ права. С. 65–103.


[Закрыть].

В конечном счете агрессивный договорный подход и предлагаемая им полная свобода сегодня отвергаются. Так, в одной из наиболее известных сравнительно-правовых работ в области корпоративного права 2000-х гг. «Анатомия корпоративного права» авторы именуют используемый ими метод исследования функциональным, хотя при этом признают, что, возможно, более точным было бы экономическим, но делать этого они не стали из-за некоторой предвзятости, с которой за пределами США воспринимаются такие исследования, вызванной прежде всего тем, что экономические исследования нередко игнорируют неимущественные мотивы и основываются на далекой от реальности презумпции рациональности[31]31
  См.: Armour J., Hansmann H., Kraakman R. What is Corporate Law? // The Anatomy of Corporate Law: A Comparative and Functional Approach. Oxford, 2009. P. 4.


[Закрыть].

Таким образом, говоря непредвзято, сам по себе договорный подход к корпорации сейчас основывается вовсе не на безусловной презумпции полной договорной свободы, он предполагает множество оговорок, которые будут рассмотрены далее.

Однако, на наш взгляд, отнюдь не в этом главное основание полагать, что является ошибочным подход, заключающийся в отождествлении корпорации и договора и тем самым в «притягивании» принципа свободы договора к корпоративному праву[32]32
  См.: Степанов Д.И. Свобода договора и корпоративное право. С. 322, 340 и далее.


[Закрыть]. Как видится, авторы такой позиции идут по тому же неверному пути, что и многие из их противников, – догматизации свободы, т. е. приписывании свободы по критерию того, что эти отношения «как договор», тем самым подменяя содержательное обсуждение проблемы неким общим (мы бы даже сказали, схоластическим) спором о природе корпорации.

Принцип свободы договора не универсален, хотя бы в силу того, что исторически он формировался без учета корпоративного права и не для регулирования соответствующих отношений. В связи с этим независимо от теоретических воззрений на природу корпорации нельзя ограничиваться простой ссылкой на свободу договора, поскольку это было бы в духе так называемой юриспруденции понятий, игнорирующей реальность и оперирующей только теоретическими концептами. Автономия воли в корпоративном праве нуждается в самостоятельном обсуждении.

Несмотря на то что по многим формальным признакам совершаемые участниками акты – решения подпадают под определение сделки, а именно волеизъявления, направленного на возникновение или изменение правоотношения (в данном случае корпоративного), большая часть правил о сделках и договорах к нему не подходит или требует оговорок. Аргументы, приводимые в отечественной литературе в опровержение договорной теории (как, например: принцип большинства противоречит договору, особые правила недействительности и пр.[33]33
  См.: Козлова Н.В. Правосубъектность юридического лица. М., 2005. С. 246–247.


[Закрыть]), в большинстве случаев свидетельствуют не в пользу недоговорной природы устава, а в пользу того, что корпоративные отношения требуют особой регламентации, учитывающей эффект для третьих лиц и необходимость защиты участников от несправедливых или непредвиденных изменений устава.

По тем же самым причинам нельзя считать, что, опровергнув договорную природу корпорации, можно предопределить решение вопроса о пределах автономии воли участников корпорации.

Образование корпорации представляет собой сделку[34]34
  См.: Суханов Е.А. Указ. соч. С. 31, 51; Степанов Д.И. Свобода договора и корпоративное право. С. 321–322; Козлова Н.В. Указ. соч. С. 254.


[Закрыть], как, впрочем, и последующие модификации корпоративного правоотношения (например, решение об изменении устава), а следовательно, невозможно избежать обсуждения вопроса о пределах автономии воли, поскольку он возникает в отношении любых сделок, а не только договоров[35]35
  См.: Крашенинников Е.А., Байгушева Ю.В. Условия функционирования и границы частной автономии // Вестник ВАС РФ. 2013. № 9.


[Закрыть]. Автономия воли является фундаментальным основанием всего частного права.

Схожие аргументы высказывают некоторые отечественные авторы, которые акцентируют внимание на том, что гражданское право основано на началах диспозитивности, и исходя из этого говорят о том, что диспозитивным должно быть и корпоративное право[36]36
  См.: Бабкин С.А. Принципы диспозитивности и свободы договора в корпоративном праве России // Корпоративное право: актуальные проблемы теории и практики / Под общ. ред. В.А. Белова. М.: Изд-во «Юрайт», 2009. С. 138–139.


[Закрыть].

В связи с этим трудно согласиться с позицией противников договорного подхода, которую разделяет, в частности, Е.А. Суханов. В своих работах автор неизменно отвергает «англо-американский» договорный подход как попытку «экономизации» юридического лица[37]37
  См.: Суханов Е.А. Указ. соч. С. 18–19.


[Закрыть].

Такое неприятие договорного подхода вызывает удивление, хотя бы потому, что сам по себе он был известен задолго до появления экономического анализа права. Более того, напротив, настойчивое намерение представителей этого направления показать юридической науке, какова истинная природа компании, вряд ли может найти понимание, поскольку юриспруденция в этом не нуждается, будучи знакома с договорным подходом как минимум с XIX в.[38]38
  См.: Bratton Jr. W.W. Op. cit. P. 424.


[Закрыть],[39]39
  Разница заключается лишь в том, что экономический анализ права делает вывод о необходимости максимальной свободы договора исходя из представлений о том, что стороны договора будут выбирать наиболее оптимальное регулирование, увеличивающее общее благосостояние, тогда как «традиционная» юриспруденция основывает свободу договора на базовой предпосылке о том, что дееспособное лицо вправе самостоятельно определять, в какие отношения ему вступать и на каких условиях, и на это не требуются санкции правопорядка.


[Закрыть] Новизна заключается разве только в том, что теперь обновленный договорный подход не отрицает существование юридического лица, а лишь указывает на то, что договорный характер имеет отношения, скрывающиеся за маской юридического лица[40]40
  См.: Bratton Jr. W.W. Op. cit. P. 427. Однако и в данном случае новизну можно поставить под сомнение. Достаточно вспомнить работу В.Б. Ельяшевича, которая, формально касаясь узкого аспекта – юридических лиц в римском праве, на самом деле завершалась общими выводами о том, что юридическое лицо лишь маска, за которой могут скрываться самые разные отношения (см.: Ельяшевич В.Б. Юридическое лицо, его происхождение и функции в римском частном праве (напечатано по одноименной работе 1910 г.) // Избранные труды о юридических лицах, объектах гражданских правоотношений и организации их оборота: В 2 т. Т. 1. М., 2007. С. 421–430).


[Закрыть].

Представляется, что преувеличение роли экономического анализа права в дискуссии об автономии воли отражает скорее то, что только в нем его противники видят серьезное препятствие для императивности корпоративного права, тогда как естественно-правовой аргумент об изначальной свободе как естественном состоянии индивида не кажется им значимым.

И в самом деле, знакомство с отечественной дореволюционной литературой показывает, что договорная теория имела определенную поддержку[41]41
  См.: Проект статей об акционерном обществе с объяснительной запиской / Сост. Э.Э. Пирвиц под рук. А.А. Книрима. СПб., 1898. С. 7–15; см. также: Козлова Н.В. Указ. соч. С. 242–244.


[Закрыть]. Так, например, в замечаниях П. Цитовича на проект об акционерных компаниях 1872 г. находим: «…в акционерном товариществе мы встречаемся, прежде всего, с такими особенностями, которые мы знаем уже из других отделов гражданского права; а если так, то даже в силу одного этого акционерное товарищество из выспреннего нимба административных поощрений, попечений, предупреждений и пресечений низводится на обыденную, но зато более прочную почву гражданского права… является одним из договорных отношений между частными лицами, и больше ничего… Вследствие этого верховным критерием акционерного законодательства является чисто цивилистическое соображение: насколько в этом законодательстве проведена и соблюдена так называемая свобода соглашений. Ограничения этой свободы, конечно могут быть допущены, только каждое из таких отступлений должно быть мотивировано и мотивировано сильно… Потому можно прямо сказать, что всякое акционерное законодательство, как бы ни было оно полно (т. е. обильно статьями), не может рассчитывать на устойчивость и продолжительность своего действия, коль скоро без особенной нужды оно нарушает верховный принцип свободы соглашений»[42]42
  Цитович П. Проект положения об акционерных обществах // Журнал гражданского и уголовного права. 1874. Кн. 1. С. 204–205.


[Закрыть].

Идея «свободы» в корпоративном праве укоренена в истории гораздо глубже, чем это принято считать в современное время, и хотя бы поэтому нуждается в более серьезном анализе, чем просто обвинение в «американизации» и «экономизации» российского корпоративного права.

Подводя итог, можно отметить, что спор о том, является ли корпорация договором, сам по себе не предопределяет, должны ли участники корпорации обладать автономией воли и каковы ее пределы.

Глава 2
И сторические предпосылки императивности корпоративного законодательства

В понимании роли автономии воли в корпоративном праве очень важным является исторический контекст появления и развития организационно-правовой формы акционерного общества, поскольку именно эта форма не только сохранилась до настоящего времени, будучи основой для крупных предприятий, но и стала базой для многочисленных ответвлений, самым известным из которых является общество с ограниченной ответственностью. В свою очередь правовое регулирование ООО до настоящего времени испытывает «императивное» влияние акционерного законодательства[43]43
  См.: Paz-Ares J.C. Cómo entendemos y cómo hacemos el Derecho de sociedades? (Re-flexiones a propósito de la libertad contractual en la nueva LSRL). P. 197–200; Comentario de la Ley de Sociedades de Capital. T. I / Rojo A., Beltran E. (coords.). Civitas-Thomson Reuters, Cizur Menor, 2011. P. 392 (автор комментария – A. Vaquerizo). Думается, это верно и для отечественного законодательства, поскольку начиная с середины 2000-х гг. многие концептуальные поправки имеют идентичные формулировки и вносятся одновременно и в Закон об ООО и в Закон об АО (например, см. федеральные законы от 19.07.2009 № 205-ФЗ, от 03.07.2016 № 343-ФЗ), которые в свою очередь толкуются судами единообразно.


[Закрыть].

В литературе неоднократно указывалось на то, что императивный характер континентального корпоративного права представляет собой наследие концессионного порядка создания акционерных обществ, неотъемлемой чертой которых были «привилегия» ограниченной ответственности и свободная продажа акций[44]44
  См.: Gándara L.F. Op. cit. P. 83–84 (особенно сн. 184); Sáez Lacave M.I. Los pactos parasociales de todos los socios en Derecho español. Una materia en manos de los jueces // In Dret. 2009. № 3. P. 10; Paz-Ares J.C. Cómo entendemos y cómo hacemos el Derecho de sociedades? (Reflexiones a propósito de la libertad contractual en la nueva LSRL). P. 189–190; Hansmann H. Corporation and Contract. P. 3 (http://ssrn.com/abstract=892830).


[Закрыть].

Концессионный прядок создания акционерных обществ в свою очередь был отражением более старого явления – первых колониальных компаний (Ост-Индская и др.), создававшихся специальным актом (octroi), которым государство даровало правосубъектность и привилегию ограниченной ответственности[45]45
  См.: Calvo Vidal I.A. La persona jurídica societaria. 2011. P. 53; Sanchez Gonzalez J.C. Op. cit. P. 12.


[Закрыть]. При этом регулирование колониальных компаний по существу было частью публичного права[46]46
  См.: Sanchez Gonzalez J.C. Op. cit. P. 15 (fn. 20).


[Закрыть], так как такие компании представляли собой продолжение государственной власти, отсюда более чем подробное регулирование их деятельности[47]47
  См.: Calvo Vidal I.A. Op. cit. P. 54; Antunes J.E. Liability of corporate groups: liability of corporate groups. Autonomy and control in parent-subsidiary relationships in US, Germany and EU Law. An international and comparative perspective. 1994. P. 16–17.


[Закрыть], вплоть до того, что решения о выплате дивидендов, принятии новых акционеров и т. п. принимались посредством законодательных актов[48]48
  См.: Garrigues J. Nuevos hechos, nuevo derecho de sociedades anónimas. Madrid: Civitas, 1998 (переиздание работы 1933 г.). P. 12.


[Закрыть]. Неудивительно, что при таких условиях государство регулировало деятельность компаний от начала и до конца, не оставляя место какой-либо автономии воли.

Более того, даже революция во Франции на рубеже XVIII и XIX вв., являясь торжеством либеральных идей, не смогла до конца порвать с желанием контролировать акционерные компании. Так, Коммерческий кодекс Франции 1807 г. хотя и отменил старую систему, все же сохранил разрешительный порядок учреждения, т. е. компания создавалась после одобрения государства, что оправдывалось необходимостью защиты акционеров и третьих лиц от злоупотреблений и мошенничества[49]49
  См.: Ferrarini A.G. Origins of Limited Liability Companies and Company Law Modernization in Italy // VOC 1602–2002: 400 years of Company Law / Еd. Gepken-Jager E., van Solinge G., Timmerman L. Kluver Legal Publishers, 2005. P. 202.


[Закрыть]. Тем не менее важный идеологический момент заключался в том, что акционерные общества стали обычными частными образованиями, создаваемыми частными лицами, хотя и с разрешения государства[50]50
  См.: Garrigues J. Op. cit. P. 17–18.


[Закрыть].

Разрешительный порядок создания акционерных обществ сохранялся в континентально-правовых странах вплоть до 1860–1870-х гг., пока наконец вслед за Францией (1867 г.) и Германией (1870 г.) его не отменили почти все страны (единственная крупная страна, сохранявшая разрешительный порядок, – Австро-Венгрия)[51]51
  См.: Гражданское Уложение. Книга пятая: Обязательства. Проект Высочайше учрежденной Редакционной Комиссии по составлению Гражданского Уложения. Кн. 5. Т. 4. Ст. 719–921; С объяснениями. СПб., 1899. С. 30–32; Тарасов И.Т. Учение об акционерных компаниях (напечатана по изд. 1878 г.). М., 2000. С. 178–188.


[Закрыть]. Доводы в пользу этого порядка заключались в исключительности акционерного общества как правового института, что, по мнению сторонников разрешительной системы, требовало каждый раз специального акта государства, и оправдывало необходимость государственного контроля в интересах миноритарных акционеров и широкой публики, в том числе из-за наличия ограниченной ответственности, а также для предотвращения нанесения вреда промышленности и общему благосостоянию[52]52
  См.: Гражданское Уложение. Книга пятая: Обязательства. Проект Высочайше учрежденной Редакционной Комиссии по составлению Гражданского Уложения. Кн. 5. Т. 4. Ст. 719–921. С объяснениями. С. 31–32; Muchlinski P. The Development of German Corporate Law Until 1990: An Historical Reappraisal // German law journal. 2014. № 2. P. 345.


[Закрыть].

Схожие процессы проходили и в Российской империи, которая также, скопировав зарубежный опыт в создании отдельных колониальных компаний, пришла в итоге к некоему «общему» порядку, который предполагал правительственное разрешение на создание акционерных компаний и утверждение их уставов. Однако в отличие от иных европейских государств в России разрешительная система так и не была отменена, она сохранялась вплоть до революции 1917 г., несмотря на несколько предпринимавшихся попыток ее ликвидации (начиная с проекта Министерства финансов 1872 г.)[53]53
  См.: Каминка А.И. Акционерные компании: юридическое исследование. Т. 1. СПб.: Типо-литография А.Е. Ландау, 1902. С. 325–394.


[Закрыть]. Заметим также, в ст. 721 Проекта Гражданского Уложения прямо указывалось, что устав может отступать от правил об акционерном товариществе только в тех случаях, в которых правила положительно разрешают эти отступления. Учитывая авторитет Проекта, можно было бы предположить, что данное правило имело все шансы стать действующим.

В качестве промежуточного вывода можно отметить, что разрешительный порядок несомненно создал определенные предпосылки для активного регулятивного вмешательства государства[54]54
  Вместе с тем считаем необходимым сделать обязательную оговорку, состоящую в том, что вопрос о пределах автономии воли и концессионный порядок создания компаний напрямую между собой связывать не следует, поскольку даже сторонники императивности корпоративного права исходят из необходимости государственного вмешательства в регулирование деятельности компаний, но никак не посредством разрешительного порядка их создания. Государственное вмешательство – это всего лишь вопрос правовой политики, который остается на кону независимо от того, считает кто-то компанию продолжением договорного права или самостоятельной институцией (см.: Bratton Jr. W.W. Op. cit. P. 433–446).


[Закрыть], поскольку, как показывает исторический опыт, особенно российский, государственный Левиафан крайне неохотно выпускает из-под своего контроля сферы общественной жизни. Потеряв возможность контролировать содержание уставов акционерных общества с отменой разрешительной системы, европейские государства смогли сохранить часть своего былого влияния за счет жесткой императивности законов, регулирующих порядок создания и деятельности таких обществ.

Однако гораздо большее значение, на наш взгляд, имел начавшийся в начале XX в. переход от либерализма и контрактианства XIX в. к так называемому институционализму в корпоративном праве, который рассматривал акционерное общество как агрегированную совокупность множества интересов (акционеров, кредиторов и работников), и интерес акционеров среди них не имел приоритета[55]55
  См.: Gelter M. Taming or protecting the modern corporation? Shareholder-stakeholder debates in comparative light // Fordham Law Legal Studies Research Paper No. 1669444. P. 40–81 (http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=1669444); Sanchez Gonzalez J.C. Op. cit. P. 14; Gándara L.F. Op. cit. P. 56 и далее.


[Закрыть], а значит, они не могли претендовать на свободу в регулировании деятельности общества посредством устава.

Такие идеи создавали предпосылки для вмешательства государства в регулирование, поскольку, как можно догадаться, вместо акционеров, дискредитировавших себя непостоянством, отсутствием заботы о рабочих и общем благе, первую скрипку получало государство, которое, «как известно», думает обо всех.

С точки зрения институционального подхода частное право, в том числе корпоративное, рассматривается не только как право, регулирующее частные интересы, но и как ряд институтов, т. е. совокупность норм, отражающих оценку законодателем должного соотношения частных интересов и направленных на достижение регулятивных целей. Организационно-правовые формы предстают в этом смысле как институты (совокупность норм), и частные лица, внося изменение в регулирование посредством уставов, не должны искажать «замысел» законодателя, «злоупотребляя институтом»[56]56
  Подробнее о типологической теории и ее соотношении с институциональным подходом см.: Gándara L.F. Op. cit. P. 201–259.


[Закрыть]. Некоторые авторы образно называют это «юридической машиной», спроектированной законодателем под нужды потребителей и учитывающей все возможные ситуации[57]57
  См.: Paz-Ares J.C. Сómo entendemos y cómo hacemos el Derecho de sociedades? (Re-flexiones a propósito de la libertad contractual en la nueva LSRL). P. 165–166.


[Закрыть]. Нет ничего удивительного, что автономия воли при таком подходе играла лишь маргинальную роль[58]58
  См.: Sanchez Gonzalez J.C. Op. cit. P. 15; Paz-Ares J.C. Cómo entendemos y cómo hac-emos el Derecho de sociedades? (Reflexiones a propósito de la libertad contractual en la nue-va LSRL). P. 166–168.


[Закрыть]. Главенствующие позиции эта теория получила в немецком правопорядке.

После Первой мировой войны Германия оказалась в тяжелой экономической ситуации. Последнее послужило благодатной почвой для укоренения идеи о том, что публичные компании не должны управляться только по воле акционеров, которые сосредоточены исключительно на собственной выгоде, акционерное общество имеет собственный интерес, посредством которого находят удовлетворение интересы всех вовлеченных в деятельность компании лиц (акционеров, кредиторов, работников), а также публичный интерес[59]59
  См.: Gelter M. Taming or protecting the modern corporation? Shareholder-stakeholder debates in comparative light // Fordham Law Legal Studies Research Paper No. 1669444. P. 42–57 (http://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=1669444).


[Закрыть]. В судебной практике это выразилось в концепции интереса юридического лица, на который могли сослаться суды, признавая действия мажоритарного акционера противоречащими этому интересу.

С точки зрения юридических воззрений на природу юридического лица сыграла некоторую, хотя и не главную, роль и возобладавшая теория реальности юридического лица, которая исходила из того, что юридическое лицо есть самостоятельная сущность со своими интересами, отдельными от частных интересов участников (учредителей), и своей праводееспособностью[60]60
  Ibid. P. 41, 46–47.


[Закрыть].

В 1937 г. в Германии был принят новый закон об акционерных обществах, существенно ограничивший права общего собрания акционеров (некоторые идеи практически в неизменном виде вошли в современную редакцию закона Германии об акционерных обществах), а также содержавший известные слова о том, что правление общества должно действовать в интересах общества, а также в интересах народа и государства[61]61
  Ibid. P. 51.


[Закрыть].

Однако и после Второй мировой войны институционализм не утратил свою популярность. Напротив, в целях сохранения социальной гармонии были приняты поправки, гарантировавшие участие представителей рабочих в наблюдательных советах, права общего собрания акционеров остались ограниченными. Например, в законе прямо отмечалось, что общее собрание не вправе давать указания правлению. Более того, в § 23 Закона Германии об акционерных обществах нашла закрепление та самая знаменитая норма о том, что отступление от правил, предусмотренных законом, в уставе возможно, только если это прямо разрешено.

При этом, как отмечается в литературе, институциональный подход господствовал в доктрине вплоть до 1990-х гг., затем его значимость начала снижаться, во-первых, из-за развития рынка ценных бумаг, а значит, и увеличения роли акционеров-инвесторов, которые требовали больших прав в управлении и самостоятельном определении судьбы предприятия, а во-вторых, из-за увеличившегося влияния англо-американского права[62]62
  См.: Gelter M. Op. cit. P. 57–62.


[Закрыть].

Аналогичные процессы проходили и во Франции, с той лишь разницей, что наибольший расцвет зародившегося в период между двумя мировыми войнами, институционализма пришелся здесь на период после Второй мировой войны, он нашел живой отклик у французских властей с их привычкой к дирижизму в экономике, т. е. прямому вмешательству в деятельность крупных компаний[63]63
  Ibid. P. 67–81. Также краткий обзор институционализма во Франции и его критику см.: Кулагин М.И. Государственно-монополистический капитализм и юридическое лицо // Избранные труды по акционерному и торговому праву. 2-е изд., испр. М., 2004. С. 63–66. Данный автор упоминает о том, что институционализм сыграл свою роль в увеличении количества императивных правил в регулировании акционерного общества.


[Закрыть], с точки зрения законодательных текстов основной перелом произошел с принятием обширных поправок в 1966 г.[64]64
  См.: Navarra Matamoros L. Op. cit. P. 76.


[Закрыть]

В Испании переход от либерального Коммерческого кодекса 1885 г., формально содержащего numerus apertus организационно-правовых форм юридических лиц, к жесткому регулятивному подходу в отношении коммерческих юридических лиц начался в 1930-х гг. (на уровне доктрины[65]65
  Здесь стоит особо выделить работу 1933 г. под публицистическим названием «Новые обстоятельства, новое акционерное право» тогда еще молодого профессора Центрального университета г. Мадрида Хоакина Гарригеса, впоследствии ставшего одним из ведущих ученых в сфере торгового права Испании и возглавившего работу по разработке проекта закона об акционерных обществах, принятого в 1951 г. В работе автор, явно находившийся под влиянием правовой доктрины Германии и Франции, отмечает, что современное ему законодательство Испании и даже имевшиеся на тот момент проекты по совершенствованию акционерного законодательства не учитывают: 1) происходящих социальных изменений, в том числе растущего влияния государства на процесс создания и даже деятельности акционерных обществ, которые рассматриваются уже не только как частное образование, но и как совокупность интересов частных лиц и государства; 2) использования акционерных обществ для различных целей, необязательно связанных с извлечением прибыли; 3) ослабления прав общего собрания акционеров и усиления положения исполнительных органов; 4) увеличения неравенства между акционерами, главным образом за счет ущемления прав миноритариев (которым право голоса и не нужно вовсе, ибо у них нет интереса в управлении), юридически опосредуемого «многоголосыми акциями» акций, акциями без права голоса (см.: Garrigues J. Op. cit. P. 25–121). Автор призывал отказаться от узкодогматического подхода к совершенствованию законодательства, и сосредоточиться на концептуальном приведении его в соответствие с реалиями жизни.


[Закрыть]) и завершился принятием Закона об акционерных обществах 1951 г., который основывался уже на институциональной концепции, был не в пример более многословен и исходил преимущественно из императивного подхода[66]66
  См.: Velasco San Pedro L.A. Institución o contrato? Reflexionando (una vez más) sobre el carácter imperativo o dispositivo que debiera tener el derecho de sociedades de capital // Estudios de Derecho Mercantil. Libro homenaje al Prof. Dr. Dr. h. c. José Antonio Gómez Segade. Marcial Pons. Madrid, 2013. P. 325–329.


[Закрыть].

Таким образом, ограниченный объем располагаемой частными субъектами автономии воли в корпоративном праве континентальных правопорядков является результатом, во-первых, родовой связи коммерческих обществ (АО и ООО) с государством, несущей на себе печать дозволения, во-вторых, торжества в XX в. институциональной теории, признававшей за государством право определять должное соотношение интересов участников корпоративных отношений.

Однако в то же время можно отметить, что сложившиеся в континентальных правопорядках подходы отражали серьезнейшие исторические события, которыми было отмечено развитие этих стран, особенно в XX в. Понимание этого приводит к выводу, что в настоящее время в России при определении роли автономии воли нужно воспринимать европейский опыт сдержанного подхода не как совершенный образец, основанный только на рациональных доводах, но и как результат исторически зависимого пути развития права.

Более того, едва ли какая-либо из позиций по вопросу пределов автономии воли в корпоративном праве может быть признана окончательной. Здесь можно наблюдать циклический характер: от жесткости и императивности XVIII в. – первой половины XIX в. к либеральной системе конца XIX в. и в первой половине XX в. – обратно, сейчас же наметился очередной этап расширения области автономии воли, с некоторыми колебаниями в связи с чередой финансовых кризисов 2000-х гг.[67]67
  См.: Sanchez Gonzalez J.C. Op. cit. P. 13; Velasco San Pedro L.A. Op. cit. P. 323–332. К. Хопт выражает мнение, что общий тренд на юридический патернализм и повышение императивности после финансового кризиса конца 2000-х гг. является отравляющим для корпоративного права. В частности, автор указывает на то, что регулирование банков оправдывается прежде всего заботой о многочисленных кредиторах, тогда как для нерегулируемых отраслей этот фактор менее релевантен (см.: Hopt K.J. Op. cit. P. 17–18).


[Закрыть]