Текст книги "Пределы автономии воли в корпоративном праве: краткий очерк"

Глава 3
Общая презумпция и обоснование ограничения автономии воли в корпоративном праве

Исходной точкой всех исследований пределов автономии воли с неизбежностью является выяснение того, обладают ли в принципе участники корпоративных отношений автономией воли, т. е. возможностью самостоятельно решать вопрос о вступлении в эти отношения и определять их условия.

Догматический ответ на этот вопрос с точки зрения российского права, казалось бы, не должен вызывать долгих размышлений. Корпоративные правоотношения представляют собой разновидность гражданско-правовых (п. 1 ст. 2 ГК РФ), общими признаками которых выступают равенство, автономия воли и имущественная самостоятельность участников.

Конституционный Суд РФ в своих актах неоднократно указывал на то, что реализуя право на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности (ч. 1 ст. 34 Конституции РФ), каждый может распорядиться своими способностями и имуществом разными способами, к числу которых, в частности, относится самостоятельная экономическая деятельность, осуществляемая индивидуально или совместно с другими лицами на основе свободного выбора ее сферы, в том числе путем создания коммерческой организации как формы коллективного предпринимательства[68]68
  См. Постановление Конституционного Суда РФ от 24.02.2004 № 3-П.


[Закрыть]. Участники хозяйственного общества, осознанно избрав такую форму реализации права на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности, как коммерческая организация и участие в ее деятельности своим капиталом, самостоятельно принимают на себя и бремя заботы о собственном благополучии[69]69
  См. постановления Конституционного Суда РФ от 25.05.2010 № 11-П, от 21.02.2014 № 3-П.


[Закрыть].

Разнообразные намеки на дух свободы в корпоративном праве заметны и в других актах Конституционного Суда РФ, вплоть до признания того, что «действующее правовое регулирование… учитывает природу хозяйственных обществ как организаций, основанных на экономическом самоопределении граждан и саморегулировании»[70]70
  См. Определение Конституционного Суда РФ от 03.07.2014 № 1564-О.


[Закрыть].

Однако российская практика, можно даже сказать традиция прочтения закона, такова, что любое правило трактуется как императивное[71]71
  См.: Степанов Д.И. Свобода договора и корпоративное право. С. 336. Впрочем, опять-таки привычно напомним, что таково положение дел отнюдь не только в России, см.: Comentario de la Ley de Sociedades de Capital. T. I / Rojo A., Beltran E. (coords.). Civitas-Thomson Reuters, Cizur Menor. 2011. P. 391–394 (автор комментария – A. Vaquerizo).


[Закрыть], т. е. занимается кардинальная позиция презумпции императивности корпоративного законодательства.

На наш взгляд, все это является следствием сверхпозитивистского подхода к праву, доминирующего в России, а также того, что, как увидим далее, разнообразные доводы в пользу ограничения автономии воли в тех или иных случаях способны превратить эту сферу в «минное поле» исключений. Следовательно, с точки зрения правоприменения можно получить совокупность норм, «сложных для использования». Естественным стремлением частных лиц в таких условиях становится избежание рисков, т. е. пока законодатель прямо что-то не разрешил или в отношении этого не высказался высший суд, безопаснее считать, что такое поведение не допускается.

Зарубежные авторы также отмечают ряд причин, по которым корпоративное право воспринимается преимущественно как императивное, выделим среди них следующие: 1) технократические (у частных лиц нередко создается впечатление, что корпоративное право – это сложная материя, в ней способен разобраться только законодатель, который наверняка все продумал, тогда как стороны отношений воспринимаются как не обладающие достаточным экспертным знанием, чтобы выбрать подходящее регулирование; считается, что доктрина и законодатель находятся в лучших условиях, чтобы формулировать надлежащие правила, – это так называемый элитизм законотворческого процесса); 2) патерналистские (склонность толковать как императивные правила, защищающие, во-первых, миноритариев от большинства, во-вторых, всех участников (акционеров) от менеджмента, закрывая глаза на то, что такие правила принимаются по воле участников (акционеров)); 3) наличие в законах оговорок «если иное не предусмотрено уставом», что толкуется a contrario как доказательство того, что в их отсутствие законодатель не предполагал возможность отступления от правил[72]72
  См.: Paz-Ares J.C. Cómo entendemos y cómo hacemos el Derecho de sociedades? (Re-flexiones a propósito de la libertad contractual en la nueva LSRL). P. 173–184, 194–197. Относительно последней причины склонности к императивному прочтению корпоративного законодательства заметим, что российское право содержит пример противоположной оговорки (см. абз. 4 п. 1 ст. 67 ГК РФ: «Отказ от этого права (права требовать исключения участника. – А.К.) или его ограничение ничтожны»), которую можно трактовать a contrario как доказательство того, что в ее отсутствие была бы допустима возможность отступления от правил, установленных законом.


[Закрыть].

Несмотря на трудности практического или, даже можно сказать, психологического плана, на наш взгляд, едва ли они могут стать оправданием для отступления от конституционно признанной свободы предпринимательской деятельности, не говоря уже о том, что, как указывалось в начале работы, признание автономии воли и вытекающей из нее презумпции свободы основано на философско-правовых (свобода как естественное состояние человека) и утилитарных доводах (свободно выстраиваемые частными лицами отношения ведут к наиболее выгодному для них, а значит, для общества и государства в целом результату), справедливых и для корпоративного права.

Однако это является лишь первым шагом, поскольку далее предстоит выяснение пределов этой свободы[73]73
  Следует специально оговориться: далее обсуждаются аргументы, более или менее специфичные для корпоративного права, и остаются без внимания такие общие ограничители автономии воли, как принцип добросовестности и запрет злоупотребления правом, основы правопорядка и нравственности.


[Закрыть].

§ 1. Бессрочность корпоративных отношений и ограниченная рациональность участников (акционеров)

1. Одним из наиболее важных и убедительных аргументов выступает то, что отличает корпоративные правоотношения, – их бессрочность, а значит, потенциальная неопределенность развития событий, которая обусловливает неспособность лиц, вступающих в эти отношения, прогнозировать долгосрочные последствия принимаемых ими решений, вследствие ограниченности когнитивной способности человека прогнозировать будущие риски, а также иных факторов: например, рациональное желание игнорировать обдумывание малореальных событий, излишний оптимизм на начальном этапе общего дела[74]74
  См.: Eisenberg M.A. Op. cit. P. 1464–1465; Schmolke K.U. Op. cit. P. 383–384; Coffee Jr. J.C. Op. cit. P. 1677; на русском языке применительно к договорному праву соответствующие основания ограничения свободы договора см.: Карапетов А.Г. Указ. соч. С. 331–339.


[Закрыть]. Иными словами, бессрочность, которая в договорном праве встречается скорее как исключение, в корпоративном праве – повседневность. При этом можно отметить, что обсуждаемый фактор релевантен как для непубличных, так и для публичных компаний.

По этой причине некоторые авторы отмечают, что отдельные положения закона должны рассматривать как императивные, в частности следующие: 1) о защите разумных ожиданий участников корпорации и о фидуциарных обязанностях[75]75
  См.: Eisenberg M.A. Op. cit. P. 1466–1470.


[Закрыть] (российский эквивалент – обязанность действовать добросовестно и разумно); 2) о разрешении корпоративных споров, в том числе об исключении участника[76]76
  См.: Eidenmuller H. Chapter 2. Analytical framework // Regulating the closed corporation. ECFR Special volume 4 / Bachmann G., Eidenmuller H., Engert A., Fleischer H., Schon. W. Berlin, 2014. P. 20.


[Закрыть]. Именно данные положения в конечном счете критически важны с точки зрения восполнения того, о чем участники заранее договориться не смогут или не захотят, поскольку из-за отсутствия правил, позволяющих разрешить конфликт в корпорации, добиться возмещения убытков с органов управления, может пострадать «жизнеспособность» компании.

Следовательно, правопорядок не может полностью оставлять этот вопрос на усмотрение частных лиц. Именно по этой причине правила о разрешении корпоративных конфликтов и об обязанностях органов управления в той или иной мере императивны (абз. 4 п. 1 ст. 67, п. 5 ст. 53.1 ГК РФ).

Дополнительно можно отметить, что в данном случае нерациональность участников корпоративных отношений может иметь негативный эффект для третьих лиц, так как если в результате недолжного управления и неразрешенных конфликтов соответствующее юридическое лицо обанкротится, пострадают кредиторы и работники.

2. Факт бессрочности корпоративных отношений является ключевым в понимании того, почему принцип свободы договора не вполне отвечает существу корпоративных отношений.

Договорное право в коммерческих отношениях – это сфера, во-первых, срочных договоров, во-вторых, заранее понятной имущественной ответственности.

Проще говоря, разрешая частным лицам, в первую очередь предпринимателям, вступать в любые коммерческие отношения с кем угодно и на каких угодно условиях, правопорядок признает за ними право рискнуть и потерять имущество. Отметим, что Конституционный Суд РФ, признавая конституционную значимость свободы договора, выводит этот принцип из ст. 34 и 35 Конституции РФ, гарантирующих каждому право на свободное использование своих способностей и свободное использование имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности[77]77
  См. Постановление Конституционного Суда РФ от 23.02.1999 № 4-П.


[Закрыть].

Однако в случае с бессрочной корпорацией это не просто потеря имущества, вложенного в качестве инвестиции, а именно вечное обязательство, причем фидуциарного характера. Так, п. 4 ст. 65.2 ГК РФ предусматривает, что участник корпорации несет ряд обязанностей, которые фактически заставляют участвовать его в деятельности общества, в том числе посещать общие собрания и голосовать. Неисполнение этих обязанностей влечет помимо прочего и риск привлечения к ответственности, например, если из-за прогулов участником собраний общество долгое время не может сформировать органы управления и как следствие несет убытки. Ограниченная ответственность вовсе не гарантирует того, что участник корпорации не окажется вовлеченным в иные расходы, например, в случае банкротства, когда контролирующее лицо будет привлечено к субсидиарной ответственности (ст. 10 Федерального закона от 26.10.2002 «О несостоятельности (банкротстве)»[78]78
  И сторически отказ от права на выход из товарищества был связан с доводом об ограниченной ответственности. Так, Г.Ф. Шершеневич полагал, что в бессрочном товариществе трудно отказать товарищам в праве выйти из предприятия, которое ему кажется рискованным и за которое он отвечает всем своим имуществом (см.: Шершеневич Г.Ф. Курс торгового права. Т. I: Введение. Торговые деятели. М.: Статут, 2003. С. 334). Здесь стоит акцентировать внимание на основании вывода ученого, а именно на необходимости защиты интересов товарища, поскольку он отвечает всем своим имуществом, тогда как в обществе акционер рискует лишь в пределах стоимости акции, что не противоречит принципу справедливости. Однако с тех пор принцип ограниченной ответственности утратил свою незыблемость, а кроме того, непрогнозируемый риск убытков возникает и вследствие необходимости принимать участие в деятельности общества.


[Закрыть].

Примечательно, что законодатель в отношении договоров, которые предполагают зависимость фидуциарного характера, никогда не допускает того, чтобы она была вечной, позволяя так или иначе прекратить эти отношения (п. 2 ст. 610, ст. 782, абз. 2 и 3 п. 1 ст. 977, п. 1 ст. 1003, п. 1 ст. 1004, абз. 2 ст. 1010, абз. 3 и 6 ст. 1024, ст. 1052 ГК РФ).

Следовательно, не существует признаваемой отечественным правопорядком свободы связать себя навечно отношениями с обществом.

Как увидим далее, эта идея проходит красной нитью через многие конкретные положения корпоративного законодательства (об ограничениях на отчуждение доли (акций), об исключении и выходе, о ликвидации).

§ 2. Делегирование суду и законодателю права изменять правила, регулирующие деятельность корпорации

Г. Хансман также обращает внимание на долгосрочность отношений в корпорации, но делает акцент на другой проблеме, возникающей в связи с этим: условия уставов неизбежно будут требовать адаптации к изменяющимся обстоятельствам, между тем принятие поправок в устав связано с большими издержками (затраты на процедуру проведения общего собрания, разъяснительная работа), а значит, есть риск консервации отношений в неоптимальном состоянии. Именно по этой причине решением проблемы могло бы быть появление третьего по отношению к участникам корпорации лица, которое сможет проводить такую адаптацию, восполнить при необходимости пробел. И автор полагает, что в качестве такого лица выступает государство, хотя и подчеркивает, что у этого могут быть свои минусы (недостаточная компетентность или информированность чиновников, наличие у них иных интересов, не связанных с ростом благосостояния каждой отдельной компании), которые, однако, не перевешивают необходимости такого регулятора[79]79
  См.: Hansmann H. Op. cit. P. 7–9.


[Закрыть].

По поводу роли государства как регулятора также подчеркивается, что при наличии правил, устанавливаемых государством, особенно эффективными становятся суды, качество правоприменения которых напрямую зависит о того, применяют ли они стандартизированное правило из закона или индивидуально сформулированное правило устава[80]80
  См.: Armour J., Hansmann H., Kraakman R. Op. cit. P. 23–24.


[Закрыть].

Следует отметить, что Г. Хансман не был первым, кто представил эти идеи. До него похожие аргументы высказал Дж. Гордон, который указал, что изменения устава, в том числе объективно выгодные компании, зачастую очень дорого и сложно проводить через общее собрание акционеров, которое скорее всего будет подозрительно относиться к любым новеллам, исходящим от менеджмента. Соответственно устанавливаемые государством императивные нормы могли бы служить альтернативой проведения этих изменений. Правда, при этом следует быть уверенным, что государство устанавливает лучшее регулирование (для этого нужно, чтобы законы проходили публичное обсуждение и пр.), иначе есть риск, что изменения норм закона будут только ухудшать положение участников отношений[81]81
  См.: Gordon J.N. Op. cit. P. 1569–1573.


[Закрыть].

Оценивая эти аргументы, полагаем, что они не учитывают один «небольшой» нюанс: участники (акционеры) вступали в отношения при старом законодательстве и стремление его усовершенствовать еще само по себе не повод навязывать им это лучшее, с точки зрения законодателя, регулирование (подробное обсуждение обратной силы закона см. в гл. 6).

Однако адаптацию (в широком смысле этого слова) уставов и заполнение пробелов проводит не только законодатель, но и суд, хотя и с более ограниченным инструментарием[82]82
  См.: Armour J., Hansmann H., Kraakman R. Op. cit. P. 23.


[Закрыть].

На наш взгляд, суд в современных правопорядках становится ключевым игроком в решении проблем неполноты контракта в корпоративном праве, именно он призван восполнять просчеты частных лиц (из-за их ограниченной рациональности, усиливающейся бессрочностью отношения) и законодателя (из-за его неповоротливости в изменении регулирования или же неспособности сформулировать сколько-нибудь определенное правило), а при необходимости защищая слабую сторону в отношениях.

Так, в работе Дж. Коффи отстаивается позиция, в соответствии с которой в споре об императивности корпоративного права нужно исходить из того, что здесь нет верного ответа. Данный автор также обращает внимание на то, что корпорация представляет собой разновидность долгосрочного контракта, а значит, нельзя полагаться на усмотрение участников в силу их ограниченной рациональности. Следовательно, необходимо, чтобы возможные упущения (неполнота контракта) восполнялись судами на основании стандартов доброй совести и концепции фидуциарных обязанностей[83]83
  См.: Coffee Jr. J.C. Op. cit. P. 1619–1622, 1676–1677.


[Закрыть]. Далее автор разбирает, какие именно стандарты должны использоваться судами (доброй совести или фидуциарных обязанностей), что, на наш взгляд, менее важно для целей настоящего анализа, с учетом того, что в России в силу недостаточного развития судебной практики используется фактически один стандарт под разными именованиями: добросовестность – добросовестность и разумность – невиновность в смысле п. 2 ст. 401 ГК РФ и т. п.

Дж. Коффи указывал, что использование оценочных понятий по сути есть делегирование судам права фактически дописывать контракт в случае конфликтной ситуации, поскольку сами участники или не способны прописать все такие ситуации или это будет связано с запредельными издержками[84]84
  См.: Coffee Jr. J.C. Op. cit. 1624.


[Закрыть]. При этом автор не исключает возможность некоторого уточнения фидуциарных обязанностей с целью предоставления большей гибкости сторонам корпоративных отношений, возможности введения инноваций, но при этом применение стандарта доброй совести не может быть исключено уставом[85]85
  Ibid. P. 1659–1665.


[Закрыть].

По существу именно по этому пути идут суды Германии в отношении обществ с ограниченной ответственностью, участники которых пользуются широкой автономией воли. Между тем, как отмечается, суды активно оценивают правила уставов на соответствие стандартам доброй совести, в качестве примера можно привести положения об исключении участника и о компенсации, подлежащей выплате выходящему или исключенному участнику[86]86
  Подробнее см.: Schmolke K.U. Op. cit. P. 387–405.


[Закрыть].

Однако высказывается и сомнение в эффективности оценочных норм, в частности обращается внимание на то, что такая надежда на суды возможна только в случае со штатом Делавэр, где зарегистрировано более половины всех публичных компаний США, а значит, суды этого штата обладают огромным опытом, что едва ли возможно в случае с любым иным континентальным судом[87]87
  См.: Dammann J. Op. cit. P. 142–145 (http://ssrn.com/abstract=2347436).


[Закрыть]. Впрочем, данный довод вызывает серьезные сомнения, поскольку качество судебной власти зависит от множества факторов и специализация – важный, но далеко не единственный фактор.

Более серьезный аргумент заключается в том, что суды неспособны дать такую оценку. Так, Д.И. Степанов, анализируя институт исключения участника из ООО, указывает на то, что переложение на суды ответственности за поиск и выработку критериев для исключения лишь повышает издержки для судебной системы и не является экономически оптимальным решением. По мнению автора, «судьи – это те же люди, их когнитивные способности имеют объективные пределы, а потому наивно ожидать от судей, что они запросто найдут ответы на вопросы, которые не смогли решить участники корпорации, нередко являющиеся продвинутыми коммерсантами, либо ученые-экономисты, которые на профессиональной основе заняты поиском решений для схожих проблем… у судов всегда была и есть некоторая степень дискреции… общее движение правовой политики должно быть не в том, чтобы все спорные вопросы отдавать на откуп судам… а напротив, продолжать разработку данной проблематики и в итоге сокращать люфт для судебного произвола… расширение судебной дискреции в данной части – это скорее брак науки и теоретиков права, излишняя нагрузка на суды может рассматриваться лишь как временная и, в общем, нежелательная мера, лишь порождающая издержки для оборота и судебной системы, но ни в коем случае не как политико-правовое решение, которое следует поддерживать»[88]88
  См.: Степанов Д.И. Дедлоки в непубличных корпорациях: возможные варианты развития законодательства и судебной практики (https://zakon.ru/Tools/Download-FileRecord/1843). С. 29–31.


[Закрыть].

Сомнения в компетентности судей – довольно субъективный фактор и едва ли может быть обсуждаем в объективных терминах. Перефразируя известное высказывание, на данный довод хочется ответить: «других судей у нас для Вас нет». В то же время полагаем необходимым отметить, что если участники не смогли договориться о том, как они будут решать спор, если один из них затрудняет достижение целей общества, то правопорядок не может оставить этот вопрос без ответа, в известном смысле это было бы отказом в правосудии. В целом оценочные нормы – это следствие невозможности и даже нежелательности формулирования строгих правил поведения, учитывая потенциальную неопределенность ситуаций, которые могут возникнуть перед правоприменителем[89]89
  В российской литературе также поддерживается позиция о необходимости оценочных понятий в гражданском праве, поскольку они позволяют придать гибкость регулированию (см.: Лукьяненко М.Ф. Оценочные понятия гражданского права: разумность, добросовестность, существенность. М.: Статут, 2010).


[Закрыть].

§ 3. Стандартизирующая функция императивных норм и снижение трансакционных издержек на проверку уставов

Императивные правила выполняют стандартизирующую функцию[90]90
  См.: Armour J., Hansmann H., Kraakman R. Op. cit. P. 22.


[Закрыть] (например, о структуре управления, о правах, приходящихся на каждую акцию), что обосновывается двумя аргументами.

Во-первых, использование стандартизированных формулировок выгодно сторонам отношений, потому что это делает правоприменение предсказуемым. Данную теорию развивает М. Клауснер[91]91
  См.: Klausner M. Op. cit. P. 793–796.


[Закрыть]. Хотя автор указывает на то, что стандарт может устанавливаться диспозитивными правилами, поскольку стороны редко от них отступают, но, на наш взгляд, как минимум такую же роль играют и императивные правила.

Ранее схожие доводы высказывал и Дж. Гордон, указывая на то, что императивные правила в силу своего единообразия часто применяются судами, делая более предсказуемым исход соответствующего спора, а также на то, что выработанные участниками корпорации формулировки, напротив, едва ли пройдут такую оценку судебной практики и, даже если и пройдут, есть риск искажения судами подлинных мотивов, закладывавшихся в положение устава, поскольку в случае конфликта все стороны будут настаивать на своей трактовке[92]92
  См.: Gordon J.N. Op. cit. P. 1564–1566. Впрочем, надо сказать, что сам автор скептически оценивал эту линию рассуждений в качестве обоснования императивного регулирования, поскольку считал, что все издержки будет нести сама компания, а значит, в ее интересах использовать стандартные формулировки.


[Закрыть].

Интересно также высказывание данного автора по поводу императивных норм, которые он называет стандартом качества[93]93
  Ibid. P. 1556.


[Закрыть]. Исходя из этого можно говорить о том, что императивные правила выполняют функцию защиты прав инвесторов как розничных покупателей[94]94
  См.: Fleischer H. A guide to German Company Law for International Lawyers // German and Nordic Perspectives on Company Law and Capital Markets Law. Tubingen: Mohr Siebeck, 2015. P. 20.


[Закрыть], т. е. по существу как потребителей. Схожей аргументацией в отечественной литературе обосновывается императивность правил, регламентирующих деятельность публичных корпораций[95]95
  См.: Карапетов А.Г. Указ. соч. С. 237–238.


[Закрыть]. В этом аспекте данный аргумент приближается к обсуждаемому далее доводу о необходимости защиты акционеров публичных акционерных обществ.

Во-вторых, в случае значительного разнообразия содержания уставов инвесторы будут нести дополнительные издержки на их изучение, тогда как при стандартизации императивных норм все инвесторы будут знать, на каких условиях они вступают в отношения[96]96
  См.: Coffee Jr. J.C. Op. cit. P. 1678.


[Закрыть]. Значительное количество, условно говоря, уникальных уставов неизбежно повлияет и на тех, кто использует стандартные формулировки, поскольку инвесторы в какой-то момент начнут исходить из презумпции необходимости проверки[97]97
  См.: Gordon J.N. Op. cit. P. 1567–1568.


[Закрыть]. Повышение издержек инвесторов создаст барьер для оборотоспособности акций.

Однако данные аргументы, очевидно, применимы только там, где есть такой рынок акций. Именно по этой причине, по свидетельству Ш. Грундмана, в Германии превалирующей точкой зрения в доктрине является то, что действие § 23 Закона Германии об акционерных обществах, согласно которому устав может отступать от положений закона, только если это прямо предусмотрено законом, следовало бы ограничить только листингованными компаниями[98]98
  Cм.: Grundmann S. Op. cit. P. 254.


[Закрыть].

В отсутствие необходимости обеспечивать оборотоспособность корпоративных прав на первый взгляд исчезает потребность в императивных нормах, регулирующих внутреннюю жизнь корпорации. Так, в Германии принцип автономии воли рассматривается как главенствующий в отношении товариществ и обществ с ограниченной ответственностью[99]99
  Cм.: Schmolke K.U. Op. cit. P. 382–383.


[Закрыть].

Впрочем, Ш. Грундман не удерживается от критики обсуждаемого довода в целом, отмечая, что стандартизация императивных правил как необходимое условие для торговли акциями опровергается эмпирическим наблюдением за состоянием финансовых рынков в Германии, США и Великобритании, а именно в последних двух странах финансовые рынки развиты гораздо более сильно, чем в Германии, и капитализация немецких компаний невелика даже по континентально-правовым стандартам[100]100
  Cм.: Grundmann S. Op. cit. P. 254.


[Закрыть]. На наш взгляд, наблюдение, хотя и верное, едва ли может быть признано научно значимым, ибо капитализация финансовых рынков является следствием многих факторов, среди которых стандартизация отнюдь не самый важный, не говоря уже о том, что эмпирические исследования показывают, что большая часть публичных компаний в США пользовалась «стандартными формулярами», т. е. не стремилась сильно отклоняться от регулирования, предлагаемого законом[101]101
  См.: Klausner M. Op. cit. P. 793–796. Автор указывает на статистические данные, свидетельствующие о том, что публичные компании почти не пользуются возможностью индивидуализировать свои уставы, предпочитая делать ссылку на правила, предлагаемые законом.


[Закрыть].

К. Хопт также выступает против стандартизации как оправдания для императивных правил в корпоративном праве. Автор отмечает, что на защиту инвесторов направлено регулирование рынка ценных бумаг[102]102
  См.: Hopt K.J. Op. cit. P. 7.


[Закрыть]. Однако, на наш взгляд, это само по себе не опровергает того, что стандартизация полезна с точки зрения эффективности правоприменения.

На основании этого мы готовы полностью поддержать изложенные выше аргументы относительно необходимости стандартизации, но только в публичных обществах.