Текст книги "Тропа до звезд"

Глава 8

Есть такие уголки мира, время в которых словно остановилось.

Нет, конечно, речь не идет о бесплодных песках, океанских глубинах или молчаливых, стылых пещерах. Даже в этих, казалось бы, пустынях все равно продолжается то или иное копошение жизни, привнесенное туда ее вездесущими агентами – животными, растениями, грибами, микроорганизмами… Людьми.

Речь идет о таких местечках, где темпоральная петля проигрывает себя, будто антикварный, заезженный компакт-диск: снова и снова, по кругу, непрерывным и неизменным циклом. Ты знакомишься с подобными тихими заводями в детстве – и навсегда сохраняешь о них теплые, уютные, золотистые воспоминания. Потом опять попадаешь туда, будучи уже взрослым, умудренным, тертым и битым. Ходишь, смотришь. Не веришь глазам.

Все так же тикают на стене механические – честное слово, механические! – ходики, которым вторит по ночам жук-древоточец. Стол накрыт выцветшей, порезанной столовыми ножами скатертью, и ты даже помнишь, как сам проколупал вот эту конкретную дырку, пытаясь отвертеться от полезной, но крайне неприятной манной каши. В коридоре от веранды до столовой ты спотыкаешься об коробку со швейной машинкой – и знакомо потираешь знакомый синяк, поражаясь, насколько же ничего и никак в этом месте не изменилось.

Нет, перемены происходят. Всегда и везде. Ель возле крыльца подросла, и теперь ее нижние ветви утыкаются тебе чуть ли не прямо в лицо, стоит начать спускаться по ступенькам. Один из валунов, окружающих клумбу, лопнул пополам – видать, по трещинам просочилась вода, которая в суровую зиму замерзла и порвала камень. Соседские дети не зовут играть, а обращаются опасливо и уважительно, на «вы». И ты понимаешь: время тебя немножко обмануло. Но ты вроде как и сам рад обмануться.

Именно эти ощущения испытал Саймон, когда после своего спонтанного перехода очутился на смутно знакомом, перечеркнутом удлиняющимися тенями пляже. «Все верно, – мелькнула отстраненная мысль, – дома было раннее утро. А на Фиджи, значит, поздний вечер. Удачно попал».

На причале, окунавшем металлопластиковые опоры в расплавленную медь закатной дорожки, в плетеном кресле сидела смуглая старушка в панамке. Она что-то читала с планшета, который выглядел минимум раза в три старше ее самой. Залетный гость решил уточнить свое местоположение.

– Mbula[32]32
  * Здравствуйте (фидж.).


[Закрыть]! – выкрикнул он, мучительно пытаясь освежить в памяти скудный словарный запас. – Vosoti au, vei au[33]33
  Прошу прощения, где я? (фидж.)


[Закрыть]…

– Да ты не хипеши, лоцман, – откликнулась бабуля, не отрываясь от чтения. – Я и на системном волоку.

Акцент в ее речи практически не ощущался. А вот Саймон почувствовал себя дураком, уже который раз за день. Нет, за утро. Нет, вечер же! Кстати, недурно было бы подремать – когда последний раз спал, сутки тому назад, дольше? Сдерживая накатившую от этих мыслей зевоту, он подошел ближе.

– А почему сразу лоцман?

Не ворчать в любимой манере оказалось сложно, но он почти сдержался. Старушка наконец отложила планшет и повернула к нему морщинистое, улыбчивое лицо.

– А кому сюда еще сваливаться с такой кислой рожей? Ну и хлопнуло немножко – я слышу-то неплохо для своих лет. А уж два и два складывать умею.

На самом деле акустическое сопровождение от перехода было едва слышным. Лоцманы инстинктивно контролировали баланс материи в том месте, куда шагали, – и это особенно нервировало ученых, изучавших феномен. Другой вопрос, что при переносе массы, превышавшей определенный предел, свой для каждого лоцмана, подобный контроль осложнялся. Поэтому корабли все же таскали за пределами атмосферы, чтобы не возникало катастрофических перепадов давления.

– А кроме того, тут один из ваших регулярно швартуется. Вы с ним похожи. Родня, что ли?

Саймон вскинулся:

– Подождите… Какой это остров?

– Моала, вестимо, – удивилась бабуля, поправив панамку. – Ты что же, не знал, куда прыгал?

Лоцман обругал себя последними словами. Хорош гусь! А если бы в море плюхнулся? Ну ладно в море, а если в скалу, на атомарном уровне? Хотя инстинкты сработали как надо – и, по ходу дела, довольно удачно. То-то пляж таким знакомым показался.

– Анджей Фишер, – уточнил горе-путешественник, показывая для убедительности ладонью на себя. – Мой дядя. Не подскажете, где он сейчас?

Старушка окинула его внимательным взглядом, пожевала губами.

– Вообще-то информацию о клиентах разглашать нельзя. Стандарты компании, да и по-человечески нехорошо. Но ты лоцман. И ты похож на своего дядю. А он хороший человек. – И, озвучив это парадоксальное наблюдение, смотрительница причала поколдовала над смартом. – Вот, лови карту. Там стоит метка на яхту. В гости?

– Ага, – обрадовался Саймон, чуть ли не впервые за последнее время. – Спасибо. Честно, очень помогли.

– Привет ему переда… – проворчала бабуля, но лоцман уже шагнул.

И чуть не врезался в широченную, густого шоколадного колера спину. Спина медленно обернулась и проревела:

– Ойя, Сэмми, малыш! Ты ж так угробишься!

«Малыш» сделал шаг назад, потер чуть было не расплющенный нос и честно признался:

– Ага. Что-то я сегодня лажаю.

Иясу Гэбрэ, двухметровый и широкоплечий амхарец, давний и верный друг дяди Анджея, широко улыбнулся, сверкнув жемчугом зубов, и, сбавив тон, попенял:

– Давно к нам не забредал, паршивец. Молодец, кстати, что без приглашения. Договариваться заранее – что может сильнее испортить удовольствие от встречи? – И он крепко обнял гостя. Ребра протестующе хрустнули.

У Саймона по поводу внезапностей было свое мнение. Но озвучивать его он не стал, а вместо этого, пережив медвежьи ласки, уселся на скамью под фальшбортом.

– Плавает? – Кивок на волны показал, о ком идет речь.

Иясу вздохнул:

– Уже час как. Сказал, мол, видел тунца, центнера на полтора. Взял свое ружье – и нырнул. А я тут переживай.

Он уселся напротив и вздохнул еще раз. Саймон хотел было протянуть руку и похлопать гиганта по плечу, но вспомнил прикосновение отца – и сам дернулся. Гэбрэ отметил это движение.

– Тяжело было?

– Что именно? – осторожно уточнил лоцман. Амхарец хмыкнул и развел руками.

– И то, и то. Корабль тащить, людей спасать – верю, что непросто. Я в ваших лоцманских делах ни в зуб ногой, но верю. А вот твое шедевральное по краткости интервью только что выложили чуть ли не все стрим-каналы.

Саймон застонал и уткнулся лицом в ладони. Иясу хотел еще что-то сказать, но отвлекся. Он посмотрел в сторону, характерным для чтения смарт-данных расфокусированным взглядом, а потом поднялся.

– Ну все, возвращается охотничек. Наверно, добычу тащит…

Действительно, неподалеку от борта сначала показался ярко-оранжевый буй, а затем голова в маске оксигенатора. Маска раздвинулась, и на любопытствующих посмотрели холодные голубые глаза. «Совсем другие по сравнению с отцовскими», – подумалось Саймону. Обладатель пронзительного взора тем временем подплыл к заднему трапу, перекинул через борт гарпунное ружье и поднялся сам.

– Кран готовь, я его таки взял, – скомандовал он амхарцу, и тот принялся поворачивать за борт стрелу подъемника. А сам Анджей Фишер шагнул вперед и, как был, мокрый и слегка продрогший, обнял племянника. – Здравствуй, Сэм. Давно к нам не забредал.

Укороченную, а тем более ласкательную форму своего имени Саймон не любил. Но этим двум людям он простил бы, даже если бы они начали и далее ее коверкать в меру своей фантазии. Именно потому, что не стали бы, а также потому, что здесь это ощущалось не самым важным в жизни. Особенно по сравнению с уровнем принятия самого юного лоцмана как личности.

После того, как они втроем затащили на палубу тушу здоровенной рыбины с засевшим в ней гарпуном, Гэбрэ уволок добычу на небольшой камбуз – разделывать, охлаждать и готовить. По части рыбных блюд ему не имелось равных, и сам Анджей вмешиваться в кулинарные таинства даже не рисковал. Вместо этого он влез в шорты, футболку, накинул на плечи слегка линялое пончо и уселся, вытянув голенастые ноги.

– Ну, рассказывай.

– Да что там… – смутился лоцман. – Про транспорт вы, как я понял, уже в курсе.

– В курсе, – согласился Анджей и, порывшись в боковом кармане шорт, вытащил пачку сигарет. Единственная роскошь – помимо личной яхты, естественно, – которую он себе позволял. Стоил настоящий, не облегченный табак бешеных денег. Впрочем, тут его Саймон со своей любовью к односолодовым изыскам вполне себе понимал.

– А еще я в курсе, – продолжал дядя, затягиваясь, – что когда у тебя эдакое выражение лица, то, значит, ты опять перессорился со всей родней и пришел ко мне искать утешения. Которого я тебе, естественно, не дам. Потому что только ты сам можешь все для себя разложить по полочкам. А я – ну, помогу. Чем смогу.

Вместо ответа Саймон скинул ему первую попавшуюся ссылку на собственное явление пред светлы очи сборища репортеров. Анджей просмотрел, затем снова затянулся.

– Судя по всему, история там длинная и непростая. Ты отучился откалывать подобные номера лет в четырнадцать, если моя память не спит с другим.

– Я ей посплю, – грозно посулились с камбуза, и старший из присутствующих Фишеров улыбнулся.

– Значит, помню верно. Давай признавайся, что тебя так проняло, что ты окрысился на невинную шуточку моего любезного братца.

Слегка сбиваясь на спорных, по собственному ощущению, моментах, молодой лоцман пересказал события последних суток. Дядя не перебивал. На камбузе стучали ножами и что-то зазывно булькало. Солнце практически село.

– А еще я так и не могу понять, – признался Саймон.

Кинув окурок в глубокую пепельницу, Анджей уточнил:

– Не можешь понять что именно?

– Понять… кто я, – смог, наконец, сформулировать племянник.

Он потер переносицу и уставился на волны, ведущие свой гипнотический танец испокон веков. Им не было ровным счетом никакого дела до лоцманов, террористов и поисков смысла жизни.

– Я занимаюсь каким-то подростковым самокопанием, – оторвав взгляд от воды, пожаловался Саймон. – То ощущаю себя частью Семьи, то вскидываюсь на любые попытки примазать к общему делу. То бросаюсь спасать корабль, падающий в колодец, то огрызаюсь на людей, обращающихся ко мне «эй, лоцман». Я не вижу своего места в мире, – признался он, осознав, что же тревожило все это время на самом деле. – Я точно знаю, чего не хочу, но не знаю, чего хочу. Да и с «не хочу» тоже все как-то мутно. А теперь еще эта история…

– Не вижу противоречий, – отрезал старший Фишер и поднялся во весь свой немаленький рост. – Ты можешь быть кем угодно и делать при этом что угодно. Все ограничения – у тебя в голове. – Костлявый, длинный палец постучал по лбу. – Мой брат, несомненно, ответственный человек, пекущийся о долге перед Семьей. Только он забывает, что есть жизнь и помимо этого. И ты вовсе не обязан стать новой и улучшенной копией его самого.

– Да я осознаю… – протянул Саймон, но тут снизу снова окрикнули:

– Все готово! Садитесь жрать, пожалуйста! – И через мгновение: – А то я поднимусь и надеру ваши тощие белые задницы!

– А вот это серьезно, – флегматично отметил Анджей и направился к спуску в трюм. – Ты хочешь с ним ссориться? Я бы не рекомендовал, – закончил он фразу, ныряя под притолоку.

Молодой лоцман хрюкнул, сдерживая смех. Посмотрел бы он на того, кто решит ссориться с Иясу Гэбрэ! Может, даже венок на могилку бы пожертвовал.

И тут смарт выкинул уведомление о вызове. Канал не опознавался в списке доверенных, но на запрос идентификатора всплыла пафосная табличка: «Заместитель главы Четвертого комитета ООН Анжело Оосава». Саймон мысленно застонал. Тут же вспомнилось еще одно классическое произведение русской литературы: «И ночью при луне мне нет покоя, зачем потревожили меня? О боги, боги…» Но ответить пришлось.

Ооновец выглядел так же устало, как ощущал себя сам лоцман. Тем не менее он улыбнулся и достаточно вежливо поинтересовался:

– Доброго… ага, вечера. Прощу прощения, если отвлекаю – me scusi[34]34
  Прошу прощения (ит.).


[Закрыть]. Саймон, вы могли бы завтра заглянуть в Женеву?

Глава 9

Комплекс Дворца Наций, построенный в начале двадцатого века, смотрелся внушительно. Центральное здание своим прямоугольно-ступенчатым профилем отдаленно напоминало оба знаменитых мавзолея. Впечатление усугублялось выросшими на фоне общего ансамбля парными небоскребами, относительно успешно стилизованными в той же манере и из-за этого вызывающими ассоциации с египетскими обелисками.

Рассветное солнце уже успело окрасить светлые мраморные стены в теплый оранжевый тон, и мягкие утренние тени спешили смениться глубокими, контрастными дневными. Поток посетителей, настроенных прикоснуться к истории ООН, не оскудевал. На Саймона, шагнувшего прямо посреди парка Ариана, никто не обратил внимания: мало ли лоцманов на Земле? Кроме того, европейские традиции подразумевали, что проявлять любопытство, изумляться необычному – неприлично.

Сама Европа, как некое территориальное объединение близких по уровню культуры и развития стран, давно утратила актуальность. Она, скорее, превратилась в туристический аттракцион планетарного масштаба. Каждый второй колонист горел желанием хотя бы раз в жизни ощутить сопричастность ко все еще живой истории человеческой цивилизации. Прибыв на родительскую планету по делам и выкроив из них свободный денек, почти никто не упускал шанса пройтись по узким, мощенным булыжником улочкам, посидеть в кабаке, который «стоял тут со времен древних римлян», накупить сувениров и нащелкать тридов.

У местных обитателей, аборигенов тех самых улочек, все это вызывало снисходительные, покровительственные усмешки. Булыжник давно был заменен стойким литопластом, пиво для подвального кабачка варили на многоцелевом пищекомбинате, с доставкой малых партий грузовыми дронами, а сувениры оказывались произведены где-нибудь на Тьянтан-Шихуанди – за тридцать парсек от Солнечной системы.

Впрочем, все это не имело ровно никакого значения. Подлинными всегда оставались лишь эмоции и воспоминания. Если – а точнее, когда – жизнь выбрасывала «зеро», они доставались из-под полога памяти и помогали вынести, перетерпеть, а то и преодолеть. А уж как все было устроено на самом деле – так ли оно оказывалось важно?

Сейчас же Саймон шел на встречу с человеком, который как раз отвечал за «устроено на самом деле» – по целому ряду важных вопросов.

Оосава скинул ему и схему здания, и указатели, и допуски, долженствовавшие укротить служебный пыл охраны. Но все равно пришлось изрядно поплутать. На ум пришло выражение «коридоры власти». И в коридорах этих обретались вполне себе решительно настроенные «псы режима» – вооруженные и с детекторами.

– Прошу простить, – покачал головой замглавы Четвертого комитета, широким жестом приглашая гостя к удобным креслам. Те выглядели действительно древними; возможно, ручной работы. – После теракта мы просто обязаны были ввести повышенные меры безопасности. Таков протокол. Вы не представляете, как сложно порой проявить инициативу в условиях подобной зарегулированности. – И он улыбнулся, подразумевая, что упомянутую инициативу как раз и реализует в данный момент.

Саймон сдержанно кивнул и устроился на сиденье.

– У вас остались ко мне какие-то вопросы? – уточнил он, когда Анжело лично вручил лоцману широкий стакан с чем-то зазывно благоухающим. Впрочем, стоило подождать с выпивкой до прояснения ситуации.

Хозяин офиса, в который, к слову, юного Фишера впустили неохотно и с настороженностью, пожал плечами.

– Вопросы? Конечно. Мне всегда было интересно пообщаться с кем-то из Семей. Вы же понимаете: несмотря на привычность творимых вами чудес, многие простые люди до сих пор воспринимают их именно как чудеса. А я, в сущности, – он провел ладонями вдоль собственного тела, – тот самый простой человек, волею судеб оказавшийся наделенным правами и обязанностями.

Теперь улыбнулся и Саймон.

– Так-таки простой? – Он все же пригубил напиток, покатал по языку, аккуратно сглотнул. Великолепно. Любопытно бы разведать, где ооновец берет подобные изыски.

Оосава сощурился. Он явно понял подоплеку вопроса.

– Да, должен признаться, – наконец вымолвил он, – я специально изображал гневливого, властного чинушу-самодура в присутствии вашего отца и Кирилла Мягкова. Опыт показывает, что именно этого ждут от представителя силовых структур люди, от оных структур далекие. – Пожатие плечами и снова скользнувшая между губ улыбка. – Впрочем, подобным образом я еще и развлекся от души. Нет ничего дурного в том, чтобы получать от своей работы удовольствие в процессе.

С этим сложно получалось не согласиться. Саймон снова отхлебнул и опустил руку с емкостью.

– Давайте вернемся к делу. Я готов отвечать. Правда, не вижу, чем мог бы быть вам полезен – помимо всего прочего.

– О, это вы действительно всего лишь не видите, – оживился Анжело и стал похож на севшего в засаду кота. – А у меня есть к вам уже высказанное недавно предложение. Работайте на меня, Саймон. Я серьезно.

Возникла пауза. Молодой лоцман осторожно подбирал слова. На комм-узле кабинета Оосавы пару раз всплывали какие-то уведомления, но он, не глядя, сбрасывал их в «отложенное». Видимо, разговор оставался важнее.

– И все-таки я не очень понимаю, – решил быть честным Саймон. – Что вам в одном-единственном лоцмане? Или дело в том, что я из Фишеров? Вы хотите как-то сыграть на чувствах и самомнении отца?

– Не буду отрицать, такие цели в списке тоже есть, – согласился ооновец. – Правило хорошего тона в политике: если можешь одним действием добиться нескольких целей, добейся. Но в данный момент это не главное.

Анжело затих, а потом извинился, выудил из кармана пиджака портсигар и закурил. Мысленно юный лоцман восхитился.

То ли у Четвертого комитета отлично поставлена разведка – ну а как иначе? – и господин Оосава в курсе, что вчерашний вечер, ночь и большую часть дня по ту сторону земного шара его собеседник провел в обществе курящего родственника. Любимого курящего родственника, прошу заметить. То ли ему просто плевать на писаные и неписаные нормы и стандарты заботы о личном здоровье граждан Объединенных Систем и он хочет сыграть на этом дорогостоящем нонконформизме. Вызвать у собеседника симпатию тем или иным способом.

Наконец, Анжело решил перейти к делу. Он затянулся поглубже, выдохнул дым через ноздри и наклонился в сторону гостя.

– Я уже объяснял вам – вкратце. Вы находчивы, сообразительны, способны к тактическому и стратегическому мышлению. В конце концов, вы одарены – данное при рождении в землю не зароешь. А еще вы умеете быстро принимать решения, которые позже оказываются вполне себе удачными. Удача в нашем деле, господин Фишер, – Оосава впервые назвал Саймона по фамилии, – не последний фактор.

– Ну хорошо. – Лоцман еще раз попробовал содержимое стакана. Положительно надо спросить контакты этой винокурни. – Предположим, вы спели мне дифирамбы, предположим, я действительно не так плох. Каковы мои резоны?

– Свобода выбора, – тут же парировал Анжело, очевидно ждавший вопроса. – И не стоит так кривиться, я не шучу. Позволите изложить по пунктам?

Саймон, действительно изобразивший лицевыми мышцами нечто не сильно вежливое и уместное в разговоре с одним из высших чинов ООН, досадливо кивнул. Оосава подобрался и начал увещевать:

– Во-первых, так мы выводим вас из-под опеки Семьи Фишер. Я же вижу, что вы тяготитесь навязанной ролью. «Делай то, не делай это, так не говори, эдак себя не веди…» Не буду врать – в работе на Четвертый комитет тоже требуется соблюдать и дисциплину, и некий поведенческий кодекс. Но это обоснованные требования, – выделил он голосом, – а не «тут так заведено». Разумно?

С разумностью юный лоцман не спорил. На самом деле предложение Анжело звучало крайне соблазнительно. Но что-то внутри, какой-то дух противоречия и упрямства просто требовал покобениться и поворчать. Он и поворчал:

– Я перестану работать на Семью и Профсоюз и начну работать на вас и ООН. Не сочтите меня невежливым, но нет ли здесь обмена шила на мыло?

Оосава хохотнул, откинулся на спинку кресла и погрозил ему пальцем – шутливо.

– Вы действительно сложный собеседник. Неуживчивый, как мне вас описали. Впрочем, я успел убедиться.

Глава комитета побарабанил пальцами по портсигару, склонил голову набок и прищурился:

– Не стану врать: да, вы будете работать на меня. На ООН. На благо всего человечества, уж простите мой пафос. Но я предлагаю вам прежде всего интересную должность. И обязуюсь предоставить максимум воли в принятии тех или иных решений. Есть задача, – он повел рукой в сторону, – есть несколько путей решения, – другая рука сделала несколько махов, – а уж какой вы выберете, – ладони схлопнулись, – это решать вам и только вам. Ну, понятное дело, согласовывая со мной. Кто-то же должен обеспечивать подстраховку и ресурсы.

Выглядело все заманчивее и заманчивее. Прямо настолько, что тянуло отказаться. Впрочем, тут дело было, скорее всего, именно во врожденной неуживчивости, поэтому Саймон подавил свои инстинкты. Следовало выслушать хозяина до конца.

– Это было «во-вторых», – учточнил тем временем ооновец. – Есть еще и «в третьих». Вы нужны мне. – Он снова подался вперед. – Да, именно мне. Видите ли, Саймон, ни одна организация не является монолитной. Для вас, я думаю, это не секрет, Профсоюз и сам состоит из нескольких Семей, которые постоянно делят власть и меряются влиянием. Так же и в комитетах. Везде есть фракции, группки, течения… По мере сил я стараюсь свести их воздействие на практические результаты нашей общей деятельности к некоему выгодному для общества балансу. Я безнадежный альтруист, господин Фишер. – Анжело слегка беспомощно улыбнулся и закурил следующую сигарету. – Все пытаюсь нанести максимум добра и причинить разумное количество пользы. Получается же порой… как получается.

– Верно ли я понимаю, – осторожно уточнил Саймон, – что вам внезапно понадобился кто-то со стороны? Подозреваете внутренних врагов и не можете доверять своим?

– Ну вот, а вы говорите, «дифирамбы», – негромко проговорил Оосава, в очередной раз затягиваясь. – Вполне заслуженная похвала. Вы бы очень помогли мне, Саймон. Результаты ведомственных игр налицо: помните ведь, что корабль террористов не зафиксировался системой планетарного контроля? А технология подавителя – где они ее откопали? Что, сами ставили эксперименты? На лоцманах? Да и вообще, уровень обеспечения… Кто-то играет против установившегося в мире порядка. Хочет перекосить баланс. Вы представляете, что начнется, если люди перестанут доверять ООН?

Саймон представлял. Несмотря на все пренебрежение идеалами и принципами, декларируемыми официальной властью, картина того, что произошло бы, если бы система начала разваливаться, ужасала. Куча планет – и население каждой заперто в собственном мирке. Разобщенная экономика, разрушенные связи, удар по общественной морали… Он поежился.

– Давайте подобьем итоги. – Окурок канул в пепельницу, и Анжело начал отгибать пальцы на кулаке. – Почему вы нужны мне? Вы умны, одарены, в вас есть здоровый авантюризм – не спорьте! – и вы привносите взгляд извне. Почему я нужен вам? Я даю вам независимость, интересную работу, право на приключения и возможность обоснованно поднимать самооценку. Самореализация – это очень важно для развитой личности. – Он благодушно улыбнулся и помахал пятерней. – Ну что, вы в деле?

Восторгу Саймона не хватало предела. Ну и жук же этот господин замглавы! И себя не обидел, и его заинтересовал. А заинтересованность юного лоцмана являлась очевидным фактом, даже учитывая все не утихающее бурчание встроенного в подкорку скептицизма. Ну что же, видимо, стоило соглашаться.

Он уже открыл было рот, чтобы озвучить эту мысль, как Оосава вдруг нахмурился и упреждающе вскинул руку. Над комм-узлом высветилась зловещая алая рамка и раздался неприятный треск зуммера. Ооновец скинул вызов себе на смарт, пробежался по нему глазами. Скулы его заострились.

– Еще один повод нам с вами поскорее начать сотрудничать, господин Фишер, – спокойный тон очевидно давался Анжело нелегко. – Только что поступили сведения сразу из четырех систем. Произошли новые теракты. – Он замолчал на мгновение. – На этот раз успешные.

Саймон поперхнулся. Оосава же встал, подошел к окну и прошептал:

– Помоги нам всем мироздание…