Текст книги "Скелет в шкафу"

Триединство

Insanire parat certe ratione modo[13]13
  Безумствовать можно, но в меру. Гораций. Сатиры. II, 3: 271.


[Закрыть].

Суббота, 16 сентября 1752 года, № 62

Сэру Александру Дрокенсэру, баронету

Бедлам, 9 апреля 1752

Сэр,

я нахожусь здесь уже четыре года; мои друзья, то бишь мои родственники или, как я их называю, мои эскулапы, считают меня сумасшедшим, и, дабы доказать, что это не соответствует действительности, посылаю Вам образчик своего нынешнего умонастроения. С неделю назад некий мрачного вида джентльмен подошел к решетке моей камеры и бросил мне рукопись, написанную, сколько я мог понять, неким ученым мужем из Кембриджа. Я прочел и высоко оценил сочиненную им пьесу, вместе с тем хотел бы поделиться с Вами своими соображениями относительно предшествующих пьесе пяти писем; их автор живет в Пемброк-Холле, в Кембридже, где прилежно изучает Софокла, Еврипида и Эсхила, а также превозносит чудовищные правила Аристотеля, которые, не стану спорить, как нельзя лучше подходили к драматической поэзии своего времени, однако, только представьте, как бы смотрелась современная трагедия с триединством места, времени и действия! Соблюдай это злополучное триединство Шекспир, и он был бы не воспарившим орлом, а жалким бумажным змеем. То же и с Аристотелевым Хором, столь полюбившимся кембриджскому профессору. Верно, древнегреческим авторам было без него не обойтись, однако, как мне представляется, сей мистер Хор выглядел бы весьма дерзким малым, комментируй он со сцены поступки шекспировских героев. Что бы Вы подумали, к примеру, об этом самом Хоре, находись он на сцене, когда Яго в третьем акте заронил в Отелло чувство ревности? Или только вообразите: Дездемона роняет роковой платок, а Хор взывает к ней, чтобы она его подобрала, или предупреждает зрителей, что должно произойти, если она этого не сделает. Или, предположим, тот же самый Хор сообщает нам, что Брут и Кассий сначала разойдутся, но потом снова объединятся. Разве это предупреждение не снимет то чувство законной тревоги, какое благоразумный зритель испытывает во время знаменитой сцены «Юлия Цезаря»? Роль Хора сей хитроумный джентльмен из Кембриджа видит еще и в том, чтобы объяснить зрителю чувства и мысли героев пьесы. Так вот, сэр, в мире есть только один народ, который изобрел способ давать зрителям пояснения, не прерывая действие, и народ этот – китайцы; в китайских пьесах действующие лица выходят на сцену перед началом спектакля и сообщают зрителю, кто они такие. Вот как это выглядит.

На сцену выходят действующие лица и представляются:

1. Я – То-Мо-Шо, Тончинский император, брат Хун-Фиша. Меня свергнет с престола и зарубит мечом прославленного Ским-Шо мой родной брат.

2. Я – Хун-Фиш, брат То-Мо-Шо; я свергну своего брата с трона и отберу у него корону.

3. Я – Ским-Шо, мне принадлежит великий меч, которым будет зарублен император То-Мо-Шо.

Таким образом сей мудрый народ наставляет зрителей о том, что должно произойти в пьесе. Согласитесь, подобный прием более правомерен, чем Хор, который то и дело перебивает актеров своими глупыми замечаниями. В пору зарождения театра были ведь не действующие лица, а действующее лицо, и Хор был необходим, чтобы дать бедняге передышку. Теперь же, когда у меня имеется с полдюжины пьес, которые я собираюсь поставить на сцене, я призываю Вас, сэр, настоять на том, чтобы сей ученый муж из Кембриджа перестал навязывать мне идею Хора, ибо почитаю своим долгом потакать вкусам своих современников, а именно давать зрителю возможность самому разбираться в мыслях и чувствах моих персонажей; если же это им не по силам, пусть пеняют на себя. Остаюсь, сэр, чистосердечно преданный Вам

Трагикомик.

NB. Я ничего не имею против Хора бессмертного Генделя.

Обратите внимание, сэр, что ученого мужа из Кембриджа не устраивает Хор в «Гарри V» Шекспира; он считает, что другой поэтический размер был бы уместнее. Будь этот негодяй со мной в одной камере, ему бы несдобровать.

Любовный треугольник

№ 64

Мистер Цензор,

давно уже я без памяти влюблен в прелестную Клеору. Я делаю ей комплименты, преподношу подарки, пишу в ее честь сонеты, вышиваю имя ее крестом; одним словом, делаю все, что обязан делать влюбленный. Увы, безуспешно, ибо у меня есть соперник, причем такой, над которым мне никогда не взять верх. Животное он столь отвратительное, что к нему неприятно подходить близко, и, однако ж, именно ему удалось завладеть сердцем моей Клеоры. Вы будете смеяться, если я скажу Вам, что мой соперник – павиан, существо, к которому испытываю я инстинктивное отвращение – очень может быть потому, что однажды обезьяна до смерти напугала мою бедную мать, когда та была мною брюхата. Дорогой сэр, что мне делать? Я не могу находиться в одной комнате с павианом, видеть, что это чудовище и моя Клеора неразлучны.

Лицезреть их вместе – выше моих сил. Напрасно пытался я смехом излечить ее от сего нелепого увлечения. Как только она его ни называет: и «мой любимый», и «мой ненаглядный», и «мой маленький красавчик», и «единственный на свете»! Она гладит его, ласкает, позволяет этому пройдохе засыпать у себя на груди, душит его в объятиях, больше того – пускает к себе в постель, и я не удивлюсь, если в один прекрасный день она наймет ему лакея… Что говорит Клеора в свое оправдание? Что обезьяны нынче в моде, что нет ни одной знатной дамы, у которой не было бы «своей обезьянки», и что она преисполнена решимости не расставаться с «милым крошкой», которого она не променяет ни на одного, самого завидного жениха. Хуже всего то, что Клеора обладает неотразимым шармом; мимо такой, как она, не дано пройти ни одному мужчине, тем более если тот ищет себе подругу жизни.

Умоляю, мистер Цензор, сочините пасквиль на обезьян, изгоните этих пройдох из нашего королевства, а заодно отругайте комнатных собачек и котят. Мопс красавицы Клеоры – только представьте! – каждый месяц требует себе нового котенка, с которым возится целыми днями. Какое вырождение! Что же сделал такого сильный пол, что ему предпочитают всех этих тварей?!

Остаюсь, сэр, Вашим преданным и покорным слугой.

P. S. Последние два месяца я, признаюсь Вам, натерпелся страху: стоит мне оказаться в приличном доме, как я обнаруживаю там обезьянку.

Сон в руку

…rabiosa silentia rodunt[14]14
  …молчанием злобным пугают (лат.). Персий. Сатиры. III, 81.


[Закрыть].

Суббота, 7 октября 1752 года, № 65

Мистер Цензор, коль скоро Вы столь же хорошо знакомы с изменениями в человеческой природе, как ныне покойный, высокообразованный доктор Уистон{66}66
  …высокообразованный доктор Уистон… – Уильям Уистон (1667–1752) – астроном и математик.


[Закрыть] – с движением звезд, я обращаюсь к Вам с просьбой объяснить мне самые невероятные явления в природе человека точно так же, как я обратился бы к доктору Уистону, пожелай я узнать о подобных же явлениях в природе небесных тел.

По профессии я аптекарь и делом этим занимаюсь вместе с одним джентльменом, который своими познаниями в болезнях, благородным выражением лица, а также размером парика вполне заслуживает того, чтобы называться врачом. Поверьте, нет человека более полезного для своих пациентов, более ценного для своих друзей, более приятного для своих знакомых, более великодушного к своим врагам и более сострадающего бедному люду. Одним словом, я не знаю, пожалуй, существа более достойного, ибо в нем счастливо соединились умная голова и доброе сердце. Вместе с тем есть у него одна странность, которую я не в силах объяснить, а также определить, когда она возникла. Что ж, даже у самых лучших на свете брильянтов бывают порой изъяны. Мы живем вместе, в одном доме, и живем вполне счастливо; более близкие отношения между людьми едва ли, думается, существовали. Но вот беда: компаньон мой иногда налагает запрет на свою речь и, случается, молчит целую неделю кряду. Потеря столь приятного, нет, столь интересного собеседника не может меня не огорчать. В такие дни, если у него ко мне дело, он записывает свой вопрос на бумаге; если же вопрос задаю я, он отвечает мне знаками. Свой язык, который, подобно мильтоновскому, роняет манну небесную{67}67
  Свой язык, который, подобно мильтоновскому, роняет манну небесную… – Джон Мильтон. «Потерянный рай», II, 112–113.


[Закрыть], мой компаньон держит на замке уже две недели, и, боюсь, он уже никогда не заговорит снова. Иногда мне кажется, будто он околдован или же потерял дар речи. Как правило, однако, подобные приступы молчания вызваны какой-нибудь пустячной ссорой, возникшей между нами. Последний разлад, сколько помню, возник оттого, что я не пожелал завивать свой парик у его цирюльника; а поскольку молчание есть признак презрения, он сердится, когда кто-нибудь из его слуг пускается со мной в разговоры. Несколько дней назад он рассчитал слугу за то, что тот подал мне чистую тарелку, прежде чем принести ему разбавленного пива, и в тот же вечер побил свою любимую собаку, когда та прыгнула мне на колени. Мы завтракаем, обедаем и ужинаем, как немые на похоронах, и прислуге кажемся привидениями, которые, известное дело, не говорят до тех пор, покуда к ним не обратишься. Умоляю, мистер Цензор, скажите, из какой темной, зловонной дыры в природе человека исходит подобная глупость? Иногда она отдает гордостью, иногда презрением, иногда походит на дурной нрав, а иногда не имеет ни запаха, ни вкуса. Я уверен, он слишком хороший человек, чтобы преследовать недостойные цели, и я знаю, он меня любит. Быть может, такое поведение – следствие слабого здоровья, и тогда я жалею его от души. Мне вспоминается предисловие к одному современному роману, где говорится о том, что притворство является одним из излюбленных предметов насмешки. Он же не притворяется нисколько, поэтому смеяться над ним я не могу, хотя, видит бог, сдерживаюсь иногда с трудом. Если ему и свойственна гордыня, то она не лишена благородства; что же до зависти, то ею он грешит ничуть не больше любого другого. Поскольку человек я прямодушный и незлопамятный, я однажды вечером впал из-за его поведения в меланхолию и, рассердившись, стал думать, что сей обет молчания является все же следствием гордыни. Но коль скоро мысли эти настраивали меня на грустный лад, я попытался отвлечься, ибо негоже думать о друзьях дурно. А потому я занялся тем, чем не раз занимался в свободное от трудов время, а именно – наблюдением за насекомыми. В тот вечер предметом моего исследования стали вши, но довольно скоро занятие это мне наскучило, я отправился на покой и немедленно заснул. Сон, избавивший меня от неприятных мыслей, привиделся мне самый удивительный. Кажется, еще Цицерон заметил, что наши сновидения являются запутанными следами{68}68
  Цицерон заметил, что наши сновидения являются запутанными следами… – Речь идет о трактатах Цицерона «О Дивинации» и «Сон Сципиона».


[Закрыть] тех мыслей, которые обуревают нас, когда мы бодрствуем, и из дальнейшего моего рассказа явствует, что он был прав. Мне приснилось, что я разглядываю в микроскоп двух вшей, одну совсем старую, убеленную сединами, другую – на вид еще молодую. Представьте же себе мое несказанное изумление, когда эти насекомые у меня на глазах вступили вдруг в нижеследующий диалог. Старая вошь поднялась на ноги и, первой прервав молчание, заметила подруге:

– Скажи-ка мне, Пидди, что сталось с твоей неразлучной спутницей Тиддо?

– Ах! – отвечала, тяжко вздыхая, Пидди. – Нашей дружбе, как это бывает и с высшими существами, пришел конец, причем поссорились мы, как ссорятся люди, по поводу самому ничтожному. Мы с Тиддо много лет прожили душа в душу в одной коросте; ничто не нарушало нашего покоя – ни гребень, ни гвозди, ни живущие по соседству вши. Целыми днями предавались мы дружеским беседам, делили радости и горести. В какой-то момент, однако, Тиддо вдруг затеяла спор, вспылила, после чего целый день хранила молчание. Стоило мне прервать эту тягостную тишину, как она пустилась в пространные рассуждения о многочисленных достоинствах вшей, принялась попрекать меня тем, что для меня все вши одинаковы, тогда как не отличаемся мы друг от друга лишь внешним видом, и напоследок заявила, что мне следовало бы отдавать предпочтение тем представительницам нашего племени, которые превосходят остальных умом, происхождением, размером или цветом. Вошь, пояснила она, рожденная в волосах нищего или вскормленная в работном доме, не идет ни в какое сравнение с вошью знатного рода. Кончилось тем, что Тиддо пришла в такую ярость, что покинула нашу с ней коросту, и больше я ее с тех пор не видела ни разу.

Внимательно выслушав эту тираду, старая вошь сказала, что принимать случайные различия за истинные свойственно всем живым существам.

– Ах! – воскликнула Пидди. – Именно этим грешила и моя подруга. У нее на правом плече было голубое пятно, которым она очень гордилась и так долго им любовалась, что чуть не свернула себе шею. Я же считаю, что не тело красит вошь, а дело.

Мне поневоле вспомнился один мой знакомый, нелепый старый лорд, который так-таки вывихнул себе шею, ибо не сводил глаз с рыцарской звезды у себя на груди, – и я, рассмеявшись, проснулся. Сон этот пробудил во мне мысли, которыми не стану Вам докучать. Вместо этого возвращусь к теме моего письма и задам Вам, мистер Цензор, вопрос: не является ли молчание следствием замкнутого, угрюмого нрава? Следствием того, что принято именовать «хандрой», «зеленой тоской»? Не является ли мой компаньон тем, кого называют «человеком в себе», «витающим в облаках», «не от мира сего» и пр. Подобное поведение, однако, свойственно либо особам утонченным, которые, если вы осведомляетесь об их знакомом, с которым они недавно повздорили, ответят вам: «Право, не знаю, мы давно уже не говорили…» – либо простым крестьянам. В самом деле, если между пахарем и его женой произошла размолвка, хранить молчание они будут целую неделю. Однажды мне случилось оказаться в обществе фермерского сына и его невесты. Разговор зашел о вздорном нраве, и фермерский сын, чтобы возвысить себя в глазах девушки, заявил, что в жизни никогда ни с кем не ссорился. Ибо, пояснил он, «если только отец с матерью или кто из близких скажет мне хоть слово поперек, я с ним, почитай, полгода разговаривать не стану». Подобного заявления вкупе с ухаживанием другого парня, более сговорчивого, оказалось вполне достаточно, чтобы помолвка расстроилась. Подобное поведение людей малограмотных не вызывает у меня ничего, кроме смеха; когда же такое происходит в семействах благородных, меня, признаюсь, это не может не огорчать. И то сказать, какое печальное зрелище являют собой отец и сын, муж и жена, братья сестры или же двое близких друзей, что живут в одном доме, сидят в одной комнате – и молчат, точно они не близкие родственники и друзья, а всего лишь постояльцы либо люди и вовсе незнакомые. Но мой компаньон, я нисколько в этом не сомневаюсь, не таков. Вот почему мне хотелось бы, мистер Цензор, чтобы вы разобрались в этой истории и объяснили мне, отчего столь разумный человек ведет себя столь необычно. Et eris mini magnus Apollo[15]15
  И тогда признаю тебя Аполлоном великим? Вергилий. Эклоги. III, 104. Перев. С. Шервинского.


[Закрыть].

Сэмюэль Джонсон. Афоризмы

Жизнь

Истина – это корова, которая не дает скептикам молока, предоставляя им доить быков.

Упрямое безрассудство – последнее прибежище вины.

Счастье – ничто, если его не с кем разделить, и очень немногое, если оно не вызывает зависти.

Топчан в трактире – венец человеческого счастья.

Закон – это конечный результат воздействия человеческой мудрости на человеческий опыт.

Величайшее искусство жизни заключается в том, чтобы выиграть побольше, а ставить поменьше.

Нет на свете занятия более невинного, чем зарабатывать деньги.

В этом мире еще многое предстоит сделать и немногое узнать.

Малое может лишь забавлять; если же оно претендует на значительность, то становится смехотворным.

Как правило, взаимная неприязнь – прямое следствие намечавшейся симпатии.

Муха может укусить – и даже пребольно – крупную лошадь, однако и тогда муха останется мухой, а лошадь – лошадью.

Под пенсией в Англии подразумевается жалкое денежное пособие, которое государство выплачивает своему подданному за государственную измену.

Красота без доброты умирает невостребованной.

Так уж устроена жизнь, что мы счастливы лишь предвкушением перемен; сами же перемены для нас ничего не значат: они только что произошли, а мы уже жаждем новых.

Грусть лишь умножает самое себя. Так давайте же выполним свой долг и будем веселы.

Огурец следует тонко нарезать, поперчить, полить уксусом – а затем выбросить за ненадобностью.

Нужным советом обыкновенно пренебрегают – непрошеный же почитается наглостью.

Старость обычно хвастлива и склонна преувеличивать давно ушедшие в прошлое события и поступки.

Только рискуя честью, можно стремиться к почестям.

Патриотизм – последнее прибежище негодяя.

Власть прельщает неистовых и гордых; богатство – уравновешенных и робких. Вот почему юность стремится к власти, а старость пресмыкается перед богатством.

Разнообразие – неисчерпаемый источник удовольствия.

Похвала и лесть – хозяева гостеприимные, только первый поит своего гостя вдоволь, а второй спаивает.

Честность без знаний – слаба и лишена смысла, а знания без честности очень опасны.

Почему-то мир так устроен, что о свободе громче всех кричат надсмотрщики негров.

То, что нельзя исправить, не следует и оплакивать.

Зависть – постоянная потребность ума, редко поддающаяся лечению культурой и философией.

Похвалу дают в долг, а лесть дарят.

Не готовиться к смерти в зрелые годы – значит заснуть на посту во время осады; но не готовиться к смерти в преклонном возрасте – значит заснуть во время штурма.

Логика – это искусство приходить к непредсказуемому выводу.

Если бы боли не предшествовало удовольствие, кто бы терпел ее?

Скорбь – разновидность праздности.

В конце жизни стыд и печаль длятся обычно недолго.

Страна, которой правит деспот, подобна перевернутому конусу.

Порок удобнее добродетели, ибо это всегда кратчайший путь.

В том, что непосредственно не связано с религией или моралью, опасно долгое время быть правым.

Богатство, быть может, порождает больше обвинительных приговоров, чем преступлений.

Обет – западня для добродетели.

Жизнь – это та пилюля, которую невозможно проглотить, не позолотив.

Я

Если бы знания дождем падали с неба, я бы, пожалуй, подставил руку; но охотиться за ними – нет, увольте.

Я не раз со всей искренностью говорил молодым людям: если хотите чего-то добиться в жизни, вставайте пораньше – сам же ни разу в жизни не подымался с постели раньше полудня.

Я не знаю ничего более приятного и поучительного, чем сравнивать опыт с ожиданием или отмечать разницу между идеей и реальностью.

Праздной жизнью я живу не столько потому, что люблю общество, сколько потому, что избегаю себя самого.

Я считаю день потерянным, если не завел нового знакомства.

Я готов любить всех людей на земле, кроме американцев.

Я буду стремиться увидеть страдания мира, ибо зрелище это совершенно необходимо для счастья.

Мы

Истинное удовлетворение похвала доставляет нам лишь в том случае, если в ней во всеуслышание повторяется то, что шепчет на ухо гордыня…

Мы хотим, чтобы нас любили, но восхищаться другими не расположены; мы водим дружбу с теми, кто, если верить их громким похвалам, всецело разделяет наши взгляды, однако сторонимся тех, кому этими взглядами обязаны.

Можете мне поверить: по-настоящему навредить себе способны только мы сами.

Все мы испытываем тайное желание ходить по городу, откуда мы родом, с важным видом.

Есть люди, с которыми мы хотим порвать, но не хотели бы, чтобы они порывали с нами.

Те, с кем мы делили радости, вспоминаются с удовольствием; тех же, с кем переносили тяготы, – с нежностью.

Становясь зверем, мы избавляемся от боли, которой сопровождается человеческое существование.

Мы любим обозревать те границы, которые не хотим преступать.

Коль скоро мы ощущаем превосходство советчика над собой, совет, даже самый дельный, редко вызывает у нас чувство благодарности…

Мы с большей охотой перенесем последствия собственной неосмотрительности, чем высокомерие советчика, возомнившего себя нашим добрым гением.

Для богатых и сильных жизнь – это нескончаемый маскарад: все люди, их окружающие, носят маски; поэтому понять, что о нас думают другие, мы можем, лишь перестав подавать надежды и внушать страх.

Надеяться – огромное счастье; быть может даже, самое большое счастье на свете; но за надежду, как и за всякое удовольствие, приходится платить: чем большие надежды мы возлагаем, тем большее разочарование испытываем…

Стоит нам получить все необходимое, как у нас, помимо нашего желания, разыгрывается искусственный аппетит.

Наши вкусы сильно разнятся. Юноше безразличен лепет ребенка; старику – заигрыванья шлюхи.

Уважения мы оказываем ровно столько, сколько его требуют.

Если бы в эту комнату ворвался сумасшедший с палкой, мы бы с вами, разумеется, пожалели его, однако первым нашим побуждением было бы позаботиться не о нем, а о себе; сначала мы бы повалили его на пол, а уж потом пожалели.

В наших школах трудно научиться чему-то путному, ведь то, что вбивается ученику с одного конца, выбивается с другого.

Когда мы больны, дом даже самого близкого друга становится нам немил.

Самолюбие скорее заносчиво, чем слепо; оно не скрывает от нас наши просчеты, однако убеждает нас в том, что просчеты эти со стороны незаметны.

Доброта в нашей власти; увлечение – нет.

Гордость от сознания того, что нам доверяют тайну, – основной повод для ее разглашения.

Оттого-то мы и зовемся думающими существами, что часто пренебрегаем здравым смыслом и, позабыв о сегодняшнем дне, переносимся мыслями в будущее или далекое прошлое.

Мы склонны верить тем, кого мы не знаем, ведь они нас ни разу не обманули.

Все мы живем в надежде кому-нибудь угодить.

Совет оскорбителен… ибо это свидетельство того, что другие знают нас не хуже, чем мы сами.

Чем меньше недостатков у нас, тем терпимее мы относимся к недостаткам других.

Разумеется, наша жизнь скучна – в противном случае нам не приходилось бы постоянно прибегать к помощи огромного числа мелочей, чтобы хоть как-то убить время.

Наше воображение переносится не от удовольствия к удовольствию, а от надежды к надежде.

Вежливость – одно из тех качеств, которое мы оцениваем по достоинству, лишь испытав неудобство от его отсутствия.

Причина наших несчастий не в сокрушительном ударе судьбы, а в мелких каждодневных неурядицах.

Истинная цена помощи всегда находится в прямой зависимости от того, каким образом мы ее оказываем.

Независимо от того, по какой причине нас оскорбили, лучше всего не обращать на оскорбление внимания – ведь глупость редко бывает достойна возмущения, а злобу лучше всего наказывать пренебрежением.

Всякая самокритика – это скрытая похвала. Мы ругаем себя для того только, чтобы продемонстрировать свою непредвзятость.

Все наши жалобы на несправедливость мира лишены оснований: я ни разу не встречал одаренного человека, который был бы обделен судьбой. В наших неудачах виноваты, как правило, только мы сами.

Прежде чем посетовать на то, что другие относятся к нам безо всякого интереса, давайте задумаемся, часто ли мы сами способствуем счастью других. Принимаем ли близко к сердцу чужие невзгоды?

Все мы любим рассуждать на темы, которые нас нисколько не занимают.

Доказательство подсказывает нам, на чем следует сосредоточить наши сомнения.

Нам легче переносить зло, чем причинять его; по той же причине бывает легче чувствовать себя обманутым, чем не доверять.

Литература

Пока я писал свои книги, большинство из тех, кому они предназначались, отправились на тот свет – успех же, равно как и неудача, – пустой звук.

Перечитайте ваши собственные сочинения, и если вам встретятся превосходно написанные строки, безжалостно их вычеркивайте.

Под пером Голдсмита даже естественная история превращается в сказку «Тысячи и одной ночи».

Примечания часто необходимы – но необходимость эта вынужденная.

Искусство афоризма заключается не столько в выражении оригинальной или глубокой идеи, сколько в умении всего в нескольких словах высказать доступную и полезную мысль.

Мильтон был гением, который умел высечь колосса из гранитной скалы, но был не в состоянии вырезать женскую головку из вишневой косточки.

Писатели – вот истинная слава нации!

Драйден{69}69
  Драйден… – Джон Драйден (1631–1700) – английский поэт и драматург.


[Закрыть] любил балансировать на самом краю смысла.

Главное было придумать великанов и лилипутов{70}70
  …придумать великанов и лилипутов… – аллюзия на «Приключения Гулливера» (1726) Дж. Свифта.


[Закрыть] – все остальное не составляло труда.

То, что пишется без напряжения, и читается без удовольствия.

Поэту на пользу всё.

Существует три разновидности критиков: первые не признают никаких литературных законов и о книгах и их авторах судят, руководствуясь лишь собственным вкусом и чувствами; вторые, напротив, выносят суждения только в соответствии с литературными законами; третьи же знают законы, но ставят себя выше их – этим последним начинающий литератор и должен стараться угодить в первую очередь.

Они («Письма сыну» лорда Честерфилда{71}71
  «Письма к сыну» лорда Честерфилда… – письма (1732–1768) государственного деятеля и дипломата, автора политических трактатов Филипа Дормера Стенхопа графа Честерфилда (1694–1773).


[Закрыть]) учат морали шлюхи и манерам учителя танцев.

Писать следует начинать как можно раньше, ибо, если ждать, когда ваши суждения станут зрелыми, вызванная отсутствием практики неспособность выразить взгляды на бумаге приведет к такому несоответствию между тем, что вы видите, и тем, что сочиняете, что очень может статься, вы навсегда отложите перо.

Занятия литературой обыкновенно требуют неукоснительного прилежания и постоянного упорства, к чему ум наш привыкает разве что по необходимости и от чего наше внимание отвлекается ежесекундно, обращаясь к темам куда более приятным.

Литератор сам по себе скучен; коммерсант себялюбив; если же хочешь заставить себя уважать следует совмещать литературу с коммерцией.

Если во второй раз пишешь на ту же самую тему, то поневоле противоречишь сам себе

Самыми нужными книгами оказываются те, которые мы готовы были бросить в огонь.

Дилемма критика: либо обидеть автора, сказав ему правду, либо, солгав, унизить себя самого.

Создается впечатление, что все, сделанное умело, далось легко, – не потому ли набивший руку художник отступает в тень?

Надо быть круглым идиотом, чтобы писать не ради денег.

Пора признать, что не только мы обязаны Шекспиру, но и он нам, ведь нередко мы хвалим его из уважения, по привычке; мы во все глаза разглядываем его достоинства и отводим взгляд от его недостатков. Ему мы прощаем то, за что другой подвергся бы жесточайшим нападкам.

Пока автор жив, мы оцениваем его способности по худшим книгам; и только когда он умер – по лучшим.

Я никогда не испытывал желания побеседовать с человеком, который написал больше, чем прочел.

Писатель талантлив, если он умеет представить новое привычным, а привычное – новым.

Когда он (Оливер Голдсмит. – Примеч. перев.) не пишет, нет его глупее; когда же берется за перо, это самый умный человек на свете.

Что такое история человечества, как не предлинное повествование о невоплотившихся замыслах и несбывшихся надеждах?

Чем больше книгу читают сегодня, тем больше ее будут критиковать завтра.

Посулы авторов – то же, что обеты влюбленных.

Все необычное быстро приедается. «Тристрама Шенди» читали недолго{72}72
  «Тристрама Шенди» читали недолго. – «Жизнь и мнения Тристрама Шенди» (1759–1767) – роман Лоренса Стерна (1713–1768).


[Закрыть].

От тлетворного дыхания критиков не задохнулся еще ни один гений.

Автору выгодно, чтобы его книгу не только хвалили, но и ругали, – ведь слава подобна мячу, перебрасываемому через сетку; чтобы мяч не упал на землю, необходимо бить по нему с обеих сторон.

Этот человек сел писать книгу, дабы рассказать миру то, что мир уже много лет рассказывал ему.

Гений чаще всего губит себя сам.

Любовь

Мужчине, как правило, приятней видеть накрытый к обеду стол, чем слышать, как его жена говорит по-гречески.

Брак, чего греха таить, приносит немало огорчений, зато холостая жизнь напрочь лишена удовольствий.

Больше всего на свете женщины завидуют нашим порокам.

Если мужчина, который был очень несчастлив в браке, женится вновь сразу после смерти жены – это торжество надежды над опытом.

Если хочешь любить долго, люби рассудком, а не сердцем.

Если бы не наше воображение, в объятьях горничной мы были бы так же счастливы, как и в объятьях герцогини.

Что же может быть хорошего в том, от чего мы каждодневно ощущаем свою неполноценность?![16]16
  О браке. – Примеч. перев.


[Закрыть]

Любовь – это мудрость дурака и глупость мудреца.

Семейное счастье – предел самых честолюбивых помыслов.

Брак может быть несчастлив лишь в той мере, в какой несчастна жизнь.

По любви обычно женятся лишь слабые люди.

Человек

Вот что значит принципиальный человек! В церкви не был уже много лет, но, проходя мимо, обязательно снимет шляпу.

Ирландцы – народ справедливый: друг о друге они говорят только плохое.

Жадность – удел стариков, которые первую половину жизни отдали развлечениям, а вторую карьере.

Ничто так не способствует развитию скромности, как сознание собственной значимости.

Хотя ни один человек не способен убежать от себя самого, можно по крайней мере избежать излишних волнений. Надо быть падшим ангелом, который вдобавок научился лгать, чтобы рассуждать о том, что, дескать, «от беды не уйдешь».

Удовольствие, которое способен доставить хороший собеседник, никоим образом не зависит от его знаний и добродетелей.

Нет на свете двух человек, которые бы, проговорив полчаса, не почувствовали своего превосходства над собеседником,

Самая удачная беседа – это та, подробности которой на следующий день забываются…

Даже остроумия ради никогда не следует выставлять себя в невыгодном свете; собеседники от души посмеются вашей истории, но при случае могут ее вам припомнить и вновь посмеяться – уже над вами.

Умным хочет быть всякий; те же, кому это не удается, всегда хитрят.

Нет человека, который бы кривил душой, когда речь идет о его удовольствиях.

Обездоленные лишены сострадания.

По-настоящему принципиальны лишь самые непрактичные люди.

Любопытство – одно из самых непреложных и очевидных свойств мощного интеллекта.

Тот, кто хвалит всех, не хвалит никого.

Поверьте, если человек говорит о своих несчастьях, значит, тема эта доставляет ему определенное удовольствие – ведь истинное горе бессловесно.

У джентльменов задавать вопросы не принято.

Почти каждый человек тратит часть жизни, пытаясь продемонстрировать качества, которыми он не обладает, и добиваясь успеха, развить который он не в состоянии.

Врачам, как никому, свойственно путать причину и следствие.

Основное достоинство человека – умение противостоять себе самому.

Люди не подозревают об ошибках, которых не совершают.

Лицемерят не одного удовольствия ради.

Поверьте, если человек узнает, что его через две недели повесят, от его рассеянности не останется и следа.

Природа наделила женщину огромной властью, и нет поэтому ничего удивительного, что законы эту власть ограничивают.

Немного в мире найдется людей, у которых тирания не вызывала бы восторга.

Пусть лучше будут несчастливые, чем не будет счастливых вообще, а ведь именно это и произойдет при всеобщем равенстве.

Если вы хотите обидеть мало-мальски образованного человека, не называйте его негодяем. Скажите лучше, что он дурно воспитан.

Если ваш знакомый полагает, что между добродетелью и пороком нет никакой разницы, после его ухода нелишне пересчитать чайные ложечки.