Текст книги "Смотрящий по неволе"

Мордоворот неожиданно оказался с мозгами. Поглядел на приплюснутого к полу, поглядел на Шрама, попрокачивал секунд с пять расклад в башке и миролюбиво откликнулся:

– Еще есть что сообщить?

«Сообщить?», грустно улыбнулся Шрам. Да ты, боец, из бывших ментов. Мало платили, наверное. Это было неприятно, будто вместе с ягодой малины зажевал сосавшего ее лесного клопа. Но не Сергею судить генерального папу.

– Есть. Ствол ему халдей передал. Такой, с красными оттопыренными ушами и чубчиком под Гитлера. У параши передал. Там в ведре и фантик от ствола валяется.

– Возвращайтесь на место. Мы во всем разберемся, – угрюмо, но миролюбиво посоветовал Шраму бывший мент.

И Шрам вернулся. Девушка к его приходу пела:

 
О, говори хоть ты со мной,
Подруга семиструнная!
Душа полна такой тоской,
А ночь такая лунная!
 

Но теперь Шрамов не пускал жгучие, как слезы, слова внутрь. Он равнодушно дошкарябал вилкой тарелку. Ну, почти равнодушно. Равнодушно опустошил бокал. Ну, почти равнодушно, если быть честным перед собой. Подумал, не заказать ли водки, но не стал – впереди доклад папе.

Однако, с докладом не заладилось. Сперва из зала сгинул лопоухий халдей. Ушел на кухню и не вернулся. Затем растворилась за кулисами певица. Затем к столу Шрамова важно подвалил бывший мент, уважительно склонился над ухом:

– Михаил Геннадьевич сегодня уже никого принимать не будет, – толстый конверт явно с зелеными от злости рожами американских президентов плюхнулся аккуратно между тарелкой и соусницей, – Михаил Геннадьевич передает свою благодарность и переносит встречу на послезавтра на вечер. Будьте готовы, вам позвонят.

Ага! Заржал, но только внутренне, Шрам. Пришла пора поджимать понты. Теперь у папы никаких заранее назначенных встреч, никаких просторных залов с фикусами и затемненными углами. Что ж, у серьезных людей серьезные проблемы. И за то спасибо, что предупредили – больше воландаться в тухлом «Дворянском собрании» нет смысла. Остальных вон так и не предупредили. Сидят, будто в паспортном столе, ждут, когда пригласят.

Шрам, не дожидаясь приговора, сунул под рюмку три купюры, подмел пухлый конверт – пусть хоть зеленые человечки душу греют – и почесал на выход.

Он был без плаща, лето еще не кончилось, поэтому не задержался у гардероба и вышел мимо вроде бы и не замечающих его сторожевых братков. Вышел в свежую ночь.

И со смаком вдохнул непрокуренный сырой воздух. Однако долго балдеть в одиночку ему не выпало. Расстреляв тишину каблучками, к Сергею приблизилась гневная тень и заявила без обиняков:

– Значит, это вам я должна быть благодарна за сорванный вечер?

– С чего вы взяли? – ответил Шрам, откровенно любуясь полным негодования девичьим лицом.

– Сначала за кулисы является гоблин и требует все тормознуть. Потом этот гоблин спускается в зал к вам и сует бабки!

– Мне просто вернули один старый карточный долг.

– Значит, вы к облому не имеете отношения? – она не верила. Что она не верит, было понятно и по тому, как сжаты ее кулачки. И по тому, как залегла складка над бровями.

– Не хотите выпить? – вдруг спросил Шрам.

– Выпить?

– Да, выпить. Где-нибудь, где до нас нет никому никакого дела, пропустить одну-две рюмки текилы? – он старался не слишком есть ее глазами. Она зябла, но врядли накинула бы на острые плечики, предложи он, пиджак.

– Почему я должна с вами пить?

– Потому что вы целый вечер пели. И у вас пересохло горло.

Аргумент понравился. Без дальнейших рассусоливаний она вручила Сергею ключи от своей вишневой тойоты. И уже через пять минут они давили локтями стойку в баре средней руки.

– Хоп! – опрокинул Шрамов в глотку сто грамм самогонно-кактусовой жидкости. Слизал соль и прикусил лимон.

Девушка перестала хмуриться. Еще не улыбалась, но уже не держала зла:

– Давно меня так запросто не приглашали в ночные заведения, – созналась она, – Хоп!

А он продолжал нагло любоваться ее профилем. Высокие брови, широко поставленные глаза – карельские озера, губы пухлые, как черешни...

– У вас есть сигареты? – мило помахав пальчиками, как бы остужая обожженные текилой губы, спросила она.

– Наверно, слишком крепкие. «Кэмел» без фильтра. А вам горло, наверное, следует беречь.

– Не такая уж я неженка, и ничего страшного с моим горлом не случится. Пригласили, так давайте уж, ухаживайте по всем правилам, – в ее глазах, в уголках ее губ наконец появился намек на улыбку.

В пропахшем пивом и табаком зальчике было почти пусто. Бармен мудро не лез с советами.

– Я иногда заглядываю в этот бар, – зачем-то сказал Сергей, протягивая полупустую и примятую в кармане пачку сигарет.

– Догадываюсь. У вас как раз вид человека, хорошо знающего все шалманы в округе, – она не хамила, она пыталась найти нужную ноту, чтоб возник легкий ни к чему не обязывающий треп с обязательными подначками друг друга. Чтобы собеседники после пары рюмок расстались вполне довольные друг другом. Может быть, даже обменялись бы телефонами, но никогда друг другу бы не позвонили. Она вела себя как обыкновенная кукла генерального папы, сохраняющая разумную дистанцию с папиными подшефными.

И Сергей запросто поверил бы что она – кукла, очень дорогая кукла, с ногам от ушей и так далее. Но полчаса назад Шрамов слышал, как она пела... И сейчас Шрам сидел, навалившись на стойку и гадал, спросить ему или не спросить, как девушку зовут? А вот о том, к чему может привести данное знакомство, и чем это все грозит, Шрам старался не думать.

Глава 7

Эх ты, жизнь моя – веревочка витая.

Где начало, где конец – того не знаю.

Думы, думы, думы горькие спрячу-затаю,

А тоску-печаль веревочкой завью!

Телефон – черный угловатый короб с круглым еще диском и тяжеленной трубкой – зазвонил, как пожарная сирена. Старик Кузьмич затряс головой, будто звенит не на столе, а у него в ухе, вытянул щуплую шею навстречу снимаемой щуплой ручкой трубке:

– Алло? Нет, это не Андрей Юрьевич, а Егор Кузьмич... А это уже вас. В этом городишке все всем становится известно чересчур быстро.

Андрей тяжело вздохнул:

– Ну что там еще? – принял и прижал тяжеленную, будто налитую свинцом, трубку к уху.

– Андрей Юрьевич? – вежливо, почти нежно спросила трубка вкрадчивым голосом.

– Ну? Слушаю.

– Если ты, козел, – столь же нежно продолжила трубка, – Не прекратишь переть на рожон, мы тебе кишки в темном переулке выпустим. А также бабе твоей зиппер наружу вывернем...

Андрей без особого отвращения отнял трубку от уха, но не положил на рычаги, а так и оставил в отнятой реке. Пусть вылается. В глазах Андрея сгустилась безбрежная тоска. На руке Андрея скупо угадывался вытатуированный якорь – память о флотской юности.

– Достают? – переспросил Егор Кузьмич и коротко хохотнул. И вроде бы смутился, потому что предпочел спрятать свою сухонькую, на сусликовую похожую голову внутри пыльного сейфа, – Вам, кстати, грамоты нужны?

– Какие грамоты? – не понял Андрей. Его взгляд блуждал по выцветшим настенным рожам героев былых времен. В героях наблюдался перебор. На стенах висели заслуженные вожди: уже забытый Черненко, еще памятный Громыко, (Горбачев был пошкрябан, будто в него тыкали консервным ножом), замухрышки районного значения типа последнего первого секретаря и случайные в этой местности люди – Гагарин, Тимирязев и почему-то Фидель Кастро.

– Ну, обыкновенные грамоты, – вернул из забытья Андрея Егор Кузьмич. И, чем морочиться объяснять, вынырнул из сейфа и потряс перед остающимся хозяином кабинета пачкой кумачевых незаполненных грамот «Победителю социалистического соревнования», – Может, кого выдастся награждать?

– Сейчас награждают в основном триппером, – вздохнул Андрей и наконец брякнул трубку на рычаги. Его тяжелые ладони безвольно опустились на стол. Бог здоровьем не обидел Андрея Юрьевича, но тут нашла коса на камень. Если бы Андрей мог что-то решить кулаками, давно отправился бы решать.

А бодрый Егор Кузьмич, швырнув за невостребованностью стопку грамот на пол, где уже лежала пачка желтых газет «Правда». Подъюлил к столу, на правах прежнего хозяина придвинул к себе пепельницу, зарядил в нее мятую бумагу и чиркнул спичкой.

Бумажка закорчилась в огне.

– Что это? – спросил Андрей, хотя ему было абсолютно пофиг.

– Членские взносы, – жизнерадостно отрапортовал старик и чихнул. И пока лиловые фамилии в ведомости выкаблучивались в огне, продолжил прерванную телефоном говорильню-мутотень, – Нелегкое дело вы затеяли, Андрей Юрьевич. Сметут вас, как пить дать, сметут. На данном этапе классовой борьбы это непреложный факт...

Андрей только поморщился и от скуки уставился на корешки книг в распахнутом шкафу. Ленина пудов пять, а еще пятидесятитомный бородатый Карл Маркс и прочие классики. До сих пор, вот уже два года, они с Кузьмичом без особых свар делили кабинет. Теперь профсоюз оставался сам на сам. Андрей гадал, долго ли он, профсоюзный лидер нефтеперерабатывающего комбината, продержится. По всему выходило, что недолго. Не было у Андрюхи реальной силы удержать зубами завод от продажи американским буржуям. Богатые гады обложили профсоюз со всех сторон. Да и почти не профсоюз уже, человек двадцать верных осталось. И секретарша, которой три месяца не плачено. А ряды продолжают таять.

– ...Как учили вожди, иногда разумно и отступить, – сказал уже стоящий на стуле и снимающий со стены знамя заводского парткома Егор Кузьмич, – Вам бюст Ленина оставить?

Тут с громогласным бабахом рассыпалось на тысячу острых осколков стекло. Конкретно – оконное стекло. И по вышарканному полу покатился залетный булыжник. Андрей только челюстями скрипнул.

Егор Кузьмич слез со стула, аккуратно свернул знамя и спрятал под зашмоняный пиджачок на груди. Примерил на предмет веса чугунный бюст Ленина и с сожалением вернул на место:

– А Ильича я вам оставлю. Ильич завещал бороться и не сдаваться.

Андрей хотел послать старика с его бюстом подальше. Но подумал, что от этого легче на душе не станет. И к тому же, вдруг враги от угроз перейдут к делу? Тогда тяжелый бюст пригодится – отмахиваться.

А шустрый партиец сгрузил в пепельницу следующую бумажку и снова поджег. Едкий дымок щекотнул ноздри. Ринувшийся в разбитое окно ветер развеял пепел по кабинету.

– Опять взносы?

– Черновик прокламации от девяносто первого года, – бесхитростно признался Егор Коммунизмыч, – Былое и думы.

Снова завизжал телефон. Андрей поднял трубку и положил назад, не слушая. Добрых вестей ему ждать было неоткуда.

Егор Кузьмич из ящика стола выгреб последнюю пыльную бумажку и тоже намерился сжечь. Но спички кончились, и он брезгливо принялся ее разглядывать – не сжевать ли, как истый конспиратор? Даже представить себе такое оказалось невтерпеж. Старик сплюнул на пол набежавшую горькую слюну и зашвырнул подальше бумажку, шут с ней.

– Не закажешь секретарше на посошок кофе приготовить? – неожиданно жалобно заклянчил Егор Комунизмыч.

– Ну, аукни ей, чтоб зашла, – вяло откликнулся Андрей. Кофе у него в закромах еще имелось. С полбанки. Ушлый партиец точно приметил. А вот на какие шиши вставлять разбитое окно, и вообще – стоит ли этим заморачиваться, профсоюз не знал.

– Аукну и заодно в нуждник сбегаю, – обрадовался, что выторговал халяву Егор Кузьмич, ведь все эти два года они харчевались раздельно.

Кузьмич вышел, и через пару секунд зашла Надя. Вообще-то вторая, после жены, женщина Андрея. Верная до потрохов, Андрею ее даже иногда жалко становилось.

– Слышь, Надюша, кофе приготовь. Чашки помельче, чтоб этот хвост меньше времени мне голову морочил.

Надежда испарилась за дверью исполнять, и тут вместо Коммунизмыча на пороге появился совершенно другой человек. Не высокий и не низкий. Жилистый, с серым железом в глазах, с твердой горизонтальной линией губ.

– День добрый честной компании, – хрипло сказал гость. И хрипота эта была не от робости или наглости. Хрипота была от природы по жизни, – Меня зовут Сергей Храмов.

– Вы ко мне по какому вопросу? – зачем-то нагнал суровости на брови Андрей. Только разных посетителей ему не хватало. А может это уже реальные наезды начались?

– Так сказать: ободрить и обнадежить, – вдруг открыто улыбнулся гость, и без спросу сел напротив профсоюзного вожака. Впрочем, его движения выглядели не хамски, а как бы по свойски, – Не надо мне золотить ручку, яхонтовый, – весело забалагурил визитер и из правого кармана весьма приличного пиджака бухнул на стол нулевую колоду карт, – Ты не мне в глаза смотри, ты в карты смотри. Они тебе всю правду расскажут, про сегодня и про завтра, – гость заговорщицки подмигнул, – Ну что, погадать тебе, бриллиантовый, задаром?

Веселость гостя поневоле передалась Андрею. Челюсти перестали натягивать кожу на скулах. Действительно, что толку сидеть и кислые сопли жевать? Вот только...

– Вот только тут еще околачивается Егор Кузьмич? – неуверенно буркнул Андрей, по инерции держащий брови ежиком.

– Этот вздорный старик? Он не вернется. Ему мои ребята по соседству предложили посмотреть дешевую подпольную типографию – чтоб листовки печатать, и он не устоял, – и далее визитер вдруг стал совершенно серьезным, – Кроме того этот шляхтыч на тебя стучал направо и налево все эти два года. Думаешь, так просто он сегодня срыл? Ему американский пролетариат настоятельно посоветовал. Пришла пора, нехорошие дяди на завтра тебя гасить назначили. Так будем гадать?

– Будем! – решился Андрей Юрьевич, веря и не веря последней подсказке.

Гость ловко переплел и еще раз переплел из двух рук половинки карточной колоды. Снова на физиономии заиграла азартная улыбочка. Карты, будто сами собой, из ладони запрыгали на стол рубашкой вверх и выстроились на столе три по трое.

– Сначала прошлое. Прошлое пасмурно и туманно. Перестройка. Эйфория. – Сергей перевернул первые три карты картинками вверх, но излагал, совершенно на них не глядя, – Ну, работяги на радостях давай выбирать директора. Старого турнули на волне, и поделом турнули – проворовался, чуть репа от жира не треснула. И громче всех за то, чтоб прежнего директора турнуть, инженеришка один хрюкал – Эдуард Александрович Гусев. Пардон, это ноне он Эдуард Александрович, потому что выбрали его на место старого директора, а тогда он был всего-навсего Гусь Лапчатый. Завод распилили по акциям и каждому честному роботяге выдали пачку акций в соответствии с деяниями и заслугами их. Гадать дальше?

– Любопытно, – подобрался Андрей. Он смекал, что этот Сергей Шрамов явился к нему с неким заманчивым предложением. Что за этим визитом последует или пилюля, еще более горькая, чем ныне, или что-то хорошее и почетное.

– Теперь – день сегодняшний, – гость перевернул лицевой стороной вверх следующие три карты, – А на сегодня Эдуард Александрович Гусев помаленьку подмял завод под себя. Сначала опустил завод до простоев, а потом где хитростью, где лаской собрал за бесценок пятьдесят один процент акций. И теперь объявляются нефтяные короли из штата Алабама, которые хотят завод взять в прикупе. И ведь Эдуард Александрович, подонок, наш любимый завод им хочет с превеликой радостью слить. Потому как сам он оказался хозяин хреновый, а бабки ему суют такие, что внуки на Гаити беспечно состариться смогут. Даже когда крыша отстрижет свою долю. Переходим к будущему?

– Переходим, – облизал пересохшие губы Андрей.

– А будущее тоже во мгле. Со всех сторон король трефовый с пиковым интересом. Сергей, не глядя опрокинул последние три карты, и средней действительно оказался король треф. А по бокам две пики. – Перспективы черные, и вроде бы нет никакой силушки, чтобы черной масти хребет переломать. Это если играть по правилам. Но мы попробуем пригласить еще одну карту. Вытяните, уважаемый Андрей Юрьевич, карту, и мне не показывайте, – Сергей протянул колоду профсоюзному лидеру.

А тот так увлекся гаданием, что даже не усек – а ведь гость назвал его по имени-отчеству. То есть гость, уже входя, прекрасно знал имя-отчество.

Андрей вытянул туза бубей. И, подчиняясь жесту Сергея, положил рубашкой вверх первым в колоде. Сергей медленно начал тасовать неполную колоду, пристально глядя в глаза Андрея, будто пытаясь загипнотизировать:

– Ты, яхонтовый, что сейчас всем сердцем пожелаешь, то и исполнится. Только не забудь, какую карту вытянул, – гость наклонился над столом с разложенными картами ближе к профсоюзному лидеру, – Теперь назови ее?

– Бубновый туз, – хмыкнул над цыганскими штучками гостя Андрей.

Гость с колодой отклонился назад и ткнул в разложенный пасьянс:

– Эта? – действительно на столе вместо трефового короля каким-то шулерским образом между пик лежал бубновый красавец, – Это ты, – хрипло сказал гость, – Но пока еще тебе до бубнового туза далеко. Хотя, если правильно поведешь себя, им и станешь, – тут лицо гостя нахмурилось, – А что ж нам делать с окружающим тебя пиковым интересом? – он типа на секунду задумался и типа придумал, – А мы его козырями покроем! – из сжатой в руке колоды Сергей поверх пик положил по карте. Это тоже оказались бубновые тузы. Еще два бубновых туза!

Андрей растерянно раззявил рот.

– А это – я, – ткнул в правого туза Сергей, – Я и мои товарищи, – ткнул пальцем он и в левую бубну.

Это впервые с самого момента получения от генерального папы задачи Шрам признал, что завершил сбор команды. Пусть кто-то себе смеется. Дескать, вот тульский пряник – привлек не знающего жестокости боксера, инвалида, старого кидалу, шустрящего, где что плохо лежит, и ширяющегося чахлого хакера. Но верховный папа выдал Шраму нереальное задание, а значит, и расколоть такой орешек можно только самым фантастическим способом. И обыкновенная братва здесь не конает.

Обычными бандитскими наездами, типа стенка на стенку, Вирши подмять можно, однако комбинат, ясен пень, не зацепить, а с нестандартной командой и свежим подходом к делу – шанс есть. Пусть самый бздовый березовым соком.

Тут под скрип двери в кабинет вступила Надя с двумя чахлыми чашечками на подносе.

– Слышь, Надь, – Андрей сам удивился, насколько бодро завибрировал его голос, – Ты эти миниатюры в унитаз спусти, а нам целый кофейник давай. Нам с гостем, кажется, обсудить надо многое.

Глава 8

Гоп-стоп, бычок, понтов не надо,

Пока не двинул парашу задом!

Два дня в конторе – не значит – ходка.

Смени ты, фраер, свою походку!

Сначала Антон решил, что к его совести взывает будильник, и глаза не открыл. Ведь Антон честно проторчал за компьютером полночи – вылизывал последние намеки на Шрамова во вскрытых преступным хакерским способом эмвэдэшных, гувэдэшных, обэповских и руоповских электронных базах – и вроде бы имел моральное право послать все подальше.

Через двадцать сладких секунд Антон сквозь нирвану догнал, что это не будильник. Будильник орет без перерыва: «Дзи-и-и-и-и-и-и-инь!!!». А тут звук другой: «Дзинь!», «Дзинь!», «Дзинь!»... Хотя тоже отвратный до зубной боли.

Ешкин кот! Сообразил вдруг Антон – телефон! А по телефону сюда мог звонить только один человек. Вырвавший неосторожного Антона из жадных хачиковских лап Сергей Шрамов, то есть нынешний работодатель Антона – Шрам.

Худосочный Антон из-под нагретого одеяла кувыркнулся на студеный пол, не стал тратить силы на розыски драных тапок и босиком вприпрыжку дошлепал до аппарата.

– Алло? – хрипло спросонья вякнул компьютерный гений в трубку.

– Слышь, – не обиделась трубка за долгую побудку, – Я тут покумекал, и мне пришла одна крутая мысль в голову. Ты в детстве мечтал снимать кино?

– Че? – отреагировал компьютерщик так, как реагируют только что давившие харю люди.

– Кино снимать? – слегка разозлилась трубка на тормозящего Антона, – Ну там «Криминальный талант», «Место встречи изменить нельзя», «Следствие ведут знатоки»?..

Весь в непонятках компьютерщик пошевелил ноздрями и раскололся:

– Мечтал наверное, – сказал он это так задумчиво и растянуто, будто только приговорил подряд три заряженные беломорины, и его хорошо увезло.

– Тогда с этой минуты ты – помощник режиссера. Оплата сдельно-премиальная. Идет подготовка к съемкам безбашенного боевика «Крестный отец», – осчастливил командир хакера за безупречную службу, – Ты, как продвинутый, ответь мне по-шустрому, через твои интернеты и прочие системные прибамбасы можно организовать с третьего телефона звонки вроде как из ментуры в разные телепередачи?

Антошка уже освоился со спонтанными вводными и затарахтел, не раздумывая:

– Это не трудно. Нужно только выйти на сервер...

– Слышь, – не обидно отсек подробности Шрамов, – А заслать тележурналистам пригласительную бумагу по факсу из ментовского главка? Типа мандат на съемку? Например, героические будни наших серых шинелей, как они стрелку вяжут с железными вещдоками?

– Тоже не проблема, – уже очунявший Антоха благоразумно не стал грузить шефу лишние тонкости вопроса. Правда, компьютерщик тут же заподозрил командира, что тот намерен заманить в укромное место несколько телеоператоров и развести на телекамеры. У крутых свои причуды.

– Так, так, так... – посопел через мембрану Сергей Шрамов и спросил самое главное, – А замайстрячить в нашей задрыпанной районной ментуре прослушку?

– Можно и манюсенькую видеокамеру. Только на толкучку в Питер смотаться надо, – осторожно не задавая лишних вопросов, от которых только голова больше болит, отрапортовал Антон. Он и сам не въехал, когда и как, но оказывается, стоял он у телефона – босые пятки вместе, носки врозь. Зато он въехал, что бос не собирается экспроприировать у бедных журналистов телекамеры. Другого полета планы у боса.

– Так, так, так... – еще посопел Сергей и принял единственно верное решение, – Значит, гений, ты сегодня больше спать не упадешь. Скоренько сейчас впрыгиваешь в штаны, берешь руки в ноги и, как чемпион, летишь в офис. Здесь Леха, наш главный по электрошоку, выдаст тебе хрусты на аппаратуру. А далее ты уже материализуешься в Питере, закупаешь все необходимое и не душишься на цены, сколько б ни стоило. В Северной столице по друзьям не кажись, а с рынка резво лети в Вирши. К вечеру должен успеть. Вечерком тебя здесь еще один кроссворд дожидается – факсы, о которых я только что спрашивал, рассылать.

– А что, буквально кино снимать будем?

– Чуть не забыл, нужна еще кинопередвижка. Заскочишь в Питере по одному адреску и попросишь машину на пару дней покататься. Скажешь – для Шрама – и выберешь самую лучшую.

– У меня есть один знакомый продюссер...

– У меня тоже есть. И вообще: чем меньше штымпов будет знать о твоей миссии, тем больше ты мне будешь симпатичен. Кстати, наверное под этим соусом не у Лехи ты бабки получишь, а у меня лично. Усек?

– Понял! – уже водя носом по сторонам в поисках наугад сброшенных джинсов, доложился Антошка. Джинсы свернулись вокруг ножки стула дохлой анакондой цвета хлорки. Его глаза мазнули по будильнику – ешкин кот! Только пол шестого. На самом деле – двадцать минут шестого, потому как Антон любил, чтоб часы чуть спешили. Нехитрый способ подстегнуть себя, ленивого.

А в офисе часы вели себя честно. Они висели всего второй день и еще не научились врать, молодые еще. На настенных часах чин чинарем стрелки мыкались на пять двадцать. Злой, будто волчара с отрубленным хвостом, и от того не пр часам бодрый Сергей Шрамов сидел тщательно выбритый, в накрахмаленной рубашечке, в крутом галстуке и костюме в масть, и шевелил в чашке гремучей ложкой кофе. Так же, как сейчас Шрамов Антона, в четыре утра самого Сергея сдернул телефонный звонок.

Хозяин кабака «Пальмира» и бывший афганец Александр Павлович, честно отрабатывая присягу, подкинул весточку, докатилась горькая новость до Александра Павловича. Командиры двух не тронутых пока Храмом кодл – Словарь и Малюта – усосав в шашлычной «Дядя Ваня» по литру дышащей клопами армянской бадяги, порешили забить с Храмом стрелу, уроды! Пора, дескать, перетереть с этим новым оттопырком тему, кому в Виршах верховодить положено.

А ведь Шрам их первым не трогал, ведь до сегодняшнего утра Сергей даже не решил, вообще будет он их шухарить, или лишняя морока? «Хотя будем честными перед собой, не стоило подобное фуфло оставлять без присмотра. Бык – порода известная. На законы глубоко насрать (Естественно, не на те, которые в Уголовном Кодексе, а на простые человеческие). Даже на понятия насрать, если выгодно, если понятия вилами ложатся. Чем занимается бык? Быкует. Корчит из себя крутого перед слабыми и сам поджимает хвост перед крутыми. И на стрелу такие ездят вдесятером против одного. И из стволов такие палят из-за углов да с крыш. И перо такие всаживают только в спину. А на зоне таких топчут.»

Как подсказали верные люди Палычу, насчет стрелы по уговору с Малютой Словарь звякнет Сергею нынче днем и объявит ее часиков на двенадцать на завтра. Только к этому звонку у Сереги все будет готово и построено. Ну, почти все.

Проще всего было бы закусить удила, и насовать из волыны каждому отморозку по столько маслин, по скольку поместится в их узких лбах. Но этим Шрам невольно подиграл бы пока незнакомому кукловоду Виталию Ефремовичу. Тому любой беспредел на руку.

Тем паче – ну завалит Сергей двоих кактусов и сколько-то попутчиков, и что? На освободившиеся места для детей и инвалидов тут же из грядок выдвинутся следующие подсолнухи. И карусельзакрутится дальше. Разобраться с местным бычьем следовало иначе, без ведер крови, но так, чтоб потом никто ни-ни даже в страшном сне. И так, чтобы весть об этой разборке докатилась до окраин.

И Шрам таки кое-что надумал.

«Нынешним вечером надо будет на пару с Антоном покумекать над приглашениями для журналюг. Если мы делаем шоу, мы делаем его круто. Не худо бы для них от фирмы автобус заказать, чтоб сервис манил», – раскладывал в голове сценарий будущего высокохудожественного фильма Сергей – «Только автобус? Что нас, жаба душит? Давай-ка фуршет устроим, телеоператоров подарками подмажем. Каждому по китайскому калькулятору, а бабам – по фену. И все это с понтом от Иван Иваныча, чтоб сам Иван Иваныч переклинился и окостенел от удивления. Чтоб не испортил трагический финал нашего кассового „Криминального чтива“.

Шрамов так и не проглотил кофейную дозу оптимизма, шут с ней, пусть дальше стынет. Снова пододвинул к себе аппарат, будто примкнул штык, и принялся выдавливать пальцами номер. Ту-у... Ту-у... Ту-у...

– Алло?

– Алло, Палыч? Еще так и не ложился? – Шрамов почесал переносицу, прикидывая, не шибко ли он сейчас напряжет одноногого афганца? Впрочем, разборка – это не только Серегины проблемы. Здесь все кореша должны быть в строю, как зубы во рту.

– И не думал ложиться. Как чуял, что ты еще раз позвонишь.

– Правильно чуял. У меня тема такая: ты в детстве мечтал снимать кино?

С той стороны телефонного провода послышалось кряхтение, но Палыч оклемался от заковыристого вопроса довольно быстро:

– У меня с младенчества жизнь – кинематограф. С бабами сплошная порнография выходит. Причем на любителя – я ведь на протезе.

– Нет, порнуху мы будем снимать, когда победим. И только для личного удовольствия. Я тебе про другое кино толкую. Типа «Джентльменов удачи». Охота мне пациентов в чан с дерьмом окунуть. Ты за?

– Кто б возражал?

– По моим прикидкам тогда выходит так, что от тебя следующие услуги требуется...

– Да я завсегда рад.

– Вот и решай: можешь осторожненько пораспрошать среди своих, где Малюта и Словарь завтракают по обыкновению?

– А чего расспрашивать? Словарь в «Дяде Ване», это его поляна, и там завсегда евоная брага тусуется. А Малюта раньше обхаживал «Пиццу Хат», что на Горького. А теперь, как ты Пырея подвинул, Малюта все теснее со Словарем сходится и «Пиццу» помаленьку забывает. Перед таким делом, как терка, они явно в «Дяде Ване» храбрости с отвагой набираться будут.

– А кто там хозяин?

– Да знакомый мой один. Бздун страшный. Но уже ко мне с проставой подкатывал на предмет под тебя отвалить. Душит крепко его Словарь, продыху не дает.

«Это верняк», – грустно и одновременно сурово улыбнулся Шрам, – «Бык быкует по определению. Нет бы барыгу холить и лелеять, чтоб тот сам жил в удовольствие и на крышу не мог нарадоваться. Быку же надо все сразу, потому как нет у быка завтрашнего дня. Вот и беспредельничает бык, душит лавки до последней капли сока. Пока не нарвется. Испокон была Россия, испокон были воры. А тут нате: – новая накипь образовалась. Пузатая, мелкая и трусливая. А чем трусливей чмо, тем оно подлей и опасней. Я – не я буду, ежели эти парнокопытные какую-нибудь гнусную подляну не попытаются учинить. Я – не я буду, если сам их не накормлю дерьмом».

– Тогда вот какое дело, – начал строить оборону Сергей, – У меня секретарь крутым поваром оказался. Даже главному менту Виршей его стряпня по нутру пришлась. А кличут секретаря – дядька Макар. Ты случаем не можешь моему секретарю стажировку в «Дяде Ване» организовать с сегодняшнего дня?

С той стороны трубка некоторое время помолчала, потом прогудела нерешительно:

– Так ведь если Словарь прочухает, то моего бздуна пришибет.

– Очень надо, уважаемый Александр Павлович, – твердо объяснил в трубку Сергей Шрамов, – А пугливому приятелю передай, что завтра к вечеру Словарю за счастье будет, если его в «Дядю Ваню» пустят посуду помыть. И слушай, не в службу, а в дружбу, сделай так, чтоб о будущей стрелке весь городок шептался, чтоб слава прошла от последнего бомжа до ментовского майора. Сможешь? Вот и лады. А я тебе еще через часок звякну, так что спать не спеши, – Шрамов положил трубку на рычаг. Теперь назад дороги нет, теперь одна надежда, что все срастется.

Через часок, когда план будет процежен до молекулы, Сергей на правах режиссера задуманного фильма позвонит и стрясет с Палыча контакты с местными аудио и видеопиратами. Явки, пароли, адреса... Пора подумать о кассовых сборах.

А в кабинет меж тем вернулся дядька Макар. Он так торопился, что даже, стервец конопатый, не вытоптал об коврик в прихожей грязные подошвы. Но Сергей за это секретарю пенять не стал.

– Ось! – еще с порога потряс в воздухе пакетом дядька Макар, – Лэдве разбудил кляту бабу! – от пакета за версту шмонило медициной.

– А что, хохол, ты в детстве мечтал сниматься в кино? – огорошил Шрам помощника так, что тот чуть не выронил купленные в аптеке пилюли.

– Якэ щэ кино?! – перешел на чистый украинский дядька Макар с переляку.

– Типа «Калины красной». У тебя почти главная роль. Только ты в фильме останешься живой.

* * *

Вечером того же дня – дня перед исторической встречей Храмова (Шрама) с бледнолицей пока не тронутой Виршевской братвой – буквально напротив отделения милиции Виршевского района буксанула «Газель». Мотор заглох и все тут. И стала эта «Газель» ерзать на месте с рыком, всхлипом и подфурыком, словно спецом действуя на нервы засидевшемуся в своем рабочем кабинете Иванычу.