Текст книги "Аластор"

– Лежи тихо, пацан, а не то…

О том, что будет в противном случае, Сашка так и не узнал – влетевшая в Беса стрела, с глухим треском пробив тяжелый череп, выскочила наружу, сверкнув острыми гранями стального наконечника в тусклом свете ледяной луны. Звук обрушившегося на землю живого веса – того, что раньше называлось Бесом, – стал сигналом и для бородатого.

Выхватив пистолет, тот колыхнул им повисший в тишине воздух и тут же с грохотом рухнул вниз, завалив разложенный в пикапе хлам. Все стихло и погрузилось во мрак седой ночи. Все подчинилось ей, стерлось в безликом тумане черного полотна, скрывающего, должно быть, порожденных ею же чудовищ. В этой невыносимой, мучительной тишине Сашка чувствовал, как бьется его сердце, как мерно растекается холодная дрожь по телу, все ниже и ниже, в кончики пальцев, в пятки, и там где-то медленно тает, наполняя трепетом все его существо. Наконец из полной тишины вдруг явственно донеслись звуки. Это были шаги. Сначала бесконечно далекие, едва доносимые в легких переборах слабого ветерка, напоминающие глухой, странный шепот пустыни – полувиденье, полусон. Они трепетались в унисон биению сердца: раз, два – звук чуть ближе, чуть отчетливей; три, четыре, пять – шаги наливаются неторопливой тяжестью; шесть, семь, восемь – вдруг начинает слышаться, как под ногами хрустит сухой грунт, усыпанный мелким дробленым камнем. Вот, наконец, начинают вырисовываться и первые черты, донесенные из мутной глубины мрака. Фигура, то ли человека, то ли видения – призрака пустынных мест, медленно тянется вперед, словно плывет над неровными складками земли. Она – порождение ночного мрака, она и есть ночной мрак, сама от сути своей тьма и трепет ночного бездонного мира.

Сашка замер. Страх проник в каждую частицу его онемевшего тела и заставил пристально наблюдать за тем, как грозная роковая тень все отчетливее приобретала волнующую четкость. Он видел, как медленно зарождаются размытые линии черного балахона тянувшегося вслед ее шагам, как приобретают они строгие формы одежды – темного плаща, стекающего до самой земли, черные джинсы, на груди красная надпись на непонятном языке, пылающая на блеклом фоне плотной толстовки, а лицо… лицо было скрыто накинутым на голову капюшоном.

Библию Сашка не читал – в ее наличии дед не видел особого смысла – но будь она под рукой, открытой где-нибудь на странице одной из глав Откровения Иоанна Богослова, то, несомненно, отождествил бы он увиденную им тень, с явлением четвертого всадника Апокалипсиса, особенно когда стали проявляться очертания лица. Мертвецки серое, неживое, словно отлитое из тусклого света луны – оно возвышалось над неправдоподобно высокой фигурой и медленно текло навстречу. И только теперь сознание извлекло наружу самые дремучие легенды и весь потаенный ужас вместе с ними; сущность – и все до мельчайших подробностей сходилось в каждой детали – была не кем иным, как Аластором, призраком пустыни, бесплодным духом ада, от имени которого трепетали все земли Республики.

Да, это был Аластор! Черные, измазанные пылью берцы чертили ровную, прямую линию. «Кажется, теперь все!» – мелькнула скорая, как выстрел, мысль. Сашка зажмурился и крепко сжал губы. Это был последний инстинкт – не видеть приближение адова вестника, скрыть лицо от наползающей смерти. Мгновение за мгновением, секунда за секундой в клокочущей нервной дрожи; он оставался все так же недвижим – но смерть, то ли вдоволь насытившись разыгравшейся кровавой жатвой, то ли найдя другие, более важные, дела, приступать к задуманному не торопилась.

Сашка несмело приоткрыл глаза. Странное виденье, взбудоражившее все его естество, медленно тянулось прочь, шаркая туго набитым рюкзаком, висевшим у него за плечами.

– Стой! – что есть силы крикнул Сашка и сам испугался своей дерзости.

Высокая фигура, укрытая темным плащом послушно остановилась.

– Прошу… помоги мне! – хрипло процедил Сашка.

Охлажденный ночной воздух растворил в себе разгоряченные слова мальчика и будто застыл. Огромная фигура Аластора, чуть качнулась было вперед, но, передумав, остановилась. Мгновение она пребывала в состояние полного покоя и вдруг, резко развернувшись, двинулась обратно. На то, чтобы вновь оказаться рядом, ушло не так много времени, пожалуй, не больше полминуты, но в воспаленном детском сознании этот отрезок растянулся до невыносимых пределов вечности.

Приблизившись вновь, Аластор замер и, весь в устрашающих деталях, возвысился над беспомощным маленьким существом. Вместо лица из-под капюшона на того смотрела гладкая металлическая маска с узким, чуть приоткрытым ртом и широкими глазницами, в которых блестели два серых, смазанных мраком огонька. Огромное тело извергало только тяжелое, сдавленное дыхание, срывающееся с глубин, в которых томился только холод и густела ночь. Любопытство?! Его сдерживало только любопытство. Но что, если оно пройдет? И вдруг дикая мысль зазвенела в ушах, мурашками прокатившись по телу. Широкое, как млечное небо, лезвие, блеснуло в руках Аластора, взмах… и по рукам прокатилась долгожданная свобода. Вдох широкой грудью, наполнил тело свежестью, придав сил истощенному, изнывающему болью и страхом, организму. Пошатываясь и еще мучаясь от сдавленных веревкой синяков, Сашка сел на землю и исподлобья покосился на Аластора. Тот все так же безмолвно стоял рядом. Бесплодный дух или человек, скрытый за немой, безликой маской, словно решал, какой судьбе предоставить мальчика. Наконец он развернулся и не спеша побрел прочь.

Первое оцепенение прошло. Дышалось вольно, взбудораженные стрессом мысли постепенно выстраивались в прежний ряд спокойных рассуждений, и как-то сама собой открылась нерадужная картина – Сашка застрял посреди свирепой, бесплодной пустыни, и единственным проводником в ней мог быть только… Шальная мысль заставила его резко вскочить на ноги и броситься вслед удалявшейся в неизвестную даль фигуре.

Аластор не оборачивался. Он шел медленно, тяжелыми шагами, навстречу холодному диску луны, подставив лицо под ее мертвое сияние. Сашка несмело семенил следом, боясь ненароком нарушить сгустившуюся тишину. Почти крался, словно бы Аластор и не догадывался о своем случайном попутчике. Но он, конечно, все знал – предпочитал лишь делать вид, будто бы его и вовсе не существует. А значит, дозволял быть рядом, дозволял идти за ним, негромко шоркая маленькими, успевшими нарастить не одну латку кедами. По узкой, облизывающей выпуклый склон тропинке они побрели наверх, в блеск пышных звезд и серую мглу ночного неба, затем по кривым хребтам куда-то вдаль, куда-то, где покоилась тишина и безбрежность, где оседали на темных шапках гор последние сны.

Вперед! Теперь только вперед, боясь оступиться или упасть. Привыкая к полуночному сумраку, к величественной и коварной тишине. Ни чувств, ни мыслей, ни боли… Вдруг легкая рябь взволновала темное полотно стелившейся ночи. Несмело раскатилось где-то внизу, за скалами, набрало силу и наполнилось ярким заревом. Сашка ненадолго замер. Внутри все оборвалось, а на глаза навернулись слезы.

Объятый пламенем старенький и исправно отслуживший фургон, жалобно потрескивая, изрыгал клубы черного дыма, таявшего в темном, искрящемся яркими точками небе. От одной мысли, что там внутри находится дед, пожираемый гремучими языками пламени, делалось мучительно больно. Нестерпимо и страшно жгло душу. Хотелось кинуться внутрь, по крутому склону вниз, вскочить в горящий фургон и помочь… но разум шептал о том, что нужно идти дальше – дорогой, которая только проскальзывала рядом, уносясь вновь в бескрайнюю пустоту мрака.

Он все так же, по инерции, плелся вслед Аластору, видевшемуся последним полюсом в этом перевернутом с ног на голову мире. Мимо охваченного пламенем фургона и распластавшихся на сухой земле тел убийц, нашедших в свирепой пустыне то же, что они уготовили его деду. Сквозь серые гряды скал, куда-то в безмятежную черную даль, раскрывшую для него свои объятья. И в выжженной дотла маленькой душе, поглощенной этим покоем, воцарилась всепожирающая пустота.

Когда мерные звуки шагов эхом растеклись по сырому, прохладному воздуху, Сашка встрепенулся и встревоженным взглядом пробежал по слитому в единую, темную воронку пространству. Над головой вместо пышной россыпи звезд тянулась безликая масса серых, холодных скал, по которым сочились легкие всполохи света. Где-то там, за мглистым поворотом, где, должно быть, догорал несмелый, позабытый кем-то огонь, слышался далекий шепот воды.

Почувствовав неумолимую жажду, он ловко двинулся вперед, смело преодолевая неровные, заволоченные тяжелыми глыбами изгибы. И вот за одним из поворотов узкий потолок, словно вдохнув свежего воздуха, сделался высоким и величественным, оголив широкий, расшитый отблесками догорающего костра грот.

Из дальнего угла сочилась тонкая струйка воды, стекавшая в небольшую выточенную в камне ложбину. На ней замерло сознание, и, позабыв обо всем, Сашка кинулся к воде. Запустив лицо в живительную влагу, он принялся долго и жадно пить, пока, наконец, не почувствовал насыщение. Неожиданная усталость растеклась по напряженному телу, и, расположившись здесь же неподалеку, Сашка подпер отяжелевшую голову руками и тут же заснул, провалившись в глубокий, беспамятный сон.

Часть 2

Скользнувшая вниз рука невольно принесла пробуждение. Тонкие маленькие пальцы, восприняв первые импульсы, зарылись в мутно-белые клочки овечьей шерсти, и глаза, захлопав пышными ресницами, скинули с себя мутную пелену глубокого сна. Неряшливый взгляд скользнул к потолку, мимолетно очертив всю глубину огромного куполообразного свода, и медленно потянулся вниз. На серых, изъеденных шрамами мелких трещин стенах тонко блестели десятки рассыпанных мелких огоньков. Талые свечи с причудливо искривленными ножками создавали удивительную и необычную иллюминацию, наполняя живым дыханием, казавшуюся бесплодную твердь. Сашка замер и, глотая сжатый, насыщенный влагой воздух, с тревогой огляделся по сторонам. Пещера казалась невообразимо большой, с замысловатыми горловинами воронок, узкими лазами, густеющими кромешной темнотой и завалами крупных отколовшихся глыб. В самом дальнем ее краю, отсеченном ровной, почти отвесной стеной, на деревянных ящиках покоился прямоугольный, прокрашенный толстым слоем красной краски, лист металла. Функционально конструкция исполняла роль стола, за которым что-то ремонтировали, – на нем было сложено множество самых разных деталей и механических приспособлений – и что-то писали – бумажные листы и чертежи в канцелярских файлах лежали на самом углу, подпирая небольшой алюминиевый стакан с карандашами. К столу был придвинут деревянный стул, на спинке которого висел бинокль с огромной парой стеклянных глаз – объективов, уставившихся в холодный шероховатый пол. Также из интерьера можно было выделить пару-тройку высоких стеллажей, под завязку забитых всяким хламом и оружием, многообразие которого внушало тревожный трепет, да, пожалуй, и туго набитые матерчатые мешки, ютившиеся в небольшом, напоминавшем уродливую козлиную морду отростке. Видимо, это было все, чем располагала пещера для жизни, что, впрочем, и не шло вразрез со здравой логикой – помыслить о сколь-нибудь долгом существовании здесь мог только человек нездоровый или по крайней мере с большой, вызывающий интерес фантазией. Но тем не менее пещера явно была обитаема.

Сашка вздрогнул. Ему показалось, что от темной глади стены вдруг отделилась тень и, медленно огибая узкую ложбину с прохладной водой, двинулась навстречу. Ее формы, еще размытые черты вызывали удивительное смешение чувств, от которых кружило голову. Потревоженный страх, восхищение, любопытство – все слилось в какую-то единую картину возникшего явления, за именем которого скрывалась легенда. Да, это был Аластор, и едва ли он сильно переменился за время, проведенное в пещере, но в глазах Сашки демон пустыни явно прирос мощью и сделался еще величественнее.

Когда в мутном свете окончательно разгладились черты стальной маски, Аластор остановился, будто давая возможность разглядеть себя получше. Длинная тень отлегла от его огромной фигуры и тут же целиком поглотила Сашку. Это был самый настоящий исполин, с мощными, как пробивные молоты, руками и широкими округлыми плечами. На крепкой шее его покоилась тяжелая угловатая голова с линией темных волос, перекрывающихся разрезом холодной маски, из-под которой, подавляя любое сопротивление, жгли два ярких коралловых огонька. Опасаясь их влияния, Сашка опустил глаза и безропотно принялся наблюдать за тенью. Она была холодна и бесконечна, словно проплывающий над головой темный океан безвременья, с неотвратимой волей которого следовало лишь смириться. Вдруг океан отброшенного мрака колыхнулся, и рядом с Сашкой, звякнув о серую массу скалы, плюхнулась жестяная банка с фасолью.

– Ешь! – послышался громоздкий, сдавленный звук, словно куском стали отлетевший из онемевших губ серой маски.

И тут же, вслед брошенной банке, приземлился и маленький перочинный ножик.

– Спа-си-бо, – заикаясь, выдавил из себя Сашка.

Чувство голода, однако, пропало в нем напрочь, как, в общем, и все иные чувства, кроме разве что вновь напустившегося страха. Отчего-то сознание сосредоточилось на деталях, оставив на время и забытую банку фасоли, и мысли о чем-то неотвратимом и обязательно быстром – ушло все, и лишь мрачная внешность Аластора во всех причудливых чертах гипнотизировало сознание. Это был странный образ ночного охотника, без всяких прикрас и ненужного показного блеска: все сдержанно и максимально практично. Длинный черный плащ с оттопыренным воротником, в которые так часто обряжались люди, избегавшие общественного порядка и закона (среди таких нередко можно было встретить отшельников, живущих у подножия гор, или наемных убийц, охотно скрывавших свою внешность под мрачной тканью плаща), плотная толстовка темных тонов и потертые черные джинсы. Это был хорошо читаемый внешний атрибут опасности, угрозы, которая исходила от этого исполина, а уж маска на его лице, этот холодный лик смерти, чудесным образом гармонировала со всем, на чем ранее невольно останавливался взгляд. В общем, это был расчетливый убийца, совершенно точно привыкший к своему делу и не испытывавшему при этом сколь-нибудь дурных чувств. Можно ли было ожидать от подобной личности снисхождения, при всем прочем еще и находясь в его логове?

– Ешь! – вновь рыкнул Аластор, и стало понятно, что повторять снова он больше не будет.

Руки сами потянулись к жестяной банке и перочинному ножу с белыми пластмассовыми щечками. Кажется, подобные действия вполне удовлетворили Аластора. Он развернулся, щелкнув каблуком, и тяжело побрел к столу, освещенному тройкой серых, восковых свечей, вставленных в позолоченный, скверно не гармонировавший со всем унылым убранством, канделябр.

Странно, но здесь, в глухой тишине пещеры, верилось уже в каждое слово, в каждую деталь легенды об Аласторе, и в любом движении этого духа хотелось видеть элементы высших материй. Впрочем, все было обычно. Чуть отодвинув скрипучий стул с деревянной спинкой, Аластор наклонился к бумагам и принялся внимательно изучать их содержимое. Как и свойственно людям, он глубоко погрузился в чтение и будто совсем потерял интерес к окружающему миру. Сашка оказался предоставлен самому себе. Свобода, едва только коснувшаяся его, тут же принесла и давно дремавшее чувство голода. Сопротивляться ему уже не было никаких сил, да и смысла в подобной твердости духа, откровенно говоря, совсем не было. Ловко вспоров банку ножом, Сашка принялся жадно набивать желудок сладкой фасолью. Настоящее пиршество, в котором не хватало разве что кусочка ржаного хлеба, да ведь и у деда он не каждый день бывал на столе.

Случайная мысль о деде вновь распалила прежнюю тоску. Чувство безмерного горя, жалости к себе вновь целиком поглотили его, и от страшного ощущения что он, Александр Синельный, остался теперь один, сделалось не по себе.

– Почему на вас напали? – тяжело прогремел голос Аластора, по-прежнему склонявшего голову над вереницей бумаг.

– Ограбить деда, наверное, – несмело отозвался Сашка.

– Грабители стараются не доводить дело до убийства, – заметил Аластор.

– Я знаю… – Сашка шмыгнул носом, хотя откровенно говоря, ничего такого он не знал и даже совсем не догадывался. – Дед убил одного из этих… – он махнул головой куда-то в сторону, будто вновь разглядев перед собой растрепанный фургон и жадные лица тех подонков, которые отняли у него все самое дорогое в жизни.

Аластор покачал головой и ненадолго замолчал, мучительно заставив гадать Сашку о причине этих расспросов.

– Люди, напавшие на вас вчерашней ночью, – наконец неспешно заговорил он, – не были разбойниками, или по крайней мере грабеж не был их основной целью.

– Тогда чего же?

Вопрос тяжелым напряжением повис в воздухе и растаял в воцарившейся тишине, внутренне присущей этой пещере. Аластор, кажется, наслаждался ею и неохотно вторгался в ее границы.

– На запястье одного из нападавших был вытатуирован черный змей, свернувшийся в клубок и пожирающий свой хвост. Тебе известно, что означает этот символ?

Сашка пожал плечами.

– Откуда мне знать?

– Это знак принадлежности к Черному ордену.

Название больно резануло слух, и Сашка как-то против воли повторил:

– Ордену.

Он вспомнил, как дед рассказывал ему об этом братстве. Никто в точности не знал, чем они занимаются и на каком принципе объединяют людей. Но поговаривали, будто бы высшие члены Ордена стояли за новым порядком, залившим собой все части света.

– Ты что-нибудь слышал о нем? – поинтересовался Аластор столь безучастно, как будто ответ его не интересовал вовсе.

– Когда-то дед рассказывал. Немногое… но я запомнил.

– Хорошо. Тогда ты должен понимать, что эту организацию едва ли интересовал ширпотреб твоего деда.

– Я не знаю, – промямлил Сашка.

– Жаль! – выпалил Аластор.

Задвинув в сторону бумаги, он встал из-за стола и о чем-то еще тяжело раздумывая, побрел в сторону длинной, пробегающей вдоль всей пещеры ложбины. Вода, струившаяся в ней, была, конечно же, одной из главных причин выживаемости в неласковом климате Красной пустыни. Она несла в себе жизнь, и, несомненно, ее было достаточно, чтобы прожить в утробе темных скал вечно. Опустившись на колени, Аластор сделал несколько глубоких глотков и, вдоволь насытившись, откинул голову назад.

– Мне кажется, им нужен был ты, – спокойно произнес он, ткнув толстым пальцем в сторону Сашки.

– Я?! Но для чего?

Беспрестанное эхо, чуть подыграв, подбросило эти слова куда-то ввысь, к неровному, слегка угловатому куполу, и тут же осело в сомкнувшейся тишине. Аластор молчал. Он внимательно и неподвижно следил за мальчиком, за его удивленным худым лицом, приобретшим за последнюю ночь черты зрелости, за парой глаз, в глубине которых таился осадок грусти, – быть может, хотел сказать что-то, но удержался.

Привстав, он отряхнул прилипшую к коленам пыль, выпрямился во весь рост и холодно заметил:

– В любом случае у меня нет времени возиться с тобой.

– Ты меня убьешь? – не дрогнув ни одним мускулом, спросил Сашка.

– Только если будешь задавать глупые вопросы.

– Я… я не буду.

– Слушай и запоминай. Ты и твой дед попали в тщательно организованную засаду. Все было известно заранее: ваш маршрут, транспорт, люди. За вами следили с самого начала пути. Твой дед выбрал самую опасную дорогу из всех возможных, чем значительно облегчил жизнь головорезам Ордена. Но предпочти он вдруг изменить свои планы, случилось бы ровно то же самое. Другим было бы только место и время. Никто не может противостоять воле Ордена.

– Даже ты? – робко поинтересовался Сашка.

– Кажется, я велел тебе молчать, – рыкнул Аластор. – Не вижу ни одной причины, по которой мне нужно втягиваться в это противостояние. Или ты по своей наивности считаешь себя таковой?

Опустив голову, Сашка грустно заметил:

– В рассказах Аластор всегда карает за несправедливость. Он дух мщения, демон, которому дали власть наказывать виновников преступления, кем бы они ни были. Я просто подумал, что он может помочь мне.

– Глупые россказни! – хмыкнул Аластор. – Не стоит так слепо доверять слухам. Он никому не помогает. Он занимается тем же, чем и все остальные в нашем мире, – выживает!

– А что будет со мной?

– С тобой? – Аластор пожал плечами. – Сегодня у меня будет достаточно дел, чтобы не задаваться этим вопросом. Оставим его на завтра.

Посчитав, что разговор окончен, Аластор двинулся в сторону сплошного ряда стеллажей, занимавших одно из небольших углублений в северной части грота.

Сашка пытался понять, домыслить сказанное Аластором. Он ухватился за эту явную, читавшуюся на поверхности мысль – охотились не за дедом и не за его небогатым скарбом, а за ним. И хотя верилось в это с трудом, все же следовало сознаться себе, что в подобном, кажется, не было лукавства. Но главное, он никак не мог понять, зачем Ордену понадобился мальчик из далекой провинции, у которого за душой не было ни гроша, а единственным покровителем и опекуном до вчерашнего дня был небогатый старик, известный разве что своими золотыми руками. Безумно хотелось объяснений. Хотелось услышать причину бесчеловечной охоты за ним. Но кто мог их дать? Аластор? Но он молчал. Быть может, не знал или просто делал вид.

Приблизившись к металлическим полкам стеллажей, только освеженных новой серебристой краской, Аластор замер и быстро очертил взглядом вереницу сложенных наверняка по какому-то порядку вещей. Здесь было все или почти все, что могло бы пригодиться человеку в его скромном существовании, или выживании – если посмотреть на это под другим углом. Наверное, здесь чего-то могло и не хватать, но человеку всегда чего-то не хватает. В общем, стеллажи уже едва справлялись с накопленным имуществом, и в ход начинали идти крепкие деревянные ящики, зеленого цвета, на которых белыми буквами были выбита цифровая маркировка. Что она означала, Сашка не знал, но Аластор уже давно использовал их как удобную и весьма практичную емкость для хранения. А хранить у него было что. Когда Аластор принялся набивать широкий, походный рюкзак, Сашка с изумлением отметил, что он не знает и половины того, что оказывалось внутри парусиновой ткани. Из того, что удалось идентифицировать, было: ножи, разных форм и длинны лезвия, пара черных пистолетов, новеньких, будто только купленных в магазине, арбалет, мутно-белые упаковки таблеток, оранжевые ампулки с неясной жидкостью, часы и нитки. В общем, снарядив рюкзак доброй частью походного имущества небольшого торгового каравана, Аластор с невообразимой легкостью закинул его на плечи и поспешил огласить простую, как выстрел, мысль:

– Мне нужно ненадолго покинуть пещеру.

– Я здесь не останусь, – неожиданно заупрямился Сашка.

– Ты начинаешь действовать мне на нервы, – на удивление спокойно отреагировал Аластор. – А ведь появился только вчера. Ладно! Но смотри, я не буду нянчиться с тобой в дороге!

Сашка с радостью согласился на такое условие; перспектива остаться одному в мрачной сырой пещере с вереницей запутанных ходов пугала его даже более, чем сам Аластор.

Дух мщения, каким он казался теперь, извлек из бездонных недр своего склада еще два пистолета; один вложил в кобуру, пристегнутую к ноге, второй спрятал за поясницу и, запалив состряпанный из куска ветоши и палки факел, побрел к выходу.

Приглашения не последовало, и Сашка, еще толком не переварив еду, смиренно побрел следом. Они шли или, скорее, пробирались в глубину темных тоннелей, пронзая тягучую пелену мрака трепещущим огнем факела и тихо вслушиваясь в вечный шепот, гуляющий под каменными сводами тишины. Каждому она несла что-то свое; наверняка в ней тяжело бегали мысли Аластора, скрытые за вечной гримасой его маски, наверняка… а вот Сашке все мерещилось, будто кто тянется вслед за ними, прижимаясь к холодным стенам и натужно приглушенно дыша. Казалось, будто из темноты вот-вот вырастут чьи-то руки и, схватив его, потянут в пучину бездонного мрака. И эти мысли еще сильней прижимали его к Аластору, к живому огню, горящему в глубокой всепоглощающей мгле. Наконец, за очередным поворотом, шипящий язык пламени вздрогнул и яркий ослепительный свет, больно полоснув по глазам, разлился по узкой горловине пещеры. Сашка зажмурился и резко замер, стараясь обвыкнуться в этой новой, внезапно вспыхнувшей реальности. Она только зарождалась в первых ощущениях: в легком шепоте гулявшего ветра, в тягучем перепое птиц над головой, в горячем дыхании воздуха, лизавшим кожу – но лишь разлепив ресницы, удалось окунуться в нее полностью, всем существом.

Это было, пожалуй, то самое очарование, которое дарит первое знакомство: все будто зашлось, заиграло красками, и живо потянулось к нему в объятия… и он невольно залюбовался, забыв на время обо всем на свете. Удивительный, будто застывший в вечности пейзаж, поражал своей силой и тихим величием. Вскипевшее море серых скал рваными пиками уносилось к далекой линии горизонта, делаясь все смиреннее и тише. Стоило всмотреться в детали… да, стоило, ибо тогда во всей своей волнующей красоте представал перед любознательным наблюдателем величественный хор крутых великанов, сцепивших меж собой огромные залитые в твердые панцири бока. И вот уже загипнотизированный взгляд выхватывает из общей картины каменистые гребни гор, узкие горловины, текущие от подножия к подножию, массивные склоны, увитые скудной растительностью, и обязательно тонет в далекой белой дымке – занавесе, отделяющий этот скудный край от всего остального мира. Это было настоящее божественное проявление величия природы… творца… удивительный коктейль из внезапно высвобожденных чувств, растекшийся по тощему телу маленького мальчика, видевшего за всю свою жизнь разве что обглоданные разрухой куски городов да вереницы дорог меж ними.

Да, пустыня, несомненно, была сурова. Скудная растительность и испепеляющее солнце, становилась пристанищем лишь для самых отчаянных существ, свирепых духом и резких нравом. Но какая дикая красота скрывалась в этих местах! Как завораживала своей шальной природой, своей разнузданной отчаянной душой.

Впрочем, насладиться вдоволь этим волнующим зрелищем Сашке все же не удалось. Аластор спешил, и напрасные остановки на долгом пути его маршрута рассматривались как бездарная трата времени. А к подобному вышедший из подземелья дух мщения приучен не был. Он с силой отшвырнул горящий факел в сторону, и, прижав голову к плечам, резко пустился по каменистой гряде вниз. Мелькнувшая за его спиной маленькая, похожая на узкую замочную скважину, расщелина тут же зашлась слабым эхом удалявшихся быстрых шагов, и Сашка, не мешкая, кинулся следом. Под ногами зашумели камни, поднялась серой взвесью зыбкая пыль, и горячее дыхание забилось в раскаленном от бурливших эмоций теле.

Спуск выдался скорым. Сбежав к подножию, Аластор расчертил скорыми шагами направление будущего маршрута, и, не сбавляя темп, двинулся вдоль массивного хребта каменной чаши, покрытой мелкой растущей клочками растительности. И тут же обозначилась проблема. Несмотря на свой внушительный рост и могучее телосложение, Аластор был на удивление быстрым и ловким человеком (мысль о том, что это человек, хоть и необычный, постепенно стала главенствующей в сознание мальчика), да к тому же, видимо, не знавшим усталости. И если первое время, хоть как-то удавалось держаться неподалеку, то совсем скоро Сашка окончательно ощутил что выбивается из сил.

– Ты медленно двигаешься, – сухо заметил Аластор, сбавляя шаг.

– Я хочу пить, – пожаловался Сашка.

Подобная мысль заставила Аластора резко и без объяснений причин остановиться и, развернувшись, двинуться вспять. Несколько размашистых шагов поравняли его с Сашкой, а недостаток в росте компенсировал неглубокий поклон, свесивший холодную маску с живыми горящими глазами аккурат над головой мальчика.

– Послушай, парень, – сурово зарычала маска, – ты, кажется, не понимаешь, кто рядом с тобой. Я не собираюсь нянчиться и терять на тебя время. Говорю иди, ты идешь! Говорю беги, бежишь! Понял?!

От такого наплыва грозной силы Сашке стало обидно и почему-то невероятно жалко себя. Он остался один, совершенно один на всем белом свете. Никому не нужный маленький мальчик, к судьбе которого никто не проявит никакого интереса, ни даже жалости. Слезы сами собой покатились по щекам, и Сашка, не выдержав, заплакал.

Аластор застыл на мгновение – подобная реакция невольно вызвала у него замешательство, затем извлек из широких складок плаща небольшую военную флягу в тряпичном чехле и протянул ее мальчишке.

– Пей! – приказал он.

Сашка не сопротивлялся. Пылающий диск солнца, уже давно осушил горячий воздух, и холодная вода была единственным средством пережить эту мучительную жару.

– У тебя есть родные, которые будут интересоваться твоей судьбой? – холодно спросил Аластор.

– Нет, – подвсхлипывая, ответил Сашка.

– Никого?

– Был только дед… его вчера убили.

Аластор тяжело вздохнул и после недолгого молчания заговорил все тем же тяжелым, словно вылитым из металла голосом:

– Вчерашняя стычка проредила мой боекомплект. Нужно восстановить его, а затем я решу, что делать с тобой дальше.

– Значит, мы не идем в Солнечногорск?

– Пока нет.

– Тогда куда?

– Просто следуй за мной, – уже через спину бросил Аластор.

Сашка улыбнулся и впервые за долгое время ощутил внутри себя приятную и уже, кажется, позабытую легкость. Аластор – металл и кровь, спаянные вместе, – почему-то вдруг показался ему близким и хорошо знакомым человеком. Да, это было глупо – возможно! Но душа ребенка тянулась к этой железной воле, искушенной в борьбе и, видимо, в страдание. Быть может, из-за желания спастись – кто из нас не желает того же – или чувствуя в нем что-то глубоко человеческое, доброе, как могут чувствовать и переживать только дети.

На этот раз Аластор шел не быстро, временами он оглядывался – делал это неловко, чуть повернув голову и скосив взгляд за плечи, – и тут же торопился спрятать свое внимание, одергивая шею обратно. Сашка тянулся следом, полный решимости больше не создавать проблем; он сжимал в руке флягу со студеной водой, набранной из пещеры, и изредка короткими глотками прихлебывал из нее, восполняя потраченные силы.

Так, они прошли вдоль узкой, зажатой меж нависающих скал, низины, в которой росли редкие кусты верблюжьей колючки, взобрались на покатый склон невысокой горы, и по ней потянулись витиеватой тропинкой дальше, чередуя подъемы с короткими спусками. Когда белое солнце неподвижно застыло в зените, оба уже скользили по вытянутому, поросшему густыми рядами стройных сосен, хребту. Где-то внизу, у его основания, гнездились ветхие строения и зарастал травой да диким кустарником, выработанный до самых недр старый карьер.