Текст книги "Аластор"

– Неужели мы пойдем туда? – осторожно поинтересовался Сашка.

– Мы ради этого сюда и пришли, – резко отрезал Аластор.

Последние остатки сомнений разбились о ровную гладь гранитных ступенек – они поднимались наверх, к увенчанному арочным сводом входу.

Высокие двери, осев на разболтанных петлях, будто приветственно кланялись в пол, растянув на жестком каркасе мохнатую паутину. Причудливый узор подрагивал, сбрасывая с себя частицы пыли, и тут же с распахнутых дверей несло сыростью и неприятным запахом отхожих мест. Пожалуй, это странное смешение чувств, ощущений величия человеческой мысли и ее ничтожества, – этого соседства гения и зла, – лучше всего показывало всю глубину падения человека.

Невольно податься этим мыслям было легко – все кричало об этом. Вид отлитого гранитом цоколя, заваленного мусором и кусками отколовшейся лепнины, марш четырехгранных колонн, изуродованных пошлыми надписями, даже резные, из дерева, ручки на дверях, расколотые и приведенные в совершенную негодность. А ведь весь этот пышный ансамбль когда-то знавал совсем другие времена – на его широких ступенях толпились знатные дамы и господа, неподалеку – где теперь виднелась зеленая бахрома деревьев, – гудели машины, а с фасада горела торжественная надпись «Дом культуры». Теперь и прошлое торжество, и слово «культура» были забыты, а средь серых фасадов особо выделялся тот самый «Дом», судьба которого отныне представлялась лишь как долгое угасание в тени окончательно заросшей деревьями улицы.

Поморщив нос, Сашка хотел было о чем-то спросить, но глухая пустота большого зала мигом поглотила их и невольно заставила забыться.

Широкие окна загорелись пламенем заката. Стены, запачканные и измалеванные надписями, обнажили почерневший декор и все помещение в своем дремлющем величии разом проступило перед ними. Это был высокий вестибюль с палевым цилиндрическим сводом, в центре которого висела массивная люстра со вставками из цветного стекла. По сторонам от парадного входа разбегались две широкие веерообразные лестницы с гипсовыми, декорированными под мрамор, перилами.

– Странное место для встречи, – устало бросил Сашка, оббежав взглядом огромное помещение. – Почему именно это здание? Кругом ведь ни одной живой души.

– Именно поэтому! – отозвался Аластор.

Сашка ничего не понял. Он покосился в сторону прямоугольного дверного проема под основанием лестницы – туда же смотрел и Аластор, – и только тяжелый мрак в глубине коридора ненадолго приковал его внимание. Тусклой полоской в него пробирался свет от витражного, в человеческий рост, окна, и слизывая кусок темноты осторожно ложился у самого основания.

Будто взывая к воплощению всех дурных предчувствий, Аластор двинулся навстречу этому мраку; под ногами туго хрустнул паркетный пол, и Сашка невольно вздрогнув, с щемящим чувством тревоги, потянулся следом.

– Ни одной живой души, – нарочно повторил Аластор, зашагав по длинному коридору, – ты верно заметил. Вокруг никого – значит, лучшего места нельзя и придумать. До встречи с Табоком еще достаточно времени. Мы осмотрим здание и выберем подходящие пути отхода.

– Для чего? – удивился Сашка.

– Они могут потребоваться.

Сашка ненадолго задумался, но тут же нашел причину такой осторожности.

– А разве Табоку нельзя доверять?

– Никому и никогда! – прогремел Аластор. – Я, кажется, уже говорил тебе об этом.

Коридор, изогнувшись дугой, вынырнул из темноты и вновь наполнился тусклым тающим светом. В небольших глазницах окон заблестели последние брызги заката, а серая гладь стены обнажила отчетливые контуры запертых дверей. Сначала одни, потом другие – они сменяли друг друга и неизменно таяли за спиной, не удосуживаясь даже толики внимания со стороны Аластора. С упрямством и полным пренебрежением к затхлому пространству, он продолжал двигаться вперед, внимательно вгрызаясь взглядом в пустоту безликого коридора.

Из всех возможных объяснений такого упрямства Сашка остановился на самом очевидном – Аластор, видимо, уже бывал здесь, и всего лишь двигался туда, куда настойчиво вела его память. По всей видимости, именно она заставила его остановиться у широких двухстворчатых дверей, освещенных скудно, но с заметными чертами проглядываемых деталей. Так, на одной из створок с облупившейся бледно-оливковой краской Сашка заметил черную букву «А», намалеванную в неровном круге.

– Правое крыло здания, – объяснил Аластор. – Здесь окна выходят прямо на фасад.

Видимо, это и было нужно Аластору. Слегка пнув дверь носком ноги, он замер и внимательно всмотрелся в черную полоску мрака, открывшуюся с другой стороны. Тишина была абсолютной, и если Аластор вслушивался в нее, то Сашке почему-то казалось, что этот кусок бездны, застрявший в узкой щели, напротив, вслушивается в них самих. Наверное, что-то подобное испытывал и сам Аластор, ибо он не спешил, медленно и тяжело блуждая взглядом по темноте, лишь в глубине разбавленной жидким светом, падающим с плотно задрапированного окна.

Наконец Аластор двинулся вперед, и темнота окончательно поглотила его, расплывшись в пустоте глухими звуками неспешных шагов. Под подошвой захрустела битая штукатурка и мусор, и Сашка, стараясь не отставать от Аластора, едва не оступился, наткнувшись на целый фрагмент отколовшейся лепнины. По всей видимости, каждый шаг в этом здании мог представлять собой нешуточную опасность. Обветшалые стены и потолок, в полной мере отяготившись прежним бременем, так и норовили сбросить с себя хотя бы малую часть этого груза, и тот, не разбирая ни времени, ни места, летел вниз, приумножая шансы незадачливого посетителя остаться здесь навсегда.

Впрочем, такая перспектива едва ли пугала Сашку больше, чем сама темнота. Она казалась ему недружелюбной, наполненной посторонней силой, и все, что хотелось сделать сейчас, – это быстрее подскочить к окну и сдернуть с него темную ткань занавески. На мгновение их шаги будто стихли, завязнув в пустом обличье мрака, и где-то за спиной послышался легкий щелчок затвора.

– Ну, вот вы и на месте, – растеклось по темному помещению. – Признаться, я уже заждался.

Аластор остановился, вполне осознавая опасность своего положения, и бесшумно потянулся к плащу.

– Право, не стоит, – мягко разубедил голос. – Вы все равно не успеете.

Видимо, речь шла об оружие, и, будто подтверждая это, незнакомец поспешил дополнить:

– Я предусмотрел это заранее. Поверьте, это было несложно.

Щелчок пальцев разбудил нависающую за спиной тень, и та, оторвавшись от стены, стремглав проскочила мимо, очертив длинными шагами широкое пространство зала. Застыв ненадолго у окна, она резко рванула занавеску в сторону, и весь карниз, загудев, с шумом обвалился на пол. Комнату немедленно залило тусклым светом, оголив высокорослую фигуру здоровяка, торчащую около оконного выступа. Вид его производил впечатление хотя бы в силу своих размеров – широкая, крепкая голова будто вырастала из куска монолита забранного в армейский полевой камуфляж, и высилась над полом на добрых два метра. Из всех крупных форм, образующих его черты, выделялись лишь две узкие щели на месте глаз, которые бестолково косились в угол. Там, у самой стены, на роскошном кресле сидел уже немолодой человек, завалив ногу за ногу. Прикрыв лицо ладонью, он сетовал на неловкие моменты, отягощающие его существование.

– Боже, какие люди меня окружают… – он обреченно покачал головой. – Ведь чего проще – сдернуть штору в сторону?! Для чего при этом еще и полздания рушить?

Незнакомец глубоко вздохнул и, убрав ладонь, снисходительно обвел взглядом плечистую фигуру крепыша, будто соглашаясь с неравнозначными задатками силы и интеллекта.

– Ладно… Я сам виноват. Возвращайся на место!

Понятливо кивнув, детина бросился обратно, тяжело перебирая ногами. Звук этого топанья, должно быть, был слышен даже рядом со зданием – удивительно, как он смог усидеть в полнейшей тишине хотя бы пять минут. Сашка покосился назад, и увидел еще троих крепко сбитых молодых людей, всецело поглощенных идеей не дать им сбежать. Оружие для этой цели все трое держали наготове.

– Целая войсковая операция, – подтвердил незнакомец в кресле. – Нюансы стоят дорого. Главное, я угадал, и вы забрели в правое крыло здания.

Он улыбнулся. Удивительно, но никаких неприятных эмоций этот человек не вызывал, скорее, даже наоборот – а уж учитывая его разительное отличие от стоявших за спиной головорезов, такая странность казалась оправданной, – невольно располагал к себе. По крайней мере его внешность была приятной. Утонченное лицо окаймляла прядь каштановых, ухоженных волос, с редкими вкраплениями седины, слегка прикрывающий высокий прямой лоб. Изысканные слегка подкрученные кверху усики выдавали в нем устарелого модника и аккуратиста, а тонкие губы – скрытое властолюбие. Удивительное свойство глаз всегда казаться в центре внимания невольно оттенило на время его внешность, а ведь она была вполне достойна того, чтобы соперничать с его же внешностью. Длинный сюртук молочного цвета плотно облегал тощую фигуру незнакомца, и тянулся к брюкам, скрывающим высокие, худые ноги. В согнутой руке он держал трость с наконечником в виде гладкого серебристого шара.

«Должно быть, для того чтобы одеться таким образом, нужно было истратить целое состояние», – невольно подумал Сашка.

Незнакомец тут же зашелся тонким смехом – так, будто бы услышал эту невольную мысль, – и, чуть выпрямившись, внимательно посмотрел на Аластора.

– Подумать только, – с деланной улыбкой протянул он, – сам Аластор оказался у нас в гостях. Не сон ли это разума?..

Чуть подавшись вперед, будто желая рассмотреть его поближе, незнакомец сложил руки на трость и, хмыкнув, не без удовольствия заметил:

– Нет, это он! Надо же… и я этому живой свидетель.

Он заговорил мягко, словно по-приятельски.

– А знаешь, многие вообще не верят в твое существование. Твердят, будто, мол, городская легенда такая, что-то типа снежного человека или, уж прости меня, какой-нибудь чупакабры. Боже… как бы сейчас были посрамлены эти скептики.

– Нужно вызвать машину! – тяжело прогремел голос здоровяка торчавшего у самого входа.

Лицо незнакомца, сидящего в кресле, внешне не изменилось. Все тот же взгляд вспыхнул холодным блеском, но тут же погас.

– Кто тебе дал право давать мне советы? – чуть громче прежнего произнес он.

Здоровяк молчал, и лишь изредка, исподволь поглядывал куда-то чуть выше бархатной спинки кресла.

– Сосредоточься на деле, а мне дай закончить.

Привстав, незнакомец вытянулся во весь рост и неспешно, будто надсмехаясь над своей свитой, подошел к оконному проему. За окном уже густели тягучие сумерки, где-то вдалеке пестрела рябь ярких огоньков и тихо, с серого неба спускалась на землю ночь.

– Все-таки красиво здесь, – заметил незнакомец, переложив трость в правую руку. – Люблю вечер. Жаркое утро уже ушло, а ночь еще только готовится вступить в свои права. Это время безвластия, упоительной свободы и предвкушения. Мы все мечтаем жить в этом времени – не изнывать на солнце и не теряться в кромешном мраке ночи.

– Зачем Черному ордену… – заговорил было Аластор.

– Нужен этот мальчишка? – подхватил незнакомец. – Я думаю, ты уже догадался.

Он загадочно усмехнулся, и в его улыбке блеснула какая-то зловещая таинственность, тенью пробежав по аккуратному лицу. Глаза будто скрылись во тьме наступающей ночи, и, глядя на них, Сашка невольно ощутил, как этот человек прокрадывается к его мыслям.

– Его способности, – вновь мерно полился голос незнакомца. – Ты ведь уже познакомился с ними, верно? В этом есть великий смысл – никому никогда просто так ничего не дается. Это истинный дар, и он нужен Ордену для великих целей.

– Таких, как убийства и разбой?! – прогремел Аластор.

Незнакомец отодвинулся от окна и, уперев трость в пол, хмуро заметил:

– Каждый из нас хоть раз в жизни вынужден поступиться своими принципами. Взять хотя бы Аластора. Ведь что-то заставило его покинуть пустыню и прийти сюда. Что это… жалость, честолюбие – какие чувства обуяли демона пустыни?

– Почему бы тебе не прочесть это в моей голове? – предложил Аластор. – Или тебе что-то мешает?

– Быть может, твоя маска? – тихо, словно бормоча заклинание, прошипел незнакомец. – Что, если ее сдернуть? Что скрывается за ней, а?

Он сделал несколько шагов навстречу, но опомнившись, остановился. Кривая ухмылка пробежала по его лицу и тут же исчезла.

– Следует признать, Аластор, что ты сделал большую ошибку, покинув Красную пустыню. Здесь совсем другой мир, и принадлежит он другим людям. Ты в нем никто – просто незадачливая дичь, которая попала в расставленные силки. Достаточно одного моего слова, и эти минуты станут для тебя последними.

– Забавно! – хмыкнул Аластор. – Не думал, что в конце своей жизни увижу красочное представление шапито с бродячим цирковым артистом. Деловой костюм, бархатное кресло – какие декорации на унылом фоне. Браво! Аплодирую обеими руками.

Незнакомец залился холодным смехом, от которого Сашке стало не по себе.

– Только пуля способна остановить бешеный нрав Аластора. Впрочем, твои дерзкие слова не так опасны, как твои мысли. О чем ты сейчас думаешь?

Аластор молчал.

– Конечно! Об этом несложно догадаться, – продолжил незнакомец. – Выверенный прыжок в два-три шага, короткая стычка с моими братьями, пару известных приемов, и ты снова хозяин положения. Ведь так?.. Не стоит себя обманывать. Твоя судьба уже предрешена, сложена в нехитрый пасьянс, и просчитан итог.

Он покачал головой, словно сожалея о чем-то.

– Кто бы мог подумать, что жизнь Аластора оборвется в этой вонючей комнате, вдали от его убогой норы.

Пронзительная тишина, слизав последние остатки слов, повисла над головой тяжелым мрачным куполом. Начиналась ночь – долгая, холодная ночь. Сашка почувствовал, как цепкая дрожь пробежала по его телу, как онемели в раз его конечности, и жуткое предчувствие, овладев сознанием, лишь тупо твердило – это конец, все будет кончено!

Внезапно оглушительный, громкий хлопок разорвал застывший воздух на части, и звучным эхом прокатился по глухому помещению. Темнота вздрогнула короткой вспышкой света, потом еще одной, застрекотала смертельная какофония коротких выстрелов, и под этот шум, неразборчивый и страшный, беснующееся сознание разбило реальность на отдельные фрагменты. То вспыхнет перед глазами образ Аластора, с вытянутыми вперед руками, изрыгающими скоротечный огонь пистолетного залпа, то исчезнет, вновь растворившись во тьме. То промелькнет слипшаяся череда теней, обретающих на последнем издыхание человеческий облик с маской пустого удивления на лице. То сменится снова, очертив фигуру пустынного странника с холодным ликом застывшего безразличия. Безумная круговерть смерти остановилась только со словами, брошенными будто заклинание, в совершенную пустоту:

– Выбежал через смежные двери!

Аластор очертил дулом пистолета контуры пустого кресла, взял немного в сторону, будто указав направление в котором скрылся загадочный незнакомец, и уж совсем скупо заметил:

– Хитер.

Оцепеневшее пространство тут же извергло из себя тревожный голос:

– Эй… как вы там, живы?

Сашка сразу узнал его – это был голос Табока, и шел он из глубины мрачного коридора, торчащего в узком дверном проеме.

– Эй… – снова гулко прокатилось по тишине.

Вместо ответа Аластор резко схватил Сашку за руку и без всяких объяснений кинулся к двери. Вихрем влетев в коридор и чуть не сбив по пути Табока, они бросились вперед, едва разбирая дорогу. В загустевшем воздухе неразборчиво зашумели звуки, и скоротечный суетливый бег в доли секунды вынес их к парадному вестибюлю.

В тусклом свете зарождающейся луны отлились грани широкого дверного проема, и кусок залипшей тенями улицы, над которой блестело рассыпанными звездами небо.

В объятиях распахнутых дверей казалось, мелькнула свобода; легкий ветерок, порхнув, растуманил серую гладь дремучей листвы и под массивным потолком разнеслось магическое:

– Аластор!

Мрак словно отяжелел и наполнился жизнью.

– Аластор, – вновь прокатилось по высоким стенам. – Разве ты не слышишь?

Сашка вздрогнул, будто этот голос опалил его до самой глубины души, и, повинуясь разбуженным инстинктам, бросился к выходу. Лишь несколько шагов отделяли его от массивных стоек дверей, и лишь мгновение лежало препятствием в этом скором освобождение, но неловкий взгляд за спину невольно заставил его остановиться. Сердце учащенно забилось, скорее, даже не от испуга, а от сжатых в нервном возбуждении мыслей. Аластор стоял в узком дверном проеме, пытаясь – по крайней мере так казалось – сделать над собой усилие и шагнуть вперед. Он грозно рычал, конвульсивно подрыгивая мускулами ног, но отяжелевшие ступни, будто бы и не могли оторваться от пола.

– Вот видишь, – вновь зазвенел голос, удивительно глубокий и ледяной, – ты весь в моей власти. Ты слушаешь меня, а значит, принадлежишь мне!

У Сашки слегка закружило голову. В спутанных мыслях таинственный незнакомец с элегантно подкрученными усиками шептал свои заклинания из самой глубины мрака, мистическим образом растворившись в ней самой. Он был повсюду, мерещился в самых дальних углах вестибюля, у стен и возле лестницы, и даже, казалось, у самого потолка его тень сползала вниз, силясь вцепиться в горло Аластору.

– Аластор, – мягко протянула темнота, отделив последнее «р-р-р» на долгое звучащее эхо. – Твое тело не слушается тебя. Ты чувствуешь?! Ты не можешь сделать даже одного шага.

Действительно – Аластор стоял на месте; тяжело дыша и скрепя зубами, он всеми силами старался совладать с собой, с непослушным телом и звоном гипнотического дурмана оседавшего методичным шумом у него в голове.

– Что же это?! – притворно удивился голос. – Теперь ты не чувствуешь своих ног… смотри… они будто онемели.

Словно выполняя приказ, Аластор подкосился, взболтнув в воздухе руками и тяжело, с шумом, рухнул на пол. Ожившая темнота взорвалась торжествующим дьявольским смехом.

– Теперь все кончено, – уверял голос. – Ты в моей власти, ты…

Голос продолжал прибывать, все более и более наполняя обширное пространство темного помещения, сыпля угрозами и раскатываясь в вое проснувшегося гнева, но Сашка уже ничего этого не слышал. В порыве отчаянья он бросился обратно к Аластору, пытаясь – невесть с чего – добудиться его, беспокойно трепля за плечи. В горячем дыхание путались слова, и он нескладно повторял какие-то глупости, из которых отчетливо слышалось только звенящее в пустоте имя – Аластор.

Лицо маски лишь глухо кидало проклятия в сторону опускавшейся роковой тьмы. Глубокий сон поглощал волю Аластора, а грудь туго сжимала необъяснимая тяжесть. Совсем скоро, казалось, он испустит последний вздох и навсегда растворит себя в наползающих кривых тенях, мрачными изгибами стиравших последние островки таявшего света. Сашка, почти обреченно, что есть силы, встряхнул отяжелевшее тело Аластора и тот будто и в самом деле ожил. Резко выхватив из-под плаща пистолет, он взметнул руку вверх и, не целясь, прижал курок к рамке.

Грянул выстрел, и громкий хлопок хлестко резанул пустое пространство вестибюля, осев в ушах долгим всепожирающим звоном. Буквально только на мгновение всколыхнувшиеся тени замерли на неприветливых стенах, и тут же вздрогнули вновь, опалившись о яркую вспышку огня. Третий и четвертый выстрел прозвучали с интервалом не больше минуты, причем каждый выпущенный патрон все больше облегчал Аластору его положение, даруя, наконец, долгожданную возможность бежать прочь из этого адского дома. Покачивая помутневшей головой, он приподнялся, упершись на локти, и, между делом пальнув в глубину сгущавшегося мрака, вскочил на ноги. К голове прильнула кровь, размятое, будто от дурного зелья, тело с трудом держало равновесие и так и норовило опрокинуться на бок.

– К выходу! – сквозь зубы прохрипел Аластор, то ли отдавая приказ своему неразумному телу, то ли предупреждая Сашку, и, выстрелив вновь, засеменил к дверям, плывущими мутными волнами перед его глазами.

Сашка кинулся следом, не оглядываясь и не видя ничего, кроме осколка звездного неба застрявшего в широком дверном проеме. Выскочив на улицу, он глубоко вдохнул прохладный ночной воздух и тут же невольно осекся. Силуэт Аластора застыл у выхода и безропотно остался стоять в дверях. Потом вдруг ожил, вскинул вверх руку и еще раз на прощание опалил массивный свод громким звуком выстрела.

Раскатистое эхо мигом прокатилось по ночной тишине дремотных улиц; где-то в глубине притих шепот беспокойных деревьев, вздрогнули залитые сумраком окна, и весь мир бездонной ночи, будто разом обратился в сторону человеческих теней отделившихся от высокого здания Дома культуры. Сбежав вниз по широким лестничным ступеням, они бросились в сторону глухого сквера, посеребренного талым светом седой луны. Впереди мелькнули лохматые грозди растрепанных тополей и кленов, ржавый остов прогнившего забора, и из густой темноты вдруг вспыхнул пучок яркого света, больно резанув по глазам.

– Сюда! – послышался громкий голос. – Бегите сюда!

Это был Табок, успевший выскользнуть из здания раньше остальных. Он сидел на большом серебристом мотоцикле, положив руки на широкий руль и спустив ноги на землю.

– Ну же! – в нетерпении гаркнул он. – Скорее!

Без всяких раздумий Аластор и Сашка за одно мгновение вскочили в мягкое, изогнутое дугой кресло, обитое тугой кожей, и мотоцикл, взревев, шумно рванул с места. Где-то за спиной, расплывшись в темных сумерках, исчез хмурый остов помпезного дома, с рядом крупных колонн и триумфальной капителью, бесшумно укрылась в балахоне вязкой листвы безразличная луна и широкая бездна ночи целиком поглотила их, оставив позади далекий невнятный шепот. Сквозь тяжелый рев мотора и свист прохладного ветра Сашке все еще казалось, что он слышит его отчетливые и наполняющие сознание слова: «Аластор, ты в моей власти… Аластор». Губы незнакомца кривились в надменной улыбке, и звонкий смех разливался вдоль бесконечной вереницы серых домов. Это был страх, который Сашка уносил вместе с собой, кружа по ночному городу и петляя по его извилистым чужим улицам.

Колеса мотоцикла беспрестанно накручивали новые километры дорог, ночной город то вспыхивал огнями и яркими витринами, то замирал, вновь погружаясь в угрюмое молчание седой ночи, пока, наконец, резкий, под девяносто градусов, поворот не увел их в сторону, на широкую, налипшую мусором и тырсой тропинку. По сторонам раздались хмурые тени низких домов, замелькал неровный частокол деревьев, и густые заросли репея туманом легли над серой землей. Это был клочок заброшенной улицы – возможно, района Красных зорь, хотя сказать об этом определенно, было, конечно же, невозможно.

Табок сбавил скорость, и машина покатилась почти сама, мягко пружиня на вымытых дождевой водой канавках и выбоинах. Большая фара горела ярким светом, и Сашка, вытянув шею, внимательно следил за тем, как из пустого, мертвого пространства рождались, обретая форму, разрозненные фрагменты скрытого бытия. В скором движение мелькали лохматые кустарники, заросли дикого хмеля, трухлявые доски заборов и низкие, обреченные в своем одиночестве дома.

Так продолжалось ровно до тех пор, пока мотоцикл не спустился в густо поросшую высокой травой низину; фара погасла, вязкие кроны деревьев сомкнулись в темный, залитый глухой тишиной купол и, выбрав тонкую расщелину в тесном ряду дощатого забора, Табок свернул в глубину заброшенного сада, окончательно заглушив тревожный шум мотора.

Туго хрустнула древесина – неловкий маневр целиком опрокинул сгнившую секцию забора – и мотоцикл чуть подпрыгнув, остановился в сырой, залипшей опавшими листьями и травой ямке.

– Фув! – устало выдохнул Табок, разминая затекшую шею. – По-моему, место что надо.

Место и в самом деле поражало своей запущенностью. Худой забор, словно рыхлая плотина, подпирал собой частокол сплошных деревьев, почти утопивших в себе невысокий кирпичный домик, с заделанными неуклюжей кладкой окнами. В глаза он бросался не сразу – его требовалось еще разглядеть, огибая всю ту сплошную массу, которая вполне походила на глухой лес; и тогда, отделив ровный ряд выложенных стен и аккуратную крышу, покрытую чешуйками крепкой черепицы, можно было отметить, что домик еще вполне годился для проживания, и даже податься тому нелепому чувству, что в нем еще по-прежнему находятся хозяева, которые вот-вот зажгут свет в окнах, и обеспокоенно забегают, тревожно перекидываясь голосами. Но Табок совершенно точно знал – хозяева уже давно покинули эти места, и никогда обратно не вернуться. Это вселяло в него уверенность. Вокруг не было ни души, а тусклый свет луны совсем было потерялся в вязких дебрях старого сада – самое время бросить якорь и отдохнуть.

– Здесь и переночуем, – уже вслух проговорил он.

Аластор слез с мотоцикла, расправил затекшие плечи, на которых туго сидели лямки рюкзака, и, ничего не говоря, неспешно зашагал по запорошенной листьями тропинке.

Табок повернулся к Сашке и, по-заговорщицки сощурив глаза, тихо прошептал:

– Идет уверенно. Наверное, уже бывал здесь.

Совершенно не поняв сарказма, Сашка лишь отрешенно пожал плечами. В голове у него прочно сидела какая-то мистика, путались голоса и мерещились всякие звуки.

– Вот и я говорю… – будто расслышав один из них, понятливо улыбнулся Табок. – Слава богу, в моей вещевой сумке всегда найдутся вещи попроще (только сейчас Сашка обратил внимание на внешние атрибуты Табока; он вновь изменился – прежний деловой костюм корпорации и мантию сменили армейские полевые штаны цвета выжженной на солнце листвы, темная майка и кроссовки с толстой белой подошвой). Мой официальный вид здесь был бы ни к чему.

Отщелкнув в сторону хромированную подножку, он уложил мотоцикл на опору и живо потянулся вслед Аластору, полный странной решимости первым проскользнуть к дому. Сашка остался один. Глухая ночь совсем увлекла его, заворожила, пока вдруг неожиданная мысль о невольном одиночестве не всколыхнула все внутри, словно сорвавшаяся с гор лавина. Он встрепенулся, быстро перекинул ногу через широкое седло и, не мешкая, спрыгнул на землю.

Вокруг царила пустота. Скрытая, темная, почти беззвучная, она обволакивала собой весь мир как плотное одеяло, которое лишь благодаря своему несовершенству, обрывалось на мелкие не латаные дыры. В них можно было разглядеть обрывки спрятанного бытия – ветвистые шапки деревьев, фрагмент темной стены, затянутой виноградной лозой и мелькавшие в стороне силуэты. Сашка внимательно сосредоточился на них и постарался не упускать из виду. Он двинулся по узкой, протоптанной бродячими собаками тропинке, в глушь старого фруктового сада. Ветерок, совсем слабый, беспокойно путался в широкой листве где-то высоко над головой, и Сашка тревожно косился наверх. Ему мерещилось, будто на ветвистых ветках слипается тяжелая мгла, готовая просочиться сквозь тонкую пелену обманчивой тишины и обрушиться всей мощью затаившейся злобы. В каждом шаге он чувствовал напряжение этих сил, как тихо и всевластно сгущались перед ним сумерки, заставляя с придыханием ловить любой, чуть слышный шорох.

– Чертова дверь! – вдруг глухо прокатилось по тишине.

Сашка остановился возле невысокого, с пологим навесом, крыльца, который предваряла запертая деревянная дверь. Над ней, тяжело дыша и бормоча что-то невразумительное, усиленно колдовал Табок, вцепившись в скрипучую металлическую ручку.

– Да что ж это… собачья шкура, – сквозь зубы шипел он, нервозно дергая за ручку. Дверь впрочем, на такое напряжение сил отвечала лишь тихим скрежетом врезанного внутрь замка, от которого Табок приходил в еще большую ярость. Казалось так, будто от его возможности проникнуть внутрь злосчастного дома напрямую зависит его репутация, и в определенный момент, осознав, что все возможности исчерпаны, он с силой рванул плечом к ненавистной ему преграде. Раздался глухой хлопок, и протяжная тишина вновь полновластно завладела судьбой мира.

– Заперто, – сдавленно сообщил Табок, поглаживая изнывающее от боли плечо. – Кажется, нам следует поискать другое место для ночлега.

Аластор, все это время смиренно стоявший в стороне, наконец, не выдержал и, чуть задвинув Табока локтем, резким ударом ноги, с шумом, вышиб дверь в сторону.

– Что ж, – хмыкнул Табок. – По крайней мере одну проблему мы решили.

В открывшейся пустоте медленно растаяли последние звуки. Дверь застыла, и в глубину колючего мрака тут же запрыгнул яркий пучок света. Покрутив фонариком вдоль пустых стен, и ничего не обнаружив, Табок с явным облегчением вошел внутрь. Под ногой у него тут же скрипнула старая половица, и тонкий луч света, вздрогнув, заскользил по темным пустым комнатам. Погруженное в глубокий сон пространство на время ожило, в душном воздухе заиграла пыль, забегали тени на ободранных стенах, и тихий звук шагов обнажил глухую пустоту тесных комнатушек. Все они были пусты или почти пусты и никак не могли удовлетворить придирчивые вкусы Табока. Только в самой большой из них он остановился, удовлетворенно покачал головой и совсем тихо произнес:

– Как раз то, что нужно.

Неизвестно, чем именно его привлекло помещение пустого зала, но взгляд Табока остановился на угловатом, выложенном из серого кирпича камине. В пустой топке торчало сточенное огнем полено, а на полке, чуть в стороне, стоял пустой стакан на тонкой хрустальной ножке.

– Как будто никуда и не уходили, – чуть слышно шепнул он.

Сверху из потолка висела выдранная жила тонкого кабеля в черной обмотке, который Табок тут же и приспособил, подвязав к нему округлую ручку своего фонарика. Глухое помещение слегка преобразилось. В серых тенях начертались окна, заложенные неаккуратной кирпичной кладкой, а на широких подоконниках появились пустые цветочные горшки как давний отголосок увядшей внезапно жизни.

– Мне кажется, нам будет трудно найти место, безопаснее этого, – наконец заключил Табок, заглядывая в перепачканную золой топочную камеру.

Скинув с широких плеч рюкзак, Аластор присел на одно колено и, занырнув широкой ладонью в карман плаща, извлек наружу маленький шоколадный батончик.

– Вместо ужина, – хмуро бросил он и, вытянув длинную руку, предложил ее Сашке.

– Брось! – снисходительно улыбнулся Табок. – Сегодня мы будем потчевать себя копченой картошкой и холодным клюквенным морсом. У нас есть камин – прекрасно! Не хватает лишь вязанки дров.

– Я принесу, – неожиданно вызвался Сашка.

– Отлично, значит, проблема решена.

Набравшись смелости, Сашка на одном дыхании выскочил на улицу и, стараясь ни о чем не думать, принялся собирать обитые ветром сухие ветки. Благо они были повсюду – в заброшенном саду и рядом с домом, на узких выложенных камнем дорожках и на сырой земле; так что совсем скоро хвороста набралась целая охапка, которую Сашка тут же потянул обратно в дом. Прикрыв ногой двери, он тихо, боясь растерять часть драгоценного груза, заскользил к зыбкому, трепещущему в глубине свету.