Текст книги "Черная корона Иссеи"

Глава шестнадцатая
Черная Корона

Розы, стоявшие в мергийской вазе, разбросанные охапками по ковру, давно засохли, но Изольда не выбрасывала их. Они слишком напоминали о Варольде, о днях, проведенных с магистром – самых счастливых днях за всю ее так мучительно затянувшуюся, лишенную смысла жизнь. Впрочем, о Варольде мэги Рут помнила всегда, даже не глядя на сухие цветы, теперь похожие на каких-то огромных шелестящих насекомых. Она помнила о нем каждый час и каждую минуту, курила ночи напролет тертые листья мако, плакала, размазывая слезы по щекам, и вспоминала, вспоминала… Засыпала лишь под утро, когда отяжелевшие веки опускались на глаза, словно красные крылья смерти, а разум совсем отказывался воспринимать глухой, мутный мир.

Первое время госпожа Рут ходила к Варольду в Северную башню каждый день. Обнявшись и лаская друг друга шепотом, они стояли у зарешеченного окна и глядели мокрыми глазами на море так долго, сколько позволяли стражники. На прощанье Изольда целовала сухие губы магистра и всякий раз клялась, что вытащит его из тюрьмы, вытащит любой ценой, пусть даже жертвуя своей теперь уже никчемной жизнью. Она несколько раз ходила в Алый дворец, рассказывала Ирвиду и Ролану все известное о Варольде и запутанной истории гибели короля Луацина. Просила их, властных и бессердечных, капая слезами, освободить Кроуна, умоляла, но в последний раз не выдержала – взорвалась, накричала на принца и бросила яростный тандерболт в статую Дарса. Больше во дворец Изольду не пускали, и двери в Северную башню с того дня для нее стали закрыты. Она лишилась последней утешения – возможности хоть изредка и недолго видеться с возлюбленным.

Следующим утром, одевшись в черное и серое, мэги Рут направилась в храм Рены, надеясь узнать свою судьбу и получить от богини какую-нибудь подсказку, хоть какую-то малую помощь. Склонившись у алтаря, Изольда возлила вино, смешанное с медом, рассыпала пшеницу и выпустила из клетки голубку. Долго стояла на коленях, глядя на великое мраморное изваяния, обращаясь отчаянной молитвой, роняя соленые капли из глаз и стараясь услышать знакомый голос, который ни раз направлял ее в прошлые годы. И когда на мучивший сердце вопрос магистр услышала: «Астра Пэй поможет ему и тебе!», она вскочила на ноги и разгневанно закричала:

– Судьбу Держащая, ты лжешь! Сколько я шла твоими путями! Сколько я делала по твоему наущению, отвергая себя! Ты лжешь!

Услышав это, жрецы зашипели как змеи, а двое прихожан подхватили под руки полоумную мэги и вывели из храма, едва не спустив ее со ступеней.

Уже в таверне, сидя в своих покоях, покусывая нефритовую трубочку и вдыхая горький дым, Изольда бросила на стол гадальные пластины, стала перебирать их в надежде заглянуть в следующие дни.

– Астра поможет, – шептала она, повторяя слова Рены и стараясь настроиться на неустойчивую ментальную волну.

Варольд виделся, словно в темной беспокойной воде, вокруг угадывались стены сложенные из грубых глыб базальта – тюрьма. Потом промелькнул Ирвид, жалкий, растерянный, печальный. И снова, будто схваченные могучей небесной волей, мысли вернулись к Астре.

– Астра поможет… – пробормотала магистр.

Переложив пластины, она от неожиданности вздрогнула и в следующий миг осознала, что дочь Варольда сама нуждается в помощи. Эта мысль стала ясной, острой, будто осколок стекла. Мэги Рут вскочила и заходила по комнате, наступая босыми ногами на засохшие колючие розы, не чувствуя боли от их окостенелых шипов.

– Что же с тобой там, девочка моя? Что?! Что?! И как я могу быть здесь, совсем забыв про тебя?! – спрашивала она, вслушиваясь в свой голос, который казался глухим и чужим.

Потом остановилась перед шкафом, достала дорожную сумку, извлекла из нее Лучистую Сферу.

Через несколько минут свечи вспыхнули по углам, потрескивая, коптя жирным дымом. Запахло вессьей приманкой.

– Идиш-портал-спелл! – произнесла магистр, взмахнула рукой – открыла портал и сдвинула его к средине комнаты.

Пока весс искал дорогу через иномирье, Изольда перебрала вещи в сумке, взяла легкий хитон, валявшийся на кровати, и что-то со стола. Уложив все необходимое, задумалась, где начать поиски следов Астры Пэй. Отправных точки по ее мнению было две: Гефахас и Намфрет.

Когда пространственная воронка изменила цвет от синего к фиолетовому, и в комнату из нее поплыли жидкие языки тумана, Изольда повесила сумку на плечо и шагнула вперед, встречая весса.

– Ах, прекраснейшая, мой нижайший поклон! – Херик скатился на ковер, сел, поджав передние лапы, и уставился на магистра преданным сладко-свекольным взглядом. – Ты теперь снова моя хозяйка? Ты, а не злая и подлая госпожа Пэй?

– По необходимости я, – ответила мэги Рут, оглядев на прощанье комнату и разбросанные на кровати одежды.

– Как радостно, моя расчудесная! Тогда летим на Аалир! Там, на нашей поляне совсем созрела мельда. Я объелся ее на днях. Так объелся, что нагадил большую кучу рядом со священным источником. Твои феоны бесстыже ругали меня.

– Дурачок, – Изольда грустно улыбнулась, потрепав его за ухо.

– Так летим? – он лизнул ее колено, поднимая носом край юбки.

– Сейчас не до шалостей, звереныш, – госпожа Рут, повернула его к порталу и твердо распорядилась: – Летим в Намфрет!

* * *

Мэги Верда стояла возле полки меньше минуты, но это небольшое время, разорванное на куски стонами Астры, криками Леоса и анрасца, ей показалось бесконечным, словно часть жизни, прожитой в мучениях. Глейс никак не могла выбрать один из двух нефритовых сосудов. Она отчетливо понимала, что от ее решения сейчас зависит слишком многое. Наконец осмелилась, схватила первую статуэтку зеленоватого камня и, стиснув зубы, сорвала печать с рельефным магическим знаком. Поставила сосуд на пол и отскочила на несколько шагов, с болезненным волнением наблюдая, как из отверстия исходит желтовато-жемчужное свечение. Оно росло, раздувалось дымчатым подвижным пузырем, обретавшим облик огромной мужской фигуры.

«Кто же ты? Мифенхис? Тэхоникэас? Абрил? Эфнатэн? Кто-то еще? Кто?! – задыхаясь от жаркой тревоги, думала Верда, зная, что, даже открыв имя джина, она не застрахует себя от возможной роковой ошибки».

– Не молчи. Чего ты хочешь? – услышала она шелестящий голос существа, окончательно покинувшего многовековую тюрьму – полую нефритовую статуэтку – и нависшего теперь над мэги темно-желтым облаком, отдаленно напоминавшим высочайшего жреца древней Либии.

Госпожа Глейс не отвечала, стараясь разглядеть его одежду, украшения и амулеты на шее, которые могли дать подсказку: намекнуть на его принадлежность к храму и помочь угадать имя сейчас столь важное.

– Поспеши, жрица, – джин склонился ниже, вытягивая зыбкие бесплотные руки. – Может быть, ты хочешь любви? – он коснулся ее волос, играя золотистыми локонами, будто ветер пшеницей. – Красивая. Ты очень красивая. Теперь скажи «да»!

Плотно сжав губы, Верда не приняла его хитрость и вскинула голову, встретившись взглядом с чужими пурпурными глазами.

– А мы могли бы поладить. Я услужил бы тебе не раз, прекрасная, прекрасная жрица, – продолжил он, расплываясь в улыбке и покачиваясь, словно танцующий змей.

– Ты помнишь Шейду? – спросила Глейс, пристально следя за изменчивыми очертаниями его лица. – Помнишь ее?

– Зачем вспоминать, чего больше нет? – на какой-то миг по его синие губы тронула грусть.

– Настоящую любовь нельзя забыть. Так-то, Тэхоникэас, – довольная догадкой Верда попятилась к стене, вздохнула, и заставила себя сказать: – Видишь тех умирающих людей на полу? Так вот… мое желание: растерзай, углуби их раны! Убей их! Сделай так, чтобы они не были такими, как до нападения «прозрачного охотника»! Выполняй!

– Мэги Верда! – в ужасе вскричал Леос.

Каррид Рэбб, подняв меч, бросился к ней, но наткнулся на развернувшийся перед ним айсщелид – магия, снятая «Застывшим Словом», снова начала наполнять пространство под звездчатым сводом. Эфир вокруг развернулся в звонкие струны.

Джин, похожий на вихрь желтой искрящейся пыли, метнулся к Голафу Брису, поглотил его собственным бестелесным существом, беспощадно перевернул несколько раз и, отбросив за обозначенный на полу круг, устремился к Астре Пэй. Дочь магистра, бывшая в сознании, дернулась, приподнялась на локте и попыталась отползти, но светящееся облако в один миг накрыло ее, окутало пламенным покрывалом.

– Господин Брис! – настороженно произнес Каррид Рэбб, увидев, как рейнджер, до сих пор казавшийся мертвым, необъяснимым чудом зашевелился и сел на корточки, глядя широко раскрытыми глазами на образ Хеги. – Господин Брис! – повторил анрасец, забыв о мэги Верде, которую он стремился со всей страстью пронзить мечом. – Вы живы до сих пор?

– Святейший Балдаморд… мэги Верда… – франкиец медленно поднялся на ноги, вспоминая события последних минут. Вспомнил, увидев Синий Зигзаг, валявшийся поперек одного из знаков Го, и тут же вскрикнул: – Где мэги Пэй?!

Ответом ему был испуганный и безумный взгляд Леоса. Хватая меч, Голаф повернулся в прыжке и увидел перламутрово-желтый вихрь, круживший Астру невысоко над землей. Рейнджер поднял клинок и было ринулся вперед, но властный голос мэги Верды заставил его промедлить с ударом:

– Голаф, остановись! Стой и не двигайся! Стой! Все хорошо с ней!

Джин Тэхоникэас пролетел через половину зала и небрежно бросил дочь Варольда к ногам госпожи Глейс. Тут же он снова принял облик жреца, склонился с насмешкой к Верде и произнес:

– Видишь как? Я все исполнил. Я свободен, моя прекрасная жрица.

– Ступай назад в сосуд, Тэхоникэас! – приказала Глейс, попробовав схватить эфирной петлей его астральное тело.

– Нет! Я свободен! – джин отлетел, повиснув под потолком. – Хотя у меня будет еще стремление встреться, – с режущим слух свистом он облетел зал по кругу и выскользнул в приоткрытую дверь.

– Как тебе, мэги Пэй? – Верда присела, приподняв голову дочери магистра и смахнув с ее лица спутанные волосы.

– Паучица, спасибо, – прошептала Астра, – спасибо тебе, моя добрая шетовка. Откуда ты знала, что он исполнит желание наоборот?

– Я же мэги, а не дурочка какая-нибудь, – передразнивая ее, ответила госпожа Глейс. – Признаться, очень боялась. Даже потом, зная, что он – Тэхоникэас, до смерти боялась. Кто знает, как могли перевернуться в его голове мои слова?

– Теперь я тебе кое-чем обязана, – Астра приподнялась и села, упираясь локтем в нишу. – Что стоит сосуд с джином? Я бы назвала его бесценным.

– Думаю, он стоит доброго отношения, – Верда скруглила губы и поднесла к ним согнутый палец, обозначая образ Эты Милосердной. – Честно говоря, у меня было несколько желаний, и я надеялась получить хотя бы три сосуда с джинами. Придется довольствоваться одним. Но пусть тебя это не заботит, ведь я тоже многим тебе обязана. И так даже лучше – в желаниях нужно и меру знать.

– Мэги Глейс, я хотел убить тебя, – признал Каррид, убирая трясущимися руками мечи в ножны. – Балд свидетель, если бы я добрался до тебя, когда ты творила непонятное моему уму дело, я бы порезал тебя на куски. Теперь я преклоняюсь. Прости, – он присел перед ней и жестом высшего анрасского почтения, поцеловал край ее одежды.

– И ты, Леос, хотел убить меня? – Верда прищурилась, подходя к барду.

– Нет, нет, моя госпожа! – выпалил он, шагнув ей навстречу и жарко сжав ее тонкие бархатистые пальцы. – Но я думал, ты сошла с ума. С ума сходил и я.

– На лице не осталось следов «охотника»? – спросила Астра, вновь озаботившись своей внешностью. Встав, она повернулась к Голафу.

– Совершенно никаких. Оно по-прежнему прекрасно, – искренне ответил франкиец.

– И здесь будто ничего. Ни малого шрама, ни царапины, – откинув влажный от крови край разодранного платья, дочь Варольда оглядела свою грудь и живот. Тут же почувствовала липкий взгляд мужчин и закричала на барда и Каррида: – Чего уставились?! Совесть имейте, меня так нагло разглядывать!

– Я тебе флер свой дам, – предложила госпожа Глейс и направилась к валявшейся у двери сумке. – Обмотаешься им, все ж будет лучше, чем испытывать любопытство наших невоспитанных спутников, – прикрыв рот ладонью, она хихикнула.

Сотворив у стены иллюзию зеркала, мэги Пэй долго приводила себя в порядок, то укладывая растрепанные волосы, то перевязывая шелковый флер, предательски сползавший с груди, пока госпожа Глейс не догадалась помочь ей и закрепила тонкую ткань заколкой.

– Можем отдохнуть здесь, – убрав зеркало, предложила Астра.

– Да, в этом зале больше нет опасной магии. Запрем двери и будем чувствовать себя в относительной безопасности, – согласилась Верда, успевшая обследовать всю окружность помещения.

– Тогда – час. На отдых час. Больше задерживаться здесь нельзя, – сказала дочь Варольда, вспоминая предупреждение жреца Иссеи, что благоприятное время для проникновения в гробницу слишком непродолжительно и, судя по фазе луны, оно было уже на исходе. – Один час и идем дальше.

– Светлейшая, а как насчет золотишко прибрать? – Каррид покосился на горку монет под расколотым кувшином. – Отдыхать мне что-то не хочется. Да и не смогу я спокойно мять задницу, когда вокруг пропадает столько бесхозного добра!

– Прибери, волосатик. Вообще, если тебе еще охота шевелиться, наведи здесь истинно анрасский порядок. А я ноженьки вытяну, и не трогайте меня, – стянув с плеча Голафа плащ, мэги Пэй бросила его на возвышение возле обсидиановой призмы и прилегла, положив под голову сумку.

– Лучшим образом приберу, – пообещал преданный Балду и, расстелив жреческое одеяние, принялся сгребать на него монеты, приговаривая: – Здесь штаров этак сто пятьдесят будет. Нет – двести. Или триста-четыреста. Все в дело пойдет, Светлейшая. Исключительно на наше благое дело. И сможем мы выпить и закусить до отвалу, как следует кротким детям Его.

– Эй, Балдаморд, – Леос, отодвигая коленом друга, попытался снять с полки другой горшок, расписанный пестрыми либийскими узорами, но сосуд оказался слишком тяжелым, выскользнул, разбился и рассыпаясь по полу множеством золотых монет. – И тут штаров пятьсот будет, – слушая прелестный звон прыгающих на полу кругляшей, заключил бард. Не в силах побороть искушение, он столкнул с полки еще один горшок – на мраморных плитах заблестели синими каплями сапфиры разной величины. Обрадовавшись такому итогу, Леос сбросил на пол еще один пузатый сосуд, потом еще и еще.

Пока Леос и Каррид творили подобное разорение, вскрикивая от восторга и сами сияя ярче разворовываемого добра, мэги Верда перебирала пыльные свитки под ликом ночной богини, читала что-то полушепотом, некоторые пергаменты бережно складывала рядом с нефритовой статуэткой. Рейнджер разглядывал оружие, выбирая то кривые короткие мечи, лезвия которых за столько веков едва тронула ржавчина, то украшенные золотом булавы и боевые топоры. Отложив в сторону два меча с клинками прекрасной стали и изящными эфесами, Голаф окликнул анрасца:

– Каррид, очень советую взять вот эти взамен твоих железяк. По длине они почти такие же, легко войдут в ножны. И по руке тебе, друг, придутся как раз.

– Пожалуй, послушаю тебя, господин рейнджер. Что ж не взять хорошее взамен плохого? – согласился Рэбб. – Сейчас золотишко уложу, чтоб слишком не звякало.

Он затолкал приготовленные свертки в растолстевшие сумки и с трудом затянул ремни.

– Здесь за сто колтов будет, – с наслаждением признал анрасец, отрывая от пола увесистую ношу. – И это еще возьму, – решил он, подошел к нише, возле которой занималась со свитками госпожа Глейс, и снял висевший на цепочке сосуд, похожий на приплюснутую каплю серебра. – Руны какие-то. Внутри что-то булькает, – бормотал Каррид, рассматривая находку и стараясь понять, что же в ней его так привлекло. Затем он недолго поколдовал с пробкой, уразумев, что открывается она несколькими поворотами направо, осторожно свинтил ее и тут же ощутил сильный и пряный аромат вина.

– Балд-отец, вино здесь! Верно напитку этому больше тысячи лет, а значит он совершенно божественный, – сказал Каррид, подходя к Астре Пэй возлежавшей на плаще франкийца и лениво наблюдавшей за возней друзей. – Не желаешь глоточек, Светлейшая? А то ты бледная какая-то.

– Не умно, господин Балдаморд. Если вину этому тысячу лет, то оно уже давно скисло. И не тысячу лет ему, а много больше. Так что пей сам, – дочь магистра вежливо отклонила его руку с открытым сосудом.

– И выпью, чего ж не выпить, если наилучшим на свете вином пахнет, – анрасец поднес серебряную емкость ко рту и направил в себя струйку, глотнул, выдохнул, дико вращая глазами, и с восторженным рыком сообщил: – Истинно божественно! Истинно!

– Ну-ка дай мне, – отбросив горсть сапфиров, Леос подскочил к Карриду, потянул из его поросших волосами ладоней металлическую баклажку и припал к горлышку. – Очень неплохое вино. Восхитительное, как поцелуй Рай! Вернее, мэги Глейс! – торопливо поправился бард и обтер мокрые губы.

– Да не брешите вы! Знаете сколько веков Пирамиде и всему, что здесь есть? Хотя, как поцелуй мэги Глейс это пойло вполне может быть, – несколько рассердившись, Астра приподнялась и протянула руку: – Дайте сюда!

Набрав в рот немного напитка, госпожа Пэй долго не решалась проглотить. Пробовала его на вкус, проводя языком по небу, втягивала ноздрями воздух, потом все-таки сглотнула. Вино на самом деле было хорошим или даже прекрасным, сладким и крепким. Почти сразу приятное тепло разлилось по животу, слегка закружилась голова. Повернув сосуд к свету магических шариков, висевших под звездным сводом, Астра начала разглядывать знаки на серебряном теле сосуда, пытаясь понять, какое за ними скрыто волшебство.

– Эта вещица не простая, господин Балдаморд, – сказала мэги. – Непростая тем, что вино в ней никогда не кончается. Сейчас мы это проверим, – она перевернула баклажку, выливая ее содержимое.

– Светлейшая! Светлейшая! – вскричал Каррид Рэбб, глядя выпученными глазами на багровую лужицу, растекавшуюся по светлому мрамору. – Зачем же так?! Как небожественно! Кощунство какое! – когда на пол упали последние капли, анрасец отвернулся, втянув голову в плечи.

– Не убивайся, волосатик, мы просто проверим. Или я, по-твоему, совсем глупая, не понимаю, что за руны тут нацарапаны? – подняв бровь, Астра обвела внимательным взглядом троих мужчин, хмуро стоявших перед ней.

– Нет, госпожа Пэй, ты, конечно, очень умная, но о сосудах бесконечного вина я ничего прежде не слышала, – отозвалась Верда, помахивая свитком и подходя ближе. – Не бывает таких. Видишь ли, это противоречит некоторым законам исполнения магии.

– Здесь либийская магия. Каррид, дай сюда пробку, – закупорив сосуд, дочь магистра потрясла им возле уха, прислушиваясь, не забулькает ли там волшебный напиток, однако баклажка оставалась пустой. – Магия либийская, но она, видимо, не работает. Да мора плешивая с ним. Выберемся отсюда, долетим до Гефахаса и сразу в лучший кабачок завернем. Я вам по пять бочонков куплю. Пойдемте отсюда, а то сейчас расплачетесь.

Сумки с золотом и прочим добром, собранным Карридом и Леосом, были слишком тяжелы, и их пришлось оставить в проходе недалеко от двери. Анрасец долго протестовал против такого возмутительного решения госпожи Пэй, уверяя, что он сможет нести еще столько же. Только Голаф и Верда отговорили его, заверив, что воров, кроме них самих в Пирамиде нет, и никуда ценная ноша из коридора деться не может. Последним доводом, склонившим Рэбба идти дальше налегке, послужили слова мэги Глейс: она пообещала, что зал с саркофагом Кэсэфа уже близко и там наверняка можно найти еще больше сокровищ и вещиц самой безумной стоимости.

Они двинулись дальше, ходом уже известным франкийцу и мэги Верде. Скоро впереди в голубоватом блеске светляков показался портал, обрамленный белыми и красными полосами, подобно либийскому плату. Над ним возвышалась две статуи, скрестившие жезлы Могущества и Власти. Звериные головы: льва и гиены, оскалившись, смотрели сверху прозрачными топазовыми глазами так остро, что бард остановился, застыл, будто зачарованный, его лоб покрылся испариной.

– Я напишу о них… Напишу песню. Уже слышу эту музыку, тихой, сжимающей сердце мелодией, раздающуюся в ночи. И все, кто ее слышат, замирают, теряя волю и разум. Это очень красивые и страшные звуки, похожие на голоса чужих богов, – бормотал он, не двигаясь с места.

– Не надо, Леос, писать и слушать такого, – госпожа Глейс, зная о гипнотических свойствах древних изваяний, осторожно отвлекла внимание барда движением пальца, потом потрепала Леоса по щеке.

– Они, как живые, шет залим. Будто не человеческими руками делано, – задрав голову, сказал Каррид Рэбб. – А, госпожа Пэй? – вскарабкавшись на ступню статуи, анрасец с восхищением смотрел на цветные переливы эмали, покрывавшей каменные тела; золото разных оттенков, блестевшее на их массивных украшениях. – Господин Брис, если вы подсадите меня, так, чтобы я мог выше залезть, то я, пожалуй, выковыряю камешки из их палок, – предложил Каррид. – Почему бы нет? Знатные камешки. Аметисты, наверное, или что-то получше. Статуям они явно без пользы. А если еще выше вскарабкаться, то и глаза можно выковырять, чтоб не пялились на нас бессовестным образом.

– Не надо ничего выковыривать, – отвергла Астра. – Зал Кэсэфа на следующем уровне. Мы у цели. Помоги мне, Глейс, – она указала на фриз, расчерченный защитными рунами.

Обе мэги подняли руки, рождая в темном воздухе тусклое сияние, зашептали что-то, и волна фиолетового света ударила в знаки над вершиной портала.

– Потом будут тебе знатные камешки, – дочь магистра, подтолкнула потускневшего Рэбба к лестнице, которую уже начал обследовать рейнджер, опасаясь натолкнуться на механические ловушки.

Через сотню ступеней лестница прерывалась, и начинался пандус, изгибавшийся все время налево и поднимавшийся вверх. Этой дорогой они вышли к высокой, похожей на крышку саркофага двери. Верда встала напротив нее, шевеля вытянутыми пальцами и стараясь понять, как убрать возникшее перед ними препятствие. Астра тоже щупала эфир, но не чувствовала никаких посторонних возмущений в этом слое пространства. Отстранив госпожу Глейс, она шагнула вперед и тронула рельефную плиту. В тот же миг дверь начала подниматься вверх с отвратительным громким скрежетом, от которого рейнджер скривился и очень душевно выругался.

– Похоже, нас приглашают, – заметила мэги Пэй. – Надо же, дверь открылась сама. Госпожа Верда, приготовьте для меня Гале. И для себя наиболее полезный свиток.

Глейс не ответила, движением руки пустила в темноту светляков и придвинулась к Голафу, тихо вытащившему из ножен Голубой Зигзаг.

В продолговатом зале, стены которого блестели темно-зелеными плитами малахита и узорами серебра, тонко пахло благовониями, не потерявшими стойкий аромат за многие века. Вдоль стен стояли девять богато украшенных саркофагов.

– Здесь покоятся наложницы Кэсэфа. А дальше зал их мертвого любовника, – сказала Верда, и придержала Астру за руку. – Прошу, осторожнее, госпожа Пэй. Это, наверное, очень неприятное место. Что может быть опаснее душ любящих женщин? Особенно, если прежде они были высокими жрицами и постигли тайны, недоступные даже нашему магистрату.

– Я осмотрюсь сначала, – дочь Варольда шагнула в зал, обернувшись, напомнила: – Приготовь мне Гале. И пусть пока никто не идет за мной.

Вытянув руки перед собой, Астра двинулась маленькими шажками, поворачиваясь то к одному ряду каменных гробов, то к противоположному, настороженно прислушиваясь к каждому шевелению эфира, казавшегося здесь холодным и зыбким. Так она прошла больше половины пути и утвердилась, что опасности, так беспокоившей мэги Верду, пока не было. Не было и не могло быть в эти дни. Ведь все еще держалось время Тонкой Луны, месяца, освященного Гороном, – продолжался тот редкий благоприятный период, которым пользовались черные копатели и разорители гробниц, дорожащие своими жизнями.

– Спите спокойно, шетовы ведьмы, – прошептала Астра, еще раз провела растопыренными пальцами, делая круг, и поманила жестом Верду.

– Здесь тихо. Никакого движения, – уверенно сказала мэги Пэй.

– Тихо, как в могиле, – подтвердил Каррид Рэбб, протискиваясь за рейнджером. – Тихо, а в нашей баклажке булькает. Клянусь милостью Балда! Светлейшая, в баклажке то булькает! – возрадовавшись, анрасец снял с плеча цепочку и встряхнул волшебный сосуд – все услышали плеск жидкости. – Как ты была права, умнейшая мэги Пэй! – Каррид торопливо открутил пробку, отпил, крякнул от удовольствия и оповестил: – Все то же прекрасное вино! Набралось уже больше половины.

– Я в восхищении, госпожа Астра! В полнейшем сердечном восхищении, что ты смогла так верно разгадать божественное значение этих закорючек, – Леос вырвал у друга серебряный сосуд, поднеся его к лицу, провел с благоговением по выпуклым знакам на его боку и тут же крепко приложился к горлышку. – Вот Бернат рад будет такому полезнейшему волшебству – вино, которое никогда не кончается! – провозгласил он, отдышавшись.

– Эй ты, братец, поскромнее бы, – укоризненно произнес Голаф. – Я и сам бы выпил, но это не пойдет на пользу никому. Не надо сейчас проявлять глупую слабость, – не опуская меча, он прошел дальше до среднего саркофага, накрытого плитой желто-прозрачной яшмы, ощутил, как тревога, подобная темной холодной воде, одолевает его, поднимается колючим оцепенением по ногам. Такого гадкого чувства он не испытывал ни в жутких могильниках Анфирии, ни в пещерах Анраса, населенных душами ведьм. Возможно, рейнджер воспринимал то, что было недоступно мэги с их волшебными способностями, связанными лишь с течением эфира, ментальными и астральными полями.

– Нам потребуется ключ, – обследовав каменную дверь, ведущую в зал Кэсэфа, сказала мэги Пэй. – Иначе ее никак не открыть.

– Да, – сдалась Верда, стоявшая на возвышении перед недобрым ликом Анобиса и все еще пытавшаяся разгадать устройство замка. – Могу предположить, где его искать.

– Я сама могу предположить. Кто был ближе всех Кэсэфу в последние его дни? Нифхтея, Иссаули, Аманхи?… – задалась вопросом дочь магистра, вспоминая имена наложниц проклятого повелителя и последние события того времени.

– Нифхтея, – отозвалась госпожа Глейс, ища взглядом нужные знаки на саркофагах.

– Вот, – Астра вернулась назад и положила ладонь на плиту с изображением плачущей змеи. – Вскрывайте гроб.

– А-а… это так необходимо, Светлейшая? – осведомился Леос, отступая к открытой двери. Он со страхом поглядывал то на черно-мраморных птиц, сидевших на выступах под потолком, то на тяжелые крышки саркофагов, рельефы на которых не обещали ничего доброго.

– Там ключ, – пояснила Астра. – Не дрейфь, сладкоголосый, ты еще потом балладу сложишь, о прекрасной госпоже Нифхтеи, восставшей из гроба. Давай, Голаф, – она притянула франкийца за рукав, и повернулась к Карриду: – И ты, волосатик, помоги. Плита тяжелая.

Вонзив в щель острия клинков, мужчины навалились и, скрипя железом, кое-как сдвинули глыбу розовато-серого камня.

– Постой, мэги Пэй! – предостерегла Верда. – Я в этом чуть больше понимаю. Не зря же я читала «Тайный Путь Некро», который ты сожгла, – двинувшись по проходу, госпожа Глейс торопливо зачитала заклинания еще неизвестные дочери магистра, взмахнула руками, направляя тайную силу от себя к стоящим в ряд саркофагам – над их крышками появились перевернутые знаки Го, светящиеся кровавым блеском. – Запечатала их на всякий случай, – пояснила Верда. – Может, это поможет нам. Лучше одна Нифхтея, чем еще восемь ее подруг.

– Ты всерьез думаешь, что твои печати их удержат? – Астра пожала плечами и вернулась к приоткрытому гробу. – Снимайте плиту, – сказала она Рэббу и франкийцу. – На пол ее, и сами в сторону. Боюсь, заберет шетовка вас, и будете сохнуть вместе с ее костями.

Голаф и Каррид еще раз схватились за рукояти мечей, потом уперлись в край плиты и столкнули ее на пол. Раздался грохот разлетевшегося на куски камня. Анрасец сразу отскочил к Леосу, а рейнджер, не рискнув оставить мэги Пэй, стоял и смотрел на содержимое саркофага – белое, расшитое золотом, покрывало, окутывавшее чью-то тонкую фигуру.

– Ключ должен быть в ее левой руке, – сообщила госпожа Глейс. Она была хорошо знакома с особенностями либийских погребальных обрядов.

– Знаю я, – раздраженно ответила Астра, удивительная осведомленность и вездесущесть Верды ее начинала злить. – Отважный франкиец, у тебя острый меч? – она покосилась на Голафа с легкой насмешкой.

– Ты шутишь как-то не вовремя, – тихо произнес рейнджер, приподняв светло-голубое лезвие, расчерченное могучими рунами.

– Тогда очень осторожно разрежь на ней покрывало, – попросила мэги Пэй. – Не хочется мне, Светлейшей, руки пачкать о всякое дерьмо.

Вздохнув, Голаф секунду помедлил, будто собираясь решимостью. Сделал шаг к саркофагу и, проткнув покрывало между ступней умершей, начал неторопливо рассекать ткань снизу вверх, к изголовью погребального ложа. Сначала в разрезе шелка показались сандалии с нефритовыми пряжками в форме змеиных голов и икры ног Нифхтеи. К изумлению франкийца их не тронуло тление, лишь неглубокие морщины портили кожу погребенной тысячи лет назад. От этого невероятного открытия рука Голафа слегка задрожала, но он продолжал осторожно рассекать ткань, вышитую золотыми нитями. Дошел острием до коленей либийки, и тут же Астра и Верда одновременно почувствовали нарастающее присутствие чужой магии, пугающей как лютый, звериный вой.

– Питха сучья! – разволновавшись, выругалась дочь Варольда. – Голаф, быстрее! Режь быстро! – прикрикнула она, теряя остатки терпения.

Меч франкийца в одно мгновенье распорол покрывало до верха, и края шелковой ткани разошлись, являя тело последней наложницы Кэсэфа. Она отнюдь не выглядела умершей в далекие времена – была свежа и молода. Ее лицо безупречной красоты лишь слегка портила восковая желтизна, иссиня-черные волосы лежали на лбу и щеках тонкими изогнутыми змейками. Диадема с крупными алмазами чудесно отражала синий блеск светляков.

– Ключ, – напомнила госпожа Глейс Астре.

Та наклонилась, разглядывая маленькую шестигранную пирамидку, зажатую в левой руке либийки.

– О, Рена Добрейшая! Она смотрит! – сдавлено произнес бард из-за спины мэги Пэй. – Она – прямо на меня!

Астра, уже почти дотянувшаяся до ключа, отдернула руку и увидела, что глаза покойницы открыты. Огромные, черные, будто куски угля, они смотрели куда-то мимо мэги, холодно, глубоко, до самых корней души. Дочь Варольда сделала шаг назад, расставив в стороны руки и оттесняя Голафа к открытой двери.

– Глейс, достань «Слезы Эты»! Быстро! – крикнула Астра растерявшейся подруге.

– Не поможет, – отвергла Верда, но заскрипела застежкой сумки.