Текст книги "Княжий человек"

Глава 5
Неожиданная встреча

От Витебска вверх по Двине караван шёл около полутора суток в приличном темпе. За напряжённую работу Путята отдарился на славу: нанял несколько воловьих упряжек, которые будут волочить сцепки однодеревок до волока из Двины в Днепр. Кроме того, купец, как оказалось, в Витебске оплатил твёрдое место в очереди на переправу, так что судам не придётся проталкиваться через русло, запруженное кораблями торговцев и просто шкуродёров, жаждавших сбыть свой товар чуть подороже. Их чинно, за княжеской ладьёй, как кортеж с мигалкой, проведут к волоку и в положенный срок переправят.

Двина была куда гуще заселена – по сравнению с Ловатью и Волховом, конечно, – и водораздел был куда больше, но зато его не затапливало по весне, а значит, в тех землях можно было устроиться куда комфортнее. Чем не преминули воспользоваться Клек, Шибрида, да и все остальные торговые гости. Путята, пока ждали переправы, выделил каждому сумму денег, которой хватило бы на то, чтобы отдохнуть и развеяться после трудного перехода.

Братья-варяги немедленно ушмыгнули в ближайший публичный дом. Нелегко им было плыть рядом с такой красавицей, которой жадный друг ещё и делиться не захотел, но они парни славные, им в любом городе никто не откажет.

Даниле никакой платной любви было не надо. Вдвоём с Уладой они отошли в лес подальше от шумного волока, прогуляться, ну и не только.

Найдя подходящую полянку, Улада расстелила покрывало на травке и стала не спеша развязывать пояс рубахи. Даниле нравилось за ней наблюдать, как она всё делает: чётко, уверенно. Во всём этом не проскальзывало ни намёка на рутину. Скорее, обстоятельность и серьёзный подход к делу. А что может быть серьёзнее и важнее, чем близость двух небезразличных друг другу людей?

Улада бросила поясок на покрывало, сняла ожерелье, схватилась за подол и ловко стянула рубаху через голову. Совершенно обнажённая, только обвязка на голове, она замерла перед Молодцовым. Не из кокетства, а потому что знала, что ему нравится на неё смотреть.

– Снять? – Улада коснулась височных колец.

Данила кивнул. Девушка, по-прежнему не торопясь, стала осторожно выплетать из волос большие серебряные кольца. Справившись с этой работой, она сняла замысловатый убор, ловко расплела косу и встряхнула длинными русыми волосами, которые тут же волной рассыпались по плечам и спине.

Улада была достаточно спортивной и фигуристой, чем изрядно выбивалась из стандартов здешней красоты. Клек часто говорил, что бабу ты должен чувствовать в кулаке, с какой бы стороны ни схватил. Тем не менее у Улады всё было при ней: широкие округлые бёдра, налитая, полная грудь, сейчас полностью открытая взгляду, подтянутый животик вздрагивал в такт возбуждённому дыханию. Что ещё поражало Данилу в Уладе, так это её чистая алебастрово-белая кожа. В его родном времени, где царила мода на солярии и похотливых мулаток, таких, наверное, и не встретишь.

Данила сделал шаг, оказался рядом с девушкой, схватил её за грудь, грубо, но ей это нравилось, ослабив хватку, он прошёлся пальцами по коже, соединил их щепотью на соске. Улада томно вздохнула, её любый был притворно груб, но думал о ней. Его ласки были точны и приятны, будто он читал мысли и точно знал, чего она хочет. Что это было – колдовство, чародейство, дар богов, девушка не знала, но ей было очень хорошо с Молодцом.

Данила покрутил между большим и указательным пальцем упругий сосок, набухший от его действий, вызвав этим новый стон Улады. Его спутница плавно опустилась на покрывало, потянула Молодцова за собой.

Данила встал на колено, внимательно оглядел девушку. Она откинулась назад, на руках, чтобы лучше смотрелись груди, а ноги сложила одну на другую, так что бы остался виден только треугольник волос на лобке.

Молодцов смело просунул ладонь между сведённых ног, секунда сопротивления – и женское тело поддалось мужской воле. Он повёл свои пальцы вверх, по нежной коже внутренней стороны бедра к манящему изгибу лобка. Ощутил ладонью жар и влагу распалённого лона под слабой защитой мягких волос. Данила стал нежно, но настойчиво водить ладонью по кругу…

– А давай выпьем мёду? – неожиданно предложил он и остановился.

Улада не выдержала, засмеялась. Ей встречались такие мужчины, которые любили мучить девушек не только силой, но и лаской.

– Это да? – уточнил Данила.

– Да, давай выпьем! – хрипло ответила девушка.

Он развязал пояс, снял с него деревянную фляжку, обтянутую кожей. Сам пояс с оружием положил здесь же, на будущее ложе любви, не дальше вытянутой руки, как учил Воислав. Сделал первый глоток и лишь потом протянул напиток девушке. Данила всегда был сладкоежкой и не упустил случая поддразнить Уладу. Она же дразнила его всё плавание. Почему ей можно, а ему нельзя?

– Скажи, что я хороша? – попросила девушка, приняв флягу.

– Ты восхитительна, – ответил Молодцов.

Лукавить не было смысла, ему нравилась его нежданная попутчица. И в данный момент особенно. Улада вся сейчас походила на натянутую струну, дотронься – зазвенит.

Она коснулась губами горлышка, сделала маленький глоток – и переменилась в лице.

– Откуда у тебя эта фляга? – ледяным голосом спросила она, так что у Молодцова мурашки по спине пробежали.

– Шустрик дал. Сказал, что по случаю отдыха Путята велел всем раздать лучший мёд. А что?

– Ты пил его, пока мы шли сюда?

– Ну так, сделал пару глотков. Так я не понял…

Земля вдруг ударила по коленям Молодцова:

«Ого, забористый, оказывается, медок», – подумал он от неожиданности и едва не повалился на покрывало, но головокружение не прекращалось.

– Сейчас-сейчас, подожди любый, – слышался где-то вдалеке голос Улады.

Нежные девичьи пальчики взяли Данилу за подбородок, вздёрнули вверх, сунули в рот комок чего-то.

– На вот, запей.

В горло полилась ключевая вода, обалденная на вкус, Молодцов сумел проглотить горький комок – сразу полегчало. Земля под ногами больше не прыгала, голова кружилась, но умеренно. Перед глазами, правда, всё плыло.

– Потерпи, сейчас всё пройдёт, потерпи.

При всём хреновом состоянии Данила ощущал невероятный кайф от того, что ласковые ладошки гладили его по голове.

– Вставай, дорогой, надо идти, – прошептал на ухо тёплый голос, то ли Улада звала, то ли голос матери из далёкого прошлого, поднимал в школу.

Неожиданно что-то с силой вздёрнуло Молодцова вверх, сдавило горло, так что кровь мгновенно прилила к голове.

«Ни хрена себе у меня глюки пошли», – подумал Данила, и тут до него донёсся высокий женский крик – голос Улады.

Расхлябанное дремотное состояние как рукой сняло. Тут же включился боевой режим, обострились все чувства, но глаза застилала пелена, в ушах – набат. Разум мгновенно оценил ситуацию: Улады не видно, по бокам слышен шорох (ещё враги?), захват почти правильный – за горло, в первую очередь, надо освободиться от него. Мозг отдал приказ, а тело заработало на вбитых рефлексах.

Данила двумя руками резко сбил вниз державшую его за горло конечность, одновременно изогнулся, побив правым её плечом вверх, и нырнул назад в образовавшийся просвет в захвате, выворачивая за собой руку врага.

Молодцов не глядя выбросил ногу назад, на шум, стопой ощутил твёрдую поверхность. Уловил глухой сип и звук падения, значит, пришлось хорошо. Дёрнул на себя руку в захвате, ещё больше её вытягивая, удерживая за локоть. Рывок! Ки-яй!!!

Хруст выворачивающихся суставов разбойника слаще самой лучшей музыки. Опять выручил слух: сквозь шум в голове уловил свист рассекаемого воздуха. Данила успел присесть, что-то твёрдое едва задело по макушке.

«Оглушить хотели, не убить», – тут же сообразил мозг.

Ну, ещё надо посмотреть, кто кого оглушит. Данила рванулся туда, откуда прилетела дубина, успел перехватить новый замах. Перед взором возникло испуганное бородатое лицо с разорванной губой. Молодцов на автомате провёл приём: рванул за грудки на себя разбойника, а сам, чуть откинувшись, заехал врагу лбом в нос. Нос хрустнул, а у Данилы потемнело в глазах, и одновременно из них же посыпались искры.

Новый удар, опять откуда-то сзади, по спине, вышиб из лёгких воздух. Молодцов попробовал спрятаться за разбойником, который сопротивляться не пытался, как за щитом. Получилось или нет, непонятно. Перед глазами всё плывёт. Что делать!

«Кистень, кистень! – бродили в голове шальные мысли. – У меня где-то был кистень. Нет, какой кистень с такой-то координацией. Сам себя зашибу. Что ещё?! Нож, у меня где-то был нож, на поясе, где он валяется?! Ещё нож в сапоге!»

Едва рука потянулась к оружию, как по ней долбанули дубиной. И ещё раз – чуть пониже под колено. Данила ухнулся носом в траву. Следующего удара в темя он уже не почувствовал.

– Ты не зашиб его часом, Болдырь? – опасливо прогундосил меченый разбойник, которому Данила нос сломал. Он и раньше говорил не разобрать из-за дефицита зубов, а теперь и вовсе речь его едва можно было понять. Но тот, к кому обращались, понял всё. Невысокий мужик, обросший, уже в летах, но ещё очень крепкий, с очень широкими плечами и длинными руками, наклонился над Молодцовым. Заскорузлый палец с длинным жёлтым ногтем отодвинул веко.

– Нормально, в самый раз до ночёвки донести, – клокочущим голосом объявил Болдырь.

Его волосы, цвета перца с солью, густые и длинные, переплелись между собой, образуя настоящую гриву.

– Хорошо, если так, – промямлил разбойник.

– Хорошо… – Болдырь презрительно сплюнул: – С одним опоённым не справились, помощнички.

– Так вой же…

– Какой вой? Обережник обыкновенный. Мятлик. Мятлик! Ты как?

– Рука! – простонал здоровенный белобрысый парень слегка дебиловатого вида и в качестве иллюстрации своих слов приподнял правую руку, выгнутую под неестественным углом.

– Ничего, дедко залечит.

В кустах раздался шорох. Болдырь ощерился, хотя у него и так на лице застыло выражение, похожее на оскал.

Из кустов выбежал худой длинношеий мужик с редкой бородёнкой. Рожа у него была в царапинах, а рубаха порвана.

– Сбежала, стервь! – выпалил он. – Болдырь… Болдырь, постой, ты чего, чего? Я не виноват! – запричитал мужик, увидев, как у его собеседника выдвинулась вперёд нижняя челюсть, а из груди донеслось рычание.

– Как это сбежала, Гостян? – прохрипел он.

– Дык… Сразу видно: ведьма она. Точно тебе говорю. Она энтого, – жест на Данилу, – чем-то опоила, и тот сразу на ногах оказался. А когда это было видно, чтобы зелья дедковы не сработали? И мне глаза она отвела, стерва.

– Как же она тебе глаза отвела, если на нас обоих заговоры дедковы?

– Ну я… это…

– Сам перед ним оправдываться будешь! А пока вы с Окунём помогите Мятлику.

Болдырь без особых усилий перекинул Данилу через плечо и потопал в чащу, за ним последовали губастый и длинношеий, волоча на плечах раненого сообщника.

– Кто напал? – удивился Воислав.

– Не знаю, – всплакнула Улада и ещё сильнее закуталась в плащ, прикрывая свои прелести. Плащ Даниила Молодца, кстати.

Историю, что поведала теремная девка, пусть и бывшая, на правду мало походила. Даниил не великий воин, но выхватить оружие он всё равно бы успел, даже если бы на него и десятеро напали. Если только его сразу не оглушили. А тут, по словам Улады, он голыми руками дрался, татю умудрился шуйцу переломить. Сама же девка смогла сбежать как-то, от тех же четверых разбойников, что одного обережника обратать сумели.

Словом, крепко засомневался в рассказе девушки Воислав, ох, крепко. Но своим воям всё равно приказал:

– Шибрида, Клек, возьмите собак и по следу Улады. Обыщите ту полянку, найдите след выродков. Поспешите, времени мало. Скорохват, возьми ещё двоих наших, осторожно поспрашивай других сотенных. Может, слышал кто, как на нас зло таили. У самого Данилы ни с кем разлада не было?

Улада отрицательно мотнула головой.

– Да откуда, мы же круглые сутки на вёслах, – удивился Будим.

– Всякое бывает, – отрезал батька, – не медлите!

Воины быстро разбежались выполнять приказы. А Улада, до этого скромно молчавшая, потупив глазки, вдруг позвала Воислава низким, полным тепла и женственности голосом. Тем самым голосом, которым кружила головы боярам и купцам, да так, что они сами выдавали ей свои самые сокровенные тайны. Немногие могли противостоять её чарам, среди них и Даниил Молодец. Поэтому Улада и захотела быть с ним.

– Старший, старший. Знаю, не веришь мне. И правильно делаешь, ты мудр и умён. Кое о чём умолчала я при всех. Опасалась послухов. Даниила не просто так побили, его отравили сперва. Подсыпали что-то, чтобы голова и руки были как не свои. Вот в этой фляжке отрава была, – Улада выудила из-под плаща руку с фляжкой, отчего ткань разошлась, обнажив молочное белое бедро и то, что выше. Воислав, следуя мужской натуре, скосил глаза, оценил красоту Улады, но в целом к женским прелестям остался равнодушен.

– Испытай меня, если хочешь. Позови холопа с нашей лодки, Шустрика, сделай вид, что хочешь испить из этой фляги, и увидишь, что будет. Только прошу, не медли, времени и в самом деле мало.

Воислав сощурился, смерил девушку недоверчивым взглядом. Он начал понимать, почему Даниил взял с собой Уладу. Такая в самом деле может быть опорой и подмогой настоящему воину, но жить с ней всё равно что гадюку болотную под кроватью держать. Даниилу, конечно, самому решать, что делать, но не взял ли Воислав на этот раз к себе в ватагу настоящую ведунью?

– Хорошо. Проверим. Найти мне Шустрика! – мощным, натренированным в десятках битв голосом приказал Воислав.

Мал и Ломята поставили холопа перед батькой:

– Ты вокруг обережника что-нибудь странное замечал? Может, следил кто? – спросил Воислав.

– Не, что я мог увидеть? Я ж работаю весь день, спины не разгибаю.

– Что с ним случилось, знаешь? – надвинулся на холопа Воислав.

– Д-да-а, – заикаясь, ответил Шустрик.

– Пропал он. Только вот эта фляжка и осталась. Хорошая фляжка, дорогая, наверное, и напиток в ней хороший. Допить можно, а то пропадёт…

Воислав вынул пробку, поднёс флягу ко рту.

– Не пей, батька, мёд! – заверещал холоп.

– А ты откуда знаешь, что в ней?

– Я, я не знаю…

– Ты эту фляжку моему обережнику отдал?

Голос варяга был ледяным, как ветра Варяжского моря. Хруст – и фляга в его кулаке разлетелась в щепки. Отравленный мёд вязкой жижей растёкся по земле. И без того напуганный Шустрик затрясся, залязгал зубами, словно стоял на морозе.

Воислав одной рукой поднял холопа на уровень своего лица.

– Знаешь, что я с тобой могу сделать? – Шустрик не ответил, но, скорее всего, он знал. – Но мне не нужно сейчас с тебя снимать шкуру, – неожиданно ласковым, отеческим голосом добавил варяг. – Мне нужно, чтобы ты сказал: кто дал тебе эту флягу, из какой он сотни и где ты его раньше видел. И ты скажешь.

– Я скажу, боярин, Хорсом клянусь, всё скажу. Только помилуй меня, по доброте твоей христианской, помилуй.

* * *

Куда и как его несли, Данила не знал. Ощущал только, как его голова, словно раздутая от прилившей крови, болталась из стороны в сторону, будто колокол. Потом его бросили на что-то твёрдое, связали руки-ноги, подняли, уже за них, и снова понесли.

Пришёл в себя Молодцов от запаха копоти, гари и подгорелого жира. По смеси запахов он безошибочно определил, что его занесли в помещение. Данила так и не привык к тому, как здесь топили в домах: по-чёрному, на этих же печах и еду готовили, в лучшем случае вся гарь выходила через продух в крыше.

Но там, где оказался Молодцов, с вентиляцией было совсем туго. Кругом царила темнота, то ли из-за повязки на глазах, то ли просто потому, что источников света не было. Лодыжки и кисти Данила едва чувствовал, по степени онемения он определил, что связали его довольно давно, но пока особого вреда это не принесло. Ладно, не в первый раз его связывают.

Раздался длинный протяжный скрип, от вспышки света Данила испытал сильную боль и зажмурился.

– О, гляди, кто проснулся, наш Молодец, – голосом, почти таким же скрипучим, как дверь, произнёс вошедший.

А, нет, судя по звукам, вошедших было двое: один хромой, маленький, другой гораздо более тяжёлый и сильный. Молодцов с трудом повернул голову на шум.

– Ты глянь-ка! Никак у нашего гостя головка болит? Ну это мы сейчас поправим.

Данила почувствовал, как горячие пальцы прикоснулись к темени, и боль вдруг как рукой сняло. В глазах даже прояснилось, только связанные руки по-прежнему ныли. Как бычка на торгу его разглядывали двое: ведун, тот самый, с волока, и широкоплечий патлатый детина с застывшей на лице презрительной улыбкой, больше походившей на оскал.

– Узнаёшь меня, Молодец? – проскрипел ведун с кривой усмешкой, наклонясь почти к носу Данилы. Сделать это ему было нетрудно, он и вправду оказался невысок ростом и сутуловат, а уж рядом со своим провожатым и вовсе казался гномом каким-то. Но ясные голубые глаза, с необычной тёмной синевой вокруг зрачков, по-настоящему пугали. Данила впервые за время своего похищения ощутил укол страха. Но демонстрировать его не стал, а спрятал за показной наглостью.

– Узнаю, я на память не жалуюсь. Ты тот колдун, что деньги из честных гостей торговых вытягивал.

– Я вытягивал? Да ещё из гостей торговых? Чёй-то ты путаешь, паря, мы к гостям относимся с уважением. Вон тебя полечили.

– Раз такие добрые, развяжите меня. Руки болят.

– Болдырь, сними с него путы, – неожиданно согласился ведун.

Патлатый здоровяк своими лапищами с длиннющими когтями почти сразу развязал узлы. Данила стиснул зубы, чтобы не застонать от боли, когда возобновился кровоток. Хорошо, что терпеть пришлось недолго.

– Крепок, – оценил ведун с умеренным скептицизмом. – Но и не такие мне кланялись, о помощи умоляя.

– А меня зачем тогда приволок? Мне твоя помощь не нужна. Знаешь моего батьку? Ему тоже. И он тебя не боится, придёт – башку срубит. Он всяким колдунам головы рубить мастак, можешь поверить, это правда.

Ведун закхекал, засмеялся, видимо.

– Осадить его, дедко? – спросил Болдырь.

– Да зачем, пусть скоморошничает… Сейчас мы поглядим, каков он на самом деле… поглядим…

Ведун наклонялся всё ниже, пялился своими тёмно-синими с голубой каймой глазищами. Данила сначала заробел. Да попросту испугался. Кто бы не испугался на его месте? От взгляда ведуна подступал страх, от него исходила настоящая сила. Молодцов неосознанно отвернул голову, потупил глаза. А потом подумал:

«Да ничего мне этот колдун не сделает!»

Может, сыграло роль то, что Молодцов, несмотря на своё чудесное перемещение, так до конца не поверил в магию и всякие тонкие материи или же банальное незнание, невежество, а может, и просто наглость. Но Данила верил, что колдун ему не может ничего сделать, верил, и всё тут!

«Ведь я крещёный! – решил он. – Что мне этот доморощенный экстрасенс может сделать? Да ничего! Вот патлатый опасен, да, но авось батька с обережниками раньше на помощь успеет, покажет местным народным целителям, где раки зимуют».

Обдумав это, Данила уставился в ответ на колдуна. Без вызова и агрессии, простым спокойным и равнодушным взглядом. В глаза всё-таки Молодцов старался не смотреть, а отводил взор чуть в сторону, на угол с заплесневелыми стенами, справа от башки ведуна.

Эмоций никаких Данила тоже не испытал: раз этот старикан безвреден, то и волноваться не о чем. Разве только присутствовала усталость, ну и немного апатии.

Ведун долго разглядывал Молодцова, стоял, согнувшись, словно деревянный, несмотря на года. Наконец выпрямился, явно неудовлетворённый процессом.

– На помощь Бога своего надеешься? Ромейский бог сильный, но здесь у него власти нет! Я тебя всё равно обломаю.

– Обломает, а точнее разрубит тебя мой батька, пополам, если меч поганить захочет. А мой Бог, создатель всего и вся на земле, и ваших кумиров тоже. Кишка тонка у вас с ним справиться, – снова дерзко бросил Данила.

Ведун опять не рассердился, улыбнулся одними губами. А Болдырь так и вовсе захохотал, а отсмеявшись, поведал хриплым басом:

– Раз твой Бог такой сильный, почему он на всей земле не правит? Ты знаешь, что князь наш Владимир со старыми богами своего брата Ярополка побил? А тот был христианин. Что его Бог ему не помог, а?

– Ничего, скоро ваш князь Владимир Крещение примет, всех языческих жрецов прочь прогонит и все земли свои и людей тоже покрестит. А кумиров ваших поганых в щепу порубит и в костре сожжёт!

На одном дыхании выпалил Молодцов, чувствуя, что сболтнул лишнее. Ну и пускай! Впервые за всё время беседы он ощутил настоящие эмоции: гнев и злость. Он им ещё покажет, пусть только попробуют…

Не успев обдумать все эти мысли, Данила вдруг оказался прижатым за горло к стенке избы, причём ноги его не касались пола.

– Что ты сказал?! – прорычал Болдырь.

Данила бы, может, и повторил бы, но говорить в его положении было довольно затруднительно.

– Пусти его, – тихо, но веско приказал ведун, его слуга послушался, но хватку не расцепил, а только ослабил. Молодцов с наслаждением вдохнул воздух.

– Ну, паря, что ещё расскажешь?

– А я тебе ужё всё рассказал!

– Надо же! Что ж, прямо всех старых богов порубит?

– Нет, – не стал кривить душой Данила, – одного Перуна пощадит, велит его сплавить на остров Хорса и там оставить.

– И ведунов с волхвами всех убьёт?

– Убьёт или нет, не знаю, но прогонит – это точно. Но вы ещё долго по лесам будете шариться, людям головы дурить.

– Вот даже как.

Интонации в голосе у ведуна были не злые, но… нехорошие.

– Ещё что-нибудь поведай.

– А больше тебе ведать не положено! Могу только сказать, что Владимир будет воевать с кочевниками. Сначала уступит им, а потом сам их порубит хорошенько и вал на границе своих земель возведёт.

По правде сказать, Даниле больше сказать и нечего было. Все свои познания о Древней Руси он только что выдал старику-экстрасенсу.

– Ну ладно, – ответил тот, – раз молчишь, мы из тебя знания ещё выведаем.

И потопал к столу, на котором горела лучина, а также в беспорядке стояли глиняные плошки и горшки.

Молодцов, пользуясь тем, что Болдырь отвернулся от него, явно ожидая дополнительных указаний в отношении пленника, собрался с силами и сбил захват с горла. По-правильному, с доворотом корпуса и прихватом руки соперника.

Болдырь сначала повёл себя правильно, то есть развернулся в противоположную от Данилы сторону, спиной к нему, а потом… потом вдруг повернулся всем телом обратно.

Молодцов, как раз занесший ногу для подсечки, отлетел к ближайшей стенке, пальцы соскользнули с льняного рукава. Он долбанулся спиной, сполз, как лягушка, вниз, которой швырнули в окно. Болдырь как ни в чём не бывало направился к нему. Данила, едва пришедший в себя, смог среагировать: упёрся спиной в пол и с двух ног пробил мощно в живот недруга.

Болдырь, который должен был воспарить и отлететь метра на три, в последний момент как-то сумел чуть наклониться вперёд, встретив всем весом удар.

Ступни Данилы пронзило от боли. Ну нифига себе! Нет, ему случалось, спаринговать со всякими кёкушинкаистами, набитыми и впрямь как черепашки-ниндзя, но чтобы так – как будто ногами в камень засадил. Интересно, а ножом его пробить можно?

Один хрен, ножа у него нет. Болдырь наклонился, схватил Молодцова за ногу, потянул вверх, как котёнка. Молодцов свободной ногой засветил ему в пах. Тут Болдырь соизволил отреагировать: двинул бёдрами так, что пятка Данилы бесполезно долбанула ему в бедро. Молодцов упёрся, чтобы, имея опору, попробовать вырваться из захвата.

Болдырь, не обращая внимания на потуги Данилы, наклонился к нему, растопырив лапищу с ногтями-крючьями. Чисто монстр.

Молодцов напряг пресс, рванулся навстречу, выщелкнул прямой удар, целя пальцами в глаза. Должны же быть у этого ублюдка слабые места?

Болдырь опять в последний момент неожиданно легко перехватил удар, выбросил свою клешню. Сжал горло Данилы, точно пережав железными пальцами сонные артерии.

Голова тут же потяжелела, избушка закружилась, как если бы и впрямь стояла на курьих ножках. Последней мыслью Молодцова перед тем, как вырубиться, было: «Нет, убивать они меня не будут. По крайней мере, сейчас».

* * *

Шустрик рассказал всё, что знал, всё, что видел, и вообще всё, что, по его мнению, могло помочь в поисках. Он из кожи вон лез, чтобы не потерять свою шкуру, в прямом смысле слова. На дело его подбил некий Морош, из людей купца Сбыслава. Сам купец был из Словенской сотни, из той же, что и Путята, но Мороша он взял к себе по договору, а тот как раз родом был из окружных мест.

Шустрика он встретил вчера вечером, уже зная, что люди Путяты планируют отдохнуть. Дал фляжку и заплатил полгривны чистым серебром, чтобы тот отдал её Даниилу, когда они с Уладой пойдут миловаться. Шустрик божился, что сначала отказывался, не хотел ничего передавать. А Морош ему в уши напел, что Данила чужак, невесть откуда пришедший, христианин, а Улада так и вовсе продажная девка. Они вместе на том и сошлись, наверняка какую-нибудь гадость для Путяты задумали. Шустрик и вправду слышал, как они меж собой разговаривали о чём-то ведовском, не нашенском, вот он и подумал, что несчастье они какое могут принести, ну и… Воислав ему съездил ладонью по голове, вскользь по темени, и холоп перешёл на правильную тему.

После того как он отдаст флягу, Шустрик должен был прийти к шатрам Сбыслава, рассказать, куда ушли Молодец с Уладой, и получить ещё половину гривны.

– А никого там не было! – холоп не смог скрыть возмущения в голосе, но тут же стушевался.

В общем, пришёл он обратно к берегу, где стояли однодеревки, и принялся за работу, ведь он, Шустрик, хозяйственный, работящий и умелый.

Воислав ничего не ответил холопу, он и не слушал его заключительных слов, а был занят другими мыслями. Для него, пускай даже христианина, Шустрик был предметом, мебелью, вещью, в данном случае с дефектом, но это могло подождать.

Ещё не дослушав рассказ, Воислав послал оставшихся обережников в лагерь Сбыслава, с наказом перерыть всё, но найти этого Мороша. А если не его, то хотя бы следы, куда он сбежал, где мог укрыться.

Как и предполагал батька обережников, поганца с самого утра никто в лагере не видел, зато приказчик Сбыслава поведал интересную новость. Морош тот якшался с ведуном одним, что порой на волоке околачивался. Помогал ему по всяким мелочам, навроде холопа:

– Но ряд он с ним не заключал и без ярма холопского ходил, вроде как слово ему дал за помощь какую-то. А кто же ведуна обманывать станет? Вообще тот ведун – уважаемый человек, много пользы от него получается. В самом Витебске его посадник, бывало, привечал.

– Живёт где? Далеко отсюда? – спросил Воислав.

– Живёт, знамо, недалече, иначе как бы к нему люди за помощью бегали? Но никто тебе на его дом не укажет. Боятся, сам понимаешь, – заключил приказчик.

– Я не боюсь, – ответил варяг. – Может, ты знаешь, приказчик? Только укажи, я уж вознагражу как следует, – Воислав многозначительно звякнул своим кошельком, висевшим на поясе. – А мести ведуна не бойся, после того как я его навещу, мстить будет некому.

– Ох, прости, Воислав Игоревич, и знал бы – не сказал, не серчай только. Разве что… Живёт неподалёку один бортник, вот он на ведуна зуб имеет, ох, большой. Не знаю, что там у него с ним приключилось, но люто он не любит его.

– Где живёт?

– В протоке по той стороне Двины. Я мальца пришлю, он покажет.

– Как скажешь.

Приказчик удалился, а Шибрида спросил:

– Ведун, думаешь, тот самый, которого ты на Ловати оскорбил?

Они с братом давно уже вернулись с поисков. Собаки след, как и ожидалось, не взяли. Сами варяги никаких примет не нашли, хотя следопыты тоже были знатные.

– Больше некому. Долго плёлся за нами, стервь.

– Из-за нескольких кун, тем более здесь – под Витебском, и таясь, так чтобы не никто узнал, что он учудил. Зачем это делать ведуну, если ему нужно лицо своё сохранить? А главное, при чём здесь Даниил? Ведь ты же его оскорбил, батька? – трезво рассудил Шибрида.

– Ну, Молодец у нас всегда был с причудами, – усмехнулся Клек.

– Скоро мы всё у этого ведуна узнаем, – посулил Воислав. – Кликните, чтобы вся ватага собралась, а я пока с Путятой всё обговорю. И ещё кое с кем.

Улада сидела в однодеревке, всем своим видом изображала горе и растерянность, но руки у неё, как всегда, были заняты рукоделием.

– Уладка, пойди сюда, – приказал варяг.

Девушка безмолвно вышла на берег, встала перед ним, потупила глаза.

– О чём вы с Даниилом говорили?

– Не понимаю тебя, Воислав Игоревич, о чём мы могли с ним говорить…

– Бросай юлить, девка. Я не Даниил, вижу, как ты им вертишь. Я тебе съежу один раз по личику твоему, враз забудешь, как голову мужам дурить. О каком ведовстве ты с ним говорила?

– Я? – Улада всерьёз испугалась. – Ничего быть такого не могло, оклеветали меня!

– Холоп из вашей лодки слышал, как вы беседовали.

– Дурень твой холоп, не могли мы ни о чём таком говорить.

– А о чём тогда болтали?

– Да о том, что он не такой, как вы все. Никогда я такого мужа не видела. Он вроде и глупый, как дитё, а бывает мудрым, что старец. И думает о тебе, заботится как никто, хотя и виду не показывает.

– Зачем же он тогда ведуну понадобился?

– За этим и понадобился: разузнает, что в нём такого необычного, выпьет и себе запрячет, – Улада всплакнула, на этот раз искренне, вдруг подняла свои карие глаза: – Ты спасёшь его, воин славный?

Воислав сжал челюсти.

– Занимайся своими делами.

Проводник держался нагло. Стоял подбоченясь, длинная чёрная борода тянулась почти до живота. В ухе серьга, нос набок, взгляд наглый.

– Ты Глызмарь?

– Иначе бы я не пришёл к тебе. Зачем звал?

– Я спрашиваю, ты отвечаешь, – уронил Воислав без намёка на угрозу, но как раз это и произвело нужный эффект: бортник подобрался, улыбочку с лица убрал. – Ты знаешь, где живёт здешний ведун?

– Тот, что с волока? – удивился Глызмарь и после паузы добавил: – Знаю.

– Дорогу показать сможешь?

– Смогу. Только зачем? Кхм… Дело это опасное. А ведун тот плут и обманщик, тебя вокруг пальца обведёт, да ещё чары наложит.

– Я с ним рядиться не собираюсь, у него мой человек.

– Ах вот оно что! Тогда отведу тебя и даже плату не возьму, но с одним условием.

– Говори.

– Ты отдашь мне жизнь этого паскудника.

– Жизнь его я не могу тебе отдать, – сказал Воислав, – она уже принадлежит Перуну, а голову… Что ж, если хочешь – забирай.

– Голову. – Глызмарь осклабился, показав редкие жёлтые зубы. – Что ж, и голову можно, так даже лучше будет.

– Я и серебром не обделю. Скажи только, он далеко живёт отсюда? И много с ним людей?

– Живёт он в полупоприще, да только не каждый к нему дорожку найдёт. Людей с ним бывает по-разному. Обычно не больше пяти, так, обычные тати. Но не людей тебе следует бояться.

– Колдовством меня не напугать.

– А я и не про колдовство говорю…

* * *

Очнулся Данила буквально на том же месте. Спутанный, но по-другому, руки за спиной прижаты едва ли не локоть к локтю, но не онемели. Или связали его грамотно, или слишком мало времени прошло. Ноги были свободны, но на одной имелось что-то вроде деревянной колодки, от которой тянулась цепь к заушине в стене.