Текст книги "От рабства к свободе. Лекции по Ветхому Завету"

И действительно, как говорит Библия, «затворилось небо». И не только Библия. Финикийские документы свидетельствуют о многолетней засухе, которая в те годы прокатилась по всему Ближнему Востоку. Илия сам ушел в Финикию, где тоже было бедствие и где он нашел добрую душу – язычницу, финикийскую женщину, которая его приютила, и он с ней жил… Это была сарептская вдова; (Сарепт – город, недалеко от нынешней Сайды, или древнего Сидона).

Гюстав Доре.

Ангел приносит пищу и питье пророку Илие (3 Царств 19:1–8)

Христос сказал о ней: «Ведь много было вдов в Израиле, а почему-то только к вдове сарептской пошел Илия, и сына ее воскресил, и не дал ей умереть с голоду». В том, что он пошел к язычнице (это Бог его послал туда), было как бы указание на то, что он, как пророк, воюет не против людей, а против заблуждений.

Ахаву донесли, что это Илия своими волхвованиями нагнал мор на землю. И когда царь ездит по стране в поисках корма для своих боевых коней, вдруг перед ним появляется Илия, как бы вырастая из-под земли. Увидев его, Ахав говорит: «А, это ты, губитель Израиля?!» А Илия отвечает: «Нет, это ты и твои жрецы навели на страну беду и идете вслед Ваалам. Пора остановиться. Пора выбрать. Поднимемся на гору и решим раз и навсегда: либо мы поклоняемся единому Богу, либо уходите к Ваалу».

И библейский сказитель описывает, как на гору Кармел, в Галилее, у берега моря, поднимается огромная толпа изможденных голодом и зноем людей, и там стоит жертвенник. Выходят жрецы Ваала и устраивают экстатический танец, как это было у фригийских экстатиков, нанося себе раны так, что льется кровь. Но Ваал молчит…

Илия говорит им: «Кричите громче – может, он спит!» Но Ваал молчит. Их было много, жрецов Ваала.

Вышел Илия и призвал Бога Синая, Бога пламени, Бога Авраама, Исаака и Иакова! Молния ударила в камень, на их алтарь, сожгла жертву и народ закричал: «Яхве есть Бог!» Илия тут же расправляется с жрецами Ваала… Расправляется, но это не приносит ему победы, потому что об этом узнает царица и начинает гонения на Илию и на его приверженцев. И ему приходится бежать…

Куда он идет? Он, как новый Моисей, идет к Синаю! Он идет к той горе, на которой Бог дал Завет. Это замечательное сказание. Он идет по пустыне, он готов умереть; к нему является вестник Божий, и Илия говорит: «Довольно уже, Господи; всех Твоих пророков избили; возьми душу мою, ибо я не лучше отцов моих». Но вестник подкрепляет его пищей, и тогда он идет дальше, приходит на гору Синай и ждет, когда ему откроется воля Всевышнего.

И вот звучит грохот, отдаваясь эхом в горах, – но это не Господь. Потом жар наступает, такой, что, кажется, камни плавятся, – но это не Господь. И в этой жаре вдруг повеял ветер, прохладный ветер, по-церковнославянски звучит очень красиво: «глас хлада» – «голос прохладного ветра». И там был Бог. Господь явился именно в прохладном, тихом веянии – не в буре, не в громе, не в огне!

Это был как бы символический перелом, новый рубеж в откровении: оставалось позади первобытное представление о Боге бури, о Боге ярости, гнева и стихии, и приходил Бог любви и милосердия..

Это очень важный момент, и мне всегда казалось, что именно об этом месте Библии думал Генрих Ибсен, когда писал свою пьесу «Бранд». Я не помню, рассказывал я вам про нее или нет, неважно, но напомню еще раз, как она кончается. Суровый пастор только во имя идеалов загубил все вокруг себя; все или ничего – вот его девиз! И когда он погибает под снежной лавиной в горах, в последний момент он спрашивает: «Боже, в час моей смерти скажи мне, прав ли я был в своей борьбе?» И голос ему отвечает: «Он есть Бог милосердия».

Неожиданный ответ, казалось бы, перечеркивающий всю борьбу Бранда, я думаю, навеян историей с пророком Илией. В Третьяковской галерее есть знаменитая новгородская икона пророка Илии. Он написан на пламенном фоне. Икона поразительная, необычайная. Глаза, устремленные в одну точку, белые волосы, падающие на плечи, власяница и багровый, горящий фон! Это знаменитый Остроуховский Илия.

Древняя Русь очень остро чувствовала первобытность, первозданность этого пророка, который, казалось, заклинал небо и землю. Поэтому в какой-то степени в Древней Руси образ его впитал в себя некоторые элементы древних богов-громовержцев.

Итак, здесь происходит перелом, хотя и не полный. Еще ученик Илии Елисей, или Элита, достаточно жесток и груб. Это он подстрекает Иегу к перевороту, о котором я вначале говорил.

А чем кончился этот переворот? Есть черный обелиск ассирийского царя Салманасара III. На нем мы видим различных посланников восточных царств, которые идут поклониться и принести дань Салманасару III. Среди них – Иегу, военачальник Израиля в Самарии, который, став царем, делает земной поклон перед Салманасаром.

Илия пророк. Около середины XV века.

ГТГ. Икона из собрания И. С. Остроухова

Иегу как будто бы действовал во имя высоких идеалов, но он боролся с двоеверием, с коварством и жестокостью. Вера не может насаждаться насилием. Этот призрак насилия начинает подниматься над человечеством, и древний мир вскоре увидит новую, незаметно выношенную и выросшую военную машину.

На востоке, в северной Месопотамии зреет еще одно Ассирийское царство. Одно уже миновало, взлет его прошел, теперь восходит новая династия. Идеалом является господство над народами, смешение всех рас и племен, смешение языков и культур. Все должны быть подданными царя; он один достоин восхищения. Это царь, воин, тот, у кого сила.

На ассирийских рельефах этого времени мы видим могучих солдат в касках, с огромными мышцами, которые попирают врагов, – здесь видится некое подобие скульптур Вучетича. Господствует и торжествует сила. Они еще не подступили к сирийским берегам. Только один раз в IX веке произошла битва – все народы Ближнего Востока вышли, для того чтобы сразиться с ассирийцами. Это была битва при Каркаре. О ней сохранились документальные данные. Среди воюющих был и царь Ахав.

Но приближалось время, когда Ассирия станет владычицей всего Древнего Востока. Она уничтожит Северное Израильское царство – в 722 году Самария рухнет. Население будет угнано в Месопотамию и исчезнет. Легенды о десяти коленах будут курсировать по всему свету. В Америке на основе этой легенды в XIX веке мормоны создадут свою секту. Но самаряне исчезнут, от них сохранится только горстка, которая насчитывает сейчас несколько сот человек.

Останется маленькое Иудейское царство, и оно станет ареной борьбы, ареной величайших трагедий, местом, где выступят пророки Исайя, Иеремия, Иезекииль. И хотя в VII–VI веках Иерусалим станет жертвой Халдейского, Ново-Вавилонского царства, он тем не менее возродится, для того чтобы привести историю Ветхого Завета к вратам Нового.

Илия-пророк, как центральная фигура того раннего периода, не только потому привлекал людей Древней Руси, что был подобен богу-громовержцу, а потому что был защитником обездоленных. Библия сохранила о нем следующий рассказ[10]10
  См. 3 Цар 21.


[Закрыть].

Около царского дворца в Самарии Ахав заметил чудесный виноградник, который ему очень понравился. Он узнал, что хозяин этого виноградника – некий Наедт (или в греческой транскрипции Навуфей), и послал к нему своих людей с просьбой продать ему этот чудесный кусочек земли. Но Навот сказал: «Как?! Этот виноградник обрабатывали мой отец и дед, мы всегда тут жили, это не продается». Несколько раз царь пытался договориться, но когда получил от этого крестьянина твердый отказ, настолько расстроился, что жена его, Иезавель, увидев, сказала: «Отчего твое лицо омрачилось? Кто он такой? Мужик? Покажи себя царем».

Немедленно, как это бывает и в наши дни, было состряпано дело. Навот был обвинен в поношении царя (то есть в антиправительственных разговорах) и был казнен, а его участок перешел казне, то есть царю. Наконец Ахав мог спокойно пойти и посмотреть на этот чудесный виноградник.

Когда он вышел из дворца со своими придворными и отправился туда, вдруг среди виноградных лоз он увидел стоящего Илию, который сказал: «Ты убийца и хочешь еще наследовать то, что принадлежит убитому! За то, что ты пролил кровь невинного, род твой будет весь уничтожен». Надо сказать, что при мятеже Негу действительно были перебиты все потомки Ахава, и сама Иезавель, уже царица-мать в то время, была убита восставшими.

Следовательно, для Илии-пророка, человека, жившего три тысячи лет тому назад (IX век), попрание справедливости было религиозным преступлением. И это глубокая правда. Потому что иного преступления на самом деле быть не может, ибо если человек признает только законы природы, то прав был Ахав, когда убил своего соперника. И прав эксплуататор, когда он эксплуатирует эксплуатируемого, потому что он победитель, он сильней, а слабым так и надо.

Да здравствует сильнейший! – таков волчий закон. Какие могут быть еще законы, если человек – только интеллектуальная обезьяна?

Нравственных законов нет в природе. Мы знаем случаи, когда змея, скажем, залезает в нору, убивает и съедает ее хозяина и поселяется в ней. И мы не осуждаем змею. А Илия осудил царя, потому что он завладел тем, что принадлежало убитому.

Поэтому духовные, религиозные основы социальной этики – это вещь исключительно серьезная. Для нас серьезность эта была подтверждена всем опытом предшествующих лет, а для вас, молодых, – тем, что вы могли прочесть о минувших десятилетиях.

Юлиус Шнорр фон Каросфельд.

Гибель Иезавели (4Царств 9:30–37)

Когда было сказано, что нет объективной правды, а правдой является только то, что служит интересам определенных группировок, тогда началась волчья борьба, которая губила людей, разрушала страну. И сегодня это имеет самые тяжкие последствия.

Но Илия был еще и пророком-экстатиком, таким народным юродивым. Через поколение после него появляется целая плеяда великих писателей, библейских пророков-писателей. Основателем этого движения был Амос (VIII век), который пришел с юга на север, проповедовал в Самарии, и движение это до V века включительно было непрерывным, породив плеяду гениальных мыслителей, писателей, которые стояли на удивительной высоте. Это были не просто литературные гении, а это были религиозные учители, народные трибуны, это были люди, которые хотели и требовали, чтобы правда жизни была связана с высшей Божественной правдой.

Они впервые сказали миру, который занимался каждением, волхвованием, бесчисленными обрядами, что никакие обряды Творцу не нужны, если человек обращается к Нему со злом в сердце. Это великое откровение пророков и делает их писания стержнем Ветхого Завета, его центром, является настоящей религиозной революцией. Об этом мы поговорим с вами при нашей следующей встрече.

4 апреля 1990 года

Пророки. Профетизм

Сегодня мы подходим к кульминационной точке всего Ветхого Завета, к самой напряженной, насыщенной и высокой в духовном и в литературном смысле. Это раздел, который называется «Пророки» или Пророки-писатели.

В древнейшем собрании эта группа священных книг называлась невии́м ахарони́м, то есть «Поздние пророки». Это название условное, связанное с тем, что Исторические книги, о которых мы говорили с вами в прошлый раз, назывались невии́м ришони́м, то есть «Ранние пророки». Но по литературной форме между ними мало общего.

Литературная форма пророческих книг совершенно особая. Это и громоподобная речь, подобная речам Цицерона или Демосфена, это и высокая поэзия, перемежающаяся лирическими, глубоко интимными, порою скорбными стихами и песнопениями.

Пророк – это совершенно исключительная фигура в истории Ветхого Завета, которая выделилась из тех ранних, ветхозаветных прорицателей, которые еще несли на себе печать первобытной экстатики. Пророки-писатели – люди высокой культуры, широчайшего умственного горизонта, люди, знакомые с литературой современного им Востока (кроме греческой). Они не знали греческой литературы, хотя были современниками античных мыслителей-поэтов, современниками Гесиода, Фалеса, Анаксимандра.

Последние пророки были уже современниками Сократа. Их появление было неслучайным, и мы можем его рассматривать в контексте величайшей духовной революции, которая в середине I тысячелетия до нашей эры потрясла весь Старый Свет и создала основы современной культуры. Я не оговорился: современной.

О чем бы мы ни говорили сегодня: о монархии или демократии, о материализме или пролетариате, о диктаторах или об откровении, о диалектике или противопоставлении материи и духа – все это было уже заложено в тот период, который Карл Ясперс назвал «осевым временем». Я не буду подробно останавливаться на этом, только отмечу, что книга Карла Ясперса на эту тему переведена в ИНИОНе и издана ограниченным тиражом. В 1-м номере (за этот год) журнала «Народы Азии и Африки» есть мой небольшой очерк на эту тему[11]11
  Имеется в виду статья отца Александра: К проблематике «осевого времени». – Журнал «Народы Азии и Африки», 1990, № 1.


[Закрыть].

Что поражает в этом движении? Оно, конечно, загадочно. Загадочно, потому что в ту эпоху человечество еще не знало тех средств коммуникации, которые позволяют в течение считанных часов, а то и минут, передавать информацию из одной части мира в другую. И мы видим, что и в эллинистической Греции, и индийском царстве Магатха, и в древнем Иране, то есть в странах, которые между собой очень слабо связаны, возникают похожие мысли, возникают великие учения, которые станут прочным фундаментом для современной культуры и цивилизации.

Я назову вам только некоторые имена: Аристотель и Платон, Заратустра и Конфуций; Лао-цзы, Мэн-цзы, Чжуан-цзы; уже упоминавшиеся Фалес, Анаксимандр, Гераклит Эфесский, Демокрит, Будда, авторы Упанишад – это все примерно одна эпоха. Хронологически она начинается приблизительно с VIII века.

Должен вас предупредить, что никаких радикальных экономических и социальных изменений в это время не происходило. Наши историки, пытаясь как-то, по старинке, объяснить это осевое время, пытались указать на рост античного капитала (то есть появление денег), колонизацию, которая была в Греции, но на самом деле все эти объяснения недостаточные. Ибо социальные и хозяйственные условия в Индии, Иране, Греции и Израиле в то время были весьма различны. Но событие было общее: создание того духовного фундамента, на котором возникло здание современной цивилизации.

Пророки были частью этого движения, но частью исключительно своеобразной. В некоторых отношениях они порвали с многими учениями, роднившими доктрины Индии, Китая и Греции. Первым пророком-писателем, по-видимому, насколько мы можем судить по Библии, был Амос, живший в VIII веке.

Он не был профессиональным прорицателем, пророком, который проповедовал в храме, каких было немало и в других религиях. Финикийские и сирийские документы показывают нам, что богослужение сопровождалось не только какими-то обрядовыми действами, но также выступлениями своеобразных «солистов», произносивших (или певших, это будет точнее) некие священные тексты. Иногда это были молитвы за народ, иногда это были заклинания дождя, молитвы об успехе. Всегда это были слова, направленные на исполнение эгоистических потребностей человека. Нормальных, но достаточно эгоистических. Победа, урожай, богатство, успех, власть, царская власть!

В большинстве своем такие пророки были на службе у царя. Когда он отправлялся на войну, он их вопрошал, они отвечали ему, часто довольно обтекаемо, так что можно было толковать и так, и так. Но если бы у них не было какой-то интуитивной, или, как сейчас любят выражаться, парапсихической, способности что-то угадывать, то, вероятно, очень быстро от их услуг бы отказались. Очевидно, такая способность у них была. Более того, известно, что неудачливых пророков постигала довольно тяжелая участь; так что выживали в основном только способные.

И вот появляется Амос. Эту сцену мы можем себе представить очень живо, потому что кусок несохранившейся его биографии вкраплен одним из его учеников в сборник его речений. Справляется осенний праздник урожая на Севере, в Бет-Эле (Вефиле). Народ веселится, поет, пирует; перед ними храм. Это не Иерусалимский Храм, ведь Бет-Эль находился на севере Израиля. У него была своя независимая святыня, и вместо Ковчега Завета там стояло изображение тельца или двух тельцов. Это не были идолы, а как бы подножие трона невидимо присутствующего Бога.

И появляется Амос. В пастушеской одежде, с посохом, он восходит на помост и начинает говорить, петь. Он начинает, выражаясь сегодняшним языком, петь панихиду, начинает оплакивать страну: «Пала и не встанет больше дева Израиля!»

Тогда к нему подходит священник и говорит: «Ну-ка, пророк, Божий человек, иди в свою землю обратно, в Иудею, откуда ты пришел и там пророчествуй, там зарабатывай свой хлеб». Ибо пророк – это была профессия. На это Амос отвечает: Лонави́ ано́хи ве-ло бен-нави — «Я не пророк и не сын пророческий» – то есть я не принадлежу к этой касте, к этой группе.

Он просто был обычным землевладельцем. У него были овцы, он имел сад, ухаживал за ним, жил на границе пустыни, недалеко от Вифлеема, в городе Фекоя, или Теко́а. Что он там видел, о чем он думал, – это загадка, мы не знаем биографии этого человека. Даже если бы знали, все равно это было бы тайной.

То, что описывает Пушкин в бессмертных строках:

 
Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей!
 

– это квинтэссенция пророчества. Откуда пришел этот глагол? Здесь мы приближаемся к необычайному парадоксу, феномену пророческого служения. Амос говорит так:

 
Когда ночью рычит лев —
кто не вздрогнет?
Когда Господь говорит —
кто не станет пророком?
 

Значит, он как бы пришел сюда против своей воли. Но его слова – это не спонтанная, хаотичная речь, это не речь исступленного фанатика или энтузиаста, а это песнь. Перед нами раскрывается человек огромного литературного дарования. Он выдерживает традицию старых проповедников Ветхого Завета, но создает особый жанр, которого не встретишь ни у одного из его предшественников.

Гюстав Доре.

Пророк Амос (Амос 1:1-12)

В западной литературе это принято называть «оракулами», пророческими речениями. Это нечто среднее между стихотворением и публичной речью. Амос говорит очень своеобразно. Каждый блок речений предваряется короткой формулой: Ко ома́р Адонай — «Так говорит Господь». И дальше он говорит от первого лица, как будто он есть Бог! Специфика поразительная. Он почти не говорит о Творце в третьем лице: как о предмете, как о вещи, как о личности. А он говорит так, как будто через него вещает Бог, как будто он рупор Бога…

Здесь есть, конечно, некоторая аналогия с индийской и греческой мистикой, но там происходит слияние человека с Абсолютом вплоть до растворения его личности. Между тем в библейском профетизме этого нет.

Профетизм – слово, распространенное в науке и обозначающее пророческое движение. Оно происходит от греческого профе́тес – «пророк». Слово профе́тес удачно переводит древнееврейское слово нави́: это не предсказатель, а вестник, передатчик чего-то, провозвестник, тот, кто говорит от чьего-либо лица.

Амос – фигура исключительно важная. Знаменитый историк Арнольд Тойнби ставит его в ряд великих основателей религий наряду с Буддой, Эхнатоном, Лао-цзы, Заратустрой и другими. Но не таким считал себя сам Амос. Он считал себя возродителем и продолжателем некой древней традиции, которая уже существовала задолго до него. Это традиция пустыни, традиция свободной жизни при Моисее, традиция вольной теократии, когда не было царя, но только Бог властвовал над народом! Разумеется, в его преломлении этот период уже несколько идеализирован.

Амос выступает как совершенно невероятная в истории фигура. Это человек, который приходит в Вефиль с проповедью покаяния и бросает обвинение всему народу. И когда его прогоняют из святилища, он возвращается к себе в Текоа, садится и пишет. Так были созданы первые строки сборника «Поздние пророки». Потом его изречения были собраны учениками – когда, точно не известно, но, вероятно, достаточно рано, – и этим было положено начало той части Библии, в которую вошли речения всех последующих пророков-писателей.

Сборник состоит из следующих писаний: Великие пророки и Малые. «Великие» в данном случае означает большие по объему, а не по значению. Ибо Амос, написавший очень маленькую книгу, на самом деле величайший из пророков, по крайней мере, один из величайших.

Великие пророки – это Исайя, Иеремия, Иезекииль. Малых пророков – 12. Это специальный сборник, вы догадываетесь, что число 12 – символическое число полноты праведников, это избранные: Амос, Осия, Иона, Авдий, Михей, Наум, Аввакум, Софония, Аггей, Малахия, Захария, Иоиль.

Когда мы берем этот сборник в руки и спрашиваем: кто его писал? – мы получаем достаточно четкий ответ, потому что это наиболее аутентичная, наиболее авторская часть во всем Ветхом Завете. Если Моисей лишь закладывал основание Пятикнижия, а имена авторов Исторических книг нам не известны, то здесь мы имеем авторские произведения. Не только заголовки, но и само содержание, и всевозможные автобиографические аллюзии, и, наконец, биографические вставки позволяют утверждать, что эти книги писались именно теми, чьи имена они носят.

Правда, некоторые книги впоследствии были признаны составными. Об этом я скажу позже. Но заранее отмечу, что книга пророка Исайи – это не книга, которую в VIII веке написал целиком младший современник Амоса – Исайя, а это собрание речений всей его школы. А школа его существовала несколько столетий, по-видимому, вплоть до IV века до нашей эры. Здесь присутствовал элемент анонимности. Но это исключение.

Нельзя сказать, что все основы, которые были заложены в Пятикнижии, в пророчествах интеллектуально истолкованы, осмыслены. Нет, это не толкование. «Так говорит Господь!» – возвещает пророк, то есть это его интуитивное, глубинное, мистическое продолжение того, что там было.

Пророк – это не мыслитель, который «вычисляет» истину, а это тот, через которого истина проходит как молния, и он сам становится носителем ее заряда. Я уже говорил вам, что здесь полностью отсутствует восточное, дальневосточное представление о растворении личности в Абсолюте.

Пророк всегда сохраняет себя, даже находясь перед лицом Божьим. Более того, он сохраняет какие-то собственные взгляды, привязанности и вкусы. И ему иногда совсем не по душе то, что он вынужден говорить. Но «Когда Бог повелевает – кто не станет пророчествовать?»

Он говорит невольно, и в то же время – добровольно. Здесь некоторая тайна. Забегая вперед, скажу про пророка Исайю: когда он увидел видение Божье и услышал внутри себя голос Бога, спрашивающий: «Кто пойдет для нас?» —, он ответил: Хине́ ани́ – «Вот я, пошли меня!» То есть, пророк готов участвовать в космическом, историческом деле Божьем.

Я прочту вам несколько строк из пророка Амоса, которые характеризуют его учение. Прежде всего, он ставит проблему религиозного призвания народа. Религиозное призвание, говорит он, это не привилегия, это не повод для превозношения. «Только вас признал Я из всех племен земли…» Буквально там сказано йада́ – «познал», то есть приблизил для какой-то особой цели. И далее: «Потому и взыщу с вас за все беззакония ваши» (3.2). То есть призвание оказывается источником огромной ответственности.

Люди из уст в уста передавали слова о «светлом будущем» – тогда оно называлось «день Господень». День Господень – день победы и торжества! Но понимали это всегда достаточно тривиально: как победу над врагами. А Амос говорит:

 
Горе желающим дня Господня.
Для чего вам этот день Господень?
он тьма, а не свет.
 

(5.18)

Почему тьма? Потому что встреча греховного общества – в данном случае греховной Церкви – с Богом правды – это не встреча господина с толпой, которой он покровительствует. А Бог приходит как Судья, и Судья нелицеприятный. Поэтому эта встреча будет как грозовой раскат, как разряд молнии. А люди думают, что национальными, традиционными, художественными, эстетическими вещами можно затуманить очи Божьи.

Можно устраивать праздники, можно приносить жертвы, можно кадить ладаном, можно украшать храм, можно вспоминать о былых деяниях предков и так далее, и продолжать жить так, как тебе хочется, жить не по Божьему закону, а по волчьему.

Поэтому Бог говорит им:

 
Ненавижу, отвергаю праздники ваши!..
Не вдыхаю жертв во время торжественных собраний ваших…
 

Это такой натуралистический оборот, потому что считалось, что аромат ладана поднимается к Богу.

 
Если вознесете Мне всесожжение и хлебные дары,
 

(хлеб раскладывали перед алтарем)

 
Я не приму их.
И не воззрю на благодарственную жертву
из тучных тельцов ваших!
Удали от Меня шум песней твоих,
ибо звуков гуслей твоих Я не буду слушать!..
 

(5.21–23)

Почему так? Ведь это народное, прекрасное, традиционное, благочестивое. Почему же Бог отворачивается от этого? Это неслыханно, этого никогда не было в истории религии. Более того, примитивные люди думали, что Бога таким образом можно и задобрить: поставить Ему большую свечу, выражаясь на нашем языке, – и все будет в порядке: сквитались.

 
Пусть, как вода,
 

(которой поливали перед алтарем)

 
течет суд,
 

(то есть правосудие; буквально это означает справедливость)

 
и правда – как сильный поток!
 

(5. 24)

Обращаю внимание ваше на литературную сторону. Вот типичный пример поэтических симметрий. Я уже вам об этом говорил, еще раз напоминаю. Библейская поэзия строится не на ритме, обычном для нас, и не на рифме, а на варьировании одной и той же мысли дважды в разных вариантах.

«Пусть, как вода, течет суд, и правда – как сильный поток». Это одно и то же, образы повторяются.

И дальше Амос говорит странные для людей слова – для тех, кто считал, что Моисей заповедал очень много всяких обрядов; до сих пор очень многие люди, израильтяне и иудеи, верят в это. Он спрашивает:

 
Приносили ли вы Мне жертвы
и хлебные дары
в пустыне в течение сорока лет,
дом Израилев?
 

(5. 25)

Оказывается, нужно иное: совсем не так уж важны эти дары – и какие в пустыне могут быть хлебные дары, когда никто там не сеял и не жал?

Он обращается к богатым людям. Богатые люди всегда считались любимцами богов. И это естестественно – потому что к ним шла удача. А оказывается, согласно откровению Божию, это не так.

 
Вы построите дома из тесаных камней,
а жить там не будете.
Разведете прекрасные виноградники,
а вино из них не будете пить.
 

(5.11)

Это опять симметрия, но антитетическая: построите – но не будете пользоваться.

 
Ибо Я знаю, как многочисленны
преступления ваши
и как тяжки грехи ваши:
вы враги правого, берете взятки,
и извращаете в суде дела бедных!
Поэтому разумный безмолвствует
в это время,
ибо злое это время.
 

(5.12–13)

Смотрите, когда это было сказано: «разумный безмолвствует в это время, ибо это злое время».

За восемь веков до нашей эры люди уже учились политическому безмолвию, когда надо было держать язык за зубами.

Дальше призыв:

 
Ищите добра, а не зла,
чтобы вам остаться в живых…
Восстановите у ворот правосудие;
может быть, Господь Бог Саваоф
помилует остаток Иосифов.
 

(5.14–15)

Почему «у ворот» правосудие? Потому что у ворот храма находилось место, где совершались все тяжбы, разбирались все дела, то есть это было место, где правовое общество делало первые шаги.

Еще один очень важный момент. Бедняк – это не просто несчастный человек, а это тот, кого Бог возлюбил за его страдания; под бедняком здесь имеется в виду не просто нищий, но страдающий. Поэтому их угнетатели являются преступниками.

 
Слушайте, алчущие поглотить бедных
и погубить нищих!..
Вы, которые покупаете неимущих за серебро,
бедных за пару обуви.
 

(8. 4, 6)

Здесь уже ясно, что Бог выступает защитником оскорбленных, униженных и обиженных. Это то, о чем мы с вами говорили раньше: борьба за социальную справедливость, если не верить в высшие истоки этики, – бессмысленна. Ибо с точки зрения биологической борьбы за существование торжествующий класс или сословие, или каста, или олигархическая шайка, хунта – она права. Но в Библии Бог выступает против этого. Он говорит, что это против Его воли. И раз это так, то рано или поздно все это здание рухнет. Поэтому Библия говорит: если не Господь создает дом, то напрасно трудятся строители его.

Однако у израильтян есть свой традиционный аргумент: как? неужели на нас обрушатся эти бедствия? Ведь Бог избрал нас и вывел из Египта – это повторяли все, повторяли дети каждую Пасху, и каждый день в молитве человек повторял слова: «Слушай, Израиль, Господь, Бог наш, Господь един есть». Но это иллюзия, потому что только призвание имеет смысл, а призвание – это избрание. И Амос говорит так (точнее, говорит Бог через Амоса):

 
Не таковы ли, как сыны Ефиоплян,
и вы для Меня,
сыны Израиля? говорит Господь.
Не Я ли вывел Израиля из земли
Египетской,
и Филилистимлян – из Кафтора,
и Арамлян – из Кира?
 

(9. 7)

Кафтора – значит с Крита, а арамлян из Кира, то есть с востока. Оказывается, даже то священное событие, которое наложило неизгладимую печать на всю религию Ветхого Завета, даже такое событие, как Исход, не такое уж уникальное – и другие народы откуда-то пришли. Все люди перед лицом Божьим одинаковы, только имеют разное призвание. Если призвание не выполняется, то приходит горькая расплата.

Амос – суровый проповедник суда. Так же как его продолжатели, он не льстил народу. Вот почему мы можем считать Амоса, Исайю, Иеремию величайшими патриотами, ибо они хотели правды, она была для них превыше всего, поэтому они были так беспощадны и так безжалостны. А в душе, быть может, у них было другое. Есть здесь в книге такой момент, когда Амос вдруг восклицает:

 
Господи Боже! пощади!
Как устоит Иаков?
 

(Иаков значит – израильская Церковь)

 
Он очень мал.
И пожалел Господь о том;
«Не будет сего», – сказал Господь.
 

(7.2)

То есть Он не истребит его. Происходит даже некоторый диалог, и есть некий рефрен: «Как он мал» (ср. 7. 2 и 7. 5). Амос видит, что если совершится возмездие, то ничего не останется.

Теперь я кратко суммирую некоторые тезисы пророков.

Первое: история имеет начало, течение и цель. Мир историчен по своей природе.

Второе: Бог проявляет Себя в исторических процессах не менее, чем в природе, а даже более.

Третье: Бог дает человеку свободу выбора, но если человек изменяет своему призванию, зло падает на него самого.

Обряд, традиция, народность – если не сопровождаются нравственным ростом, то все это – ничто перед лицом Божьим.

Суть религии – это отношение человека к Вечному! И никакие внешние формы, если они не наполнены духом, не могут заменить бездушие.

Главное служение Богу – это человечность, человеческая правда в отношениях, приверженность высшему закону. И надо сказать, что это прозвучало в то время, когда религиозные концепции были обременены, даже у высокодуховных учителей, какими были авторы Упанишад, бесчисленными обрядами, табу, церемониями. Они, как тяжелые камни, погребали иногда под собой высокие духовные прозрения и нравственные учения (как это было, например, с египетской «Книгой Мертвых»).