Текст книги "Севастопольский блиц"

Часть 38

11 апреля (30 марта) 1855 год Р.Х., день третий, 11:35. Санкт-Петербург, Зимний дворец.

Государь-император Всероссийский Александр Николаевич Романов (37 лет).

Всего лишь месяц с небольшим прошел с тех пор, как почил в бозе Император Николай Павлович, перед смертью переживший крах всего, во что он верил. Фасадный образ России, четко рассчитанный по математическим формулам и вычерченный линейкой военного инженера, разрушился под воздействием времени и под ударами враждебной коалиции, обнажив гнилое нутро отжившей свое и разлагающейся системы. Строгость законов компенсировалась необязательностью их исполнения. Деньги, выделенные на государственные нужды, разворовывались с удручающей силой. Державы, на дружбу с которыми он рассчитывал совсем недавно, Австрия и Пруссия, были теперь Российской империи откровенно враждебны, и три четверти русской армии стояли в лагерях на западной границе в мрачной готовности отразить тевтонское нашествие. Впрочем, воинское командование (за исключением Кавказа) по большей части было некомпетентно, а гражданские управленцы: губернаторы, полицмейстеры и городничие вовсю предавались самоуправству, мздоимству и, опять же, воровству казенных сумм. И вообще в Империи как будто настали последние дни: воровали почти все, отдельные бессребреники выделялись в общей массе белыми воронами. А народ… народ, обложенный податями и прочим тяглом, безмолвствовал и только сильнее налегал на лямку. Крестьянский вопрос, откровенно беспокоивший еще императора Николая Павловича, теперь и вовсе стал первоочередным. Но никто еще не знал, каким именно образом его необходимо решить, и споры на эту тему разгорались с новой силой. Ничто еще для России не было предрешено.

На этом фоне неудачи в войне с европейской коалицией отдавались ноющей болью во всем государственном организме. С одной стороны, поднимали голову почвенники, требовавшие отказа от всего европейского: костюмов, манер и непременной для дворянства особенности между собой говорить на французском языке. С другой стороны, им тут же возражали насквозь прогрессивные оппоненты, которые говорили, что все исконно-посконно русское себя окончательно дискредитировало, поэтому необходимо как можно скорее перенимать все прогрессивное европейское, и как можно скорее самим становиться европейцами. С русским народишком, как с какими-нибудь неграми на плантациях, при этом предлагалось разговаривать посредством управляющих-разночинцев, казачьих нагаек и ружей карательных команд. Реализация подобной программы грозила такими неустройствами, что не столь уж давний мятеж имени Емельки Пугачева мог показаться веселым машкерадом. Солдатики, они ведь тоже из мужиков набраны, и в какую сторону будут стрелять их ружья, это еще бабушка надвое сказала. Впрочем, и почвенники тоже были «хороши». Ишь, чего удумали – загнать Россию в допетровские времена, в культурную и политическую самоизоляцию. Чисто интуитивно Александр Николаевич понимал, что между этими двумя крайностями можно и нужно пройти, найдя золотую середину… да только он не знает, как это сделать.

И в этот момент грянул небесный гром…

Молоденький корнет из мелкопоместных дворян еще пах кровью и порохом севастопольской осады, запечатанный сургучными печатями пакет от князя Васильчикова был неожиданно массивным, а проставленная на нем дата заставила императора в удивлении приподнять бровь. Пакет, еще вчера вечером отправленный из Севастополя, менее чем за сутки очутился в Санкт-Петербурге – это ли не чудо?

– И как же так могло получиться, братец, – с непонимающей усмешкою спросил император у стоявшего навытяжку корнета, – что вчера еще ты был в Севастополе, а сегодня уже здесь, в Зимнем дворце. Неужто какой народный умелец все же умудрился пошить тебе сказочные сапоги-скороходы? А иначе как так вышло, что одна нога у тебя здесь, другая там?

– Никак нет, Ваше Императорское Величество! – гаркнул корнет, – это меня княгиня Артанская, Елизавета свет Дмитриевна, на своем летательном корабле до Гатчины вместе с конем ночью изволила подбросить. А дальше, говорит, братец, ты уж сам. А то, грит, ежели тебя на Дворцовой площади высаживать, то переполох может начаться как от британского нашествия. Так что, мол, нечего зазря людей пугать.

Услышав такой ответ, император немало удивился. Если его папенька Николай Павлович славился тем, что одним своим взглядом мог заморозить человека насмерть, то Александр Николаевич был помягче… но все равно корнету стало как-то не по себе.

– Ваше Императорское Величество, – с легкой дрожью в голосе сказал он, – его Сиятельство князь Васильчиков сказали, что если у вас возникнут какие вопросы, то все ответы в его рапорте. А мы люди маленькие, как акын казахский – что видели, о том и поем-с!

– Ладно, братец, ступай, – отмахнулся от непрошеного совета император, – но скажи там, что я велел тебе быть поблизости, понадобишься – позову.

Дождавшись пока курьер выйдет вон, Александр Николаевич взял со стола большой нож для бумаг из моржового клыка и с хрустом вскрыл плотную бумагу пакета. И первым делом на стол выпали картонки с карточками, похожими на дагерротипные… вот именно что похожими. В отличие от нормальных дагерротипов, все запечатленное на этих карточках выглядело невероятно четким и цветным… изображено же на них было и вовсе невероятное. Подписи под ними гласили: «Полевой лагерь первого пехотного легиона великого князя Артанского на вершине Сапун-горы», «контрбомбардировка позиций англо-французской коалиции 28.03.1855», «артанская артиллерия ведет огонь по врагу», «артанские пехотинцы отражают атаку британской пехоты», «Великий князь Артанский Серегин и князь Васильчиков обсуждают совместные действия», «князь Васильчиков и кавалеристки артанского войска», «князь Васильчиков в запретном городе Тридевятого царства», «артанский ротный штурмоносец Богатырь и князь Васильчиков»…

Поняв, что если не принять особых мер, сейчас у него зайдет ум за разум, император отложил дагерротипы и взялся сначала за чтение рапорта князя Васильчикова, а потом и за послание великого князя Артанского, предлагающего военный союз для отражения неприятеля и помощь против прочих бед, одолевающих Российскую империю. Прочитав послание артанского князя[13]13
  На письмо Димой-Колдуном наложено сильное заклинание, вызывающее к нему безоговорочное доверие. Поскольку послание содержит правду и одну только правду, при минимуме недоговорок (иначе потребовался бы том с «Войну и Мир»), заклинание оправданное, невинное и не несущее в себе греха. По крайней мере, отец Александр разрешил эту маленькую военную хитрость.


[Закрыть], император Александр задумался, потом в ворохе карточек-дагерротипов нашел ту, на которой были изображены великий Артанский князь Серегин и князь Васильчиков, и внимательно всмотрелся в изображение, пытаясь понять, что это за человек протягивает ему руку дружбы от имени так называемой Великой Артании. Подумалось, что такой человек силен и прям, как висящий у него на боку клинок, и в то же время на его дружбу можно положиться. Званый на княжение вместе с дружиной, первый в своем роду, по статусу он даже немного выше основателя династии Михаила Романова. От первого из Романовых требовалось только не дергаться, а все остальное Пожарский с Мининым и прочий народишко сделали сами; Артанский же князь лично водил свои полки на супостатов, и не успокоился, пока не загнал их в могилу всех до последнего. Страшный человек, однако, признающий только окончательную победу.

Еще раз перечитав рапорт Васильчикова и послание Серегина, а также пересмотрев карточки-дагерротипы, император позвонил в колокольчик, и, как только на звук явился дежурный лакей, распорядился доставить к нему гонца из Севастополя на предмет уточняющих расспросов. И вот корнет снова навытяжку стоит в царском кабинете, но ничего нового добавить не может. Его рассказ как очевидца полностью совпадает с рапортом Васильчикова и посланием самого Серегина. Только вот об Артанском князе корнет говорит восторженно почти взахлеб, как о самонаилучшем командире, хотя сам под его командованием не служил. Парадокс, однако. Впрочем, по словам курьера, такая же, казалось бы, беспричинная эйфория охватила почти весь Севастополь. В церквах служат благодарственные молебны, а люди на улицах поздравляют друг друга с будущей победой, хотя победы еще и не видать. Брюзжат только немногочисленные пессимисты, но на них никто не обращает внимания. В английских и французских войсках, напротив, царит уныние, будто их уже разбили и теперь русское вторжение угрожает уже Лондону и Парижу.

Император еще немного расспросил корнета о его путешествии на воздушном корабле, но информация была на удивление скудна. Вошел через грузовой люк вместе с конем в трюм штурмоноца в Севастополе, через некоторое, совсем небольшое, время вышел на киевское шоссе между Гатчиной и Санкт-Петербургом. Внутри все сделано не как у людей, а из металла. Все острое, холодное, глядишь порежешься. Летательный корабль снаружи при лунном свете видел вполне хорошо. Весь из блестящего металла и острый как волчий зуб. Летает не как птица, маша крыльями, а сам по себе. Да и крыльев-то у него никаких и нет. Поднялся в воздух, будто всплыл, развернулся – фюить, и улетел, только его и видели!

Подивившись такому рассказу, Александр Николаевич опять отправил гонца прочь, только задумываться на этот раз он уже не стал. Император, ничуть не скрываясь, считал себя посредственностью и понимал, что у него просто не хватит ума решить вопрос во всем его многообразии. Россия находится в полной политической изоляции – и вдруг, откуда ни возьмись, у нее появляется союзник, способный решить все проблемы. Но кто скажет, так ли оно на самом деле, и не поддастся ли Александр Николаевич на грандиозный обман, выставляя себя на посмешище? А может, наоборот, в случае отказа упустит единственную возможность достойно выйти из тяжелейшей ситуации? Поэтому император взял со стола прямоугольник блестящего беленого картона и собственноручно начертал на нем несколько слов по-французски, после чего, вложив листок в конвертик, запечатал его своей личной печатью и позвонил в колокольчик.

– Великой Княгине Елена Павловне в Михайловский дворец лично в руки, – объявил он, протягивая конверт с посланием явившемуся на звонок лакею, – и поторопись, братец, сие дело воистину неотложной важности…

11 апреля (30 марта) 1855 год Р.Х., день третий, 13:05. Воздушное пространство над Черным морем, борт ротного штурмоносца типа «Богатырь».

Командир пароходофрегата «Владимир» капитан первого ранга Григорий Иванович Бутаков (35 лет).

В последние дни у нас в Севастополе все ходили гоголем, с шапками набекрень, но я не понимал всеобщего оптимизма. Конечно, приятно, когда супостат оказывается повержен и унижен, но ведь, в конце концов, нашей заслуги в этом не было. Все сделали бомбические пушки и хорошо вооруженная пехота нового союзника. К тому же флота отсутствие заслуг касается вдвойне, ибо наши корабли заперты в Севастополе словно в клетке: во-первых – нашими же затопленными у входа бухту кораблями; во-вторых – французским флотом, обосновавшимся поблизости от Севастополя в Камышовой бухте. Прорываться в море с несколькими оставшимися у нас пароходофрегатами и бессмысленно за незначительностью сил, и самоубийственно – по той же причине. Перехватят и забьют насмерть залпами линкоров, тем более что среди них тоже есть корабли, оснащенные паровыми машинами, а значит, не зависящие от силы ветра. Правда, некоторое время я думал о том, чтобы поставить на наши пароходофрегаты таинственные артанские пушки, но и это дело оказалось не таким скорым, как хотелось бы, тем более что лишних пушек, а самое главное, бомб, к ним у артанского князя нет. Предполагается, что подобные орудия с казенным заряжанием, пригодные для установки на корабельные станки, изготовят наши российские заводы… но пока это случится – война с коалицией уже закончится.

Сегодня меня неожиданно вызвал к себе адмирал Нахимов и повелел временно сдать командование «Владимиром» моему старшему офицеру.

– Поймите, Григорий Иванович, – сказал он мне, – вроде бы и всем хорош ваш «Владимир», но не к месту он нам сейчас со всех сторон. Да и после войны ничего, кроме как разоружить и пустить на линии пакетботом, в голову не приходит, ибо устарел он со всех сторон. Ну, сами посудите: колесный движитель – анахронизм, будущее за винтовыми пароходами; деревянный корпус – анахронизм, корпуса будут стальные, в крайнем случае, стальной набор и деревянная обшивка…

– Господи! – непроизвольно воскликнул я. – Это сколько ж стали[14]14
  До открытия бессемеровского процесса, позволившего организовать массовую выплавку стали, еще что-то около года, а пока сталь получают кустарными методами. Во-первых – пудлингованием, железными ломами собирая с поверхности расплавленного чугуна стальные пенки (температура плавления стали выше, чем у чугуна). Во-вторых – томлением в тиглях, при высокой температуре науглероживая железные стержни в угольном порошке. В первом случае сталь называли пудлингованой или натуральной, во втором случае томленой.
  Сабель и фузейных стволов для войска такими методами понаделать можно, а вот добыть стали на мало-мальски приличный броненосец – это едва ли.


[Закрыть] потребуется для того, чтобы построить флот?! Миллионы пудов!

– Не миллионов пудов, а миллионов тонн, – со вздохом сказал адмирал Нахимов. – Но ничего не поделаешь: хочешь приличный флот, наравне с британским или французским – учись плавить сталь, много стали. Но сие уже не наша с вами забота, а господ промышленников. Наше дело – определить, какие корабли необходимо строить, чтобы их не потребовалось списывать задолго до наступления сроков естественного износа, а потом мы должны грамотно командовать этими кораблями в сражениях, чтобы они не погибали почем зря по разным дурацким поводам…

Немного помолчав, Павел Степанович добавил:

– А вас, Григорий Иванович, так как вы перебили старшего по званию, я накажу совершенно особенным способом. Чтобы, так сказать, другим неповадно было. – Он как-то многозначительно усмехнулся, глядя на меня словно бы оценивающе. – Да-с, голубчик. Назначаю вас нашим представителем на артанский ротный штурмоносец. Будете наблюдать, как наши новые союзники на море низводят турок и англичан до первобытного, так сказать, состояния.

Сначала я не понимал, в чем именно заключается наказание, и лишь попав на борт этого штурмоносца, осознал всю глубину своего падения. Во-первых – корабль этот оказался не морской, а воздушный, бороздящий пространства пятого океана. Но это было полбеды, поскольку у меня, как и у любого другого офицера русского императорского флота, прошедшего гардемарином морскую практику, боязни высоты не было и в помине. С салинга грот-мачты мир, знаете ли, тоже с овчинку кажется – и ничего (тем более, в отличие от салинга, свалиться со штурмоносца невозможно). Шоком оказалось другое… Оказалось, что вся команда – от командира до абордажной партии – почти поголовно состоит из дам и девиц.

Точнее, дама там была только одна-с – Елизавета Дмитриевна Серегина-Волконская, Великая княгиня Артанская и по совместительству командир этого летательного корабля. С удивлением я узнал, что это у нее не синекура, а служба, как у любого кадрового офицера, отучившегося в Корпусе и получившего кортик и погоны из рук государя-императора. Там, в том мире будущего, император Михаил второй отменил Указ о Вольности дворянства, и тех пор обязательная служба распространилась на все потомственное дворянство, включая и титулованную аристократию, без различия пола. Не хочешь, чтобы твое имя вычеркнули из бархатной книги, переписав в разночинцы – служи, по военной, научной или гражданской части (по какой именно, неважно – только служи). И самая престижная служба, конечно же, военная, а в военной службе есть корпус дальней разведки и десантно-штурмовой. Так вот: Елизавета Дмитриевна – штурм-капитан десантно-штурмового корпуса и командир штурмоносца… А кем еще могла стать княжна из рода Волконских… Понятно, что только элитой элит.

Но Елизавета Дмитриевна – это полбеды: пообщавшись с ней с час, я забыл про ее пол и воспринимал ее исключительно как командира. Женщиной, по ее собственным словам, она будет дома, с мужем и сыном, а здесь она штурм-капитан Волконская, которую все подчиненные слушают беспрекословно. Кроме командира, была еще и команда. Прапорщик Пихоцкий, служащий на этом корабле по механической части, оказался существом старательным, незлобливым и незаметным, но на этом список мужской части команды исчерпывался. Рулевые летательного корабля, на французский манер называвшиеся пилотами, являлись молоденькими девицами нескольких разновидностей и с ними тоже можно было смириться. Работа рулевым практически не подразумевает никаких физических усилий; зато вахты на мостике требуют внимательности, усидчивости и терпения – так что девицы на этих постах были непривычны, но вполне терпимы.

Очень скоро для меня стало понятно, что главным оружием летательного корабля является штурмовая абордажная рота в сотню штыков, которую тот несет на своем борту, и именно потому этот корабль и зовется штурмоносцем. И больше всего меня шокировало то, что эта абордажная партия тоже в своем подавляющем большинстве оказалась составлена отнюдь не из крепких мужчин, как того следовало бы ожидать… Это были девки – дикие и самоуверенные, княгиня Елизавета Дмитриевна назвала их амазонками первого призыва. Эти самые амазонки оказались самыми настоящими оторвами, не признающими никаких авторитетов, кроме Великой Матери богини Кибелы, Великого Небесного Отца, князя Серегина и своего непосредственного начальства, включая княгиню Елизавету Дмитриевну. Еще они боготворят унтер-офицера Нику Знайко, которую называют Темной Звездой, но смысл этого обожания оказался от меня скрыт. При этом все они были стройны, гибки, сильны той особой слой, которую дарует быстрота и точность движений, обучены владению как холодным, так и огнестрельным оружием, а еще отважны и хладнокровны. При этом их обмундирование было таким же, как и у остальной артанской армии. Елизавета Дмитриевна разъяснила, что для настоящих амазонок надеть штаны – это все равно что нам вырядиться в юбки. В штанах в их краях щеголяют только дикие варвары, от которых лучше держаться подальше. И ведь из уважения к князю Серегину они надели их и носят, и это, как я понимаю, с их стороны настоящая самоотверженность. Напротив, к тем, кого они не считают своими друзьями или начальством, амазонки относятся с безразличием, а к врагам – с беспощадной свирепостью. В этом я сам имел возможность убедиться.

А еще у этих девиц весьма свободные нравы… Они сами выбирают, с кем им спать и от кого рождать детей, и при этом, не признавая уз брака, они весьма придирчиво выбирают отцов для своих будущих детей, предпочитая тех мужчин, которые уже успели совершить к тому моменту множество подвигов. Впрочем, имело место и исключение из этого правила, как я понял, единственное. Совсем юная девица Агния, которую тут зовут первой из первых, приняла крещение и вступила в брак с командиром этого подразделения, носящим разбойничью кличку «Змей». «Влюблена как кошка», – говорят ее товарки и осуждающе качают головами. Что касается меня самого, то не знаю почему, но с самого момента моего появления на штурмоносце эти девицы стали ко мне как-то нехорошо приглядываться, отпуская в мою сторону двусмысленные шуточки. Знаете ли, как-то не по себе, когда тебя выбирают, будто племенного жеребца для случки. Между собой они общаются на смеси латыни и древнегреческого языка, частенько вплетая в разговор русские слова. Впрочем, в случае необходимости они вполне чисто могут говорить и на той версии русского языка, которая в ходу в тех мирах, откуда происходят Елизавета Дмитриевна и Артанский князь Серегин. Мне этот язык кажется до предела сухим, сжатым, как будто люди, что на нем разговаривают, так торопятся жить, что все слова произносят на манер скороговорки. Но для оторв-амазонок владение этим языком является предметом их личной гордости и знаком близости к предмету обожания, ибо, как говорит Елизавета Дмитриевна, Артанский князь Серегин для них и воинский начальник, и бог, и герой-любовник в одном лице. Но он хранит верность жене, поэтому влюбленные в него девки-амазонки подбирают себе мужчин по принципу максимальной схожести с хранящимся в сердце идеалом.

И вообще вся это конструкция многослойного Мироздания, состоящего из множества миров, находящихся на разных этапах развития, кружит мне голову, заставляя снять шапку перед величием замысла Творца. А от осознания того, что где-то существуют миры, для которых мы – давно минувшее прошлое, покрытое пылью веков, мне становится как-то не по себе. А эти амазонки, напротив, происходят из мира, еще находящегося в таких пучинах седой древности, что историки о них скорее догадываются, чем знают достоверно. И все это разнообразное и противоречивое сумел объединить в один кулак Артанский князь Серегин, поставивший эту силу на службу Всевышнему, который и отправил эту армию в поход по векам – творить во Славу Господа возмездие и справедливость. На фоне выполняемой Артанским князем задачи можно примириться и с дикими амазонками, которые, освоив скорострельные винтовки будущих веков, не расстаются с мечами-акинаками и тугими наборными луками. Елизавета Дмитриевна говорит, что иногда необходима тихая работа – и тогда это оружие Древних становится незаменимым. Впрочем, все это детали.

Итак, наш штурмоносец патрулирует воздушное пространство над Черным морем. С высоты пяти-семи миль обзор во все стороны просто прекрасный, а если стоит плохая погода и небосклон затянут облаками, то у Елизаветы Дмитриевны на этот случай имеются специальные приборы для обнаружения морских целей. Поскольку время сейчас военное, и на море господствует флот антироссийской коалиции, загнавший все российские суда в порты, любой встречный корабль является потенциально враждебным. Если это линкор или фрегат, а также транспортное судно, идущее в сторону русского побережья, то наша задача – утопить его без всяких церемоний. А если это транспорт, который движется в направлении Босфора или любого из турецких портов, то его по возможности требуется захватить для досмотра.

Первой нашей жертвой стал одиночный линкор под турецким флагом, под всеми парусами двигавшийся от Босфора прямо к Севастополю. Тут я впервые имел честь наблюдать атаку штурмоносца и мощь его орудий главного калибра. Елизавета Дмитриевна потопила эту, как она выразилась, «лохань», с первого залпа. Тяжелый штурмоносец вздрогнул словно от пинка, и из носовой его части вырвались два пушистых дымных следа (примерно как от ракет Засядько) и, как живые, сами потянулись к болтающемуся на поверхности вод вражескому кораблику. От удара в палубу двух снарядов массой в две трети пуда, разогнанных до скорости трех миль в секунду, только обломки во все стороны полетели; а когда мы, завершив циркуляцию, вернулись в позицию для атаки, то линкор уже ложился на борт, стремительно погружаясь в морскую пучину. Как объяснила Елизавета Дмитриевна, удачным залпом у турецкого линкора должно было вырвать такой кусок днища, что в дыру спокойно мог бы въехать пароконный кабриолет. В эти минуты атаки я не уставал удивляться тому, как преобразилась супруга Артанского князя. Вместо образованной светской дамы, способной поддержать беседу на любую тему, передо мной была дикая хищница, родственная душой оторвам-амазонкам из абордажной команды. И никакого сожаления о барахтающихся на поверхности воды людях – мол, ловить рыбу и перевозить немудреные товары из одного порта в другой куда безопаснее, чем служить в султанском военном флоте.

Следующей нашей жертвой стал британский пароходофрегат, на всех парах и парусах движущийся в сторону Батума. Этот просто разломился пополам и мгновенно затонул, предварительно оставив после себя неровное грязное облако из дыма, пара и ржавой окалины, взметнувшееся вверх после взрыва его котлов. Потом боевые корабли в акватории Черного моря закончились и пошла работа с транспортами. Несколько судов, движущихся к кавказскому побережью, мы потопили с той же бесхитростностью, что и военные корабли. Что могло быть в их трюмах? Ну, разумеется, британское оружие, британское золото и джентльмены-добровольцы, вызвавшиеся помочь Шамилю одолеть русскую армию. Жалости к этим людям не было; они сами выбрали свою судьбу, и спасать их никто не собирался.

Совсем другим делом была шхуна, которую нам удалось перехватить, когда она только отошла от одной их бухт, неподалеку от Сухум-Кале. И до войны наш флот постоянно патрулировал это побережье, пытаясь пресечь общение горцев Шамиля с их турецкими и британскими покровителями. С одной стороны на Кавказ тек поток денег и оружия к немирным горцам, обратно же направлялся единственный местный товар, который имеет спрос на турецких базарах. И этим товаром были молоденькие девицы, предназначенные на продажу в гаремы турецких беев и пашей. И это были не только пленницы, похищенные в набегах на русские селения. Очень многие бедные семьи кавказских народностей специально растили своих дочерей на продажу в турецкие гаремы и были сильно опечалены, когда русский флот почти полностью перекрыл возможность торговли живым товаром. Цены на молоденьких девиц в Турции взлетели до небес, а на Кавказе упали так, что даже самый бедный пастух мог купить себе молодую жену, хотя раньше этому разряду мужчин приходилось довольствоваться немолодыми вдовами и полонянками.

И вот, в тот момент, когда русский флот оказался заперт в Севастополе, а на Черном море установилось господство англо-французских эскадр, торговля молоденькими девицами расцвела с новой силой, ведь теперь русский флот ни в коей мере не мог ей угрожать. И вот тут появился грозный Артанский князь (который к торговле людьми относится так неодобрительно, что от этого неодобрения можно умереть) и его супруга со своим штурмоносцем, способная выразить это неодобрение в материальной форме. Эту шхуну мы не стали отстреливать, как все предыдущие, а приготовились брать е на абордаж. Пока Елизавета Дмитриевна сбрасывала скорость и готовилась к высадке десанта, в трюме девицы-амазонки торопливо облачались в защитную экипировку вроде рыцарской. Тогда я еще представил себе, что подумают турецкие матросы, когда увидят выскакивающих на них стройных молоденьких девиц в доспехах и шлемах. Наверное, сначала о том, какой бакшиш пропадает зря, и только после – как спасти свою жизнь.

Реальность оказалась и проще, и страшнее. У турецкой команды просто не оказалось времени о чем-то там думать, потому что Елизавета Дмитриевна снизила свой штурмоносец почти на высоту верхушек волн, и горизонтально, над самой водой, ударила из скорострельных мелкокалиберных орудий по шхуне на уровне палубы. Раздался звук «пиу-пиу-пиу», как от рвущихся буксировочных канатов – и шквал мелких, но чрезвычайно быстрых снарядов начисто срезал мачты, такелаж, установленные на палубе небольшие пушки, а также большую часть команды – от нее остались только кровавые брызги, куда там нашим книппелям… Уцелели только люди, что находились в трюме (то есть пленники), да еще те члены команды, которые сразу догадались броситься ничком на палубу.

Впрочем, последним удалось отсрочить свою кончину очень ненадолго. Штурмоносец развернуло кормой вперед – так стремительно, что у меня даже закружилась голова. Потом в этой корме распахнулся десантный люк – и на заваленную обломками палубу несчастной шхуны дикой ревущей волной хлынули до зубов вооруженные и бронированные от макушки до пят оторвы-амазонки. Крики команд, просьбы о пощаде на турецком и даже английском языках – и холодный равнодушный перестук выстрелов в упор и удары штыком. Как сухо сказала Елизавета Дмитриевна – «выживание команды планом операции не предусмотрено», так что весь спасательный пыл направлен только на живой груз. Выбросив десант, штурмоносец закрыл люки и, набрав высоту в десяток сажен, завис в воздухе чуть поодаль. А там внизу, на палубе шхуны, кипела кровавая бойня…

Впрочем, все кончилось довольно быстро, и вот уже уверенная и невозмутимая Елизавета Дмитриевна снова подводит штурмоносец кормой вперед для того, чтобы принять на борт живой груз разгромленной шхуны и вернувшийся с кровавого дела десант. В трюме становится так же тесно, как на городском торжище в базарный день. Девицы-полонянки ничего не понимают, жмутся друг к дружке в испуге, а горянки, которых по доброй воле продали их родители, даже пытаются сопротивляться… Но с оторвами-амазонками не поспоришь – парочка добрых подзатыльников тяжелой бронированной рукой способна привести в чувство любую дикую кошку.

Последние амазонки, покидая палубу выпотрошенного корабля, что-то бросают в раскрытые настежь люки; и когда мы уже отлетаем, из трюма шхуны в небо взмывается стена ревущего пламени. Взяв на борт живой груз, мы прекращаем патрулирование и направляемся к Сапун-горе – чтобы оставить там этих девиц, а заодно и пополнить боекомплект. Дорогой я спрашиваю у Елизаветы Дмитриевны, что теперь будет с этими девушками. И она мне отвечает, что русских полонянок вернут их родным, а девушек из горских народов, которых возвращать по домам просто бессмысленно, тоже никто не обидит. По большей части их выдадут замуж за хороших людей в разных мирах или пристроят к хорошим ремеслам. А если у них будет такое желание и особые таланты, то пополнят ими разные вспомогательные части артанского войска. А некоторые из них, быть может, примкнут к амазонкам – таким же диким, как и они. Ведь, несмотря на их показную забитость и послушание перед мужчинами, в диких горских женщинах водятся те же демоны, что и в оторвах-амазонках…

11 апреля (30 марта) 1855 год Р.Х., день третий, 19:05. Санкт-Петербург, Зимний дворец.

Присутствуют:

Государь-император Всероссийский Александр Николаевич Романов (37 лет);

Великая княгиня Елена Павловна (в девичестве Фредерика Шарлотта Мария Вюртембергская) (48 лет);

Шеф жандармов и прочая, прочая, прочая граф Алексей Федорович Орлов (68 лет).

О Великой княгине Елене Павловне можно сказать, что она была самой умной женщиной своего времени. Ум этот сочетался у нее с большим сердцем и чувством ответственности перед страной, на преданность которой она присягнула, когда выходила замуж за брата русского императора.

Великий князь Михаил Павлович был чистым солдафоном и в жизни своей не читал ничего, кроме Воинского Устава. Шесть лет назад он оставил этот бренный мир. После его смерти в Михайловском дворце по четвергам стали собираться интеллектуальные сливки Российской Империи. Лучшие из министров чередовались там с учеными, а музыканты с медиками. Елена Павловна одновременно покровительствовала гениальному хирургу Пирогову и будущему реформатору армии Милютину. В ее кружке зародились и прошли первоначальное обсуждение все ключевые реформы 1860-70 годов, а сама Великая княгиня как бы исполняла роль главного советника императора Александра II. Но это было еще впереди, а пока молодой император, до воцарения сам частенько бывавший на «четвергах», желая получить умный совет, обратился к уже известному ему источнику мудрости.

Почти одновременно с Великой княгиней Еленой Павловной в Зимний дворец прибыл граф Алексей Орлов, шеф жандармов и вернейший слуга предыдущего государя. Правда, чисто жандармскими делами граф Орлов обычно не интересовался, предоставив их Дубельту. В основном он занимался важнейшими разовыми дипломатическими поручениями императора Николая Павловича и председательствовал в главнейших правительственных комитетах. Специалист широкого профиля, мог вести в атаку кирасирскую дивизию, мог за столом переговоров плести дипломатические кружева, а мог и председательствовать в компании весьма разнородных личностей, заставляя их работать на общую цель. Этот человек верно служил Александру Первому и Николаю Первому, и теперь так же верно собирался служить императору Александру Второму.