Текст книги "Самый трудный день. 22 июня 1941 года"

Внезапный и уничтожающий воздушный удар, нанесенный по столице Третьего Рейха всего через три часа после начала войны с Советами, превратил нацистское государство в некое подобие курицы, лишившейся головы. Во время первого налета в Цоссене погибли Кейтель и Гальдер вместе с большим количеством штабных офицеров. Если в подземных лабиринтах штабного комплекса и остались еще выжившие, то добраться до них спасателям было невозможно из-за завалов и груды огромных глыб расколотого бетона, перемешанного с искореженной и перекрученной арматурой. На месте того, что совсем недавно было комплексом зданий в Цоссене, зияли пять перекрывающих друг друга огромных воронок, каждая тридцать-сорок метров глубиной и треть километра в диаметре. На дне этих воронок что-то продолжало чадно гореть, и оттуда тянуло удушливым дымом и паленым человеческим мясом.

Последовавший за ударом фугасок взрыв сверхмощного ОДАБа стер все живое на поверхности. Одноименный городок рядом со штабным комплексом превратился в руины. В окнах зданий, расположенных на расстоянии нескольких километров от эпицентра взрыва, выбиты все стекла, сорваны крыши, а сотрясения от мощных подземных взрывов вызвали трещины в фундаментах и стенах домов. Централизованное управление боевыми операциями на Восточном фронте полностью уничтожено.

В самом Берлине, особенно в центре, разрушения еще страшнее. Подлежащие уничтожению объекты располагались тут зачастую вплотную друг другу, и потому весь центр города превратился в сплошные руины, охваченные пламенем пожаров. ОДАБ при взрыве дает очень высокую температуру, а старые здания, зачастую построенные еще в девятнадцатом и восемнадцатом веке, содержат в своей конструкции большое количество сухой древесины, которая вспыхивает как порох. Пожарные из-за завалов на улицах не могли пробиться к очагам возгорания, и пламя продолжало охватывать все новые и новые строения. Как это все напоминало пылающие Варшаву или Роттердам, Гернику и Белград! Только там люфтваффе понадобилось гораздо больше времени для разрушения этих городов, да и самолетов для достижения подобного эффекта было необходимо тоже больше.

Из «Четырех Г» два приказали долго жить. Гиммлер пропал без вести, и его не могли найти – ни живого, ни мертвого. Геббельс достоверно погиб под руинами Министерства пропаганды, разнесенный в пыль вместе со своей фабрикой лжи. Кроме того, Третий Рейх лишился большого количества партийных бонз рангом пониже. Под руинами и в огне пожаров погибли тысячи берлинцев. Чуть подальше от центра города улицы были буквально засыпаны битым оконным стеклом и сорванными с крыш обломками черепицы, шифера и листами кровельного железа. Выглядело все это так, словно город непрерывно бомбили чуть ли не целую неделю.

Через полчаса после первого удара на Берлин налетели стремительные стреловидные Ту-22М3, нанося бомбовые удары по железнодорожным вокзалам: Потсдамскому, Штеттинскому, Остбанхоф, Ангальтскому, товарным станциям, крупнейшим электростанциям и аэродрому Темпельхоф. После повторного удара столица Третьего Рейха осталась без транспорта и электричества. Остановились насосы на водонапорных и канализационных станциях, отключились телефоны, не работали типографии, трамваи и подземка. За какой-то час миллионы берлинцев оказались отброшены в средние века и поставлены на грань выживания. Пусть привыкают: такова современная война, и они еще должны радоваться, что их всех не отправил в преисподнюю один-единственный удар мегатонного термоядерного боеприпаса.

22 июня 1941 года. 08:25 мск. Юго-Западный фронт, 5-я армия, окрестности города Устилуг, 87-я стрелковая дивизия.

Командир дивизии генерал-майор Филипп Федорович Алябушев

Генерал-майор Алябушев посмотрел на часы. С момента первого выстрела на границе прошло всего четыре часа двадцать пять минут, а казалось, что война идет целую вечность. Подтянутая к границе в ночь на двадцать второе июня дивизия заняла позиции по рубежу правого фланга недостроенного Владимир-Волынского УРа, комендантом которого был полковник Еремей Караманов, и с рассвета успела отразить девять атак немецкой пехоты. В двух последних атаках, кроме пехоты, участвовали и танки. Потери дивизии в обороне были тяжелыми, ведь на ее участке наступал 3-й моторизованный корпус генерала от кавалерии Эбергарда фон Макензена в составе двух пехотных и одной танковой дивизии.

Одновременно с первых минут войны ожесточенное сражение развернулось не только на земле, но и в воздухе. Прямо над головами советской пехоты армады немецких бомбардировщиков внезапно подверглись атаке стаями краснозвездных советских истребителей. Схватка самолетов в воздухе, яростный рев моторов и треск авиационных пулеметов и пушек – все это было похоже на драку двух собачьих стай. Черные дымные хвосты падающих машин перемежались с белыми пятнами куполов парашютов. Немецкие летчики со сбитых над позициями дивизии бомбардировщиков и стали первыми пленными этой только что начавшейся войны. Даже на неопытный взгляд пехотинца, потери немецкой авиации были гораздо больше, чем у советских пилотов, что подтвердилось почти полным отсутствием немецкой активности в воздухе в течение нескольких последующих часов.

Владимир-Волынский укрепрайон, на правый фланг которого опиралась оборона дивизии, был построен лишь частично и еще не полностью вооружен. Но тем не менее генералу Алябушеву удалось включить уже боеготовые доты в систему обороны дивизии, тем самым резко затруднив на этих направлениях продвижение немецкой пехоты.

Но, несмотря ни на массированный ружейно-пулеметный огонь, ни на заградительный огонь артиллерии, волны одетой в мундиры мышиного цвета немецкой пехоты то и дело докатывались до советских окопов, и тогда поле боя вскипало ожесточенными рукопашными схватками. По итогам первых часов войны, дивизия потеряла убитыми и ранеными до трети личного состава, и половину выдвинутой в боевые порядки пехоты легкой противотанковой артиллерии, сумев нанести атакующему противнику многократно превосходящие потери.

Все пространство на четыреста-пятьсот метров перед советскими окопами было завалено немецкими трупами. И если советские раненые в плановом порядке эвакуировались из окопов на полковые медицинские пункты и дальше в тыл, то раненных немцев, оставшихся лежать под палящим солнцем на простреливаемой со всех сторон земле, скорее всего, ожидала медленная и мучительная смерть от жажды и потери крови.

Направление наступления 3-го моторизованного корпуса на Владимир-Волынский, Луцк, Ровно, Киев было одним из двух ключевых для 1-й танковой группы. Именно потому противник имел тут более чем трехкратное превосходство в живой силе и двукратное в артиллерии, тем более что основными дивизионными орудиями в РККА были 76-мм пушки, а в вермахте – 105-мм и 152-мм гаубицы. Положение с артиллерией немного выправлял приданный дивизии 460-й тяжелый корпусной гаубичный артполк и приданные дивизии две самоходные противотанковые бригады РГК.

Именно эти самоходные противотанковые бригады сделали то, чего не смог сделать входящий в состав дивизии 85-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион – то есть затормозить боевой порыв 14-й танковой дивизии вермахта, выбив из ее состава большую часть «тяжелых» танков PzKpfw IV и изрядное количество «средних» PzKpfw III. Чадные жирные столбы дыма, поднимающиеся над полем боя, свидетельствовали о том, что враг в очередной раз не смог прорвать советскую оборону.

Но расчеты «сорокопяток» полегли не зря. Сначала они нанесли потери передовому разведывательному батальону 14-й танковой дивизии вермахта, укомплектованному исключительно легкими танками PzKpfwII, а потом, пока их расчеты вели с немецкими PzKpfw III и PzKpfw IV хотя и малоэффективную, но ожесточенную дуэль, противотанковые самоходки получили возможность, оставаясь почти незамеченными, маневрируя, расстреливать противника с большой дистанции, будто в тире. Ведь именно для такого варианта боя они и создавались. Их бронебойные снаряды, разогнанные мощным метательным зарядом и длинным стволом до скорости почти восемьсот метров в секунду, даже под углом шестьдесят градусов с легкостью прошивали тридцатимиллиметровую лобовую броню немецких танков на дистанции до полутора километров.

Но, несмотря на все эти успехи, генерал Алябушев понимал, что, исходя из численного превосходства противника и уровня потерь, его дивизии уже к вечеру этого дня придется оставить полностью разрушенные позиции на лини УРов и, как и было предусмотрено планом, отступить за вторую линию обороны, которую сейчас занимал недавно прибывший из глубины свежий стрелковый корпус.

22 июня 1941 года. 07:3 °CЕ. Группа армий «Юг», 1-я танковая группа, 3-й моторизованный корпус.

Командир корпуса, генерал от кавалерии Эберхард фон Макензен

С самого начала все пошло совсем не так, как задумыввалось. Сначала, прямо на виду у наземных войск, жидко обделалось люфтваффе – его хорошенько потрепали русские летчики на своих фанерных самолетах. Ни о какой поддержке с воздуха теперь можно было и не мечтать. Наглые «птенцы Геринга», получив по носу, спрятались и больше не появлялись в воздухе, ожидая момента, когда немецкие танки ворвутся на русские аэродромы. Все это имело следствием несколько тяжелейших ударов, которые нанесли по войскам вермахта большевистские самолеты, не опасающиеся больше противодействия со стороны люфтваффе.

На земле тоже было жарко. В приграничной полосе вместо разбросанных в беспорядке русских частей и соединений передовые отряды немецкой армии наткнулись на плотную и компактную полевую оборону заранее выдвинутых к границе советских дивизий. Потери с первых же минут войны оказались просто ужасающими. Передовые эшелоны пехоты нарвались на плотный ружейно-пулеметный и заградительный артиллерийский огонь и, теряя солдат и офицеров, откатились назад. Потом было еще несколько бесплодных атак, только увеличивающих счет немецких потерь.

Особенно сводила с ума советская артиллерия, которая вела себя так, будто располагалась прямо на снарядном складе. По крайней мере, русские орудия били почти непрерывно, на пределе боевой скорострельности, и доставалось от нее как немецкой пехоте, так и артиллерийским батареям, противоборство с которыми русские артиллеристы выигрывали с большим перевесом.

Пока же попытки прорваться через русские укрепления напоминали попытку проломить лбом неприступную каменную стену. Передовые эшелоны пехотных дивизий корпуса понесли большие потери от ружейно-пулеметного огня и ожесточенных рукопашных схваток, в которых большевистская пехота дралась с отчаянием берсеркеров, а находящаяся на острие главного удара 14-я танковая дивизия потеряла от огня русской противотанковой артиллерии больше шестидесяти машин. Из них примерно два десятка разбиты полностью, остальные же ремонтопригодны в срок от трех до десяти дней. Но для этого их еще надо вытащить с поля боя, что невозможно до наступления темноты.

Настоящей проблемой для немецких танковых войск стали новые русские самоходки ПТО. Низкие, малозаметные, вооруженные длинноствольной пушкой калибром не менее семи с половиной сантиметров, они, постоянно маневрируя, имели возможность поражать немецкие панцеры на всех реальных дистанциях боя. Их бронебойные снаряды оказались способны поражать не только легкие «двойки и «единички», но и «тройки», и «четверки», и даже толстолобые Sturmgeschütz III.

Достаточно было посчитать потери и темп продвижения, а потом прикинуть расстояние (если не до Москвы, то хотя бы до Киева), чтобы на ум пришли невеселые мысли. Если все так пойдет и дальше, то корпус прекратит свое существование задолго до того, как упрется в укрепрайоны «линии Сталина» на старой границе большевистской России. Из этого положения есть лишь один выход – постараться ввести в бой все резервы 1-й танковой группы – две танковых и три моторизованных дивизии, и, любой ценой опрокинув русские войска, развивать наступление вглубь советской территории, как и должно быть по плану «Барбаросса».

22 июня 1941 года. 09:45 мск. Черное море, 8 миль восточнее Констанцы.

По получению сигнала «Гроза» Черноморский флот был немедленно приведен в состояние полной боевой готовности, и с наступлением темноты ударное соединение флота в составе линкора «Парижская коммуна», крейсеров «Ворошилов», «Молотов», «Красный Кавказ», «Червона Украина» и «Красный Крым», лидеров «Москва», «Ташкент» и «Харьков», а также всех тринадцати эсминцев покинуло главную базу Черноморского флота Севастополь, и под флагом командующего флотом вице-адмирала Ивана Степановича Юмашева взяло курс на юго-запад. Эскадрой крейсеров командовал контр-адмирал Владимирский. Легкие силы флота, лидеры и эсминцы возглавлял контр-адмирал Новиков.

Вместе с соединением в море вышли переоборудованные в десантные корабли два десятка грузопассажирских судов Черноморского пароходства, на которые были погружены сформированные осенью 1940 года 1-я и 2-я бригады ОСНАЗ морской пехоты Черноморского флота. Морские пехотинцы получили оружие из XXI века: автоматы Калашникова образца 1947 года, ручные пулеметы того же Калашникова, единые пулеметы «Печенег», автоматические станковые гранатометы «Пламя» и автоматические минометы «Василек», а также ручные противотанковые гранатометы РПГ-7Б.

Всем премудростям десантного дела их обучали инструкторы из XXI века, за строгость и принципиальность получившие старорежимное прозвище «шкуры». Морские пехотинцы проклинали своих наставников во время учебы, но теперь, во время боя, они не раз поблагодарят их за науку, выжив и победив в горячем и кровавом сражении в Констанце.

Ровно в четыре часа утра, когда соединение было уже на полпути к Констанце, вице-адмирал Юмашев получил сообщение от начальника штаба Черноморского флота контр-адмирала Ивана Елисеева о том, что Севастополь подвергся массированному налету германских бомбардировщиков. В воздух подняты истребители, а зенитная артиллерия Севастополя открыла по немецким самолетам огонь на поражение… Это было еще мягко сказано – на ближних подступах к главной базе Черноморского флота в воздухе царил настоящий огненный ад. В отражении налета «хейнкелей» из состава 27-й бомбардировочной эскадры люфтваффе, кроме зенитной артиллерии и истребителей Черноморского флота из 1941 года, принимали участие переброшенные из двадцать первого века зенитно-ракетные дивизионы установок «Бук-М4», «Панцирь-С2», большое количество расчетов ПЗРК, а также «Шилки», «Тунгуски» и «Рогатки».

Для пилотов люфтваффе это была самое настоящее самоубийство. В предрассветном небе белые дымные следы зенитных ракет смешивались с дымно-огненными трассами, извергаемыми скорострельными зенитными орудиями «Панцирей», «Шилок», «Тунгусок» и «Рогаток», а над ними огненно-черными цветами распускались разрывы сотен зенитных снарядов. Тихоходные и неуклюжие «хейнкели», у которых к тому же необъяснимым образом пропала связь как между собой, так и со своими аэродромами и узлами управлениями, подверглись беспощадному истреблению. Защитники Севастополя безжалостно уничтожали вторгшиеся в крымское небо вражеские самолеты. Оставляя за собой черные следы, двухмоторные машины с крестами на крыльях падали с небес в море.

Уцелевшие после первых минут избиения германские самолеты, не дойдя даже до ближних подступов к Северной бухте, торопливо сбрасывали куда попало груз магнитных морских мин и, кто поодиночке, а кто тройками или парами, разворачивались на обратный курс. Тут-то их и подлавливали стремительные МиГи и юркие «ишачки», державшиеся до поры до времени в стороне от зоны зенитного огня.

Советские истребители, конечно, тоже несли потери, ибо «хейнкель-111» – машина хоть и неуклюжая, но обладающая мощным оборонительным вооружением. Семь пулеметов винтовочного калибра, снабженных большим боекомплектом, размещены таким образом, что на подступах к бомбардировщику практически не остается мертвых зон. И падали с неба вспыхнувшие «ишачки» и МиГи… Но свою задачу отчаянные безбашенные лейтенанты выполнили до конца. Ни один немецкий бомбардировщик не вернулся на свой аэродром, и даже не дотянул до румынского берега. Тем самым были решены сразу две задачи: отбито воздушное нападение на Севастополь, а германское командование лишилось единственного базировавшегося в Румынии бомбардировочного соединения, способного нанести удар по советскому десанту в Констанце и прикрывающему его Черноморскому флоту.

Тем временем ударное соединение ЧФ продолжило путь к Констанце. Серьезных противников на Черном море у советских кораблей не было – четыре устаревших эсминца и одну подводную лодку румынского флота в расчет можно было не брать. Основную опасность представляли прикрывающие подступы к Констанце с моря береговые батареи и оборонительные минные заграждения. Главной силой румынской береговой артиллерии была германская батарея «Тирпиц», расположенная в шести километрах южнее Констанцы и вооруженная тремя одиннадцатидюймовыми орудиями с дальностью стрельбы до тридцати шести километров. Наводились орудия с помощью артиллерийского радара, а данные для стрельбы рассчитывались электромеханическим вычислителем, что делало ее весьма грозной боевой единицей.

Но с приближением к Констанце кораблей Черноморского флота сначала на радаре возникли необъяснимые естественными причинами помехи, а потом появившиеся в воздухе семь десятков СБ-2 из состава 63-й тяжелой бомбардировочной авиабригады Черноморского флота надолго вывели ее из строя.

Но все же главной угрозой для советских кораблей оставались румынские оборонительные минные заграждения. Именно они в нашей истории и сорвали набег легких сил Черноморского флота на Констанцу, осуществленный легкими силами флота 25–26 июня 1941 года. Именно тогда погиб лидер «Москва», а советские эсминцы по ошибке потопили свою же подводную лодку, по халатности ее командира зашедшую в запретный район. Воздушные налеты в том рейде советская авиация производила разрозненно и мелкими группами, в силу чего не добилась успеха.

Но теперь все было иначе – легкие силы лишь обеспечивали безопасность участвующих в набеге крупных кораблей, а основной артиллерийский удар должны были наносить линкор «Парижская коммуна», крейсера «Ворошилов», «Молотов» и «Красный Кавказ», чья крупнокалиберная артиллерия была способна вести по Констанце огонь, не подходя близко к румынским оборонительным минным заграждениям. С этой целью в артпогреба «Парижской коммуны» вместо обычного боекомплекта было загружено тысяча двести облегченных фугасных снарядов повышенной дальности образца 1928 года. Корректировку огня осуществляли два высотных разведчика-корректировщика, созданных на базе самолетов ТБ-7. Часами вися над избиваемой Констанцей на двенадцатикилометровой высоте, они стали глазами командования Черноморского флота и десантной группировки.

Все получилось так, как и задумывалось. Ударное соединение подошло к Констанце ровно в девять утра, и сразу же открыло огонь по порту и железнодорожному вокзалу. Трехсоткилограммовые чемоданы, выпущенные с линкора, и стокилограммовые с крейсеров, десятками стали рваться в самом центре города. В Констанце началась паника.

В городе царил хаос, помноженный на типичный румынский бардак. С той же экспрессией, с какой они мечтали о создании «Романия Маре» («Великой Румынии») до Днепра (или, чем черт не шутит, до самой Волги), румынское начальство бросилось бегом из города, бросив его жителей на произвол судьбы, то есть, в данном случае, на советский Черноморский флот.

Тем временем эсминцы и лидеры, выпустив параваны-охранители, повели за собой к берегу пароходы с десантом. Операция прошла успешно, корабли шли по картам, на которых значились границы минных заграждений, полученных из Наркомата ВМФ. Карты были точными – ни один корабль на мине не подорвался.

Уже к половине десятого отряды первого броска морской пехоты, размещенные на эсминцах-«новиках», сумели высадиться и закрепиться в порту. Линкор и крейсера тут же перенесли огонь вглубь вражеской обороны, стараясь предотвратить подход к городу вражеских резервов. Им могла угрожать лишь немецкая авиация, но единственная бомбардировочная авиагруппа в Румынии была разгромлена над Севастополем, а многочисленные истребители, предназначенные для прикрытия Бухареста и Плоешти, для больших кораблей не представляли никакой опасности.

Сопротивление десанту было слабым и беспорядочным. Отлично вооруженные и обученные морпехи при поддержке тяжелой корабельной артиллерии с легкостью отбросили румынских солдат от порта, после чего с пароходов на берег стали выгружаться основные силы десанта. Если все пойдет так, как было задумано, то этот десант закрепится в городе и, непрерывно получая подкрепления, дождется контрнаступления Южного фронта и подхода к Констанце его основных сил.

22 июня 1941 года. 10:15 мск. Северо-Западный фронт, 8-я армия РККА, Таураге.

Командующий армией генерал-майор Петр Петрович Собенников

С первых же минут войны в приграничной полосе, занимаемой 8-й армией, разгорелось ожесточенное приграничное сражение с использованием танков, авиации и тяжелой артиллерии Резерва Главного командования. Как и ожидалось, основной удар механизированными частями противник нанес в полосе обороны 90-й стрелковой дивизии, 10-го стрелкового корпуса, оседлавшей шоссе Таураге-Шауляй. Именно здесь, на самом удобном для прорывов танковых соединений направлении, во втором эшелоне боевых порядков 90-й дивизии были сосредоточены приданные 8-й армии части усиления: 402-й и 330-й гаубичные полки РГК и 1-я самоходная противотанковая артиллерийская бригада.

Чуть дальше в глубину, у перекрестка дорог Таураге-Шауляй и Клайпеда-Каунас, в полной готовности к нанесению встречного контрудара, в небольших лесных массивах скрытно располагался 1-й конно-механизированный корпус РГК генерал-майора Хацкилевича. Пятьсот сорок средних и легких танков, двести двадцать восемь самоходных гаубиц калибра сто двадцать два и сто пятьдесят два миллиметра, сто восемь самоходных противотанковых орудий калибра семьдесят шесть миллиметров, сто двадцать восемь самоходных зенитных установок и четырнадцать тысяч сабель кавалерии. Генерал Собенников понимал, что сочетание ударного бронированного кулака, самоходных гаубиц и подвижной, как ртуть, кавалерии – страшная сила. Как поется в популярной в довоенные времена песне – «гремя огнем, сверкая блеском стали».

Все время, прошедшее с первых минут войны, командующий 8-й армией провел у полковника Голубева на КП 90-й стрелковой дивизии, что для командарма считалось непосредственным присутствием на линии фронта. Отсюда, из Таураге, хорошо был виден поднимающийся в небо огромный столб иссиня-черного дыма. Это на немецкой стороне горела железнодорожная станция Тильзит, в первый же час войны подвергшаяся массированному бомбовому удару полутора сотен советских СБ и дюжины АР-2 из состава 9-го, 31-го и 46-го бомбардировочных полков, сведенных в одну ударную формацию.

Пока в небе над Таураге кипело первое приграничное воздушное сражение, и МиГи с «ишачками» ссаживали с неба обнаглевшие «юнкерсы», а немногочисленные «худые» из 54-й истребительной эскадры отчаянно пытались им помешать, большая группа СБ под прикрытием «чаек», уклонившись к югу, проникла на территорию Восточной Пруссии на стыке зон ответственности групп армий «Север» и «Центр», после чего по широкой дуге обошла район боевых действий и вышла на станцию Тильзит-товарная с западного направления. Бомбовый удар по станции оказался абсолютно неожиданным для немецких зенитчиков, ведь они считали, что с запада могли появиться только немецкие самолеты.

Под ковром взрывов стокилограммовых бомб обратились в дым эшелоны с запасами топлива и боеприпасов, приготовленных для обеспечения наступления 4-й танковой группы Гепнера. Сила взрывов была такой, что даже на километровой высоте советские бомбардировщики подбрасывало, будто при езде по ухабистой дороге, а ноздри пилотов забивал запах гари. Итогом налета стали полностью разрушенные пути и станционные сооружения. Убило и ранило несколько тысяч солдат из состава находящейся во втором эшелоне 38-й немецкой моторизованной дивизии, а в самом Тильзите из окон вылетели все стекла.

Почти одновременно с бомбовым ударом СБ по станции четыре тройки пикировщиков АР-2 атаковали пятисоткилограммовыми бомбами железнодорожный и шоссейный мосты через Неман, разрушив их несколькими прямыми попаданиями. Командование люфтваффе даже не успело парировать эту новую угрозу, ибо в тот момент уцелевшие в приграничном сражении «мессершмитты», растратив почти весь запас топлива, устремились на свои аэродромы, чтобы не упасть где-нибудь в поле с сухими баками.

Война с первых же часов началась совсем не так, как рассчитывали в Берлине, что вызывало у немецких генералов тяжелый когнитивный диссонанс. Например, командующий 4-й танковой группой генерал-полковник Эрих Гёпнер, по прозвищу Старый Кавалерист, с размаху нарвавшись на эшелонированную полевую оборону, насыщенную большим количеством противотанковой артиллерии и искусно вмонтированную в недостроенный Шауляйский УР, безуспешно пытался проломить эту преграду танками и пехотой.

Положение его было куда хуже губернаторского: 4-я танковая группа, отсутствовавшая в первоначальном варианте плана «Барбаросса», была по остаточному принципу укомплектована устаревшими трофейными чешскими танками Lt-35 и Lt-38, по своему уровню примерно соответствующим советским БТ. На поле боя эти танки горели как свечи, и немецкие танкисты проклинали их тонкую броню, навылет пробиваемую новыми русскими противотанковыми пушками на любых эффективных дистанциях боя. Вместо преследования разрозненных советских подразделений, подвергшихся внезапному нападению, немецкие танкисты и пехота ввязались в тяжелые вязкие бои по прорыву полевого оборонительного рубежа, и с первых же минут войны стали нести тяжелые потери, не сумев достигнуть даже локальных успехов.

Впрочем, все эти неудачи считались сугубо временными. И сам генерал Гепнер, и подчиненные ему командующие 41-м и 56-м моторизованными корпусами генерал-лейтенант Георг Ганс Рейнгард и генерал пехоты Эрих фон Манштейн, а также командующий группой армий «Север» фельдмаршал Вильгельм фон Лееб считали, что все еще можно исправить: несмотря на временные неудачи и отсутствие господства в воздухе, сосредоточив все резервы и усилив натиск на ключевом шауляйском направлении, решительными действиями удастся прорвать советский фронт, и дальше все пойдет в полном соответствии с планом «Барбаросса».

Согласно принятому решению, к девяти часам утра на шауляйское направление на помощь штурмующему границу 41-му моторизованному корпусу по рокадным дорогам началась передислокация всего, что фон Лееб смог наскрести по сусекам. В первых рядах по дороге в пекло двинулся 56-й моторизованный корпус (8-я танковая, 3-я моторизованная, 290-я пехотная дивизия), а также дивизия СС «Мертвая голова» из резерва самого Гепнера. Следом за ними по дорогам к месту прорыва запылили 58-я и 254-я пехотные дивизии из резерва 18-й армии генерала фон Кюхлера, 206-я, 251-я пехотные и 281-я охранная дивизии из резерва 16-й армии генерала Эрнста Буша, а также 253-я пехотная и 285-я охранная дивизии из резерва группы армий «Север». Таким образом, командующий группы армий «Север» рассчитывал создать мощный ударный кулак, способный проломить полевую оборону 8-й армии и обрушить весь Северо-Западный фронт.

Сам фельдмаршал фон Лееб и не подозревал, что советская радиоразведка имела возможность читать его приказы в режиме реального времени, и что фактическое начало передислокации немецких дивизий тут же обнаружили советские самолеты-разведчики. Так что и командарм Собенников, и комфронта Конев своевременно получили полную информацию о планах немецкого командования и готовили свои контрмеры. На аэродромах советских бомбардировочных полков Северо-Западного фронта вооруженцы уже начали вытаскивать из ящиков и подвешивать по СБ и ДБ-3Ф – считавшиеся ранее секретными местные версии кассетных авиационных боеприпасов РБК-250 и РБК-500, наиболее эффективных для ударов по плотным колоннам пехоты на марше.

22 июня 1941 года. 10:55 мск. Западный фронт, Воздушная армия ОСНАЗ, полевой аэродром в окрестностях Пружан.

Командующий армией генерал-майор Георгий Нефедович Захаров

Война продолжалась всего семь часов, а генералу Захарову казалось, что прошла целая вечность. За это время воздушная армия ОСНАЗ в полном составе совершила два вылета истребителей и по одному вылету бомбардировщиков и штурмовиков, в результате чего сбросила 2-й воздушный флот люфтваффе с неба. Теперь в полосе Западного фронта в воздухе господствовала советская авиация. В первом бою этой войны, прямо над границей, генерал Захаров участвовал лично, хоть и не положено командарму самому водить в бой свои полки.

Именно там, в небе над Брестом, когда с небес падали пылающие «юнкерсы» и «хейнкели», он испытал упоительное чувство победителя, способного сделать со своим противником все что угодно. Впрочем, вернувшись из того боя и немного остыв от первых эмоций, генерал Захаров смог трезво поразмыслить и проанализировать ход и последствия первого сражения советской элитной авиации, которой он командовал.

Ничего подобного этому бою не было ни в Испании, ни в Китае – там война шла на равных, и даже при некотором техническом превосходстве противника. А тут советские летчики буквально с ходу, с первых же минут войны, захватили господство в воздухе, несмотря на то, что пилоты с испанским, китайским, монгольским боевым опытом (как и сам командующий) в воздушной армии ОСНАЗ были наперечет. Но и для тех, кто раньше не участвовал в боях, не прошли даром изнурительные тренировки на полигонах в далеком прошлом. Эскадрильи, полки и дивизии действовали, как один отлаженный механизм, без сбоев перемалывая одну бомбардировочную эскадру люфтваффе за другой.

Ведь даже самое совершенное оружие не отменяет личного мастерства, а слетанность в группе не заменить никакими самонаводящимися ракетами. Ракеты, конечно, тоже здорово помогли, но, выпустив их во врага, советские истребители пошли в ближний бой «глаза в глаза», когда вражеский самолет занимает все поле зрения, и на нем, как кажется пилоту, можно разглядеть каждую заклепку. С такой дистанции промахов не бывает, а новые мощные пушки после нескольких попаданий обеспечивают гарантированное разрушение не только «мессершмитов» или «штук», но и средних бомбардировщиков, вроде «юнкерса» или «хейнкеля».