Текст книги "Алый флаг Аквилонии. Железные люди"

– Но почему тогда вы, Никифор Васильевич, отдали это свое распоряжение в отношении местного населения? – спросил мичман Некрасов. – Если мы оказались незнамо где, то тогда уже можно все.

– А потому, Анатоль, – ответил Толбузин, – что честное имя русского военного моряка необходимо хранить всегда и везде. Бог смотрит на нас с небес – и чисты мы, в первую очередь, должны быть перед Ним и своей собственной совестью, а не в глазах людской молвы.

6 июня 3-го года Миссии. Четверг. Девять часов утра. Эгейское море у побережье острова Тинос, фрегат «Медуза».

Операция по эвакуации в заливе Сувла прошла успешно, без накладок или задержек – уж очень серьезную подготовительную работу проделали товарищи командиры и их добровольные помощницы из числа местных знахарок, которым довелось выжить в британском плену.

Получив на вооружение трофейные британские лопато-мотыги, по эффективности превосходящие палки-копалки каменного века в несколько раз, эти женщины извели в окрестностях почти все растения чемерицы и дягиля, а также дикий чеснок и лук. Помимо этого, местные дамы обобрали с прошлогодних кустов репейника засохшие соцветия, проредили заросли багульника в подлеске и ободрали с нижних ветвей окрестных сосен тронувшиеся в рост молодые побеги. В качестве посуды для изготовления настоек и отваров использовались трофейные британские котелки, ведь бывшим хозяевам они были уже без надобности.

Водные настои применялись преимущественно при мытье волос, а смеси на основе свиного жира – для обработки одежд из сыромятной кожи. Ради получения необходимого жира охотники, регулярно выходящие на промысел ради добычи пропитания, получили особый заказ на истребление хрюкающих. Мясо шло в котел, а смалец и сало употребляли для изготовления снадобий для борьбы с платяными вшами на кожаных изделиях. Обмундирование из ткани стирали, пропаривали в бане и дополнительно обрабатывали водными настоями и отварами.

Кроме того, поступило указание (от Марины Витальевны) остричь весь мужской и женский личный состав наголо во всех местах, кроме головы, чтобы без лишних хлопот раз и навсегда избавиться хотя бы от лобковых вшей, тем более что в Аквилонии так принято, особенно среди женщин. Ручные машинки для стрижки по одной штуке на отделение имелись во всех трех взводах морской пехоты – и их личный состав дисциплинированно выполнил указание. С женщинами было сложнее. Капитан-лейтенант Голованов просто не представлял себе, каким образом он доведет до них это распоряжение.

Но выход нашелся. Сначала лейтенант Чечкин в бане лично обработал свою супругу, объяснив ей, для чего это надо и насколько красивее выглядит женщина, не обремененная излишними зарослями в паху и под мышками, а уже потом леди Наталья, вооружившись машинкой, самостоятельно принялась распространять среди дам новую моду. И прежде, купаясь в бане или обрабатывая свою одежду от насекомых, женщины из невооруженного тылового подразделения совершенно не стеснялись разоблачаться до костюма Евы, но теперь это зрелище приобрело законченное эстетическое совершенство. Непривычные к таким картинам мужчины краснели и отводили взгляды, даже не догадываясь, что это еще только цветочки по сравнению с тем, что ждет их в Аквилонии.

В результате всех предпринятых усилий санитарное состояние контингента, погруженного на «Медузу» в заливе Сувла, доктор Блохин признал удовлетворительным, близким к хорошему. Большая часть задержки была вызвана перевозкой на борт конского поголовья вкупе с некоторыми запасами фуража, да трофейного британского имущества, вплоть до последнего гвоздя. Сергей-младший распорядился брать все, ведь тут, в Каменном веке, никогда не знаешь, когда может понадобиться та или иная вещь. Особый интерес вызывал трофейный шанцевый инструмент: топоры, лопаты, кирки и кирко-лопаты, а также колюще-режущие предметы (ведь в них не могут закончиться патроны) и значительно меньший – пулеметы, винтовки и револьверы, к которым не подходили боеприпасы с американского парохода. Впрочем, любое огнестрельное оружие, даже с ограниченным боекомплектом, да хоть кремневые ружья – все одно вещь ценная, и подлежит обязательному вывозу.

В последний день пребывания «Медузы» в заливе Сувла, второго июня, с Лидой Голубкиной произошла давно ожидаемая, но тем не менее очень интересная история. Дело было вечером. Только что через санитарный контроль прошло последнее отделение советских морских пехотинцев, на чем работа медсестер-практиканток на этом месте закончилась. Дружной стайкой они вышли под открытое небо из большой палатки, сворачивать которую уже не их работа, и, помыв у рукомойника руки, огляделись вокруг. Покинутый лагерь выглядел пусто и сиротливо. От шалашей-типи остались только скелеты из жердей, ибо покрывавшие их шкуры, промазанные жировым составом против насекомых, давно свернули и убрали в нижний трюм «Медузы». Не дымила больше своей трубой баня, а в речке рядом с ней не плескались разгоряченные жаром и паром мужские (а иногда и женские) обнаженные фигуры. Пепельными проплешинами зияюли на берегу обложенные камнем остывшие кострища (а ведь еще совсем недавно там готовилась еда на две с лишним сотни обитателей этого лагеря). Зато морской бриз доносил запах вкусного дымка со стороны стоящей на якоре «Медузы». Там, в трюме уже несколько дней функционировал большой камбуз, оборудованный с соблюдением всех мер противопожарной безопасности, необходимых на деревянном корабле. Именно туда, к сытному ужину и привычному уюту своей каюты, девушки отправятся сразу, как за ними придет шлюпка.

И в этот момент к их компании раскованной походкой подошли три урожденные «волчицы»: две матроски и одна солдатка с висящим за плечом помповым дробовиком. Лица у всех троих уверенные, и даже, можно сказать, дерзкие, при том, что все трое – красавицы спортивного вида. Там, дома, в двадцать первом веке, домашняя девочка Лидия Голубкина наверняка испугалась бы подобной встречи, ибо ничего хорошего она бы ей не сулила. Но тут все было иначе. Все знали, что ни одна «волчица» не причинит вреда гражданским, которых она перед лицом Великого Духа поклялась защищать.

И все же Лида принялась нервно переминаться с ноги на ногу.

– Я Тана, – обращаясь к Лиде, сказала солдатка грубоватым голосом, – а это мои подруга Ила и Рено. Мы хотел с тобой серьезно поговорить.

– Да, – подтвердила Ила, – мы говорить про очень важный дело. Но это не должен слушать посторонний уши, а потому идем.

– Ты не бояться, – добавила Рено, видя колебания девушки, и улыбнулась, обнажив ряд белых ровных зубов, – мы не делать тебе плохо, а дружить с нами будет очень хорошо. Разговор очень важный, идем.

– Ну хорошо… идемте, – наконец ответила Лида. – Только недалеко.

– Не надо далеко, – кивнула Тана. – Мы будем рядом и говорим тихо.

– Ну что, девочки, говорите, что хотели? – сказала Лида, когда они шагов на двадцать отошли от компании медсестер-практиканток, настороженно глядя на девиц.

– Мы хотел твой друг Александр Бояринцев, – сказала Ила. – Мы видел, что вы много говорил.

– Так… это что же? – вскипела Лида. – Вы, значит, хотите сказать, что я должна отвянуть, сгинуть и больше никогда не подходить к Александру Яковлевичу?

– Нет-нет! – замахала руками Тана. – Ты нас неправильно понял, Лида! Мы хотел, чтобы ты был наш старший сестра. Ты красивый, умный, сильный, только твой сила не снаружи, а внутри. Ты никогда не плакал, как другой, и это хорошо! Ты будешь в наш семья душа, а мы – твой опора и друг!

Лида никогда не считала себя ни особенно красивой, ни особенно умной, ни тем более особенно сильной, а потому, услышав такой панегирик в свой адрес, изрядно удивилась. Впрочем, «душой компании» ее называли часто. Однако, одно дело – ни к чему не обязывающее общество подружек, и совсем другое – групповой поход замуж за интересного, но пока малознакомого человека, в компании еще менее знакомых девиц местного происхождения… Эти трое выжили в таком кошмаре, который просто не умещается в голову цивилизованного человека, но не сломались и не зачерствели, а вместо того, едва отогревшись в руках аквилонских вождей, возжелали себе обоюдной любви с хорошим мужчиной, дружной семьи с множеством нареченных сестер и много умных и красивых детей. Лида знала, с кого берут пример эти трое, и догадывалась, какую роль они прочат ей в своих планах. Но при этом ей даже в голову не приходило сравнивать себя с такими столпами местного женского общества, как леди Ляля и леди Лиза, хотя две эти матроны-основательницы были старше ее всего на три-четыре года.

– Но, девочки, – попыталась отнекаться она, – я же еще слишком молода для замужества…

– Это совсем неважно, – безапелляционно отрезала Рено. – Ты делать предварительный брак, а мы с девочки – окончательный. В Аквилонии есть такой обычай. Молодой основатель Антон – предварительный мужчина восемь младший девочка. Виктор Легран – предварительный мужчина девочки Шайлих.

– Когда мы вернуться, – сказала Ила, – ты и наш будущий муж получить полный гражданство, потому что вы все делал хорошо. Тогда Сергей Петрович будет делать праздник и объявить свободный охота на новый гражданин, чтобы его мог выбрать любой свободный женщина. Если мы договорился делать семья сейчас, то Александр будет наш добыча, потому что есть договор, а если нет, то любой выйти и сказать, чтобы он был ее мужчина. Мы так не хотел.

– Наш будущий муж станет большой человек, – продолжила Тана с торжественно-заговорщическим выражением, – и желающий стать его женщина будет много. Мы говорить с тобой, а ты говорить с Александр, и тогда на свободный охота он сказать, что у него уже есть семья. Ты его любить, мы видеть, и мы его любить тоже. Договорился, Лида?

– Кхм-кхм… знаете что, девочки… – с сомнением произнесла Лида, – я подумаю над вашим предложением… Это все, что я могу вам обещать. Уж слишком все это неожиданно. Раз-два – и замуж. Хотя не стану отрицать, что Александр Яковлевич мне очень нравится, и я совсем не против стать его женой, но не прямо сейчас, а в некотором будущем, когда я сама подрасту и повзрослею.

– Будущий наступит быстро, – сказала Ила, – потому что внутри себя ты уже взрослый. Из тебя получился хороший старший жена, и ты нам нравился. Мы плакать, если ты сказать нам нет.

Лида вдруг покраснела и сказала:

– Вы мне тоже очень нравитесь, девочки, и я хотела бы, чтобы вы стали моими сердечными подругами. Ведь именно с этого начинается обычная аквилонская семья, не правда ли?

– Да, это правда, – сказала Тана. – Сюда идти шлюпка, а это значит, что тебе пора, Лида. Потом мы встретиться и говорить еще, а сейчас в знак дружбы и приязни мы будем тебя обнимать и целовать. Мы любить тебя, а ты любить нас!

По очереди обнимаясь с «волчицами» Лида подумала, что тела у них жесткие, как из камня, но зато сердца живые и горячие – не то что некоторые девицы: нежные как лилии, но не умеющие ни любить, ни дружить, потому что в груди у них вместо сердца холодный кирпич.

Уже на фрегате, после ужина, Лида подошла к Ванессе и вполголоса поведала ей свою ситуацию.

– Все это правда – и про предварительный брак, и про свободную охоту, и про силу предварительный договоренность, – немного подумав, ответила та. – Возможно, мадмуазель Лидия, тебе сделали самое лучшее предложение, какое только возможно в подобных условиях. Девочки не стали пытаться оттеснить тебя плечом в сторону, а вместо того честно пригласили в старшие жены. Я еще поговорю со своими подругами Алаль и Сиси, но и без их совета мне известно, что Тана, Ила и Рено у вождей на добром счету. Это все, что я могу тебе сказать. Остальное реши сама.

Утром третьего числа, поймав парусами береговой бриз, «Медуза» снялась с якоря и в сопровождении «Малютки» совершила короткий переход до острова Самофраки, став на якорь в виду его восточной оконечности. Там предстояло принять на борт греческих беглецов от резни на острове Самофраки, из которых взрослыми женщинами и зрелыми девушками в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет были сорок восемь человек, а остальные представляли собой подростков обоих полов и детей. И вот тут возник затык: гречанки из начала девятнадцатого века наотрез отказались раздеваться перед посторонними и проходить медосмотр, при этом старейшина Георгиос Агеластос ничего не мог с этим поделать. Когда, уперев руки в боки, бунтуют бабы, обезумевшие от непривычного, это попросту страшно.

И тогда для поддержания порядка Сергей-младший спустил на берег весь свой взвод «волчиц», а Раймондо Дамиано добавил к ним полсотни синьорит-маринайо. Мужчинам-морпехам усмирять бабье возмущение просто невместно, но один вид мрачных и до зубов вооруженных амазонок сразу привел в чувство беспокойных самофракиек, тем более когда им объявили, что не прошедшие через медицинскую палатку останутся на месте и никуда не поедут. Вот тут при осмотре хватало и личной антисанитарии, и вошек во всех их трех разновидностях – и это несмотря на то, что «Малютка» несколько раз доставляла греческому контингенту все необходимое для борьбы с этой напастью. Вот она, разница между структурированным подразделением, в которое превратила подчиненных ей местных женщин Наталья Чечкина-Монидис, и неорганизованной толпой штатских баб, где каждая женская особь сама по себе.

– Было у нас уже такое однажды, – сказал младший прогрессор, имея в виду историю с взбунтовавшимися в самом начале женщинами клана Лани.

Приняв единственно верное в такой ситуации решение, он распорядился вшивых стричь наголо во всех местах, мыть подогретой на костре водой из ведра, раз уж нет бани, и переодевать в выстиранное и протравленное трофейное британское обмундирование. После такой санитарной обработки гречанки поступали в полное подчинение леди Натальи, чтобы та со своим дружным коллективом привела их в чувство. А тех, кто не захочет подчиниться этим разумным и взвешенным распоряжением, силой на веревке никто тащить в Аквилонию не будет, и они навсегда останутся на Самофраки, раз уж вошки-блошки им дороже спасения жизни.

И дело пошло, пусть даже под слезы и крики отмываемых и обстригаемых, ибо «волчицы», стоявшие на подхвате у медсестер-практиканток, были неумолимы. Кстати, пока все это происходило, возле Лиды Голубкиной недвижимыми изваяниями стояли ее будущие сестры-собрачницы, и их суровый вид принуждал к приличному поведению даже самых завзятых скандалисток. Они сами однажды прошли через подобную процедуру, и не считали, что в ней есть что-то зазорное. Волосы у женщин рано или поздно отрастут, зато, такие остриженные и переодетые, они будут чувствовать себя полностью порвавшими с прежней жизнью. Впрочем, завшивленную одежду эвакуируемых Сергей-младший распорядился не выбрасывать, а наглухо зашить в плотные полотняные мешки, пересыпав сухими травами с инсектицидным действием. Гречанки получат обратно свои платья и кофты уже в Аквилонии – выстиранными и прожаренными в сушилке для дерева.

На всю эту деятельность ушел весь день третьего июня до вечера, а рано утром четвертого, еще до восхода солнца, «Медуза» и «Малютка» выбрали якоря и направились к выходу из Саросского залива. Подводную лодку было решено оставить там, где станет понятно, что на следующий переход у нее уже не хватит топлива. Впрочем, орудие-сорокопятка еще в заливе Сувла переместилось на бак «Медузы», как страховка на случай разных недружественных встреч.

В полдень того же числа путешественники обогнули мыс Фарос (крайнюю западную точку полуострова, образованного вышедшими на поверхность островами Имброс, Мудрос и Тенендос), но не стали там останавливаться, а взяли курс точно на юг с небольшим склонением к западу, чтобы около шести часов вечера бросить якорь у небольшого острова Айос Евстратиос. Рано утром пятого числа поход продолжился, и за этот день, двигаясь точно на юг, корабли достигли северной оконечности острова Андрос, во времена Каменного века составлявшего один массив с расположенным южнее островом Тинос.

Мменно во время этой якорной стоянки Лида Голубкина улучила момент, чтобы представить предмету своего сердца новых подруг. Мол, вот, Александр, знакомьтесь, эти девушки хотят все сразу стать вашими законными женами, и меня тоже зовут в свою компанию на роль старшей жены в коллективе. Теперь, по законам и обычаям Аквилонии, решение за вами – принять это предложение или отказаться.

Майор с некоторым обалдением посмотрел сначала на Лиду, потом на трех диких кошек в человеческом облике, но отказываться сразу ни от чего не стал. Подсознательно он был уже готов к чему-то подобному, только не думал, что такое сватовство случится еще до завершения похода.

Утром шестого июня поход продолжился, и все шло как обычно до девяти утра, когда впередсмотрящие с марса на фок-мачте доложили, что видят поднимающийся на берегу столб серого дыма. Прошло совсем немного времени, и вот уже по правому борту открылся выброшенный далеко на берег корпус большого деревянного корабля, превосходившего «Медузу» своими размерами раза в два, а на прибрежном холме, над которым развевался большой Андреевский Флаг, суетились люди. Это и была самая главная деталью происходящего, сигнализирующая о том, что крушение тут потерпели не турки, англичане или французы, а соотечественники Основателей.

6 июня 3-го года Миссии. Четверг. Утро. Берег острова Тинос, место крушения линкора «Азия».

Фрегат, что под всеми парусами двигался в южном направлении на некотором удалении от берега, наблюдатели, выставленные на берегу лейтенантом Балашовым, обнаружили за час до того, как он должен был выйти на траверз места крушения. Немедленно по команде была объявлена тревога, а на наблюдательном посту собрался весь офицерский состав потерпевшего крушение линкора, включая командира капитана первого ранга Толбузина.

Минувшие четыре дня отнюдь не добавили ясности в положение русских моряков. Никаких рыбацких поселений на берегу обнаружить так и не удалось, а небольшая группа местных жителей, на которую один из разведывательно-охотничьих отрядов случайно наткнулся в глубине острова, была одета в звериные шкуры и вооружена копьями без наконечников. С аборигенами разошлись мирно, хотя и без особых выражений симпатии. Охотники Каменного века просто побоялись связываться с численно превосходящими оппонентами, а для русских моряков действовал приказ командира не забижать местных жителей. За эти же четыре дня умерла большая часть раненых, чьи травмы в местных условиях выглядели несовместимыми с жизнью, а также некоторая часть тех, кто сразу после катастрофы считался вне опасности.

И вот в море появился неизвестный фрегат…

– Французская постройка… – произнес капитан первого ранга Толбузин, опуская подзорную трубу.

– И флаг османский, – добавил лейтенант Касаткин. – Пожалуй, господа офицеры, пришел наш последний час. Враг уже совсем рядом, а мы еще ничего не успели сделать.

Впрочем, несмотря на то, что на фрегате тоже, несомненно, заметили дымы лагеря и русский флаг над холмом, со стороны его команды не проявлялись признаки враждебности. Там не открывали орудийные порты, выкатывая в них пушки, а палубу не заполняла толпа жаждущих боя возбужденных головорезов в красных фесках. И вообще, на фрегате упорно делали вид, что идут мимо по своим делам и в упор не видят копошащихся на берегу русских.

– А может, у ентого фрегата на борту только палубная и парусная команда, и более никого? – высказал предположение лейтенант Балашов. – Тогда он и в самом деле может пройтить мимо нас без боя, даже не отсалютовав пушкой.

– Турка без драки не турка, особливо если он чует свою силу, – возразил лейтенант Касаткин. – Так просто мимо не пройдет, непременно сцепится.

Впрочем, при подходе к тому месту, где на берег был выброшен русский линкор, на фрегате началась заметная суета. Черными муравьями на мачты полезли матросы спускать паруса, и, глянув на них через подзорную трубу, капитан первого ранга Толбузин вдруг с изумлением проговорил:

– Господа офицеры… это кто угодно, только не турка! Будьте добры, полюбуйтесь на это сами…

Лейтенант Касаткин и лейтенант Балашов как по команде вскинули к глазам свои трубы (мичманам зрительные приборы не положены, ибо им без надобности) – и точно: карабкающиеся по вантам худощавые голоногие матросы в юбочках и облегающих жилетах на самом деле ничуть не походили на типичных турок. На нетипичных, впрочем, тоже. Да и флаг, развевающийся над фок-мачтой, оказался чисто красным, без присущего турецкому знамени белого полумесяца.

Пока старшие офицеры пялились на фрегат и его команду, силясь понять, что бы сие диковинное зрелище значило, штурман Глеб Никифоров вытянул вперед руку и закричал:

– Смотрите, господа, смотрите! Перед фрегатом и чуть ближе к берегу плывет гигантская акула, а у ей на спине люди!

– Пожалуй, Глеб Евлампиевич, должен сказать, что на акулу, даже гигантскую, эта штука только похожа, – с сомнением произнес каперанг Толбузин, разглядывая в подзорную трубу приближающийся предмет. – И люди на ней выглядят слишком уверенными и спокойными для случайных пассажиров. Мы смотрим на них, а они смотрят на нас, и тоже, кажется, в зрительные трубы.

– К тому же, Никифор Васильевич, ни одна акула не будет нести над собой государственный флаг, которого я, правда, не узнаю, – сказал лейтенант Касаткин. – Не спрашивайте меня, каким способом этот предмет движется по поверхности вод без весел и ветрил, но факт в том, что ход у нее при этом весьма приличный, не менее пяти узлов…

– Итак, господа офицеры, что мы имеем? – сказал капитан первого ранга. – Наши визави – один фрегат французской постройки и один корабль непонятной конструкции под флагами неизвестных нам держав – враждебности по отношению к российскому Андреевскому флагу не проявляют, и, судя по тому, что на фрегате спускают паруса, собираются встать тут на якорь или, как минимум, лечь в дрейф. Как вы думаете, что из этого следует?

– Из этого, Никифор Васильевич, следует, что люди на фрегате заметили наше бедственное положение, и теперь собираются нас спасать… или, по крайней мере, выяснить, кто мы такие и как сюда попали, – ответил лейтенант Касаткин.

– Кто мы такие, Владимир Иванович, эти люди знают и так, ибо нет в мире морской державы, которая не признала бы российский флаг, – назидательно произнес лейтенант Балашов. – И, кстати, Никифор Васильевич был прав: фрегат только что отдал якоря. Теперь стоит ожидать спуска на воду баркаса и посылки на берег разведывательной партии.

– Прошка! Тащи сюда мой парадный кафтан, треуголку и трость, – скомандовал каперанг Толбузин. – И вам, господа офицеры, я тоже советую приодеться, ибо встречать гостей следует при полном блеске. То, что наш корабль потерпел крушение, еще не означает, что мы пали духом и опростились.

Тогда же и почти там же, фрегат «Медуза».

– Этот парусный линкор можно датировать примерно первый половина восемнадцатый век, – констатировал Раймондо Дамиано, глядя на берег в бинокль. – Позже обвод корпус уже был немного другой.

– Однако в первой половине восемнадцатого века русские корабли по Средиземному морю не ходили, – ответил вольноопределяющийся Кариметов. – Петру Великому было не до этого, а при Анне Иоанновне и Елисавет Петровне флот пребывал в загоне и запустении. Так что моя ставка – на начальный период царствования Екатерины Великой, то бишь Первую Архипелагскую экспедицию…

Еще в первый день пребывания в заливе Сувла Сергей-младший, выслушав рассказ капитан-лейтенанта Голованова о совместных приключениях с вольноопределяющимся Кариметовым, смерил нового знакомца испытующим взглядом и сказал: «С этого момента вы, Александр Талгатович, кандидат в командиры. Лидерские качества у вас имеются, образовательный уровень соответствует, да и в деле вы показали себя наилучшим образом, так что, как только у нас появится бесхозное подразделение, так сразу в дамки, то есть в лейтенанты. Готовьтесь. А пока, в силу всех вышеуказанных обстоятельств, считаю обязательным ваше присутствие с правом совещательного голоса на всех военных советах и вечерних командирских посиделках. Еще одна умная голова нашему ареопагу не повредит».

Вот и сейчас, выслушав исторический экскурс, младший прогрессор кивнул и сказал:

– Скорее всего, вы правы, и наши новые пропаданцы пришли сюда из эпохи громких побед времен императрицы Екатерины. Но в связи с этим возникает вопрос к товарищу Гаврилову. Скажите, Василий Андреевич, вы сможете сдержать свое пылкое классовое чувство при встрече с дворянами-крепостниками середины восемнадцатого века? Я говорю об этом совершенно серьезно, потому что нам сейчас требуется избежать любых конфликтов с теми, кого мы в будущем видим гражданами Аквилонии. Наша задача – забрать отсюда этих людей, всех, до последнего человека, а не устраивать с ними маленькую гражданскую войну.

– Я вас понимаю, товарищ Петров, – с серьезным видом кивнул капитан Гаврилов, – и могу обещать, что буду сдерживать свое классовое чувство, если, конечно, не увижу на берегу чего-то вопиющего, выходящего за пределы обычных для этих времен методов поддержания воинской дисциплины.

– Люди, которые совершают вопиющее, никоим образом не годятся в наши сограждане, – сурово произнес Сергей-младший. – Только давайте не будем забегать вперед. Подобное решение должно приниматься не с кондачка, на основе эмоциональной вспышки, а после тщательного обсуждения. И вообще, я хотел бы, чтобы подобную проблему уже в Аквилонии решали товарищ Грубин и товарищ Орлов, которые значительно старше и опытнее меня. И только в случае категорического отказа командования разбившегося корабля от эвакуации я могу дать вам карт-бланш на самые решительные действия. Договорились, товарищ Гаврилов?

– Договорились, товарищ Петров, – ответил тот. – Такой подход меня полностью устраивает. Только я посоветовал бы вам взять с собой в качестве сопровождения не моих людей, а отделение из взвода товарища Акимова или товарища Авдеева – в подобной ситуации они будут вести себя гораздо выдержаннее.

– Это тоже правильно, – хмыкнул Сергей-младший. – На берег отправятся по одному отделению от каждого из этих двух взводов, а также одно отделение моих «волчиц», чтобы все было сразу решительно и без недомолвок. Товарищ Дамиано, распорядитесь спустить на воду обе шлюпки и установить у правого борта пассажирский трап. Мы идем на контакт.

Тогда же и почти там же, место крушения линкора «Азия».

Капитан первого ранга Толбузин и подчиненные ему офицеры со своего пригорка с интересом наблюдали за тем, что происходит на фрегате. Там грузовыми стрелами, сначала с одного, потом с другого борта, спустили на воду большие баркасы. Потом на обращенном к берегу правом борту установили парадный трап, и по нему в лодки стали спускаться люди в военной форме, в которых легко угадывалось большое начальство и его эскорт. Но больше всего господ офицеров удивило то, что странный акулообразный корабль, совершенно невообразимым способом двигаясь кормой вперед, подошел к борту фрегата и встал там на якорь. А после этого одна из лодок на короткое время подошла к низкому борту «акулы» и приняла оттуда двух человек. Потом гребцы налегли на весла, и оба баркаса без особой спешки направились к берегу.

– Ну что, господа офицеры, – сказал капитан первого ранга Толбузин, – пожалуй, нам тоже пора ступать на берег. И приготовьтесь: приближается решающий момент, когда мы узнаем, что это за такое странное место и каким макаром мы тут оказались.

– Это в том случае, Никифор Васильевич, – вздохнул лейтенант Балашов, – если эти люди сами ведают о сих великих тайнах, в чем я сомневаюсь. Возможно, это такие же несчастные, как и мы, коим повезло сохранить свои корабли, и теперь они ищут выхода там, где всегда был только вход.

– Возможно, вы правы, Иван Петрович, – кивнул Толбузин, – а возможно, и нет. Сие мы узнаем уже в самое ближайшее время.

Четверть часа спустя, почти там же, береговая линия.

Спустившись на берег в сопровождении группы матросов, приосанившегося отца Макария и доктора Манфреда Юнге, господа офицеры могли наблюдать приближающиеся лодки уже без подзорных труб. Люди в них были одеты в простые, без всякой вычурности, мундиры нескольких образцов, так что создавалось впечатление сборной команды, составленной из представителей разных родов войск, к тому же было невозможно понять, кто из этих людей офицер, а кто нижний чин. Впрочем, решили офицеры, гребцы – это наверняка солдаты или матросы, а те люди, что стоят на ногах, вглядываясь в берег, принадлежат к офицерскому сословию.

И вот, когда у людей в лодках уже было можно разглядеть лица, корабельный секретарь Петр Бородин вдруг встрепенулся, повел носом, будто учуяв вкусное, и ошеломленно произнес:

– Господа… А ведь голорукие и голоногие матросы, да и солдаты в пятнистых мундирах – это же самые настоящие бабы! Ну да, бабы… то есть девки, разрази меня молнией Илья-пророк!

– Остыньте, Петр Ипатьевич, – вполголоса сказал капитан первого ранга Толбузин, – не позорьте нас перед… соседями своим чрезмерным мужским возбуждением. Обратите внимание, что все эти особы дамского пола вооружены наравне с мужчинами, и вид имеют вполне серьезный и решительный. Быть может, в этом государстве так заведено, что лица дворянского сословия с молодых лет служат в армии и на флоте без различия пола. А теперь тихо! Они уже совсем близко.

Вот обе лодки почти одновременно мягко ткнулись носами в песчаный пляж, и первым на берег соскочил молодой человек в пятнистом мундире. Вслед за ним последовали остальные. При этом командиры неспешным шагом подходили к вышедшему вперед молодому предводителю, а нижние чины позади них вытягивались в цепь вдоль берега или оставались на своих местах в лодках. И опять никакой враждебности ни в лицах, ни в позах высадившихся на берег Толбузин не заметил. Его, конечно, удивила крайняя молодость вожака пришельцев, который едва ли был старше любого из мичманов его команды, но командир «Азии» старался не показывать своих чувств. А вдруг этот юноша – наследный принц или вообще правящий монарх? Вон, император Петр Великий тако же чуждался роскошных одежд, предпочитая им одеяние корабельного шкипера или же преображенский мундир – такой же, как и у его солдат.

Каперанг сделал шаг вперед и для начала заговорил на русском языке, впоследствии намереваясь повторить сказанное по-французски, по-английски и по-немецки.

– Приветствую вас, господа незнакомцы! – заявил он. – Я капитан первого ранга Никифор Васильевич Толбузин, командир линейного корабля «Азия» русского императорского флота, потерпевшего крушение в этом злосчастном месте. Теперь будьте добры назвать себя, огласить название своего государства, флаг которого мы не смогли опознать, и сообщить нам, где мы оказались, если вам, конечно, ведома сия великая тайна.