Текст книги "Палыч и Игорёк. Трилогия"

ДОЛЛАР

Всё, что происходило от момента явки на работу до постановки самолёта на стоянку в Люксембурге, вызывало восторг и эйфорию нашего героя, только что пересевшего на этот лайнер с маленького «Ан-2».

Но то, что стало происходить дальше, ввергло его в ступор. Ещё в аэропорту вылета, когда необходимо было записать наличные деньги (не более тридцати рублей и купюрами мельче десятки), Игорь понял, что не всё он знает о характере предстоящей деятельности. А когда уже в Люксембурге в кабину поднялся представитель авиакомпании в этом европейском порту и предложил второму пилоту получить суточные и пройти с ним в дьюти-фри, Игорь осознал, что без специальной подготовки он вряд ли справится с этой, куда более сложной, чем пилотирование самолёта, задачей. Но радист помог. Дал список, который он составил в полёте, кому и что из членов экипажа нужно купить в дьюти-фри. А также посоветовал сохранить чек, чтобы потом правильно посчитать и раздать сдачу.

Молодой второй пилот ничего не понял, но список взял и совет запомнил. Затем короткая поездка по перрону на крутом иностранном авто – и через несколько дверей и лифтов, которые открывались только пропуском представителя, попал в абсолютно странный и непонятный для простого советского человека мир под названием дьюти-фри, в котором только видов и марок алкоголя было больше, чем наш герой видел во всей своей предыдущей жизни. Представитель посмотрел на листок бумаги в руках второго пилота, кивнул полки и сказал:

– Выбирай по списку.

Игорь попытался найти хоть что-то, но наблюдавший за ним коллега всё понял. Выставил из тележки выбранное горе-покупателем и стал наполнять тележку сам со словами:

– Ты что, экипаж разорить хочешь? Hennessy у тебя написано VS, а ты взял XO, и Jonny Walker тебе заказали Red Label, а ты взял Black, – забрал у него деньги и тележку.

Быстро набросал всё заказанное и потом спросил, что себе возьмёт новичок и, не получив ответа, решил:

– Значит, Kirsberry.

Потом, оплатив все покупки, вручил ошалевшему от незнакомых слов и понятий Игорю заполненную корзину, чек и сдачу.

Всю обратную дорогу незадачливый второй пилот на пару с опытным радистом считали, у кого на сколько вышла покупка, кому сколько полагалось сдачи от положенной за двухчасовую стоянку четвертинки (то бишь двадцати пяти процентов суточной нормы командировочных в валюте). Насилу разобравшись, до начала снижения Игорь разнёс всем их покупки и сдачу и с удивлением обнаружил оставшиеся две зелёные купюры номиналом один доллар.

– А это что? – удивлённо спросил кассир на общественных началах.

– Это твои, – объяснил радист и рассказал, что это обязательно нужно записать в валютную книжку.

Держать в руках то, за что ещё недавно можно было получить реальный срок, было странно и боязно. И как выяснилось, эти эмоции были ненапрасными.

После полёта прошли в самолёте таможенный досмотр, когда поднявшийся на борт самолёта таможенник мельком взглянул на сумки членов экипажа и проштамповал валютные книжки, попросив одного из операторов предъявить записанные в книжке японские иены, а другого норвежские кроны. Уже в автобусе, доставлявшем экипаж к терминалу, Игорь вдруг понял, что потерял один доллар.

Не представляя, что в такой ситуации можно делать, он обратился к штурману. Тот, выслушав озадаченного Игоря, сказал сквозь зубы:

– Ти-ихо… – растянув первый слог, и, озираясь по сторонам, прошептал: – Поговорим, когда выйдем из аэровокзала.

Такой ответ не добавил уверенности нашему герою. Когда после всех послеполётных процедур Игорь вместе со штурманом покинули аэровокзал, тот объяснил своё поведение по-прежнему негромким голосом:

– Здесь везде слушаю, записывают, снимают, – говорил он, очень подозрительно оглядываясь по сторонам. – Статья восемь-восемь тебе ничего не говорит? То-то. Ты сейчас записал два доллара, а завтра придёшь на вылет, тебя таможенник попросит показать эти два доллара, и что ты покажешь? Сразу статья восемь-восемь – валютные махинации.

– Может, купить? – спросил реально напуганный второй пилот. – Сейчас что-то двадцать пять – тридцать рублей доллар стоит.

– Вот – это первая ошибка, – поднял указательный палец вверх штурман. – А откуда ты знаешь, что это не таможенник вынул у тебя этот доллар, когда валютную книжку проверял? А? Так вынули у тебя доллар и наблюдение за тобой поставили. Ты дёрнулся покупать, и – оба-на, браслеты и статья. А у них погоны и награды.

– Так, может, написать заявление, что я потерял? – обескураженно предложил Игорь.

– Нет, тогда уже лучше сразу явку с повинной. Срок будет условный, но про авиацию можешь забыть.

– И что, ничего уже нельзя сделать? – в отчаянии спросил второй пилот – растяпа.

– Ты всё, что мог для собственного спасения сделать, уже сделал, – успокоил опытный покоритель международных трасс. – Обратился ко мне. Теперь слушай внимательно и ничего не записывай, – сказал он, опять очень подозрительно оглядываясь по сторонам. – В следующий раз приходишь на вылет и записываешь в валютную книжку один доллар, который у тебя есть. Таможенник сразу увидит несоответствие и резко, глядя в глаза, спросит: «А где ещё один доллар?» А ты так спокойно: «Дома. Показывал ребёнку, как выглядит доллар, и забыл положить в кошелёк». Ещё раз повторю: спокойно. Он тебя услышал и по инстанции доложит, мол, есть подозреваемый. Может, наружку за тобой пустят, может участковому сообщат, но ты в упор не замечаешь этого внимания к собственной персоне. Потому что уже в следующей командировке ты собираешь мелочью сумму в один доллар. Когда в страну въезжаешь, то мелочь не записывается. А уже на следующую командировку прибавляешь к имеющейся у тебя валюте ещё один доллар. Таможенник уже готов тебя захапать, а ты тут раз – и всё! У тебя всё сошлось. Он такой ещё надеется, что зацепит тебя, типа предъяви доллары. А ты – бах! – и показываешь доллары и ещё один мелочью. Всё, ты на свободе – враги в дураках.

– Спасибо, – только и мог вымолвить после этого триллера в исполнении своего коллеги Игорь. – Что бы я без вашего совета делал?

– Сухари бы сушил, – уверенно произнёс ветеран, и Игорь ему поверил.

Это уже потом ему коллеги объяснили, что штурман по фамилии Комарин где-то потерял третью букву своей фамилии, и эта буква была «ш».

ЭНСК

Палыч, вернее, как мы уже выяснили, Сергей Палыч, летел в Энск на крыльях. В прямом и переносном смысле. Будущее было непредсказуемым и туманным, каким оно всегда и бывает, когда решено начинать с нуля.

Конечно, авиацию оставлять Палыч не собирался. Можно будет устроиться в каком-нибудь подмосковном аэропорту дежурным штурманом, что проблематично, но мотористом его точно возьмут. Со временем можно будет восстановиться на лётной работе. Впрочем, всё это меркло на фоне того, что Палыч решил быть счастливым. А общение с Наташей убедило его, что это возможно. И самое главное, он узнал, что это такое – быть счастливым.

И для достижения поставленной задачи нужно было написать заявление об увольнении, отработать положенные две недели и начать исполнять план.

Итак, первый пункт плана – написать заявление об увольнении по собственному желанию. Для этого Палыч прямо по прилёте в Энск направился к командиру эскадрильи. Очень хотелось, отдавая заявление, бросить начальнику в лицо, что ему, Палычу, от начальника ничего не нужно, кроме подписи под заявлением, которую тот не может не поставить.

Но реальность вносит свои коррективы в наши планы. Палыч уже приготовился высказать всё, что накипело, но не застал в кабинете объект своего негодования. А застал на месте командира авиаэскадрильи Анатолия Ивановича. Тот спросил, по какому поводу Палычу нужен начальник, и, выслушав его, удивился:

– А увольняться зачем? Пройди комиссию, восстановись на лётной работе и увольняйся.

– Мне командир не подпишет направление на медкомиссию, – объяснил свои действия Палыч.

– Подпишет как миленький, – ответил Анатолий Иванович, достал соответствующий бланк, вписал фамилию и инициалы Палыча, расписался и поставил печать. – Вот видишь, уже подписал.

Палыч взял направление и со смешанными чувствами покинул кабинет. С одной стороны, рушились его планы через две недели на новом месте начинать новую жизнь с нуля, но с другой стороны, справедливость начинала торжествовать.

В штурманской Пал Степаныч рассказал, что у них теперь новый командир эскадрильи. Анатолий Иванович звать командира. А прежнего сняли и перевели во вторые пилоты, потому что тот полетел с Серёгой Ихотиным на тренировку готовить того к подбору посадочных площадок с воздуха. Площадочку подобрали коротенькую, ветерок вроде штиль, а у земли попутный оказался. И на пробеге стало понятно, что не хватит площадки. Серёга правильно решил крутануться – дал ногу, зажал тормоза, а комэска не понял и, когда увидел, что самолёт ведёт влево, дал правой ноги. А он физически посильнее Серёги и пересилил попытку тренируемого, себе на голову. А дальше простая механика: тормозную гашетку Сергей зажал, командир поставил педали нейтрально, затормозив тем самым оба колеса. Результат – капотирование. Самолёт лежит вверх колёсами. Сейчас самолёт восстанавливают. Комэска во вторые – он же старшим на борту был. Ихотину талон номер один изъяли. Хотя по закону с него-то какой спрос? Он только тренировался.

Палыч испытал двоякие чувства. С одной стороны, вроде бы и справедливо, а с другой стороны, как лётчик он понимал, что́ участники события (пусть и не те люди, за которых он переживал) сейчас чувствуют. И сочувствие перевесило злорадство.

И в результате этого инцидента Палычу пришлось задержаться, чтобы приезжать к любимой не с пустыми руками, а действующим пилотом. Разница была столь ощутимой, что Палыч согласился провести ещё какое-то время в Энске.

Палыч договорился с Наташей звонить вечером каждую пятницу. Для чего нужно было ехать в центр города в пункт междугородной телефонной связи. Сейчас это трудно понять, но были времена, когда не было мобильных телефонов. Ни у кого не было. Их ещё не придумали. И стационарные телефоны были далеко не у всех. У Наташиных родителей, с которыми она жила, телефона не было. Был телефон у Наташиной бабушки, которую она всегда посещала по пятницам после занятий. А теперь ещё и для того, чтобы дождаться звонка Сергея.

Но в ближайшую пятницу позвонить не удалось, потому что в это время Палыч был в самолёте – летел пассажиром из краевого центра, где прошёл медицинскую комиссию для восстановления на лётной работе, в Энск. В следующую пятницу Палыч уже летал с инструктором программу восстановления после перерыва, и ночь их застала на посадочной площадке, куда они привезли врача. В течение дня врач два раза присылал машину, чтобы его ждали, потому что придётся везти больного в Энск. Когда стало понятно, что придётся переночевать, Палыч пошёл в ближайший дом позвонить, но хозяин объяснил, что телефон только на почте и в сельсовете, которые до утра закрыты.

Почему-то в другие дни Палыч звонить боялся, памятуя строгость нравов Наташиной бабушки, но когда в очередную пятницу пришлось по погоде заночевать вдали от таких благ цивилизации, как телефон, он набрался смелости и позвонил по заветному телефону в субботу.

Услышав голос Наташиной бабушки, Палыч стушевался и не знал, как представиться. Но строгий голос с хорошей дикцией и правильной артикуляцией на том конце провода всё же позволил разговору начаться:

– Что же вы мямлите, молодой человек? Вы, скорее всего, Сергей и хотите переговорить с Натальей. Прежде чем я передам ей трубку, я считаю себя обязанной отметить, что не сомневаюсь в наличии объективных причин вашего столь продолжительного молчания. Но хочу заметить, что в наше время уже изобретён телеграф, который позволяет пусть и коротко, но предупредить об этих объективных обстоятельствах.

Палыч не успел ничего сказать, но в трубке уже услышал родной голос любимой:

– Бабушка, бабушка, дай трубку, – и уже Палычу: – Серёжа, как я рада, что ты позвонил. Я волновалась. У тебя всё в порядке?

Когда уже через две недели Палыч общался с бабушкой лично, она принесла свои извинения за то, что адресовала Сергею упрёки, которые, по сути, заслужила почта, не доставившая ни одну его телеграмму по адресу.

Бабушка Наташи была небольшой хрупкой женщиной, в которой в равной степени наличествовали твёрдость и обаяние.

После общения с бабушкой Сергей сказал Наташе, что по голосу он представлял бабушку совсем другой – большой и властной.

– Она такая и есть, – ответила Наташа. – Но ещё и добрая и мудрая.

– А как же ты ей объяснила, что ждёшь звонка от мужчины, с которым знакома меньше года? – шутя спросил Сергей.

– Знаешь, как я боялась, – сказала Наташа. – А она сказала, что год нужен для того, чтобы понять и быть уверенной, что любишь и любима. И порадовалась, что у меня на это ушло много меньше времени.

ВЕРОНИКА

За эмоциями и переживаниями Сергея и Наташи я как-то упустил довольно значительное событие. Отъезд Палыча из Энска. Когда все положенные программы были отлётаны, проверки пройдены, приказы подписаны и документы выданы, Палыч зашёл в кабинет к Анатолию Ивановичу. Поблагодарить и проститься.

Командиру было приятно, хотя и говорил, что ничего особенного для Палыча он не сделал. Но Палыч сказал, что вернуть веру в справедливость – это дорогого стоит и он хотел бы проставиться, как положено.

И тут командир эскадрильи Анатолий Иванович, которого Палыч знал столько времени, сколько трудился в Энске, а это значит – всю лётную жизнь, ошарашил.

– Так я не пью, совсем, – сказал Анатолий Иванович. – Как эта новость мимо тебя прошла?

Очевидно, что вид Палыча выказал всё же его изумление, несмотря на то что Палыч очень старался этого не показать. Но командир уже привык к подобной реакции.

– Мне внучку прислали на каникулы, – просто объяснил он резкое изменение в своей жизни. – Мелкая, в четвёртом классе учится, но посмотрит в глаза – и мурашки по телу. Я с работы пришёл подшофе. Она встретила радостная, обняла, а потом отстранилась и говорит: «От тебя как от папы пахнет. – И добавляет: – Ты хочешь, чтобы я и тебя разлюбила? Хочешь, чтобы я была несчастной?» Знаешь, как страшно стало? Я думаю, ножом в сердце не так больно, как мне было от её слов. И всё, отрезало. Так что если хочешь приятное старику сделать, приходи вечером на чай. Маня будет рада, и внучка любит общение.

Палыч даже немного смутился, когда увидел просительный взгляд своего уже бывшего начальника, и пообещал прийти.

По дороге в гости Палыч зашёл в центральный гастроном, где за заведующей был должок (Палыч ей недавно на свадьбу дочери привозил осетров). Так что Палыч пошёл в гости не с пустыми руками, а с чудом невиданным, по крайней мере для Энска – двумя тортами «Птичье молоко».

Анатолий Иванович жил в пятиэтажке в центре. Палычу приходилось там бывать, когда доставлял своего шефа домой после затянувшихся застолий. Тётя Маша, жена командира, всегда на удивление спокойно забирала мужа, который, увидев супругу, становился смирным и послушным и, стараясь изобразить трезвость, лепетал: «Манечка, ни в одном глазу. Ей-богу, ни капли, Манечка».

Тётя Маша встретила Палыча очень приветливо, поздравила с изменением семейного положения и шутливо добавила, что ещё одной несчастной в их полку прибыло.

Анатолий Иванович очень обрадовался, будто сомневался, придёт ли бывший подчинённый, и громко позвал:

– Вероника! У нас гости.

Из комнаты вышел очень серьёзный человек одиннадцати лет с не по-детски грустными глазами и русой косой.

– Здравствуйте, – серьёзно сказала девочка и протянула руку для приветствия. – Вероника.

– Очень приятно, – ответил Палыч и нежно пожал протянутую руку. – Палыч.

– А имя? – строго глядя в глаза, спросила обладательница русой косы.

– Сергей, – уточнил Палыч.

– Очень приятно, Сергей Павлович, – подвела итог процедуре знакомства строгая собеседница, которую боялся даже командир энской авиаэскадрильи, почитай самый главный лётный начальник во всей округе.

Пока тётя Маша и Анатолий Иванович суетились на кухне, Палыч, соблюдая приличия, решил, что нужно вести светскую беседу, и Вероника приняла предложенный тон общения.

– Вы, Вероника, сюда на каникулы? – спросил Палыч.

– Нет, – ответила юная барышня. – Это сейчас у меня каникулы, но мне придётся задержаться у бабушки с дедушкой. Мама с папой разводятся.

Вероника по-взрослому вздохнула, мол, и такое в жизни бывает. Потому посмотрела на Палыча и, оценив его заинтересованный взгляд, продолжила:

– Папа пьёт и прекращать не собирается. Скоро мама приедет, только на работе рассчитается, – и без паузы спросила: – А вы почему ко мне на «вы» обращаетесь?

Палыч давно принял для себя универсальное правило общения: «Общайся со всеми как с равными – с уважением и деликатностью, невзирая на возраст и звания», и это помогало избежать неловкостей. К этому его подтолкнул один случай, когда он увидел, как председатель колхоза распекал бригадира за то, что тот нахамил колхознику. «Это у меня же нервы», – объяснял бригадир своему председателю. На что председатель ответил: «Нервы – это когда ты на меня орать будешь. А когда ты орёшь на подчинённого – это не нервы, это хамство».

Но эту историю Палыч рассказывать не стал, а ответил просто:

– На «ты» я общаюсь только с родственниками и близкими друзьями.

Вероника совсем недолго подумала.

– То, что учителя нам говорят «ты», – это значит, считают нас за друзей?

– Вполне может быть, – ответил Палыч.

– Значит, они нас считают друзьями, а мы их нет. Так бывает? – задал прямой вопрос человек одиннадцати лет.

– Бывает, – подумав, ответил Палыч.

Совсем немного поразмыслив над сказанным, Вероника спросила:

– А вы дедушке говорите «вы», потому что вы не друзья?

– Ещё на «вы» обращаются к тому, кого очень уважают, даже невзирая на дружеские отношения, – пояснил старший товарищ.

– Да, дедушка достоин уважения, – не скрывая гордости, ответила внучка и почти без паузы добавила: – И бабушка. – Потом, немного помолчав, подвела итог: – Нет ничего сложнее человеческих отношений.

Палыч чуть не рассмеялся, но сдержался. Обижать собеседника не входило в его планы, и он спросил:

– Вы где это прочитали?

– Нигде, – ответил юный философ. – Это и без книг очевидно.

Беседу прервала тётя Маша:

– Серёжа, это где же ты в наших краях такое богатство добыл? – и, не дожидаясь ответа, спросила внучку: – Внученька, ты пробовала «Птичье молоко»?

– Нет, – уверенно ответила внучка, – только коровье и один раз козье.

Тётя Маша обняла Веронику:

– Это торт так называется, очень вкусный.

Во время застолья старшие хозяева интересовались планами Палыча. Тётю Машу больше интересовало, как жена Палыча относится к его работе, как её родственники приняли Палыча. А Анатолий Иванович протянул Палычу записку, на которой был номер телефона и имя-отчество:

– Если с работой совсем будет туго, звони, скажи, что от меня. Это мой однокашник. Он сейчас большой лётный начальник в одном КБ. Может пригодиться.

Когда Палыч засобирался домой, Вероника, как всегда серьёзно, спросила:

– А мы с вами можем быть друзьями?

– Конечно, – ответил Палыч.

– А как я узнаю, что мы уже друзья? – последовал ещё один вопрос. – Дружбу же не объявляют, она приходит естественным путём.

– Вот как только вам комфортно будет обращаться ко мне на «ты» – значит, мы уже друзья, – засмеялся Палыч.

– Хорошо, – сказала Вероника и, немного волнуясь, спросила: – А можно, пока мы ещё не друзья, я буду звать вас дядя Серёжа?

– Конечно, – ответил Палыч, которого уже второй человек за вечер назвал Серёжей, вызывая приятные воспоминания: – Но мне кажется, что мы уже друзья, только ещё об этом не знаем. – И в ответ на недоверчивый взгляд Вероники добавил: – Так бывает.

СПРАВЕДЛИВОСТЬ

Вероника пришла в новую школу в начале четвёртой четверти. Не лучшее время приходить в новый класс, хотя, честно говоря, вряд ли существует хорошее время менять школу. Четвёртый класс – это, конечно, не самый сложный возраст. Но если в этом классе учится ребёнок какой-нибудь местной шишки и директор школы – родная бабушка новичка, проблемы адаптации только усугубляются.

Сын секретаря энского райкома по идеологии Коля Клязин был прилежным учеником и лидером в классе. Но новенькую он невзлюбил сразу же. То ли почувствовал в лице серьёзной и умной девочки угрозу своему авторитету, то ли иные детские мотивы имели место, но конфликт обострялся, и самое обидное для лидера класса, что Вероника вообще не замечала ни его, ни его колкостей.

В конце концов Коля при очередной его попытке поставить на место не признававшую его лидерства дерзкую девчонку увидел в глазах соперницы обыкновенную жалость. Эта жалость была последней каплей в чаше его терпения. Пусть будут злость, страх, презрение, но только не жалость. И он, размахнувшись, со всей силы ударил Веронику.

Но кулак не встретил цели и полетел в пустоту, а за ним и вышедший из себя мальчишка. Вероника за мгновение до того, как одноклассник захотел её ударить, почувствовала опасность и отклонилась в сторону.

Кулак Коли, а затем и сам Коля пролетели мимо, и нападавший упал и лицом ударился о парту.

Серьёзных травм в результате инцидента не было, но последствия для директора школы оказались более чем серьёзными. Приехавшие родители «пострадавшего» потребовали исключения из школы «хулиганки», но, когда были опрошены участники конфликта и их одноклассники, и отсутствие вины Вероники стало очевидным, секретарь райкома поставил директору школы, то есть тёте Маше, Вероникиной бабушке, условие: Вероника должна при всём классе извиниться перед его сыном. В противном случае директор может писать заявление на увольнение по собственному желанию.

На домашнем совете, где Вероника принимала участие как полноправный член семьи, несмотря на согласие Вероники извиниться и тёти Маши уволиться, было принято иное решение. Анатолий Иванович отмёл капитулянтские настроения и сказал, что будет добиваться справедливости. И если для этого будет нужно, дойдёт до Москвы.

Женская часть собрания решила, что глава семьи просто погорячился, но завтра тётя Маша пришла домой рано и сообщила, что её отстранили от исполнения обязанностей на время внеплановой комиссии, Анатолий Иванович немедленно взял отпуск и отправился в краевой центр.

А там прямиком в комитет партии, то есть к самой главной власти всего громадного края. Он хотел записаться на приём к первому секретарю, но ему объяснили, что тот готовится к пленуму всей партии, поскольку он не просто первый секретарь крайкома, но ещё и занимает большие должности в самой Москве и поэтому в ближайший месяц приём по личным вопросам отменён. И направили Анатолия Ивановича к инструктору организационного отдела, занимающегося как раз такими вопросами.

Инструктор оказался приятным мужчиной средних лет. Он внимательно выслушал борца за справедливость, записал услышанное и объяснил, что раз заявление зарегистрировано, то крайком обязательно проверит законность действий членов партии энского райкома.

Анатолий Иванович вышел из кабинета, не сомневаясь, что всё так и будет. Но также он был уверен, что письмо из крайкома придёт в райком, где, вполне возможно, подчинённые папы Коли Клязина будут проверять изложенные факты. А какие могут быть результаты, когда проверяют начальника тоже понятно. И понял Анатолий Иванович – может так случиться и его Мане придётся оставить должность директора, но самое главное – его внучка поймёт, что справедливости нет на белом свете. Стало ему очень гадко на душе и противно от собственного бессилия. И понял, что сдаваться он не имеет права.

Но для начала нужно подумать, что делать дальше. Нет, для начала нужно покурить. А везде таблички «Не курить». Но не может же быть, чтобы в таком громадном здании и никто не курил. Наконец он наткнулся на стеклянную дверь, за которой сидел мужик и, какая радость, курил.

Анатолий Иванович понял, что курить здесь можно, а также догадался по виду курящего, что у того тоже проблемы.

– Что, тоже здесь справедливости не нашёл? – спросил наш герой, садясь рядом.

Мужик внимательно и очень пристально посмотрел на подошедшего и ответил:

– Найти справедливость несложно. Но вот как узнать, что это и есть справедливость – вот в чём вопрос.

В этот момент из здания вышел милиционер:

– Владимир Иванович… – Но тот его перебил и жестом показал, что всё нормально.

Похоже, это был большой начальник, и он внимательно смотрел на Анатолия Ивановича.

– Вот видишь, и ты не знаешь.

– Почему не знаю, – ответил борец за справедливость. – Всё просто: когда справедливость торжествует – душа радуется.

Собеседник обдумывал, явно примеряя услышанное на свою ситуацию. Потом опять посмотрел на гостя:

– А у тебя, знать, душа не радуется, раз пришёл справедливость искать?

Анатолий Иванович выложил, что его привело в краевой комитет. Большой начальник слушал внимательно, а потом повернулся к дверям, у которых теперь сидел милиционер, и крикнул:

– Иванов! – и когда тот подскочил, поднёс к уху кулак, изображая телефонную трубку.

Милиционер быстро принёс большую телефонную трубку с антенной.

И уже в трубку тот, кого Анатолий Иванович принял за начальника, произнёс:

– Энский райком. Первого.

Дальше Анатолий Иванович прослушал обычное деловое общение. Как обстановка? Выбраны ли делегаты на пленум? Что с выполнением плана? Какие проблемы в сельском хозяйстве? И в конце:

– Что я тебе звоню. Прошу взять под контроль увольнение директора первой школы. Да-да, Комаровой, – потом через паузу: – Ты меня спрашиваешь, как решать? Ну ты даёшь! Решать нужно, само собой, по справедливости, – Отдал трубку милиционеру, и уже Анатолию Ивановичу: – Всё будет по справедливости. Не знаю как, но то, что по справедливости, – точно. Ты же не за конкретным решением пришёл, а за справедливостью.

Через неделю комиссия закончила работу, а тётю Машу допустили к работе. По результатам проверки ей объявили замечание.

– Это справедливо, – заверила она мужа.