Текст книги "Anamnesis mali. История беды"

– Я!

– Давай-ка этого… самостийного… в расход! Нечего ему в отряде делать! Время на него тратить!

– А девчонку?

– А барышню с собой заберём. С ней ещё разобраться надо. Правильно Мира говорит: что это за союзники такие, которые с фрицами запросто? Тут, верно, большие игры какие-то: видать, Гитлер с американцами сговорился. Пусть Батя её допросит и решит, что делать. Может, на Большую Землю придётся переправить, в Центр… Словом, барышню – с собой, а парня – в расход!

– Пошли! – Семён больно ткнул Петра в спину дулом автомата.

– Куда?!

– Тут недалеко! – Семён усмехнулся и толкнул юношу ещё раз, – Топай, гнида бандеровская!

– Постойте! Да погодите же! – Пётр споткнулся о корень и едва удержался на ногах. Страх моментально рассеял нереальность происходящего, сделав его вполне правдоподобным, – Дядя Гоша, выслушайте меня!

– Какой я тебе «дядя», племянничек хренов! – возмутился бородач, – Ты себе родственников среди фрицев поищи! Пусть они по тебе поминки устраивают! Семён, давай быстрее, не тяни: отведи недалеко, да шлёпни иуду. Только смотри, больше одного патрона на него не трать, он и того не стоит.

– Постойте, пожалуйста! Скажите только, какое сегодня число?

– А на кой оно тебе? Шестнадцатое июня с полуночи случилось.

– А год? Год какой?!

Все присутствующие, кроме Петра и Саманты, расхохотались.

– Совсем со страху сбрендил, бандера! Семён, погляди, он там не обделался с перепугу? – поинтересовался молчавший прежде боец.

– Я не сошёл с ума! Пожалуйста, скажите, какой сейчас год! – юноша кричал так, что эхо прокатилось по лесу.

– Что ж ты орёшь-то так?! – укоризненно покачал головой «дядя Гоша», – Думаешь, дружки твои примчатся на выручку? Так не успеют.

– Пожалуйста… какой год?

– Эк тебя скрючило… Ну, сорок третий пока ещё. Полегчало?

– Тысяча девятьсот сорок третий?! – переспросил Пётр, отказываясь верить собственным ушам.

– It’s impossible! – потрясённо воскликнула Саманта.

– Именно: одна тысяча девятьсот сорок третий год от рождества Христова, – невозмутимо уточнил бородач, – И что?

– Дядя Гоша… пожалуйста, посмотрите, когда был выдан мой паспорт! Там указана дата выдачи!

– А на кой? – со скукой в оголосе поинтересовался «дядя Гоша».

– Просто – посмотрите! Вы сами всё поймёте!

Бородач пожал плечами и раскрыл голубую книжицу:

– Та-а-ак, где тут дата выдачи-то? Ага, нашёл: третьего вересня, сентября стало быть, две тысячи пятого года… – он запнулся и медленно, вникая в каждую букву, прочёл ещё раз, – Две тысячи пятого года?!

– В том-то и дело! – выдохнул Пётр и обессиленно опустился прямо на сырую землю.

Семён растерянно замер над ним.

– Это что, шутка какая-то? – пробормотал «дядя Гоша».

– Не шутка. Там ещё и дата моего рождения есть. Семнадцатое июля тысяча девятьсот восемьдесят восьмого года.

В лесу наступила полнейшая тишина. Даже непременные ночные звуки, казалось, умолкли. Только полная луна по-прежнему невозмутимо освещала бледно-голубым светом странных людей на поляне, добавляя картине ещё большей фантасмагоричности.

Первым очнулся «дядя Гоша»:

– Ладно… Семён, погоди пока этого в расход. Разберёмся. Уходить надо отсюда, неровён час – немцы проедут. Машина на дороге твоя?

Пётр кивнул:

– Моя.

– Значит, так: грузимся в машину и едем в отряд. Грицько, ты поведёшь!

– Есть! – отозвался немногословный парень.

– Пошли. Покажешь Грицьку, как управлять твоим тарантасом. А то он у нас уже на чём только не ездил, а вот на японском авто – пока не довелось, – это уже Петру.

– Я могу сам повести…

– Как же ты сможешь с завязанными глазами-то?! – удивился «дядя Гоша», – Дорогу тебе, хлопче, знать не следует. И подруге твоей – тоже. Пассажирами поедете. Заодно и расскажете по дороге в подробностях, кто вы и откуда. Топай давай.

Через пару минут все расселись в машине. Молчаливый Грицько устроился за рулём и вопросительно посмотрел на Петра, разместившегося рядом. Тот вздохнул и вставил ключ в замок зажигания. Повернул. Двигатель моментально отозвался еле слышным рычанием.

– Это – автоматическая коробка передач. Передвигаешь рычаг сюда – машина едет. Педали сцепления нет, только газ и тормоз…

Грицько оказался на редкость способным учеником: уже через пять минут вполне освоился с основными системами управления, ничем не выдав своего удивления по поводу невиданного чуда заморской техники.

– Я готов, – просто констатировал он.

– Вот и славно. Мира, поменяйтесь-ка местами с нашим гостем! – распорядился «дядя Гоша».

Поменялись. Теперь Пётр оказался на заднем сиденье, рядом с бородачом и Самантой. Семён устроился позади, на откидном кресле.

– Ну, трогаемся. Вы уж, молодые люди, не обессудьте, но дорогу вам знать ни к чему. Семён!

Пётр с Самантой и пикнуть не успели, как у них на головах оказались мешки из плотной ткани. Дышать в них было тяжело, а уж о том, чтобы что-либо рассмотреть – и речи не было. Девушка дёрнулась было, но сильные руки легли ей на плечи и вдавили в кресло:

– Спокойно! Будешь ёрзать – свяжу.

Машина тронулась. Пётр тяжело дышал под вонючей и влажной мешковиной, пытаясь определить, куда они едут. Так: развернулись, двинулись в обратном направлении. Но недолго: буквально через минуту-другую «Паджеро» резко свернул направо и запрыгал по кочкам. Судя по всему, машина съехала с шоссе и теперь довольно быстро двигалась по лесной дороге… или даже, вообще без дороги.

«Джип» скакал по колдобинам, что твой конь. Да при этом ещё и петлял из стороны в сторону, будто пытаясь замести следы. Через какое-то время юноша прекратил попытки определить направление, поняв всю бесперспективность этого занятия.

– Ну-с, вернёмся к нашим баранам! – над самым его ухом прозвучал голос «дяди Гоши», – Дорога неблизкая, самое время рассказать, что это за штучки с твоим паспортом? Да и с паспортом барышни тоже: я тут изучил его поподробнее, опять с годом неувязочка. Хотелось бы объя…

Бородач умолк на полуслове. В машине внезапно воцарилась полнейшая тишина, нарушаемая лишь мерным урчанием мощного двигателя.

– Это не неувязочка. Видите ли, мы и в самом деле живём сейчас в две тысячи девятом году. Кажется, каким-то невероятным образом то ли мы попали в ваше время, в сорок третий год, то ли вы – в наше. Это безумно звучит, согласен, но это именно так… кажется… – неуверенно закончил Пётр.

Тишина в ответ. Машину подбросило на очередном ухабе. Юноша внезапно понял, что его правый бок, который до этого момента придавливал своими немаленькими габаритами «дядя Гоша», теперь приятно холодит ветерок из открытого окна.

– Эй! – позвал Пётр и осторожно ощупал рукой сиденье справа от себя.

Пусто!

– Пит, я тут! – пронзительным шёпотом отозвалась слева Саманта.

– Погоди… Дядя Гоша! Семён! Грицько! Мира!

Никто не отозвался. Машину опять тряхнуло. Похолодев от недоброго предчувствия, Пётр рывком сорвал с себя опостылевший мешок и огляделся…

В салоне не было никого, кроме их с Самантой!

– Что за чёрт?!

«Паджеро» неторопливо ехал по ночному лесу, никем не управляемый. Вот оно, преимущество автоматической коробки передач: наличие водителя иногда вовсе не требуется!

Пётр всмотрелся в темноту перед лобовым стеклом (Грицько, ас хренов, даже фары не включил!): на капот надвигался смутный силуэт большого дерева… Очень большого!

– Сэми, снимай мешок! – рявкнул юноша и метнулся к рулю, выворачивая его в сторону, одновременно перещёлкнув рычаг на «нейтралку».

Машина прокатилась по инерции ещё пару метров и неохотно остановилась, едва не уткнувшись бампером в толстенный ствол сосны.

– Пит, что происходит? Куда все подевались? – Саманта избавилась от своего мешка и теперь в крайнем недоумении вертела головой.

– Если бы я знал! – Пётр перебрался на водительское сиденье и заглушил двигатель.

– Скажи, ты это серьёзно говорил? Ну, насчёт того, что мы попали в другое время?

– А у тебя есть какое-то другое объяснение всему этому бреду? Ты хоть понимаешь, кто это был?

– Ну… военные какие-то…

– Военные… Партизаны это были, лисёнок! Самые настоящие партизаны Великой Отечественной войны. Из июня сорок третьего года! Тысяча девятьсот сорок третьего, если точнее.

– Но это же… Это же было шестьдесят шесть лет назад!

– Вот именно! А партизаны – настоящие! Если…

– Если что?

– Если только всё это – не какой-то чудовищный розыгрыш… – Пётр помотал головой, – Нет, какой к чертям розыгрыш?! Куда же они тогда исчезли? Вот так просто: раз – и нету. И ещё… – юноша помрачнел, – Самолёты помнишь? Там, во Львове?

– Ещё бы…

– Всё один к одному! Будто то время местами вклинивается в наше… или наоборот, наше – в то.

– Но это же невозможно!

Пётр грустно усмехнулся:

– Сэми, милая, а за эти сутки хоть что-нибудь ты могла бы отнести к разряду «возможного»?!

Саманта подумала и отрицательно покачала головой.

– То-то и оно… Мне кажется, я даже уже удивляться перестал. Или перестаю.

– Пит… – девушка тронула его за плечо.

– Что?

– Наши паспорта. И… часы. Они же остались у того, с бородой. У «дяди Гоши».

– Чёрт… – Пётр откинулся на подголовник и закрыл глаза.

В самом деле: их документы и, самое главное, Велимировы часы остались в кармане галифе бородатого партизана.

В далёком и недосягаемом сорок третьем году прошлого века.

16 июня, Западная Украина, Львовская область, 00—55.

– Пит, что же теперь делать? – растерянно спросила Саманта.

Юноша пожал плечами, не открывая глаз:

– Не знаю, лисёнок. Не знаю…

– Но… надо же как-то вернуть часы и паспорта! Да чёрт с ними, с паспортами, – часы, часы нужно вернуть обязательно! Они не должны пропасть! Мы же обещали Велимиру! Ведь никто, кроме нас, не знает, что… – голос девушки дрогнул и сорвался.

Пётр обернулся к ней, притянул за шею и уткнулся лбом в лоб:

– Сэми, мы ничего не можем сделать! Понимаешь – ни-че-го! Всё, приехали. Часы остались в прошлом веке. И нам их никак оттуда не достать. Как и наши паспорта.

– Пит… но ведь через девятнадцать дней…

– Знаю, милая, знаю. Но, кажется, единственное, что нам осталось – смириться с неизбежным и просто ждать конца света… или как там его? Нам придётся тяжелее всех – потому что мы знаем. Наверное, единственные на планете… даже наверняка – единственные, кто знает.

Саманта всхлипнула:

– Мне страшно, Пит!

– Мне тоже. Очень страшно.

Повисла тишина. Лес вокруг будто затаил дыхание: стихли шорохи, ветер перестал играть с листьями, разом умолкли ночные птицы и всякое неспящее зверьё. Полная, звенящая и одурманивающая тишина накрыла мир…

– И куда мы теперь поедем? – торопливо спросила Саманта первое, что пришло в голову, лишь бы только не оставаться в этой жуткой тиши.

– Теперь? Теперь – всё равно… да хоть бы и в Киев. Для начала – давай выбираться на дорогу. Понять бы только, как?

Пётр завёл двигатель, развернул машину и осторожно повёл её по неглубокому следу, оставленному «джипом» на размякшей после дождя земле.

Оба молчали. Говорить не хотелось ни о чём: после всего навалившегося на них за последние сутки и особенно – после утраты часов, – в душах поселилась нехорошая пустота. И ничем заполняться она упорно не желала.

Вскоре выехали на шоссе. Которое опять приобрело свой привычный вид и осветилось пусть редкими, но – фонарями.

Пётр направлялся обратно, во Львов. Ехать наносить второй пеленг теперь, после безвозвратной потери часов, не имело никакого смысла.

– …снений! И желательно – убедительных! Иначе… Эй, какого чёрта?! Ты как туда попал?! Назад, живо! – в голосе «дяди Гоши» сквозило нескрываемое изумление.

Пётр вздрогнул от неожиданности и вдруг понял, что сидит на чьих-то коленях, а на руле, кроме его собственных рук, лежит ещё пара чьих-то чужих: больших и волосатых. Резко обернувшись, он носом больно зацепился за нос Грицька, который неведомым образом вновь возник на водительском сиденье.

Не вполне осознавая, что делает, Пётр топнул ногой по педали тормоза. Грицько взвыл: вместо педали под каблуком оказалась его нога:

– Та щоб тебе пиднесло, та й гепнуло, пацюк склызький! ………. …. …… …… …. …ь! – сразу на двух языках выругался вновь обретённый партизанский чудо-водитель и одним движением смахнул с себя совершенно ошалевшего Петра. Прямо на колени Мире.

– Убью поганца! – взвилась девушка. В её нежной ручке мгновенно оказался здоровущий штык-нож.

С неприятным удивлением Пётр обнаружил его лезвие плотно прижатым к собственной шее: ощущение оказалось не из приятных.

– Прекратить! – рыкнул «дядя Гоша» так, что машину тряхнуло.

Мира с видимым сожалением ослабила нажим на шею Петра, но свой тесак не убрала.

– Значит так: пленных не трогать! По крайней мере, до допроса. Усадите этого… прыткого обратно назад! Мешки надеть обоим, барышне – тоже. Грицько, бисова дитына, ты на кой опять на шоссе вернулся? Тебя контузило или просто сдурел?!

Машина клюнула носом и, пройдя юзом, замерла. Ночь вновь огласилась неповторимой смесью русских и украинских слов. По большей части – нецензурных.

– Да что происходит, мать вашу?! – «дядя Гоша», видимо, заразился от водителя и тоже начал выражаться крайне нетонко. Он озадаченно озирался, – Мы как сюда попали?! Только что ведь по лесу ехали!

– А я знаю? – огрызнулся Грицько.

– Мы хоть где?!

– Вроде, в сторону Львова едем, – неуверенно ответил водитель.

– Точно, в сторону Львова, – сдавленно подтвердил Пётр из-под Мириного ножа.

– А ты-то откуда знаешь? – хором поинтересовались «дядя Гоша» и Грицько.

– Можно, я сначала назад перелезу?

– Валяй. Мира, отпусти его!

Девушка фыркнула и крайне неохотно убрала нож. Пётр быстренько перебрался на заднее сиденье и вновь устроился между «дядей Гошей» и Самантой.

– Ну? – бородач нетерпеливо ткнул его локтем в бок.

– Видите ли, когда вы исчезли, я развернул машину и поехал обратно…

– Что значит: «когда вы исчезли»?! Мы, вроде, никуда не уходили!

Пётр вздохнул. Задача перед ним стояла непростая: объяснить партизанам то, что и в его-то голове до сих пор не укладывалось.

– Рассказывай, живо! – поторопил «дядя Гоша».

– Понимаете, мы попали сюда, к вам из другого времени… из будущего. Не знаю, как это произошло и почему, но – факт…

Мира хмыкнула:

– Фантастики начитался? Умнее ничего придумать не мог?

– Выслушайте, пожалуйста! Так вот, наше пребывание тут как-то… нестабильно, что ли? Когда вы повезли нас в отряд, мы вдруг опять оказались в своём времени… и без вас. Вы все, вчетвером, исчезли. Совсем. Вернее, не исчезли, а просто остались там, в сорок третьем… точнее – здесь, в сорок третьем. А через какое-то время мы вновь перенеслись сюда. Но вы-то по-прежнему были тут, в вашем времени! Вот… как-то так… – неуверенно закончил Пётр свой сумбурный рассказ.

– Да-а-а… вот загнул, – так загнул! – восхищённо протянул «дядя Гоша».

– А чего мы его слушаем?! Бандера нам баки заколачивает, а мы и уши развесили! В расход его, и дело с концом! С перепугу ещё и не такое сочинишь… жить-то охота, небось, а?! – взорвался Семён и ткнул Петра стволом автомата между лопаток.

– Да не бандеровец я! Я правду гово…

– Немцы! – вдруг выкрикнул Грицько и резко вывернул руль, направляя машину в лес.

Впереди из-за поворота показались несколько мотоциклов с колясками. На каждой из которых красовалось по пулемёту. А следом за мотоциклистами неторопливо вырулил угловатый и весьма грозный на вид бронетранспортёр.

«Паджеро» с ходу перескочил придорожный кювет и запрыгал по кочкам, направляясь к недалёкому лесу.

– Заметили, твари! – скрежетнул зубами над ухом Петра Семён и с размаху врезал прикладом автомата по заднему стеклу.

Оно с печальным шелестом осыпалось. В осиротевшей раме, будто в телевизоре, Пётр увидел, как вслед за «Паджеро» с дороги свернули мотоциклисты. И теперь довольно резво прыгали по неровностям лесного бездорожья.

А бронетранспортёр остановился у обочины. Из него горохом посыпались автоматчики в серой форме и характерных глубоких касках. Гитлеровцы споро растянулись в цепь и бегом направились в лес. А небольшая башенка с пушкой на бронированной машине начала поворачиваться.

Один из мотоциклов вырвался вперёд и принялся уверенно нагонять улепётывающий «джип». Немец в коляске дал короткую очередь из пулемёта, но, к счастью, промахнулся: и мотоцикл, и «Паджеро» швыряло из стороны в сторону, а потому вести прицельный огонь было весьма затруднительно.

Впрочем, что такое «прицельный огонь» для пулемёта?! Немецкий стрелок надавил на гашетку и повёл стволом слева направо, описывая широкую дугу плюющимся смертью дулом.

Грицько вскрикнул и схватился за левое плечо. Машина вильнула.

– Зацепили? Вести можешь? – спросила Мира встревоженно.

– Ерунда! – сквозь зубы процедил водитель.

Семён уткнул приклад автомата в плечо и нажал на спуск. «ППШ» неторопливо как-то застучал: гулко, басовито. «Дядя Гоша» перегнулся назад и тоже открыл огонь. Голос его «Шмайсера» напоминал частый сухой кашель: скорострельность немецкого автомата была явно выше.

Фриц за рулём задёргался и скособочился в седле. Неуправляемый мотоцикл вильнул в сторону и на полной скорости воткнулся передним колесом в сосну: пулемётчика вышвырнуло из коляски и очень точно насадило на длинный заострённый сук. Немец пару раз удивлённо дрыгнул ногами – и замер.

– Два – ноль! – констатировал «дядя Гоша».

– Свято место пусто не бывает! – зло бормотнул Семён и дал очередь по другому мотоциклу, вывернувшему откуда-то слева и пристроившемуся в хвост «Паджеро».

Мимо. В ответ застучал пулемёт. Фашист патронов не жалел и поливал машину длинной, нескончаемой очередью. «Дядя Гоша» с Семёном огрызались короткими, стараясь достать водителя.

Получилось: немец резко запрокинулся назад и вывалился из седла. Нога его зацепилась за что-то и осиротевший мотоцикл теперь тащил за собой безжизненное тело. Но недалеко: угодив в небольшой овражек, трёхколёсная машина перевернулась, накрыв собой пулемётчика.

– Четыре – ноль! – вновь объявил счёт «дядя Гоша».

– Три – ноль! – поправил его Семён, – Тот, что в коляске – живой.

– Ну, пусть три, – согласился бородач, – Я не жадный. Другими доберём. Вот этими, например!

Сзади пристроился очередной мотоцикл. Пулемётчик открыл огонь: несколько пуль свистнули в салоне, каким-то чудом никого не зацепив.

– Пригнитесь! – рявкнул «дядя Гоша» и застрочил из своего «Шмайсера».

Мотоцикл вильнул в сторону, уходя из-под обстрела. Но тут же вернулся на своё место.

– Настырный, сволочь! – с весёлой злобой констатировал Семён. В его руке появилась граната, – А так? – парень рванул кольцо и швырнул её в сторону приближающихся немцев.

Через мгновение мотоцикл подбросило взрывом. Коляску оторвало и она, кувыркнувшись в воздухе, пролетела несколько метров вперёд, почти нагнав «Паджеро». Да и грохнулась в кусты. Предварительно вывалив из себя мёртвое содержимое.

– Пять – ноль! – не унимался «дядя Гоша», – Грицько, поддай, нагоня…

Машина вдруг подпрыгнула и как-то вдруг, сразу оказалась летящей по воздуху, окружённая пламенем, дымом и взметнувшейся землёй.

«Паджеро» совершил совершенно невообразимый кульбит и перед глазами Петра неторопливо, будто в замедленной съёмке, проплыло разбитое заднее окно, и картинка в нём: освещённый полной луной далёкий пятнистый бронетранспортёр с дымком, вьющимся над небольшой, будто игрушечной, пушечкой.

Машина, завершив кувырок, тяжело грохнулась на землю, распахнув двери и вышвыривая наружу своих пассажиров. Последнее, что успел заметил Пётр перед тем, как темнота накрыла его, – Семёна, прижимающего к себе голову Саманты, прикрывая её собой от сминающейся крыши подбитого «Паджеро».

16 июня, Западная Украина, Львовская область, 01—12.

Тишина. Ах, какая же стояла тишина: абсолютная, непререкаемая, торжествующая над всем замершим миром… Пётр прислушался: даже его собственного дыхания не слышно. И это было очень странно, и, наверное, неправильно: юноша осознавал, что дышит, причём часто и тяжело, но вот дыхания своего – упорно не слышал!

Он открыл глаза: прямо перед собой увидел руку, сжимающую автомат. «ППШ». Значит, рука – Семёнова.

– Сэми! – позвал Пётр.

Вернее, ему показалось, что позвал: имя прозвучало только в его сознании. Ушами же юноша по-прежнему слышал лишь тишину.

– Сэми! – повторил он громче.

И вновь – тишина. Только где-то в голове едва заметно постукивал пульс.

Пётр попытался пошевелиться. С огромным трудом, но удалось-таки приподнять голову и осмотреться. То, что он увидел, не порадовало.

«Паджеро» лежал на крыше. В смятом, сплющенном салоне остались лишь трое: сам Пётр, Саманта и Семён. Причём последний, судя по всему, был без сознания. В последний момент перед ударом машины о землю, Семён прикрыл собой девушку. И теперь она испуганно глядела на Петра огромными глазами из-под безжизненного тела партизана.

Остальных, видимо, выбросило из машины в момент взрыва. По крайней мере, в поле зрения Петра не было ни Миры, ни Грицько, ни «дяди Гоши».

– Пит… – послышался тихий шёпот.

Пётр вздрогнул: тишина перестала быть абсолютной. К контуженному мозгу постепенно возвращалась способность воспринимать звуки.

– Пит, помоги… – теперь слова прозвучали громче.

– Сейчас, Сэми, сейчас! – юноша лихорадочно принялся выдираться наружу через заднее окно.

И с ужасом увидел в свете полной луны приближающийся мотоцикл. Вернее, даже два. Совсем рядом.

Повинуясь внезапному наитию, Пётр рванул автомат из руки бесчувственного Семёна. Оружие поддалось неожиданно легко и в следующее мгновение юноша уже приложился щекой к прохладному отполированному дереву приклада. «Подцепил» мушкой ближнего мотоциклиста, задержал дыхание и спокойно, будто в тире, нажал на спуск…

«ППШ» дёрнулся и заговорил своим неторопливым баском. Сопровождая каждое своё «слово» весьма болезненным тычком в плечо. Пётр изо всех сил давил на спусковой крючок, пытаясь уткнуть пляшущую мушку автомата в грудь надвигающегося мотоциклиста.

Наконец, это ему удалось: в серой ткани вражеской формы возникли несколько небрежных дырок, видимых даже в скудном лунном свете. Мотоцикл рванулся куда-то вбок, продрался сквозь кусты и врезался в толстый корявый ствол какого-то дерева. Очень похоже, что – дуба.

– Шесть – ноль! – донеслось откуда-то сбоку, – Молодец, парень.

Пётр скосил глаза: в нескольких метрах левее, из неглубокого овражка высунулся с автоматом «дядя Гоша». Живой!

– Держи правый сектор! – крикнул бородач и выпустил очередь по приближающимся пешим автоматчикам.

Пётр кивнул и открыл огонь по оставшемуся мотоциклу. В ответ ударил пулемёт: пули вздыбили фонтанчики земли прямо перед носом юноши.

Справа застучал ещё один автомат: по звуку – «Шмайсер». Пётр посмотрел: у дерева заняла позицию Мира. И с ней всё в порядке, отлично!

Мотоциклист, судя по всему, решил не переть на рожон: остановился довольно далеко в кустах. И оттуда загрохотал пулемёт: немцы сменили тактику и превратили свой мотоцикл в стационарную огневую точку.

Ситуация резко ухудшилась: поскольку пулемёт теперь твёрдо стоял на земле, а не болтался вместе с коляской из стороны в сторону, точность стрельбы существенно возросла. Свистящие над самой землёй пули в буквальном смысле не давали поднять головы. А от дороги надвигалась цепь автоматчиков.

– Семён, гранатой гадов! – приказал «дядя Гоша».

– Ранен Семён! – отозвался Пётр.

– Тогда – сам!

Легко сказать! Он автомат-то никогда раньше в руках не держал, не говоря уж о гранате! Но выбора нет: если пулемёт не унять, через пару минут здесь будут немцы. И возьмут их всех, тёпленьких, как на блюдечке с голубой каёмочкой.

Пётр сунул руку в карман галифе Семёна: пальцы тут же наткнулись на холодный рубчатый металл. Есть! Юноша осторожно вытащил руку обратно и разжал кулак.

На ладони лежала граната. Так называемая «лимонка». Она и в самом деле чем-то напоминала этот фрукт: то ли округлостью своей, то ли – характерной рубчатой насечкой на корпусе…

Но времени рассматривать смертельную игрушку не было: цепь автоматчиков уже совсем близко! Пётр покрепче сжал в одной руке гранату, в другой – автомат. И ужом принялся продираться сквозь разбитое заднее окно наружу…

…И опять – тишина! Грохот автоматных очередей внезапно стих, как отрезало. Пётр рванулся в последний раз – и оказался, наконец, на свободе.

Вызывающе громко посвистывала какая-то ночная птица. И кроме неё ничто не нарушало покой дремлющего леса. Пётр удивлённо поднял голову и огляделся.

Полная луна по-прежнему щедро заливала лес голубоватым светом. В котором невероятно чётко, до каждой веточки, видны были деревья и кусты. Спящие, неподвижные. Ничего, никакого движения среди них, – потому что некому было двигаться!

Немцы исчезли. Все – и приближающаяся цепь автоматчиков, и мотоциклисты, засевшие со своим чёртовым пулемётом в кустах… да вот они, эти самые кусты: насквозь просвечивают в лунных лучах! Хотя нет, не те же самые: вряд ли кусты могли простоять шестьдесят с гаком лет – не дерево, чай.

Похолодев, Пётр обернулся: «дядя Гоша» и Мира тоже бесследно исчезли из ночных декораций. Только сплющенный, изуродованный «Паджеро» лежал, беспомощно задрав колёса к небу. И в нём тоже не определялось никакого движения!

– Сэми? Лисёнок, ты здесь? – внезапно севшим голосом прохрипел Пётр.

Тишина в ответ. Только бессонная птица продолжала свою одинокую песню.

– Сэми! Да отзовись же, где ты там?!

– I’m here! – послышался сдавленный голос откуда-то из перевёрнутой машины, – Тут я, …… …… …… …. …….ь!

Пётр облегчённо выдохнул и невольно улыбнулся: Саманта явно делала успехи в изучении русского языка. Методом погружения, так сказать…

Из заднего окна «Паджеро» показалась встрёпанная голова девушки. Она посмотрела по сторонам и хрипло поинтересовалась:

– А где все?!

– Испарились, – буркнул Пётр и протянул подруге руку, – Вылезай скорей.

Вылезла. И вопросительно уставилась на него:

– Ну? Так что случилось? Куда все подевались опять?!

– Думаю, всё повторилось: мы вновь в нашем времени. Как в прошлый раз.

– Надолго? Или насовсем?

Пётр пожал плечами:

– Понятия не имею. Надеюсь – не насовсем: часы-то так у дяди Гоши и остались!

– И паспорта…

– И наши паспорта тоже… Сэми, как долго в прошлый раз длилось наше возвращение? Ну, примерно?

– Минут пятнадцать-двадцать, кажется. Не больше. А что?

Пётр поднял вверх правую руку: в лунном свете тускло блеснул дырчатый ствол автомата.

– А вот что! Если нас сейчас швырнёт обратно, то шансов в том бою у нас почти не будет, понимаешь?! Немцев намного больше и вооружены они лучше! Пулемёт никому высунуться не даст, а тем более – уйти. А под его прикрытием подойдут основные силы – и всё, кирдык: появятся в той войне ещё несколько новых неизвестных героев. Павших…

Саманта испуганно посмотрела на него:

– Ты думаешь, что… Мы можем ТАМ погибнуть? Но мы же из другого времени!

– И что?! Где сказано, что пришельцы из будущего в чужом времени бессмертны? Ты вообще что-нибудь понимаешь в путешествиях во времени? Лично я – нет!

– Да и я как-то… не особо.

– Вот то-то и оно…

Девушка шмыгнула носом и деловито спросила:

– А что делать-то?

– Сэми, мы можем только одно: принять в качестве рабочей гипотезы предположение о том, что в ближайшее время нас опять выбросит туда, в сорок третий. А там идёт бой. И наша задача: сделать что-то такое, что существенно изменит расстановку сил в нашу пользу.

– Например?

– Видишь те кусты?

– Ну да…

– В сорок третьем, примерно в том же месте засел немецкий пулемётчик. Надо зайти ему в тыл и, когда нас опять выбросит в то время, пристрелить гада!

Саманта покачала головой:

– Пит, ты так легко это говоришь… Ты и в самом деле сможешь спокойно расстрелять человека?

– Это не человек, Сэми, это – враг! А если враг не сдаётся, его, как известно, уничтожают! Теперь у меня с этими тварями личные счёты – вспомни тот самолёт! И кроме того… – юноша умолк.

– Кроме того – что?

– Кроме того, я уже пристрелил одного. И никаких душевных терзаний по этому поводу не испытываю. Побежали, живо: времени мало! – Пётр схватил девушку за руку и устремился к тем самым кустам. Пробежал мимо и спрыгнул на дно овражка в нескольких метрах позади, – Вот, тут и будем ждать. Лисёнок, только давай договоримся: как только всё начнётся, ты заляжешь здесь и не будешь высовываться, пока я тебя не позову! О’кей?

– Но…

– Никаких «но»! Пойми, Сэми, это не шутки: там идёт война и тот бой – самый настоящий! И пули – тоже настоящие! Поэтому – сиди и не смей высовываться. Ясно?

– Ясно… – Саманта выглядела растерянной: Пётр никогда не разговаривал с ней в таком жёстком тоне. А теперь вот… Странным образом девушке это нравилось.

А сам Пётр тем временем поудобнее пристраивал свой автомат на импровизированном бруствере: толстом корне, вытянувшемся по краю овражка.

– Пит!

– Что?

– Как ты думаешь, эти наши перемещения во времени, – они как-то связаны с ЭТИМ?

– Я думал об этом. Помнишь, Велимир говорил, что ЭТО предохраняет наш мир от хаоса?

– Ну да, что-то такое было…

– Что, если этот хаос рапространяется и на время тоже? Если от разрушенного ЭТОГО расходятся своеобразные волны: не только стихийные бедствия, вроде того землетрясения, но и какие-то временные провалы? Как от камня, брошенного в воду – круги… Прошла одна такая волна – мы в первый раз оказались в сорок третьем. Прошла следующая – мы вернулись в своё время. Третья – мы опять в сорок третьем. Четвёртая – мы здесь, у себя…

– Теперь ждём пятой?

– Теперь ждём пятой, – кивнул Пётр и осторожно положил рядом с автоматом гранату.

– Пит, а почему оружие сюда перенеслось? Оно же из того времени?

– А я знаю? Не силён я в вопросах перемещений во времени: как-то опыта такого не было. Ну, разве что Герберта Уэллса читал. «Машину времени». – Пётр улыбнулся, – Ещё Макаревича слушал.

– А это кто?

– Это, лисёнок, великий человек! Он создал «Машину времени»!

Саманта изумлённо воззрилась на друга:

– Да ты что?! Настоящую?!

– Самую, что ни на есть… Вот, послушай, – Пётр негромко напел, – Мы себе давали слово: не сходить с пути прямого, но, так уж суждено…

Последнее слово утонуло в грохоте пулемётной очереди. Стреляли совсем близко.

– Ну вот… испортил песню! – со злобой процедил Пётр и осторожно высунулся из овражка.

Прямо перед ним, в каких-нибудь трёх метрах, стоял в кустах мотоцикл. В коляске, согнувшись над пулемётом, сидел весьма упитанный фашист: форменная гимнастёрка, или как там она у них называется, натужно обтягивала спину и жировые складки по бокам, грозя вот-вот лопнуть. Немец старательно поливал очередями пространство перед собой, не жалея патронов.

Второй немец спешился и залёг с автоматом чуть в сторонке, у подножия сосны. С патронами, судя по всему, у этого тоже всё было в порядке: «Шмайсер» строчил, почти не делая пауз.

Не тратя времени на раздумья, Пётр поймал мушкой жирную спину пулемётчика и плавно нажал на спуск. «ППШ» выплюнул три пули: все ушли в цель. В натянутой ткани образовались три дырки, моментально обросшие тёмными расплывающимися кляксами.