Текст книги "Писатель и деньги"

Богатые никогда не жертвуют собой. Они жертвуют другими.

Богатые не испытывают сильных эмоций по поводу чужого мнения об их действиях. Общественное мнение – это ресурс. Его можно использовать, его можно учитывать и его можно игнорировать.

Богатые всегда оптимистично настроены. Но оптимистические ожидания всегда подкреплены действиями по предотвращению возможных негативных последствий их действий.

Богатые любопытны.

Богатые неохотно расстаются с деньгами.

Богатые уважают деньги. Даже в шутку они не отзываются о них пренебрежительно. Для бедняка 10 копеек – это не деньги. Для богатого – это деньги. Просто маленькие.

Нашли в себе все эти привычки? Отлично, можете не читать книгу дальше. Не тратьте ваше время, лучше идите и заработайте очередные пару миллионов.

Все это не для вас? Отлично, можете не читать книгу дальше. Она вам не поможет. Не тратьте ваше время, идите, пейте свое пиво и обсуждайте футбол, или чем вы там обычно занимаетесь.

Вы готовы изменить свою жизнь к лучшему? Тогда за мной.

Глава 4: Деньги должны защищать вашу свободу творчества, а не ограничивать ее

Любой, кто говорит об отношении творческого человека к деньгам, обязательно вспоминает пушкинское «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Обычно это трактуется так: нужно отделять творчество от заработка денег. Котлеты отдельно, мухи отдельно. Это довольно распространенный среди творческих людей подход. Например: для себя я пишу пьесы, а для заработка – телесериалы. И все лучшие замыслы я буду отдавать театру, а телевидению – уж что останется. Звучит вроде бы разумно, однако от такого подхода один шаг до «когда пишу для театра, я стараюсь изо всех сил, а когда пишу для ТВ, позволяю себе схалтурить». Однако навык халтуры имеет свойство закрепляться. Сегодня схалтурил для телевидения, завтра халтуришь для театра – пишешь какие-нибудь юбилеи и инсценировки.

Второй подход – пишем только то, что хочется так, как хочется. Никаких заказов, никаких поправок, никаких компромиссов. Общество одобряет такое поведение, по мнению общества, именно так и должен вести себя художник. Правда, обычно это верный путь к нищете и неудовлетворенности собственной жизнью, депрессии, алкоголизму и суициду. И те же люди, которые аплодировали стоя вашей стойкости, будут восхищаться вашей стойкости, стоя у вашего гроба.

Третий подход – готовность к любому компромиссу. «Чего изволите»? Если же не умеешь торговать рукописями, значит – будешь торговать вдохновением. Творец подстраивается под заказчика. Здесь я позволю себе процитировать еще один большой кусок из повести Гоголя «Портрет»:

«И художник вдруг был осажден работами. Казалось, весь город хотел у него писаться. У дверей поминутно раздавался звонок. С одной стороны это могло быть хорошо, представляя ему бесконечную практику разнообразием, множеством лиц. Но на беду, это всё был народ, с которым было трудно ладить, народ торопливый, занятой, или же принадлежащий свету, стало быть, еще более занятой, нежели всякой другой, и потому нетерпеливый до крайности. Со всех сторон только требовали, чтоб было хорошо и скоро. Художник увидел, что оканчивать решительно было невозможно, что всё нужно было заменить ловкостью и быстрой бойкостью кисти. Схватывать одно только целое, одно общее выраженье и не углубляться кистью в утонченные подробности; одним словом, следить природу в ее окончательности было решительно невозможно. Притом нужно прибавить, что у всех почти писавшихся много было других притязаний на разное. Дамы требовали, чтобы преимущественно только душа и характер изображались в портретах, чтобы остального иногда вовсе не придерживаться, округлить все углы, облегчить все изъянцы и даже, если можно, избежать их вовсе. Словом, чтобы на лицо можно было засмотреться, если даже не совершенно влюбиться. И вследствие этого, садясь писаться, они принимали иногда такие выражения, которые приводили в изумленье художника: та старалась изобразить в лице своем меланхолию, другая мечтательность, третья во что бы ни стало хотела уменьшить рот и сжимала его до такой степени, что он обращался наконец в одну точку, не больше булавочной головки. И, несмотря на всё это, требовали от него сходства и непринужденной естественности. Мужчины тоже были ничем не лучше дам. Один требовал себя изобразить в сильном, энергическом повороте головы; другой с поднятыми к верху вдохновенными глазами; гвардейский поручик требовал непременно, чтобы в глазах виден был Марс; гражданский сановник норовил так, чтобы побольше было прямоты, благородства в лице и чтобы рука оперлась на книгу, на которой бы четкими словами было написано: «всегда стоял за правду». Сначала художника бросали в пот такие требованья: всё это нужно было сообразить, обдумать, а между тем сроку давалось очень немного. Наконец он добрался, в чем было дело, и уж не затруднялся нисколько. Даже из двух, трех слов смекал вперед, кто чем хотел изобразить себя. Кто хотел Марса, он в лицо совал Марса; кто метил в Байрона, он давал ему Байроновское положенье и поворот. Кориной ли, Ундиной, Аспазией ли желали быть дамы, он с большой охотой соглашался на всё и прибавлял от себя уже всякому вдоволь благообразия, которое, как известно, нигде не подгадит и за что простят иногда художнику и самое несходство. Скоро он уже сам начал дивиться чудной быстроте и бойкости своей кисти. А писавшиеся, само собою разумеется, были в восторге и провозглашали его гением.

Чартков сделался модным живописцем во всех отношениях. Стал ездить на обеды, сопровождать дам в галлереи и даже на гулянья, щегольски одеваться и утверждать гласно, что художник должен принадлежать к обществу, что нужно поддержать его званье, что художники одеваются как сапожники, не умеют прилично вести себя, не соблюдают высшего тона и лишены всякой образованности. Дома у себя, в мастерской он завел опрятность и чистоту в высшей степени, определил двух великолепных лакеев, завел щегольских учеников, переодевался несколько раз в день в разные утренние костюмы, завивался, занялся улучшением разных манер, с которыми принимать посетителей, занялся украшением всеми возможными средствами своей наружности, чтобы произвести ею приятное впечатление на дам; одним словом, скоро нельзя было в нем вовсе узнать того скромного художника, который работал когда-то незаметно в своей лачужке на Васильевском Острове. О художниках и об искусстве он изъяснялся теперь резко: утверждал, что прежним художникам уже чересчур много приписано достоинства, что все они до Рафаэля писали не фигуры, а селедки; что существует только в воображении рассматривателей мысль, будто бы видно в них присутствие какой-то святости; что сам Рафаэль даже писал не всё хорошо и за многими произведениями его удержалась только по преданию слава; что Микель-Анжел хвастун, потому что хотел только похвастать знанием анатомии, что грациозности в нем нет никакой, и что настоящий блеск, силу кисти и колорит нужно искать только теперь, в нынешнем веке. Тут натурально невольным образом доходило дело и до себя. «Нет, я не понимаю», говорил он, «напряженья других сидеть и корпеть за трудом. Этот человек, который копается по нескольку месяцев над картиною, по мне труженик, а не художник. Я не поверю, чтобы в нем был талант. Гений творит смело, быстро. «Вот у меня», говорил он, обращаясь обыкновенно к посетителям: «этот портрет я написал в два дня, эту головку в один день, это в несколько часов, это в час с небольшим. Нет, я… я, признаюсь, не признаю художеством того, что лепится строчка за строчкой; это уж ремесло, а не художество.» Так рассказывал он своим посетителям, и посетители дивились силе и бойкости его кисти, издавали даже восклицания, услышав, как быстро они производились, и потом пересказывали друг другу: «Это талант, истинный талант! Посмотрите, как он говорит, как блестят его глаза! Il y a quelque chose d’extraordinaire dans toute sa figure!»[5]

Художнику было лестно слышать о себе такие слухи. Когда в журналах появлялась печатная хвала ему, он радовался как ребенок, хотя эта хвала была куплена им за свои же деньги. Он разносил такой печатный лист везде и будто бы ненарочно показывал его знакомым и приятелям, и это его тешило до самой простодушной наивности. Слава его росла, работы и заказы увеличивались. Уже стали ему надоедать одни и те же портреты и лица, которых положенье и обороты сделались ему заученными. Уже без большой охоты он писал их, стараясь набросать только кое-как одну голову, а остальное давал доканчивать ученикам. Прежде он всё-таки искал дать какое-нибудь новое положение, поразить силою, эффектом. Теперь и это становилось ему скучно. Ум уставал придумывать и обдумывать. Это было ему не в мочь, да и некогда: рассеянная жизнь и общество, где он старался сыграть роль светского человека, – всё это уносило его далеко от труда и мыслей. Кисть его хладела и тупела, и он нечувствительно заключился в однообразные, определенные, давно изношенные формы. Однообразные, холодные, вечно прибранные и, так сказать, застегнутые лица чиновников военных и штатских не много представляли поля для кисти: она позабывала и великолепные драпировки, и сильные движения и страсти. О группах, о художественной драме, о высокой ее завязке нечего было и говорить. Пред ним были только мундир да корсет, да фрак, пред которыми чувствует холод художник и падает всякое воображение. Даже достоинств самых обыкновенных уже не было видно в его произведениях, а между тем они всё еще пользовались славою, хотя истинные знатоки и художники только пожимали плечами, глядя на последние его работы. А некоторые, знавшие Чарткова прежде, не могли понять, как мог исчезнуть в нем талант, которого признаки оказались уже ярко в нем при самом начале, и напрасно старались разгадать, каким образом может угаснуть дарованье в человеке, тогда как он только что достигнул еще полного развития всех сил своих.

Но этих толков не слышал упоенный художник. Уже он начинал достигать поры степенности ума и лет: стал толстеть и видимо раздаваться в ширину. Уже в газетах и журналах читал он прилагательные: почтенный наш Андрей Петрович, заслуженный наш Андрей Петрович. Уже стали ему предлагать по службе почетные места, приглашать на экзамены, в комитеты. Уже он начинал, как всегда случается в почетные лета, брать сильно сторону Рафаэля и старинных художников, не потому, что убедился вполне в их высоком достоинстве, но потому, чтобы колоть ими в глаза молодых художников. Уже он начинал по обычаю всех, вступающих в такие лета, укорять без изъятья молодежь в безнравственности и дурном направлении духа.

Уже начинал он верить, что всё на свете делается просто, вдохновенья свыше нет и всё необходимо должно быть подвергнуто под один строгий порядок аккуратности и однообразья. Одним словом, жизнь его уже коснулась тех лет, когда всё, дышащее порывом, сжимается в человеке, когда могущественный смычок слабее доходит до души и не обвивается пронзительными звуками около сердца, когда прикосновенье красоты уже не превращает девственных сил в огонь и пламя, но все отгоревшие чувства становятся доступнее к звуку золота, вслушиваются внимательней в его заманчивую музыку и мало-по-малу нечувствительно позволяют ей совершенно усыпить себя. Слава не может дать наслажденья тому, кто украл ее, а не заслужил; она производит постоянный трепет только в достойном ее. И потому все чувства и порывы его обратились к золоту. Золото сделалось его страстью, идеалом, страхом, наслажденьем, целью. Пуки ассигнаций росли в сундуках, и как всякой, кому достается в удел этот страшный дар, он начал становиться скучным, недоступным ко всему, кроме золота, беспричинным скрягой, беспутным собирателем, и уже готов был обратиться в одно из тех странных существ, которых много попадается в нашем бесчувственном свете, на которых с ужасом глядит исполненный жизни и сердца человек, которому кажутся они движущимися каменными гробами с мертвецом внутри на место сердца».

Знакомая картина, не правда ли? В портрете, нарисованном Гоголем, можно без труда узнать певцов, писателей, телеведущих, кинорежиссеров – творческих людей, сделавших своим творческим кредо компромисс.

Как же быть? Какой путь выбрать?

На самом деле этот выбор – навязанный обществом и ложный сам по себе. Не нужно выбирать. Творцу нужно устроить свою жизнь таким образом, чтобы он сам имел возможность выбирать каждый свой следующий проект. И имел возможность отказаться от каждого следующего проекта. Сделать его таким, каким хочется. Или не делать вообще. Тогда совершенные вами ошибки не нарушают вашей устойчивости.

Опишу несколько издательских кейсов, не называя имен. Впрочем, догадаться, о ком идет речь, нетрудно.

Писатель запускал некую серию романов, но в одной из книг допустил ошибку, описав концепцию, которая вызвала резкое отторжение у читателей. Выпуск серии был остановлен, писатель остался без работы. Публикуется на бесплатных сайтах в интернете, об издании новых его книг речи не идет.

Первые повести и романы писателя пользовались огромной популярностью. Он заключил контракт с крупным издательством, обязуясь выпускать одну новую книгу каждый год. И каждый год он пишет новую книгу, стараясь написать ее так, чтобы она понравилась максимальному количеству читателей. И каждый книга хуже предыдущей. О яркости и таланте первых романов уже давно речь не идет.

Писатель написал десятки романов, но лишь одна серия пользуется популярностью. Сам он эту серию писать больше не хочет, отдал ее на аутсорсинг молодым авторам. При этом он люто обижен на читателей и тратит все свое время на троллинг в интернете.

Писатель написал несколько серий книг с разными героями, адресованных разным целевым аудиториям. Одна серия суперуспешна, две-три – более-менее успешны, несколько серий провалились с треском. Он умело эксплуатирует популярность успешной серии, экстраполируя ее на остальные книги и получает весьма сносные продажи любого своего проекта, что позволяет ему экспериментировать, пробуя новые и новые проекты.

Писательница запустила очень успешную серию детективных романов, потом решила, что она достигла достаточного уровня известности, чтобы читатели стали читать все, что она напишет. Однако читатели ее новые романы покупать не захотели и она под давлением издательства вернулась к своей детективной серии.

Писатель пишет серию фантастических книг, но зарабатывает не гонорарами, а отчислениями с компьютерных игр, которые сделаны по его книгам.

И так далее. Как видим, разные писатели по-разному работают с ожиданиями читателей. Некоторые вступают с ними в конфликт, пытаются их чему-то научить, что-то им объяснить. Некоторые просто подстраиваются под читателей и убивают тем самым свой талант. И лишь немногим удается выстроить свои отношения с читателями таким образом, чтобы делать то, что нравится и при этом давать читателям то, что нравится им в количестве достаточном, чтобы писатель не умер с голода.

Обычно в этом месте знатоки говорят: просто повезло! Но мы так говорить не будем, мы-то знаем, что везет всегда тем, кто сам везет.

Определенно, существует стратегия, которая позволяет творцу добиваться финансовой и творческой независимости. И это именно стратегия, а не некое единственное действие или решение. Не панацея от ошибок.

Комплекс принципов, позволяющий принимать решения таким образом, чтобы польза от удачных решений всегда перекрывала вред от ошибок.

Но просто сформулировать эту стратегию недостаточно. Нужно ее таким образом встраивать в свою жизнь, чтобы она стала естественной частью жизни, не была отторгнута, как инородное тело.

Этим мы и займемся прямо со следующей главы.

Глава 5: Латаем дыры

Обычно все книги по финансовой самодисциплине начинаются с постановки целей. В итоге для большинства читателей эти книги оказываются неприменимы. Невозможно ставить цели и прокладывать к ним путь, если тебе нечего поставить на стол.

Именно поэтому наши люди так негативно относятся к подобной литературе – мол, все это болтология. Как я могу ставить какие-то там цели и намечать какие-то там планы, если я не знаю, чем я завтра буду кормить своих детей.

Поэтому прежде чем ставить цели и сочинять планы, давайте сначала решим, чем вы будете кормить ваших детей во время вашего путешествия.

Если вы не заделаете дыры перед отплытием, ваш корабль не выйдет из бухты, сколь бы хорошо ни был проложен маршрут и сколь сильно бы попутный ветер не дул в ваши паруса.

Далее позволю себе обширное лирическое отступление (спасибо Википедии за цифры и факты!).

В Стокгольме есть музей корабля «Ваза» – это огромный семиэитажный комплекс, посвященный одному-единственному кораблю. «Ваза» – это шведский боевой корабль, спущенный на воду летом 1628 года. Своё название корабль получил в честь царствовавшей в то время династии шведских королей Ваза.

Уже при постройке «Вазе» было присвоено звание «королевского корабля», что подчёркивало его особый статус. Корпус корабля богато украшался позолоченными и раскрашенными резными скульптурами. К созданию «Вазы» были привлечены лучшие работники – плотники, пильщики, кузнецы, столяры, маляры… Новый корабль вызывал восхищение и гордость у жителей Стокгольма.

Летом 1628 года «Ваза» стоял на швартовах напротив королевского дворца. Там на борт был принят балласт, а также пушки, порох и ядра для первого плавания.

К воскресению 10 августа всё было готово к плаванию. Погода была ясная, ветер слабый, но порывистый. На борту находилось около 100 человек экипажа, а также их семьи – женщины и дети (по случаю первого плавания предполагалось великолепное торжество, поэтому членам экипажа разрешили взять с собой членов своих семей и родственников). Целью первого плавания «Вазы» была выбрана военно-морская база Эльвснаббен к юго-западу от Стокгольма.

В гавани города собралась толпа горожан, следивших за отплытием корабля. Впрочем, для отплытия потребовалось немало времени – ветер дул с юго-запада, поэтому первые несколько сотен метров корабль приходилось вытягивать с помощью якорей. Затем, выйдя на открытое пространство, капитан корабля Сёфринг Ханссон приказал поднять четыре паруса – фок, фор-марс, грот-марс и бизань. После постановки парусов «Ваза» отсалютовал собравшимся бортовым залпом и отправился в своё первое плавание.

Когда корабль вышел на открытое пространство бухты, сильный порыв ветра наполнил паруса, и «Ваза» начал крениться на подветренную сторону, но затем выровнялся и прошёл ещё примерно 1300 метров, дойдя до острова Бекхольмен у входа в гавань Стокгольма. Там, в ста метрах от острова, новый порыв ветра снова накренил корабль, на этот раз значительно сильнее. Вода хлынула через открытые пушечные порты, корабль лёг на борт и начал тонуть с поднятыми парусами и развевающимися флагами.

Хотя катастрофа произошла недалеко от берега, вместе с «Вазой» погибло, по разным источникам, от 50 до 400 человек.

В ходе следствия выдвигались разнообразные гипотезы относительно причин гибели корабля: алкогольное опьянение капитана, ненадёжное закрепление пушек и т. д. Ни одна из этих версий не подтвердилась. В конце концов, следствием был сделан вывод: при проектировании корабля были допущены ошибки. Действительно, «Ваза» имел слишком высоко расположенный центр тяжести и был слишком узок, хотя судостроители, тайно от короля, увеличили его ширину на 2,5 метра, его подводная часть по отношению к корпусу, рангоуту и артиллерии имела слишком малый вес. Это привело к неустойчивости корабля. Капитан корабля Сёфринг Ханссен сам отмечал это на следствии, однако в случае с «Вазой» предпринять было нечего: взять большее количество балласта и тем повысить остойчивость корабля не позволяла его конструкция.

Не уподобляйтесь шведским кораблестроителям. Постройте свой корабль таким образом, чтобы он мог держаться на воде. Сделайте его устойчивым. Если вы получили пробоину – заделайте ее, прежде чем отправитесь в плавание.

Составьте список ваших расходов. Опять же, многие специалисты по финансовому планированию считают, что нужно фиксировать ВСЕ расходы, каждую потраченную копеечку. Это действительно может ограничить ваши расходы. Но это может ограничить и ваш рост, сосредоточив вас на сокращении трат вместо увеличения доходов. Если вы будете мыслить копейками – вы никогда не выйдете на уровень миллионов. Поговорка «копейка рубль бережет» – она на самом деле не о том, что нужно экономить каждую копеечку. Она о том, что копеечная брешь может потопить весь ваш корабль.

Итак, составьте список ваших расходов. Затем вычеркните из него те расходы, без которых вы можете обойтись. Есть вероятность, что в вашем списке окажутся регулярные расходы на то, что не приносит вам никакой ценности. Например, абонентская плата за телевизионную антенну при том, что у вас нет телевизора. Или подписка на сайт, на который вы никогда не заходите.

Важно!

Речь не идет о ваших маленьких радостях, которые делают вашу жизнь чуть приятнее. Если вы каждый день тратите сто рублей на чашечку капучино, и это поднимает вам настроение на полдня – значит, эта чашечка стоит своих денег. Убирайте только те расходы, которые не несут вам никакой ценности.

В обязательном порядке, с гневом и отвращением вычеркиваем те расходы, которые наносят нам вред – расходы на курение, алкоголь, азартные игры и беспорядочные половые связи. Убивать себя за свои же деньги – это, извините меня, глупость в квадрате.

Есть хороший анекдот, который я очень люблю. Приведу его целиком, так же как и историю «Вазы» ибо анекдот прекрасен:

«Стоит прилично одетый мужчина в Нью-Йорке возле небоскреба и курит. Подходит к нему журналист и говорит:

– Здравствуйте. Я корреспондент газеты «Нью-Йорк Таймс». Можно задать вам несколько вопросов?

– Да задавайте, я в принципе не спешу.

– Вот вы курите. А, простите, как долго вы курите?

– Мне сейчас 43, и курю я с 16 лет.

– А какие сигареты вы курите, если не секрет?

– Да не секрет – «Мальборо».

– И последний вопрос – сколько сигарет в день?

– Пачки полторы – две.

Журналист достает калькулятор, что-то считает и снова обращается к мужчине:

– Вот вы знаете, если бы вы не курили, то на сэкономленные деньги вы могли бы купить вот этот вот небоскреб?

– Серьезно?.. А вот вы сами курите?

– Нет, я не курю.

– И что, небоскреб у вас есть?

– Нет, небоскреба у меня нет.

– А я курю, и небоскреб мой…

А теперь два вопроса за засыпку:

1) Как вы думаете, человек, который придумал этот анекдот, курил?

2) Как вы думаете, у человека, который придумал этот анекдот, был небоскреб?

Есть некоторые данные, свидетельствующие о том, что среди владельцев небоскребов гораздо больше людей, которые интересуются триатлоном, чем людей, которые интересуются курением и алкоголем.

Так что алкоголь, сигареты, рулетку и прочие нездоровые радости жизни – в топку.

Однако, продолжим.

Отметьте расходы, которые для вас критически важны – плата за еду, одежду, жилье, кредиты, налоги – эти расходы всегда планируются в первую очередь. Внимание: необходимые расходы планируются в первую очередь! Сначала платим налоги и кредиты, а уже потом пьем капучино.

Теперь составьте список всех ваших доходов. Вносить в этот список нужно только реальные доходы. Гипотетические не нужно. На гипотетические доходы вы не сможете купить даже корочку хлеба.

Теперь сопоставьте ваши расходы с вашими доходами. Если расходы превышают доходы – отлично, вы можете двигаться дальше. Если нет, смотрим, что можно сократить из расходов. Сначала режем капучино! И дойдя до необходимых расходов, останавливаемся. Мы не экономим на еде, жилье, одежде, жилье, налогах и кредитах.

Если не хватает, значит, нужно увеличить ваши доходы. Смотрите, есть три способа справиться с расходами. Первый – сократить расходы. Второй – жить не по средствам, тратить больше, чем зарабатываешь. Верный путь к банкротству. Третий – искать способы больше зарабатывать. О том, как больше заработать, мы поговорим дальше, а теперь вам нужно понять, где вы возьмете деньги прямо сейчас – если у вас их не хватает.

Продайте что-нибудь ненужное. Да-да, чтобы продать что-нибудь ненужное, нужно сначала купить что-нибудь ненужное, а у вас денег нет. А вы проведите инвентаризацию. Изучите всю свою квартиру и сложите посередине комнаты все, чем вы не пользовались последние полгода. Уверяю вас, получится солидная куча вещей, которые вам на самом деле не нужны – прочитанные книги, одежда, посуда. Продавайте. В интернете есть множество сайтов, на которых можно продать все, что угодно.

Таким образом вы выручите некоторую сумму денег, которая позволит вам заделать финансовые дыры и держаться на поверхности некоторое время. Достаточное, чтобы выбрать цель и проложить маршрут.