Текст книги "Ахиллесова пята"

– А что беда? – внезапно бросил Ахаян, как будто почувствовав в предыдущей фразе своего подчиненного какой-то скрытый подтекст.

– Да... ничего не беда. Парень он вроде толковый. Дисциплинированный. Сообразительный – схватывает все быстро, хорошо. И... в личном плане тоже... никаких нареканий. Пока.

– Но... – протянул Ахаян.

– Что «но»? – не понял Минаев.

– Это же ты, по-моему, хотел сказать: «Парень он вроде ничего, но...» Да?

– Да нет, – с недоуменным выражением лица пожал плечами Минаев, но, заметив на губах своего шефа едва заметную и не совсем для него понятную улыбку, поспешил добавить: – Нет, конечно, как и у каждого, у него тоже есть свои, так сказать... как бы это лучше...

– Странности, – подсказал Ахаян.

– Ну не то чтобы странности... – Минаев не знал, как выразить то, что он сам еще не мог достаточно четко и ясно для себя определить, и тем более не был уверен, нужно ли все это вообще каким-либо образом выражать, но, сказав «а», нужно было переходить к следующей по порядку букве алфавита. – Ну вот, к примеру, он музыку любит.

– Ну и что? – поднял брови Василий Иванович. – Это плохо?

– Да нет, это не плохо. Но надо же какую-то меру. А то все с извращениями. Заведет иной раз в кабинете. Часа на два, а то и на все три. Остальные ребята в вой: сколько можно. А он: вы, дескать, ничего не понимаете, а эта музыка ведет к высшему просветлению разума. Во как – ни больше ни меньше.

– А что он заводит?

– Ну... Бетховена там... Нет, не Бетховена, а этого... Гайнд... э-э... – Минаев вопросительно посмотрел на Бутко.

– Генделя, – подавляя улыбку, ответил тот.

Минаев перевел взгляд на тоже, и уже более открыто, улыбающегося Ахаяна. – Нет, конечно, в этом ничего, в общем-то, как говорится, особенного. У каждого свои причуды. Просто как-то все это... ну не совсем в традиции, что ли. Мы же все-таки народ как бы не консерваторской закваски. И направленности. Ну ведь так, Василий Иваныч? – получив вместо ответа жест несколько неопределенного характера, Минаев решил продолжить разъяснение своей позиции. – Нет, конечно, для общей эрудиции все это прекрасно. Мало ли какие ситуации бывают. Всегда хорошо, когда человек умеет на любые темы разговор поддержать...

На самой середине разъяснений дверь в кабинет бесшумно, и, может быть, именно поэтому достаточно внезапно, открылась, и с порога послышалось бодрое: «Разрешите?»

VI

Олег Иванов молча стоял перед конклавом начальников, только что закончивших слушать его, на этот раз устный доклад о проведенной им несколько часов назад встрече. Ему было немного не по себе. И не оттого даже, что он не любил лишний раз, без надобности, мозолить глаза начальству, тем более когда уровень звездности этого начальства повышался по отношению к уже привычному. Он довольно неловко чувствовал себя в этой ситуации потому, что хоть и не совсем осознанно, но достаточно отчетливо ощущал почему-то, что несет какую-то личную персональную ответственность за тот неприятный и грозящий еще бог весть какими последствиями оборот, который начинали принимать события, вследствие полученной им не так давно информации. В конечном итоге это ведь был его агент, пусть и не завербованный им лично, а только лишь переданный ему на связь – по наследству, но его. И он отвечает перед теми, кто доверился ему и послал его сюда, на эту работу, за все слова и поступки своих негласных помощников, как бы нелепы ни были первые и непредсказуемы вторые.

– Это все, что вы можете нам сообщить? – после небольшой паузы спросил Ахаян.

– Все, – пожал плечами Иванов.

– Та-ак. – Ахаян, чуть прищурив глаза, пристально и, как могло показаться со стороны, довольно строго оглядел его с ног до головы. – А почему вы во время встречи не использовали звукозаписывающую аппаратуру?

– Потому что я ее с собой не брал.

– Почему же вы ее с собой не брали?

Иванов бросил мимолетный взгляд на своих непосредственных начальников:

– Я думал...

– Что вы думали?

– Виноват, товарищ полковник, не предусмотрел, – опустил глаза Олег.

– Кто ж знал, Василий Иваныч, что этот «Мармон» нам такое выдаст, – посопев, вступился за подчиненного Минаев. – На предыдущих встречах он только и делал, что официальный мидовский «Вестник» добросовестно пересказывал. Да икорку просил. Да ляржан[14]14
  Деньги (фр.).


[Закрыть], за дом заплатить. Мы уж от него ничего путного и не ждали.

– А он вам возьми, да и принеси.

– Закон подлости. Здесь уж, как говорится, не угадаешь, – слегка ворчливым голосом попытался оправдать и себя, и Иванова, а заодно уж сразу и всех остальных своих подчиненных Минаев. – А на каждую встречу аппаратуру таскать – это дело такое... чреватое. С ней, не дай бог, возьмут, все – уже не отвертишься.

– Я знаю, что будет, если с ней возьмут, – выразительно произнес Ахаян. В его голосе снова зазвучали металлические нотки. – Так, может, давай ее сразу всю под пресс? А? Чего мы вообще технику эту изобретаем, модернизируем. Только деньги на ветер. – Внимательно, по очереди, оглядев всех присутствующих, Василий Иванович с некоторым удовлетворением отметил эффект своей воспитательной нотации. Теперь уже не только один Иванов, а и оба других сидящих перед ним участника этой мизансцены, нахмурившись, потупили свой взор. Первым, поднявшим опять глаза, был, как ни странно, самый молодой из участников, замерший в некотором подобии строевой стойки. Обращаясь уже непосредственно к нему, Ахаян немного смягчил тон. – Ладно. Ты скажи-ка мне лучше, какое у тебя в целом, вообще, впечатление об этом...

– «Мармоне»? – подсказал Иванов.

– «Мормоне». Чего вы, кстати, псевдоним-то такой ему дали? Он что, сектант, что ли, какой? На многоженца[15]15
  Мормон – представитель религиозной секты, вероучение которой представляет собой смесь элементов христианства, ислама, буддизма и древнегреческого язычества и приветствует многоженство.


[Закрыть] вроде не тянет. Судя по...

– Да нет, не «мормон», а «Мармон». Мармон – это маршал такой был, – подал голос Бутко. – Наполеоновский. Тот, который нам в свое время Париж сдал. В тысяча восемьсот пятнадцатом.

– А при чем здесь маршал? – проигнорировав реплику с места, Ахаян адресовал свой вопрос прежнему объекту.

Бутко, увидев, что проявленная им эрудиция вызвала реакцию несколько противоположную ожидаемой, и поняв, что в данном случае встревая в разговор, он совершил маленькую оплошность, слегка прикусил губу.

– Этот псевдоним дал ему Воскобойников, – начал объяснять Иванов. – Борель, он любит при случае похвастаться, что Мармон... ну, маршал... приходится ему якобы чуть ли не каким-то там прямым предком. Но так как тот у соотечественников пользовался дурной славой предателя...

– О чем свидетельствует тот факт, – в унисон ему продолжил Ахаян, – что он единственный из наполеоновских маршалов, чьим именем не назван ни один парижский бульвар. Все здесь увековечены, – он говорил это, почему-то глядя именно на Бутко, – и Даву... и Бертье... и Ней... и Сульт...

– И Ланн, – подхватил Минаев.

– И Ланн, – подтвердил Ахаян. – А вот Мармона нет. – Он сделал Иванову приглашающий жест.

Иванов продолжил:

– Наверно, именно поэтому его отпрыски, по словам Бореля, предпочли со временем отказаться от этой звучной фамилии.

– О чем сам Борель, конечно же, весьма сожалеет, – произнес Ахаян тоном человека, констатирующего некую общеизвестную истину.

– Да, он о маршале всегда отзывается с большим пиететом. И родители, видно, тоже уважали. Имя-то, Огюст – тоже в честь него. Я в энциклопедии справлялся – точно. – Олег посмотрел на Ахаяна, выразительно хмыкнувшего в ответ на его последнюю фразу и замершего в некой выжидательной позе, и, восприняв это как сигнал к тому, что тему происхождения псевдонима агента на этом можно считать закрытой, вспомнил о первоначально заданном ему вопросе. – Что же касается моего впечатления о «Мармоне», то... – его взгляд задумчиво сфокусировался на собранной сбоку от окна вертикальной гармошке жалюзи, – то оно в целом... – он пытался подыскать слово, которое могло бы концентрированно и одновременно точно и полно передать все то, что он думал о своем агенте, но такого слова не нашел, – неоднозначное.

Ахаян усмехнулся:

– А о себе-то самом оно у тебя однозначное?

– Ну... – взгляд вопрошаемого соскользнул с гармошки вниз и ушел куда-то в сторону, в точку соприкосновения правой стены с полом.

– Нет, то, что проку от него пока как от козла молока, – это я уже понял.

– Да это, Василий Иваныч, тоже дело такое, – осторожно подал свой голос Минаев. – Сегодня прока нет, а завтра... пойдет на повышение, в струю попадет и, глядишь... есть прок – пошла информашка.

– Мы сейчас, друг мой сердечный, в первую очередь о другой информашке думать должны. Не о будущей. А о уже имеющейся.

– Ну да, это верно, – поспешил согласиться Минаев.

– Поэтому я и хочу тебя спросить, – Ахаян обращался уже снова к Иванову, – Олег? Так тебя, кажется?.. – получив в ответ утвердительный кивок головы, он продолжил: – Олег... как ты сам чувствуешь... какое у тебя... внутреннее ощущение от всей этой... – Напрашивалось слово «истории», а может, и какое другое, покрепче, но ни один из вариантов озвучен не был. Оставив фразу незаконченной, Василий Иванович вопросительно посмотрел на Олега.

Олег снова опустил вниз глаза, помолчал несколько секунд, собираясь с мыслями, и наконец, тяжело вздохнув, медленно произнес, тщательно подбирая слова:

– Я не знаю... он, конечно, любит и прихвастнуть, и пыль в глаза пустить, и даже, может быть, где-то в чем-то приврать, но... в этот раз мне почему-то показалось, что он был искренен. Я имею в виду, когда сообщил то, что... ну, о чем я уже рассказал.

– Почему вам это показалось? – почему-то перешел на «вы» Ахаян.

Иванов снова немного помолчал.

– Я, боюсь, не смогу этого объяснить. Мне так показалось.

– Интуиция?

В новом вопросе Ахаяна Олегу послышалась некоторая доля иронии, правда, объективности ради, надо было признать, что доля эта была весьма и весьма незначительной, тем не менее он, вместо ответа, предпочел неопределенно пожать плечами.

– Лады, – как ему показалось, довольно сухо резюмировал Ахаян, который, после небольшой паузы, медленно произнося и немного растягивая слова, обратился к остальным присутствующим. – Ну что, господа хорошие... не настало ли время... набросать, так сказать... кое-какие версии. – И, не дожидаясь ответа этих самых присутствующих, которые (и, в общем-то, вполне справедливо) восприняли данную фразу скорее как побуждение к действию, а не вопрос, он, не спеша, достал из стаканчика уже знакомый всем, кроме Иванова, карандаш, пододвинул к себе новый чистый лист бумаги; после этого неторопливо обвел взглядом всех своих подчиненных и, что тоже было вполне закономерно, остановил его на Минаеве. – Я весь внимание.

Минаев быстро переглянулся с Бутко и после этого зачем-то посмотрел на Иванова.

Ахаян, уловив его взгляд, продолжил:

– Ну, что касается товарища Иванова, то он нам свою версию, в самых общих чертах, уже... Да, товарищ Иванов? – и не давая Иванову времени на ответ, он быстро добавил: – Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет.

Олег посмотрел по сторонам и, увидев, что вдоль дальней стены кабинета стоят несколько одинаковых черных стульев, взял один из них и молча подсел к столу, к той его стороне, что служила основанием буквы «Т», оказавшись, таким образом, чуть подальше, чем все остальные, но зато лицом к лицу напротив своего самого главного начальника.

Самый главный начальник, дождавшись между тем, когда все перемещения тел в пространстве оказались завершенными и в помещении кабинета наступила полная тишина, начал неторопливо и аккуратно вычерчивать на лежащем перед ним листе какие-то пересекающиеся линии.

– Итак, – протянул он, снова слегка растягивая слова и не отрывая глаз от бумаги, – товарищ Иванов считает, что господин «Мармон» не врет и все, что он сказал, является правдой. Так, товарищ Иванов? Так, – снова опередив Иванова, сам ответил за него Ахаян, записывая что-то в один из вычерченных им больших квадратов. Закончив писать, он перевел взгляд на Минаева. – Какие еще варианты?

– Такие, что «Мармон» врет, и все это чушь собачья, – бодрым тоном ответствовал Минаев.

– ...врет... и чушь собачья, – добросовестно и, похоже, все слово в слово записал за ним Ахаян в другой пустующий квадрат. – Ну что ж, логично. Принимается. Да? – этот вопрос он задал, почему-то снова глядя на Иванова. Иванов, который опять уловил некоторую иронию в тоне задающего вопросы голоса, промычав что-то невнятное, так же не очень внятно кивнул головой. Правда, взгляд Ахаяна к этому времени переместился уже на Бутко. – Михаил Альбертович?

Бутко немного помедлил:

– Тут, Василий Иванович... возвращаясь ко второй версии... если «Мармон» врет, – пояснил он, – то здесь тоже могут быть несколько вариантов. Зачем он врет? – с нажимом произнес он последнюю фразу.

– О мотивах потом, – быстро и достаточно категорично вернул его в нужное русло Ахаян. – Больше версий нет?

– Ну почему, – пожал плечами Бутко. – Третья версия может быть такой, – он на секунду задумался. – «Мармон», может быть, и не врет, то есть он добросовестно передал услышанный им разговор и все, так сказать, обстоятельства, но...

– «Но»?

– Врет сама Мэтью. Но тут уже, собственно, опять вопрос о мотивах.

– ...врет Мэтью, – снова аккуратно записал Василий Иванович в третий пустующий квадрат и, секунду-другую пожевав губами, снова поднял на подчиненных вопросительный взгляд. – Все?

– Да вроде, – буркнул Минаев, взяв на себя начальственную инициативу, и перевел взгляд на Бутко, – что тут еще можно?..

Бутко, почувствовав на себе этот взгляд, но, не поднимая глаз и продолжая хранить молчание, задумчиво покачал головой и пожал плечами. С Ивановым Минаев визуально консультироваться не стал. Он посмотрел на Ахаяна и уже более уверенным тоном сказал:

– Пожалуй, все.

– Ну, коли все, смотрим еще раз, что тут у нас получилось. – Зажатый между двумя пальцами карандаш указующим перстом опустился на бумагу. – Первый вариант – «Мармон» не врет, и все это правда. – Карандаш передвинулся на другой квадрат. – Второй – «Мармон» врет, и все это неправда. И, наконец, третий – «Мармон» не врет, но, тем не менее, на самом деле это все-таки неправда. Н-да. – Подняв глаза, Ахаян заметил, что Иванов, слегка усмехнувшись, покачал головой. – Что такое, молодой человек?

– Да прямо как у Аристотеля. Парадокс «Лжец».

– Это что там еще за парадокс? – повернув голову в сторону молодого человека, спросил Минаев, посчитавший нелишним добавить в голос немного строгости.

– Логический парадокс, – ответил ему вместо молодого человека Ахаян. – Как там... – он слегка задумался, – тот, кто заявляет, что он лжец... – Василий Иванович посмотрел на Иванова. – Так? Правильно? – и получив подтверждение в виде кивка головы, продолжил: – В одно и то же время говорит... что? – на этот раз его вопросительный взгляд устремился уже на Минаева.

– И правду, и неправду, – вместо замешкавшегося с ответом резидента, немного осторожно и не совсем уверенно, а словно всего лишь догадываясь, произнес его заместитель.

– Правильно, – на этот раз реакция Ахаяна на инициативу Бутко оказалась более благосклонной.

– То есть? – Минаев устремил на зама вопросительный взгляд.

– А это нам сейчас молодой человек... – посчитал целесообразным сделать маленькую перепасовку Бутко и, в свою очередь, повернул голову в сторону Иванова.

Иванов, поймав на себе сразу три вопросительных взгляда, слегка откашлялся и, собравшись с мыслями, приступил к разъяснениям, которые он делал медленно и осторожно, как сапер, боящийся допустить лишнее движение, могущее оказаться для него роковым.

– Суть этого парадокса в следующем: если бы высказывание «Я лгу» было верно, то по смыслу самого высказывания оно было бы ложным. А если бы оно было ложным, то по смыслу оно должно быть истинным. Но ни то ни другое для высказывания невозможно, так как оно не может быть одновременно и истинным, и ложным.

Минаев, после некоторой паузы, посмотрел на не выражающее внешне никаких эмоций лицо своего заместителя, затем перевел взгляд на также сохраняющего полную невозмутимость прибывшего из Москвы начальника и, слегка посопев, хмыкнул: «Н-да».

На лице Ахаяна промелькнула улыбка, которая, впрочем, очень быстро исчезла.

– Так, ладно. Будем считать это маленькой интеллектуальной разминкой. Которая благополучно завершилась. А теперь, как говорят аборигены... ревнон а но мутон[16]16
  Вернемся к нашим баранам (фр.).


[Закрыть]. – Он взял в руки расчерченный лист бумаги. – Что нам сейчас предстоит? – и, слегка нахмурившись, еще раз пробежал глазами сделанные в клеточках записи. – А предстоит нам следующее. – Ахаян говорил медленно. По всей видимости, он для себя уже начал раскладывать в голове по нужным полочкам полученную сегодня информацию. – По-быстренькому все это дело обмозговать. И составить... что? – Он посмотрел на внимательно слушающего его и следящего за ним резидента.

– План неотложных действий, – четко и не мешкая, отозвался резидент. Сейчас они уже говорили не о каких-то там идиотских парадоксах, а о вполне понятных, очень хорошо знакомых и необходимых вещах.

– Правильно, – одобрил реакцию подчиненного Ахаян. – Итак... – он откинулся чуть назад в кресле и слегка покрутился в нем из стороны в сторону, совсем немного – градусов по десять в каждом направлении, – с какой версии начнем?.. – быстро оглядев как-то сразу вдруг напрягшиеся фигуры и сделавшиеся сосредоточенными лица сидящих напротив него персонажей, Василий Иванович медленно перевел глаза на потолок и замер в выжидательной позе.

– По порядку и начнем. Какая разница, – услышал он характерный тембр Гелия Петровича.

– Мне кажется, лучше начать с самой неприятной для нас версии. С самой проблематичной, – раздался какое-то мгновение спустя голос Бутко.

– А что скажет молодежь? – взгляд Ахаяна соскользнул с потолка и зафиксировался на фигуре единственного присутствующего представителя только что упомянутой им категории.

– Я бы, наоборот, начал с наименее проблематичных, – не очень уверенно ответил представитель. – А с проблематичной бы уже занялся плотно, основательно...

– На десерт, – закончил за него Бутко и, в виде пояснения, добавил: – Олег Вадимович у нас мазохист.

– Н-да? – протянул Ахаян. – Ну что ж, мазохисту, как говорится, и плетку в руки. Или это, наоборот, садисту плетку надо? Что-то я уж с вами запутался. – Он кивнул Иванову. – Ладно, Олег Вадимович, будь по-твоему, проблематичную на десерт. А начнем мы... – Ахаян встретился взглядом с Минаевым.

– Давайте с третьей, – предложил Минаев. – «Мармон» не врет, а...

– Врет Мэтью? – закончил за него с несколько вопросительной интонацией Ахаян. – Давайте с третьей. И... что мы здесь имеем, – он уперся взглядом в классический профиль Бутко, – Михаил Альбертович?

– Да, Василий Иванович, – профиль почти мгновенно преобразовался в не менее классический фас.

– Вот и настало время мотивов. Ваша выходная ария. Эр, как говорится, дантрэ[17]17
  Выходная ария (фр.).


[Закрыть].

– Значит, так, – взялся за дело Бутко. – Допустим, то, что сказала Мэтью «Мармону», истине не соответствует. Никаких источников информации в российском посольстве у нее нет. Здесь мы можем предположить два варианта. Либо это просто пьяная болтовня, пустой треп, вызванный желанием похвастаться... набить себе цену... произвести впечатление на окружающих... и так далее. Либо это намеренная дезинформация. Ну... что касается первого случая, здесь, в общем-то...

– Все достаточно ясно, – уверенным тоном сделал за него заключение Минаев и на всякий случай посмотрел на Ахаяна.

– Ну... в общем и целом... – не отвечая на взгляд Минаева, немного неопределенно протянул тот и, не обращаясь ни к кому персонально, спросил: – А если это дезинформация?

После небольшой паузы, в течение которой он, выждав, хотел проверить, не появится ли у Минаева желания ответить на этот вопрос, и, убедившись в том, что не появится, Бутко, слегка откашлявшись, снова взял слово.

– А если это дезинформация, то... здесь перед нами встают новые вопросы. От кого эта дезинформация. И зачем.

– И почему, – в унисон ему продолжил Гелий Петрович и, после того как Бутко перевел на него свой взгляд, пояснил: – Почему для передачи нам этой дезинформации выбран именно «Мармон».

– И какой же интересный побочный вывод можно сделать из последнего допущения? – Ахаян устремил вопросительный взгляд в сторону Иванова. – Товарищ специалист по аристотелевской логике.

– Ну... в таком случае получается, что Мэтью или кто там за ней стоит, должны быть в курсе того, что «Мармон» работает на нас, – немного настороженно ответил специалист.

– А это... исключено? – очень отчетливо, хоть и внешне нейтральным, даже вполне обыденным тоном произнес Ахаян, внимательно следя за тем, как в образовавшемся вакууме какой-то, на этот раз можно даже без всякого преувеличения сказать, звенящей паузы, хмуро переглянулись между собой трое, самым непосредственным образом заинтересованных в исключительно положительном ответе на этот вопрос, людей.

– Да, конечно... в нашем деле ничего исключать нельзя, – изобразив на лице какое-то подобие, по замыслу вполне бодрой, улыбки, нарушил наконец немного тягостное молчание самый старший из этих людей, старший и по званию, и по должности, и по возрасту.

Ахаян, казалось, не обратив на эти слова никакого внимания, задумчиво помолчал, затем, пожевав губами, посмотрел на Иванова:

– Вот вы в своем отчете писали, что наружного наблюдения ни за вами, ни за вашим агентом в ходе встречи не выявлено.

– Писал, – непроизвольно сглотнув слюну, подтвердил тот.

– Ну а сейчас вот... в свете всех возможных вариантов развития событий... хорошенько все вспомнив... подумав... взвесив... Может быть, все-таки было что-нибудь... подозрительное? Необычное. Странное. – Ахаян цепким проникающим взглядом впился в немного ссутулившуюся фигуру сидящего чуть поодаль, на противоположном от него конце сдвоенного стола, молодого человека, который, нахмурясь и потупив взор, лихорадочно прогонял в памяти разрозненные эпизоды запечатлевшейся у него сегодня днем в мозгу киноленты. – Ты, главное, не нервничай. Спокойней. Это ж дело такое. И на старуху, как говорится... Каких зубров, бывало, только не объегоривали. И Абеля вон, и «Бена»[18]18
  Рудольф Абель и Конон Молодый («Бен») – знаменитые советские разведчики-нелегалы.


[Закрыть], – максимально смягчив тон, он хотел помочь молодому человеку отогнать от себя непроизвольные и вполне в этом случае естественные мысли о всевозможных последствиях невыявления ведущейся за ним слежки и полностью сконцентрироваться на подробностях проведенной встречи. – Ну давай, давай, вспоминай.

– Ну... в общем, была там пара моментов. Сейчас вот... еще раз прокачивая... – не очень уверенно, но, как показалось Ахаяну, достаточно спокойно протянул Иванов. – Правда, с другой стороны...

– Сынок, давай конкретно. Без всех этих: «ну...», «в общем...». И прочих междометий. Лады?

Иванов, по всей видимости, не ожидав подобного обращения, с некоторым интересом посмотрел на Ахаяна, затем снова отвел в сторону глаза, коротко вздохнул и уже гораздо более уверенно и связно начал:

– Короче говоря, на маршруте к месту встречи «наружки»[19]19
  Наружка – слежка, ведущаяся службой наружного наблюдения.


[Закрыть] за мной точно не было, сто процентов... – сказав это, он тут же спохватился и быстро поправился, – ну, скажем, девяносто процентов. Даже девяносто пять. И после встречи я тоже в метро хорошо проверился, и тоже все вроде бы чисто. А вот когда я находился на точке контрнаблюдения...

– Стоп, – внезапно прервал его Ахаян и выразительно посмотрел на обернувшегося в его сторону Минаева, который, мгновенно уловив полученный импульс, перевел взгляд на лежащую недалеко от него, уже наполовину свернутую карту; поспешно снова ее развернул и передвинул на соседний стол. Василий Иванович опять нацепил на кончик носа свои узкие прямоугольные очки и, устремив взор на карту, жестом поманил к себе то ли Иванова, то ли всех присутствующих сразу. – Апроше, мсье-дам, апроше[20]20
  Подходите, господа, подходите (фр.).


[Закрыть].

Восприняв данный жест как приглашение общее, все присутствующие теснее придвинулись к столу, образующему верхнюю планку буквы «Т», и соответственно к развернутой на нем карте. Иванов при этом вообще покинул свое место и, подойдя к Ахаяну, встал рядом с ним, по его левую руку.

Ахаян, снова вооружившись карандашом, дал сигнал.

– Ну, ориентируй, Сусанин. Где эта твоя точка.

Указательный палец Иванова, ткнувшись в самое начало бульвара Распай, проскользил чуть наверх и влево вдоль улицы Гренель и остановился в центре квадрата, ограниченного с нижней стороны именно этой улицей, а с трех других улицами Бельшас, Лас Касес и Казимира Перье.

– Вот, этот неровный квадратик – это пруд. – Олег начал давать пояснения передвижениям своего пальца.

– Вот здесь стоит скамейка. Прямо напротив дом номер 23. В нем есть арка. Проход довольно длинный. Не меньше двадцати метров. Он ведет на параллельную улицу Мартиньяк. Значит, что у нас тут происходит. Агент движется вверх, по Сен-Жерменскому бульвару; затем уходит влево, на улицу Святого Доминика; затем сворачивает опять же налево, на улицу Мартиньяк, доходит вот до этого места и уходит в арку. Если его ведут... или сзади, или на перехвате... то, вполне естественно...

– Сразу два вопроса, – внезапно оборвал и пояснения, и дальнейшие движения пальца Ахаян. – Во-первых, что агент, как я понимаю, в свое рабочее время вообще делает на Сен-Жерменском бульваре. Какая легенда его нахождения в данном квадрате?

– Он здесь работает.

– Где здесь? МИД же на Кэ д’Орсэ. Отсюда два километра с лихом. – Слово «километра» Ахаян почему-то произнес с ударением на букву «о».

Иванов обменялся быстрым взглядом с Бутко и опустил глаза.

– Василий Иванович, – осторожно произнес Бутко, – «Мармон» работает в Управлении по культурному сотрудничеству и вопросам французского языка, которое, в свою очередь, входит в состав Главного управления международного сотрудничества и развития, а оно базируется в отдельном здании, как раз на бульваре Сен-Жермен.

– Дом номер двести сорок четыре, – добавил Иванов.

– Ах вот оно что, – протянул Ахаян и добавил слегка небрежным тоном: – Да, есть такая контора. – Он снова опустил глаза на карту и заново оценил диспозицию в свете только что полученной информации. – Ну... тогда... – Внезапно о чем-то вспомнив, он оборвал начатую фразу и взглянул на Иванова. – Да, а ты-то сам, хлопчик, как в тех краях оказался? По какой такой надобности? – и не дожидаясь ответа, предложил свою версию. – Никак в нашем старом здании, на рю Гренель ошивался?

– Самый естественный предлог, – подтвердил догадку шефа Иванов.

– О’кей. Переходим ко второму вопросу. Зачем твой «Мармон» уходит в арку?

– Чтобы выйти на улицу Казимира Перье, где находится бистро «Пре де Бурбон», куда он изредка... – Иванов сделал ударение на слове изредка, – заходит перекусить в свой обеденный перерыв.

– А это что, единственное место в округе? Или самое близкое к дому номер двести сорок четыре по бульвару Сен-Жермен?

– Нет, но там замечательно готовят запеченную спаржу под соусом «бешамель», с белым вином и тертым сыром.

– Хе, – Ахаян посмотрел на Минаева. – Я смотрю, они у тебя здесь все не только эстеты, а еще и гурманы.

– Ну а чего ж не погурманить. За казенный-то счет, – проворчал Минаев.

– Да, с нашими представительскими особенно не погурманишь, – хотя и надо было бы, но не смог сдержать наболевшее Иванов.

– Ну правильно. Вы почаще свои «контакты» в «Амброзию» водите. В «Люка-Картон»[21]21
  «Амброзия» (L’Ambroisie) и «Люка-Картон» (Lucas-Carton) – престижные парижские рестораны.


[Закрыть]. – При этих словах Минаева Бутко, почему-то насупившись, опустил глаза.

– Ни в какую «Амброзию» и ни в какой «Картон» я никого никогда не водил, – в голосе Иванова уже зазвенели крамольные нотки недовольства и даже вызова.

– Ну хорошо, хорошо, – Ахаян поспешил свернуть им же самим спровоцированную дискуссию, обращаясь, правда, к одному только Иванову. – Ни в какой картон ты никого не водил, в фанеру тоже. Ты лучше вот что скажи... – Ахаян снова ткнул карандашом в карту, – что это он у тебя в бистро с тылу заходит, крюка дает. Хотя вполне спокойно мог с Доминика сразу на Казимира свернуть. Где логика? Оправдание захода в арку.

– Логика в том, что на улице Мартиньяк, недалеко от входа в арку, находится специализированный магазин музыкальной аудиопродукции. Диски там всякие, альбомы, кассеты. Перед тем как посетить бистро, «Мармон» мимоходом, ненадолго заглядывает туда, узнать, нет ли каких новых поступлений.

– А он у нас что, меломан?

– Ну... да, любитель.

– Тоже Генделя слушает?

– Почему Генделя, – Иванов направил в сторону Ахаяна немного настороженный взгляд и тут же отвел глаза, – он современную музыку любит. В основном группы.

– «Рамштайн»? – тоном человека, хорошо владеющего тематикой, спросил Ахаян.

– Да... я бы не сказал, – протянул Иванов и переглянулся с Минаевым и Бутко. – Больше англосаксов. «Пинк Флойд» там... «Лед Зепелин».

– А-а, – протянул Ахаян снова тоном знатока и, заметив попутно, что Иванов, подавляя улыбку, отвел в сторону глаза, выразительным тоном спросил: – Что?

– Нет, нет, ничего, – быстро ответил уже вполне серьезный Иванов и, предвосхищая очередной вопрос, поспешил бодрым тоном подвести некоторый итог всему доложенному им ранее. – Одним словом, маршрут движения агента вполне легендирован, посещение бистро тоже. Кстати, место действительно удобное, я имею в виду место самой встречи. Ресторанчик вполне приличный. И недорогой. – Пафос последнего высказывания был недвусмысленно направлен в сторону Минаева. – Расположен удачно. Вроде недалеко. И от места работы «Мармона», и от нашего старого здания. И вместе с тем как бы в стороне. Малоприметный. Коллеги «Мармона» туда не ходят.

– Мы используем его только для проведения экстренных встреч в рабочие дни, для обеспечения максимальной оперативности связи с агентом, – посчитал необходимым добавить Бутко весьма важную, на его взгляд, деталь, упущенную его молодым коллегой.

– Значит, место самой встречи удобное, – внешне никак не прореагировав на это добавление, медленно повторил Ахаян оброненную Ивановым чуть ранее фразу и выразительно продолжил: – А какое место неудобное? – За три десятка лет работы в разведке он превосходно овладел мастерством так просеивать поток получаемой информации, что любое слово, его внутренний и внешний смысл, даже малейшие оттенки и нюансы этого слова, будь оно произнесено вслух или так и осталось невысказанным, мгновенно находило нужную оценку и интерпретацию, пройдя сложные лабиринты его мозгового компьютера. – Место вашего контрнаблюдения?

Иванов опустил взгляд.

– Нет, контрнаблюдение там вести тоже удобно. Просто сам слишком на виду торчишь. Летом-то еще ничего. Когда зелень. А сейчас...

– Особенно если агент опаздывает. На целых двадцать две минуты, – выразительно произнес Ахаян, после чего Иванов опустил голову еще ниже. – А кто вообще подобрал это место? – он перевел взгляд на Минаева.