Текст книги "Непридуманная история Второй мировой"

Был такой фильм «Бей первым, Фреди!» Я его смотрел два раза, ни хрена не помню, про что. Помню только название хулиганское. Почему хулиганское? Да потому что это известное правило уличной драки – нужно ударить первым. И лучше внезапно. Этому умному хулиганству учат не только урки в подворотне. Был у меня один знакомый по имени Паша, который работал в службе охраны наших партийных шишек еще при Советах. Выперли его потом оттуда за пьянку. Росточком Паша не выделялся, но был крепеньким парнем. А главное, хорошо обученным. Поэтому любую драку Паша начинал с мирного успокаивающего бухтения:

– Ну чиво вы ребята давайте спокойно разберемся патамуш-та мы все тут нормальные люди.

Глаза опущены, руки расслабленно делают какие-то успокаивающие вялые движения, размеренная речь: бу-бу-бу. И вдруг по ходу этого мирного бухтения из самой неудобной позы Паша вдруг на полуслове наносил страшный резкий удар. И тут же еще!.. Два-три таких удара в течение пары секунд, и два-три его противника, которые на голову выше Паши, уже в грязи.

Тот, кто нанес первый ошеломительно правильный, технически поставленный, грамотный, сбивающий с ног удар, практически победил. Потому что он стоит, а противник лежит в полуобморочном состоянии и добить его ногами ничего не стоит. Это очень понятно. И мне, и вам, и товарищу Сталину.

Вот лежит товарищ Сталин в полуобморочном состоянии в своем парадном, а теперь грязном и помятом кителе на земле, скрючившись, собравшись в комок, прикрывает ладонями лицо. А стоящий чистый Гитлер остервенело хреначит его сапожищами, старается пробить кованым носком через сухие старческие пальцы в лицо. Переломанные, ободранные пальцы товарища Сталина все в крови, и голова разбита – кровь на седых волосах. Кажется, еще три-четыре удара и смерть. И вот в этот момент товарищу Сталину нужно вставать, если удастся, и с залитыми кровью глазами начинать, наконец, драку на равных… Невыгодное положение.

Ну и зачем товарищу Сталину, который все это прекрасно понимает – сам бывший урка, – ждать от другого урки первого удара? Зачем ему получать слепящий удар в переносицу, падать и на земле потом огребать ногами по почкам, размышляя, удастся встать или все кончено? Может быть, товарищ Сталин мазохист?

Я, конечно, читал не так много мемуарной литературы, как антирезунисты, но никогда мне не попадались в воспоминаниях современников сообщения о том, что Сталин был мазохистом и очень любил получать ногами по почкам, лежа в грязи. Более того, я уверен, что и никто не читал таких мемуаров. Потому что никто их не писал. Потому что не был Сталин мазохистом. И не любил он не только сильных пинков, но и легких пощечин.

А раз не любил, то и не хотел. Зачем товарищу Сталину получать ногами по всем местам, если можно ударить первым и самому запинать противника? Конечно, Сталин хотел пинать, а не огребать! Разумеется, он хотел ударить первым. И странно было бы, если б он хотел обратного.

Совершенно верно пишет тот же Мельтюхов: «Широко распространенное мнение о том, что СССР ждал нападения врага, а уже потом планировал наступление, не учитывает, что в этом случае стратегическая инициатива фактически добровольно отдавалась бы в руки противника, а советские войска ставились в заведомо невыгодные условия. Тем более, что сам переход от обороны к наступлению, столь простой в абстракции, является очень сложным процессом, требующим тщательной и всесторонней подготовки, которая должна была начинаться с оборудования четырех оборонительных рубежей на 150 км в глубину. Но ничего подобного до начала войны не делалось, и вряд ли стоит отстаивать тезис о том, что Красная армия могла успешно обороняться на неподготовленной местности да еще при внезапном нападении противника, которое советскими планами вообще не предусматривалось».

А я скажу проще: мнение о том, что Сталин ждал первого удара, подставив открытое лицо, – просто идиотизм.

Мельтюхов Мельтюховым, но самое интересное, что Суворова, сам того не желая, в этом смысле поддерживает его давний враг – историк М. Гареев. Вот что пишет этот антисуворовец, активно поливая воду на мельницу Суворова: «приграничные военные округа должны иметь тщательно разработанные планы отражения вторжения противника, то есть планы оборонительных операций, так как отражение наступления превосходящих сил противника невозможно осуществить мимоходом, просто как промежуточную задачу. Для этого требуется ведение целого ряда длительных ожесточенных оборонительных сражений и операций. Если бы такие планы были, то, в соответствии с ними, совсем по-другому, а именно с учетом оборонительных задач, располагались бы группировки сил и средств этих округов, по-другому строилось бы управление и осуществлялось эшелонирование материальных запасов и других мобилизационных ресурсов. Готовность к отражению агрессии требовала также, чтобы были не только разработаны планы операций, но и в полном объеме подготовлены эти операции, в том числе в материально-техническом отношении, чтобы они были освоены командирами и штабами. Совершенно очевидно, что в случае внезапного нападения противника не остается времени на подготовку таких операций. Но этого не было сделано в приграничных военных округах».

То есть противник Суворова господин Гареев говорит четко и ясно: к обороне мы не готовились вовсе! А вообще к войне готовились – войска подтягивали, планы какие-то строили, эшелонировались, ресурсы подтягивали… Но если мы не готовились к оборонительной войне, а готовились к какой-то другой, то возникает резонный вопрос – к какой же? И что господину Гарееву, кроме многолетнего стереотипа, мешает присоединиться к лагерю суворовцев?..

Не так давно был обнародован советский военный план от 15 мая 1941 года, который предусматривал нанесение Красной армией превентивного удара по Германии. Разработали его Жуков и Тимошенко. После опубликования плана поднялся большой шум. В подлинности плана никто не сомневался, антирезунисты кричали только, что план этот был чисто фантазийным и товарищ Сталин его не принял, поскольку на плане нет его подписи. А раз не принял, значит, отверг.

Очень странно.

Во-первых, хоть товарищ Сталин план и «отверг», советские войска самым чудесным разворачивались почему-то в полном соответствии с этим планом и с какими-то еще неизвестными нам предшествующими планами аналогичного направления.

Во-вторых, что значит «нет подписи Сталина, значит, Сталин план отверг»? Удивительная логика! А почему не наоборот? Подписи нет, значит, Сталин план принял? Что мешало Сталину, как обычно поступают начальники, наложить на попавшую к нему бумагу резолюцию «Отвергаю»? И приписать еще: «Чушь!» Или «Чушь собачья!» Сталин был мастак такие приписки делать. Но Сталин план почему-то не отверг. Не бросил его в корзину для бумаг. И, похоже, не удивился, когда увидел. А мог бы: «Ни хрена себе! На Германию напасть? Как неожиданно! Сами придумали?»

Да, Сталин бумагу не подписал. Что совершенно не удивительно. Как опытный уголовник, Сталин старался следов оставлять поменьше. Почему преступный план уничтожения суверенного государства Польша носит название «пакт Молотова-Риббентропа»? Хотя дураку понятно, что как бы ни были круты эти два перца, сами по себе не могли они принять этакое решение без своих хозяев. Но соглашение прочему-то носит название шестерок, а не называется, скажем, «договор Сталина-Гитлера», что было бы точнее.

В мемуарах Жукова описан случай, когда Жуков буквально хитростью вынудил Сталина поставить свою подпись на плане какого-то военного наступления – чтобы с себя ответственность снять. Мотивировал, что для истории, мол, надо, распишись, товарищ Сталин…

Соответственно, легко представить себе такую ситуацию: Жуков с Тимошенкой кладут на стол Вождя свой чудный планчик о нападении на Германию, который сам же Сталин и просил разработать (чтоб потом не удивляться генеральской самодеятельности). Сталин читает и кивает:

– Действуйте. И побыстрее!

Могло такое быть? А почему нет? Не каждый же раз Жукову обманом да хитростью у Сталина подпись выпрашивать…

Так вот, по поводу этого плана внимательно изучивший его Мельтюхов приходит к выводу, что план этот лежит в русле аналогичных планов советского командования. И что в нем «четко сформулирована мысль, что Красная армия должна «упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие войск». То есть ударить по немцу как раз в такой момент, в котором находилась Красная армия 22 июня.

Сталинский Генштаб перед войной разрабатывал наступательные операции, с этим сейчас никто не спорит… Раньше, правда, спорили. И очень жестко. Советские историки упрямо отрицали, что миролюбивый Советский Союзище мог вынашивать какие-то агрессивные замыслы. А потом эти планы всплыли. И теперь их наличие уже не отрицают, а объявляют как бы шуточными.

Точно так же СССР отрицал факт существования секретных протоколов о разделе Польши. А потом под напором улик признал.

Точно так же СССР отрицал расстрел польских офицеров в Катыни. А потом под напором улик из Особых папок Политбюро признал…

Точно так же главный военный историк и по совместительству главный гонитель Суворова генерал Волкогонов отрицал вычисленный, то есть теоретически предсказанный Суворовым факт – что 19 августа 1939 года состоялось заседание Политбюро. «Не было никакого заседания в тот день!» – хором твердили Суворову российские историки во главе с Волкогоновым. А потом всплыли документики, и выяснилось, что Суворов с его вычислениями прав! Заседание Политбюро в этот день было! Зря отрицали, зря слюной брызгали.

Ой, да много чего раньше миролюбивый СССР нагло отрицал, а потом вынужден был признать. Карательную психиатрию отрицал… Сбитый «Боинг». Взрыв на Чернобыльской станции. Русско-советского чиновника пока документом или фактом не прижмешь, он все будет отрицать. До последнего. Даже удивительно, что мы нашу постыдную неготовность к войне не отрицали, а, напротив, громогласно признавали и выпячивали. И что танки у нас на 70 с лишним процентов неработоспособные были к 22 июня. И что командиры наши дураки. Вот все СССР отрицал, а этакое позорище – легко признавал.

Наводит на размышления, согласитесь.

Помню, в бытностью мою школьником смотрел я какое-то кино по телевизору. Про войну. Там шел диалог между нашими офицерами. Один говорит: немцы, мол, щас пуганые, все никак после Сталинграда опомниться не могут. А второй офицер ему отвечает:

– А мы после Харькова…

Оп-па! Удивился я. Какого еще такого Харькова?

Ничего мы в школе ни про какой Харьков не проходили. Понятно, почему в школе нам про Харьков ничего не рассказывали: наверняка крепко мы там получили, судя по контексту. Окружили, небось. Взяли в котел. А у нас не любят про наши неудачи говорить. Особенно школьникам. Стесняются… Я даже воочию представил, как боролся сценарист фильма за эту фразу. Чтобы хоть в таком виде, хоть полунамеком, но донести до меня – подрастающего поколения – маленький осколочек правды о харьковском разгроме. Донес фразой мимоходной. Достучался. Теперь я знал: что-то такое ужасное произошло у нас под Харьковом во время войны, что от меня власти тщательно скрывают. И мне это ничуть не удивительно: они всегда все наши недостатки скрывают. В метро эскалатор обрушился, газеты об этом ни гугу. Армяне поезд взорвали, газеты опять молчат. Это принцип был такой в СССР: ни слова о пороках системы! Я привык. И потому особенно был благодарен неизвестному сценаристу за этот полунамек: «А мы после Харькова…» Понимал: нигде и никогда я ничего не прочту про этот позор нашей армии. Но сам факт позора знать буду. Спасибо, ребята-киношники.

А вот о разгроме июня-июля 1941 года я мог в Советском Союзе свободно прочесть. Что все у нас было летом 1941 года постыдно плохо. Что к войне мы не были готовы. Что танки наши были устаревшие и сломанные. Что лохи мы постыдные, войну прошляпили. Об этом говорилось и писалось много и со вкусом.

Вот такое странное исключение из правил, этот июнь-июль сорок первого. Почему так?

Суворов на этот вопрос ответил. И ответил психологически достоверно. Власть советская потому себя оговаривает в этом вопросе, что элементарно под дурачка косит. Как бандит, который хочет следы преступления замести. И сразу необычное поведение Софьи Власьевны становится понятным и очевидным: лучше быть дураком, чем преступником и агрессором.

…Короче говоря, припертая документами к стенке отечественная историография сегодня уже не отрицает: да, готовили планы нападения на Германию. Ну и что? Да все Генштабы всех армий мира подобные планы вынашивают! На всякий случай. Это ничего еще не значит!.. Да, планы нападения на Финляндию мы разрабатывали и на Финляндию напали. На Польшу тоже по плану вместе с Гитлером разработанному напали. На Японию планы нападения разрабатывали. После чего на Японию напали. И другие страны от наших планов пострадали. А вот планы нападения на Германию мы разрабатывали, но напасть совершенно не хотели! Даже не собирались! Мы терпеливо ждали, когда она на нас нападет. Хотя к обороне не готовились. Почему такие странности? Просто вот такие мы русские загадочные! Или дураки. Думали: как-нибудь по-быстрому отобьемся-отмахаемся, и вот тут-то планы наступления нам как раз и пригодятся. Чтобы разбить врага малой кровью на его территории.

Ребята! Окститесь!

Как можно планировать какие-либо наступательные операции против немцев, если вы ждете, что немцы нападут первыми? Ведь сначала это нападение нужно будет отбить! А как сложится расстановка сил после того, как нападение отбито, мы не знаем. А если мы не знаем, где какие войска будут, то зачем планировать наступление? Ты его запланировал, а у тебя начальная ситуация совсем другая, армии по-иному выстроены и находятся на других плацдармах после отражения гитлеровского удара!

Глупость какая-то… И эту глупость многие историки приметили. Вернемся, кстати, к нашим историкам.

Вот что пишет относительно суворовской концепции не рядовой любитель военной техники с интернет-форума, а доктор исторических наук Ирина Павлова: «Надо отдать должное Суворову, проявившему себя в книге «Ледокол» как историк-разведчик, сумевший раскрыть главную тайну советской военной истории. Весьма примечательно, что к выводу о подготовке в 1939–1941 годах активного вступления СССР в мировой конфликт пришли и другие историки».

И вправду пришли!

Вот историк В. Киселев: «… и вермахт, и Красная армия готовились к наступлению. Стратегическая оборона нами не планировалась, и это общепризнанно. Судя по срокам сосредоточения резервов приграничных военных округов, армий резерва Главного Командования и развертывания фронтовых пунктов управления, наступление советских войск по разгрому готовящегося вторжения агрессора могло начаться не ранее июля 1941 года…»

И здесь историки уже вступают в ожесточенный спор. Когда же Сталин готовился напасть на Германию?

Мельтюхов полагает, что «никакие наступательные действия Красной армии против Германии ранее 15 июля 1941 года были невозможны».

А Данилов дает другую дату: 2 июля.

Сам же Суворов полагал, что нападение случится 6-го числа.

Заместитель директора Института стратегических исследований австрийской Академии обороны Хайнц Магенхаймер тоже над этим раздумывает: «…вопрос о дате окончательного столкновения в том случае, если бы вермахт не напал на СССР 22 июня, остается открытым. Развертывание Красной армии, включая и третий стратегический эшелон, закончилось бы между 15 и 20 июля. Неоднократно называвшуюся дату возможного советского нападения – 10 июня 1941 г. – нельзя считать доказанной».

Иной точки зрения придерживается немецкий историк Хоффман из Фрайбурга: «Военные и политические приготовления Красной армии к нападению на Германию достигли кульминации весной 1941 года».

Почему же СССР не напал на Гитлера весной? Об этом мы еще непременно поговорим. А пока продолжим парад цитат.

Австрийский историк Томас Титура: «В последние годы стали известны многочисленные документы из партийных, государственных, военных и кагэбистских архивов, которые убедительно подтверждают тезисы Суворова».

Профессор Калифорнийского университета Ричард Раак: «Сегодня главный военно-исторический аспект доводов Суворова подтверждается данными, недоступными ему во время написания «Ледокола»… В важнейших моментах истории Суворов был прав с самого начала. Почти все остальные авторы, включая меня, крайне скептически относившегося к идее Суворова, были не правы».

Немецкий историк Штефан Шайль: «В результате находок новых источников тезис о том, что немецкое нападение лишь опередило советское, подтверждается».

Это что касается тех, кто с Суворовым согласен полностью или почти полностью. Но есть ведь и другие специалисты!

Вот историк Невежин ругает Суворова за то, что тот «слабо использует документальную базу, злоупотребляет домыслами, тенденциозно цитирует.» А потом вдруг – бац! – и подтверждает основной тезис Суворова: «На исходе 30-х годов большевистское руководство уже не рассматривало саму по себе «мировую революцию» в качестве главного инструмента для достижения этой цели. Миссию сокрушения враждебного «буржуазного мира» должна была взять на себя, по замыслу Сталина, Красная армия».

Ему со страниц журнала «Отечественная история» вторит историк Д. Наджафов: «Скорее всего, советские руководители действительно уверовали в свою революционную миссию, ставя знак равенства между интересами социалистического Советского Союза и «коренными» (по марксистской терминологии) интересами народов других стран, намереваясь в нужный момент выступить в роли освободителя этих народов от ига капитализма. На практике так называемый пролетарский интернационализм СССР свелся к откровенному национализму в его советской, национал-большевистской версии».

А вот, например, что пишет ярый противник Суворова директор Института российской истории РАН А. Сахаров:

«…основной просчет Сталина и его вина перед Отечеством заключались… не в том, что страна должным образом не подготовилась к обороне (она к ней и не готовилась), а в том, что советскому руководству – и политическому, и военному, не удалось точно определить момент, когда стремление оттянуть войну до приведения своих наступательных сил в полную готовность уже было невозможно, и оно не приняло экстренных мер для мобилизации страны и армии в состояние максимальной боевой готовности. Упреждающий удар спас бы нашему Отечеству миллионы жизней и, возможно, привел бы намного раньше к тем же политическим результатам, к которым страна разоренная, голодная, холодная, потерявшая цвет нации, пришла в 1945 г., водрузив знамя Победы над Рейхстагом.

И то, что такой удар нанесен не был, что наступательная доктрина, тщательно разработанная в Генеральном штабе Красной армии и начавшая энергично осуществляться в мае-июне 1941 г., не была реализована, возможно, является одним из основных просчетов Сталина».

Хочу еще раз подчеркнуть: это пишет директор академического Института российской истории. И недруг Суворова. Он признает: да, готовились ударить, и жалко, что не ударили!

Так по-боевому настроен не один Сахаров. Так считает и уже упомянутый нами Мельтюхов. Он написал книгу «Упущенный шанс Сталина», в которой провел грандиозную работу по осмыслению документов, ставших известными в последние десять лет. Некоторые историки называют его труд «комплексным исследованием, после которого возврат к старой версии о неготовности Советского Союза к войне уже невозможен». В книге профессионал Мельтюхов самым убедительным образом доказывает то, что до него уже доказал любитель Суворов: к лету 1941 года Красная армия была самой сильной армией мира, и эта армия готовилась к наступлению. Причем у Красной армии было проработано аж четыре разных варианта, как можно напасть на Европу… Так вот, Мельтюхов в своей книге тоже очень жалеет, что Сталин не ударил первым и не «освободил» Европу. «Красная армия могла бы быть в Берлине не позднее 1942 года, – печалится он, – что позволило бы поставить под контроль Москвы гораздо большую территорию в Европе, нежели это произошло в 1945 г. Разгром Германии и советизация Европы позволяли Москве использовать ее научно-технический потенциал, открывали дорогу к справедливому социальному переустройству европейских колоний в Азии и Африке».

Может возникнуть резонный вопрос: если подготовка Сталиным нападения на Германию так хорошо видна отдельным историкам из далекого будущего, то как же ее могли не заметить военные специалисты Красной армии в 1941 году?

А кто сказал, что они ее не замечали?

Несмотря на параноидальную сталинскую секретность, подготовка к нападению на Германию не осталась незамеченной теми людьми, которые умели думать и сопоставлять факты. И вот вам свидетельство вчерашнего з/к Рокоссовского, сдернутого со сталинских нар и назначенного командиром мехкорпуса под Киевом. Ему, естественно, планов нападения на Германию никто не открывает. Но Рокоссовский – человек талантливый, с умом стратега. И он прекрасно видит, что происходит. Вот отрывочек из его воспоминаний:

«Последовавшие из штаба округа распоряжения войскам о высылке артиллерии на полигоны, находившиеся в приграничной зоне, и другие нелепые в той обстановке указания вызывали полное недоумение. Судя по сосредоточению нашей авиации на передовых аэродромах и расположению складов центрального подчинения в прифронтовой полосе, это походило на подготовку прыжка вперед.»

Наступательная война просто витала в воздухе. И потому почти теми же словами, что и Рокоссовский, описывает предвоенные приготовления генерал-лейтенант Телегин: «Поскольку предполагалось, что война будет вестись на территории противника, находившиеся в предвоенное время в пределах округа склады с мобилизационными запасами вооружения, имущества и боеприпасов были передислоцированы в приграничные военные округа».

Некоторые удивляются: как можно к большой войне готовиться, а до своих многозвездных генералов это не довести!?. Ведь ни один из них позже в мемуарах прямо не написал: а мы сами готовились на Гитлера напасть!

А зачем генералам лишнее знать? Чтобы кто-нибудь жене ночью сболтнул? Совершенно не обязательно в стратегические планы высшего политического руководства генералов посвящать. Получил, генерал, приказ о передислокации в зубы? Ну и выполняй без лишних вопросов. Подтягивай к границам свои войска, склады, аэродромы… А когда получишь приказ вскрыть секретный пакет, вот тогда и узнаешь, во сколько тебе нужно по немцу ударять и в каком направлении.

Точно так же, кстати, шла подготовка к вероломному нападению на Японию. Получает командир с большими звездами приказ загрузиться в эшелон со своей дивизией, а куда эшелон этот идет, он и ведать не ведает. Указано ему только: на станцию № 1234. А где такая станция, командиру знать не положено. Это железнодорожники знают. Но железнодорожники, в свою очередь, не знают, что они везут в этом эшелоне и зачем он идет на станцию № 1234.

Все у товарища Сталина продумано лучшим образом для нападения на другие страны! Вот только с Германией промашка вышла.

Почему?