Текст книги "Доктор, который научился лечить все. Беседы о сверхновой медицине"

– Одним касанием?

– Сейчас да. Когда-то на расшифровку и постановку диагноза у меня уходили часы раздумий. Но за десятилетия так навострился, что теперь мне достаточно просто руку человеку на плечо положить – ощутить тонус мышц, и я все пойму про него… Или просто придержу дверь перед ним как бы невзначай и посмотрю, как он будет двигаться, чтобы в образовавшуюся щель пролезть. Мне порой достаточно посмотреть на то, как человек садится в кресло и встает, на цвет и выражение лица… У человека десятки разных отпечатков, которые наложила на него болезнь. И которые никто не видит, не считывает, потому что все уткнулись в анализы, и за ними не видят человека в целом.

– А этому можно научить? Жалко, если такой багаж уйдет вместе с вами.

– Научить этому? Я не могу за пять минут вложить в голову человека сорок лет своей практики. И за сто часов не смогу. Ведь за этим не только опыт, не только знания. Но еще и медитативные упражнения, как процессы образного представления. Вы не можете анатомию усвоить в том варианте, в котором она представлена в книге. По книге её можно только выучить. Но для того, чтобы в этом во всем ориентироваться, она у вас должна ожить. Морфология должна ожить! Вы должны внутрь анатомии погрузиться так, чтобы понять смысл каждой бороздки, каждой дырочки, каждого сочленения, и как это всё внутри живет, течет, перетекает и между собой взаимодействует. И это единственная тема, которая стоит медитации! Потому что вообще-то я к медитациям настороженно отношусь. Зачем люди ими занимаются?

Вот, скажем, известная поза – шавасана, – поза трупа. Что мы должны представлять, лежа в ней? Как легли в гроб и течет вода весенняя? Вас похоронили, вы умерли, вас закопали, вы разлагаетесь. На то она и есть поза трупа. Хотите помедитировать на эту тему? Нет? Тогда завязываем с медитацией… Или, может, хотите повспоминать прошлые жизни? Зачем? У вас нет настоящего и будущего?.. Медитация должна решать практические задачи, а не просто так выполняться по принципу «чтобы было». Я с её помощью решал практические задачи – ощутить тело человека, ощутить живую анатомию.

Рассказываю простую технику медитации для примера. Вот взяли представили стакан. Попробуйте ощутить этот стакан изнутри. В нем горячая вода налита, он определенной формы. Представили? Ощутили?.. Теперь бросили в эту горячую воду бумажку. Бумажка начнет намокать. И вы этот процесс должны научиться ощущать – что будет чувствовать кружка. Что чувствует другой человек, когда вы положили ему на плечо руку и стали одним целым. Ваши тела соединились… Это тренинг. Наложенный на знание матчасти. Диагностика через прикосновение. И теперь, когда я кладу руку вам на плечо, я за счет малейших ответных откликов вашего тела начинаю вас ощущать – вот там зажато, вот там смещение, вот там то, а там это. Ну и как этому научить?

– То есть анализы и снимки, в которые утыкаются другие врачи, вам не нужны?

– Нет, я же не врач. Когда был врачом, нужны были. А теперь без надобности, – говорит Блюм, и я не понимаю шутка это или великая мудрость… – Ну, представьте себе картину. Один врач говорит другому: «Вась, мы с тобой в этой больнице работаем не первый год, мы с тобой друзья. Слушай, найди мне невесту! Хочу жениться». Тот отвечает: «Не вопрос! Подберу тебе девок!» И на следующий день выкладывает на стол три рентгеновских снимка: «Вот, выбирай! Одна другой краше. Вот снимки таза, вот снимки хребтов!» И рядом кладет еще три анализа мочи: «Глянь! Не девки – загляденье! На какой будешь жениться?..» Тот ошалел: разве можно на анализе мочи жениться? Мне бы посмотреть, потрогать вживую.

И он прав. Есть живой человек, а есть тень от него – рентгеновский снимок. Что лучше? Что полнее характеризует Васю – его тень или сам Вася? Если Васи нет, давайте снимок. Но если есть Вася – снимок не нужен. Целый человек-то всегда лучше своего следа! При наличии живого больного, зачем вам его анализы и снимки? Что за бред!

Конечно, если врач матчасть знает, он и по снимкам разберется. Я когда-то консультировал в английской королевской клинике. И однажды под настроение местные врачи принесли мне снимки с томографа – 253 среза мозга. Ну, я все 253 и описал. Врачи обычно пишут немного, глядя на снимки, у меня же на их описание ушло более 100 страниц.

– Но вы ведь мозгом не занимаетесь, – удивился я. – Морфология мозга – очень сложная штука. У всех разные мозги.

– Да я много чем официально не занимаюсь. Попробуйте только сказать: я лечу онкологических больных. Всё, конец – клеймо городского сумасшедшего. Но это же интересная проблема! И почему бы в ней тоже не разобраться – с моей колокольни?

А так я формально занимаюсь биомеханикой. Которой врачи по большей части не понимают. И уж совсем никто из них не знает медицинской топологии. Потому что я её изобрел. Топология – это, скажем так, наука о вложенных полостях. Весь организм состоит из таких вот полостей. Это очень интересно. И это принципиальный момент! Вот представьте себе стаканчик или коробочку. Она заполнена жидкостью, а внутри – змеевичок из мягкой трубки, по которому течет другая жидкость. И то, как она будет протекать, зависит от давления жидкости внутри ёмкости. Но эта ёмкость и сама, в свою очередь, вложена в другую, большую ёмкость. В которой тоже есть какое-то давление жидкости. Вот так всё в организме и работает. А меняя давления, то есть прикладывая внешнее усилие к «главной ёмкости» с помощью рычагов в нужных местах, я меняю давление и течение жидкостей во внутренних структурах и сосудах. Это понятно?

Мне это было понятно. Я видел сам, как это происходило: лежит на банкетке человек, а на него сверху давят огромным рычагом через упругие прокладки. На миг эта картинка встала передо моим внутренним взором, и я едва не потерял нить беседы. Но вовремя ухватился за едва не ускользнувший кончик.

– И вот мы подходим к ответу на ваш вопрос – вы спрашивали, можно ли этому научить, есть ли у меня ученики, – сказал Блюм.

– Да! Мне это интересно из соображений общечеловеческой жадности – не хочется терять такой опыт. Хочется передать его людям или как-то овеществить.

– Овеществим. Об этом как-нибудь в другой раз… Но вообще мне часто подобные претензии мои бывшие коллеги по цеху выдвигают: почему ты не учишь? Почему забросил науку?.. Надоела, и забросил! А по поводу обучения рисую ситуацию, чтобы вы хорошо меня поняли. Пришел студент медвуза и начал учиться. Первые 4 курса – базовые дисциплины. Закончил. Дальше два года некоего обобщения, начало специализации. Седьмой год – интернатура. Затем пару лет ординатура и годик самостоятельной практики. Итого, десять лет прошло, и у нас получился законченный молодой специалист. Его возьмут в любую клинику, в любую больницу, он может сдать и на вторую и первую категорию, прекрасно!.. И вот этот молодой специалист приходит ко мне: ой, как здорово, мне нравится то, что вы делаете, научите меня, дайте немножко знаний.

Не вопрос! Держи немножко знаний по биомеханике! И вот, получив их, он жалуется: что вы со мной сделали, вы мне снесли крышу, мне теперь нужно всю картину мира, всё прежнее знание этой вашей механикой доукомплектовывать – неврология и биомеханика, ортопедия и биомеханика, генетика и биомеханика и так далее. На это у него уйдет, скажем, пять лет, чтобы пристыковать.

«Еще чего-нибудь хочешь?» – «Энергобаланс!»

Хорошо. Дал я ему, допустим, энергобаланс. И он пошел интегрировать энергобаланс со всем остальным, включая биомеханику. На это у него уйдет тоже лет пять-шесть, потому что надо со всеми теми дисциплинами это свести, которые он годами изучал.

Отлично. Топологию хочешь? На тебе и топологию медицинскую – науку о вложенностях, полостях, движениях жидких сред. Взял, понёс и несколько лет это с прежними знаниями сопрягал. И на всё про всё ушло у него четверть века. «Ну, что, – спрашиваю. – пойдешь теперь врачебный народ учить?»

«Нет, – отвечает, – не пойду. Не затем столько лет учился, полжизни активной потратил! С такими знаниями я теперь пойду настоящие деньги зарабатывать!»

Так вот, я этот путь проделал. Только меня никто не учил. Я сам его прошёл, без поводыря, я его сорок лет проходил. Да, было дело, занимался наукой, должности занимал – но только для того, чтобы под этим зонтиком решать свои вопросы. И вот теперь, пройдя этот путь, доукомплектовав гинекологию биомеханикой, гинекологию энергобалансом, гинекологию топологией… и остальные дисциплины доукомплектовав тоже, я имею на всё своё мнение. Только я держу его при себе: кто по-настоящему лечит, тот не учит.

– Отчего?

– А время терять не хочу! Я ведь, помимо моих больных и всего человечества, ещё и сам себе нужен!.. Знаете, как я расшифровываю знаменитый гамлетовский вопрос «быть или не быть?»? Нужен ты сам себе или нет – вот что он означает. Многие ведь люди сами себе не нужны. Всё для других стараются. Кто-то согласен в один конец на Марс лететь. Кто-то альпинизмом страдает, на вершину лезет. Залез. И что? Радуется: я стою на вершине мира! А я говорю: нет, ты стоишь на краю пропасти! Человек, который нашел себя, который сам себе нужен, впустую рисковать жизнью не будет. У него семья, у него дело, у него он сам… Приезжаю, помню, в Новосибирск, и мне знакомый говорит: а хочешь в шахту спуститься? Там интересно! Нет, говорю, что я там забыл, а вдруг завалит? И в подводную лодку не хочу. И на лыжах в горах не катаюсь – упасть можно. Когда ещё в институтские времена мы сидели в кабаках, я всегда уходил за полчаса до драки. Хотите драться – деритесь, а я тут при чем? У меня другие желания.

Меня спрашивают: ты что – трус? Да, я биологический трус. У меня инстинкт самосохранения доминирует. И если мне предстоит попасть во всякие рискованные ситуации, я сто раз просчитаю и подумаю, а надо ли мне это. Я готов положить жизнь за своих детей, но не собираюсь бороться за восстановление экологии, которую я никогда не засирал. Я никогда не пойду добровольцем отмывать какую-нибудь подводную лодку или реактор от радиоактивности. Мне это на фиг не нужно. И никакими патриотическими речами вы меня не возьмете. Я знаю им цену. Вода в смеси с почвой дает грязь, а если воду смешать с кровью, получится патриотизм. Пачкайтесь сами!

И если мне скажут: на войну отечественную пойдешь? мы все идём!.. Отвечу: а это смотря кем я буду на той войне. Вы сами себя кем там видите? Если безвестным павшим героем, то мне это не интересно. Если после войны в параде победы участвовать, то это опять-таки зависит от того, где и кем я буду на том параде – среди тысяч одинаковых фигурок в колонне шагать или на трибуне стоять парад принимать. Это ведь разные позиции! И разная картина мира.

Я рисую себе картину мира в виде театра или баталии. Есть те, кто на сцене, а есть зрители. Есть те, кто воюет, а есть те, кто командует, посылает их на смерть. Всегда нужно точно позиционировать себя в этом театре жизни. Где я там? На сцене кривляюсь? На балконе сижу? В партере? В амфитеатре? Из-за кулис подглядываю?

А где вы хотите быть на батальном полотне жизни? Среди погибших героев, которым возложат цветы? Или среди тех, кто эти цветы возлагает? Вы хотите совершать подвиги или восстанавливать народное хозяйство? Хирург в больнице совершает ежедневный подвиг во имя жизни. А мне это не надо – я восстанавливаю «народное хозяйство». Я трус. Именно мы, трусы, сложим песни о погибших героях, воспитаем детей погибших героев, восстановим страну из пепла.

У нас в советские годы, да и сейчас еще порой, людей, бросивших родину, называют предателями. Смешно даже… Тут в Испании, где я живу, работают тысячи украинцев, русских – садовниками, строителями. Оттого, что человек сюда приехал, ничего в его жизни не поменялось. Как был каменщиком, так и остался. Только зарплата выросла в десять раз. И живет себе спокойно – без стрельбы, без патриотического угара, в спокойном районе, среди людей, не поражённых комплексом имперского величия, дети в школу ходят. Новая родина! Которая в сто раз комфортнее, чем старая. А всё, что он сделал для этого, – пересёк границу! С этой точки зрения границы – пустая условность.

Помню, развал Союза застал меня в Молдавии, где я о ту пору работал – а я где только не работал – и в Израиле, и в Англии, и в Болгарии, и в Турции, и в Америке… так вот, когда Союз развалился, я оказался в государстве Молдавия. И мне начальник паспортного стола Кишинева говорит: тебе надо написать заявление, что ты хочешь принять молдавское гражданство. Я отвечаю: Леня, я никуда не выходил из дома. Так с какого хера я должен что-то писать? Я же ничего не делал. Это страна развалилась, а я на месте… У меня зять присягал Советскому Союзу, а оказался тоже в Молдавии. Я ему объяснил: Вова, ты присягал несуществующему ныне государству. И отныне свободен. Должен ты присягать Молдавии? Наверное, нет. Что это за воин, который сегодня одному присягнул, завтра другому? Будь свободен. Поживи для себя!

Я так и живу. Свободно. Делаю что хочу. Политикой не интересуюсь, хобби не имею. Когда кто-то пытается стихами тост за столом сказать, мне становится дурно – не знаю, плакать или смеяться. И музыку не особенно люблю. При мне музыку даже в машине не включают, потому что она выдергивает меня из моего внутреннего мира, в котором мне комфортно и хорошо… Для того, чтобы успеть в жизни сделать то, что ты хотел бы сделать, нужно ставить барьеры, фильтры и отсекать лишнее. А ведь надо ещё оставить время на семью. Потому что, по большому счету, остаемся жить мы только в детях.

– Теория эгоистичного гена мне известна, – радуюсь я потоку красноречия. И тут же возвращаюсь к прежнему. – Но всё-таки накопленное за жизнь не хотелось бы потерять. У вас же совершенно другая система взглядов на человека! Жалко потерять!

– Жалко. И кое-что я оставлю человечеству…

Глава 4. Вверх по плоскости, ведущей вниз

Всё познаётся в сравнении! И на примерах. Наверное, никто не будет с этим спорить. Лично меня в системе Блюма больше всего поражает вытекающая из неё философия – о влиянии формы на содержание. Поэтому периодически я возвращаюсь к этому вопросу. И постигаю его на конкретных примерах. Тем более что конкретный пример всегда ходит где-то неподалеку – это жена доктора Елена. Та самая, которая рассказала мне как-то между делом, что Доктор (именно так она называет своего мужа в разговорах с третьими лицами, причем в интонации отчетливо слышится большая буква «д») избавил ее от аллергии. Каковая аллергия жила в её теле с самого детства. Для этого Доктор аккуратно, но сильно придавливал ей огромным рычагом череп в районе лба и висков. Через мягкие тканевые прокладки, конечно.

Странно.

Аллергия – это какой-то системный сбой. Программа, если хотите, которая образовалась в организме и запускает защитную реакцию при попадании в него вполне нейтральных веществ, на которые другие люди и не думают реагировать. Эти программы и исправляются программными же методами. Мой давний хороший приятель, занимавшийся НЛП, избавил себя от аллергии на куриный белок с помощью нейро-лингвистического программирования. Мой знакомый психотерапевт и родоначальник нового направления в психологии под названием сенсомоторный психосинтез избавляет клиентов от аллергии с помощью гипноза – внушает им под гипнозом, чтоб человек, когда проснётся, полностью забыл про свою аллергию, и аллергия чудесным образом исчезает. По сути, он ставит в мозг утилиту, обходную программку, которая позволяет обойти баги, образовавшиеся в мозгу и запускающие аллергическую реакцию. И это понятное современному человеку объяснение, потому что нас окружают компьютеры, а мозг – тоже компьютер, и он управляет телом.

Но как тело управляет мозгом?

Мы уже говорили об этом с Блюмом, но к странному всегда хочется вернуться ещё и ещё раз, чтобы привыкнуть, ибо привычка заменяет понимание. А может, и является им. Поэтому в один из бесконечных солнечных дней я целенаправленно завёл с Доктором разговор об этом:

– Лена мне рассказала, как вы ей аллергию убрали, придавливая череп здоровенным румпелем… Я понимаю, у вас всё упирается в анатомическое строение – симметричное или несимметричное. Но всё равно ж поразительно! Аллергия рождается в мозгу и проявляет себя, например, в текущих соплях при попадании в нос пыльцы. При чем тут форма черепа? Как вообще такое может прийти в голову – что аллергию, сенную лихорадку можно лечить огромной палкой, плюща ею голову клиенту?

– А что такое аллергия? – Блюм поставил кружку с чаем на стол, поднял на меня суровые глаза с горчинкой. – Существуют пять признаков воспаления – покраснение, отёк, боль, температура, утрата функции. При аллергии есть отёк, покраснение, но нет боли…

– Стоп! Бывает боль! – возразил я. – У меня аллергия на мёд, поем мёду – начинает болеть желудок.

– Ну, или есть боль. Но в любом случае, нет всех пяти признаков. То есть мы имеем некую незавершенную форму воспалительного процесса. Аллергия – это абортивная форма воспаления. А у воспаления всегда есть причина – незаметное смещение, приводящее к локальному застою, нарушению оттока, притока, микроциркуляции. И если мы усилим микроциркуляторные процессы, это начавшееся легкое воспаление уйдет.

Начинаем смотреть анатомию головы. Вот, скажем, у Лены… И видим – ага! – две пазухи, причем состояние одной из них похуже. Смещение перегородки… Небольшой сдвиг и потому напряжение в костях черепа… Смотрим бассейны оттока и притока. Ага – тут не хватает оттока и вот здесь проблемы с оттоком… Чтобы это увидеть, надо очень хорошо знать матчасть в мелочах. Далее, наметив план, я подбираю плессиметры (подкладки под рычаги) подбираю упругость, плотность ткани. Пробую сам, корректирую и показываю инструкторам, как и что делать, а дальше работают уже они – давят с нужным усилием, нужное число раз, в нужной позиции с нужным ускорением, с нужными задержками. Обучил, показал, убедился, что получается, и дальше только, проходя мимо, могу сказать: «Немножко голову поверните, вот так».

Конечно, посторонний гражданин ничего не поймет, только в ужас придет, что человеку башку дубиной придавливают раз за разом. Да и врач не всякий увидит, что происходит. Кстати, Лена моя – врач. Пульмонолог. Но и для неё это непонятно. Что она вам рассказала? Что голову ей давили. Но она не рассказала, что до этого я выправил ей перегородку. Прежде, чем положить её под давилку, ей выправили нос, который был слегка свернут – незаметно для постороннего глаза. Ей раскачали кости черепа, увеличив подвижность, потому что там, где должен был быть подвижный мост, они срослись – сорвали, сдвинули, раскачали. Поправили глаз в глазнице. Ей подправили диафрагму головы, все сочленения в основании черепа. В общем, сначала ей всё это выправили, а потом послали на давилку. А ей запомнилась только огромная давилка, вот она про неё и рассказывает.

С ней много было работы, это же хроническое заболевание, десятилетиями накапливалось, ткани изменились. И методики были разные. Проходя мимо, я мог сказать: надо соленой водой носоглотку промывать, чтобы усилить дренаж. Сказал – и забыл, дальше она это сама уже делает.

И я до сих пор её отслеживаю – как она встает, как она чихает, как она сопливится. Я это все постоянно мониторю. Иногда, проходя мимо, говорю: Лена, иди сюда, дай голову подверну маленько. Или сам подойду: потерпи, я кое-что подделаю. Это мимоходом всё происходит, незаметно. А когда вы человека прямо спрашиваете, что ему конкретно делали, он вам ответит: здоровенным бревном мне давили на голову! Ну, да – и такое бывает. Кому-то качают голову, кому-то не качают. Кому-то в одной позе, кому-то в другой, кому-то на одной давилке, кому-то на другой – в зависимости от индивидуальных особенностей.

И вот тут властной рукой мастера я прерву рассказ Блюма и силою мысли перенесусь на сотню метров ближе к Гибралтару и на сутки ранее – в зал, где стоят похожие на дыбы странные «тренажеры» блюмовой конструкции. Их тут десятки. И здесь днём ранее я говорил с человеком, которому Блюм достал с того света отца.

Простая история – неизлечимая (современной медициной) болезнь Альцгеймера. Ужасная наклонная плоскость, по которой человек скользит и исчезает. Вот оттуда Блюм и достал дедушку. Говорю же, обычная история! Неизлечимых болезней не бывает – если живешь в пространстве, придуманном Блюмом…

– Отцу моему 90 лет, – рассказывал мой собеседник, олигарх из российской провинции, сидя на одном из блюмовых тренажеров. – Вот как раз отпраздновали старику юбилей – 90 лет в январе отметили, артистов пригласили, после этого всё и случилось. Он у меня ветеран, войну прошел, любит праздник 9 мая и очень ждал его, но не дождался – в конце апреля у него исчезла память. Потом он и вовсе перестал ходить, узнавать родных. Соответственно, исчезло желание мыться, следить за собой. Он начал ходить под себя, я извиняюсь…

А я на майские как раз приехал в Испанию по своим проблемам. Рассказал Евгению Иванычу про всё это. Не надеялся, что он поедет в С. Но он поехал и «завёл» отца… Знаете, когда мы вошли в комнату, папа сидел на стульчике с совершенно детским взглядом. Спрашиваю: «Папа, ты меня узнаешь?» Никакой реакции, смотрит, улыбается бессмысленной такой улыбкой. Блюм начал как-то так странно мять его, мял час. И через этот час я снова спрашиваю: «Ты меня узнаешь?» Он отвечает: «Да». Хриплым таким голосом. Спрашиваю: «Кто я?» Отвечает: «Сын».

Прошёл ещё час. Спрашиваю: «Пап, как меня зовут?» – «Сергей».

Прошёл еще час: «Пап, я тебе доктора из Испании привёз». Папа спрашивает: «А почему же он по-русски говорит?»

То есть понимаете, что произошло? Через три часа работы он «запустился», память полностью вернулась!.. Сейчас уже три года прошло с той поры.

– И как сейчас ваш отец?

– После того, как его завели, он сюда, в Испанию, прилетал два раза. Проводил здесь по два-три месяца. Здесь с ним занимаются, поддерживают в форме. Он тут гуляет, песни поёт, истории рассказывает…

Этого деда и Блюм помнит:

– Целую команду собрали для его запуска! С ним ведь постоянно надо было заниматься по три часа в день. Это же эпопея! Сколько крови из них дед выпил, когда в себя пришел, строить всех начал. Из него же сразу агрессия попёрла.

– Почему?

– Всегда так бывает. Ведь он же ушел в себя. А его вытащили наружу. И первая встречная защитная реакция – агрессия, недовольство. Плюс зашлакованность организма, надо было очищать. Сначала, когда его сюда впервые привезли, его два человека под руки держали, чтобы не рухнул. А сейчас километры наматывает…

– Слушайте, – говорю я, стараясь всё воспринимать как есть, не оглядываясь на устоявшийся застывший мир вокруг, в котором болезнь Альцгеймера неизлечима и в котором любое упоминание о вытаскивании из неё вызовет защитную реакцию со стороны медицинского сообщества – в виде агрессии. Всё человечество, вся наука не знают, как с этим альцгеймером быть. Люди просто уходят. Соскальзывают в черноту по наклонной плоскости, постепенно теряя личность. Но я сейчас нахожусь вне этого официально заледенелого мира. Я в каком-то отдельном его тёплом микропузырьке, где всё возможно. – Слушайте. Ну, скажите мне, что же всё-таки вы с ним делали? Ведь если бы я этого деда начал тискать, или любой массажист, или другой доктор, у нас бы ничего не получилось. Как же вы за два часа его «завели»? Что вы с ним делали?

– Я из себя ресурс в деда загонял, вот что я делал!.. Понимаете, если я вас несу на себе – я выполняю функцию ваших ног. Если я «качаю» деда, я выполняю функцию тех механизмов, которые должны в норме доставлять кровь в дедову голову.

– Можете на моей башке показать?

– Нет, это лучше на анатомическом атласе показывать. Там сразу видно будет, как и через какие бассейны всё это открывается и запускается. Для начала вы должны восстановить венозный отток. Потому как если нет оттока, не будет и притока. Это что касается кровеносного русла… А есть ещё спинномозговая жидкость, заполняющая желудочки, оболочки головного мозга. Необходимо восстановить в этом застоявшемся болоте дренаж и омывание тканей мозга. Затем убрать спайки в мозговых оболочках – там есть оболочка паутинная, есть твердая, мягкая… Далее нужно, поскольку человек залежавшийся, восстановить ему шею – мышечно-суставные взаимоотношения сегментов позвоночника… То есть одна задача следует за другой, и все нужно решить. Нужно активировать диафрагму, причем так запустить, чтобы когда я ушел, у него всё само продолжало работать… Ему нужно изгнать шлаки – опорожнить кишечник, потому что его пичкали едой и таблетками… Это я вам сейчас составляю буквально схему того, что нужно было делать с дедом, который лежал калачиком и никого уже не узнавал. И делать именно в такой последовательности. Можно этому научить обычного врача? Да никогда в жизни!

– Почему? Если уж инструкторов вы учите без образования…

– Да потому что инструктора учишь под данного человека. Просто показываешь, что надо делать, и всё. А врача превратить в инструктора – это надо чтобы он забыл всю пургу, которой его учили в медвузе, и сначала научился просто исполнительскому мастерству. Нужно, чтобы он думать перестал! Он ведь сразу тебе начнет: а для чего мы это делаем? а почему мы это делаем? Он иначе не сможет. И я его на хрен пошлю сразу. Умный? Пошел вон!

– К чему такая суровость? – развеселился я, хотя уже догадался, каков будет ответ.

– Потому что он у меня и у себя крадет время своими дурацкими вопросами!

– Так объясните ему!

– Не надо. Для начала просто делай. Потом сам поймешь, почувствуешь. Инструктора мои медицины не знают и просто делают, как я говорю. А потом самые талантливые из них сами начинают чувствовать и понимать кое-что. В этом и состоит восточная школа мастерства – просто делай, что сказано, и вопросов не задавай. Понимание потом само родится.

– Ладно. Допустим. Тем более что некоторые вещи объяснить или трудно, или невозможно, надо просто показывать… Но вот что конкретно вы делали с дедовой головой, чтобы он вынырнул из пустоты, чтобы машинка его мозга заработала?

– А почему именно с головой? – откинулся в кресле Блюм, бросив ручку, которой что-то малевал на клетчатом тетрадном листке. – Это сын его помнит только про голову. А массу всего остального он не помнит, не видел, не заметил. Для него это прошло неакцентированно – как моей жене запомнилось только, что ей голову рычагом давили. Для людей болезнь Альцгеймера – это проблема с головой, и они видят только, когда я с головой что-то делаю. Не замечая, что я в какой-то момент шею подвернул, грудную клетку раскачал, – это для них ни о чем. И то, что деда во время этого три раза в туалет по-большому водили, в памяти как-то не отложилось. Голову трогаешь – о, альцгеймера лечит! А как я коммуникации к голове провожу, никто не замечает.

Ещё нужно понимать, что я работаю не один, поэтому мои методы не для всех – ну кто в обычной медицине будет спецкоманду создавать для одного больного? Не для разовой операции, подчеркну, а для того, чтобы его вести – заниматься только с ним целыми днями в течение многих месяцев. Это могут позволить себе только очень богатые люди.

Сказанное Блюмом мне показалось странным и обидным. Понять что-то важное, имеющее практическое значение, помогающее людям избавляться от неизлечимого – и унести это с собой. Он ведь, хоть и гений, но тоже не вечный, Блюм-то. Поэтому, бродя вдоль моря, я думал о том, как отнять это у вечности и оставить людям. Я тогда ещё не знал, во-первых, что старшее поколение детей Блюма – уже взрослые люди, врачи и стараются по мере сил откусить от этой скалы постигаемые кусочки, о чём я ещё расскажу (вот только сомневаюсь, что им удастся усвоить весь массив целиком). А во-вторых, спросив о своих сомнениях Блюма, я узнал, что и сам он задумывался об этом:

– Огромный пласт практического знания! Всего никто не проглотит. Но можно упростить задачу, ведь учу же я инструкторов относительно простым движениям… Да, я занимаюсь странными делами, беру нетипичные случаи, лечу нестандартных людей – все большие бизнесмены необычны по своим человеческим качествам, иначе они были бы как все, а не ворочали миллионами. А у нетипичных людей и типичные болезни могут проходить нетипично. Но народ-то живет стереотипно, питаются из одного магазина, косые все на одну сторону, потому что основная масса акушеров праворукие, они голову новорожденным подвихивают в правую сторону, поэтому у всех почти ратнеровское смещение. Все сидят по шесть уроков за стандартной партой. Проживают стандартные жизни в стандартных квартирах, смотрят одни и те же передачи. Их проблемы стандартны и стандартно решаемы. Но публику интересует «тяжелая артиллерия» – рассеянный склероз, рак, боковой амиотрофический склероз, СПИД, нейропатия. Хотя, по большому счету, эти случаи – один на десять тысяч. А типичными простатитами-гастритами-остеохондрозами с переменным успехом занимается большая медицина. Но, в принципе, можно мои методы, опростив, формализовать и расширить на миллионы людей, чтобы не только богатые покупали здоровье, а все могли избавляться от своих проблем, с которыми таблеточная медицина справиться не может.

И вы знаете, дорогие мои читатели, должен вам доложить, что кое-какие действия при помощи некоторых людей Блюм в этом направлении сделал. Это опять-таки заняло годы. Указанным людям удалось достать из Блюма формализуемые куски и вложить их в железо. В программы. В тренажеры. Нет, не в те странные конструкции, которые стоят в блюмовском центре переделки человека и среди которых я говорил с провинциальным олигархом – эти сооружения я бы тренажерами не назвал, скорее, станками. А вот то, что получилось после формализации – вполне уже похоже на тренажеры. На них человек занимается сам, а вместо инструктора – электромоторы и программное обеспечение. В стандартных случаях это всегда помогает. А мы с вами на 99 % болеем стандартными болезнями.

Впрочем, об этих машинах я расскажу позже, пока же сообщу только, что главным человеком, решившимся воплотить в софт и хард тот кусочек Блюма, который вообще поддается формализации, был Алексей. Именно его сыну-теннисисту Блюм сотворил чудо исцеления, если помните. Будучи человеком технически точным, Алексей тогда задумался: а нельзя ли это чудо как-то формализовать? И удалось! Так что мы с вами действительно стоим на пороге новой эры в медицине. Или даже не в медицине, поскольку слово «медицина» у нас напрочь склеилось со словом «фарминдустрия», а в оздоровлении, как способе реконструкции человека, меняющем его внешний контур во имя внутреннего.