Текст книги "Падение «черного берета»"

Бойня на Учинском водохранилище

Из Ангелово они выехали на «шевроле», за рулем которого находился Карташов. Рядом курил и одновременно лузгал семечки Одинец.

– Мне нравится вечерняя Москва, – сказал он и прильнул к лобовому стеклу. – Что-то не пойму, то ли дождь начался, то ли у меня в глазах рябит.

– Оптический обман, преломление лучей… Между прочим, дождичек не помешал бы, – Карташов перекинул сигарету с одной стороны губ на другую.

…Он ощущал некоторый дискомфорт, отчасти от внезапно возникших ассоциаций. Вспомнился давний рейд по ночной Риге, когда в милицейском «уазике» они утюжили ее темные предместья, вылавливая всякую шантрапу и самогонщиков. Это было время, когда ОМОН только-только начал брать верх над разнузданным криминалитетом.

Его взвод патрулировал южную часть города, взвод Бандо – западные, прилегающие к порту, районы. Однажды они увязались за бешено мчавшейся иномаркой, водитель которой проигнорировал их приказ остановиться. Гонка проходила по окраинной части Риги и привела их в пределы, контролируемые Бандо.

Преследуемая машина, преодолев придюнную зону лесополосы, вырвалась к заливу и ушла в сторону Мангальского маяка. И как только их «уазик» тоже выскочил на пляж, Карташов и его бойцы увидели трассирующие цепочки, исходящие от темной береговой линии. Он приказал водителю подать вправо и приблизиться к непонятному источнику автоматической стрельбы. Однако близко подъезжать не рискнули. Остановившись за пустой дачей, дальше пошли пешком. Внезапно стрельба прекратилась и они отчетливо услышали зычный голос Бандо:

– В воду, дешевки, и – бегом!

Когда они приблизились, в метрах двадцати от берега увидели застывшие человеческие силуэты. А на берегу наряд омоновцев – четверо во главе со своим командиром.

Раздался треск автоматной очереди и в темноту полетели огненные сверчки. Они пластались низко, над самыми головами тех, кто находился в воде.

– Ну, что, придурки, не моете свои патриотические яйца!? Радуйтесь, что я с вами еще разговариваю…

Пули снова полетели в сторону залива, вплотную приблизились к воде и силуэты людей, видимо, спасаясь от пуль, с головой ушли под воду.

Карташов шагнул вперед и крикнул:

– Отставить! – и сблизившись с Бандо, сильно ударил ладонью по автомату, уводя его ствол в зенит звездного неба.

Бандо, набычив шею, зло зырнул на непрошеных гостей.

– Отвали, Карташ! Это не твой район, – автомат его уперся в грудь Сергея.

– Ты снова пьян, Слон! Остановись пока не поздно…

Подошел один из бойцов и попытался отвести ствол от груди Карташова, однако Бандо нарочито угрожающе нажал на автомат и буквально вдавил пламегаситель в куртку Карташова.

Пришлось применить боевой прием. Автомат отлетел в сторону, а сам Бандо покачнулся и едва не упал на песок.

– Это, Игореха, превышение власти! – крикнул Карташов. – Я доложу об этом командиру отряда.

– Перестань, Карташ, зря сотрясать атмосферу! Благодаря таким, как ты соглашателям, нацисты берут нас голыми руками, – он поднял с земли автомат и щелкнул предохранителем. – Мы должны в духе ин-тер-наци-она-лизма воспитывать эту зеленую сволочь, а ты с ней цацкаешься.

– Закон для всех один, – Карташов направился к воде. – Эй, вы, купальщики, выходите на берег! – обратился он к застывшим в воде фигурам. И своим бойцам: – Выйдут, проводите их до автобусной остановки.

– Говно! – тихо произнес Бандо. – Чистюля затрюханный… Пошли, братцы, отсюда, а не то меня вырвет…

И хотя было темно, Карташов, в ритмичных сполохах маяка, успел разглядеть на лице Бандо хищную гримасу.

Из воды вышли пятеро подростков и, не попадая зуб на зуб, принялись раздеваться и выжимать свои вымокшие одежды.

– За что он вас искупал? – спросил их сержант Татаринов, но ответа не получил.

– Оставь, Костя, их в покое! – Карташов развернулся и тоже зашагал в дюны…

…А что было потом? Однако его отвлек голос Одинца.

– Ты что, Серега, спишь? За теми указателями рули направо…

Карташов, действительно, словно очнулся от глубокого забытья. Он увидел, как впереди идущие «скорые помощи» повернули на Кольцевую дорогу, где по плану они должны были расстаться. Их «шевроле» съехал на грунтовую дорогу, проходившую по равнине, с редкими кустарниками и далекими желтыми огоньками.

«Зачем я здесь? – спросил себя Карташов. – Чтобы выжить, – ответило его второе „я“… – А бандитские дела, в которые ты так незаметно впутался? Да, но главное, чтобы не запачкаться кровью», – утешила его вторая половина.

Через двадцать минут они переехали речушку и Одинец, – эдакий штурман ночной гонки – положив руку на баранку, предостерег:

– Поезжай, Мцыри, медленнее, сейчас будем делать закладку.

Они съехали с дороги на разбитую грунтовку и под колесами зашуршала щебенка с накиданными ветром сухими листьями. Было темно, лишь в метрах трехстах от них горел одинокий фонарь и проносились редкие машины.

Одинец вылез из микроавтобуса первым и прошел вперед. Когда возвратился, сказал:

– Я нашел огромный валун, под него и положим, – он достал из-за спинки сиденья брезентовый мешок и вытащил из него две тротиловые шашки. Из кармана – кулек с взрывателями. – Как думаешь, на сколько времени поставить замедлитель? – спросил он и посветил фонариком на часы. – Сейчас двадцать пятьдесят…

– На сколько у них назначено толковище?

– На одиннадцать…

– Значит, и громыхнуть должно примерно в это же время, – и Карташов понял, что после этих слов он автоматически становится соучастником теракта. Однако тут же успокоил свою совесть: «Здесь людей не должно быть».

Он выбрался из кабины и окликнул удаляющегося Одинца. Тот ответил негромким свистом.

Валун находился в метрах двухстах от дороги, у самого, почти высохшего, ручья. Взрывная волна наверняка погасится каменной массой и по откосу сойдет на нет. Прикрыв ладонью фонарик, он посветил. Одинец неплохо заложил брикеты – они почти целиком ушли под валун.

– Забросай листьями, – сказал он Одинцу.

– И так сойдет. Здесь поблизости нет ни одной живой души.

– Этого никто не знает. Сейчас нет, а через минуту – есть… – Карташов носком кроссовки подбил под камень кучку сухой земли.

– Надо поменять номера, – сказал Одинец, когда они уже направлялись в сторону машины.

– Зачем сейчас менять, мы ведь все равно поедем на другой машине?

– Так надо. Иди и поменяй… Номера в кузове, сразу за сиденьем.

…Вернувшись на шоссе, и переехав хлипкий мостик, они направились в сторону Тарасовки. В темноте не сразу нашли нужный ориентир – водонапорную башню. Как-то неожиданно, на заборе, длинной, без тротуаров, Строительной улицы, они увидели жестянку, на которой крупно белела цифра 46. Но им нужен был дом под номером 42.

Когда к нему подъехали, Одинец, не выходя из машины, нажал у калитки на кнопку звонка. Дом, погруженный в темноту, откликнулся одним зажженным окном на первом этаже. Скрипнула дверь, кто-то спустился с крыльца, открылась калитка и грубый голос спросил:

– Кого ищите?

– Гудзя… Федора Ивановича… мы от Вениамина…

Гараж был просторный. Две двухсотваттовые лампочки ярко освещали помещение. Карташов обратил внимание на спокойный взгляд и неспешные движения хозяина дома. На нем была кожаная безрукавка и на оголенных до плеч руках синели небольшие наколки. На правой: «Не забуду мать родную», с могильным холмиком, и на левой: «Век свободы не видать», с зарешеченным окном…

– Какую машину возьмете? – спросил Гудзь и указал рукой на стоявшие бампер к бамперу микроавтобусы.

– Если можно, поедем на «мерседесе», – сказал Одинец.

– Берите его, я только вчера вечером залил полный бак. Запаска в кузове, а запасные номера под сиденьем.

Карташов залез в кабину и включил зажигание. Одинец перетаскивал из «шевроле» кое-какие вещи и среди них – два гранатомета.

– Слишком на тормоза не жми, – предупредил хозяин, – сыро, может занести…

Из-за дома, с громким лаем, выскочил огромный дог.

– Заткнись, Лорд! – прикрикнул хозяин на пса и пошел открывать ворота.

Когда они снова выехали на шоссе, Одинец сказал:

– Этот хрыч большой спец по подделке документов и частному прокату… Знаешь, сколько он берет за сутки?

– Мне на это наплевать. Я сижу, кручу себе баранку и мне наплевать – кто, за сколько и чем промышляет. Я знаю одно: сегодня кто-то из нас может не вернуться на базу.

– Вернемся! – уверенно заявил Одинец. – Мне еще надо заработать деньжат и смотаться в Ялту, к подруге дней моих суровых… Может, еще на свадьбе моей погуляешь… Хочешь анекдот расскажу?

– Валяй!

– Прокурор спрашивает нового русского: «Скажи-ка, браток, а есть ли у тебя алиби?» «Есть, конечно! Хотите валютой?»

– А в чем, собственно, тут прикол?

– Ну ты даешь, Мцыри! Неужели не дошло? Стоп! Мы, кажется, проехали указатель «Байбаки»…

Карташов притормозил и подал назад. И верно, справа показался указатель, на котором фосфоресцирующими буквами было написано: «Байбаки».

Потянулись бесконечные заборы с повисшими над ними ветками, сплошь усыпанными яблоками.

– Тормозни! – попросил Одинец и через форточку сорвал несколько яблок. Один кинул на колени Карташову. Хрумкнул, сморщился.

– Э, черт, антоновка, а у меня две пломбы вылетели. Надо будет запломбировать.

– Сегодня нам могут запломбировать не только зубы, но и мозги, – Карташов тоже надкусил яблоко.

– Когда заранее так думаешь, ничего подобного не происходит. Тем более, бандиты иногда подбрасывают дезу – не клюнут ли менты…

– А кем ты, Саня, себя считаешь? Тоже бандитом?

– Наёмником! – бодро отрапортовал Одинец. – А наёмник и есть наёмник – ни за что не отвечает. Ему платят неплохие бабки и ему не надо ни разрабатывать планов, ни отвечать за них. Ни организовывать, ни вдохновлять. Вот как мы с тобой… Честные исполнители…

– Я давал присягу…

– Тоже мне присяжный адвокат! Когда ты давал присягу, Мцыри? Это было на другой планете и в другой, доисторической эпохе. Все скурвились, никому нельзя верить и есть только один порядочный стимул – куча заработанных денег… Вон за теми деревьями немного притормози, где-то здесь должен быть поворот.

– Потому и скурвились, что все хотят много денег. И неважно, через сколько трупов при этом нужно перешагнуть…

– Да ладно тебе, Руссо задолбанный… Я ведь сказал: куча за-ра-бо-та-нных денег! Есть разница?

– А это смотря, что ты подразумеваешь под работой…

– Любая работа молодцу не в укор… Ее все равно кто-то должен делать, а иначе в чем смысл жизни…

Свернули на еще более расхлябанную, в рытвинах, дорогу и, укачиваясь на них, поехали в сторону мерцающих впереди редких огней. Миновали магазин с темными витринами, брошенный на обочине комбайн, еще один магазин, и оказались на небольшой площади, по периметру которой белели трехэтажные здания из силикатного кирпича. В метрах трестах от них, возле автобусной остановке, они обнаружили коммерческий киоск.

Под него они положили, четыре двухсотграммовых брикета, рассчитанных на более мощный звуковой эффект. Так сказать, отвлекающий, предназначенный для ушей милиции…

– Может, сейчас рванем? – весело спросил Одинец.

И не успел Карташов ответить, как напарник резким ударом ноги разнес в щепки загораживающие витрину ставенки. Кулаком разбил стекло. В образовавшееся отверстие Саня просунул руку и начал выгребать плитки шоколада, баночки с пивом, кулечки с орехами. И как приз – четырехгранную бутылку немецкой водки.

– Это грабеж, – тихо произнес Карташов. Он волновался. – Это же чистейшее покушение на чужое имущество…

– Никак нет, уважаемый ментяра, это социально-справедливое распределение материальных ценностей.

Карташов развернулся и пошел к машине.

Когда они уселись на свои места, Одинец раскупорил бутылку и сделал несколько небольших глотков. Закусил «марсом», закурил…

Карташов насуплено молчал.

Не доезжая до Пушкино, они свернули на Акулово и миновав Пялевское водохранилище, направились прямиком в Пестово.

– Ты, старик, неплохо ориентируешься, – похвалил Одинец.

– Профессиональный навык. Ты не забудь, что еще до ОМОНа я шесть лет пахал в рижском угро.

– Вот это новости для прессы! Скажи кому, что работаю в паре с отпетым мусором, не поверят. А что, Брод совсем охренел, связавшись с тобой?

– Когда приедем, ты у него спроси об этом сам. Мол, почему ты, Бродища, притащил в нашу хорошую банду такого плохого мента?

– Ладно, Мцыри, не кипятись, ему действительно видней, – Одинец занял независимую позицию. – Ты не представляешь как водяра успокаивает нервы… Во-первых, я как будто еду на свадьбу, во-вторых, могу спокойно разговаривать с таким как ты мусоровозом, и при этом сохранять олимпийское спокойствие.

Не успели они проехать двести метров, как на дороге, в свете фар, возникла фигура человека.

– Давим? – спросил Карташов.

– Это же наш Никола! – Одинец почти влип в лобовое стекло.

Подошедший к ним Николай, сказал:

– Кажись, наши планы ломаются. Шобла начала съезжаться чуть ли не в девять часов. Дозорные шныряют, как живые… Давай, Мцыри, рули вперед и за дорогой, в рощице, паркуйся…

Они переехали дорогу и, миновав небольшую поляну, скрылись в рощице. Тут же подвалил Брод.

– Салют, Мцыри, – приветливо сказал он. – Отъедь маленько в сторону и будь наготове. А ты, Санёк, иди к Кадыку и отнеси гранатометы. И не забудь, сынок, надеть бронежилет. И ты, Мцыри, тоже не посчитай за труд жилетиком защитить свое горячее сердце.

– Перебьюсь, – Карташов понимал, что дело затевается нешуточное. Он просунул руку под куртку и ощупал рукоятку ПМ. – Ты, Веня, мне говорил, что ничего такого не будет. Я имею в виду стрельбу, трупы, а тут, вижу, именно это и назревает.

– Не все и не сразу можно говорить, – в голосе Брода не было ни грана неуверенности. – Мы будем работать в своем обычном режиме, а все остальное сделают другие.

– И сколько мне здесь торчать? – спросил Карташов.

– Пока я тебе не скажу, что торчать здесь больше нет смысла. Ты видишь, я тебя щажу, хотя вполне возможно, тебе самому этого не надо…

– Спасибо, – не то шутя, не то всерьез проговорил Карташов.

– Пока делать нечего, поменяй номера… – И к Одинцу: – Пошли, Саня, надо переговорить.

Поменяв знаки, Карташов развернулся и встал так, чтобы в любой момент можно было сразу выбраться на дорогу.

Вернулся Брод с каким-то незнакомым человеком. Они остановились возле «рафиков» и весь их ожидающий вид напоминал транзитных пассажиров.

В темноте появилась пружинистая фигура Одинца. Через открытое окно до Карташова долетел его грубоватый быстрый говорок.

– Скоп почти весь налицо, – сказал он, – сто рыл, не меньше. Придется действовать по-суворовски – внезапно и быстро…

– Надеюсь, вы с Николаем не будете подставлять свои светлые лбы? – спросил Брод.

– Все машины стоят гуськом: впереди вода, по бокам деревья, так что маневра никакого у них нет. Из гранатомета шарахнем по последней тачке… даже жалко – новенький с иголочки «линкольн навигатор».

– А они не смогут убраться по берегу?

– Исключено! Там две дамбочки и металлический забор подходит к самой воде. Мышеловка…

– Начинайте сразу после второго взрыва.

– Это произведет на кодлу эффект короткого замыкания.

Карташов мысленно возразил Одинцу: «Смотри, Саня, чтобы в этом замыкании не поджарить себе задницу… »

Пока Карташов ловил обрывки мыслей, наступил тот самый момент «Ч», ради которого они тут собрались. Сначала он подумал, что его кто-то толкнул сзади – от сотрясения лежащая на щитке пачка сигарет подскочила и упала ему на колени. Он представил, как взрывной волной сначала приподняло, затем разметало на десятки метров тот самый киоск, под который они заложили взрывчатку. В наступившей всепоглощающей тишине он услышал как шерохнулся по стеклу падающий с дерева сухой лист. Вслед за первым прозвучал второй взрыв.

– Саня, пора! – хриплым голосом приговорил Брод. Он подошел к одному из «рафиков», где стоял незнакомый Карташову человек, что-то сказал ему и тот сразу же направился вслед за Одинцом. Брод провожал их рассеянным взглядом…

…Сначала захлопали одиночные, и, судя по всему, пистолетные выстрелы. Карташов отчетливо выделил бубнящий звук – это скорее всего кто-то долбил из «стечкина». Более деликатно звучали ПМ. Возможно, в общем хоре заявляли о себе и «немецкие» голоса – «вальтеры», «парабеллумы» и «арминиусы», которые в последнее время входили в моду.

Совсем рядом простучала автоматная очередь, интонации которой до боли были ему знакомы – это бесподобный АКС сотрясал ночной воздух. Только на миг что-то там прервалось и снова – жесткая автоматная чечетка, перемежающаяся пистолетным токката. И неизвестно, сколько такой обмен любезностями продолжался, если бы в какой-то момент вся эта стреляющая чехарда не потонула в мощном взрыве. Над лесом поднялся столб огня и черного дыма.

– Пошли! – крикнул Брод, и из «рафиков» стали выскакивать люди в белых халата.

Карташов видел, как двое здоровенных лбов бежали с носилками и никак не могли согласовать свои движения, все время сбиваясь с шага, путаясь в низкорослых кустах ольшаника.

За дорогой разгорался настояший бой. С Бродом остался только доктор Блузман. До Карташова доносились лишь отдельные слова.

– Эти черти устроили настоящую битву, – сдерживая волнение, приговорил Блузман. Он натягивал на руки резиновые перчатки. – По-моему, нам уже пора идти, пока они там не перебили друг друга.

Брод, отбросив в пожухлую траву недокуренную сигарету, взглянул на небо, перекрестился и, поправляя на лбу шапочку, направился в сторону дороги. За ним трусцой засеменил доктор.

«А что если мне ради разнообразия рвануть отсюда? – спросил себя Карташов. – Еще немного и перестрелка перенесется сюда… »

Однако он не тронулся с места, продолжал сидеть, выбивая на баранке барабанную дробь указательными пальцами. Но когда совсем рядом раздались выстрелы, он открыл дверцу и выбрался из машины. Прошел вдоль ее отсыревшего бока, всматриваясь в темноту.

Над лесом вознеслись яркие сполохи – отражение невидимого за лесом пожара. И вдруг он заметил передвигающуюся тень. Кто-то галсами шел в его сторону.

И вскоре он увидел рослого, в распахнутом плаще человека, державшегося за живот. Он напоминал пьяного: человека вело из стороны в сторону, он спотыкался, издавая хриплые, булькающие стоны. И, видимо, растратив последние силы, мужчина рухнул на землю и затих.

Карташов подошел и наклонился. Ощутил острый запах крови, тяжелое срывающееся дыхание незнакомца. Тот лежал на боку, уткнувшись лицом в мокрую землю. Взяв человека за плечи, он перевернул его на спину. Спросил:

– Парень, ты кто?

В ответ неразличимые слова: «Уби… уби… не-ее-т… » Вялым, замедленным, словно в кино, движением его рука потянулась к внутреннему карману и неловко извлекла оттуда пухлый портмоне. Видимо, для слабых рук раненого он был слишком тяжел. Его губы едва слышно сложили слова: «Здесь… много… бабок, бери.. увези меня… »

– Приподнимись, старик, – сказал он незнакомцу, – я тебя оттащу немного в сторону, – хотя знал – бесполезно, ранение, судя по всему, было смертельное – в брюшную полость. Однако он приподнял раненого и тот, опираясь на него, с трудом встал на ноги. Отойдя от машины метров на тридцать, Карташов опустил человека на землю. Тот застонал, но тут же затих и Карташов почувствовал в руках обмякшее, ставшее бесполезным тело…

Он вернулся к машине и как раз вовремя: от дороги слышались шумы. Кто-то направлялся в его сторону. Люди в белом несли носилки, на которых лежали люди. Сзади шел запыхавшийся Брод.

– Мцыри, гоним! – голос Брода был неузнаваем. Они с Блузманом подбежали к своему «рафику»…

– Где Саня? – крикнул Карташов.

– Не знаю. Возможно, собирает оружие… Кладите Кадыка и второго в машину, – голос Брода был взвинчен до истеричности.

Карташов нервно закурил. Ему хотелось побыстрее отсюда убраться, но он стал ждать. На небе как будто что-то изменилось. Пригляделся: ручка ковша Большой медведицы заметно сместилась к северо-западу, ближе к полночи.

Зашуршала трава, от дороги бежали двое. Это был Николай с Одинцом. Когда они приблизились, на Карташова пахнуло пороховой гарью.

– Это ты, Мцыри? – спросил Одинец. – Я загадал: если увижу первым тебя, значит, все будет о»кэй.

– Садись в машину, Брод говорит, что надо отсюда в темпе сматываться.

– И Веня прав, там уже подваливают менты, – отдыхиваясь, произнес Одинец. – Сам видел четыре «уазика» и крытый АТН с омоновцами…

– Иди, скажи об этом Броду.

– Подержи, – Одинец сунул ему в руки два гранатомета.

«Рафик» уже выруливал из кустов. Карташов, скинув гранатометы в кузов, сел за баранку.

– Мцыри, гоним! – Одинец, захлопнув за собой дверцу, сразу же полез за водкой и надолго прилип к горлышку. Пил шумно, словно родниковую воду после долгого перехода через пустыню. Повернувшись к Карташову, исступленно заорал:

– Мцыри, мать-перемать, в двух шагах рота ментов, а ты спишь! Гони, ОМОН, пока трамваи ходят!

– Жду приказа – в какую сторону ехать.

– Вперед и налево! Брод велел возвращаться через Лобню. Я тебе все буду говорить, только ты, пожалуйста, выжми из «мерса» все, на что этот трудяга способен.

Карташов ориентировался по задним огням впереди идущих «рафиков», круто набирающих скорость. Однако совершенно неожиданно все стало складываться не так, как хотелось бы. Позади послышались резкие настойчивые сигналы. Зырнув в боковое зеркало, Одинец констатировал:

– Милицейский «уазик»… Куда ты положил гранатометы?

– Не будь психом, черт тебя подери! – Карташов не мог не понимать смысла сказанного его напарником.

– Куда ты засунул моих «мух»? – в голосе Одинца послышалось злобное нетерпение. Перебравшись через спинку сиденья, он скрылся в салоне. Погромыхал и, чертыхаясь, распахнул сзади багажную створку.

– Перестань, Саня, валять дурака, это же кончится вышкой, – Карташов крутанул руль и машина, сбившись с прямой, не позволила Одинцу как следует прицелиться. Он грязно выругался и снова приложился щекой к гранатомету. Микроавтобус вновь вильнул в бок и граната, прочертив ночь огненным бичом, буквально в десяти сантиметрах прошла мимо милицейского «уазика». Он резко тормознул, съехав на картофельное поле.

Когда Одинец вернулся на место, его ярость готова была испепелить все, с чем он соприкасался.

– Ну и мудак же ты, Мцыри! Если я скажу об этом Броду, он тебя пристрелит и выбросит на свалку.

– Если я тебе это позволю сделать, сосунок! – в висок Одинцу настырно уперся теплый ствол ПМ. И, видимо, в голосе Карташова было столько убедительности, что Одинец, словно контуженный, замотал головой и надолго затих…

– Что ты трясешь своей глупой башкой? – съехидничал Карташов. – Может, я тебе щенку жизнь спас, а ты тут мне устраиваешь первомайскую демонстрацию, – Карташов опустил руку, а затем спрятал пистолет во внутренний карман куртки.

– Ты, оказывается, иногда можешь быть Рэмбо, – Одинец протянул Карташову пачку сигарет. – Ладно, Серый, забудем, просто я сегодня насмотрелся такого… Сам не знаю, что делаю.

– Ты лучше свяжись с Бродом и скажи, что нас засекли. Спроси – что делать?

– И так ясно. Перед Лобней бросаем машину и пусть он нас где-нибудь подберет.

Но когда Одинец связался с Бродом и рассказал об инциденте с милицией, тот воспринял это достаточно спокойно, однако «подбирать» их не собирался. Велел машину оставить где-нибудь в районе Аксаково, а самим на речном трамвайчике добираться до Химок. Туда за ними приедет Николай. Однако все произошло по-другому. Когда в поле зрения появился дорожный указатель «Юрьево», Одинец приказал свернуть в сторону Витенево, находящегося на берегу водохранилища.

Они заехали в уже подернутую багрянцем рощицу и вышли из машины. Обрыв был хоть и крутой, но не очень высокий. Они прошли вдоль воды и за песчаным выступом нашли подходящее место. Вернулись за «мерседесом» и подогнали его к самой кромке обрыва.

– Жаль железного конька, – сказал Одинец. – Оружие оставляем себе или топим вместе с тачкой?

– Ты как хочешь, но я без ствола, как без рук, – Карташов похлопал по левой груди, где спал его ПМ.

Забрав из «мерседеса» кое-какие вещи, среди которых были тротиловые шашки и две бутылки водки, они столкнули машину вниз. Пару секунд она сиротливо висела в воздухе, пока не раздался тяжелый всплеск воды.

Остаток ночи и половину дня они провели в стоге сена. Дважды с ними связывался Брод – один раз из клиники Блузмана, вторично – звонок из Рождествено. Как он выразился, у него все получилось и он настоял на том, чтобы они не появлялись в людных местах, а ждали Николая там, где находятся.

Пока ждали охранника, Одинец рассказал о том, что происходило на Учинском водохранилище.

– У блатных нервы ни к черту. Как только услышали взрыв, какой-то пахан как завизжит: «Братва, да нас счас топить будут… е… м их скопом!» А мы только на это и рассчитывали, хотя и не предполагали, что все так быстро начнется. Я их неплохо закупорил… червяки в банке… Открыли такую пальбу и кто-то, видно, случайно угодил в емкость с аммиаком. Хорошо, что ветер дул в сторону водохранилища, а так бы всех потравило…

– Значит «стрелка» удалась? – с усмешкой спросил Карташов.

– Это надо было видеть! Все, как буйволы откормленные, но пули их укладывали только так. На что наш доктор ко всему привычный, но и он, когда осматривал их, ругался матом, как последний ханыга. Я подхожу к нему и спрашиваю: «Ну как, доктор, живые есть?», а он: «У этого пульса нет и у этого пульса нет… » И так раз десять: «У этого пульса нет». Правда, у одного курчавого сердце еще билось, но весь живот был разворочен, словно чернобыльский реактор. Жратва перемешалась с кишками, и так несло чесноком… бр-ррр… – Одинец передернулся, демонстрируя отвращение.

– Наверное, перед «стрелкой» пацаны забегали поужинать в «Арагви»… Я всегда своим бойцам внушал, чтобы перед операцией не наедались. Лучше бутылку оприходовать, чем жрачкой набивать желудок…

Где-то неподалеку стрекотнула сойка, видно, ее разбудил самолет, низко пролетавший над рощицей. На макушке высокой сосны, как приклеенная, висела зеленая звездочка. Карташов смотрел на нее и вспоминал другие звезды, в других местах, куда заносила его жизнь. И подумал: если еще хоть раз сойка даст о себе знать, значит, все кончится хорошо. И он начал считать и досчитал до ста, когда совсем рядом, меняя модуляции, прострекотала пичужка. Он поднял воротник куртки, зябко поежился и прижался к плечу Одинца.

Перед его взором замелькали бессвязные клипы, постепенно уводя его в тревожный и вместе с тем вполне реальный сон… Как будто он ползет по узкому, диаметром в 80 сантиметров , лазу и ощущает затылком осыпающийся песок. Но сзади на него напирают, подталкивают, и он, понимая, что по его вине может сорваться побег, изо всех сил принялся работать локтями, устремляясь в непроглядную тьму. Он знает, что надо проползти семнадцать метров и потому очень боится, что не заметит вертикального ствола колодца и уползет в глубь земли… С надеждой ждет, когда появится впереди спасительный свет и в лицо повеет свежий ветерок. Но вместо этого услышал над головой злобный лай сторожевых собак, глухой топот ног, истерические крики часовых… Он затаился, закусив зубами рукав лагерной спецовки.

– Так ты, Саня, говоришь, что это была настоящая Варфоломеевская ночь? – Карташов взглянул на Одинца, но тот, откинув на сено голову, скрестив на груди руки, крепко спал. И, возможно, видел во сне бой: временами по лицу пробегала судорога, дыхание учащалось, а указательный палец правой руки делал и делал сжимающе-разжимающее движение, словно нажимал на курок…

Карташов вынул из куртки мобильник и набрал номер телефона Надьки Осиповой. Ответили сразу и полился жалостливый поток из слез и причитаний. Так он узнал, что их со Светкой таскали на допросы в милицию, но они ничего не сказали, потому что сами ничего не знали и следователь от них отстал… И, наверное, от растерянности Надька сморозила глупость, сказав, чтобы он «как-нибудь зашел за вещами». Однако известие о том, что сестра уехала домой, облегчило его душу и вселило некоторую определенность.

…Накрапывал мелкий дождик и он, слизнув с усов капельки влаги, вдавился спиной в сухое сено…

Николай приехал почти под вечер, прихватив с собой трехлитровый термос с бульоном, бутылку водки и блок сигарет… До Ангелово добрались без происшествий.

На следующий день Николай с Карташовым поехали в Тарасовку, чтобы заплатить Гудзю за утопленный «мерседес» и забрать «шевроле». Однако прокатчик в виду каких-то своих соображений потребовал от них пятьсот долларов комиссионных. Ссылаясь на то, что совсем недавно он заменил на «мерседесе» все протекторы на новые, фордовские… Потом Карташов, уже сидя в кабине «шевроле», долго ждал, когда Николай закончит конфиденциальные переговоры с хозяином дома. А то, что это были секретные переговоры, говорил заговорщицкий тон, с каким Николай попросил оставить их одних…