Текст книги "Казань"

Глава 2. Соблазны

Проснувшись от какого-то шума, Платон заметил, что Александр Александрович уже бодрствует. Проверив целостность кармана с деньгами, и проделав необходимые утренние процедуры, Платон уставился в окно, любуясь мелькающим за ним пейзажем. Восходящее за горизонтом Солнце, вселило в его сердце какой-то непонятный, всё более надвигающийся, восторг. Его душа затрепетала, дыхание участилось. Чтобы несколько сбить его, Платон сделал глубокий вдох. А в голове его понеслось:

 
В понедельник, утром рано,
Солнце встало из-за туч.
Розовеет одеяло
Облаков белесых куч.
 
 
Небо нежно-голубое
Распростёрлось, вдаль маня.
Интересное такое…
Что в Казани ждёт меня?
 
 
Поезд мчится, но не быстро,
Мимо старого поста.
Накатилась Волга шустро
Арматурою моста.
 
 
Там, на плёсах, в гальке серой
Баржи спят в туманной мгле.
Волны гонят пены белой
Гребешки, да рябь в воде.
 
 
Лёгкий ветер нагоняет
Облаков густую ширь.
Он, как будто, расширяет
Небо серое в эфир.
 
 
Дождь идёт вдали за полем.
Словно нитями с землёй
Соткал небо он. Доволен
Я теперь картиной той.
 
 
Будто крейсером на рейде
Здесь лесистый остров встал.
Он в заливе, хоть залейте.
Надо ж, Бог, какой создал!?
 
 
Появился город: краны,
И различные дома.
Осенью всегда мы бравы.
Что за чудная пора!
 
 
Мимо город проплывает.
Это был Зелёный Дол.
Пусть никто не забывает,
Почему «зелёный» он.
 
 
За окном река-болото
Извивается змеёй.
Мне туда и неохота.
Лучше я сойдусь с землёй.
 

Только Платон успел записать бо́льшую часть этих слов в свой блокнот, как поезд начал, притормаживая, сбавлять ход.

И, с этими, звучащими где-то в глубине его сознания, словами, Платон с попутчиком сошли на перрон и направились к зданию вокзала.

На трамвае доехали до гостиницы «Татарстан», где сразу получили места. Побросав вещи, наскоро позавтракав в ресторане на первом этаже и позвонив сестре Платона на работу, в принципе договорившись о вечернем визите к ней, сразу же направились на завод.

Сан Саныч неожиданно посоветовал Платону снять обручальное кольцо, так как, по его мнению, это открывало в женском окружении дополнительные потенциальные возможности по выполнению их задания, а также и возможность получения дополнительных, неизведанных и необыкновенных удовольствий.

При этом старый ловелас утверждал, что Платон об этом никогда не пожалеет в будущем.

Весьма худощавый, небольшого роста, практически полностью седой, с тонкими красивыми, интеллигентными чертами лица, выдержанный и воспитанный холерик, трудоголик, въедливый и дотошный, щепетильный, в чём-то даже утончённый, немного щеголеватый, не рвач, не хапуга, человек старой закалки, но любящий деньги и женщин, – а кто их не любит?! – Александр Александрович производил на Платона весьма приятное и авторитетное впечатление. Платону было интересно с ним общаться.

Адрес был верен, но путь на завод был не близок, в основном на трамвае.

После оформления всех необходимых бумаг командированные посетили руководство завода, техническое бюро и бухгалтерию.

Поскольку их вопрос был заранее согласован между руководителями по взаимным факсовым сообщениям, то больших проблем с оформлением необходимых документов не возникло.

Сан Саныч, как Главный инженер их ООО «Аяксы», прямёхонько направился в тех. бюро завода уточнять выходные технические параметры изделия.

Платон же пошёл в бухгалтерию оформлять финансовые документы.

Генеральный директор их фирмы, Роман Марьянович, специально доверил перевозку больших денег именно почти богатырю и умнице Платону, а техническое и прочее, возможно надзорное, обеспечение возложил на грамотного, хитроватенького, а в критических ситуациях иногда возможно даже по-своему принципиального, Александра Александровича.

В бухгалтерии Платону очень уж приглянулась красивая, совсем юная, высокорослая и весьма стройная девушка, по национальности, скорее всего, удачно красивая смесь татар и русских.

Она имела большие, красивые, по-восточному слегка раскосые светло-карие глаза, излучавшие какую-то, как показалось Платону, необыкновенно-просящую нежность.

Длинные, почти до пояса, густые, крепкие, почти прямые, но слегка волнистые, спело-каштановые роскошные волосы вместе с глазами придавали её облику какую-то колдовскую таинственность.

В меру худощава и необыкновенно стройна, длиннонога в коротковатой юбочке, специально обнажающей её сладко-красивые стройные девичьи ножки, она приводила всех глазеющих на неё мужчин в необыкновенный трепет.

В её колдовские сети попался и Платон.

Она дала глазами «косяка» на симпатичного гостя, исподволь рассматривая его и прислушиваясь к их с начальницей разговору.

Разглядев его и поняв, кто это, она решила повысить интерес московского гостя к своей персоне.

Девушка встала из-за стола и медленно, величаво, как на подиуме, от бедра работая длинными ногами, проследовала к высокому шкафу у противоположной стены, будто бы за каким-то документом.

Она остановилась около него, потягиваясь к верхней полке и высоко поднимая руки. При этом её короткая юбка невольно обнажила и без того, сверх привлекательные ножки, но уже почти до самых ягодиц.

Платон не мог оторвать от них своих ярко горящих, восхищённо-алчных глаз.

Его естество восстало твердью под узкими и тесными джинсами, да так, что толстая пачка денег в набедренном кармане аж впилась в его бедро и стала от того выделяться ещё рельефней. Платон невольно прикрылся папкой с документами, но не в самый подходящий момент.

Главбух – ядрёная женщина средних лет, попросила его показать ей какую-то бумагу. Платон вынужден был открыться.

Но чтоб как-то прикрыть свою срамоту, нарочно уронил папку на пол, приседая при этом, якобы чтобы её поднять. При этом ему удалось несколько убрать восвояси своё, не в меру восставшее, начало.

Девушка, широко и с видимым удовольствием улыбаясь от произведённого эффекта, повернулась к нему, не глядя беря пачку бумаг с верхней полки шкафа, и тут же, скорее всего нарочно, с оханьем выронила её на пол. Ворох бумаг сразу же веером рассыпался по полу, призывая их хозяйку низко наклониться над ними.

Главбух коротко, но глубоко вздохнула, поглядывая с интересом и укоризной попеременно, то на Платона, то на свою хитрую сотрудницу.

Покачивая слегка головой, с ехидной улыбочкой она обратилась к девушке:

– «Ну, молодёжь! Что-то у Вас в руках ничего не держится!».

Поднимая свои спасительные бумаги, Платон невольно взглянул на перешагнувшую через рассыпанную охапку и стоящую уже к нему спиной, согнувшуюся к полу девушку, и в раз обомлел.

Она, стоя лицом к шкафу, не сгибая колен своих длиннющих слегка расставленных ножек, наклонилась низко к полу, собирая упавшие листы, при этом украдкой, скосив глаза, наблюдала через плечо за реакцией Платона. В этот момент уже совершенно оголились её ягодицы, плотно обтянутые белыми полупрозрачными трусиками, через которые явственно проступил цветной рельеф её девичьей чести. Платон от растерянности и изумления не отрывал от её заветного места своих жаждущих глаз, автоматически шаря при этом рукой по пустому полу, ища уже поднятые с него бумаги.

Главбух, удивившись такой сверх смелости и наглости молодой и круто начинающей сотрудницы, каким-то невнятным тембром сразу севшего голоса не то пропищала, не то проскрипела:

– «Розалия! Повернись!».

Та резко повернулась, словно спохватившись, при этом нарочно поддав ногой оставшуюся кипу бумаг в сторону Платона, как бы приглашая его себе в помощь. Тот на время полностью потерял дар речи и контроль над собой.

Не распрямляясь от нестерпимой натянутости в паху своих джинсов, согнувшись в поясе, он почти пополз на карачках, не касаясь руками пола, в направлении своей соблазнительницы, вызвав при этом прилив заливистого смеха у Главбуха.

Партнёры по несчастью, а скорее всего по счастью, начали приближаться друг к другу, то жадно и трепетно глядя глаза в глаза, то стеснительно отводя их на пол, то невольно глядя на интересные части тела нежданного партнёра. Глаза Платона невольно впились в её оголившуюся в декольте грудь с уже неожиданно быстро набухшими, почему-то коричневыми сосками. Она была, как многие теперешние шустрые девушки, которым есть, что показать, без бюстгальтера. Платон, оторопев, чуть ли не теряя сознание, в каком-то тумане, продолжил своё роковое движение, в конце концов, столкнувшись лбами с Розалией.

К тому времени, всё таки едва сдерживающая смех главбух, не выдержала и разродилась наконец-таки гомерическим хохотом, пытаясь прикрыть руками свой, пляшущий в гримасе, рот:

– «Ну…! Ну, Вы…и…даёте же!».

Столкновение и хохот вмиг вернули парочку к реальности.

Розалия резко прижала руку с кипой бумаг к груди и выпрямилась.

Платон также встал, невольно прикрывая свой пах также пачкой поднятых бумаг. Оба, раскрасневшись, опять впились в глаза друг друга.

Девушка оказалась почти такого же роста, что и Платон.

Они несколько мгновений молчали, взаимно наслаждаясь красотой, цветом и разрезом глаз друг друга. Затем смущённо обаятельные улыбки озарили их восторженные лица.

Розалия совершенно нежным и мелодичным голоском выдавила из себя:

– «Спасибо, Платон Петрович!» – при этом слегка присев, сделав что-то вроде книксена.

Она робко, медленно, но настойчиво жаждуще протянула свою длинную и узкую ладонь, с длинными, весьма нежными, изящными пальчиками, к бумагам, прикрывающим пах Платона.

От этого её вызывающего движения плоть Платона восстала так, что он уже не мог скрыть сути, происходящего в его штанах, действа.

Он вынужден был, с трудом сдерживая себя, резко отвернуться от Розалии и, прижав второй рукой уже смятый ворох бумаг к паху и слегка согнувшись, поплестись мелкими шажками на своё прежнее место.

Розалия, не останавливая своё колдовское действо, завораживающе-певучим голоском продолжила:

– «Давайте… я у Вас… поддержу! А то… отпадёт ещё!».

Всё ещё неостывшая от смеха Главбух, вновь закатилась хохотом, успев сквозь него схохмить:

– «Ну, что ты! Что? Теперь уж не отпадёт! Вон как, бедняжка, вцепился то!».

Тут уж засмеялись и виновники происходящего.

Это несколько разрядило обстановку и немного снизило половую напряжённость у Платона.

Садясь на стул, он положил бумаги на стол Главбуха, невольно сделав облегчительный выдох.

Та, завершив смех широкой, непрекращающейся улыбкой, взяла их, встала и передала все до одной Розалии со словами:

– «Во, как он их! Темпераментный мужчина!».

Та уже успела возвратить свою кипу бумаг на верхнюю полку высоченного шкафа и повернулась за второй.

Платон тут же отметил про себя, что и главбух – женщина в теле, с ещё сохранившейся стройностью, хотя уже и скрытой умеренной полнотой.

Но тут же он снова перевёл взгляд на Розалию, всё ещё победно улыбающуюся ему.

Его ею любование снова прервала главбух:

– «Ну, ладно! Мне всё ясно! Сейчас заполним приходный ордер на взнос наличных, и пойдёте в кассу, платить!».

Но кокетливо улыбаясь, добавила:

– «Можете пока здесь подождать!».

Розалия сразу же расплылась в немного застенчивой улыбке, слегка отвернувшись в сторону, скрывая её и невольно потирая при этом ушибленный лоб. Платон машинально тоже провёл рукой по, теперь слегка в испарине от прошедшего напряжения, лбу, потирая ушибленное место.

Главбух и теперь не могла удержаться, наблюдая картину взаимного влюбления молоденькой девушки и зрелого мужчины, и с видимой завистью прокомментировала, кивая головой и показывая рукой на лоб Платона:

– «Ну, теперь Вы породнитесь! Есть примета такая! После такого удара-то! Вы, Платон Петрович, взяли девушку прямо на таран!».

Платон, усмехаясь, сам себе, мысленно, заметил: Если бы! Конечно, я её с удовольствием бы взял, прям на свой таран! И ещё как?!

Но его заветные мысли снова перебила Главбух, продолжая свою неоконченно навязчивую мысль:

– «Чешется, небось?!».

Платон, всё ещё не расставшись с мыслями о таране, искренне, не поняв вопроса, в силу своей задумчивости о Розалии, невольно переспросил:

– «Где чешется?!».

Главбух, удивлённая таким наивным вопросом Платона, чуть приоткрыла рот, невольно сделав в диалоге паузу из-за сбившегося от удивления на такую прямоту дыхания.

Розалия радостно прыснула со смеха, закрывая рукой рот и совсем отворачиваясь к окнам.

Она была безумно рада, что её чары так быстро и надёжно сработали, околдовав московского гостя.

Платон, в начале не поняв причину её смеха, невольно опустил руку, задержав её в районе паха, как бы поправляя джинсы.

Заметив это и всё поняв, теперь уже снова захихикала и Главбух.

Платон, осознав возникшую комичную ситуацию, тоже своим лёгким смехом поддержал хохотушек.

В этот момент в дверь постучали, тут же открывая её.

В бухгалтерию входил улыбающийся Сан Саныч, на ходу здороваясь и задавая почти риторический вопрос:

– «Здрасьте! Ну, как у Вас, Платон Петрович?!».

– «Всё в порядке, уже кончаем!».

Главбух тут же, чуть ли не в истерике, закатилась от хохота, со всего маху откидываясь на спинку стула, чуть было, не опрокинувшись на нём.

При этом подол её платья от резко выброшенных вверх колен, задрался на неприличную высоту, частично обнажая плотные сочные бёдра. Сан Саныч, от удивления выпучив поверх своих очков глаза, с любопытством наблюдал эту картину.

Розалия внезапно густо покраснела, усмехаясь этой шутке чуть ли не сквозь слёзы. Платон поняв, что опять лопухнулся на иносказательности своих выражений, попытался смягчить ситуацию и парировать, возникшую в связи с этим, неловкость, возвращая присутствующих к сути вопроса:

– «Ну, вот… нам… выписывают!» – сказал он, чуть не поперхнувшись на последнем слове, мысленно представив себе весь этот, опять иносказательный, процесс.

Платон решил сразу же уточнить оба непонятых остальными присутствующими момента:

– «Я имею ввиду, что заканчиваем оформление финансово-приходного ордера!» – почти чеканно молвил он.

Эта фраза, сказанная громким, твёрдым Платоновским голосом, сразу же нормализовала обстановку.

Главбух вмиг посерьёзнела, заняв исходную рабочую позицию.

А Розалия, удовлетворённо вздохнув, принялась снова рыться в каких-то своих, теперь уже вытащенных из стола, бумагах.

Найдя нужную, она резко повернулась на стуле на своей круглой и плотной, как орех, девичьей попке, одновременно отставляя одну ногу с целью встать во весь рост.

Платон невольно взглянул на встрепенувшуюся девушку, в мгновение опять сражённый красотой её нежных бёдер и мелькнувшей между ними слегка сморщенной и, как ему показалось, немного сдвинувшейся манящей белой полоской.

Розалия так резко встала, что её задравшаяся юбчонка не сразу опала, демонстрируя во всю длину её соблазнительные ножки, а бугорок её лобка и полнота губок тут же распрямили белую полоску между её аппетитными бёдрами.

В голове Платона пронеслось: я сейчас почти увидел розочку Розалии.

Но его прервал радостно-восторженный, не выдержанный, и потому почти окрик Сан Саныча, уловившего движение Платона и почти синхронно с ним повернувшего, как ведомый истребитель за своим ведущим, голову в сторону Розалии:

– «Ну и девушка! Огонь прям!».

Вновь вспыхнувшее лицо Розалии блестело на них широко раскрытыми, томными с поволокой глазами.

Платону казалось, – он надеялся, – что сейчас она, двигаясь к Главбуху с бумагами в руках, вдруг упадёт в обморок прямо к нему на руки.

Он вдруг явственно это представил, и чуть было сам не упал в обморок от нахлынувших на него одновременно сверху и снизу чувств.

Он на мгновенье зажмурился, чтобы в действительности не упасть и восстановить своё душевное равновесие.

На что въедливый, всё замечающий и словоохотливый Сан Саныч не преминул отреагировать:

– «Платон Петрович! А что это Вы так жмуритесь? Как мартовский кот!» – ехидно саркастически заулыбался Сан Саныч.

– «Наверно от удовольствия?!» – вопросительно утвердительно тут же добавил он.

Сияющая Розалия передала Главбуху найденную бумагу, переводя свой поражающий в самое сердце взгляд то на Платона, невольно задерживая его на нём, то на Сан Саныча, быстро, как бы мельком, для порядка, как дань уважения и внимания.

Платон понял, что пока дело не дошло до греха, пора завязывать с секс хохмами.

Отгоняя от себя всякие мысли о Розалии, он переключил свои незаурядные мозги на нужную волну, уговаривая себя, что у него есть надёжная, любящая его жена Ксения, – настоящая хранительница домашнего очага, – и всякий там адюльтер вдали от дома и любопытных завистливых глаз здесь не уместен, пусть даже с очень красивой, сексуальной и жаждущей приключений супер девой.

И ему всё же удалось полностью овладеть своим телом, мыслями и эмоциями.

Угомонились понемногу и остальные, занявшись каждый своим делом.

Исключение составил лишь Сан Саныч, отсутствовавший при основном развитии событий и не видевший всего.

Он продолжал загадочно улыбаться, подмигивая Платону и кивая головой на Розалию. Со свойственной ему гражданской напористостью он явно хотел их сосватать.

Но Платон, ни на кого не глядя, дабы не провоцировать продолжения, уткнулся в свои бумаги.

Увеселительное напряжение постепенно спало, бумаги были готовы и Главбух, как то очень торжественно, церемониально и с полу загадочной улыбкой вручила их Платону.

Тот поблагодарил и с ответной улыбочкой, прощаясь с женщинами, совершенно неожиданно для себя хитро подмигнул Розалии, как бы обещая ей продолжение контакта.

Та, просияв, и от неожиданности чуть приоткрыв рот, ответила лёгким кивком головы, как бы соглашаясь с ним.

Желая поддержать и помочь им, Главбух попросила:

– «Платон Петрович! А Вы после кассы зайдите к нам… на всякий случай! Может ещё что-нибудь оформим!?».

– «Хорошо! Обязательно зайдём!» – за себя и Сан Саныча ответил Платон, невольно ловя себя на мысли, что слукавил и не зайдёт к ним, хотя очень, при очень хочется.

Эх, Розалия, Розалия! – сокрушался он, осторожно закрывая дверь за Сан Санычем и глядя на предмет своей неожиданной увлечённости через уменьшающуюся щель дверного проёма, как бы прощаясь с нею – Достанешься ты когда-нибудь какому-то счастливчику! Ему можно только позавидовать! Хотя нет! Натерпится он с тобой проблем из-за твоей красоты и сексуальной привлекательности! – закончил он свою мысль.

Около кассы никого не было. Платон передал документы на оплату в окошко кассы. Немного подождал, рассеянно и невнятно что-то отвечая продолжающему кукарекать Сан Санычу.

Потом, шумно что-то с кем-то обсуждавшая, кассирша окликнула его, молча передала ему все документы с отметками об уплате и быстро захлопнула дверку окошка.

Изумлённый Платон рассматривал документы, не понимая, как это без денег ему всё отметили, как будто он уже всё оплатил и может идти получать товар. Он вдруг осознал, что сейчас может утаить выделенные для покупки немалые деньги, спокойно получив при этом весь товар. На накладной и копии платёжки ясно стояла оплаченная сумма, печать и подписи.

Да! Заманчиво! Деньги сами собой плывут в руки. Очень хочется их взять, вернее и точнее подобрать с земли. Ну, а как с Сан Санычем? Заметил он это, или нет?! Как отнесётся к этому? Придётся с ним делиться! А если потом всё вскроется?! Позору не оберёшься! Работы лишишься! Да и деньги дармовые не будут греть душу и приятно оттягивать карманы. Да и жене как объяснить? – рассуждал он растерянно.

А трат, кроме как на семью, у Платона не было. Его многочисленные хобби не требовали каких-либо существенных финансовых затрат.

Да! Ситуация, как с Розалией. И хочется и колется, и совесть не велит. Ладно! Будь, что будет! Пусть всё решит судьба и… Сан Саныч! – решил он.

Платон всегда знал, что многие люди в подобных критических ситуациях не хотели бы брать инициативу в свои руки и брать на себя всю ответственность за принятие решения и за содеянное, прикрываясь партнёрами и обстоятельствами. Так и он решил поступить на этот раз.

Платон повернулся к Сан Санычу, показывая документы и, хлопая себя по оттопыренному деньгами карману джинсов, удивлённо воскликнув:

– «Во, дают! Смотрите! Документы уже отметили, а деньги ещё не взяли! И возьмут ли?!».

Сан Саныч нервно, с вытаращенными через линзы очков глазами, сглотнул слюну, не зная, что ответить. Но, каким-то визгливым, срывающимся голосом, похоже, сам не веря в то, что говорит, всё же молвил:

– «Да!? Надо же! Какая сумма…!? Да! Можно ведь всё взять себе, а?!».

И тут же, по инерции праведной жизни, застенчиво просяще поправившись, он добавил:

– «Нет! Потом всё вскроется! Нельзя! Нехорошо! Не по-честному!».

Он тоже был не прочь загрести жар чужими руками, а в противном случае, как поступали в прошлом многие советские люди, сделать так, чтобы ничего не досталось никому. Чтобы всем было не обидно и поровну.

Как говорится: ни себе, ни людям, зато честно!

Платон успел упредить его выводы, сделав первый, правильный, и потому выгодно отличавший его честность, шаг по направлению достойного выхода из создавшейся ситуации, стуча в окошко и спрашивая:

– «Девушка! А деньги когда брать будете?!».

Та, открыв окошко, и продолжая что-то обсуждать с подругой, совершенно невозмутимо протянула руку со словами:

– «Давайте! Сколько их!».

– «Все! Сколько надо!» – недоумённо ответил Платон.

Та быстро пересчитала их и также невозмутимо захлопнула окошко со словами:

– «Всё! Без сдачи! До свиданья!».

Платон облегчённо вздохнул. В этот момент, сразу понявший их промах и ставший совсем сумрачным, Сан Саныч с сожалением и не скрываемым раздражением, как змий искуситель, выдавил из себя:

– «Эх, дураки мы! Она, похоже, и не собиралась их брать! Ей совсем наплевать на казённые деньги. Их бы потом так и не нашли бы и списали на что-нибудь! А мы то, дураки! Честность проявили! Кому она теперь нужна-то! Это всё Вы, Платон Петрович!».

А тот невозмутимо и с улыбкой ответил алчущему старику:

– «Да будет Вам, Сан Саныч! Вы же сами первый проявили честность! А я уж за Вами! Мы же с Вами люди старой закалки!».

Тому очень понравилось его первенство в честности, и он самодовольно и гордо заключил:

– «Да! Вы совершенно правы, Платон Петрович! Мы же с Вами были, в конце концов, членами партии!».

Платон усмехнулся про себя: ты-то может и был членом, а я – коммунистом!

Этими изречениями они несколько успокоили друг друга, направляясь на склад для уточнения процесса погрузки и перевозки купленного товара.

В этот момент Сан Саныч даже и не вспомнил о бухгалтерии и о её весёлых обитательницах. Мысль о неожиданно не состоявшемся обогащении всё ещё терзала его, мешая созерцать окружающее и адекватно реагировать на возникающие ситуации. Платон это понял по кислому выражению его лица и рассеянности в поведении.

Желая успокоить и ободрить старика, он философски изрёк:

– «Представляете?! Что бы было, когда это всё-таки бы вскрылось?!».

Вздохнувший на этот раз с облегчением Сан Саныч, согласно добавил, невольно и себе приписывая благородство:

– «Да! Мы правильно сделали, что отдали!?».

Однако он всё же сокрушённо и завистливо добавил:

– «Да! Чудес на свете не бывает! К сожалению!».

Показав на складе документы и обсудив завтрашний процесс получения товара и времени его погрузки, компаньоны, уже совершенно спокойные и удовлетворённые, направились в полупустую заводскую столовую, молча переживая происшедшее с ними, каждый думая о своём.

Отобедав и подобрев, двигаясь на выход к заводской проходной, они начали понемножку, со смехом обсуждать происшедшее с ними.

По дороге Платон забежал в контору и позвонил сестре на работу, получив от неё окончательное приглашение, время и точный адрес встречи.

Долгой дорогой на трамвае к гостинице Платон полностью успокоился от пережитых эмоциональных потрясений, довольный своим поведением.

Зажмурившись от горячих лучей палящего Солнца, вспоминая свои дневные впечатления, он продолжил своё стихотворчество:

 
Утром поезд прибывает
Только к первому пути.
И Казань меня встречает.
К ней пешком ведь не дойти.
 
 
В сентябре моё знакомство
Начинается с неё.
На перрон гляжу в оконце.
Вижу старый лик её…
 
 
На трамвае в «Татарстан»
Я приехал скоро.
Вещи бросил и погнал,
Действуя сверх споро.
 

Но вскоре мелькавшие за окном постройки, пассажиры трамвая и лёгкая усталость отвлекли Платона от стихотворчества.

Он предупредил Сан Саныча, что вечером поедет в гости к своей двоюродной сестре и скорее всего у неё и переночует, а возвратится в гостиницу утром, к завтраку, к десяти часам. В случае изменений сообщит ему по телефону.

Тот, загадочно улыбаясь, одобрительно кивнул головой, думая о чём-то своём. По слащавому выражению его лица, переходящему в сладострастное, можно было понять, как он мечтает провести ночь один в двухместном номере. И это не ускользнуло от внимательного Платона.

Прибыв в гостиницу, он сразу же направился к прилавку в холле, где можно было приобрести какую-либо безделушку, и присмотреть что-нибудь для подарка сестре.

Он долго и внимательно всё осматривал, оценивая и прицениваясь.

Сан Саныч тем временем поинтересовался расписанием отбытия поездов на Москву и, не дожидаясь коллегу, проследовал в номер.

Молоденькая, лет 20-25-и, продавщица постепенно заинтересовалась личностью Платона.

Мельком взглянув на кисть его правой руки, она оживилась, оценивающе, с улыбкой осмотрела его с головы почти до ног, на мгновение задерживая взгляд на интересном месте, словно мысленно раздевая его и визуально рассматривая его роскошное тело.

Её широко раскрытые зелёные глаза несколько диссонировали с небольшим ростом и чёрными пышноватыми волосами, спадающими почти до плеч. Она была весьма симпатична и белокожа. Возможно не из местных – подумал Платон, заговаривая с нею и прося помочь выбрать подарок.

Та очень даже приятным голоском начала предлагать кое-что, мило улыбаясь, поинтересовавшись при этом, кому предназначается подарок.

Платон, выбрав его, заодно купил и карту Казани, при этом удовлетворив и нетактичное любопытство продавщицы:

– «Да двоюродной сестре! Она здесь живёт. Давно с нею не виделись».

После этих слов продавщица начала явно кокетничать с гостем, наивно, но профессионально строя глазки.

Передавая покупки, она вдруг смело спросила:

– «А Вы в нашей гостинице остановились?».

Платон кивнул.

– «Надолго?».

– «На три дня! – ответил он, и тут же почему-то не удержался и радостно уточнил – И две ночи!».

Продавщица слегка зарделась румянцем. Глазки её заблестели, став ещё прекраснее. Она невольно вся подалась вперёд, желая ещё что-то спросить. Но Платон сразу же осёк её позывы, уточнив:

– «Сегодня, правда, еду в гости к сестре. Думаю, что надолго. Давно же не виделись. Может, даже у неё и заночую?».

– «А я завтра не работаю, выходная. Вы в Казани впервые?».

– «Да! Только сегодня утром приехал в командировку!».

– «Я могла бы Вам кое-что…показать…!».

От таких слов у Платона ёкнуло сердце.

Началось! – пронеслось у него в голове.

Он оглядел её всю сверху вниз.

Ничего, подойдёт! Но как напрашивается! Её бы сегодня на ночь! Но нельзя! С сестрой договорился. Могу не успеть эту закадрить. Да и вообще, к чёрту всех этих баб! Ну, сколько можно? Хоть хочу, но не буду! Женатый ведь я, в конце-то концов! – подвёл он черту под очередным соблазном.

Но всё-таки решил немного с нею тоже пококетничать:

– «А что Вы… имеете ввиду?!».

– «Ну…, что сами пожелаете!».

– «Ого! А если я пожелаю слишком много!» – при этом Платон сделал руками жест, разводя кисти в стороны от груди, якобы оголяя её.

– «Можно и много!» – совсем раскрасневшись и распаляясь, продолжила девица.

– «Ну, ты… даёшь!» – неожиданно вырвалось у Платона, невольно обратившегося к ней панибратски.

Девушка на мгновения аж вся съёжилась, покраснев ещё больше, и нервно сглотнув, всё же ответила:

– «Ну… почему я?» – и уважительно и немного подобострастно добавила:

– «Вы ведь наш гость! А мы гостеприимны!».

– «Ну, хорошо! Вы меня убедили!» – Платону в этот момент пришла в голову мысль подшутить, над озабоченным и тайно мечтающем о сексуальных приключениях, Сан Санычем:

– «Давайте попозже вечерком! Часов в десять! Нет лучше в одиннадцать! А то я вдруг не успею от сестры. Всё-таки далеко ехать!».

– «А где встретимся?».

– «Давайте на этом же месте! Пойдёт? А на всякий случай запомните наш номер!» – Платон назвал его.

Та удивлённо переспросила:

– «В каком смысле наш?».

– «Да мы его снимаем с моим коллегой. Замечательный мужчина!».

– «Да?! – переспросила та радостно, тут же представившись – Марина!».

– «Платон!».

– «А можно я возьму тогда подругу?».

– «Конечно можно!»» – ответил он, вызвав сначала лёгкое удивление с её стороны своим именем, а потом и радость от намечающегося.

Они распрощались, и Платон, радостный от задуманной им хохмы, поглядывая искоса на Марину, не сводящую с него своих восхищённых, словно всё разрешающих, зелёных огоньков, пошёл на выход.

Он сел в трамвай и довольно долго ехал к улице Айдарова, с интересом глядя в окно и записывая в свой блокнот очередные строчки:

 
Все дела закончил я
К вечеру, не быстро.
И к сестре поехал я,
Не беря таксиста…
 
 
Да, управившись с делами,
Можно съездить и к сестре.
Лучший способ – на трамвае:
Видишь город весь в окне!..
 
 
На трамвае еду я,
И гляжу в оконце,
На Казань кругом глядя,
Сидя против Солнца.
 
 
Это значит еду я
К северу из центра,
На Казань в окно глядя
Прям из эпицентра…
 
 
Казанский цирк – слетавшая тарелка,
Здесь приземлилась плавно у реки.
Он куполом своим закрыл полверха.
Его платформы очень велики.
 
 
Тут парк разбит при молодёжном доме.
Его холмы в осенней красоте.
Стоит дворец «Итиль» в ледовом плене.
И Кремль стоит стеною, в белизне…
 
 
Кремль остроглавый за каменной стеной.
Маковки с крестами стоят одна к одной.
А дальше смотришь, как везде.
Пою я гимн вот этой красоте!
 

 
Казанский Кремль на холме
Белеет величавый.
Как будто всадники в седле:
Все в шлемах остроглавых.
 

 
Река Казанка под мостом
Мелеет неустанно.
Всё это скажется потом.
Мы рушим беспрестанно.
 
 
Укор сей людям и стране.
И это нетерпимо.
Иначе быть большой беде.
Так жить невыносимо:
 
 
В Чебоксарах закрыли,
А в Самаре спустили.
Вот Вам и результат!