Текст книги "Детство"

В начале ноября была принята первая Конституция Демократической Республики Вьетнам, во Франции прошли первые послевоенные парламентские выборы, а в Алжире Ахмед Мессали Хадж основал партию «Движение за триумф демократических свобод».

В середине ноября Лаосу были возвращены две провинции, ранее японцами отданные Таиланду, а во вьетнамском Хайфоне произошли вооружённые столкновения между французской армией и местными воинскими формированиями. В конце же месяца во Франции неожиданно для Петра Петровича и к его огорчению правительство Жоржа Бидо подало в отставку.

Происходили изменения и в Германии, где 2 декабря США и Великобритания объединили свои зоны оккупации, создав Бизонию.

Но Кочета больше всего занимали разворачивавшиеся французские дела, когда он узнал, что 3 декабря председателем Национального собрания Франции избран Венсан Ориоль, а единственным кандидатом на пост премьер-министра 4 декабря стал лидер коммунистов Морис Торез. Его кандидатуру поддержали как коммунисты, так и социалисты. Однако для назначения ему не хватило большинства голосов, набрав их лишь 45 %.

Через два дня, 8 декабря, во Франции была избрана верхняя палата парламента – Совет Республики.

Но особо в международных новостях стояло сообщение от 11 декабря о подтверждении Генеральной Ассамблеей ООН принципов международного права, признанных Уставом Нюрнбергского трибунала.

К 16 декабря во Франции было сформировано правительство Леона Блюма. А накануне было избрано Учредительное собрание Лаоса.

Но не всё в мире шло гладко.

Сообщение, что 19 декабря после нападения вьетнамских партизан французская армия начала операцию по захвату Ханоя и других городов Демократической республики Вьетнам, а на следующий день Хо Ши Мин призвал свой народ к всеобщей партизанской войне сопротивления – насторожило Кочета.

– Ну, никак империалисты не хотят давать свободу своим колониям!? Даже французские, у которых у самих в стране не всё в порядке! – искренне возмущался он.

Однако к концу месяца завершилась эвакуация французских войск с территории Ливана.

– Ну, хоть здесь есть прогресс! – несколько успокоился Пётр Петрович.

– Но сколько ещё предстоит борьбы против империалистов-колониалистов и их пособников – марионеток?! – озаботился он.

По поводу Китая он оказался прав – возобновившаяся там Гражданская война между коммунистами и Гоминьданом, пока шла в пользу Чан Кай Ши, войска которого наступали на север, к концу года захватив новые территории и города страны.

В целом, 1946 год заканчивался успешно, как и учебное полугодие у супругов Кочет.

Пётр Петрович, всегда очень серьёзно относившийся к любой учёбе, на отлично сдал все зачёты, особенно подтянув свою французскую разговорную речь, дома бравируя перед женой своим французским прононсом.

А Алевтине Сергеевне удалось подтянуть успеваемость в классе и сдружить девочек за совместными и не только школьными занятиями. И они тоже полюбили свою новую учительницу, уважая её за справедливость, доброту, такт и терпение. Успехи А.С. Кочет, которую избрали заместителем секретаря партийной организации школы, отметили и завуч с директором.

Новый 1947 год Пётр и Алевтина встречали совместно с семьёй Бориса в Малаховке, воспользовавшись затем каникулами и устроив себе маленький семейный отпуск. После долгих ежедневных прогулок на свежем лесном малаховском воздухе мужу с большим трудом, наконец, удалось поставить жену на лыжи. И та быстро вспомнила свои детские лыжные коллективные походы в школу из Берёзовки в Давыдово и обратно.

Однако хозяйка дома Ксения почему-то стала как-то косо поглядывать на Алевтину, периодически задираясь к ней по разным поводам и без него, как старшая по возрасту, делая ей замечания по бытовым вопросам.

Как-то Алевтина невольно услышала её жалобу Борису:

– «И зачем только твой Петька женился на деревенской? У него такие московские крали были – одна краше другой! Не понимаю!».

– «Так молодая же, здоровая и симпатичная, к тому же образованная! Я Петра понимаю!» – неосторожно ответил тот, вызвав гнев жены.

– «Я тебе попонимаю, кобель ты эдакий! – взмахнула она половником на Бориса, но тут же, несколько успокаиваясь, продолжила – Но разница ведь восемнадцать лет!? Она мне в дочери годится – девчонка сопливая! А гордится, что она учительница, член партии! Тьфу на вас, Кочетов!».

Алевтину это покоробило, но мужу она не сказала, дабы не вносить раздор между братьями.

После зимних каникул супруги возобновили свои занятия и работу соответственно на курсах и в школе.

По горло занятый языковым совершенствованием, Пётр Петрович теперь не особо-то и следил за международными событиями, в основном посвящая своё свободное время отдыху с женой.

По вечерам они часто ходили на Сретенку в кинотеатры «Хроника» и «Уран». За этот учебный год им удалось посмотреть множество фильмов – документальных, научных и художественных, среди которых были «Адмирал Нахимов», «Белый клык», «Беспокойное хозяйство», «Во имя жизни», «Крейсер Варяг», «Первая перчатка» и другие.

Частенько супруги выбирались и в театры, став настоящими театралами. Инициативу в этом проявила Алевтина Сергеевна, никогда ранее не посещавшая театров, и даже не видевшая их снаружи, за исключением Чувашского академического театра, в который во время учёбы собиралась, но так ни разу и не сходила. И Пётр Петрович давно не был в театре. К тому же, после выхода Постановления ЦК ВКП(б) «О репертуаре драматических театров и мерах по его улучшению» от 26 августа 1946 года, в театрах теперь резко, в 3 – 4 раза, уменьшилось количество пьес советских авторов на современные темы, зачастую имевших низкий художественный уровень.

Теперь стало больше отечественной классики.

За этот сезон супруги побывали ещё и, как в старых театрах Москвы – Большом, имени Моссовета, имен Вахтангова и Камерном, так и в новых, открытых совсем недавно – Московском драматическом театре и в Театре драмы и комедии.

Однажды Пётр Петрович сводил жену в Московскую государственную консерваторию имени П.П. Чайковского на концерт классической музыки. На Алевтину это произвело весьма сильное впечатление. И больше не сама музыка, а неожиданная реакция мужа на неё. Жена заметила слёзы под стёклами очков супруга.

– Ну, надо же, как Петя реагирует?! Оказывается он у меня чувствительный, сентиментальный!? А на вид не скажешь – просто кремень! – удивилась она.

Не забывали молодожёны и московские музеи, побывав в основных из них. Они посетили Государственный исторический музей, его филиал – Центральный музей В.И. Ленина, музей истории и реконструкции Москвы, и Государственный музей Революции.

– «Раньше, до революции, здесь размещался английский клуб! Я бывал здесь, как корреспондент газеты, в ноябре двадцать второго на открытии выставки о Красной армии и видел всех наших руководителей!» – поделился с женой Пётр.

Побывали они и в Государственном музее изобразительных искусств имени Пушкина и в Третьяковской галерее.

– «Представляешь?! В тридцать девятом скульптуру Ленина поменяли на Сталина?!» – указал Пётр на скульптуру у входа в музей.

А ещё летом 1946 года супруги побывали на Сельскохозяйственной выставке, погуляли по Сокольникам и Парку культуры и отдыха имени Горького, посетив там Центральную выставку образцов трофейного вооружения. Но чаще всего супруги бродили по вечерней Москве, просто путешествуя и изучая столицу.

Однако изучали они не только столицу – часто по вечерам читали, причём каждый своё. В основном, эта была специальная и научная литература. Но не забывали они и литературную классику, особенно учительница, а Пётр Петрович – текущие международные новости по радио и особенно из газет.

Но на фоне начавшихся в Китае успешных контрударов НОАК, все остальные международные новости казались ему теперь малозначительными, даже французские.

После вступления 16 января в должность президента Франции Венсана Ориоля естественно подал в отставку кабинет министров Леона Блюма.

Новый кабинет министров Франции во главе с социалистом Полем Рамадье был сформирован 22 января на основе широкой коалиции с участием христианских демократов, французской секции рабочего интернационала (СФИО) и коммунистов.

Раньше, с 1944 по 1946 годы, во временном правительстве Франции генерала Шарля де Голля, как и в правительстве Феликса Гуэна в 1946 году, коммунистов было меньше. Однако они, действуя наряду с другими группами из Сопротивления, добились принятия важных прогрессивных актов, в частности демократической конституции 1946 года, социального законодательства, частичной национализации банков и крупных промышленных предприятий.

Первое Учредительное собрание Франции, избранное 21 октября 1945 года, выработало проект Конституции. Но 5 мая на референдуме небольшим большинством голосов проект, во многом учитывавший мнение компартии Франции, был отвергнут. Это стало возможным из-за позиции социалистической партии, поддержавшей реакционные силы, выступавшие против движения Франции по пути демократии и голосовавшие протии первого проекта Конституции.

Тогда 2 июня 1946 года во Франции было избрано второе Учредительное собрание, выработавшее новый текст Конституции. И на референдуме 13 октября того же года переработанный проект Конституции Франции был одобрен 53 % голосов. А 10 ноября, одновременно с выборами в первое однопалатное Национальное собрание Франции, новая Конституция страны вступила в силу.

Новая Конституция по сравнению с Конституцией 1875 года расширяла права законодательных органов власти и сужала власть президента.

В её Преамбуле были провозглашены равные права человека независимо от его расовой принадлежности и религиозных убеждений.

Были провозглашены равные права женщин, право для преследуемых граждан на убежище на территории Франции, обязанность работать и иметь право на получение работы и должности. Отрицалась возможность преследования по причине происхождения, взглядов и вероисповедания.

В Преамбуле также говорилось о защите прав граждан профсоюзами, разрешались стачки, но в рамках регламентирующих их законов. А профсоюзам давалось право определять условия работы трудящихся и участвовать в руководстве предприятиями.

Все монополии и общественно значимые предприятия национализировались.

Также декларировалось стремление к свободному и демократическому самоуправлению. Отвергалась система колонизации и произвол.

Парламент Франции должен был состоять из, избираемого на основе всеобщего и прямого права, Национального собрания и Совета Республики, избираемого коммунами и департаментами соответственно на основе всеобщего и косвенного избирательного права.

Национальное собрание наделялось исключительным правом принятия законов и объявления войны. Всё это были новые и прогрессивные веяния.

Но, несмотря на полевение, Франция продолжала колониальную политику, ведя боевые действия во Вьетнаме, к 17 февраля заняв Ханой.

Однако через два с половиной месяца наступление реакции началось и внутри самой Франции, в её внутриполитической жизни. В результате этого 5 мая премьер-министр Поль Рамадье опубликовал декрет об исключении из правительства за якобы нарушение «министерской солидарности» представителей Французской коммунистической партии.

А ведь успехи на всех последних выборах и рост количество членов французской компартии привели многих к мысли, что коммунисты неизбежно заполучат власть во Франции.

К тому же для получения помощи от США, согласно плану Маршалла, от Франции требовали удаления коммунистов от власти.

– Ну, совсем это никуда не годиться! Правые совсем распоясались! Хоть поезжай туда и наводи порядок! Что, полевение Франции окончилось?! – задавался естественным вопросом осерчавший Кочет.

А в конце мая и сам Пётр Петрович успешно окончил ускоренный курс повышения языковой квалификации и возвратился на своё прежнее место работы в МИД СССР.

Окончила первый год своего успешного преподавания в школе и Алевтина Сергеевна, с чувством радости и удовлетворения уходя теперь на летние каникулы. Подоспел отпуск и у мужа.

Поначалу супруги доделали все отложенные домашние дела и посетили некоторые культурные мероприятия, в основном гуляя по московским бульварам и любуясь распускающейся и расцветающей городской флорой.

Однажды, ближе к вечеру, спускаясь по Рождественскому бульвару, чета Кочетов услышала сальности, отпущенные в адрес величественной Алевтины выпивающей на скамье троицей:

– «Смотри, какая краля идёт! Во, баба! Я б такую сам с удовольствием…» – начал, было, видимо заводила компании.

– «А мужичок то у неё – так себе, очкарик!» – поддержал верзила.

Пётр Петрович тут же вскипел, и, как истинный кочет, подскочил к хамам с кулаками:

– «А ну, сейчас же извинись, гадёныш!».

– «Петя, не надо! Только не убивай их!» – неожиданно для обидчиков довольно громко и даже отчаянно вскричала Алевтина, увидев под стёклами очков гневом сверкающие глаза мужа.

Видя перед собой бессознательного в гневе фокстерьера, и, главное, услышав крики женщины – не убивай! – компания сразу протрезвела, и до этого молчавший третий забулдыга, извинился перед Петром Петровичем за своих дружков:

– «Простите нас! Выпили немного».

А, обращаясь к его жене, добавил:

– «Извините, пожалуйста, вырвалось у дурака! – показал он на верзилу – Большой дурак, а без гармони!» – добавив уж совсем миролюбиво.

А тот молча поднёс ладонь к своей груди, чуть наклонив голову в лёгком поклоне, якобы тоже извиняясь.

На такое Пётр Петрович среагировал адекватно, отступив назад. Взятый женой под локоток, он покорно пошёл с нею прочь от пьяных.

– «Петь, а если бы они полезли на тебя драться, что бы было?! Их же трое и все здоровые!?» – уже на Трубной спросила она.

– «Не знаю! Убил бы подлецов наверно?!».

В ответ Алевтина оценочным взглядом смерила от головы до ног своего, меньше её по росту, мужа-очкарика, лишь с укоризной почти незаметно покачав головой.

Дальше супруги долго шли молча, каждый думая о своём. Алевтина – о возможных последствиях драки, а Пётр – о мешающих ему в жизни особях.

Позже он неожиданно спросил жену:

– «Аль, а твоя мама вроде писала, что у них прошлым летом из-за засухи был плохой урожай, и теперь они живут голодно?!».

– «Да, хлеба не хватало! Но они с Виталькой и Жекой как-то всю зиму перебивались урожаями и солениями со своего сада и огорода! Потом у них своя корова, коза, свинья, овцы, куры и гуси. И мёд, опять же подспорье! Так что с голоду не умрут!».

– «Ну, тогда ещё ничего! А то я недавно узнал, что мы весной прошлого года поставили во Францию почти полмиллиона тонн зерна!? А теперь получается самим жрать нечего?!».

– «Но ведь это было до неурожая!» – уточнила бывшая селянка.

– «Да! Тогда ещё не знали! И это очевидно было вызвано нашей попыткой как-то повлиять на их внутриполитические события!» – подтвердил настоящий аналитик.

Вскоре, после отмечания дня рождения Петра Петровича, которому исполнилось сорок три года, к концу июня супруги выехали в Малаховку на летний отдых. Но на этот раз длительного отдыха у них не получилось. Если в первые дни их пребывания там прошли во взаимном труде и отдыхе, то в последующие дни Ксения стала опять придираться к младшей снохе, как оказалось, из-за своей патологической жадности и скупости, уже попрекая её лишним куском.

Пока Пётр уже после своего отпуска бывал на работе, она старалась, чем могла, помочь Ксении по хозяйству, в огороде и с детьми. Но та ревностно не давала «сопливой деревенщине» лезть в её образцовое по порядку и чистоте хозяйство, часто выпроваживая «приживалку» в сад позаниматься с детьми.

– «Альк, ты со своими деревенскими привычками и плебейскими замашками в моё хозяйство не лезь! Ты же училка! Так и занимайся с детьми! У тебя это лучше получается!» – иногда хамила она младшей по возрасту представительнице деревенской интеллигенции.

Но неожиданно в этом поддержал свою жену и сам хозяин Борис Пётрович, постепенно сменив в критике и наскоках вечно занятую Ксению Алексеевну.

Поначалу Алевтина недоумевала:

– Как же так? Родные ведь! Должны друг другу помогать! И потом, мы же даём деньги и карточки на пропитание!? Да и сами часто покупаем продукты!

Но позже, проанализировав поведение Ксении и Бориса, Алевтина поняла, что виной всему, с одной стороны – жадность той, а с другой стороны – ощущение ими, якобы, своего сословного превосходства, смешанного с завистью к молодости и здоровью, к образованию и к реальному положению в обществе.

Из-за постоянных претензий Ксении и Бориса к Алевтине на объедание их семьи, та даже стала меньше есть. Да и принимаемая ею еда больше не лезла в горло молодой женщины. Но всё равно она, соблюдая такт и мудрость, не лезла с жалобами к мужу, пока терпя несправедливость и унижение. И вскоре запросилась обратно домой в Москву.

Пётр чувствовал, что что-то происходит между женой и семьёй брата. Но при нём те пока старались держать себя в руках, а Алевтина пока не жаловалась, несмотря на неоднократные допытывания мужа. И в середине июля, толком 9 июля не отметив день рождения Алевтины, супруги возвратились в Москву.

А в конце июля П.П. Кочет был вызван к руководству.

– «Здравствуйте, здравствуйте Пётр Петрович! – ответил на приветствие старший помощник В.М. Молотова Борис Фёдорович Подцероб – Проходите! С вами хочет побеседовать один… наш товарищ… из Совмина! Пойдёмте со мной!».

Он проводил Кочета в кабинет по соседству, где представил Кочета симпатичному усатому армянину лет тридцати пяти.

– «Агаянц Иван Иванович. Я недавно прибыл из нашего посольства в Париже!» – неожиданно на французском языке представился гость в штатском.

– «Пьер…» – начал, было, тоже по-французски, как его, бывало, называла мать, представляться Кочет, но был остановлен жестом.

– «Товарищ Кочет, я всё про вас знаю! Я подробно ознакомился с вашей биографией, потому я здесь! У меня к вам есть деловое предложение!».

Кочет насторожился, и даже, как ему самому показалось, нахохлился.

Тогда он ещё не знал, с кем и с чем имеет дело.

Ещё в мае 1947 года Постановлением правительства был создан Комитет информации (КИ) при Совете Министров СССР, объединивший внешнюю политическую и военную разведки. А его руководителем по совместительству был назначен министр иностранных дел В.М. Молотов.

В личный состав Комитета были включены представители Первого Главного управления Министерства госбезопасности, сотрудники военной разведки ГРУ, а также сотрудники информационных структур ЦК партии, МИДа и Министерства Внешней торговли. А руководителем 2-го управления Комитета информации, занимавшегося политической разведкой в Европе, 24 июля был назначен этот самый полковник Иван Иванович Агаянц.

Иван Агаянц был на семь лет моложе Петра Кочета. Родился он в Азербайджане в семье священника, и после окончания средней школы оказался на партийной работе.

В 1930 году он переехал в Москву, где двое его старших братьев уже работали в ОГПУ, в экономическое управление которого Иван и был зачислен. Вскоре он был избран в Комитет комсомола, после чего несколько лет руководил деятельностью комсомольской организации.

В 1936 году Иван Агаянц был зачислен в органы внешней разведки. И уже через год был направлен на оперативную работу в парижскую резидентуру. Там он работал сначала под прикрытием сотрудника советского торгового представительства, а затем – заведующего консульским отделом.

Позже он участвовал в операции по вывозу из Испании в Москву лидеров испанских коммунистов Хосе Диаса и Долорес Ибаррури.

В 1940 году И.И. Агаянц уже сам был вызван в Москву. Ведь кадров не хватало, так как в конце тридцатых годов был полностью уничтожен весь центральный аппарат внешней разведки, руководство подавляющего большинства резидентур и многие опытные боевые разведчики. В 1934 -1939-ых годах было репрессировано двадцать две тысячи чекистов, прошедших школу подполья, революции и гражданской войны, в том числе большое число разведчиков, выполнявших ответственные задания за рубежом.

Поэтому тогда, после прокатившейся по стране волны репрессий, затронувшей и органы НКВД, двадцативосьмилетний сотрудник был сначала назначен начальником отделения, а затем уже заместителем начальника 1-го управления НКВД СССР.

Однако это назначение видимо имело под собой и веские основания.

Ведь способный Иван к этому времени уже свободно владел французским, испанским, турецким и персидским языками, довольно хорошо знал английский и итальянский.

Всю войну он прослужил в ранге советника посольства СССР в Тегеране, являясь резидентом советской разведки в Иране, в чём особо проявил себя. Являясь незаурядным разведчиком, Иван Агаянц руководил выявлением и ликвидацией немецкой агентурной сети в Иране.

Под его руководством была сорвана операция нацистов по ликвидации «Большой тройки», он успешно работал в ряде стран Ближнего Востока и Северной Африки, в Алжире установив связь с генералом де Голлем.

А после войны Иван Иванович Агаянц был назначен «легальным» резидентом советской разведки в Париже, переехав туда всей семьёй.

В эти годы столица Франции была под пристальным вниманием ведущих разведок мира.

Ведь в Париже часто проводились международные конференции.

Поэтому в него приезжали многочисленные высокопоставленные иностранные делегации, заключались важные военные, политические и экономические соглашения и договоры.

Особым успехом И.И Агаянца в Париже явилась добыча текста секретного варианта «Плана Маршалла» по послевоенной политике США и их союзников в Европе, и действиях США по вытеснению коммунистов из властных структур европейских стран. Копия этого плана была передана руководителю нашей делегации, как раз в это время находившейся в Париже.

Кроме того, агентура Агаянца, через завербованного сотрудника американского пункта специальной связи, получила секретные документы американского военного командования с планами атомного удара по СССР.

А в 1947 году полковник Иван Иванович Агаянц получил новое назначение и был отозван в Москву.

Но всего этого Пётр Петрович Кочет пока не знал, продолжая беседу.

– «Пётр Петрович, я знаю о вашем желании поработать непосредственно в Париже! И о вашем желании учёбы в высшей дипшколе! Поэтому предлагаю вам пока годичную командировку в Париж, где вы будете работать по своей специальности, но информацию и ваш оперативный анализ её передавать не только в МИД, но и нашему резиденту там! Хотя в вашем случае это будет один и тот же человек – наш посол!».

И действительно! Теперь руководители объединённой резидентуры советской разведки стали работать не только под дипломатическим прикрытием в ранге атташе или секретаря посольства, но и непосредственно на должности посла. Теперь в качестве резидентов стали использовать самых высокопоставленных профессиональных дипломатов. Да и руководителем внешней разведки теперь стал министр иностранных дел. Это теперь демонстрировало и высокий уровень доверия дипломатическим кадрам со стороны высшего руководства страны. Это говорило и о том, что теперь в СССР любого функционера могли использовать в любом качестве, которое в данный момент было необходимо руководству, в том числе в качестве политического разведчика, коим теперь невольно и становился Пётр Петрович Кочет. Советский Союз, как колыбель революции, всегда отличался от других стран своими неоднократными попытками сказать всему миру своё, новое слово, указать новый путь, помочь ему выпутаться из заблуждений и менторски направить его на истинный путь. А для этого нужно было владеть информацией непосредственно из первоисточников. Поэтому и советские посольства за рубежом теперь тоже исполняли роль собирателей информации и аналитиков.

– А-а! Он, значит, предлагает мне работу не в штате разведки, а как бы по совместительству!? Но в Париже! Притом собирателем и аналитиком информации! А это неплохо! – анализировал Кочет.

– «А вы сказали: «пока»!? Это значит, что может быть и дольше. Но я хотел уже с этого сентября учиться в дипшколе!».

– «Представляете? Я тоже! Но туда можно и не попасть, к тому же возраст у вас уже… так что думайте! Но можете, конечно, отказаться. Тогда, сами понимаете, и с учёбой может не получиться, и тем более работа во Франции может не состояться!».

– А ведь он меня немного шантажирует! Но прав, чертяка! Придётся соглашаться! В конце концов, даже если после этой годичной командировки я больше не попаду за границу и с учёбой пролечу – всё равно хорошо! А ведь мне, пожалуй, будет весьма интересно побыть в шкуре политического разведчика нашей страны! – неожиданно пронеслось в голове у аналитика.

И в результате Пётр Петрович согласился с предложением Агаянца на годичную командировку в Париж в интересах советской внешней разведки.

– «Аль! Собирайся! Мы едем на год в Париж!» – прямо с порога ошарашил Пётр жену, в этот момент читавшую письмо от друга семьи Михаила Андреевича Медведева, интересовавшегося делами молодожёнов, знакомству которых он был главным виновником.

– «Вот это да!? – не зная, радоваться ей или нет, ответила Алевтина – А почему так неожиданно? Ты ведь должен был с сентября опять учиться, только теперь в дипшколе!?».

– «Вот именно, что опять! Да ну её, к чёрту эту учёбу! Надоело! – начал, было, Пётр, но, боясь сглазить, сознался – Да нет, шучу! На этот год ещё неизвестно, попаду я или нет! А вот после командировки – гарантия!».

– «А-а! Ну, тогда хорошо! Едем!» – уже радостно согласилась она.

И у супругов Кочет началась интенсивная подготовка к срочному отъезду за границу, который намечался через две недели.

Алевтина первым делом съездила в школу и оформила срочное увольнение в связи с загранкомандировкой мужа, снявшись и с партучёта.

Директор школы Екатерина Кузьминична Осипова очень огорчилась новостью, но поняла и приняла её, пожелав, зарекомендовавшей себя хорошей учительницей, Алевтине Сергеевне через год вернуться на прежнее место работы.

Алевтина отдала все свои документы мужу, после чего тот, уже получив официальное назначение, съездил в военкомат, посетил домоуправление и отвёз все необходимые документы для оформления в отдел кадров МИДа, тоже снявшись с партучёта.

Параллельно супруги занялись подготовкой вещей и одежды.

Тут-то Алевтина была вынуждена признаться мужу о своей, давно мучавшей её, гражданской обязанности.

Оказывается ещё в прошлом году, по приезде в Москву, на неё вскоре вышел сотрудник НКВД, передавший привет от бывшего её деревенского куратора, и представившийся новым.

Раньше, во время войны, после смерти в 1944 году отца – Сергея Ивановича – в школу к ней неожиданно пришёл уполномоченный местного отдела НКВД СССР и предложил ей продолжить дело отца, в общем, став осведомителем. Алевтине очень не хотелось быть стукачом, но патриотический, партийный и дочерний долг взывали к сотрудничеству с органами НКВД. И вот теперь этот хвост потянулся за нею в Москву. Её просто передали по инстанциям из рук в руки.

И она снова была вынуждена согласиться.

Тем более, что «стучать» было не на кого – она ещё никого не знала, а учителя в школах тем более в московских, как правило, были людьми проверенными.

Мужу же она об этом сообщила только сейчас, когда на повестку дня встал вопрос их отъезда за границу.

– «Ну, и хорошо! Теперь нам точно вместе разрешат поехать во Францию! И я теперь спокоен буду, что моя жена тоже при деле…» – успокоил её Пётр Петрович, немного поёжившись от, пробежавшего по его спине, лёгкого холодка от испуга.

– Ну, надо же! Оказывается, моя жена сотрудничает с НКВД!? Мне в своё время удалось этого избежать, а ей, бедняжке, видимо не удалось! Ну, хорошо хоть, что теперь призналась! – пронеслось в голове у растерявшегося и чуть для защиты подсознательно нахохлившегося Кочета.

И действительно, Алевтине Сергеевне удивительно быстро дали разрешение на выезд за границу.

Теперь супругам предстояло несколько приодеться. К счастью хорошими знакомыми Петра Петровича были супруги Сахаровы, а Екатерина Дмитриевна занимала один из руководящих постов в Общесоюзном Доме моделей одежды на Кузнецком мосту в доме № 14. Кочету достаточно было выйти из подъезда МИДа, повернув направо, чуть спуститься вниз и перейти на другую сторону, чтобы оказаться в вотчине Екатерины Сахаровой.

Та быстро вошла в суть дела, и уже на следующий день Алевтина и её муж были одеты с иголочки, и даже несколько на западный манер. А чтобы не ставить своего однокурсника в затруднительное материальное положение Екатерина Дмитриевна подарила супругам и некоторые выставочные модели из своей коллекции, прокомментировав это:

– «Петь, я Вам дарю вот эти мои коллекции! И будем считать, что Вы теперь мои представители, модели, в Париже!».

Так что пользоваться специальным ателье для выезжающих за границу мидовских работников, также расположенном на Кузнецком мосту вблизи Дома моделей, им не пришлось.

Перед первой поездкой в Париж Петра Петровича Кочета неожиданно пригласили к высшему руководству МИДа.

– Пётр Петрович, вы только не волнуйтесь, но вас, кажется, сейчас повезут к самому товарищу Сталину – машина заказана!» – шепнул ему в приёмной Борис Фёдорович Подцероб, открывая дверь кабинета Молотова.

– «Пётр Петрович! Вас хочет видеть сам товарищ Сталин! – сразу объявил, робко вошедшему, министр иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов – Мы едем в Кремль!».

На выходе из МИДа к ним присоединился и Иван Иванович Агаянц.

По дороге в машине Вячеслав Михайлович напутствовал теперь своего дважды подчинённого только молча слушать вождя и не спорить, кратко и по существу отвечая на его вопросы.

– «А в основном мы будем отвечать!» – успокоил и Агаянц.

– «А подробно о ваших задачах я расскажу вам позже у себя в кабинете!» – повернулся Молотов к Кочету, внимательно разглядывая его.

– «А я вас вспомнил, и вашу забавную стенограмму! Вы меня тогда так позабавили! И не только меня! Кстати, её чтение тогда вмиг разрядило наряжённую атмосферу и всё пошло к согласию! Да, помню, помню, хотя прошло столько времени!? Не знал, что вы у меня работаете…. Не знал. Да, жаль было потерять Феликса Эдмундовича! А вы помните его?!».

– «Конечно! И Иосифа Виссарионовича тоже!» – ответил Кочет, одновременно подумав:

– А это уже интересно! А если бы знал, что бы тогда для меня изменилось? А-а? Наверняка в лучшую сторону! Эх! Телок я всё же! Сколько хороших возможностей в своей жизни упустил?!

– «Как, где? Наверно на мавзолее?!» – почему-то вдруг съязвил министр.

– «Да нет! Два раза видел и даже говорил с ним, как с вами сейчас! Но, конечно, в основном говорил Иосиф Виссарионович, а я только внимательно слушал и внимал ему!».