Текст книги "Отрочество"

Бывшие супруги теперь искренне радовались.

Но оказалось, что пока рано.

Молчановы – Кисляковы с этим не согласились, опять подключив родственные, и не только, связи Николая Семёновича.

Бывший народный заседатель, даже и.о. нарсудьи Н. С. Молчанов, по данным Мосгорсуда от 17 ноября узнав, что умный Кочет его переиграл, тоже поднял уровень инстанций, по совету своего двоюродного племянника Рагозина обратившись в МГК КПСС, где тот, до избрания депутатом Моссовета, недавно занимал высокий пост.

Оттуда кляуза, в которой якобы обижали члена партии и ветерана войны, без проверки, но с направляющей резолюцией заведующего отделом городского хозяйства МГК КПСС Ланшина, попала в Управление учёта и распределения жилплощади Мосгорисполкома.

А накануне 16 ноября на проходившем в Москве совещании представителей 81-ой коммунистической и рабочей партии с большой пламенной трёхчасовой речью выступил лидер албанских коммунистов Энвер Ходжа. В ней он неожиданно подверг резкой критике руководство КПСС и лично её Первого секретаря Н. С. Хрущёва за перегибы и необъективность в оценке деятельности И. В. Сталина. В этом албанских коммунистов поддержали китайские товарищи. Остальные же делегации в разной степени осудили наметившийся раскол.

Окончательный раскол закрепился и между Москвой и Реутовым, когда 22 ноября 1960 года был открыт для движения первый восточный участок МКАД от Ярославского до Симферопольского шоссе длиною в сорок восемь километров, проходивший и по территории прежнего Реутова.

Раскол произошёл и во взаимоотношениях бывшего сотрудника МИД СССР Петра Петровича Кочета со своими бывшими французскими товарищами.

Даже приезд к нему в гости Пьера Куртада, с этого года работавшего в Москве корреспондентом «Юманите», не произвёл на, отошедшего от активного участия в международных делах, москвича заметного впечатления.

Гость подарил хозяину бутылку французского коньяка, а хозяин угостил его своей рябиновкой.

Куртад рассказал Кочету, как французские коммунисты организовывают массовые кампании против французского империализма в связи со всё ещё ведущейся войной в Алжире.

– «Молодцы! Я хорошо помню, как вы это делали во время войны во Вьетнаме!» – поддержал его Кочет.

– «Да, теперь только одна война сменилась другой!».

– «Как раз в пятьдесят четвёртом!» – уточнил Пётр.

Куртад кратко рассказал Кочету об их общих знакомых, посетовав на позицию философа Жана-Поля Сартра, всё ещё стремящегося соединить марксизм и экзистенциализм.

– «Он хоть и поддержал Кубинскую революцию и Фронт национального освобождения Алжира, но всё равно для нас является лишь попутчиком!» – с сожалением заключил Пьер.

А в заключение он проникновенно рассказал Петру о своих впечатлениях от путешествия по Волге:

– «Я с большим интересом проплыл по этой великой русской реке! Только тут я окончательно и явственно понял, почему ни один народ, кроме русского, не смог за полвека своей истории накопить столь богатый опыт в искусстве изменять людей, строить новую цивилизацию, у которой не существовало никакой модели в прошлом!».

На прощание французский гость подарил Кочету стопку газеты «Юманите-Диманш» и выразил сожаление по поводу распада его семьи.

– «Пётр, пусть твои дети совершенствуются во французском языке! Я надеюсь, что они когда-то придут тебе на смену!» – заключил он.

Проводив гостя, Пётр Петрович с интересом полистал толстую и красочную воскресную газету французских коммунистов, про себя подумав:

– А хороший подарок оставил мне Куртад! Детям скоро пригодится! Да и мне память о работе в Париже будет! Оставлю на память!

На другую память о своих сыновьях купила репродукцию картины В. М. Васнецова «Три богатыря» Нина Васильевна Комарова, попросив внука повесить её стену напротив своей кровати над кроватью Насти.

– «Они мне будут напоминать о Юрии, Виталии и Жене!» – объяснила всем она.

– «Да, бабань, точно! Дядя Юра – Илья Муромец! Дядя Виталий – Добрыня Никитич! А дядя Женя – Алёша Попович!» – обрадовался своим точным ассоциациям Платон.

Но больше он обрадовался, привезённым отцом, экземплярам газеты «Юманите-Диманш», сразу став вместе с Настей рассматривать её богато иллюстрированные страницы и уже кое-что, читая и понимая, на зависть сестре радуясь при этом. Даже там он увидел информацию о Лаосе. В ней, с помощью отца он узнал, что 20 ноября премьер-министр Лаоса Суванна Фума и лидер Патриотического фронта Лаоса принц Суфанувонг подписали в городе Самныа совместное коммюнике о единстве действий.

В это же время их отец, продолжая просматривать станицы другого экземпляра толстой газеты, надолго задержался в их туалете.

Тут-то Платон и вспомнил, как в их туалете на Сретенке изнутри на двери висел самодельно сшитый большой холщёвый карман, заполненный порезанной, преимущественно отцом, газетной бумагой. Кому уж, как ни старому интеллектуалу так было распорядиться старыми газетами. И сам он при посещении надолго кабинки туалета, бывало, подолгу задерживался там, перечитывая газетные строки, при этом получая от жены замечание, что он здесь не один и другие тоже хотят почитать старые новости.

– «Пап! Я тоже очень хочу почитать новости!» – в шутку через дверь попросил он отца.

– «Щас освобожу! – сердито ответил тот – А ты всё шалишь, играешь!».

А Платон действительно любил разные игры, порой придумывая свои.

И он теперь решил переиграть чемпионат СССР по футболу, в котором впервые чемпионом стало любимое Колей Валовым московское «Торпедо», а любимое Кочетом московское «Динамо» – чемпион прошлого года – стало только третьим, пропустив на второе место киевских одноклубников, не смотря на двухразовый обыгрыш их.

– Не надо было «Торпедо» второй раз проигрывать, тогда бы стали чемпионами! – сокрушался он.

Теперь, в придуманной им игре, он в бабушкино отсутствие на работе стал жонглировать ракеткой и теннисным шариком, пытаясь в итоге забить его за, висящую на стене, эту картину, якобы забивая гол командой – хозяином футбольного поля. Если же он не попадал шариком за картину или тот вылетал из-за неё, то гол не забивался. А если попадал шариком в изображение на картине, то забивали гости.

Причём при этом он ещё и придумал, как определять авторов голов. Пятерка нападающих, фамилии которых он брал из справочника составов футбольных команд, распределялась им по зонам на картине. Центр нападения забивал за изображение Ильи Муромца, инсайды – за двух других богатырей, а крайние нападающие забивали, если шарик оставался за краями картины. Соответственно и промахи, то есть попадания шариком в саму картину и в изображения богатырей, считалось голами гостей, также распределяясь между пятёркой нападения. На тайм он давал три попытки. Если все они завершались голами, то добавлял ещё удары до первого промаха. Голы, забитые в этот период распределялись уже между двумя полузащитниками (попадания, как у инсайдов) и тремя защитниками (центр и края). Так и играл Платон тур за туром согласно календарю чемпионата СССР по футболу, занося результаты в турнирную таблицу и после каждого тура составляя положение команд и список бомбардиров.

Сначала он играл честно, как само получалось. Но вскоре ему перестало нравиться положение команд в его таблицах и ему всё чаще приходилось подыгрывать в пользу нужной команды. Поэтому вскоре ему такая необъективная игра надоела, и он бросил её.

Тем временем 28 ноября была провозглашена независимость очередной бывшей французской колонии – Мавритании, находившейся в составе Французской Западной Африки.

И теперь, как бы по наследству, Платону от отца стало переходить отслеживание событий во Франции и в её бывших колониях. Для этого Пётр Петрович даже передал сыну большую и подробную, старую и потрепанную политическую карту мира, в основном почти сплошь покрытую розовым цветом французских колоний и салатовым – британских.

– «Сын! Ты теперь можешь делать с этой картой всё, что захочешь – рисовать, чертить, разукрашивать, кромсать и прочее. Она уже устарела!» – обрадовал он Платона.

И тот принялся фантазировать, нанося на неё новые границы, простым карандашом ставя стрелки ударов воинских соединений, а потом, из-за якобы изменившейся обстановки, стирая их и ставя новые. В общем, он стал воевать на карте.

Он даже не очень-то обратил внимание на запуск 1 декабря уже шестого советского искусственного спутника Земли (ИСЗ).

К тому же 8 декабря в Лаосе была предпринята попытка государственного переворота командующего Вьентьянским военным округом полковника Купрасита Абхая.

Но на следующий день премьер-министр Суванна Фума передал всю полноту власти начальнику Генерального штаба генералу Патаммавонгу и вылетел в Камбоджу.

А 11 декабря этот генерал от лица Высшего национального комитета Лаоса передал власть правительству во главе с Кинимом Фолсеной, а генерал Фуми Носаван начал наступление на Вьентьян. В этот же день было опубликовано итоговое обращение к народам всего мира, завершившего работу в Москве, Совещания представителей коммунистических и рабочих партий.

А на следующий день командование Освободительной армии Лаоса (ПФЛ) отдало приказ начать боевые действия против правительства в Саваннакхете. И словно в поддержку этому 14 декабря Генеральная Ассамблея ООН по инициативе СССР приняла Декларацию о предоставлении независимости колониальным странам и народам.

Однако ситуация в Лаосе казалась Платону и его отцу пока запутанной. Когда войска генерала Фуми Носавана штурмом захватили столицу Лаоса город Вьентьян, там было сформировано и утверждено королём правительство во главе с принцем Бун Умом. Но прежний премьер-министр Суванна Фума заявил, что не подавал в отставку, и новый кабинет министров не является законным.

Но эти международные события перебились внутренними, когда 22 декабря в СССР был запущен 7-ой советский искусственный спутник Земли, совершивший почему-то лишь суборбитальный полёт, а заместитель начальника Управления учёта и распределения жилплощади Мосгорисполкома Н. М. Зуйков послал письмо председателю Реутовского горисполкома А. В. Пустовалову.

В нём он сообщал, что Управление рассмотрело жалобу гражданина Н. С. Молчанова в МГК КПСС на неправильные действия Реутовского горисполкома и предлагал отменить, как необоснованное и неправильно вынесенное, Решение № 380 от 30 августа 1960 года для дальнейшего доклада заведующему отделом городского хозяйства МГК КПСС т. Ланшину.

– Ну, вот, опять началось! Всё Молчанову неймётся! Он, как …, ну прям империалист какой-то, колонизатор! Всё за свою, то бишь чужую, территорию воевать хочет! Что ж!? Опять повоюем! Теперь легче будет! – досадовал старший Кочет, готовясь к новым сражения с сутягами и бюрократией.

А пока он готовился, отряды Патриотического фронта Лаоса к концу года очистили от сил правительства в Саваннакхете всю Долину Кувшинов.

Под Новый 1961 год и бабушка Нина, съездив за своими вещами в деревню, окончательно переехала на жительство в Реутов. Платон, встретив её в тулупе, почувствовал знакомый запах овчины. Он помнил его ещё по её зимним приездам в Москву и при проживании у неё в деревне, когда ему приходилось изредка ночевать в чулане или на печке, и полок которой был застелен старыми овчинными тулупами.

Платон до этого не раз вспоминал бабушкины деревенские малосольные огурцы с молодой варёной картошкой. А сейчас он вспомнил, как в деревне они вместе с дядей Юрой и дядей Женей спали на сушилах и он чуть там не вывихнул себе ногу, ступив между жердями под сеном.

Платон любил лазать на чердак большого бабушкиного дома и рассматривать там старые диковинные вещи. И в этом сестра Настя старалась не отставать от брата. Однажды они нашли там мешок с какими-то серыми почти плоскими твёрдыми лепёшками, вероятно старого жмыха. Подсознательно и интуитивно они попробовали их на вкус. Оказалось не так вкусно, как вполне съедобно. Бабушка объяснила внукам, что во время войны они вместе с их мамой и младшим Женей и этим спаслись от голода.

И она была права, ведь клетчатка, находящаяся в льняном жмыхе, была для желудка и едока обманкой, загружая пищеварение при малой отдачи калорий и питательных веществ. Зато в ней имелись микроэлементы.

Там же в деревне, увидев интерес сына к пчеловодству, чему немало способствовала совместная работа того с дядей Юрой, Пётр Петрович как-то решил разводить пчёл на своём садовом участке, установив улья не в саду, а в мансарде, выведя летки через её, выходящий в сад, фронтон. Но опытный пчеловод Юрий Сергеевич Комаров отговорил Кочета от его затеи из-за отсутствия условий для зимовки пчёл и потом больших проблем с кусанием пчёлами соседей. Платон сразу вспомнил, что в деревне пчёлы кусали его довольно редко. И то, когда он делал неожиданные резкие движения, воспринимаемые пчелой-разведчицей как агрессия. На даче же пчёл заменили хоть и редкие, но в тоже время весьма непредсказуемые осы, от которых доставалось и Платону.

Он опять вспомнил о своём пребывании в деревне летом 1959 года. Как-то к полудню от жары разомлели не только колхозники в поле и домашние животные, но и птица на заднем дворе. Сонные куры закатывали глаза, будто бы падая в обморок. А у петуха его гребешок совсем завял и свесился на бок. Им всем явно не хватало воды.

Сам же Платон в такие жаркие дни иногда спасался в прохладе бани, вдыхая с её стен неповторимый, перемешанный с запахом гари, аромат недогоревших, в основном берёзовых, головешек.

В другой раз он увидел, как бабушка положила на выстилку хлева большой и крепкий кусок каменной соли. И корова, телёнок и овцы периодически подходили к нему и, почему-то выпучив глаза, с удовольствием лизали его своим большими шершавыми языками.

Платону же бабушка давала поедать лишние, сваренные вкрутую, яйца. И он их ел просто так, всухую, даже без соли, молока и хлеба, но получая удовольствие.

Платон вспомнил, что на кухне в деревне был совсем иной запах. В основном там пахло молоком и лёгкой гарью из подтопка. А в Реутове же пока пахло водопроводной водой и новой клеёнкой. Причём вкус здешней воды отличался от вкуса московской немного в худшую сторону.

Он был, как его назвал Платон, какой-то электрический.

Возможно, что эта вода повлияла и на вкус Чайного гриба, который Алевтина Сергеевна, как ранее бывало на Сретенке делал Пётр Петрович, стала разводить в Реутове.

Но вскоре частые разбавления его настоя всё новыми порциями кипячёной воды без надлежащей выдержки постепенно свели на нет его необыкновенный вкус. И интерес к этому полезному напитку в их семье постепенно угас.

Зато не угас интерес Платона к деревне.

– А интересно, как в деревне зимой?! Хотя в городе конечно лучше, топить не надо, вода горячая и в доме тепло! Да и еды навалом! – решил он вопрос в пользу города.

Платон вспомнил, как ещё в Москве в конце лета и ранней осенью отец покупал сразу много початков кукурузы, мать долго отваривала её в заполненной солёной водой большой кастрюле, и потом они всей семьёй обгладывали ещё горячие початки, предварительно смазывая ряды зёрен сливочным маслом.

– «Насть, ну куда ты столько много масла мажешь?! Оно же быстро тает и растекается, а ты не успеваешь сразу столько зёрен откусить и съесть! Вон у тебя все руки в нём! – как-то возмутилась мать, вмешавшись в коллективный процесс – Ты смотри, как Платон аккуратно обгладывает початок: по порядочку, рядки за рядками, мажет маслом только тот кусочек, который сможет откусить и сразу всасывает сок с растаявшим маслом! А ты вон, как беспорядочно кусаешь, много зёрен пропускаешь! Куда спешишь-то?».

– «А это не сок, а солёная вода!» – уточнял довольный брат.

Отец же пришёл на помощь дочери, обглодав пропущенные ею зёрна с отложенного початка и поглядывая на, жадно уставившегося на него, глотающего слюну, сына:

– «Ну как, сынок, наелся? Любишь кукурузу?».

– «Да, Люблю! Но больше всего омлет!».

– «А он вообще любит всё жёлтое: бананы, груши, дыни, кукурузу, яйца, … даже пшёнку! Так, Платон?» – уточнила мать.

– «Ещё картошку обжаренную!» – добавил сын.

– «А я – обжарёнки!» – влезла со своими кулинарными пристрастиями и сестра.

В эти годы, благодаря стараниям Н. С. Хрущёва после его поездки в США, кукуруза стала весьма популярным продуктом. Её сваренные горячие початки продавали даже, как мороженое, с лотков на улице и в московских парках.

И это подтвердилось при встрече семьёй Нового 1961 года.

У мамы в комнате поставили, как никогда большую, живую ёлку, нарядив её всеми, что были в доме ёлочными игрушками.

Да и стол казался праздничным.

К тому же мама испекла давно любимый Платоном большой лимонный пирог. Его дольки быстро таяли во рту, и он мог один съесть всё, хотя сам лимон Платон никогда не ел ни в каких других видах, в отличие от отца, любившего чай с лимоном.

Платон даже вспомнил, лежащий между рамами окна их прежнего московского жилища уже заплесневевший лимон, от которого отец каждый раз отрезал ломтик для чая.

Но более всего его поразил сосед с первого этажа Миша Евдокимов, как яблоко кусавший лимон в автобусе перед их отъездом в пионерлагерь. Впечатлительный Платон тогда весь изошёлся слюнями, отвернувшись от него и защемив свой нос пальцами.

– Да! Действительно о вкусах не спорят! – наяву оценил он наличие чуждых ему и гастрономических вкусов, сразу вспомнив разнообразие продуктов во время их жизни на Сретенке.

– Да, Реутов не Сретенка! Здесь нет «Лесной были» и «Даров леса», Да и мороженого тоже! – сокрушался он.

Но на встречу Нового года отец всё-таки привёз детям их любимых былых сретенских деликатесов – медвежатину и лосятину, клюкву и фруктовые желе, пирожные и конфеты в ассортименте под ёлку.

– «Вот только жалко мороженое я не стал брать – по пути всё равно бы растаяло!» – раздеваясь, пожалел он, увидев загоревшиеся глаза детей.

Но их глаза загорелись и от увиденного парадного облачения отца. Платону всегда нравилось, когда тот приезжал к ним в костюме и галстуке, как на праздник. И брала досада, что к счастью было очень редко, когда он приезжал в простой рубашке и просто одетый.

В общем, Новый год Кочеты встретили полной семьёй, весело и комфортно, а отец остался на ночь, что очень порадовало детей.

К тому же сосед Борис Григорьевич уехал на несколько дней, и никто Кочетам не мешал в местах общего пользования.

Однако родители рисковали.

Ведь Молчановы везде доказывали, что Кочеты развелись фиктивно, поэтому всё время пытались с помощью добровольных и не только общественных помощников разоблачить аферистов, найдя тому неопровержимые доказательства для следующего заседания суда.

Поэтому десятки глаз соглядатаев, вспомнив чуть подзабытое своё прошлое, шпионили за Кочетами, высматривая, выслушивая и может даже вынюхивая: не ходит ли Пётр Петрович к Алевтине Сергеевне на ночь.

Но новогодняя ночь благополучно прошла, и начались зимние школьные каникулы, которые Платон беззаботно в основном проводил во дворе или дома в играх с Сашей Комаровым.

Ещё осенью Платон тоже стал коллекционировать этикетки от спичечных коробков, периодически обменивая лишние на недостающие у, дольше этим занимавшимся, Саши Комарова.

Но теперь в каникулы их игры стали динамичней.

Нацеленный на разрушение предприимчивый Саша Комаров теперь увлёк Платона расстрелом оттянутым резиновым жгутом строя оловянных солдатиков, устроив в этом с ним соревнование – кто быстрее это сделает.

Поэтому, настроенный на творчество и созидание, Платон частенько играл и занимался один, без своего бесшабашного друга-соседа.

Единственное, что его озаботило и озадачило, так это разговор родителей о прошедшей деноминации денег, когда новые банкноты меньшего размера стали стоить в десять раз дороже больших старых банкнот.

– «Петь, а что ты скажешь, как опытный экономист и специалист по финансам об этой деноминации? Некоторые люди вон шутят, что сталинские портянки поменяли на хрущёвские фантики! А я что-то не пойму, хорошо это или нет?!» – спросила отца мать.

– «Аль, вообще-то наша партия всё делает для народа! Во всяком случае, должна! Денег стало в десять раз меньше, но и все цены во столько же раз уменьшились. Согласись, что нам теперь будет удобней с новыми деньгами?! Но это только с одной стороны. А с другой стороны, золотое содержание рубля уменьшилось больше, чем в два раза! А это значит, что для нас подорожают заграничные товары!».

– «Ну и чёрт с ними! У нас вон как производство ширпотреба увеличилось!».

– «Да бог с ними, с заграничными товарами! Я боюсь, что наш внутренний рынок среагирует по-другому – продукты на нём подорожают!».

– «Ну и что? Мы на рынок ходить не будем!».

– «Да, не будем! Но ты, Аль, представь себя на месте директора магазина. Тебе будет выгодно хороший товар продать втридорога на рынок, а народу продать не кондицию, положив себе в карман разницу и по отчётам перевыполнив план и ещё получив за это премию!?».

– «Так это может привезти к пустым полкам в магазинах!? Неужто руководство страны этого не понимает?!» – вдруг живо и очень эмоционально встрепенулась она.

– «Наверно они берут пример с заграницы? Вон, де Голль в прошлом году поменял деньги во Франции! А для чего? Он этим пытается возвратить во Францию золото, украденное американцами во время войны!».

– «Да, дела! Ну, поживём – увидим!» – подвела итог недоучившийся экономист.

– «Да, посмотрим!» – согласился Пётр Петрович.

И Платон успокоился.

Ведь он был ещё очень далёк от таких забот.

На фоне разговора родителей даже разрыв США 3 января дипломатических отношений с Кубой показался ему естественным.

И у него тоже чуть было не произошёл разрыв прежних отношений, но с Колей Валовым, когда тот предложил ему в один из каникулярных дней съездить с ним в Кремль на Новогоднюю ёлку.

– «Платон! У меня есть лишний билет на ёлку в Кремль! Приглашаю тебя со мной поехать!».

– «Спасибо! Но я не смогу!» – не мог согласиться быстро росший Платон, так как понимал, что одеть ему сейчас в Кремль было нечего, а позориться перед москвичами стеснительный мальчик не хотел. Да и утруждать маму сейчас тратиться на билет он не решился.

– «Сынок, а ты почему с Колей Валовым на ёлку не поехал?! Билеты же были бесплатные – профсоюз дал!» – поняла Алевтина Сергеевна подход сына к этому вопросу, не коря его за выбор, а наоборот, жалея.

Ведь она не раз делилась с ним денежными проблемами семьи, объясняя ему необходимость и очерёдность расходов, якобы советуясь с ним об экономии расходов, накоплении денег и откладывании некоторых покупок на более позднее время, всегда находя с его стороны понимание, сочувствие и согласие.

– «А я не знал и Коля не сказал!» – растерянно ответил чуть погрустневший Платон.

Но он об этом не жалел, потому что сейчас его увлекли другие каникулярные забавы. Да и на ёлку он всё же сходил, но не в Кремль, а в место попроще, в Лужники, зато бесплатно и с племянником Гришей. Платон заехал за ним в Коптельский переулок, а в метро проводил его бесплатно за свой же пятак, держа Гришу перед собой за конец свисающего сзади шарфа и не допуская между ним и собой просвета, а по дороге беспрерывно что-то рассказывая племяннику. Зато после их ждал вкусный обед от бабушки Антонины и совместные игры до вечера.

А дома в каникулы Платон много рисовал, в том числе и жанровые сцены из прежней их жизни в Москве.

– «Сынок! А как ты здорово нарисовал работающую снегоуборочную машину в Печатниковом переулке! Всё очень узнаваемо!» – отметила мама.

Реже, из-за отсутствия подходящего материала, Платон выжигал, переводя через копирку рисунки на отшлифованную поверхность фанеры.

Не забывал он и гулять во дворе, играя там с другими детьми. Но самые интересные игры были с одногодком и соседом сверху Сашей Комаровым.

Теперь они нарисовали себе страны, причём Комаров выбрал остров, и стали воевать друг с другом в морской бой за право в случае победы высадить десант на территорию противника.

Поначалу Платон всё время проигрывал, но высаженный противником десант сразу уничтожался. Наконец Платон выиграл, а на суше он постоянно бил противника до полного уничтожения его войск и захвата его территории.

После этого их игра в такую войну закончилась.

В эти же зимние дни, но по воскресеньям, отец стал брать сына на коллективные лыжные прогулки, организуемые для сотрудников его министерства. Рано утром Платон с отцом встречался в вестибюле станции Комсомольская, а затем с компанией – на пригородной платформе Ленинградского вокзала, где отец однажды и сфотографировал его.

Весёлая компания лыжников, а больше лыжниц, доехав до платформы Планерная, шла далее пешком до лыжной базы, где Кочеты и некоторые другие их коллеги брали лыжи бесплатно напрокат. Маршрут начинался сразу от базы затяжным спуском в пойму реки Сходня и ещё более затяжным подъёмом наискосок на противоположном её берегу. Лыжня обычно пролегала далее в лес на запад или на северо-запад в сторону Подрезково.

Накатавшись по лесу, Кочеты возвращались на базу, смело спускаясь по длинному и крутому спуску. А если силы ещё оставались, и отец не возражал, то Платон повторял спуски, выбирая всё более крутой и скоростной участок. Ему нравилось управлять своим телом, маневрируя на скорости и представляя себя героем недавно им просмотренного австрийского художественного фильма «Двенадцать девушек и один мужчина», в роли которого снялся многократный олимпийский чемпион по слалому Тони Зайлер. Единственное, что мешало Платону, были выступающие от ветра слёзы, мешавшие разглядывать трассу. К счастью, она была ровной и накатанной.

А когда любовавшийся удалью сына Пётр Петрович замерзал, подавая знак своими палками, они по менее крутому и высокому подъёму поднимались к базе. Но и тут, вошедший в раж Платон, поднимался на силу или бегом под углом к подъёму, а не ёлочкой или приставным шагом, опять ловя на себе восторженные женские взгляды и завистливые мужские.

После переодевания Кочеты там же на базе обедали и довольные и чуть разморенные разлетались по своим гнёздам. Старший – в Печатников переулок, а затем в Сандуновские бани. А младший – в ванную и под крыло наседки матери.

На следующий день Платон, как правило, рассказывал, совсем без отца живущему, Саше Комарову о своей лыжной прогулке, вызывая у того зависть не только к успехам друга в катании на лыжах, но и к его контактам со своим имеющимся отцом. А зависть и проигрыши требовали от Саши Комарова реванша и выхода его эмоций в подлости. Поэтому изменившаяся их игра в войну перекочевала из их квартир в подъезд.

Как часто бывает у детей, и в этот раз не обошлось без озорства и хулиганства. Саша Комаров как-то раз нашёл где-то пачку стреляных гильз от мелкашки и предложил Платону делать из них «шумихи», на что тот, не подумав, согласился.

В гильзы они начищали серу со спичек. Затем плоскогубцами крепко зажимали срез, даже загибая и сжимая расплющенную часть гильзы, обворачивая её ватой. И положив под чью-то дверь на лестничной площадке своего же подъезда, спичками поджигали вату, при этом в ожидании произведенного эффекта от громкого хлопка, прятались между пролётами лестницы этажом выше или ниже.

Но днём мало кто был дома и большого эффекта не следовало. А вечерами это делать озорники опасались, боясь быть пойманными на месте преступления с поличным, что, впрочем, один раз всё же случилось, когда Комаров подставил Кочета, после чего они остановились в этих своих забавах и в общении друг с другом.

Но время – лекарь, и дети помирились. После чего они стали играть только у Платона дома, так как, только у него были все самые интересные самодельные игрушки.

– «Сынок! Не надо вам шляться по подъезду! Играйте лучше у нас!» – предложила мать сыну.

Но и этих игр хватило ненадолго, так как поверхностный Саша не только не оценил труд друга, но и взял за всё реванш, быстро поломал, слепленные тем танки и бронемашины, после чего и эта их игра закончилась насовсем. Пришлось Платону выпроводить друга, а самому убрать за ним им же поломанные свои поделки, сев за интересную книгу.

Они всегда будоражили его сознание. Здесь был простор для творческого воображения с различными его вариациями.

Ведь ещё на Сретенке, до школы, отец прочитал детям книги: «Детям» В. Маяковского, «Солнечный денёк» Д. Воронковой и другие детские книжки, включая сказки, в том числе немецкие про великана Рюбецаля.

А уже сам, научившийся читать Платон, кроме первой книги «Рассказы о Дзержинском» и множества сказок, прочитал ещё и «Сказку о Мальчише-Кибальчише» А.Гайдара, «Птица-синица» С. Могилевской и другие.

Всего год назад он прочитал, пожалуй, самую интересную из ранее прочитанных им книг. Это была книга Ю. П. Дольд-Михайлика «И один в поле воин», в которой рассказывалось о деятельности советского разведчика, действовавшего под именем Генриха фон Гольдринга. Но особенно ему понравилась концовка книги, когда после окончания войны главный герой встречается со своей невестой в мае в Москве около метро, и они обращают внимание на то, что сейчас их свели вместе три буквы «М»: май, Москва и метро! Самой последней книгой, прочитанной им в Москве, стала «Хижина дяди Тома» Г.Бичер-Стоу. А самой первой книгой, прочитанной Платоном в Реутове, стала книга «Дети капитана Гранта» Жюля Верна, которую ему дал почитать московский сосед Рашид, и которую Платон задержал с возвратом.

Пришлось её отдавать с большим опозданием и через отца, попросив поблагодарить больного туберкулёзом и по сему, видимо, большого любителя чтения, бывшего старшего товарища по старому дому.

Но Платон не только играл и читал книжки, но и помогал бабушке и маме по хозяйству. Он ходил в магазины и помогал убираться в доме: раскладывал всё по местам, протирал пыль, подметал пол и вытряхивал половики. А как-то он даже помог бабушке отправить с почты посылку дяде.

– «Платон! На! Напиши на крышке адрес!» – попросила бабушка, протягивая ему химический карандаш.

– «А ты поплюй на него – будет писать, как чернилами!» – посоветовала она внуку, видя, что на фанерной крышке надпись плохо видна.

А когда внук закончил писать – укорила его:

– «Я же тебе говорила – поплюй! А ты в рот взял!? Теперь у тебя губы и язык в чернилах!».

Платон достал носовой платок и, поплевав на него, стал им тереть губы и язык, с ужасом поглядывая на появляющиеся на платке фиолетовые чернильные пятна.

– Да, увлёкся я – не заметил! – досадовал мальчик.

Зато он заметил, как после школьных каникул первым важным международным событием стало сообщение 11 января из Лаоса. Там силы Патриотического фронта Лаоса (ПФЛ) заняли город Сиангкхуанг, прервав сообщение между столицей Вьентьяном и резиденцией короля Лаоса в Луангпрабанге. А в городе Самныа был сформирован Национальный военный совет, ставший совместным военным командованием ПФЛ и правительственных войск.