Текст книги "Сломанные звезды. Новейшая китайская фантастика"

Чен Цзинбо[11]11
  © Перевод Михаила Головкина.


[Закрыть]

Проза Чен Цзинбо завоевала много наград, в том числе премии «Иньхэ» и «Синъюн»; несколько ее произведений попали в различные антологии «Лучшее за год». Она – один из первых писателей-фантастов, чьи произведения были опубликованы в «Народной литературе» – возможно, самом престижном и популярном литературном журнале Китая.

Она живет в китайском городе Ченьду и работает редактором детской литературы, а также переводит с английского на китайский. Одна из ее последних работ – перевод книги Лоры Инглз-Уайлдер «Маленький домик в Больших Лесах».

«Манящее небо» – одно из ранних произведений Чен. Оно написано смелыми импрессионистскими мазками; это история, действие которой разворачивается в ярком мире, в котором магия неотличима от науки.

Другие произведения Чен опубликованы в сборнике «Invisible Planets».

Манящее небо

Бобовый стебель, который рос вниз

Прошлой осенью я переехала в Порт-Гладиус, что в Рейнвилле. Там я поначалу помогала мускулистым грузчикам сортировать серебристые раковины в порту и именно там познакомилась с профессором, который прибыл из далеких земель. Мы с ним подружились, и поэтому я согласилась забыть про серебряные раковины и работать на него.

Свою новую работу я обожала. Она заключалась в том, чтобы собирать определенный звук в Мелкой Бухте. Сама бухта была самым тихим местом в гавани, и там никто мне не мешал. Профессор дал мне странное устройство, похожее на ухо диковинного зверя; когда я погружала это «ухо» в воду, звуки из толщи воды проникали в мои наушники, и огромная раковина наутилуса (тоже машина) на моей спине их идентифицировала. Звуки, которые были нужны профессору, при этом записывались.

Мои наушники торчали, словно хохолок у какаду. Когда море было спокойным, я видела в нем свое отражение: я была похожа на изящного одинокого баклана.

«Уши» перья дрожали от морского бриза. Они были такими чувствительными, что от них не ускользало даже малейшее дуновение ветра. Чаще всего я закрывала глаза и слушала подводную музыку. Словно бобовый стебель Джека, скользкий провод просачивался между пальцами, погружался в море и вместе с течением уходил в сумрачные глубины. На конце провода находилось ухо зверя. Только на этот раз Джек стоял на берегу, а волшебный бобовый стебель рос вниз.

Стоя на берегу бухты, я слушала шепот, раздававшийся на дне моря, на глубине в несколько километров.

Хрустящие щелчки – звуки ленивых ударов медуз по коралловым рифам, резкие повороты возбужденной стайки рыб, и даже тихое «хлоп», когда пузырек воздуха вырывался из щели между камнями только для того, чтобы лопнуть во время поспешного подъема на поверхность…

Но каждый вечер, когда я доставала казавшийся бесконечным провод и возвращалась в домик на берегу, профессор разочарованно качал головой.

– Снова ничего… – вздыхал он и щурился на заходящее солнце. – Я объездил весь мир, но все напрасно. Услышу ли я когда-нибудь поющего дельфина?

Киты умеют петь, но в окрестностях Рейнвилла их нет. Здесь настоящий рай для дельфинов, и каждый год тысячи их приплывали в бухту, следуя за теплым течением Поллекс. Ни один из них не пел.

* * *

Хрустальное небо

Небо над Рейнвиллом представляло собой загадку.

Такого прекрасного неба не увидишь нигде в мире: хрустальный небосвод, перечеркнутый бесчисленным множеством крошечных трещин, которые превращали в мозаику все – от серых туч до алых облаков на заре. Здесь цветные пятна осторожно расширялись и проникали друг в друга, а их края размывались на границе с призрачной твердью.

Это фантастическое зрелище называли «хрустальным небом».

Поговаривали, что это небо связано с Джеком и его бобовым стеблем. После того как везучий юноша спустился по стеблю, прихватив с собой курицу, несущую золотые яйца, и говорящую арфу, он срубил стебель топором и отправился бродить по свету в чужом обличье. Чтобы никто не последовал примеру Джека, великан над облаками построил огромный ледяной купол, который закрыл все места, где странствовал юноша. Кое-кто верил, что Джек в конце концов прибыл в Рейнвилл и остался там. Остаток своей жизни он провел под хрустальным куполом, и история о Джеке и его волшебных бобах стала легендой, надежно опечатанная с помощью льда.

Никто не видел мир, который находится за хрустальным небом. Облака и звезды для нас всегда были просто орнаментами в мозаике, которую создала чья-то невидимая рука.

Самая близкая к тайне точка во всем Рейнвилле находилась в центре Моря Большого Пальца, в Мелкой Бухте. Там в облака взмывал огромный фонтан; какая-то великая сила извлекала воду из глубин океана и подбрасывала ее на несколько миль вверх. Над туманной вершиной фонтана парил радужный ореол; там морская вода распадалась на миллионы капель, которые растворялись в воздухе, превращаясь в дымку.

Ветры несли лиловый туман обратно к Порт-Гладиусу и дальше в глубь материка. Там капельки объединялись в глобулы покрупнее, и туман сгущался, становясь из лавандового ярко-синим, а затем наконец превращался в чернильные, губчатые облака, которые невольно проливались дождем. Вот почему в городе всегда шел дождь.

* * *

Поющие дельфины

В окрестностях Рейнвилла относительно чистое небо было только в Мелкой Бухте. По ночам там можно было увидеть луну и звезды.

Когда настал месяц брюмер, профессор собрал вещи и уехал, оставив странное устройство мне. После отъезда доброго старика я продолжила собирать подводные звуки, особенно по ночам.

В один особенно ясный вечер я услышала в море женский голос.

– Моя бедная Джиана…

– А что с ней? – невозмутимо спросил мужской голос.

– У нее слабые глаза.

– Дорогая, все мы не очень хорошо видим. Беспокоиться не о чем.

– Она недавно влюбилась, но все знают, что ее возлюбленный – подводная лодка…

– Что? Ты хочешь сказать, что наша дочь влюбилась в подлодку?

Я посмотрела по сторонам, но никого не увидела. Морская звезда спрыгнула с заросших ракушками камней и плюхнулась в воду.

Ночной ветерок теребил мои «уши» перья. Я повернула голову и увидела гладкий, омытый луной камень, который медленно поднимался из моря. Не успела я удивиться, как показался и второй. Вскоре подобные камни окружили меня.

Наконец я поняла, что передо мной стайка дельфинов. Их спины таинственно поблескивали в лунном свете.

– Я думала, дельфины не умеют разговаривать.

– Мы не только разговариваем, но и поем, – ответили они. – Пение – это искусство, которое доступно не только крупным китообразным.

* * *

Джиана

Когда весна закончилась, Джиану стали считать взрослой.

Она была интересным существом. Много лет назад она влюбилась в подводную лодку. Кроме того, она обожала гоняться за опасными пропеллерами и винтами: именно так она обнаружила кладбище кораблей.

– Там целые кучи обломков! – Когда мы с ней встречались, Джиана постоянно мне рассказывала о своих приключениях. Ее голос был радостный, словно у щебечущей птицы. – Одни корабли лежат на дне, а другие еще остаются на поверхности: кажется, их удерживает какой-то водоворот. Моя субмарина ни за что туда не отправится. О, там столько кораблей, и все они покрыты водорослями. Это ужасно!

Я с удивлением обнаружила, что машина профессора не способна записать речь дельфинов. Наутилус без труда записывал другие звуки: шуршание электрического угря по песку, треск яиц, из которых вылупляются черепашата… и даже песни китов не представляли проблем для чувствительного механизма.

Но разговоры дельфинов он уловить не мог.

– Твои перья никуда не годятся, – со смехом сказала Джиана и забила хвостом по воде. – Эта машина нас не слышит.

– Тогда как вы слышите друг друга? С помощью гидролокатора?

– Нет, глупышка! – Она засмеялась еще громче и принялась плавать кругами. – Мы слышим сердцем – и ты тоже.

Мне нравилось сидеть на рифе, глядя в небо.

В такие моменты Джиана часто приплывала в Мелкую Бухту. Брызги морской воды и острова на горизонте были присыпаны лунным блеском, словно сахарной пудрой. Я снимала «уши» перья и напрягалась, пытаясь уловить звуки, которые идут из-за хрустального неба. Мне казалось, что луна – это прожектор, который светит на нас из-за небесной кулисы, бросая лучи мягчайшего света на двух актеров: человека и дельфина.

– Видишь вон те звезды? – всегда спрашивала Джиана.

Над Рейнвиллом в центре небосвода звезд нет. Млечный Путь там прерывался, его заменяла бесформенная тень. Звезды, казалось, боялись тени и старались держаться от нее подальше.

– Видишь вон те звезды? Видишь их?

Звезды были тусклые, бессильные, далекие и бледные.

– Там созвездие Дельфина! – Джиана продолжала говорить сама с собой. – Дед моего деда моего деда… Эй, ты меня слушаешь? Смотри, звезды еле видны, но каждый раз, когда я их вижу, я вспоминаю добрую улыбку деда моего деда моего деда… хотя я никогда его не встречала… Давным-давно, во времена древних греков, великий музыкант-человек Арион отправился в место под названием Сицилия на состязание музыкантов. На обратном пути на него напали пираты. Они завязали бедному Ариону глаза и заставили пройти по доске. Когда он повис над морем, то обратился к пиратам: «Позвольте мне сыграть еще одну песню». Пираты согласились, и тогда он заиграл на своей лире. Как видишь, люди не всегда были такими тупыми. Его музыка привлекла внимание моего предка, который охотился на кальмаров неподалеку. Чей-то голос сказал Ариону: «Прыгай мне на спину». Он так и сделал.

– Это и есть история о созвездии Дельфина?

– Верно. – Джиана посмотрела на звезды. – Но они такие тусклые! Жаль, что они не могут сиять ярче.

Звездный свет отразился в глазах Джианы, и ее голос зазвучал более взволнованно.

– Если… О, если бы мы могли пронзить хрустальное небо и отправиться к звездам… – Она повернулась ко мне: – Как думаешь, они станут ярче?

– Не знаю, – ответила я. – Ты думаешь о странных вещах – подводных лодках, хрустальном небе, далеких звездах… Это ли должно заботить послушное дитя?

– Я не могу не думать о них. В моей голове постоянно звучит чей-то голос, он говорит мне: «Эй, Джиана, а не отправиться ли тебе в гости к звездам?»

Дельфин осторожно провел хвостом по воде и опустил голову в залитое лунным светом море.

* * *

Фонтан

Многие сравнивают мир с яблоком. Сам Рейнвилл тоже похож на яблоко, а фонтан в центре Моря Большого Пальца – на его сердцевину; он указывал прямо на тень, которая прерывала Млечный Путь. Люди напоминали гусениц, которые живут внутри яблока и никогда не видят то, что происходит за пределами его кожуры, – только в тех местах, где кожура немного прозрачна, они могут увидеть за мозаичной кожицей размытую тень далекого листа, освещенного полуденным солнцем.

Фонтан был единственным способом выбраться отсюда.

Нужно двигаться по сосудистой ткани сердцевины наверх, до длинного узкого черенка, а затем выйти за пределы яблока. Только тогда ты увидишь, что в мире бесчисленное множество других яблок и листьев. Небо, которое так очаровывало тебя, – просто тень одного листка.

Фонтан был дорогой сквозь сердцевину. Огромное, прозрачное дерево, созданное из морской воды, глубоко укоренилось в Море Большого Пальца. Взмывая к небу, оно отращивало новые ветки и листья, а на самой его вершине находилась роскошная крона, которая расходилась во всех направлениях и превращалась в клубящиеся облака.

Может, Джека уже и не было, но бобовый стебель остался.

Никто и никогда не выбирался за пределы хрустального неба; никто не заглядывал в летучий замок великана.

* * *

Манящее небо

Я давно поняла, что собирается сделать Джиана.

Она знала все течения, все волны Моря Большого Пальца; она знала, куда вода может отнести ее. Водовороты на кладбище кораблей были опасны, но фонтан запустит ее прямо в небеса.

В ту ночь на Рейнвилл обрушилась буря. Дождь медленно просачивался сквозь щели моего домика на берегу моря, оставляя извилистые следы на потолке. Лампа, висевшая надо мной, поскрипывала и раскачивалась. Из раковины наутилуса, лежавшей в углу, доносились приглушенные хлопки, словно где-то в костре трещали дрова. Я достала давно забытые наушники-перья и надела их.

Ветер, прилетевший из гавани, ласкал гладкие перья, и их мягкий пух раскачивался, словно море, принося мне звуки бури.

Внезапно у меня возникло предчувствие. Я встала с постели и выбежала под дождь.

До Мелкой Бухты я добралась одновременно с эпицентром бури. Облака отступили, приоткрыв клочок чистого ночного неба. Вдали яростно бил фонтан – мост между морем и небом. Позади меня крепко спал Рейнвилл, укрытый одеялом бури. В его окнах не горел ни один огонек.

Воздух над Морем Большого Пальца был необычно тих. Луна и звезды нежно поблескивали.

Видишь вон те звезды? Видишь их?

Я напрягла зрение, пытаясь разглядеть фонтан. Под темно-синий небосводом собралось бесчисленное множество течений; они, словно побеги, сплетались, ползли вверх. Водные побеги сияли в лунном свете, а в точке, которая находилась ближе всего к небесам, распадались на миллионы таинственных сверкающих звезд. Все было точно так же, как и в ту ночь много лет назад, когда я впервые услышала пение дельфинов: мой взгляд цеплялся за лунные лучи, и завеса над миром постепенно исчезала. Фонтан превратился в волшебный бобовый стебель, который неудержимо рос, качая из сердца океана воду, насыщенную силой. Он выпускал одну ветвь за другой, касаясь хрустального неба.

Но они такие тусклые! Жаль, что они не могут сиять ярче.

Капельки воды на вершине фонтана растворялись, падали в пасть в центре небесного купола. Тысячи новых звезд рождались, прежде чем превратиться в густой туман. Вдали от этого мрачного пятна таинственно мигали серебряные звезды созвездия Дельфина.

Внезапно созвездие упало в бурлящее море, ярко осветив его. Из воды высунулось серебристое изогнутое лезвие. Оно описывало петли, уклонялось, рубило. Оно перерезало лунные лучи и поплыло к волшебному бобовому стеблю.

Джиана!

Если… О, если бы мы могли пронзить хрустальное небо и отправиться к звездам…

Безумное дитя собиралось залезть по бобовому стеблю в замок великана. Но… но если хрустальное небо в самом деле ледяная крышка, которая оберегает от нас тайны небес, то как Джиана доберется до звезд? Время от времени я замечала ее: она ловко плыла наверх по яростным потокам, поднимающимся из Моря Большого Пальца. Вознесет ли ее фонтан на много миль? Сможет ли она разглядеть то, что находится за облаками? Пробьет ли она хрустальное небо, увидит ли звезды?

Я не могу не думать о них. В моей голове постоянно звучит чей-то голос, он говорит мне: «Эй, Джиана, а не отправиться ли тебе в гости к звездам?»

Наконец серебристый клинок разрезал шелковые нити лунного света и под действием течений добрался до вершины фонтана. Бесчисленное множество дельфинов – я никогда не видела столько дельфинов в Мелкой Бухте – высунули головы из воды и посмотрели на вершину фонтана. Их писк был похож на звон капель, которые падают со сталактитов.

Джиана! Джиана! Ты делаешь честь всему роду дельфинов!

Серебристая фигура поднялась в небо, словно миллионы разлетающихся капель. Она поплыла над лиловым туманом и вскоре исчезла за облаками.

Время застыло.

Вдруг небо просветлело. С вершины фонтана донесся оглушающий шум. От центра темно-синего небосвода зигзагами побежали многочисленные трещины. Ветер и звезды провалились в отверстие и упали в море. Свод продолжал трескаться, и отверстие в нем увеличивалось, словно бобовый стебель толкал, рос, пробивался все дальше сквозь барьер. В ушах у меня звенело от шума, и перед моими глазами стояли фантастические картины, которые постепенно слились в одну ослепительно-яркую вспышку.

Хрустальное небо упало.

В следующий миг луна и звезды показали свою истинную природу.

Я никогда не думала, что на чистом лике луны столько теней. Я и не представляла себе, что звезды… такие яркие.

И тайна бесформенного пятна в центре небес также раскрылась…

Это была планета.

Наш мир всегда находился рядом с другим: два яблока рядом. Он был совсем рядом, но мы и не подозревали о его присутствии. Тень планеты прятала от нас сердце Млечного Пути, а ее собственные очертания были скрыты за хрустальным небом.

Именно Джиана раскрыла эту тайну. Точка, где силы притяжения двух планет компенсировали друг друга, была одновременно и местом, где находилась вершина фонтана. Там капли воды, невесомые, разлетались во всех направлениях. А когда в этой безмолвной оконечности мира появилась Джиана, ее поймало гравитацинное поле другой планеты… Так хрустальное небо треснуло, когда насекомое попыталось вылезти из яблока. Небо разрушилось, когда Джиана стала падать навстречу новому океану.

Но… Джиана… Я вспомнила кладбище кораблей, которое она когда-то мне описывала. Водовороты разрывали на части паруса, ломали мачты, палубы и весла… Силы падения Джианы оказалось достаточно, чтобы расколоть на части хрустальное небо. Где она сейчас?

В тусклом красноватом свете луны дельфины молча смотрели вверх.

«Вот оно! Вон там созвездие Дельфина!» – постоянно повторяла мне Джиана.

Звезды падали в сторону моря, какое-то время сияли в воде, а затем гасли. Далеко вдали поднимались новые звезды… одна… еще одна… их было так много… Вскоре каждый дельфин узнал серебристую последовательность.

Джиана, гордость всего дельфиньего рода, разбила барьер, который скрывал от нас правду, и прыгнула в небеса: совсем как Джек, который лез по бобовому стеблю в замок великана; совсем как насекомое, которое ползет по черешку, чтобы посмотреть на полуденное солнце.

Она стала частью вечных звезд.

Такова история созвездия Дельфина.

* * *

Примечания автора:

У древних греков есть несколько мифов о Дельфине. История об Арионе – лишь одна из них.

Здесь я рассказываю историю Дельфина языком научной фантастики. Этот рассказ был опубликован в журнале «Мир научной фантастики», в разделе, известном как «серая зона». Сложно сказать, соответствуют ли вышедшие в этом разделе произведения определению научной фантастики.

Я благодарю Дэвида Брина; меня вдохновил его рассказ «The Crystal Spheres».

Баошу[12]12
  © Перевод Михаила Головкина.


[Закрыть]

Окончив Пекинский университет, Баошу (псевдоним, который следует считать нераздельной единицей) получил диплом магистра философии в Лёвенском католическом университете (Бельгия), а затем жил в США и Европе. Сейчас живет и работает в Китае. С 2010 года у него вышло четыре романа и более 30 повестей и рассказов.

К числу его наиболее известных работ относятся «Возрождение времени» (авторизованное продолжение цикла «Задача трех тел» Лю Цысиня) и «Руины времени» (премия «Синъюн» 2014 года в категории «Лучший роман»). Он изучал философию, и, возможно, поэтому многие его сюжеты связаны со временем: в его произведениях оно сжимается, растягивается и режется на куски, которые соединяются в другом порядке. В своих произведениях он задает вопросы о природе времени, изменяет его суть, превращает во что-то чужеродное, но все-таки узнаваемое.

Переводы его произведений на английский язык публиковались в журналах «F & SF», «Clarkesworld» и других.

«Что пройдет, то будет мило» – тоже история про время. Хотя впервые она была опубликована на английском языке, она в каком-то смысле самая китайская во всем сборнике: чем больше читатель знает об истории Китая, тем более четким становится смысл произведения.

Особая благодарность моему другу Анатолию Белиловскому, который перевел стихотворение Пушкина, процитированное в тексте.

Что пройдет, то будет мило

1

Мои родители назвали меня Се Баошен [13]13
  Баошен – здесь «драгоценные воспоминания». Прим. переводчика.


[Закрыть], надеясь, что в моей жизни будет много дорогих воспоминаний. Я родился в день, когда должен был настать конец света.

Мама и папа рассказывали мне, что в небе в разных уголках мира появились странные огни, что их сопровождали гром и молнии, словно небеса превратились в жуткое поле боя. Одна группа ученых считала, что прибыли инопланетяне, другие предполагали, что Земля проходит через галактическую плоскость. Другие утверждали, что началась гибель вселенной. Атмосфера апокалипсиса многих загнала в церкви, а остальные дрожали от страха в своих постелях.

Но в конце концов ничего не произошло: как только часы пробили полночь, мир вернулся к обычной жизни. Толпы людей в слезах обнимали друг друга, целовались и благодарили бога за этот дар. Многие призывали объявить этот день новым днем рождения планеты, чтобы человечество жило честно и достойно и высоко ценило жизнь.

Благодарное настроение быстро прошло, и жизнь, в общем, пошла своим чередом. Началась «арабская весна», а за ней – экономический кризис. Нам приходилось решать новые проблемы, большие и малые. Все были так заняты делами, что нелепую шутку о конце света никто больше не вспоминал. Я, разумеется, об этом ничего не помню: в тот день я родился. Воспоминаний о нескольких последующих годах у меня тоже нет.

Самое первое мое воспоминание связано с церемонией открытия Олимпиады. Тогда мне было всего четыре года, но я, тем не менее, тоже поддался всеобщему возбуждению.

«В Китае пройдет Олимпиада», – сказали мне родители.

Я понятия не имел, что такое «олимпиада», но чувствовал, что это событие, которое нужно праздновать. В тот вечер мама повела меня гулять. Улицы были набиты народом; мама подняла меня вверх, чтобы я мог увидеть в небе огромные следы, оставленные фейерверками. Они появлялись в небе один за другим, словно над нами шел какой-то великан. Это зрелище меня поразило.

В местном парке установили большой экран, и мама повела меня к нему смотреть прямую трансляцию. Я помню, что там собралось много людей, и все веселились, словно на вечеринке. Я посмотрел по сторонам и увидел Цици. На ней была розовая юбка и ботинки, которые светились. На голове у нее торчали две косички, похожие на рога козы. Она ласково улыбнулась мне и крикнула: «Бао, старший братец!»

Мать Цици и моя мама давно дружили, еще до того, как вышли замуж. Я был всего на месяц старше Цици. В тот вечер я почти наверняка много раз видел ее, но ничего не помню. Церемония открытия Олимпиады стала первым моим воспоминанием, в котором присутствовала Цици. Именно тогда я впервые понял, что значит слово «красивая». Когда мы встретили Цици и ее родителей, то стали смотреть трансляцию вместе. Пока взрослые разговаривали, мы с Цици сели рядом с клумбой и завели свой разговор. Немного погодя на экране появилась овальная, сверкающая огромная корзина.

– Что это? – спросил я.

– Это называется «Птичье гнездо», – ответила Цици.

Птиц в «Гнезде» не было, но был огромный свиток с красивыми анимированными изображениями. Нас с Цици они заворожили.

– Как делают такие картинки? – спросила Цици.

– На компьютерах, – ответил я. – Мой папа это умеет. Когда-нибудь я сделаю большую картину специально для тебя.

Цици восхищенно посмотрела на меня. Потом на экране запела девочка нашего возраста, и мне показалось, что она не такая красивая, как Цици.

Это был один из самых чудесных, самых волшебных вечеров в моей жизни. Я все время надеялся, что в Китае снова пройдет Олимпиада, но этого не случилось. Когда я стал отцом, то часто рассказывал сыну про этот вечер, но он отказывался поверить в то, что Китай когда-то был настолько процветающей страной.

Четких воспоминаний о детском саде у меня тоже нет. Мы с Цици ходили в один и тот же сад, в котором детям устраивали «погружение» в английский язык. Половина уроков в нем проходила на английском, но я их совсем не помню. Английский я точно там не выучил.

Но я помню, как вместе с Цици смотрел мультики «Милый козлик и Серый волк». Я сказал ей, что она похожа на Красавицу, симпатичную овечку из мультика. А она сказала, что я похож на Серого волка.

– Если я Серый волк, – сказал я, – тогда ты должна быть Рыжей волчицей.

Рыжая волчица была женой Серого волка.

Цици ущипнула меня, и мы подрались. Цици всегда была готова добиваться своего с помощью кулаков, при этом она быстро ударялась в слезы. Я легонько оттолкнул ее, и она зарыдала. Я испугался, что она нажалуется на меня, и побежал к холодильнику, чтобы принести ей ледяной стружки со вкусом адзуки. Цици заулыбалась. Потом мы стали смотреть «Чиби Марукотян» и «Приключения красной кошки и синего кролика» и есть ледяную стружку из одной миски.

Мы играли и дрались, дрались и играли, и не успели мы опомниться, как наше детство прошло.

В то время мне казалось, что мы с Цици очень близки – настолько близки, что никогда не расстанемся. Но до того как мы пошли в начальную школу, отца Цици повысили по службе, и ему со всей семьей пришлось переехать в Шанхай. Мама взяла меня с собой, чтобы попрощаться с ними. У взрослых глаза были на мокром месте, а мы с Цици бегали и смеялись, словно я просто зашел к ней в гости поиграть. А потом Цици села в поезд и, как и ее родители, помахала мне из окна, а я помахал ей в ответ. Поезд уехал и увез Цици.

На следующий день я спросил у мамы:

– Когда Цици вернется? Может, в воскресенье пойдем все вместе на площадь Тяньаньмэнь?

Но Цици не вернулась ни в воскресенье, ни позже. Она исчезла из моей жизни. Снова я увидел ее лишь много лет спустя, когда мои воспоминания о ней стерлись и скрылись в глубинах памяти.

В начальной школе я подружился с одним мальчиком: все звали его Хэйцзы [14]14
  Хэйцзы – зд. «бородавка». Прим. переводчика.


[Закрыть], потому что он был смуглым и тощим. Мы с Хэйцзы жили в одном квартале, и его родители занимались бизнесом: его отец вроде бы разбогател на торговле недвижимостью. Хэйцзы не очень хорошо учился и часто просил у меня списать домашку, а в благодарность за это приглашал меня к себе домой поиграть. У него дома был крутой компьютер, подключенный к висевшему на стене огромному жидкокристаллическому экрану. Он создавал просто фантастические ощущения, когда мы играли в гонки или файтинги, но взрослые не давали нам за ним засиживаться. Но когда мы учились в третьем классе, началась эпидемия атипичной пневмонии; какой-то ребенок в нашем квартале заболел, и поэтому в нашей школе ввели карантин. В итоге мы играли целыми днями. Хорошее было время.

Все эти месяцы, пока над нами висела тень атипичной пневмонии, взрослые ходили мрачные и постоянно вздыхали. Все запасали продукты и другие предметы первой необходимости и редко выходили из дома – а если выходили, то в масках. Кроме того, меня заставляли пить какой-то горький отвар – средство из народной китайской медицины, которое якобы защищало от этой жуткой болезни. Я уже был достаточно взрослым, чтобы понять: в Китае и в остальном мире происходит что-то жуткое. Мне было страшно. Это был первый случай, когда я почувствовал ужас и ощутил панику гибнущего мира. Однажды я подслушал разговор родителей: они обсуждали слух о том, что от эпидемии погибли десятки тысяч людей. И из-за этого ночью мне приснился кошмар; мне снилось, что все умерли и остался только я, что США воспользовались эпидемией, чтобы напасть на Китай, и стали сбрасывать бомбы повсюду… Я проснулся в холодном поту.

Разумеется, ничего страшного не произошло. В конце концов эпидемия оказалась просто пустяком.

Но это было только начало. В будущем моему поколению предстояло пережить события, которые были куда страшнее, чем эпидемия атипичной пневмонии. Мы ничего не знали о том, что нас ждет.

2

Во время эпидемии атипичной пневмонии мне снилось, что американцы напали на Китай, потому что США в то время захватили Ирак и Афганистан и их войскам удалось поймать Саддама Хусейна. Кроме того, во всех новостях сообщали о том, что они ищут какого-то человека по имени бен Ладен. Я помню, что смотрел новости за ужином и злился на Америку: «Почему американцы всегда вторгаются в другие страны?» Особенно мне было жаль Саддама – жалкого старика, которого американцы арестовали и отдали под суд. Поговаривали, что его собираются казнить. Какой ужас! Я надеялся, что США проиграют войну.

Удивительно, но моя мечта сбылась. Вскоре после эпидемии атипичной пневмонии в новостях сообщили, что некая «Иракская республиканская гвардия» собрала силы и освободила Саддама. Он возглавил сопротивление и каким-то образом сумел выгнать американских захватчиков из Ирака. В Афганистане какая-то группа, чье название начиналось на «Тали», тоже подняла восстание и повела партизанскую войну в горах против американских войск. Бен Ладену даже удалось повергнуть американцев в шок, обрушив два их небоскреба с помощью пассажирских авиалайнеров. Американцы испугались и отступили.

Два года спустя я пошел в среднюю школу. Мы с Хэйцзы учились в одной школе, но в разных классах.

Мой первый год обучения совпал с еще одной катастрофой, которую предсказывал древний календарь. В то время я понятия не имел, почему у нас столько легенд о конце света. Возможно, все просто чувствовали себя в опасности. В мире началась экономическая депрессия, и многие страны оказались в тяжелом положении – Россия, новое государство под названием «Югославия», Сомали… Отчаявшиеся американцы даже решили бомбить наше посольство в Белграде. Это так разозлило наш народ, что студенты собрались у американского посольства и забросали его камнями.

Однако жизнь учащихся средней школы была совсем другой. Очень популярной стала историческая драма «Моя прекрасная принцесса», и ее постоянно крутили по телевизору. Мы с одноклассниками очень ею увлеклись и говорили лишь о судьбе ее героини, принцессы Сяояньцзы. В политике мы не разбирались и почти не обращали внимания на события в мире.

Но постепенно эффекты глобальной депрессии проявились и в повседневной жизни. Цены на недвижимость продолжали падать; отец Хэйцзы потерял деньги на нескольких неудачных сделках и вернулся к торговле акциями, но и она приносила ему одни убытки. Хотя цены на все снижались, зарплаты падали еще быстрее. Так как продвинутые гаджеты никто не покупал, их перестали производить. Огромный плоский экран в доме Хэйцзы сломался, но на рынке ничего похожего они не нашли, и поэтому им пришлось обходиться громоздким монитором с электронно-лучевой трубкой: его экран был крошечным и выгнутым, и картинка на нем выглядела реально странно. Ноутбук моего отца исчез, и его заменил большой настольный компьютер, параметры которого были гораздо хуже, – это вроде было связано с депрессией в американской экономике. Интернет-сайты закрывались один за другим, а новые компьютерные игры были невероятно скверными, совершенно не интересными. Приобрели популярность игровые автоматы, и дети нашего возраста зависали у них, а взрослые начали заниматься традиционной китайской медитацией.

У всего этого «прогресса» был один плюс: небо над Пекином стало чистым и голубым. Я помню, что в детстве, когда я был маленький, в воздухе постоянно висел смог и мне было трудно дышать. А теперь я мог почти каждый день видеть голубое небо и облака (исключение составляли сезоны песчаных бурь).