Текст книги "Сломанные звезды. Новейшая китайская фантастика"

Когда закончился второй учебный год в средней школе и начались летние каникулы, Цици вернулась в Пекин погостить и остановилась у нас. Она стала высокой и стройной, почти метр шестьдесят, и теперь носила очки. Большеглазая и грациозная, она теперь была больше похожа на молодую женщину, чем на девочку, и я все равно считал ее симпатичной. Увидев меня, она улыбнулась, но назвала меня не «старший братец Бао», как в детстве, а по имени – Баошен. Пекинский акцент в ее речи совсем исчез, и появились нежные ноты южного говора. Я попытался напомнить Цици об Олимпиаде и о том, как мы смотрели «Милого козлика». К моему разочарованию, она ответила, что почти ничего не помнит.

Я подслушал разговор мамы с папой: они говорили, что родители Цици разводятся и сейчас ведут ожесточенную борьбу за каждую частичку имущества и за право воспитывать Цици. Они отослали Цици в Пекин, чтобы их свары не причиняли ей боль. Я видел, что Цици несчастна: в первую ночь после приезда она плакала в своей комнате. Как ей помочь, я не знал: я мог лишь кормить ее вкусной едой в кафе, показывать ей достопримечательности и забавлять ее глупыми историями. Цици так давно уехала из Пекина, что теперь фактически была туристкой. Все лето я катал ее на велосипеде, и мы с ней объездили весь город.

Мы снова стали близки, но отношения между нами изменились: их, конечно, нельзя было назвать любовью, но это была уже и не прежняя детская дружба. Цици познакомилась с моими друзьями. Хэйцзы, в особенности, стал навещать меня гораздо чаще с тех пор, как в моем доме поселилась девушка. Однажды мы с Хэйцзы пошли с Цици гулять в парк Сяншань. Хэйцзы уделял много внимания Цици: он помогал ей подниматься по крутым каменистым ступенькам и рассказывал ей анекдоты. Пока Цици и Хэйцзы весело болтали, я чувствовал раздражение. Именно тогда я впервые заметил, что мне не нравится, когда кто-то, даже Хэйцзы, встает между мной и Цици.

Когда летние каникулы подошли к концу, Цици пришлось вернуться в Шанхай. Мои родители в тот день были заняты, и поэтому на вокзал ее отвез я. Мы протиснулись в поезд за полчаса до его отправления. Я собрался с духом и достал из рюкзака завернутый в подарочную бумагу сверток, который приготовил заранее.

– Ээ… это… подарок для… для тебя, – неуверенно сказал я.

– Что это? – удивленно спросила Цици.

– Ээ… может, ты… развернешь его… позже?… Нет!..

Но уже было поздно: Цици разорвала бумагу и, широко раскрыв глаза от удивления, уставилась на экземпляр «Задач по математике высокой сложности для поступления в старшую школу с решениями и объяснениями».

– Ты сказала, что у тебя проблемы с математикой… – попытался объяснить я. – Мне нравится эта книга… Я подумал… ээ… что она тебе пригодится…

Цици смеялась так, что у нее из глаз потекли слезы. Я почувствовал себя полным идиотом.

– Кто же дарит девушке руководство для подготовки к экзамену? – Все еще смеясь, Цици раскрыла книгу на титульной странице. Ее лицо застыло, когда она прочитала стихотворение Пушкина, которое я там написал:

 
Если жизнь тебя обманет,
Не печалься, не сердись!
В день уныния смирись:
День веселья, верь, настанет.
 
 
Сердце в будущем живет;
Настоящее уныло:
Всё мгновенно, всё пройдет;
Что пройдет, то будет мило.
 

Под стихотворением я дописал две строки.

Моей подруге Чжао Ци: Забудь о нерадостных моментах и каждый день живи в радости. Люби жизнь и не забывай об идеалах!

Я чувствовал себя очень глупо.

Цици прижала книгу к груди и улыбнулась мне, но из ее глаз текли слезы.

3

Цици уехала, и моя жизнь вернулась в обычную колею. Но мое сердце не успокаивалось.

Когда Цици гостила у нас, она привезла с собой книгу под названием «Сезон цветения, сезон дождей», которая в то время была популярна у девочек средней школы. Она аккуратно обернула книгу в старый плакат и написала на ней название своим элегантным почерком. Заинтересовавшись, я пролистал книгу, но она показалась мне скучной. Цици забыла книгу, когда уехала в Шанхай, и я спрятал ее поглубже в ящик стола, боясь, что мама ее заберет. Книга еще хранила на себе аромат Цици, и время от времени я доставал ее, пока не дочитал до конца. Впоследствии я невольно сравнивал себя и Цици со старшеклассниками, которые оказались в сложных любовных треугольниках романа. Я похож на этого парня или на того? Однажды я заговорил на эту тему с Хэйцзы, и он чуть не умер от смеха.

Мальчикам не нравились любовные романы, но это не значит, что нас не интересовали изображенные в них таинственные чувства. Все, что связано с любовью, было очень популярно у моих одноклассников: мы переписывали любовные стихи, пели романтические баллады и смотрели «Божественный орел, храбрые возлюбленные» и представляли себя несчастными влюбленными, мастерами боевых искусств. Популярной стала игра «подбор супруга по астрологическому знаку». Однажды мне выпало проводить уборку в классе вместе с Шень Цянь, одной из моих одноклассниц, и после этого все почему-то стали считать нас парой. Я громогласно это отрицал, не понимая, что остальным от этого становится только интереснее. Тогда я решил совершенно игнорировать Шень Цянь, но одноклассники пришли к выводу, что «любовники в размолвке». Я не знал, что делать.

В конце концов на помощь мне пришла сама Шень Цянь: она в открытую увлеклась старшеклассником, который славился своим остроумием, и это вызвало такие оживленные пересуды, что слухи про меня и Шень Цянь уже никого не интересовали.

Ранний роман Шень Цянь скоро закончился: родители и учителя вмешались, опасаясь, что это повлияет на ее успеваемость. После этой истории с нами она держалась холодно и отстраненно и начала читать книги, которые казались нам заумными и непонятными: эссе о китайской культуре, сборники малоизвестных философов и тому подобное. Теперь все стали говорить, что Шень Цянь станет знаменитым писателем. Однако в ее сочинениях стали появляться оригинальные, бунтарские мысли, которые вызывали критику со стороны учителей.

Несмотря на слухи про нас, я не сблизился с Шень Цянь, а еще больше убедил себя в глубине моих чувств к Цици. Я думал: «Может, она и не самая красивая девочка и она далеко, в Шанхае, но она мне нравится, и я буду относиться к ней подобному». К сожалению, нас разделяли тысячи километров, и новости о ней я узнавал из редких телефонных разговоров между нашими матерями. После развода родителей Цици осталась с матерью, и, хотя они жили бедно, Цици хорошо училась и сумела поступить в одну из лучших старших школ города.

А, и еще: пока я учился в средней школе, невысокий человек по имени Дэн Сяопин занял видное положение и стал членом Центрального Комитета. Хотя Цзян Цзэминь по-прежнему оставался Генеральным секретарем, вся власть на самом деле принадлежала Дэну. Дэн начал серию реформ, стремясь национализировать промышленность. Свою политику он оправдывал множеством новых теорий: «Социализм с китайскими характеристиками»; «Не важно, белая кошка или черная, лишь бы мышей ловила» и так далее. Некоторые люди разбогатели, воспользовавшись новыми возможностями, но многие другие обнищали. Так как дела в экономике шли совсем скверно, маленькая компания, в которой работал папа, закрылась, но благодаря начатым Дэном реформам он получил работу на государственном предприятии, и это означало, что нам, по крайней мере, хватит на предметы первой необходимости. Если честно, то, по сравнению с остальными странами, ситуация в Китае была еще не самой плохой. Например, я слышал, что в Юго-Восточной Азии произошел финансовый кризис, который повлиял на весь мир. Гражданская война в Югославии, геноцид в Африке; Соединенные Штаты вывели войска из Ирака, но продолжали поддерживать блокаду страны и душили ее санкциями…

Разумеется, на мою жизнь это никак не влияло. Я учился в школе, готовился к вступительным экзаменам и иногда думал о Цици.

Когда я только пошел в старшую школу, у многих были «друзья по переписке» – люди, с которыми они переписывались. Это немного напоминало веб-чаты, в которых мы общались в детстве, но данный метод выглядел немного более литературным. Я так скучал по Цици, что решил написать ей письмо на английском: оно, как вы можете себе представить, изобиловало ошибками, но я оправдывался тем, что непременно улучшу свое знание этого языка. Общаться по электронной почте было бы легче, но из повседневной жизни компьютеры исчезли, и поэтому выбора у меня не было: пришлось писать письмо на бумаге. Я пожалел об этом безрассудстве, как только опустил письмо в почтовый ящик, но было уже слишком поздно. Следующие две недели тянулись так медленно, что показались мне годами.

Цици мне ответила! Погружение в английский, который нам устроили в детском саду, определенно принесло ей гораздо больше пользы, чем мне. Даже ее почерк был красивым, буквы – словно ноты на нотном стане. Чтобы прочитать это письмо, мне пришлось не расставаться со словарем; в итоге я практически выучил послание Цици наизусть. Мне показалось, что в результате мой английский стал значительно лучше.

Письмо Цици было довольно коротким, чуть больше страницы. В нем она упомянула, что книга, которую я подарил ей более года назад, ей пригодилась, и поблагодарила меня за нее. Кроме того, она порекомендовала мне «Новую концепцию английского» и рассказала кое-что о своей школе. Но больше всего меня порадовал последний абзац, в котором она спрашивала про мою школу, про Хэйцзы и так далее. Его смысл был предельно ясен: она ждала от меня еще одного письма.

После этого мы стали регулярно писать друг другу по-английски. Ничего особо интересного мы друг другу не сообщали – только про школу, идеалы в жизни и тому подобное, но меня невероятно радовал сам факт переписки, а также мысль о том, что вдали, практически на другом конце Земли, кто-то думает о тебе, что ты кому-то небезразличен. Цици написала мне, что ее мать снова вышла замуж. У отчима Цици был свой ребенок, а к ней он относился довольно холодно. Она чувствовала себя чужой в родном доме и мечтала как можно скорее уехать в колледж и стать независимой.

Я без проблем окончил старшую школу и очень хорошо написал вступительные экзамены, поэтому мог выбрать один из нескольких вузов. Набравшись храбрости, я позвонил Цици и спросил, какой университет она выбрала. Она сказала, что не хочет оставаться в Шанхае и что первый номер в ее списке – Нанкинский университет и специальность «английский язык».

Я тоже хотел поехать в Нанкин: во-первых, чтобы быть рядом с Цици и, во-вторых, чтобы расстаться с родителями и добиваться успеха самостоятельно. Но родители наотрез отказались меня отпускать и настояли на том, чтобы я остался в Пекине. Мы страшно поругались, но в конце концов я сдался и указал первым в списке предпочтений Пекинский университет и выбрал специальность «китайский язык». Хэйцзы не сумел попасть в хорошую старшую школу, а в вуз вообще не поступил и поэтому устроился работать продавцом в магазин обуви. Но все мы продолжали верить, что нас ждет прекрасное будущее.

4

По сравнению со старшей школой, где мы находились под строгим контролем, жизнь в университете показалась нам почти полной свободой. Хотя руководство университета, inlocoparentis, не одобряло романы между учащимися, фактически оно закрывало на них глаза. Юноши и девушки быстро создавали пары, а кафедра китайского языка вообще считалась местом, где царит романтика. Вскоре у некоторых моих соседей по общежитию появились прекрасные подруги, и я им очень завидовал.

Шень Цянь тоже поступила в Пекинский университет, но на специальность «политика». Все наши одноклассники считали, что рано или поздно мы будем вместе, но вскоре Шень Цянь стала публиковать дерзкие стихи в университетской газете и сблизилась с авангардными художниками и литераторами. Если не считать редких встреч со старыми друзьями, мы с ней вращались в совершенно разных кругах.

Наша с Цици переписка продолжилась, но нам уже не нужен был английский как повод. Мы писали друг другу каждую неделю, наши письма занимали десятки страниц, и в них мы описывали все глупые, интересные и даже скучные события нашей жизни. Иногда мне приходилось клеить на конверт дополнительные марки. Я очень хотел оформить наши с Цици отношения официально, но не мог набраться храбрости.

Когда мы учились на втором курсе, в письмах Цици стало появляться имя какого-то юноши. Она упоминала о нем мельком, даже не объясняя, кто он, словно он уже часть ее жизни. Я спросил про него, и Цици написала, что он – президент курса; по ее словам, он был красивым, хорошо знал английский и занимался с ней в одном драмкружке.

Ее ответ меня расстроил, и я попытался ей написать, но не мог подобрать слова. Я бы достал свой телефон и позвонил ей, но к тому времени сотовыми уже никто не пользовался. Компания «Чайна мобайл» давно разорилась, а мобильный телефон на моем столе, подарок отца на мое десятилетие, теперь был просто бесполезной древней рухлядью.

Я спустился в холл, чтобы позвонить по общественному телефону. В каждом общежитии был установлен только один аппарат, и на том конце трубку взяла администратор общежития, в котором жила Цици. Она долго меня допрашивала, но в конце концов согласилась сходить за Цици. Я ждал, ждал… Наконец мне ответила одна из соседок Цици.

– Цици пошла гулять со своим парнем, – сказала она.

Я бросил трубку и побежал на вокзал покупать билет до Нанкина. В полдень следующего дня я уже стоял у дверей ее общежития.

Цици изящно слетела по лестнице, словно птица. Она была в белой плиссированной юбке, а волосы были аккуратно заплетены в косы. Она словно сияла в теплом солнечном свете. Мы несколько раз обменивались фотографиями по почте, но после тех школьных каникул ни разу не виделись. Теперь Цици из девочки превратилась в высокую энергичную молодую женщину. Она не удивилась, увидев меня, а опустила глаза и усмехнулась, словно знала, что я приеду.

В тот день она повела меня на знаменитое Беспечальное Озеро. Там мы взяли напрокат лодку и выплыли на ней на середину нефритово-зеленого озера. Она спросила меня, видел ли я популярный японский телесериал под названием «Токийская любовная история».

Я про него слышал, но так как у меня и моих соседей по общежитию не было телевизора, то я видел только кусочки, когда навещал родителей, и читал краткое содержание серий в теле-гиде. Но я не хотел показаться невеждой и поэтому ответил утвердительно.

– Да, – ответил я.

– И как он тебе? Кто тебе в нем нравится? – заинтересованно спросила Цици.

– Мне… мне нравится Сатоми. – Если честно, то про персонажей я вообще ничего не знал.

– Сатоми? – удивленно переспросила Цици. – Терпеть ее не могу. Почему она тебе нравится?

Сердце у меня дрогнуло.

– Ээ… Ведь Сатоми – это главная женская роль, так? У нее такая милая улыбка.

– Ты о чем? Главная героиня – это Рика Акана!

– Постой! Я читал краткое содержание: там сказано, что Сатоми выросла вместе с главным героем, а затем они стали парой… разве это не означает, что она – главная героиня?

– Что за чушь! – Цици рассмеялась, мило наморщив нос. – Как такая мысль вообще пришла тебе в голову?

– Потому что… потому что мне кажется, что люди, которые знали друг друга в детстве, должны быть вместе. Например… ээ… – Продолжить я не мог.

– Например? – ухмыльнулась она.

– Ты и я, – выпалил я.

Цици наклонила голову набок и долго смотрела на меня.

– Что за глупость. – Она дала мне пощечину.

Это, конечно, была не настоящая пощечина – прикосновение скорее казалось ласковым поглаживанием. Ее изящные пальцы скользнули по моему лицу, и я содрогнулся, словно они были наэлектризованы. Мое сердце бешено забилось, и я схватил Цици за руку. Она не вырвала ее. Я встал и захотел ее обнять, но забыл, что мы в лодке, и поэтому…

Лодка перевернулась. Цици завопила, и мы упали в воду.

Хихикая, словно полоумные, мы забрались обратно в лодку. Теперь Цици была моей девушкой. Позднее она сказала мне, что президент курса действительно увлекся ею, но он никогда ей не нравился. Она намеренно писала про него, чтобы заставить меня рассказать о своих чувствах. Но она совсем не рассчитывала, что я настолько встревожусь и приеду в Нанкин – но было видно, что ей это очень приятно.

Держась за руки, мы в тот день посетили все крупные достопримечательности Нанкина: озеро Сюаньу, реку Циньхуай, конфуцианский храм, мавзолей Сунь Ятсена… Весь день я провел в медовом тумане.

Пока мы учились, то видели друг друга лишь изредка, во время каникул, но теперь стали писать друг другу еще чаще. Мы были безумно влюблены друг в друга. Мои родители, узнав про нас с Цици, обрадовались, ведь наши семьи дружили. Мама называла Цици своей будущей невесткой и шутила, что они с матерью Цици запланировали этот брак еще до нашего рождения. Мы собирались закончить учебу, найти работу в одном и том же городе, а затем пожениться.

5

Когда нам показалось, что счастье почти у нас в руках, оно раскололось на миллион обломков.

Экономика России, Украины и нескольких других стран пришла в такой упадок, что произошло нечто невообразимое: появился новый сильный лидер по имени Горбачев, который убедил более дюжины независимых государств образовать новую страну под названием «Союз Советских Социалистических Республик» с целью построения социализма. Новая страна быстро стала очень могущественной и раз за разом срывала планы американцев, что мгновенно усилило международную напряженность. Советский Союз затем стал создавать условия для революций в странах Восточной Европы, и даже Германия, восточная и западная части которой находились на разных уровнях экономического развития, разделилась на две части, после чего восточная Германия присоединилась к блоку Советского Союза.

В Китае запланированные Дэном реформы не увенчались успехом, и экономика продолжала рушиться. Росло число людей, недовольных действиями правительства. Государственный аппарат закаменел, его подтачивала коррупция, управленцы действовали авторитарно и неэффективно. Студенты все еще помнили, какой сильной и процветающей была страна их детства, и приходили в ярость, сравнивая прошлое с настоящим. Повсюду ходили слухи о продажных чиновниках, о расхищении государственных средств, о попытках назначать на административные должности членов семьи и преданных прислужников. Мало кто мог четко объяснить причину проблемы, но в ходе дебатов и дискуссий все, похоже, сходились в одном: страна в беде и для построения настоящей демократии необходима фундаментальная реформа политической системы. Некомпетентные лидеры должны уйти! Среди студентов стал тайно распространяться написанный двадцатью годами ранее политический манифест, названный просто «Хартия-08».

Когда мне подошло время получить диплом, фракционная борьба внутри коммунистической партии накалилась еще больше. Пошли слухи, что лидера реформаторов Чжао Цзыяна сместили со всех постов и посадили под домашний арест. Эта новость стала искрой, которая подожгла бочку с порохом; давно подавляемая ярость народа вырвалась наружу таким образом, что потрясла всех. Студенты всех крупных университетов Пекина вышли на улицы в знак протеста. При поддержке жителей города они заняли площадь Тяньаньмэнь, чем привлекли к себе внимание всего мира. На площади вырос палаточный городок; протестующие даже возвели статую богини свободы перед самими Вратами Небесного Спокойствия.

Лю Сяобо, автор «Хартии-08», вернулся в Китай из-за рубежа. На площади он произнес речь и поклялся, что будет голодать до тех пор, пока не начнутся настоящие реформы. Это вдохновило весь народ. Молодежь начала прибывать в Пекин со всех уголков Китая, и массовое движение набрало силу. Даже обычные жители Пекина поддержали студентов. Хэйцзы, например, часто привозил нам пищу и воду на своем трицикле.

– Ешьте, пейте! – кричал он. – Вам нужна сила, чтобы сражаться с этими сраными уродами, которые засели в Чжуннаньхае.

Шень Цянь в прошлом публиковала провокационные статьи и обожала Лю Сяобо. Благодаря своему влиянию на студентов она стала одним из лидеров движения. Однажды Шень Цянь зашла ко мне; ей хотелось вовлечь студентов кафедры китайского языка в общее дело, и она решила обсудить этот вопрос со мной. Она заразила меня своим пылом, и я почувствовал, что должен что-то сделать для страны. На знаменитой центральной площади в самом центре Пекинского университета я произнес речь; в ней я осудил продажный и бюрократический студенческий совет и призвал студентов освободиться от контроля со стороны правительства и сформировать демократический, независимый орган самоуправления. К моему удивлению, многие профессора и студенты мне аплодировали, и через несколько дней была создана Автономная федерация студентов. Шень Цянь избрали одним из членов комитета, и, поскольку ей казалось, что я обладаю определенными талантами, она попросила меня вступить в Федерацию.

На площади мы организовали штаб. Наши ежедневные дела напоминали работу правительства в миниатюре: мы принимали представителей студенчества со всех уголков страны, публиковали заявления и программы, выпускали открытые обращения и вели ожесточенные дебаты обо всем, словно от нас зависела судьба народа. Новость о том, что наши соотечественники в Гонконге и на Тайване сочувствуют нам и собирают для нас пожертвования, придала нам сил. Мы смеялись и плакали, мы кричали и пели, мы мечтали о том, как мы, молодые и страстные, построим новое будущее Китая.

В один из первых июньских дней я сидел в примитивной палатке на краю нашего командного центра и писал новую программу для движения. Погода была жаркой и влажной, и я обливался потом. Внезапно я услышал голос Шень Цянь: «Баошен, смотри, кто к тебе пришел!»

Я вышел из палатки и увидел Цици в небесно-голубом платье и с рюкзачком на спине. Она казалась уставшей после долгой дороги. От радости и удивления я потерял дар речи, и Шень Цянь стала над нами подшучивать.

Так как Шень Цянь никогда раньше не видела Цици, она окинула ее взглядом и сказала:

– Так вот она какая – таинственная девушка Баошена…

Цици покраснела.

Когда наконец мне удалось избавиться от Шень Цянь, я забросал Цици вопросами:

– Как ты здесь оказалась? Приехала вместе с другими студентами Нанкинского университета? Замечательно! Я слышал о протестах в Нанкине. Кто возглавляет вашу группу? Я только что составил новую программу, и мне было бы полезно узнать ваше мнение…

– И это все, что ты хочешь мне сказать? – прервала меня Цици.

– Нет, конечно! Я очень по тебе скучал. – Я со смехом обнял ее, но потом снова заговорил серьезно: – Но движение теряет обороты, оно дробится на фракции… Продолжать голодовку дальше невозможно, и я поговорил с Лю Сяобо о том, как развить и расширить движение… Пойдем, посмотришь на мой текст…

– Баошен, – снова прервала меня Цици. – Я была у тебя дома. Твоя мать попросила меня с тобой поговорить.

Мне показалось, что на огонь в моем сердце кто-то вылил ведро холодной воды.

– А… – сказал я, не в силах найти слова.

– Твоя мать очень беспокоится о тебе… – ласково сказала Цици. – Скоро тебе предстоит получить распределение на работу. Ты знаешь, насколько это важно. Перестань валять дурака. Пойдем домой.

– Цици, как ты можешь так говорить?! – разочарованно и сердито воскликнул я. – «Валять дурака»? Посмотри на десятки тысяч людей, которые собрались на площади! Посмотри на миллионы людей, которые их поддерживают! Во всем Пекине… нет, во всем Китае… кипение достигло высшей точки! Все сражаются за будущее нашей страны. Как мы можем вернуться на занятия в такое время?

– На что ты рассчитываешь? Правительство вам не победить, у него же армия! Кроме того, часть твоих предложений слишком радикальные, фантастические…

– Что значит «фантастические»? – Слова Цици очень меня расстроили. – Армия служит народу. Солдаты никогда не направят оружие на нас. Студенты уже с ними общаются. Не волнуйся, я слышал, что бюрократы в центральном руководстве напуганы и скоро пойдут на компромисс.

Цици со вздохом села и печально посмотрела на меня.

Она долго пыталась меня уговорить, но безуспешно. Уходить с площади я отказался, и поэтому Цици осталась со мной. В ту ночь мы спали в одной палатке. Мы обсуждали ситуацию в стране и в мире и перспективы студенческого движения, но не могли ни о чем договориться и поэтому перестали спорить и просто обнялись.

Мы вспомнили наше детство, а затем я уже не мог сдерживаться и поцеловал ее – сначала в щеку, потом в губы. Именно тогда мы впервые поцеловались по-настоящему. Ее губы были мягкие и потрескавшиеся, и это разбило мне сердце. Я поцеловал ее и не отпускал…

В темноте все произошло само собой. На площади собралось много людей, и поэтому то, что мы занимались любовью, ни для кого не было секретом. Раньше я презирал тех, кто вел себя так; мне казалось, что парочки, которые занимались сексом, оскверняют священную суть нашего протеста. Но теперь, когда это происходило со мной, я не мог сопротивляться; мне показалось, что наши действия являются естественной частью самого движения. Возможно, какая-то неведомая тревога за будущее заставила нас воспользоваться этим последним моментом абсолютной свободы. Каждое движение, каждый жест был наполнен неловкостью и смущением. Мы действовали неуклюже, грубо, но непреодолимая сила юной страсти в конце концов привела этот неловкий, нелепый процесс к концу, к сладкой близости, которая находилась за пределами понимания.

6

На следующий день мы узнали о том, что к Пекину подтянуты войска и в городе введен комендантский час. Передовые части уже вошли в город и готовились очистить площадь от протестующих.

Должны ли мы отступить? Мы собрались в штабе на совещание. Началась дискуссия, и мнения разделились. Лю Сяобо предложил отступить, чтобы избежать жертв. Под влиянием Цици я поддержал его. Но Чай Лин, нашего главнокомандующего, эти слова разозлили. Она отвергла наш план и даже обвинила нас в трусости. Она сказала, что мы должны сопротивляться до конца и пожертвовать жизнью, если нужно. Ее речь вдохновила всех присутствующих; тех, кто призывал к отступлению, заставили замолчать. В конце концов большинство студентов осталось, чтобы выполнить приказы Чай Лин.

Та ночь выдалась особенно жаркой. Мы с Цици не могли заснуть и поэтому легли у палатки и принялись перешептываться.

– Ты права, – сказал я. – Чай Лин слишком упряма. По-моему, ничего хорошего из этого не выйдет. Завтра я скажу Лю Сяобо, что мы идем домой.

– Хорошо. – Она положила голову мне на плечо и заснула. Вскоре я последовал ее примеру.

Меня разбудил шум толпы. Меня окружила тьма: все фонари на площади погасли, и звезды в летнем небе сияли особенно ярко. Со всех сторон доносились крики и рев мегафонов. Я не мог понять, что происходит.

– Баошен! – Кто-то подбежал к нам, светя на нас фонариком. Я прищурился. Размытая фигура приблизилась: Шень Цянь. Она рыдала.

– Скорее уходи! Армия начала зачистку площади!

– Что? А где Чай Лин? Она ведь должна нами командовать!

– Эта сука сбежала первой! Уходи, уходи! А мне еще нужно найти Лю Сяобо.

Позднее я узнал, что большая группа солдат и полицейских с дубинками вышла на площадь, чтобы снести палатки; студентов, которые оказывали сопротивление, они избивали. Но в то время мы ничего не видели и вокруг нас царил хаос. Я не знал, что делать, поэтому схватил Цици за руку и попытался двигаться вместе с толпой.

«Танки, танки! Кого-то задавили танки!» – кричали студенты из провинции, пробегавшие мимо нас. Они столкнулись с нами и разделили меня и Цици.

Я услышал, что Цици меня зовет, и побежал к ней, выкрикивая ее имя, но споткнулся о палатку и не сразу смог подняться: толпа сбивала меня с ног. Когда я наконец встал, то Цици уже не слышал и не знал, где она. Я пошел в ту сторону, куда мы с ней направлялись. Меня окружила толпа, но Цици в ней не было. Я выкрикивал ее имя. Затем кто-то запел «Интернационал», и все подхватили. Я не слышал даже своего собственного голоса.

Вместе с взбудораженной толпой я покинул площадь Тяньаньмэнь.

На площади, по крайней мере, обошлось без стрельбы, однако в других частях города начались ожесточенные столкновения между армией и протестующими, и там время от времени слышались выстрелы. Я вернулся домой, надеясь на чудо, но Цици там не оказалось. Несмотря на возражения родителей, я побежал обратно в центр города.

Уже рассвело, и повсюду были солдаты и танки. На улицах лежали тела убитых, в том числе студентов. Я словно оказался на поле боя. Ужас охватил меня, но мысль о том, что с Цици случилась беда, пугала меня еще больше. Я, словно безумный, искал ее повсюду.

В полдень я наткнулся на одного из моих друзей из штаба, и он отвел меня в убежище к нашим. Там я увидел много раненых. Шень Цянь побледнела как смерть и все время дрожала; Лю Сяобо прижимал ее к себе. Я спросил, не видели ли они Цици.

Шень Цянь зарыдала. Мое сердце рухнуло в ледяную пропасть.

Со слезами на глазах Шень Цянь объяснила, что Цици нашла их на площади и они ушли оттуда вместе. Затем на перекрестке они наткнулись на колонну солдат и, не совсем понимая, что происходит, завопили, ругая и проклиная их. В ответ солдаты открыли огонь, и несколько студентов упали. Тогда они снова побежали и лишь потом поняли, что Цици уже с ними нет. Шень вернулась и увидела, что Цици неподвижно лежит в луже крови. Они хотели спасти Цици, но за ними гнались солдаты, и им пришлось бежать.

Когда Шень Цянь рассказала мне все это, она уже рыдала так сильно, что не могла говорить.

Я потребовал у Шень Цянь, чтобы она назвала мне точное место, а затем сломя голову бросился туда. На перекрестке я увидел дымящиеся останки армейского грузовика. В машине был обгоревший труп солдата. В луже крови у перекрестка лежало еще несколько тел, но Цици я не видел. Подавив тошноту, я стал искать ее повсюду, хотя надеялся, что не смогу ее найти.

Но затем я увидел небесно-голубое платье Цици под колесами армейского грузовика. Кровь окрасила ткань в лиловый цвет, и из-под юбки торчала часть ее ноги, которая заканчивалась кровавым месивом.

Содрогаясь, я подошел к грузовику. Запах крови ошеломил меня. Земля и небо закружились вокруг меня, и у меня отнялись ноги. Все улетало куда-то вдаль, оставляя лишь бесконечную тьму, которая опустилась на меня и погасила последний проблеск сознания.

Когда я очнулся, уже снова стемнело. Вдали изредка слышались выстрелы. В двух метрах от меня прошла колонна солдат; меня, вероятно, они тоже приняли за труп. Я, потрясенный, лежал неподвижно. На какое-то время я забыл, что произошло, но потом жуткие воспоминания вернулись ко мне, и меня раздавило отчаяние.