Текст книги "Русский политический фольклор. Исследования и публикации"

Изъятие антисоветского фольклора из архивов

Одним из крупных хранилищ фольклорных записей в советское время и сейчас является фольклорный фонд Рукописного отдела ИРЛИ (Пушкинский Дом) РАН. Историю Отдела фольклора, на базе которого было сформировано фольклорное собрание, описала Т. Г. Иванова в монографии «История русской фольклористики XX века: 1900 – первая половина 1941 г.» (Иванова 2009). Фольклорная комиссия в разное время входила в состав Государственного института истории искусств, Института по изучению народов СССР (ИПИН), Института антропологии и этнографии АН СССР. С 1939 года Фольклорная комиссия была переведена в Институт литературы (Пушкинский Дом) АН. Рукописное фольклорное хранилище, по мнению Т. Г. Ивановой, было сформировано в ИПИНе в 1930–1931 годах. Его хранителем на протяжении долгих лет была А. М. Астахова[306]306
  Анна Михайловна Астахова работала в ИРЛИ с 1939 по 1965 год.


[Закрыть].В 1939 году к ней присоединилась В. А. Кравчинская[307]307
  Об истории формирования фольклорного архива Пушкинского Дома см.: Иванова 2009: 571–586; Астахова 1936.


[Закрыть].

А. Н. Мартынова[308]308
  Антонина Николаевна Мартынова работала в ИРЛИ с 1968 года (ПД 2005: 479–480).


[Закрыть], бывший хранитель фольклорного фонда, в записанном мной интервью передает воспоминания А. М. Астаховой и заведующего фонограммархивом В. В. Коргузалова[309]309
  Всеволод Владимирович Коргузалов работал в ИРЛИ с 1955 года (ПД 2005: 460).


[Закрыть] о посещении фольклорного хранилища сотрудниками органов государственной безопасности в конце 1940-х годов:

А. Н. Мартынова (далее – АНМ): <…> Анна Михайловна сказала, в 47, по-моему, году. <…> Надо уточнить. Сейчас могу уже забыть. <…> Но, по-моему, это 47-й год, послевоенные, во всяком случае. Пришли люди в одинаковых плащах, сказали, что им нужно посмотреть все материалы архива на случай. <…> Н. Г. Комелина (далее – НГК): Пришли, они к кому пришли?

АНМ: Пришли они. <…> Анна Михайловна о себе говорит. До этого они, конечно, побывали в дирекции.

НГК: Это было связано с космополитами?

АНМ: В той волне, но не только с космополитами. Они всякое искали, всякое антисоветское. В то время, знаете, всех, кто был в плену, начали арестовывать. <…> И сказали, что им надо посмотреть все материалы. Они сели и сидели, и листали всё и читали всё. Но вот вы не застали, когда в этой комнате были?[310]310
  До постройки нового здания Рукописного отдела фольклорный фонд находился в одном из кабинетов Отдела фольклора и формально находился в ведении последнего.


[Закрыть] НГК: Нет.

АНМ: Всё от пола до потолка и всё забито папками и с другой стороны еще шкаф. Вот они сидели и все читали и вырезали антисоветские частушки, прозы не было тогда.<…> Они вырезали, но вот видишь. Там были еще вторые экземпляры. Видела там вторые экземпляры? В общем, короче говоря, они пропустили кое-что.

НГК: А кто им выдавал дела, Астахова?

АНМ: Она помогала даже выбирать. Это мне рассказывал уже Коргузалов. Наташа, это сейчас вы смотрите современными глазами, а тогда страшно же было. Сколько людей сидело.

НГК: Но ведь тут хранится?

АНМ: А зачем хранится, зачем не доложено, зачем не сказано? <…> Ну, значит, пришли, выбирали, вырезали, сжигали в кочегарке, которая у нас там отапливает институт.

НГК: Сами сжигали? И с собой не уносили?

АНМ: Нет.

НГК: Им не нужно это было?

АНМ: Уничтожить, чтобы не читали[311]311
  Интервью было записано 30 января 2011 года. Личный архив Н. Г. Комелиной.


[Закрыть].

Справка по документам внутреннего пользования архива подтверждает факт изъятия и уничтожения фольклорных материалов чекистами в 1948–1950 годах:

Акт от 24 октября 1951 г. По поручению зав<едующего> Сектором были просмотрены колл. 1, 2, 3, 5, 17, 21, 22, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 31, 38, 39, 42, 57, 65, 67, 77, 78, 92, из которых изъяты и уничтожены материалы блатного и порнографического характера. Акт от 8 декабря 1956 г.<…> Отсутствие вышеуказанных материалов объясняется тем, что часть из них, в период 1948–1950 гг. была отобрана спецотделом, другая же часть использована при работе над фольклорными изданиями[312]312
  Справка по документам внутреннего пользования была предоставлена мне хранителем фольклорного фонда РО ИРЛИ Я. В. Зверевой. Пользуясь случаем, хочу выразить ей глубокую благодарность за сотрудничество и помощь.


[Закрыть].

Посещение сотрудниками НКВД фольклорного хранилища в конце 1940-х годов могло иметь отношение к делу «космополитов», в связи с которым был уволен заведующий отделом народнопоэтического творчества М. К. Азадовский (Азадовский 2006; Дружинин 2012; Иванова 2006а). Кроме того, в 1948 году в поезде Москва – Ленинград был убит Л. Б. Модзалевский. Существует версия о причастности к его убийству органов государственной безопасности (Иванова 2006б: 304).

Случаи изъятия фольклорных материалов антисоветского содержания фиксировались и в других фольклорных архивах. По идеологическим мотивам из Государственного архива Тверской области было изъято дело под заглавием «Литературный материал народного творчества. Блатной фольклор и блатная музыка тверской текстильной фабрики и деревни» (Иванова, Строганов 2003: 541).

Ранее во время «академического дела» (1929–1931) внимание Правительственной комиссии по проверке Академии наук, возглавляемой Ю. П. Фигатнером, привлекали политические материалы, хранящиеся в Рукописном отделе Пушкинского Дома, Библиотеке Академии наук и Археографической комиссии (АД 1998; Перченок 1995). В «Красной газете» от 6 ноября 1929 года перечисляются эти документы: «Материалы департамента полиции, корпуса жандармов, царской охранки, контрразведки, ЦК партии социал-революционеров, ЦК партии кадетов, подпольного съезда меньшевиков от 1918 года, списки охранников и провокаторов с относящимися сюда данными (размер вознаграждения, командировки), оригиналы отречений от престола Николая II и Михаила»[313]313
  Незаконное хранение политических документов в Академии наук: Непременный секретарь Академии отстранен от работы // Красная газета. 1929. 6 ноября (вечерний выпуск).№ 280; цит. по: Иванова 2006: 192.


[Закрыть]. На протяжении 1930-х годов сотрудникам Рукописного отдела приходилось выявлять в фондах материалы, не подлежащие хранению, и передавать их в Центрархив. На основании описей переданных материалов Т. Г. Иванова делает вывод, что изымались документы, связанные с царской семьей и высшими государственными деятелями империи, бумаги контрреволюционного, антисоветского и религиозного содержания.

Из рукописного отдела Пушкинского Дома были изъяты материалы П. Н. Врангеля, из архива А. А. Шахматова – «пасквиль на Ленина», документы, связанные с Л. Д. Троцким и Г. Е. Зиновьевым (Иванова 2004)[314]314
  Документы П. Н. Врангеля и его брата историка искусств Н. Н. Врангеля были переданы их матерью М. Д. Врангель.


[Закрыть].

Кроме изъятия и уничтожения репрессированных материалов в диалоге фольклориста-архивиста и власти возможны были пути сокрытия этих текстов. Наиболее безобидным способом было возвращение материалов владельцам. Так, согласно книге поступлений Фольклорной секции Академии наук в 1933(5?) году были возвращены «Цыганские песни» Е. В. Гиппиусу, в 1937-м по распоряжению замдиректора Макарова отданы «Материалы по скопчеству», полученные от Н. А. Бутакова, в 1950-м А. Д. Ковалеву – «Рассказы, воспоминания, документы эпохи Гражданской войны» и др. Судить о причинах возвращения рукописей авторам сложно: кроме опасного содержания могли играть роль и вполне прозаические мотивы. Владелец мог потребовать свои материалы обратно, переданные документы могли быть признаны не представляющими ценности или научного интереса и др.

Занесение рукописи в книгу поступлений было обязательным: не описанные материалы считались сокрытыми. Будучи директором Литературного музея, В. Д. Бонч-Бруевич писал заведующему Отделом фольклора Ю. М. Соколову: «Материалы, поступившие в любой музей и не записанные в шнуровую книгу поступлений, считаются скрытыми материалами для какой-то преступной цели. И при обнаружении таких материалов, все лица, причастные к этому, несут очень строгую ответственность. Я нисколько не сомневаюсь, что здесь все делалось из той анархичности, которая, очевидно, свойственна сотрудникам Фольклорного Отдела…» (ОР РГБ. Ф. 369. Кар. 203. Д. 24. Л. 17–18).

Возможны были и другие пути спасения «запрещенного фольклора» и его хранителей от карательных органов. Можно предположить, что в таких случаях использовались «слепые» описи, неправильное указание названия единиц хранения, уничтожение карточек в картотеках и др.

Так или иначе, определенная часть записей была уничтожена. Изъятию подвергались тексты антисоветского, блатного и порнографического содержания. Эти материалы уничтожались, изымались сотрудниками спецотдела и перемещались в спецхраны.

«Особое хранение»

В 1920 году в Книжной палате был организован спецхран; в 1921-м по постановлению Совета народных комиссаров был создан спецхран Государственного Румянцевского музея. В ноябре 1926 года появились спецхраны в массовых библиотеках. Было принято «Положение о спецхране в библиотеке», согласно которому на особое хранение передавались книги и периодические издания, которые, по мнению цензуры, можно было предоставлять только по специальному разрешению (Лютова 1999; Зеленов 2000).

В своем указателе книг, помещенных в спецхраны библиотек, А. В. Блюм отмечает два вида запретов (Блюм 2003б):

1) «персонифицированный»

Автор подвергся политическим репрессиям (арест – расстрел – ГУЛАГ).

Выслан или иммигрировал

Предисловие, послесловие, вступительная статья, примечания содержат упоминание лица, относящегося к вышеперечисленным категориям.

В произведении выводится в качестве литературного персонажа или просто упоминается реальное неугодное лицо («в положительном контексте упоминается «враг народа»»)

2) «содержательный»

Изображение кровопролитной междоусобицы эпохи революции и гражданской войны, ужасов и жестокости (со стороны красных), пьянства, погромов, партизанщины, массового голода, дезертирства из Красной армии.

Цитирование первых слов царского гимна или лозунгов или призывов «враждебных партий».

Упаднические настроения, мотивы безысходности, преобладающие в молодежной литературе.

Издержки насильственной коллективизации, в том числе проявление автором сочувствия к раскулаченным и сосланным крестьянам, изображение массового бегства из деревни в голод 1932–33 годов.

Негативное или сатирическое изображение сотрудников ЧК– ОГПУ.

Упоминание о существовании концлагерей.

Массовая гибель людей в годы Великой отечественной войны

«Представление трибуны врагу» (излишнее цитирование).

На конференции, проходившей в июне 1938 года в Ленинграде, после доклада Ю. М. Соколова о работе московских фольклорных организаций грузинский исследователь М. Я. Чиковани задал вопрос: «Когда люди разоблачены, а их собрания записей у нас находятся в архиве, как этим пользоваться, что делать с материалом?»

Ю. М. Соколов в ответ рассказал о том, что происходит в этом случае в Фольклорном отделе Государственного литературного музея (ГЛМ). Приведу фрагмент протокола заседания конференции:

Ю. М. Соколов: Что делать с материалом собирателей, которые оказались врагами народа или которые были разоблачены в каком-либо неблаговидном поступке?

Мы проверяем весь материал. Если самый материал не вызывает у нас никакого сомнения, – бывает так, что человек собирал через других лиц и лица эти не причем – мы его оставляем. Но все, что касается данного собирателя, его личных замечаний и комментариев, указаний, справок, писем, все это нами изымается и сдается в особый секретный фонд, который находится в руках специального лица, доверенного Партии в самом музее. Вне музея это не выносится. Это оставляется в музее, засекреченным, под ответственность нашего руководителя фольклорного отдела, заведующего этим фольклорным фондом, который отчитывается перед соответствующей организацией. Мы не имеем права пользоваться этими материалами.

С места: Каким образом хранить материалы, не имеющие политического значения контрреволюционного, напр<имер>, порнографический, мещанский фольклор и т. д.

Ю. М. Соколов: По предписанию дирекции у нас был просмотрен весь материал и то, что широкой публике признано неудобным давать, то заносится в особые списки и тут происходят известные соглашения с теми лицами, которые ведают политической стороной. Если это нужно по политическим соображениям изъять, то это изымается, а если это не вызывает таких сомнений, то остается с пометкой «не выдавать для широкого пользования»[315]315
  Отдел русского фольклора ИРЛИ. Стенографические отчеты конференции. Сессия Института антропологии и этнографии 1938 года. Л. 33–34. В переписке директора ГЛМ В. Д. Бонч-Бруевича и заведующего фольклорным отделом Ю. М. Соколова есть упоминания о проверках архива. Например, в письме от 1936 года В. Д. Бонч-Бруевич пишет: «Считаю своим долгом сообщить Вам, что в настоящее время у меня ведется проверка особой комиссией всего архива и думаю, что в скором времени они подойдут к фольклорному Отделу, когда эта Комиссия, пригласив Вас в свой состав, займется тщательной проверкой всего Фольклорного Отдела, и будет крайне печально, если там и по этой административной, совершенно для нас обязательной стороне дела, найдутся какие-нибудь сильные отклонения от правил, утвержденных Правительством. Очень прошу Вас сейчас же на это обратить внимание и заставить Ваших помощников все исправить, а Вам лично прошу за этим Строжайшим образом проследить» (ОР РГБ. Ф. 369. Кар. 203. № 24. Л. 18–19). К этому же периоду относится обсуждение вопроса о перепечатке и хранении эротического фольклора в фольклорном архиве ГЛМ.


[Закрыть].

Впрочем, история фольклорного архива Пушкинского Дома не подтверждает фактов изъятия коллекций по персональному принципу.

При обыске и последующем аресте у Н. Е. Ончукова в 1932 году были изъяты письма, но не фольклорные записи: «Письмо покойного харьковского профессора А. И. Яцимирского к члену-корреспонд<енту> Академии наук А. И. Лященко – в них излагается новая теория происхождения русских былин, над которыми я работаю. Материалы моей работы по библиографии былин с 1917 года. Письма разных ученых ко мне» (ОР РГБ. Ф. 369. Карт. 312. № 16. Л. 1)[316]316
  Т. Г. Иванова в статье «Новые материалы к биографии Н. Е. Ончукова» (Иванова 1996 [1998]) среди причин ареста ученого в 1929 году указывает на его работу в колчаковских газетах в 1919 году и «контрреволюционный заговор в Бюро краеведения». Во время второго ареста в 1939-м была опечатана его библиотека.


[Закрыть]. Находясь в ссылке, Н. Е. Ончуков посылал в Государственный литературный музей свои полевые записи. В 1938 году ГЛМ приобрел материалы также подвергшегося политическим преследованиям фольклориста В. П. Чужимова. Следовательно, репрессии в отношении собирателей не влияли на судьбу записанного ими фольклора.

В фольклорном архиве Пушкинского Дома имеется коллекция № 193 «Особое хранение», сформированная в 1969 году. Она представляет собой папку с материалами, извлеченными из других коллекций. Однако в ней не всегда есть указание на номер фонда, где раньше хранились эти записи. Большинство текстов не паспортизировано, не указан исполнитель, место и время записи.

Видимо, в конце 1940-х годов просмотр сотрудниками КГБ или архивистами фольклорных записей был выборочным. Можно предположить, что в первую очередь прочитывались перебеленные и машинописные тексты.

А. Н. Мартынова рассказывает о том, как была создана эта коллекция, следующее:

НГК: Вот вы говорите, что пришли в институт в 68-м году, через год была уже сформирована особая коллекция.

АНМ: Не помню уже. В 70-й или когда там было. Нет, не 68-м. В 68-м я сидела, год во всяком случае, не поднимая головы. <…> НГК: Сверка наличия?

АНМ: Да, я сверяла, проверяла все. И не вчитывалась даже. Это потом я стала вчитываться и уже Малова, по-моему, сказала, что там есть антисоветское. Наверное, Малова мне это сказала: «ты отбери в какую-нибудь папочку все, не выдавай». <…> Просто посоветовала, не то, чтобы она приказала, или что-то.

НГК: И никому вы не выдавали? Не приходили проверяющие?

АНМ: Нет, и никто особо не интересовался.

НГК: А вот вы по какому принципу выбирали материал?

АНМ: Ну если мне так кажется, что там что-то антисоветское есть, так и вытаскивала оттуда, из коллекции.

НГК: Антисоветское?

АНМ: Да. <…> Нет, ни духовных стихов, ни заговоров, я ничего не выкладывала. Заговоры тоже были заброшены. <…> Да, только антисоветское. То, что еще осталось, то, что эти добры молодцы не сожгли. А то, что это сожжено было в кочегарке нашей, это мне Коргузалов сказал. А то что она (А. М. Астахова. – Н.К.) в этом участвовала, он это говорил.

НГК: А не рассказывали, что отбирали?

АНМ: Антисоветское. <…> Я говорю, я тогда еще не сильно вчиталась.<…> НГК: Не прятали?

АНМ: Это тоже прятание было, когда я вытащила и положила в отдельную папку. Я их не уничтожила. Но я… Вот если конкретно кто-то сказал, выяснила я, как и что, куда и зачем. <…> Вас не спрашивали, а я не рекламировала и ничего не издавала.

Коллекция № 193 была создана по устной рекомендации сотрудника Рукописного отдела М. И. Маловой, в чьи обязанности входило консультирование по разборке и описанию архивных фондов, организация работы экспертно-закупочной комиссии[317]317
  Малова Марфа Ивановна (1907–1978) (ПД 2005: 477).


[Закрыть]. Из основного фонда рукописного фольклорного хранилища были отобраны антисоветские материалы, пропущенные чекистами в конце 1940-х годов. А. Н. Мартынова не называет эту коллекцию «спецхраном» и считает такую форму хранения запрещенного фольклора – «утаиванием», так как она была сформирована без официальных инструкций и рекомендаций.

В устной беседе заведующая Рукописным отделом Т. С. Царькова рассказала мне о существовании в позднее советское время стеллажа с описями коллекций, не предназначавшихся для читателей. Это были, например, описи коллекций М. А. Волошина, Р. В. Иванова-Разумника и архива масонов. Она также отрицает факт существования официального «спецхрана» в рамках Рукописного отдела. Однако, по-видимому, существовало негласное правило хранить отдельно и не выдавать читателям некоторые документы опасного политического содержания или рукописи «запрещенных» авторов.

Можно сказать, что папка «особого хранения» фольклорного фонда была сформирована примерно с такими же целями, и эта коллекция вписывается в общие тенденции формирования фондов Рукописного отдела.

Общая характеристика коллекции № 193 («Особое хранение»)

Коллекция включает 32 единицы хранения и ненумерованную подборку частушек, а также машинописный сборник Алексея Цитварова «Сборник бытовых народных анекдотов»[318]318
  Эта единица хранения прежде была в РО ИРЛИ P. V. Колл. 1. П. 34. № 1 (1940–1960). Анекдоты, записанные Цитваровым, хранятся в папке ОХ. Анекдоты были записаны в 1964 году в Ленинграде.


[Закрыть]). Единицы хранения за № 1, 2, 4, 5, 6 в папке отсутствуют. Все материалы можно разделить тематически на три группы: антисоветский фольклор, блатной и эротический, согласно принципам уничтожения материалов фольклорного фонда по одному из процитированных выше актов.

Изъятия производились из архивов И. С. Фридриха, А. А. Измайлова, М. И. Романова. Большинство материалов в папке «особое хранение» были изъяты из архива Л. В. Домановского, сотрудника Отдела фольклора Пушкинского Дома[319]319
  Леонид Владимирович Домановский (1920–1968) был сотрудником Пушкинского Дома с 1953 по 1968 год. В круг его научных интересов входили история фольклора, советский фольклор, текстология фольклора, исторические песни. См. о нем: ПД 2005:493; Домановский 1968.


[Закрыть] (№ 8–28). Леонид Владимирович Домановский (1920–1968) работал в ИРЛИ с 1953 года сначала как внештатный, а потом как штатный сотрудник. Его записи материалов, перемещенных в «особое хранение», можно датировать периодом 1937–1967 годов.

В «особое хранение» вошли следующие конспекты Л. В. Домановского:

№ 8 включает выписки из мемуаров Георгия Виллиама «Побежденные», опубликованных в журнале «Красная новь» (Виллиам 1923: 326, 327–328). Выписки касаются деятельности «Осваг» – осведомительнопропагандистского агентства «Вооруженных сил Юга России». Автор мемуаров пересказывает сюжеты «лубочных» пропагандистских картинок, виденных им в Новороссийске, и рассказывает о подкупленных пропагандистами нищих, кричавших, что их изуродовали в «чрезвычайке».

№ 9 представляет собой выписку из воспоминаний А. К. Югова «Колывань» (Югов 1927: 181–183)[320]320
  Автор воспоминаний Алексей Кузьмич Югов (1902–1979), писатель. В конце 1920-х годов работал врачом в сибирском селе Колывань.


[Закрыть] о восстании крестьян против продразверстки в 1920 году в Сибири. А. К. Югов сообщает, что крестьяне ожидали прихода великого князя Михаила Александровича[321]321
  Ожидание Михаила Александровича провоцирует возрождение легенд о «царе-избавителе». Актуализация этого сюжета в советское время рассматривается в работе А. С. Архиповой: (Архипова 2010).


[Закрыть] и помощи японцев, цитирует лозунги восставших[322]322
  В частности, вполне «фольклорный» лозунг «Долой коммуну с кониной, да здравствует царь со свининой».


[Закрыть] и говорит о жестоком подавлении бунта.

№ 13 содержит переписанный Л. В. Домановским текст песни «Тише, тише… Все заботы прочь в эту ночь…» из сборника А. В. Пясковского «Коллективная пролетарская поэзия» (Пясковский 1927: 192). Песня была написана одесскими комсомольцами во время оккупации Одессы войсками Белой армии.

№ 15 – выписка Л. В. Домановского из хранящейся в архиве ИРЛИ (РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 105. П. 27.№ 3.Л. 2) песни «В далекий край товарищ улетает / Бомбить родные села, города» (альбом Лиды Лубниковой, в годы Великой Отечественной войны увезенной в Норвегию и прожившей там два года).

№ 16 включает выписку из песни «Свисток паровоза за оградой тюремной», написанной в 1918 году политическим заключенным Нерчинской тюрьмы (архивная коллекции № 102). Любопытно, что эта песня, которую в 1969 году поместили в «особое хранение», за два года до этого была опубликована в сборнике «Русский советский фольклор», подготовленном Л. В. Домановским (РСФ 1967: 67). Можно предположить, что здесь сыграло роль изменение политической атмосферы в стране после оккупации Чехословакии в 1968 году.

В № 27 содержатся выписки Л. В. Домановского из неустановленного сборника частушек. В конспекте указываются страницы и заголовки разделов: «Женский вопрос», «Дезертиры», «Февральская революция», «Октябрьская революция», «Кулацкая деревня», «Трудовая деревня», «Партия и направления». Можно предположить, что сборник был издан в 1920-е годы, судя по упоминанию Л. Д. Троцкого. Среди текстов, выписанных Л. В. Домановским из сборника, встречаются явно авторские сочинения, просоветские тексты и распространенные антисоветские[323]323
  Из мало распространенных текстов приведу несколько: «Дезертиры в ряды стройся. / Красной армии не бойся. / Заряжайте пистолеты, / Разбивать пойдем советы»; «Моего дружка убили / В Ярославскием бою. / За идею монархизма / Сложил голову свою»; «Девки, хлопайте в ладоши: / Троцкий коронуется. / Красну армию распустят, / Все горе минуется».


[Закрыть].

«Мещанские», блатные и авторские песни также представлены в виде изъятий из коллекции Л. В. Домановского. Это, например, «Там в саду при долине громко пел соловей», «Сынок Вася зародился в 902 году», «Я сын рабочего подпольного партийца», песни из репертуара В. Высоцкого («Где твои семнадцать лет» и др.). Л. В. Домановский интересовался современной / бардовской песней: в антологию «Русский советский фольклор» он включил туристские песни «Баксанская», «Глобус», «Я смотрю на костер угасающий» и студенческую «Факультет» (РСФ 1967).

От одного информанта Л. В. Домановский записал довольно много разножанровых текстов антисоветского фольклора. Это жительница Бокситогорска О. Н. Минаева, 1905 г.р. В 1940-х годах Л. В. Домановский записывал от нее свадебные, хороводные, посиделочные, плясовые, шуточные, солдатские, тюремные песни, а также песни литературного происхождения (РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 111. П. 5). Записи антисоветского фольклора производились от нее в 1963 году в Ленинграде. Интересны комментарии во время исполнения, которые зафиксировал Л. В. Домановский. О. Н. Минаева указывала на источники тех или иных текстов – политический заключенный, дядя, бывший белый офицер, «в Орловской области слышала, проклинали Берия» и др. Она рассказывала, что «сама сложила» некоторые частушки:

 
Сталин едет на свинье,
Берия на собаке,
Берий Сталину сказал:
Мы с тобой свояки.
 

Зачин этой частушки очень популярен. О. Н. Минаевой, видимо, принадлежит лишь концовка текста. По ее комментариям можно представить, как происходил обмен политическими репликами среди крестьян. От нее записаны частушки, певшиеся как «кулаками», так и «бедняками»:

 
А, советская власть,
Чем ты не довольна?
По амбарам, сундукам
Ходишь добровольно?
 

Кулаки складывали, пели это со сцены. Попов зять пел.

 
Коммунисты лодыри
Всю Россию продали.
Нет ни бога, ни царя
И похлебка не соля.
 

Он же пел.

Беднота пела:

 
Как у наших у ворот,
У нашей калитки,
Повесился буржуй
На суровой нитке.
 

По-видимому, О. Н. Минаева не была настроена ни просоветски, ни антисоветски. Она сообщала Л. В. Домановскому услышанные ею тексты, указывая на источники и ситуации исполнения. Подобное отношение к фольклорным текстам политического содержания вряд ли стоит считать единичным. Об исполнительнице антисоветского фольклора, всецело поддерживавшей «советскую власть», писал С. Н. Азбелев (Азбелев 1998; Азбелев 1999).

В архиве Пушкинского Дома фольклорные материалы изымались для «особого хранения» преимущественно по содержательному принципу. Персональные критерии в данном случае не использовались. Не имело значения, кем были записаны тексты или от кого. Важным было употребление имен «вождей» в антисоветском контексте, упоминание советских лидеров, подвергнутых опале и репрессиям (Л. Д. Троцкий, Г. Е. Зиновьев, Л. П. Берия и др.), критика советской действительности, жестокие сцены из истории Великой Отечественной войны. В фольклорный спецхран попадали тексты, созданные на территории, занятой белогвардейцами, тексты, содержавшие критику продразверстки, описывавшие дезертирство, голод, концлагеря. В целом тематические группы, выделенные А. Блюмом для «содержательного» критерия запрещения печатной продукции, подходят и для фольклорных текстов 193-й коллекции фольклорного хранилища.

Обычной практикой архивистов в 1990-е годы было возвращение «репрессированных» материалов в основной фонд и в те коллекции, из которых дела были изъяты. На вопрос о спецхране в Отделе рукописей Российской государственной библиотеки, мне ответили, что, как и во всех архивах, до 1991 года в РГБ был спецхран, но затем он был расформирован, а единицы хранения возвращены в исходные коллекции.

Узнать, что было изъято и впоследствии возвращено, можно по описям – отсутствовавшие прежде единицы хранения впечатывались или вписывались.

В фольклорном архиве ИРЛИ мною были просмотрены описи нескольких коллекций. Так, в коллекции 1, в папке 5 находились записи узбекского фольклора (собрание Х. Зарифова). Имеются пометки, согласно которым собрание находилось в папке «особое хранение», но затем некоторые тексты были уничтожены. Исходя из содержания первой части собрания Зарифова, можно предположить, что были уничтожены фрагменты поэмы Ергаш Джумал Бульбудь Оглы из Нур-Атинского района о юности Ленина («Товарищ Ленин»). Пометка «О.Х.» имеется на единице хранения «Песни тюремные» в архиве В. С. Бахтина (РО ИРЛИ. Р. V. Колл. 166. П. 1. № 6). Эти песни были записаны в 1955–1956 годах в одной из ленинградских тюрем.

В настоящей публикации представлен политический фольклор из «особого хранения» фольклорного фонда. Материалы в публикации расположены так, как они находились в папке «особое хранение». Часто единицы хранения в коллекции имели только указание на номер коллекции основного фонда, из которой материалы были перемещены в «спецхран». Для выяснения места записи, датировки материалов и возможной паспортизации текста нам приходилось обращаться к коллекциям основного фонда, из которых проводилось изъятие. В коллекции объединены крестьянский и городской политический фольклор. В публикации представлены политические частушки, анекдоты, относящиеся ко времени Н. С. Хрущева и записанные Л. В. Домановским в Ленинграде, сатирические и политические поэмы 1950–1960-х годов.

Тексты блатного и эротического содержания, воспоминая о Великой Отечественной войне, а также выписки Л. В. Домановского из печатных источников не вошли в настоящую публикацию.

Тексты публикуются по автографам, полевой или перебеленной записи, машинописи. В текстах были исправлены грубые орфографические ошибки и расставлены отсутствующие знаки препинания. Если текст отражал диалектные особенности, то исправления не вносились. Случаи перестановок, переносов, выделения цветом и прочие пометы прокомментированы.