Текст книги "1937. Большая чистка. НКВД против ЧК"

16 марта 1933 года в Минск поступило распоряжение из Центра о начале операции. Уже через четыре дня (20 марта 1933 года) Заковский рапортовал о вскрытии в республике контрреволюционных повстанческих и диверсионных организаций, непосредственно созданных и руководимых Польским Главным штабом, или «…связанных с ним находясь лишь в процессе собирания сил». Затем операция из пограничных районов перетекла в глубь Белоруссии. В кратчайший срок (не более недели) в марте 1933 года чекистами были ликвидированы «…резидентуры, переправы и многочисленная сеть ПГШ… в отдельных случаях сумевшая пробраться в кадровые части РККА, милицию, военные школы и оборонное строительство»[44]44
  Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Январь 1922 – декабрь 1936. М., 2003. С. 420.44


[Закрыть].

Изучая особенности этой операции в Белоруссии, создается впечатление, что республика была просто нашпигована польскими шпионами. По данным ПП ОГПУ по Белоруссии диверсионно-повстанческие организации и шпионские резидентуры польской военной и политической разведок действовали практически во всех округах и районах республики. 2-й отдел (военная разведка) Польского Главного штаба имел свои агентурные структуры в большинстве белорусских городов – в Минске, Полоцке, Бобруйске, Гомеле, Борисове. Одновременно чекисты выявили множественные «…связи польских разведчиков, шпионов, диверсантов и вредителей, орудовавших в Белоруссии», со своими сторонниками в других городах СССР – в Ленинграде, Курске, Орле, Оренбурге, Бежецке, Днепропетровске, Киеве. Всего за мартовскую операцию 1933 года в Белоруссии было репрессировано 3492 человека, из которых 445 человек проходили по 13 контрреволюционным организациям, 203 человека – по 16 шпионским резидентурам и 2884 человека «…по признакам шпионажа и повстанчества»[45]45
  Там же. Л. 424.45


[Закрыть].

В действительности же большинство репрессированных в период весенней операции 1933 года в Белоруссии не были причастны к польским разведывательным службам. Многие из них просто не пользовались политическим доверием властей, а потому, по мнению чекистского руководства, в будущем могли «…смыкаться с иностранными разведками [и]…делать ставку на отрыв Белоруссии от Советской России». Эти обвинения автоматически переводили их в категорию «польских шпионов, вредителей и диверсантов». Эти события в основе своей явились лишь неадекватной реакцией советских органов госбезопасности на деятельность польских разведывательных служб[46]46
  Несомненно, Белоруссия входила в сферу интересов польских разведывательных служб – 2-го отдела ПГШ (военная разведка) и оффензивы (политическая разведка). Разведку ПГШ интересовали военные сведения: дислокация и передислокация частей РККА, пограничных отрядов ОГПУ, военная промышленность, укрепление и развитие инфраструктуры приграничных районов, ведение агентурной разведки в ряде регионов СССР. Оффензива проявляла интерес к социально-экономической и политической обстановке, национальной политике, собирала материалы о высшем политическом руководстве, деятельности представителей Компартии и левых сил Польши в СССР, участии аппарата ЦК ВКП(б) и ИККИ в польском коммунистическом и левом движениях, использовании советскими спецслужбами представителей левых сил Польши. Польские специальные службы использовали для направления агентуры в Советский Союз легальные и нелегальные каналы. Легальный канал означал: а) возвращение бывших т.н. «оптантов» (лица, выбравшие в начале 20-х годов из двух гражданств польское и покинувшие СССР); б) приезд в СССР в целях восстановления семьи; в) въезд, в лице представителя МИДа Польши (работа в посольстве в Москве и в консульствах в Ленинграде, Киеве, Хабаровске и Тифлисе). Нелегальных агентов переводили через «окна» на польско-советской границе. Случалось, что нелегальные польские разведчики проникали на советскую территорию под видом «перебежчиков» – польских рабочих и крестьян, разорившихся ремесленников, которые бежали из страны в поисках лучшей жизни. Легальные и нелегальные польские разведчики стремились в качестве своих опорных пунктов использовать католический актив и польские культурно-просветительские организации.46


[Закрыть]. Под предлогом борьбы с «польским шпионажем» в республике проводились крупномасштабные репрессии в отношении части мирного населения.

В Москве, получив отчет ПП ОГПУ по Белоруссии, полностью одобрили решительные действия Заковского. Заместитель председателя ОГПУ СССР Г.Е. Прокофьев в аналитической записке «О результатах очистки западной границы», адресованной Сталину, писал: «Операция… дезорганизовала деятельность противника на нашей территории. В связи с провалом разведывательной сети и разгромом диверсионно-повстанческих организаций Польский Главный штаб производит проверку деятельности своих разведывательных аппаратов… Произведенная ликвидация очагов диверсии, повстанчества и шпионажа несомненно оздоровила обстановку в пограничной полосе»[47]47
  Там же. С. 462—463.47


[Закрыть].

Одновременно в 1933—1934 гг. «командой» Заковского были вскрыты контрреволюционные вредительские организации в Наркомате земледелия и Тракторном центре. Аресты в Минске сотрудников Наркомзема и Тракторцентра явились продолжением масштабной агентурно-оперативной разработки ЭКУ ОГПУ СССР под условным наименованием «Конденсатор». По результатам этой разработки аресту подверглось свыше 70 человек, главным образом «…выходцев из буржуазных и помещичьих классов …обвиненных в контрреволюционной вредительской работе в области сельского хозяйства». Аресты производились во многих городах СССР: в Москве, Киеве, Харькове, Ростове-на-Дону, Минске. В постановлении Коллегии ОГПУ от 11 марта 1933 года указывалось, что «…члены этой контрреволюционной вредительской группы участвовали в порче и уничтожении тракторов и сельхозмашин, в умышленном засорении полей, дезорганизации сева, уборки и обмолота …с целью подорвать материальное положение крестьянства и создать в стране голод»[48]48
  Иоффе Э. И палачи и жертвы // Репрессивная политика советской власти в Белоруси. Минск, 2007. Выпуск № 1. // http://www.homoliber.org/ru48


[Закрыть].

Еще одним громким делом, сфабрикованным Заковским стало дело так называемого «Белорусского национального центра» («БНЦ»). По версии, разработанной в ПП ОГПУ по БССР, эта организация была создана в сентябре 1932 г. проникшими в республику деятелями национально-освободительного движения в Западной Белоруссии С.А. Рак-Михайловским, П.В. Метлой, М.П. Бурсевичем, Ф.И. Волынцом и другими. Цели у «врагов народа» оказались глобальными: свержение в БССР советской власти путем вооруженного восстания при военной поддержке Польши и создание Белорусской буржуазно-демократической республики под протекторатом Польши. Ячейки «БНЦ» были обнаружены в республиканском Госплане, Академии наук, Наркомате просвещения, Союзе писателей и др. Следствие «раскрыло» 59 «повстанческих» ячеек, 19 диверсионных групп, 4 террористические группы, 20 шпионских ячеек и резидентур, молодежную организацию[49]49
  Там же.49


[Закрыть].

Столь активная, если не сказать рьяная деятельность Заковского на постах председателя ГПУ, а затем наркома внутренних дел БССР получила одобрение и поддержку, как со стороны руководства ОГПУ-НКВД, так и самого И. Сталина.

Однако в конце лета 1934 года в Ленинграде и Москве произошли события, которые в дальнейшем предопределили дальнейшую карьеру Заковского. В августе–сентябре 1934 года в Ленинграде работала комиссия НКВД СССР по проверке местных органов Наркомвнудела. Работой комиссии руководил начальник ЭКО ГУГБ НКВД Л.Г. Миронов.

Материалы проверки убедили руководство наркомата в том, что начальник УНКВД по Ленинградской области Ф.Д. Медведь абсолютно не способен руководить работой органов ГБ и милиции в «…новых условиях и обеспечить… резкий поворот в методах работы по управлению государственной безопасности». Были выявлены серьезные просчеты по ряду направлений агентурно-оперативной работы («…по деревне и…охране границ от финских и иных перебежчиков и шпионов…»)[50]50
  Генрих Ягода. Нарком внутренних дел СССР. Генеральный комиссар госбезопасности. Сборник документов. Казань. 1997. С. 372.


[Закрыть]. В совершенно неудовлетворительном состоянии оказалась и борьба местных чекистов с диверсиями и вредительством на промышленных предприятиях области.

Нарком внутренних дел Г.Г. Ягода доложил об итогах проверки И.В. Сталину. В своей записке он отметил: «…невозможным оставлять безнаказанным то положение, которое вскрыто проверкой… в Ленинграде», и предлагал убрать Медведя из Ленинграда. Снятие Медведя нарком желал сделать громогласным, должен был быть издан приказ с изложением причин отстранения от должности. Ягода обозначил и возможного чекиста, который (при согласии ЦК ВКП(б)) занял бы освободившейся пост. Таким чекистом был Л.М. Заковский. По словам наркома это сильный и способный оперативный работник, «…который сумеет поставить работу в Ленинграде на надлежащую высоту». Медведя же предполагалось отозвать в Москву и использовать в центральном аппарате Наркомвнудела, где «…посмотреть на работе, годен ли он еще для работы в НКВД или совсем выработался». Резюмировал свое письмо Сталину Ягода так: «Если Вы найдете мои предложения правильными, я их поставлю на разрешение. Очень прошу сообщить Ваше мнение»[51]51
  Там же. С. 374.51


[Закрыть].

Согласование кадрового «пасьянса» (замена Медведя Заковским) несколько затянулось. Вероятные объяснения таковы: в Ленинграде долгое время не было первого лица, 1-й секретарь обкома ВКП(б) С.М. Киров до конца августа 1934 года отдыхал в Сочи, а затем в начале сентября убыл в служебную командировку в Казахстан. Возможно и то, что Киров как мог оттягивал замену Медведя. Прекрасные личные отношения, совместные поездки на охоту, любовь Мироныча к сыну Медведя Мише (Киров не имел своих детей), которого считали баловнем кировской семьи, страховали главного ленинградского чекиста от отставки вплоть до гибели Сергея Мироновича.

Убийство 1 декабря 1934 года С.М. Кирова не только взорвало политическую ситуацию в стране, но и окончательно утвердило в эпицентре начинающегося политического террора Заковского. Теперь он становился энергичным исполнителем и даже смелым новатором (вспомним его деятельность в Сибири и Белоруссии) массовых чекистских операций, и Ленинграду суждено было стать этакой «экспериментальной площадкой», где будут опробованы будущие методы 1937—1938 годов.

Под рукой у Заковского уже был вполне сложившийся, готовый к действию чекистский аппарат, проверенный в Сибири и Белоруссии, исполняющий любые гласные и негласные распоряжения своего шефа. При назначении Заковского в «город трех революций» в высших инстанциях, вероятно, учитывалось еще одно обстоятельство: на этом месте требовался чекист, который мог при случае меньше оглядываться в сторону Лубянки и Ягоды. И Леонид Михайлович оказался готов к такому повороту событий…

5 декабря 1934 года Ягода окончательно согласовал со Сталиным утверждение нового состава руководства УНКВД по Ленинградской области. 10 декабря 1934 года приказом № 327 НКВД СССР Заковский был назначен начальником УНКВД по Ленинградской области. Как человеку неглупому и циничному, ему довольно скоро стала ясна надуманность обвинений зиновьевцев в подстрекательстве убийцы Кирова. Хотя Я.С. Агранов в качестве временно исполняющего обязанности начальника УНКВД неделю заметал следы бытовых причин преступления, многое еще осталось на поверхности.

Заковский знал о панибратских отношениях между Кировым и бывшим начальником УНКВД по Ленинградской области Ф.Д. Медведем, ставших закадычными друзьями. В последнее время Медведь все больше и больше тянулся к бутылке (как правило, хорошего армянского коньяка). И как результат: он «…постепенно терял свою былую выдержку, свой чекистский нюх». Непорядок у главного питерского чекиста наблюдался и в личной жизни. Его жена, Раиса Михайловна Копыловская (по воспоминаниям современников, «…располневшая, накрашенная, вульгарная женщина»), вела слишком свободный образ жизни, подчеркнуто небрежно относясь к своему мужу. Слухи связывали ее имя с самоубийством одного из ответственных работников Ленсовета. В итоге: многие годы нервной напряженной работы в органах и разлад в семье угнетающе действовали на Медведя. Сам Киров, при старой, больной жене, все чаще заводил романы на стороне, с балеринами и молодыми сотрудницами партаппарата, что никоим образом не беспокоило Медведя: ни как коммуниста, ни как чекиста, отвечающего за его безопасность.

И Центр, и новое руководство Управления НКВД ставили вопрос, как могло случиться, что «…на одном из ответственных участков борьбы с контрреволюцией в Ленинграде, где должна быть особенно заостренной революционная, чекистская бдительность… органов, враг вышел из поля зрения чекистов и сумел тщательно подготовить и нанести удар партии и рабочему классу»[52]52
  Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Январь 1922 – декабрь 1936 гг. Документы. М., 2003. С. 592-593.52


[Закрыть]. Виновные в этом к прибытию Леонида Михайловича в Ленинград были уже определены. 3 декабря 1934 года «за халатное отношение к своим обязанностям по охране государственной безопасности» смещены со своих должностей и преданы суду – Ф.Д. Медведь, Ф.Т. Фомин (2-й заместитель начальника УНКВД и по совместительству начальник УПВО УНКВД), А.С. Горин-Лундин, П.М. Лобов (помощник начальника ОО и начальник 3-го отделения ОО УГБ УНКВД), Д.Ю. Янишевский (заместитель начальника ОО УГБ УНКВД), А.А. Мосевич (помощник начальника СПО УГБ УНКВД), М.С. Бальцевич (помощник начальника 2-го отделения ОО УГБ УНКВД), А.А. Губин (начальник оперода УГБ УНКВД), М.И.Котомин (начальник 4-го отделения оперода УГБ УНКВД), Г.А. Петров (оперуполномоченный 2-го отделения ОО УГБ УНКВД), А.М. Белоусенко (оперативный секретарь 1-го заместителя начальника УНКВД)[53]53
  ОРАФ УФСБ по Самарской области. Коллекция документов ВЧК-ОГПУ-НКВД. Приказ НКВД № 319 от 3 декабря 1934 года.


[Закрыть]. Позднее к снятым чекистам присоединился и 1-й заместитель начальника УНКВД (по совместительству и начальник ОО УГБ УНКВД) И.В. Запорожец. В момент убийства Кирова его не было в Ленинграде. В августе 1934 года на конноспортивных соревнованиях, проходивших на стадионе «Динамо», лошадь Запорожца споткнулась, он упал и повредил себе ногу. Гипс со сломанной ноги был снят незадолго до празднования 17-й годовщины Октября. После этого Запорожец (13 ноября 1934 года) убыл на лечение в один из санаториев НКВД в Сочи[54]54
  Реабилитация: как это было. Середина 80-х годов – 1991. Документы. М., 2004. С. 490.54


[Закрыть].

Проверяя в декабре 1934 года деятельность Управления НКВД, одним из главных пунктов обвинения ленинградских чекистов «в преступной самоуспокоенности и оперативном бездействии» стало дело секретной сотрудницы М.Н. Волковой (кстати, официально она трудилась домработницей и детской няней в семье секретаря председателя Ленинградского облсовета И.П. Ильина). В августе 1934 года во 2-е отделение ОО УГБ УНКВД было передано сообщение (письмо) Волковой. В нем сообщалось, что в Ленинграде существует нелегальная контрреволюционная организация «Зеленая лампа» (общая численность 700 бывших кулаков). Руководителем этой организации якобы являлся бывший царский генерал Карлинский. Участниками «Зеленой лампы» готовилась серия террористических актов, в том числе и организация убийства С.М. Кирова[55]55
  Там же. С. 475.55


[Закрыть].

Разработкой этого сообщения и ряда других агентурных материалов, поступивших от Волковой, занялся оперуполномоченный ОО УГБ УНКВД Г.А. Петров. Вскоре чекист пришел к заключению – секретный сотрудник дает неоправданные и провокационные донесения.

На оперативном заседании Медведь, выслушав сообщение о деле Волковой, заявил: «Я от своей сети получаю «легендарные» дела… Проверка таких данных лишь пустая трата времени и (вообще)… Волкова является социально опасным элементом, поскольку она клевещет на людей и неправильно информирует в своих письмах органы»[56]56
  «Я знала, что предстоит убийство Кирова». Версия секретного сотрудника ОГПУ-НКВД // Источник. 1994. № 2. С. 68.56


[Закрыть].

Фактически ленинградские чекисты были уже готовы, что называется, «спустить дело на тормозах», но тут в ход событий вмешивается сама «агентесса». 26 октября 1934 года она подает жалобу на Петрова, ее получателем оказался оперативный секретарь УНКВД Белоусенко. Тот отнесся к этой «бумаге» крайне безразлично, тогда Волкова, что называется, пошла выше. Следующим ее адресатом стал уже сам Киров. В своем письме первому лицу города она продолжала настаивать на существовании крупной контрреволюционной террористической организации. Кураторы Волковой быстро решили проблему в лице агента, вышедшего из-под контроля. 28 октября 1934 года Волкову отправили на лечение в Обуховскую психиатрическую больницу, где больной поставили диагноз «систематический бред преследования».

Уже после убийства Кирова «материалам» Волковой дали новый ход. Она даже удостоилась личного приема у Сталина, а ленинградских чекистов обвинили «в притуплении бдительности». В конце декабря 1934 – начале 1935 гг. по агентурным сообщениям Волковой было вскрыто шесть контрреволюционных групп, четыре из них ставили своей целью «организацию террористических актов против руководителей Советского правительства». Под арестом оказались и те чекисты, кто непосредственно курировал Волкову, либо знал о ее «масштабных» донесениях – Янишевский, Бальцевич, Мосевич, Белоусенко и Петров.

Обстоятельному изучению подверглась система организации личной охраны С.М. Кирова. Нужно сказать, что охрана первого лица ленинградского руководства была поставлена плохо. Первоначально за Кировым значилось лишь три человека – М. Борисов, Л. Буковский (т.н. прикрепленные) и неофициальный сотрудник ОГПУ – швейцар дома, где проживал Сергей Миронович (он жил на улице Красных Зорь (ныне Каменноостровский проспект) в доме 26/28 и занимал на четвертом этаже квартиру с двумя выходами). Первые два охраняли Кирова в Смольном, в его поездках по городу, на заводы, фабрики, охоту и в командировках. Осенью 1933 года охрану усилили, численность гласной и негласной охраны возросла до 15 человек. Теперь первого секретаря обкома ВКП(б) охраняли постоянно. Для этого выделялась автомашина прикрытия с двухсменной оперативной группой сотрудников[57]57
  Так кто же убил Кирова?.. Рассказывает руководитель прокурорско-следственной группы, старший прокурор Управления Прокуратуры СССР Ю.И.Седов // Труд. 1990. 25 ноября.57


[Закрыть]. Но численность охраны не всегда улучшает ее качество. Сам Киров, конечно, тяготился своими «соглядатаями». Игнорировал отдельный вход в Смольный, проходя на рабочее место через общий подъезд, любил пешком ходить по городу. Он постоянно жаловался Медведю, что многочисленная охрана слишком уж опекает его. Начальник УНКВД дал распоряжение – «прикрепленным» сотрудникам держаться от «объекта» подальше и по возможности не попадаться тому на глаза.

В феврале 1934 года «объект» даже сумел уйти от плотного наблюдения гласных и негласных сотрудников ОГПУ. Персональный автомобиль Кирова подъехал к дому на улице Красных Зорь, но оказалось, что Сергей Миронович уже покинул квартиру. Как и куда он ушел, никто не видел, в том числе и гласная, и негласная охрана. После больших треволнений член Политбюро ЦК ВКП(б) был найден. Оказалось, что Киров, «вырвавшись на свободу», дошел пешком до Невы, по льду пересек реку, и только на другом берегу был обнаружен растерявшимся охранником М.В. Борисовым.

Попытки чекистов внушить Кирову, что не следует пренебрегать собственной охраной, никакого действия не возымели. В ноябре 1934 года Губин сообщал в ГУГБ НКВД: «Киров по-прежнему не разрешает охрану, во время последней поездки по городу заметил сопровождавшую машину, предложил Медведю… прекратить сопровождение»[58]58
  Реабилитация: как это было. Середина 80-х годов – 1991. Документы. М., 2004. С. 494.58


[Закрыть].

Странно выглядела фигура и одного из «личных телохранителей Кирова», оперативного комиссара М.В. Борисова, погибшего в таинственной автомобильной катастрофе по дороге в Смольный на допрос к Сталину. Борисов вызывал недоумение у многих коллег Сергея Мироновича: «Пожилой, сугубо штатский и уставший человек», он совершенно не годился на должность «прикрепленного» к одному из влиятельных членов Политбюро ЦК ВКП(б). Этот 53-летний «чекист» (на пять лет старше Кирова) оказался «молодым коммунистом», так как был восстановлен в партии в мае 1931 года, откуда ранее выбыл в 1920 году, попав в польский плен. Вернувшись из плена, он с 1921 года работал агентом по снабжению и кладовщиком в Петроградском отделе Наробраза, где был завербован чекистами в секретные сотрудники и лишь, затем попал «в штат» ОГПУ[59]59
  ЦГА ИПД Санкт-Петербурга. Учетная карточка на члена ВКП(б) Борисова М.В.59


[Закрыть]. В его прямые обязанности входило: встречать Кирова у подъезда Смольного, сопровождать его до служебного кабинета, находиться в приемной во время его работы, сопровождать до выхода из Смольного, а также выполнять иные распоряжения руководства по охране Кирова.

Вообще фигура Борисова чрезвычайно напоминала старорежимного «дядьку» при молодом барчуке или, что более вероятно, «старшего евнуха» в серале восточного владыки, посвященного во все интимные тайны своего хозяина. Во всяком случае, его показания были невыгодны Медведю, проморгавшему за очередной интрижкой Кирова смертельную угрозу жизни партийного руководителя. Не нужны были показания Борисова «о грязном белье» Мироныча и Сталину, решившему представить убийство как результат политического заговора «зиновьевцев». Было ли решение об устранении нежелательного свидетеля, или автомобильная авария лишь результат стечения обстоятельств – до сих пор остается тайной. Но факт остается фактом – Борисову не суждено было живым преодолеть несколько кварталов, отделяющих ленинградский Большой Дом от Смольного…

Не лучше выглядело и руководство охраны Кирова. Начальник Оперативного отдела УГБ УНКВД А.А. Губин и начальник 4-го отделения (охрана) оперода М.И. Котомин были честными, но людьми малоопытными в своем деле. Так до назначения на должность начальника оперода Губин имел малое касательство к оперативной работе органов ГБ. С 1919 года он на следственной работе в особых отделах ВЧК-ГПУ, а с 1922 года (с момента начала работы в Ленинграде) инспектор-организатор, секретарь полпреда, начальник Окружного следственного отделения, Административно-организационного управления и Общего отдела. С 1931 года Губин уже управляющий делами полпредства, и лишь в 1933 году он возглавил работу Оперативного отдела[60]60
  СРАФ УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Служебная карточка на Губина А.А.60


[Закрыть].

Другой чекист М.И. Котомин с 1921 по 1927 год занимал разные должности в оперативных подразделениях ВЧК-ОГПУ (уполномоченный СОЧ, уполномоченный ИНФО и КРО), затем был переведен на хозяйственную работу. До 1933 года, когда он встал во главе отделения охраны оперода, Котомин работал помощником и заместителем начальника Отдела фельдсвязи, начальником отделения технической и механической связи, заведовал автомастерской отдела связи ПП[61]61
  Там же. Служебная карточка на Котомина М.И.61


[Закрыть]. А в его обязанности входили: организация охраны 1-го и 2-го секретарей обкома ВКП(б), председателя облисполкома и других первых лиц города и области, охрана основных партийных и советских учреждений, постоянная негласная охрана указанных объектов, обслуживание силами отделения охраны различного рода торжеств, съездов, демонстраций и т.п.

Как отмечали в своих воспоминаниях некоторые ленинградские чекисты, «…за всю свою историю (Оперативного. – Прим. авт.) отдела, как только на него были возложены функции несения охраны правительства, над этим отделом лично шефствовал Медведь»[62]62
  Петухов Н., Хомчик В. Дело «Ленинградского центра» // Вестник Верховного Суда СССР. 1991. № 6. С. 20.62


[Закрыть]. В итоге начальник Управления НКВД «…терявший свою былую выдержку, [и] свой чекистский нюх», фактически упустил из рук бразды управления одним из ведущих подразделений местных органов госбезопасности, передоверив их малоопытным руководителям оперода.

Документально установлено, что убийца Кирова задерживался чекистами. Произошло это 15 октября 1934 года. В этот день Николаев встретил Кирова вначале вблизи дворца имени Урицкого, затем у Троицкого моста и дошел за ним до самого дома на улице Красных Зорь. Так как рядом с Кировым был второй секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) М.С. Чудов, он не решился подойти. Как затем отметил будущий убийца в своем дневнике, стрелять он не стал лишь потому, что «…придется стрелять в обоих, а это не входило… в мои планы».

После того как Сергей Миронович вошел в подъезд дома, Николаева задержал милиционер (по другим данным, оперкомиссар УГБ УНКВД). Его доставили в местное 17-е отделение милиции, а оттуда в Управление НКВД. Здесь в 4-м отделении оперода у Николаева проверили документы и отпустили, ведь он «…являлся членом ВКП(б), ранее работал в Смольном и (лишь) пытался обратиться к Кирову с просьбой о трудоустройстве». Бывший оперативный секретарь ОО УГБ УНКВД А.Ф. Аншуков так описывал октябрьский арест Николаева: «Он… был задержан на правительственной трассе… и… доставлен в четвертое отделение, а оттуда сам Котомин… отвел сразу же к Губину, и тот не более 10—15 минут разговаривал с Николаевым, а затем отпустил его, никому об этом не докладывая, ибо он, Губин, был действительно убежден в версии Николаева: «…Хотел пожаловаться тов. Кирову на неправильное увольнение»[63]63
  Там же. С. 20.63


[Закрыть]. Задержанного даже не обыскали, лишь проверили документы (при нем был партийный билет, старые удостоверения из Института истории партии обкома ВКП(б). Также Котомин справился в адресном бюро в отношении прописки задержанного в городе. Руководители охраны Кирова посчитали, что коммунист, ранее работавший в Смольном, не опасен. Обыщи чекисты этого «коммуниста», и у них, вероятно, появился бы повод повнимательнее присмотреться к личности Николаева[64]64
  Интересную зарисовку личности Николаева дает один из чекистов (Гузовский): «Маленького роста, с короткими кривыми ногами, непомерно большой головой, копной волос, с маленькими неопределенного цвета бегающими глазами, вызывал гадливое чувство и выдавал в нем тип дегенерата». После декабрьских событий 1934 года чекисты, поднимая все материалы на убийцу, обнаружили акт медицинской комиссии, составленный при принятии Николаева на работу: «Признаки вырождения, обезьяньи руки, короткие ноги, удлиненное туловище». (Реабилитация: как это было. Середина 80-х годов – 1991. Документы. М., 2004. С. 464—465).64


[Закрыть].

К решению убить Кирова Николаев пришел в августе 1934 года, а с сентября уже начал готовить убийство. Он приступил к детальной разработке террористического акта: собирал информацию об образе жизни Кирова, вел слежку за ним. В блокноте, изъятом у него 1 декабря 1934 года, есть такие записи: «Если ни 15/Х, ни 5/ХI я не мог сделать этого… то теперь готов – иду под расстрел, пустяки – только сказать легко»; «Сегодня (как и 5-го ХI) опоздал, не вышло. Уж больно здорово его окружали… (на вокзале с Кр. стр.). 14/ХI»; «Это исторический факт. Нет, я ни за что не примирюсь с тем, с кем боролся всю жизнь. Остались считаные дни, недалек последний час»[65]65
  Петухов Н., Хомчик В. Дело о «Ленинградском центре» // Вестник Верховного Суда СССР. 1991. № 5. С. 17.65


[Закрыть].

При обыске его квартиры нашли записи на 2 листах бумаги – так называемый план. Этот план, состоявший из нескольких частей, был составлен с учетом внешних и внутренних обстоятельств, места и времени действия. Предусматривались даже различные варианты совершения террористического акта. И хотя в этих материалах нигде не была указана фамилия Кирова, однако ничто не вызывает сомнений, что речь идет о первом руководителе ленинградских коммунистов. Трехкратное написание начальной буквы фамилии – «К», упоминание номера дома – 28, совпадает с номером дома, где проживал Киров, упоминание улицы Кронверкской, куда выходила противоположная сторона дома, где жил Киров[66]66
  Там же. С. 18.66


[Закрыть]. Все эти данные говорят сами за себя.

В течение почти трех месяцев человек, готовый к совершению террористического акта, что называется, кружил вокруг Кирова. Но охрана оставалась безучастной, а, задержав Николаева в октябре 1934 года, отпустила, даже не удосужившись выяснить всех обстоятельств его появления на улице Красных Зорь и даже не обыскав будущего убийцу (а при Николаеве был револьвер). Все эти факты говорят лишь об одном – о низком профессиональном уровне руководителей личной охраны Кирова.

23 января 1935 года Военная коллегия Верховного суда СССР в Москве под председательством В.В. Ульриха, в составе членов Коллегии И.О. Матулевича и А.Д. Горячева рассмотрела дело по обвинению сотрудников Управления НКВД по Ленинградской области. На процессе присутствовал представитель ЦК партии Н.И. Ежов и руководящие работники НКВД СССР. Перед началом процесса руководство НКВД активно уговаривало ленинградских чекистов подписать обвинение, заявляя при этом, что ничего особенного им не угрожает, ведь «…их будет судить пролетарский суд», который учтет все вынужденные обстоятельства, в силу «…которых…(они) должны нести моральную ответственность за убийство Кирова». В итоге «за преступно-халатное отношение к служебным обязанностям по охране государственной безопасности и за ряд противозаконных действий при расследовании дел» М.К. Бальцевич[67]67
  Бальцевич, по сути, понес наказание незаслуженно. Главным виновным являлся начальник 2-го отделения ОО УГБ УНКВД М.И.Мигберт, но он сумел уйти от наказания, свалив всю вину на своего помощника, беспартийного и поляка по национальности // Лукин Е.В. На палачах крови нет. Типы и нравы Ленинградского НКВД. Спб, 1996. С.54.


[Закрыть] был приговорен к 10 годам концлагеря, Ф.Д. Медведь, И.В. Запорожец, А.А. Губин, М.И. Котомин, Г.А. Петров – к 3 годам концлагеря, Ф.Т. Фомин, А.С. Горин-Лундин, Д.Ю. Янишевский, А.А. Мосевич, П.М. Лобов, А.М. Белоусенко к 2 годам концлагеря. Этот приговор стал настоящей оценкой деятельности прежнего руководства ленинградских чекистов.

Тем временем новый начальник Управления НКВД активно занимался кадровыми вопросами. «Распределение ролей» в аппарате Заковский провел по старой схеме: начальником СПО – Г.А. Лупекина, начальником ОО – А.К. Залпетера, им в помощь – Н.Е. Шапиро-Дайховского и Г.С. Сыроежкина, остальные еще не прибыли из Минска. Некоторые из назначенных в Ленинград чекистов ранее не работали с Заковским, но стали полезным дополнением к «ядру» его сибирско-белорусского аппарата.

Заместителем начальника УНКВД Ленинградской области был назначен Николай Галактионович Николаев-Журид из УНКВД Азово-Черноморского края, но он не был Заковскому в тягость. Он довольно хорошо знал Николаева по работе на Украине, когда тот был начальником КРО ПП ГПУ УССР на Правобережье и успешно провел операции против генерал-хорунжего Ю. Тютюнника и «холодноярских атаманов». Шесть лет Николаев служил на Северном Кавказе с Е.Г. Евдокимовым, затем в 1929—1932 гг. работал в КРО и ОО ОГПУ СССР, занимаясь борьбой с белогвардейскими зарубежными организациями. К началу 1935 года Николаев уже заслужил два ордена Красного Знамени и два знака «Почетного чекиста».

К началу 1935 года Петр Андреевич Коркин, ставший заместителем Лупекина в СПО, не был столь широко известен в чекистской среде, зато был на заметке у самого Сталина. Службу в органах ВЧК-ОГПУ Коркин начинал в Забайкалье и на Дальнем Востоке по линии контрразведки. В марте 1931 года его перевели на работу в Москву, и здесь фортуна широко улыбнулась молодому чекисту. Как-то раз, в ноябре 1931 года, Коркин «вел» по улицам Москвы прибывшего из-за границы агента РОВСа Огарева. В одном из переулков тот нос к носу столкнулся со Сталиным, выходившим из своего автомобиля. Прежде чем Огарев успел что-либо сообразить, он был обезоружен и скручен Коркиным на глазах удивленного Сталина. В дальнейшем в официальной биографии Коркина это звучало как «…отвел руку врага, покушавшегося на жизнь вождя народов»[68]68
  Коммуна (г. Воронеж). 1937. 18 ноября; СРАФ УФСБ по г. Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Служебная карточка на Коркина П.А.; Мозохин О.Б. Из истории борьбы органов ВЧК-ОГПУ с терроризмом // Военно-исторический архив. М., 2002. Выпуск 5. С. 9.68


[Закрыть].

На укрепление «работы с кадрами», вконец расшатанной Ф.Д. Медведем, Москва прислала Федора Васильевича Рогова. Ничем выдающимся он прежде себя не зарекомендовал: был «потомственным» рабочим, с 1919 года работал в транспортных органах ВЧК-ОГПУ Средней Азии, Белоруссии и Поволжья. В 1932 году был направлен на курсы усовершенствования при Центральной школе ОГПУ и, окончив их, попал в отдел кадров ОГПУ – НКВД СССР. Заковский, «как пролетарий пролетарию» и назначенцу Москвы, доверял Рогову. Помимо отдела кадров УНКВД он возглавлял Ленинградскую межкраевую школу ГУГБ НКВД и был начальником 1-го отдела УГБ УНКВД, охраняя жизнь А.А. Жданова и прочих первых лиц области[69]69
  СРАФ УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Служебная карточка на Рогова Ф.В.; ЦГА ИПД г. Санкт-Петербурга. Учетная карточка на члена ВКП(б) Рогова Ф.В.69


[Закрыть].

В течение всего 1935 года аппарат Управления НКВД укреплялся чекистами, прибывшими из Азово-Черноморского, Западно-Сибирского и Средне-Волжского края и Курской области. Заковский, проводя серию кадровых замен, тем не менее, не стал устраивать масштабной «чистки» аппарата. Ленинград, конечно, покинул ряд чекистов. Так убрали личного приятеля Медведя, начальника отдела кадров УНКВД В.Ф. Поличкевича, оставил свой пост и заместитель начальника УПВО УНКВД А.Т. Янушкевич (заместитель Фомина). Но эти отставки трудно назвать расправой, скорее всего – это почетная ссылка. В том же 1935 году Поличкевич возглавил отдел кадров УНКВД по Крымской АССР, а Янушкевич стал заместителем начальника УПВО НКВД ЗСФСР.

Декабрьские события 1934 года легли пятном на ленинградских чекистов, но не стали основанием для рассылки их по разным «медвежьим углам» (как это было в 1949 году после знаменитого «ленинградского дела»). Несколько сотрудников Управления в середине 1935 года даже оказались на руководящей работе в центральном аппарате Наркомвнудела. Так, бывший заместитель начальника СПО УГБ УНКВД А.Р. Стромин-Строев стал начальником 6-го отделения СПО ГУГБ НКВД СССР, а его коллега по Ленинграду, бывший начальник 4-го отделения СПО УГБ УНКВД Л.В. Коган занял пост заместителя начальника 4-го отделения СПО ГУГБ НКВД СССР. На работу в аппарат СПО ГУГБ НКВД СССР перешел также и бывший сотрудник УНКВД ЛО Г.Н. Лулов. Помощником начальника Транспортного отдела ГУГБ НКВД стал бывший начальник ТО УГБ УНКВД Я.Е. Перельмутр. Эти перемещения прошли, несомненно, не без участия Заковского. Он дал положительные характеристики на чекистов, переводимых на работу в столицу, несмотря на то, что они и работали в Ленинграде в годы «правления» Медведя.

Убийство Кирова могло быть случайным, но не случайной, а планомерно задуманной и проведенной стала реакция на трагедию 1-го декабря 1934 года. Операция возмездия была оформлена решением на объединенном заседании обкома и горкома партии 31 января 1935 года и была направлена против членов ленинградской «зиновьевско-троцкистской организации». Планировалось провести «откомандирование» с 5 по 15 февраля всех «оппозиционеров» с семьями в отдаленные районы СССР. Однако к 20 февраля результаты операции оказались более чем скромными: было выслано 446 семей «оппозиционеров» (всего 1117 человек). Такой «семипудовый пшик» показал, что по существующим в УНКВД учетным материалам «оппозиционеров» впечатляющих масштабов операции добиться невозможно. Операцию решено было продлить на неопределенное время «…до полного разгрома зиновьевско-троцкистской организации».