Текст книги "Нулевая гипотеза"

Окрестности Юхнова, ночь с 13 на 14 апреля 1942

Через наглухо забранное кованой решеткой разбитое окно полуподвала почти до основания разрушенной церкви Тетерников хорошо видел пыльные сапоги немецких солдат, сновавших туда-сюда по истертым булыжным мостовым древнего русского города. Ловушка захлопнулась. Он, совершенно невредимый, но на пару с тяжело раненным лейтенантом Семеновым, оказался заблокированным в прочно занятой немцами части города.

– Майор, – еле слышно прохрипел лейтенант, – покажи мне еще раз карточку твоей девушки.

Тетерников нехотя повернулся и, стараясь не шуметь, осторожно подполз по усыпанному битым кирпичом полу к лейтенанту. Расстегнул нагрудный карман гимнастерки и, достав заскорузлыми пальцами маленькую фотокарточку, протянул лейтенанту. Тот долго рассматривал изображение девушки, потом тяжело откинулся к кирпичной стене и еле слышно прошептал:

– Не ссы, майор, жива твоя зазноба.

– Что ты сказал? – Тетерников схватил Семенова за ворот гимнастерки и притянул к себе.

– Жива… – вновь прохрипел лейтенант и потерял сознание.

Лейтенант пришел в себя только через час и, уже буквально захлебываясь кровью, из последних сил рассказал Тетерникову, как ему удалось помочь девушке бежать из лагеря, инсценировав ее смерть. Как в апреле 41-го он отправил ее к своей матери в Брянскую область, снабдив надежной справкой об УДО – условно-досрочном освобождении по состоянию здоровья. Но с документами другой заключенной, скончавшейся от туберкулеза в больнице Мыюты. Ее звали тоже Мария. Но вот фамилия была другая – Рассказова. Мать потом написала лейтенанту, что девушка благополучно прибыла на место и, не вызвав никаких подозрений, отметилась в милиции и даже устроилась при содействии участкового сторожихой в местную школу. Но в начале войны немцы угнали Машу в Германию. После того как немцы погрузили ее в эшелон на станции Знобь, след Марии затерялся окончательно.

Тетерников слушал местами абсолютно бессвязный рассказ умирающего лейтенанта, и в голове его сменялись одна за другой ужасные картинки. Наконец лейтенант затих, и Тетерников, приложив руку к сонной артерии раненого, понял, что лейтенант умер. Осторожно закрыв ему глаза, Тетерников выглянул в окно. Во дворе стояли несколько мотоциклов с колясками и измалеванная белыми крестами бронемашина. Немцы, уверенные в своей безопасности, по-хозяйски ходили по двору. Тетерников в смятении думал, почему Маша, освободившись в апреле 41-го, не попыталась связаться с ним? Он нашел бы способ помочь. Хотя как бы он ей помог? Находясь на условно-досрочном, она обязана была каждый день отмечаться у участкового. Ну, тогда он бы сам приехал к ней, и они бы вместе тогда решили, как действовать дальше. «Эх, Маша, Маша, – в который раз с горечью думал Тетерников, – как же так?» И тут Тетерников вдруг со всей ясностью понял, что вел себя последнее время как полный дурак. Он сознательно бросал вызов смерти и, презирая ее, играл с ней в кошки-мышки. А вернее сказать, сам искал ее. Это началось еще в июне 41-го, когда он узнал о смерти Маши. Тогда ему казалось, что вся его жизнь потеряла всякий смысл, и он жаждал только одного – поскорее умереть и встретиться с любимой пусть не на этом, так на том свете. Он пошел на фронт и, провоевав целый год, ни разу не пригнулся при артналете, первым поднимался в атаку при шквальном огне немецких пулеметов, водил бойцов в рукопашную и сам неизменно шел впереди. Вокруг него люди умирали сотнями, а он, как заговоренный, до сих пор не получил ни одной царапины. Теперь он начал понимать почему. Он должен был выжить в этой мясорубке. Выжить во что бы то ни стало и найти ее. Найти и спасти. И вот теперь, находясь в глубоком немецком тылу, он впервые по-настоящему испугался. Испугался, что умрет, так и не найдя свою любовь. Осторожно приподнявшись на одной руке, Тетерников снова выглянул в окно. План созрел молниеносно. Выщелкнув магазин ТТ, проверил патроны. Пять штук. Для того, чтобы прорваться к бронемашине, должно хватить. Хладнокровно загнав магазин обратно, Тетерников поднялся. Всего один бросок. Всего один. Но отчего так предательски дрожат ноги? Черт с ними. Он все равно сделает то, что должен. Теперь ему есть для чего жить, но и есть что терять. Рывком открыв заржавленную, предательски пронзительно скрипнувшую дверь, Тетерников выскочил во двор. Один выстрел, второй, потом третий, четвертый и пятый. Слава богу, он уже в горячем, еще не успевшем остыть корпусе немецкой бронемашины. Запуск двигателя – и мотор взревел, заглушая все вокруг. Тут же по бронестеклу пробежала длинная автоматная очередь. Тетерников инстинктивно пригнул голову и полностью выжал педаль. Мелькнули, заставив тяжелую машину несколько раз подпрыгнуть, теперь уже бесформенные обломки немецких мотоциклов. Несколько взрывов полыхнули из-под колес, и вот уже бронемашина, сделав крутой вираж, врезалась в круглый фонтан со статуей гипсового пионера. Полетели белые обломки, машину еще раз ощутимо тряхнуло, и она наконец выскочила на дорогу. Сзади запоздало и густо затарахтели пулеметные очереди, но в голове Тетерникова билась всего одна мысль – жив!

Германия, Гюстров, июнь 1945

Встреча с представителем американской стороны должна была произойти сегодня вечером. Но Тетерников с самого утра готовился к ней, как к первому свиданию. Профессор был готов согласиться на все их условия. Стать тайным агентом, выкрасть секретные чертежи, да он был готов пообещать им все что угодно, лишь бы найти Машу. В том, что она осталась в американской оккупационной зоне, сомневаться не приходилось. Но вот как ее найти в сумятице фильтрационных лагерей, без документов, по формальным, лишь внешним признакам, среди десятков тысяч обезумевших от голода и пыток людей, он, конечно, не знал. Но американцы твердо обещали сделать это через Международный Красный Крест. Кроме того, они гарантировали получение Машей новых советских документов. Пускай не настоящих, но безукоризненных в своем исполнении. На что Тетерников, смертельно устав от безрезультатных поисков, сразу дал свое согласие, даже не задумываясь о том, что американцы могут потребовать от него взамен. И все же то, что попросил сделать Тетерникова вальяжный и немного развязный американец по имени Руди, затянутый в военную форму цвета хаки и с полковничьими знаками различия, повергло профессора в смятение. Речь шла «всего лишь» о некой рукописи его научного руководителя профессора Каменева с полным отчетом о последней экспедиции на Алтай. Всего лишь… Именно так и выразился этот раскормленный и наглый американец. Но Тетерникову было отлично известно, что все материалы по Алтайской экспедиции Каменева исчезли. По крайней мере, сотрудники НКВД после самоубийства профессора в 1937 году ни на его городской квартире, ни в Академгородке, ни на даче в Серебряном бору так ничего и не нашли. Было от чего впасть в отчаяние. Но с другой стороны, если архив профессора и остался у кого-то на сохранении, то об этом должна, просто обязана была знать Маша. Ведь именно она на протяжении по крайней мере последнего года жизни профессора была его любовницей. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, слово «любовница» больно резануло по сердцу. Но в данный момент важно было другое, и потому Тетерников, сделав над собой усилие, согласился на все условия союзников. Он верил, что необходимо просто разыскать Машу, вытащить ее на советскую территорию, осторожно выяснить, где в настоящее время находится архив Каменева и, внимательно изучив его, решить, какие данные можно передать американцам, а какие – нет. Тетерников немного успокоился и даже повеселел. «В самом деле, – думал он, лежа на огромной двуспальной кровати и нежно поглаживая светлые кудряшки молоденькой дочки хозяйки особняка, где он остановился на постой, как заместитель военного коменданта города, – сейчас самое главное – найти Машу, причем живой и невредимой. Узнать, где находится архив Каменева, а все остальное – потом».

Москва, Лубянка, июль, наши дни

– Ростова, завтра в 10:00 зайдите вместе с Суходольским за командировочными удостоверениями и требованиями на проезд. Как думаете добираться?

В этот момент на столе Тарасова зазвонил телефон, генерал снял трубку и, прикрыв ее ладонью, сказал:

– Продолжайте. – И уже в трубку проговорил: – Слушаю, товарищ генерал-полковник.

Я пожала плечами и начала докладывать:

– Существуют два основных способа попасть в нужный нам район: самолетом и по железной дороге. Самолетом из Москвы мы можем добраться в Новосибирск, Барнаул и Горно-Алтайск. Ближе всего к высокогорным хребтам Алтая расположен Горно-Алтайск, на 230 км дальше – Барнаул, еще на 220 км дальше – Новосибирск. Чем дальше от гор, тем оживленнее аэропорты. В Новосибирск теоретически также можно долететь с пересадкой в Екатеринбурге рейсами авиакомпании «Алтай-Авиа», что выйдет несколько дешевле, но на рейсах этой компании проблемы с разрешенным количеством багажа. Но, конечно, если контора раскошелится на доплату… Если лететь через Екатеринбург – потеряем время на пересадку. Теперь что касается железной дороги. Поезд Москва – Барнаул идет три ночи и два дня: уезжает из Москвы вечером и утром прибывает в Барнаул, что в принципе весьма удобно. Прицепные вагоны идут дальше до Бийска, но ехать до Бийска – потерять еще время. Мне сказали, что вагоны долго ждут перецепки.

– Ростова, ты что, издеваешься? – проревел генерал, закончив разговор и положив трубку. – Какие перецепки? Вы в своем уме? Полетите до Барнаула нашим бортом. Я спрашиваю вас про легенду. Вы ее проработали? Или отправить вас на инструктаж к полковнику Саботажу? – рявкнул Тарасов.

– А что тут прорабатывать? Обыкновенные туристы. На Алтае сейчас сезон в разгаре. Так что, я думаю, с этим проблем не возникнет.

– Думаете или не возникнет?

– Не возникнет, товарищ генерал, – отчеканила я и села на место.

– Ну хорошо. Наших коллег в Барнауле я предупрежу и попрошу оказать вашей группе самое активное содействие, а также через пограничное управление ФСБ РФ по Республике Алтай оформить вам все необходимые для передвижения в пограничной зоне пропуска. В остальном тоже помогут, но слишком наглеть не советую.

– Товарищ генерал, разрешите мне, когда прибудем на место, самой выбрать сопровождающего нашей группы? А то ведь знаете, как у нас водится? Дадут самого никчемного, дабы хоть на время сплавить с глаз долой. А нам нужен не просто профессионал, знакомый с местными реалиями, но и выросший в тех местах, для которого и язык, и быт, да и тайный уклад жизни коренных жителей Алтая знакомы с самого детства…

– Ну хорошо, Ростова, если такой сотрудник у тебя есть на примете, я не против. Но чтобы без выкрутасов! Ты меня поняла? Никаких тайных укладов! А то я тебя знаю! Занимаетесь только Урбонасом! Проверишь свою версию и – пулей в Москву! Поняла?

– Поняла, товарищ генерал, – радостно подскочила я. – Разрешите выполнять?

– Выполняйте, – махнул рукой Тарасов и сразу уткнулся в свои бумаги на столе.

Часть вторая
Визит к Золотой Бабе

Барнаул, июль, наши дни

Сотрудник местного управления ФСБ по имени Темир встречал нас с Суходольским у здания Барнаульского аэропорта на черной «Волге» с синим проблесковым маячком. Это был коренастый, невысокого роста, крепко сбитый приветливый молодой человек лет двадцати пяти. В уголках его чуть раскосых глаз метались озорные искорки, а с лица не сходила доброжелательная улыбка. Крепко пожав нам руки, Темир галантно открыл переднюю дверку машины, приглашая меня занять место рядом с водителем. После этого легко закинул наши неподъемные рюкзаки в багажник, отряхнул руки и, захлопнув крышку, кивнул Суходольскому, приглашая его тоже занять место в салоне.

– Темир, а долго нам ехать? – поинтересовался Суходольский, устраиваясь поудобней и обратив внимание на то, что машина, огибая здание аэропорта, все дальше удаляется от шоссе.

– Минуты три, – хохотнул Темир и озорно подмигнул мне. – Почти приехали.

Мы с Суходольским озадаченно переглянулись, глядя, как «Волга» сворачивает вправо и снова заезжает на территорию аэропорта в автоматически открывшиеся серые железные ворота и, не сбавляя скорости, мчится по бетонке к виднеющимся в конце летного поля вертолетам. Машина быстро преодолела расстояние до вертолетной площадки и, подняв целую тучу пыли, лихо притормозила около спущенной на бетон из открытой двери вертолета металлической лестницы.

– Ну вот и наш основной на ближайшие три часа транспорт, – наш провожатый кивнул на сверкающий на солнце серебристый бок МИ-6, обернулся к нам, расплылся в довольной улыбке и пояснил: – До Беляшей, где расположена интересующая вас турбаза «Джазатор», почти 850 км, сами понимаете, на машине часов двенадцать пилить. Пропуска в пограничную зону для вас уже готовы. Так что мы туда лучше на «вертушке» подскочим. Если вы, конечно, не против.

Понятное дело, что мы были не против. В особенности я, так как рассчитывала неплохо покемарить во время полета.

Турбаза «Джазатор», наши дни

Летчик ювелирно посадил вертолет на крохотную ровную площадку на окраине большого села, которая при ближайшем рассмотрении оказалась единственно пригодным для посадки местом на заброшенном аэродроме «Джазатор». Если бы не проржавевшие остовы различных летательных аппаратов на краю поросшего бурьяном поля, я ни за что бы не догадалась, что здесь когда-то была взлетно-посадочная полоса. Шел мелкий, противный и к тому же очень холодный дождь. С гор тянуло сыростью. Кутаясь в легкие куртки и проклиная погоду, мы не мешкая пересели в черную «Волгу» местного отдела ФСБ. Сразу за селом нормальная дорога закончилась, и километров десять мы вынуждены были трястись по разбитой грунтовке. Ехали очень медленно. То и дело приходилось объезжать глубокие ямы, заполненные водой, и обвалы грунта с соседних холмов. Короче, просто кошмар. Темир всю дорогу пытался развлекать нас местным фольклором, но я, честно говоря, все пропускала мимо ушей, пытаясь по возможности сгруппироваться перед очередной ямой и не удариться головой об крышу машины. В завершение всего, когда мы наконец добрались до турбазы, я опрометчиво открыла дверцу машины и неосмотрительно шагнула наружу, тут же очутившись посередине огромной лужи, мгновенно погрузившись по колено в ледяную воду. Чертыхнувшись так, что в ужасе задрожали росшие вокруг столетние лиственницы, я выбралась на твердую почву и, словно замерзшая бездомная кошка, инстинктивно почуявшая тепло, метнулась к ближайшему деревянному строению. К счастью, внутри оказалось жарко натоплено и, как мне показалось, было довольно уютно. Особенно порадовал большой, заставленный разнообразными закусками и бутылками стол, занимавший почти все пространство первого этажа.

– Добро пожаловать на нашу турбазу! – навстречу нам из-за стола поднялся высокий, начинающий лысеть полный мужчина средних лет в синем спортивном костюме. – Алексей Иванович, начальник турбазы, – с улыбкой представился он и, поздоровавшись с каждым из нас за руку, показал на лестницу. – Ваши комнаты на втором этаже, приводите себя в порядок и спускайтесь вниз. – Потом хитро подмигнул Суходольскому и добавил: – А то водка скиснет. Перекусите, так сказать с дороги, ну а вечером шашлычок сварганим, баньку истопим, ну и все остальное, как полагается.

Я повернулась к радушному хозяину и как можно дружелюбнее прошипела:

– Алексей Иванович, я, с вашего позволения, пропущу перекус и немного отдохну с дороги, а вы тут без меня с мужиками посидите. Только не увлекайтесь. А вечером – святое дело, составлю вам компанию. Шашлычок я уважаю, как и все остальное. Суходольский, помоги, – кивнула я на свой неподъемный баул и, не оборачиваясь, стала подниматься по лестнице, стараясь не обращать внимание на недовольное сопение моего напарника, вынужденного тащить мою поклажу.

Номер оказался совсем крохотным, но уютным. С удобствами. Я торопливо вытолкала за дверь Суходольского, разделась и с наслаждением приняла душ. После чего упала на кровать и мгновенно провалилась в сон.

* * *

Проснулась я затемно, быстро ополоснулась холодной водой и спустилась вниз. Дождь закончился, и мужчины перенесли посиделки во двор, под открытый деревянный навес. Едва я вышла на крыльцо под свет мощного фонаря, ко мне подскочил Суходольский, который, судя по глупой улыбке, не сходившей с его довольной физиономии, был уже изрядно навеселе.

– Наташка! Проснулась? Иди в дом и переоденься. Там твой комплект на лавке лежит. Да не тормози ты, а то водка закончится, – хохотнул мой напарник и легонько подтолкнул меня к крыльцу.

– Ты переговорил с начальником турбазы насчет Урбонаса? – шепотом спросила я.

– Нет, пока подходящего момента не было. Да успеем еще, – как всегда легкомысленно заключил Суходольский.

Только тут я заметила, что Суходольский уже успел переодеться и теперь щеголял в новой форме спецназа ФСБ. Усмехнувшись, я вернулась в дом. В углу, на лавке лежал большой черный рюкзак. Я расстегнула клапан и разложила все это великолепие на столе. Горный костюм «Горка», фасона анорак камуфлированной расцветки «Излом», который надевается через голову, легкая и чрезвычайно теплая однобортная куртка на молнии такой же расцветки. Крепкие и удобные горные ботинки точно моего размера. Ну, спасибо Тарасову, – улыбнулась я, – расстарался начальничек, ничего не скажешь. Быстро переодевшись, я вышла на улицу.

Махнув граммов сто и хорошо закусив, я почувствовала себя значительно лучше и прислушалась к разговору захмелевших мужчин. Начальник турбазы Алексей Иванович, судя по всему, рассказывал собутыльникам очередную туристскую «страшилку», как мне стало понятно из обрывков сбивчивого повествования, про «черного» альпиниста. Я с улыбкой дослушала известную байку и прервала поползновения Суходольского произнести очередной тост за настоящих мужиков словами:

– А за настоящих женщин?

– Наташка, – подскочил Михаил, – а я тебя и не заметил! Конечно! Предлагаю выпить за настоящих женщин! Наташка у нас знаете какая? Она… – Суходольский беспомощно оглянулся по сторонам, то ли подыскивая нужные слова, то ли думая, с чем меня сравнить. И наконец выдал: – За самую светлую голову нашего отдела!

Против такого определения я ничего не имела против, а потому, с удовольствием чокнувшись со всеми, выпила и, решительно оттолкнув от себя тостующего, полезшего ко мне целоваться, обратилась к начальнику турбазы:

– Алексей Иванович, не могли бы мы переговорить в приватной, так сказать, обстановке?

– Конечно, Наташа, конечно! – Начальник турбазы встал, чуть покачнувшись. Но я ловко подхватила его под руку и повела в сторону дома. – Пожалуйте в мой кабинет, я в полном порядке, – с этими словами Алексей Иванович сделал несколько неудачных попыток попасть в замочную скважину, наконец уронил ключи на пол и виновато развел руками: – Не получается…

Вздохнув, я привалила Алексея Ивановича к стене, подняла ключи и открыла дверь. Обхватив несчастного за талию, я довела его до стола и усадила в огромное кресло. Сама села за стол и, видя, что несчастный мужик сейчас заснет богатырским сном, обреченно спросила:

– Да, случай запущенный. У вас тут выпить есть?

– В сейфе…

Я наплескала ему коньяка и буквально вложила сосуд с выпивкой в безвольную руку:

– Выпейте, сразу взбодритесь. Эх, угораздило же вас так назюзюкаться. – Видя, что Алексей Иванович немного пришел в себя, я продолжила: – Ну, слава богу! Понимаете, мне очень нужно задать вам несколько вопросов. Вы в силах ответить на них? А, Алексей Иванович?

– Просто Алексей. Давайте по-простому, без официоза? – вскинул голову Алексей. – Задавайте ваши вопросы.

– Ну хорошо, Алексей. – Я налила еще немного, на палец, коньяка и тоже выпила. – Вы ведь давно на этой должности? С 68-го года? – Уловив кивок собеседника, я продолжила: – Вы можете мне назвать кого-нибудь из старых сотрудников турбазы, работавших здесь, скажем, с 1956 года? Естественно, меня интересуют те, кто здравствует в настоящее время.

– А зачем вам?

– Мне необходимо поговорить с человеком, который был знаком с бывшим сотрудником вашей турбазы Урбонасом Яном Мартыновичем. Он служил здесь старшим егерем до ноября 1959 года и сопровождал на Укок экспедицию археологов из Москвы.

– А, это та самая печально известная экспедиция профессора Тетерникова? Наслышан. Вас интересует Урбонас? Я его, понятное дело, не застал, но вот Павел Евгеньевич, наш старейший сотрудник, наша, можно сказать, легенда, его точно должен помнить. И вам обязательно нужно с ним поговорить. Они с Урбонасом не то чтобы приятельствовали, но служили, как я слышал, вместе.

– Где и когда? – моментально сделала я стойку.

– Ну, вы многого от меня хотите, – Алексей развел руками. – Вроде где-то в Москве. Поговаривали даже, что в НКВД. Хотя я, честно говоря, этим слухам сначала не верил.

– Почему?

– Трудно сказать. Не знаю, как Урбонас, а вот Павел Евгеньевич… Такой интеллигентный в хорошем смысле этого слова, мягкий и очень общительный человек. Если бы сам случайно не увидел его личное дело в нашем отделе кадров, в жизни бы не подумал. Я, конечно, по возрасту своему не застал то время… Ну, вы понимаете? Но, учитывая те штампы, которые в нас вбивали с малолетства о зверствах доблестных сотрудников НКВД в приснопамятных тридцатых и сороковых, нетрудно догадаться, как я всегда представлял себе чекистов. Да и во время нашей студенческой юности сотрудников КГБ откровенно побаивались.

– Понятно. А скажите, как так получилось, что они вместе служили в Москве, а потом вместе же оказались здесь, на турбазе? Ну, если, по вашим словам, они не приятельствовали?

– Так Антошкин, насколько я знаю, родом из этих мест. Вышел на пенсию и вернулся. А Урбонаса, наверное, с собой позвал. А там кто их знает, я, честно говоря, и не вникал. К чему мне? Вот у Павла Евгеньевича и спросите.

– Сколько же ему лет? За восемьдесят? Давно на пенсии?

– Семьдесят четыре. Но Павел Евгеньевич у нас все еще в строю. Иным молодым и сейчас фору даст. Только сейчас поговорить с ним у вас не получится. Он сейчас в командировке, с археологами из Новокузнецка. У них лагерь у подножия ледника Горло дьявола, в районе хребта Вероника.

– Это далеко отсюда?

– Около 45 километров. Но меня информировали, что вы собираетесь на плато Укок? Или я что-то путаю?

– Все верно, только с вашим Павлом Евгеньевичем нам теперь встретиться нужно просто позарез. Просто кровь из носа. Он когда планирует вернуться?

– Не раньше первой половины сентября, – пожал плечами начальник турбазы.

– А маршрут на Укок никак нельзя… – начала было я.

– Никак, – отрезал начинающий трезветь Алексей, – это совсем в другой стороне. Так что, милая моя, придется определиться: или – или.

– Спасибо. Я все поняла. И последний вопрос. А экспедиция из Новосибирска что ищет?

– В начале лета ими была обнаружен участок скалы, чрезвычайно напоминающий своей формой огромный дольмен. –  Это такое сооружение, сложенное из каменных плит, – пояснил Алексей. – Так называют мегалитические, то есть сложенные из больших камней или каменных плит древние сооружения, напоминающие каменные столы. Кстати, от этого и произошло их кельтское название – дольмен. Обычно он устраивался из пяти каменных плит и представлял собой нечто вроде большого каменного ящика с крышкой, где на четырех плитах, поставленных вертикально, горизонтально лежит пятая.

– Интересно. Мегалиты, значит, – вспомнила я цель экспедиции профессора Тетерникова. – И для чего в древности строили такие столы?

– Ну, точно, конечно же, никто сказать не может, но подавляющее число археологов считает, что это своеобразные алтари или жертвенники, некоторые утверждают, что это древние гробницы.

– А на плато Укок они есть?

– Есть, как не быть. Но не на самом плато. Самый крупный из известных мегалитов находится примерно в 20 километрах от села Кош-Агач. Его еще называют «Алтайский Стоунхендж». Он состоит из пяти каменных столбов высотой около 6–7 метров, соединенных наверху каменной перекладиной. А вокруг – множество валунов с нанесенными на них петроглифами. Кстати, через этот комплекс камней проходит сейчас дорога на плато Укок. По преданию, эти огромные камни были привезены сюда древними скифами за сотни километров и датируются примерно 8–6 веком до нашей эры. Один из них, по форме напоминающий каменное кресло, говорят, излечивает от бесплодия. Аналогичные, но значительно меньшие по размерам камни – алтари неизвестного происхождения – разбросаны по всему плато, на многих из них также сохранились петроглифы – буквы или знаки древней письменности, которой владели скифы. Ну и конечно же, курганы, погребальные оградки, наскальные рисунки. Но все равно такие сооружения в основном находят на Северном Кавказе, в окрестностях Геленджика например. Там их обнаружено великое множество. Для Алтая это все-таки редкое явление.

– Профессор Тетерников в 1959 году указал цель своей экспедиции как изучение мегалитов на плато Укок. Если их там, по сути, нет, то что он собирался изучать? Как вы думаете?

– Ну, милая моя, откуда мне знать. Впрочем, это высокогорное плато давно привлекало к себе внимание археологов, но искали тут в первую очередь скифские стоянки, захоронения и уникальные каменные алтари древних кочевых цивилизаций. И если быть совсем точным, то мегалиты – это ведь просто древние сооружения из больших камней. Слово «мегалит», насколько я помню, имеет греческое происхождение и в переводе на русский значит «большой камень». Просто «большой камень». И не более того. То есть я хочу сказать, что это не обязательно классический дольмен. К примеру, храм в Баальбеке, да и всем известные египетские пирамиды также являются мегалитами, просто их никто так не называет, поскольку эти сооружения давно имеют имена собственные. Так что, вполне возможно, профессор имел в виду что-то другое.

– Что, например? – не сдавалась я.

– Ну, на самом деле вариантов может быть множество. Я, право слово, не специалист в археологии… Хотя подождите, у меня где-то здесь была книжка на эту тему. Сейчас. – Алексей с трудом слез с кресла и присел на корточки у нижнего ящика книжного шкафа. – Ее очень кстати забыл кто-то из проезжих археологов, лет десять назад. А, вот она. Тут о мегалитах все изложено вполне понятным языком. Читаем. – Начальник турбазы послюнявил палец и перелистнул несколько страниц. –  Вот. Нашел. Наиболее распространенных видов мегалитов существует минимум восемь. Менгиры – одиночные, вертикально установленные высокие каменные стелы, достигающие высоты аж 20 метров. Потом, – Алексей почесал затылок, – кромлех. Это уже комплекс из нескольких менгиров, которые расположены вокруг одного более большого, образующие полукруг или замкнутый круг. Так, теперь дольмены. Ну, о них мы уже говорили. Пропускаем. – Алексей перевернул страницу. – Добавлю только, что это наиболее распространенный вид мегалитов в Европе. Несколько же дольменов, соединенных между собой, образуют так называемую крытую галерею. Конструкция из камней в виде русской буквы «Т» называется таула. А каменное сооружение, состоящее уже из двух или более вертикальных камней и одного, уложенного сверху горизонтально, называется трилит. Каирн, также известный как «гурий» или «тур», не что иное, как подземное или же наземное сооружение из камней, выложенное в виде конуса. Вертикально и параллельно установленные блоки из камня – каменные ряды. Сейдом называют валун или кусок скалы, установленный в особом месте, как правило на возвышенности, для проведения различных национальных погребальных ритуалов… Видите, вариантов может быть множество. Вот, возьмите себе, если нужно. Берите, берите, – Алексей протянул мне книгу в потрепанном переплете, – и можете не возвращать. Хозяин ее, я думаю уже вряд ли объявится.

* * *

Утром, когда я спустилась к завтраку, все уже были в сборе. Бодро поздоровавшись, я налила себе большую кружку кофе, взяла стакан сметаны и присела на свободное место. Судя по всему, вчерашнее обильное застолье для моих соратников не прошло бесследно. Напротив меня сидел Суходольский и вяло ковырял вилкой салат. По всему чувствовалось, что ему очень плохо. Темир ел вчерашний подогретый шашлык, но тоже явно без аппетита. Но хуже всего было начальнику турбазы. Он часто отхлебывал мелкими глоточками кефир из простого граненого стакана и ежесекундно, отирая пот со лба, несчастливо вздыхал. Допив кофе и в сотый раз поймав умоляющий взгляд Суходольского, я решительно отодвинула от себя сметану.

– Алексей, можно у вас поинтересоваться, во сколько же вчера вы сыграли отбой?

– Не вчера, а уже сегодня, Наташенька, именно сегодня. Было что-то около пяти, – вяло ответил начальник турбазы, – но моей вины здесь, видит бог, нет. Ваших орлов, Наталья Александровна, разве угомонишь?

– Ну тогда, Лешенька, неси коньяк, другого выхода нет, – громко сказала я, – нужно же приводить в чувство моих друзей. По сто грамм, не больше, – погрозила я пальцем, – строго в терапевтических целях болезным, ну и мне – для аппетита.

Увидев, как начальник турбазы с готовностью подскочил, едва не опрокинув стол, и на буквально полусогнутых бросился к дому, петляя между деревьями, как заяц, я не выдержала и рассмеялась. Да, мужики есть мужики…

– Теперь к делу, – сказала я, увидев, что на щеках моих товарищей вновь заиграл здоровый румянец, и постучала вилкой по столу. – Попрошу всех слушать внимательно. Диспозиция на сегодня следующая. Как вы знаете, поводом для нашего визита на Алтай послужило дело об исчезновении гражданина Урбонаса Яна Мартыновича, 1912 года рождения, до ноября 1959 года – старшего егеря турбазы «Джазатор». Поскольку связи Урбонаса спустя сорок лет отработать увы, весьма проблематично, думаю, будет правильным опросить единственного оставшегося на данный момент свидетеля. А именно егеря турбазы Антошкина Павла Евгеньевича. Правда, здесь есть одна загвоздка. Свидетель находится в командировке, отозвать из которой его решительно невозможно. Поэтому, если гора не идет к Магомету, то… Короче говоря, завтра утром подъем в пять часов. Мы выдвигаемся к леднику с поэтическим названием Горло дьявола, в район хребта Вероника. Протяженность маршрута примерно 45 километров. Наш проводник прибудет сегодня вечером. Вопросы?

– Наташа, можно тебя на пару слов? – Суходольский взял меня под руку и отвел в сторонку. – Какое, к чертям собачьим, Горло дьявола? Генерал что нам приказал? Пройти маршрутом Тетерникова, осмотреть место гибели экспедиции и все, – зловещий шепот Суходольского становился все громче, – и не нужно тут ничего придумывать. Как говорится, делай, что велит начальство, и будет тебе счастье. Ты же опять хочешь втянуть всю группу в очередную авантюру! Забыла, чем это закончилось тогда, в Афганистане?[3]3
  Читайте книгу А. Костенко «Эндшпиль для «Алисы».


[Закрыть]