Текст книги "Покров-17"

– Добр-р-ое утро!

Корень бросил тело Блестящего, нахмурился, осторожно выглянул в окно и смачно выругался.

– Да твою мать…

Корень сплюнул на пол, отобрал у меня лопату, швырнул ее в сторону, снова выругался, потом наклонился ко мне и быстро зашептал:

– Так. Я буду говорить, а ты будешь мне поддакивать и во всем соглашаться. И оба будем в шоколаде. Понял? Это бешеный человек.

Я кивнул.

Корень притворно улыбнулся, вытащил из кармана пистолет, проверил обойму, снова сунул в карман и открыл дверь.

– Стой за мной и не высовывайся особо, – прошептал он напоследок, а затем вышел на крыльцо. – Здра-а-авствуйте, товарищ капитан! Давно не видел!

У моей машины, опершись рукой о капот, стоял высокий мужчина в темном парадном кителе с воротником-стойкой и капитанскими погонами, но без положенной к нему фуражки на голове, в ослепительно белых штанах. У него были нестриженные смолянисто-черные волосы с вьющейся челкой, крепкие скулы и большие глаза.

Пока Корень не видел, я опустился на корточки перед телом Блестящего, нашарил в его кармане ключи от машины, положил к себе.

Капитан улыбнулся во все зубы, зачесал пятерней волосы назад и пошел к крыльцу.

– А вы, дорогой, охоту затеяли? Уток стреляете? Или по грибы? Как думаете, можно ли стрелять в грибы? С одной стороны, конечно же, технически можно, ведь технически можно все, но смысл в этом, смысл? Понимаете?

Он говорил мягко и быстро, слегка картавил и не переставал улыбаться. В его речи не было «гэканья», к которому я уже успел привыкнуть за этот час. Видимо, не местный. Несмотря на легкую сутулость, в нем ощущалась внутренняя стать, точно у белогвардейского офицера из старого кино.

– А вы опять про ваши грибы, товарищ капитан, – улыбнулся в ответ Корень.

– Постоянство – путь к вечности. А что такое вечность? Вечность противостоит силам хаоса. Не для того ли мы здесь? А что это за товарищ интеллигентного вида из-за двери выглядывает? И откуда у вас такая роскошная машина? В наших краях таких, сами знаете…

Корень нервно метнулся взглядом в мою сторону и продолжил, уже не улыбаясь:

– Это мой старый друг… Андрей. Ему жить негде, вот и… А машину, ну, в городке нашел, в гараже стояла. Чуть починил, и вот на ходу, как новенькая.

– Конечно, конечно, – еще быстрее заговорил капитан. – Мы же тут все друзья, у нас нет другого выхода. Кстати, о друзьях! Я тут недавно слышал, что еще один ваш, эмм, друг собирался вас навестить. Совершенно, понимаете, неожиданно. Прямо даже очень внезапно, я бы сказал.

Капитан тоже перестал улыбаться. Он остановился прямо перед нижней ступенькой крыльца, сложил руки за спиной и выжидающе смотрел на Корня.

Я заметил, что Корень прячет руку в кармане, в который положил пистолет, и его запястье напряжено.

– Да? И кто же? – спросил он капитана.

– А это я у вас хотел спросить. Он же к вам поехал. Кажется, вместе с вашим другом. Как на охоту сходили? – он опять улыбнулся.

– Ничего не знаю.

– А я знаю.

Лицо капитана резко стало серьезным.

Корень выхватил из кармана ствол. Выстрелить он не успел. Раздался оглушающий хлопок. Корня откинуло назад, он пошатнулся и вцепился рукой в перила крыльца, едва не упав.

Капитан держал в руке пистолет, со ствола поднимался легкий дымок.

Корень, тяжело дыша и стиснув зубы от боли, снова попытался прицелиться в капитана. Его рука дрожала.

Снова грохнул выстрел. Корень резко скорчился, захрипел, упал на колени и рухнул ничком под мои ноги.

Третий труп за час.

Капитан вновь улыбнулся во все зубы.

– Пал Вавилон великий с его бесконечным днем! Я родился в семье морского офицера. Меня учили метко стрелять даже в шторм.

Он посмотрел на меня и таким же спокойным голосом продолжил:

– Добро пожаловать, Андрей Васильевич, извините за это все. Два… или сколько там, три убийства за час? Многовато. То ли еще будет, но не хочу вас пугать. Вы не бойтесь, спускайтесь. Его убил, а вас не убью.

У меня дрожали руки. Я поправил очки на носу. Было холодно и страшно, ноги казались ватными. Я спустился по ступенькам крыльца, неуклюже пытаясь не наступать на труп.

– Слушайте… – я встал перед капитаном, оглянувшись на тело, снял и протер рукавом очки, снова нацепил их на нос. – Что тут вообще происходит?

Капитан убрал пистолет в кобуру и пожал плечами.

– А черт его знает, Андрей Васильевич. Видите – людей с самого утра убивают. Шучу. То есть нет, не шучу, конечно, убивают… Давайте сядем в машинку и доедем до города.

– 3-зачем? – мой голос дрогнул.

– Я должен вам тут все показать и рассказать. Вы же наш гость, понимаете? Вам надо освоиться. Вы же писатель? От вас идет мощная творческая энергия, хоть и не люблю это слово.

Капитан слегка наклонил голову, а потом указал рукой на мою машину.

– Поедем. Я за рулем.

Я старался не думать, почему этот человек все знает. Мы сели в машину – он на водительское кресло, а я туда, где еще утром сидел труп. Меня передернуло. Захотелось встать и уйти. Вместо этого я пристегнулся.

– Что ж, поедем в город, все покажу, со всеми познакомлю. Будете тут как дома, – продолжил он.

Он надавил педаль газа и стал выруливать на дорогу.

– Я тут не то чтобы дома, товарищ капитан, я хотел бы еще и вернуться.

– Зовите меня просто Капитан, – ответил он. – Если будете писать книгу – с большой буквы.

И снова улыбнулся.

Мы выехали на пыльную деревенскую дорогу. Солнце поднялось из-за горизонта и потеряло ярко-багровый блеск, вдали зажелтели прожилками тучи. Начинался день. В небе низко висели тяжелые облака, и казалось, еще немного и прольет дождь. Мы проехали через деревню – на улице по-прежнему ни одного человека, но, наверное, все спали – и вырулили на развилке направо, в сторону широкой дороги.

– Раз вы хотите все мне рассказать, – медленно заговорил я, – так расскажите. Что такое Покров-17? Что здесь находится?

Капитан покачал головой, поправил прядь на лбу, скептически хмыкнул.

– Вам, наверное, многое рассказали. Про Черный Покров? Про всяких, ну… тварей? Про мертвых святых? Про Объект?

– Я ничего не понимаю. Какой еще Объект, какой покров?

– Насчет Объекта врать не буду, я сам не знаю, что там. Почти никто не знает. Только в институте. И то не все. А Черный Покров и мертвых святых сами увидите. Тварей, к сожалению, тоже. И людей как чудовищ, и чудовищ как людей. Вы же понимаете, – он смягчил голос, – что вы отсюда не выберетесь? Вас просто не выпустят на КПП. Нельзя. Даже за взятку. Да и откуда вы деньги возьмете, тут денег как таковых нет.

– Как это – не выпустят? – не поверил я. – Вы местный шутник?

– Я никогда не шучу. Все, что я говорю – чистая правда.

Я тяжело вздохнул и отвернулся.

Это все бред, фантазия, преувеличение. Капитан явно любит приврать для красного словца.

– Я бы очень отсюда хотел выбраться, – мой голос задрожал. – Слушайте, вы-то кто такой, зачем вы все это… Я-то вам зачем? Я арестован?

Капитан снова хмыкнул.

– Что вы, почему сразу арестован, просто, понимаете… Хорошо, расскажу по порядку. Вы, наверное, гадаете, почему я о вас все знаю? Это не я. Мне позвонили из института, рассказали о вас, попросили встретить и привезти на место. Вы нужны институту. Зачем? Я не знаю. Меня просто попросили вас встретить. Можно сказать, что мое призвание здесь – собирать вместе хороших и разных людей.

– И убивать, – сказал я.

Капитан невозмутимо кивнул.

– И убивать. А что поделать? Слушайте, в стране хаос, и в Покрове-17 тоже начинается хаос, а я не хочу хаоса. Я его не люблю. Есть люди, которые помогут вам, и вы поможете им сделать хорошие вещи. Насколько это возможно в наши дни, конечно. Вы человек умный, писатель, у вас нестандартное мышление, тут такие нужны. Очень нужны. А вы отсюда нет, не выберетесь, нет, отсюда никого не выпускают.

Я снова отвернулся и посмотрел в окно.

Да бред все это, думал я. Полный бред.

Утреннее солнце заползло под тучи и просвечивало белесой кляксой, небо становилось серым, облака постепенно стягивались в сплошную серую массу.

– Не против, если включу радио? – спросил Капитан.

Я кивнул. Ком застрял в горле. Стало тошно.

Капитан включил радио, стал крутить ручку. Из динамика зашипели помехи. Затем послышался сухой голос диктора:

– …подтверждает, что Борис Ельцин уже сегодня намерен выступить с заявлением о роспуске Верховного Совета. Также, по данным источника, министр обороны Павел Грачев планирует провести экстренное заседание коллегии военного ведомства…

Капитан недовольно хмыкнул, снова повернул ручку, и голос ведущего потонул в скрипе и скрежете. И спустя несколько секунд я услышал другой голос: звонкий, с протяжными нотками, с какой-то парадоксальной смесью интеллигентской манерности и жесткости рабочего парня с окраин.

– …эти чертовы блокпосты и эту чертову колючую проволоку. Даже отсюда мы видим, как предатели рвут на части нашу некогда красивую и сильную Родину. Пока мы сидим тут взаперти, как подопытные крысы для института, пока мы блуждаем во тьме – в самом прямом смысле во тьме! – мир снаружи гибнет, а с ним гибнем и мы. Прорыв необходим. Прорыв – наш единственный шанс выжить. Вы чувствуете, что Покров-17 медленно убивает вас. Вы не можете это не чувствовать. Это железный факт. Приходите к нам. У нас есть…

Капитан выключил радио.

– Старик, – сказал он. – Опять вещает тут. Знаете Старика? А, точно, откуда же. Это командир группировки «Прорыв», наверняка уже слышали о ней. На самом деле он хороший человек, я его знаю. Очень необычный человек, но хороший. Только вы никому не говорите, что он хороший. Ладно, давайте лучше музыку послушаем!

Капитан вытащил из магнитофона мою кассету, достал из бардачка другую наугад, вставил, вдавил кнопку. Щелкнула магнитола, внутри с потрескиванием зашуршала пленка. Это были «ДДТ».

– Что такое осень – это небо… – раздался в динамике хриплый голос.

– О-о-о! – присвистнул Капитан. – Как верно я угадал, а? Эта песня идеально подходит ко всему, что здесь происходит! Плачущее небо под ногами…

– В лужах разлетаются птицы с облаками… – пел Шевчук.

– Осень, я давно с тобою не был, – подпевал Капитан.

Ему явно стало еще веселее.

– Осень, в небе жгут кор-р-рабли! – продолжал он, неумелым хрипом пытаясь копировать голос Шевчука. – Осень, мне бы пр-р-очь от Земли-и-и! Там, где в мор-ре тонет печа-а-ль, осень – темная да-а-аль!

Я не смотрел на капитана. Хотелось молчать и глядеть в окно.

– Приуныли вы, Андрей Васильевич, – продолжил Капитан. – Понимаю. Что такое осень? Это камни… Не унывайте! Что вас держит там? У вас нет жены и детей, родители умерли. Осень вновь напомнила душе о самом главном… Бросьте эту печаль. Как писал Алистер Кроули, каждый человек одинок навсегда.

– Осень, я опять лишен покоя… – продолжал хрипеть голос в динамике.

Капитан стал раздражать меня. Я повернулся к нему и тихо сказал:

– Вы всегда так много говорите?

– О-о-осень, в не-е-ебе… Что? Да. Всегда. А с кем тут говорить? С кем? С этими вот? – он кивнул назад. – Лучше уж в монастырь, дать обет молчания! Там, где в мор-р-е… Стоп.

Он нахмурился, выключил магнитофон и снизил скорость.

– Чувствуете? – тихо спросил он.

– Что?

– А, ну да… Сейчас. Буквально через пару секунд…

Да что еще такое, черт возьми.

Я ничего не чувствовал, но стало не по себе. Быстрыми движениями снял очки, протер их рукавом и снова нацепил на нос.

Капитан осторожно припарковался у обочины и затормозил.

Вдалеке взревели сирены.

Громко, длинно, протяжно, с железным скрежетом и электрическим завыванием. Звук усиливался и приближался, будто пролетая прямо над нами.

Господи.

По спине пробежал холодок. Я никогда не слышал ничего подобного. Только в рассказах о войне.

– Что это? – пробормотал я.

Сердце забилось сильнее, в висках запульсировало, дрогнули пальцы.

Звук сирен нарастал с каждой секундой, он бил по ушам и впивался на высоких нотах в барабанные перепонки.

– Готовьтесь, – сказал Капитан. – Сейчас будет темно.

Мне захотелось спрятаться куда-нибудь – хоть куда, лишь бы отсюда подальше, зарыться в землю, перестать существовать для всего этого мира.

Ревели сирены и темнели облака, становясь плотнее, ниже и тяжелее, и небо сначала стало темно-серым, а потом, налившись густыми сумерками, соединилось в своей темноте с облаками.

Я потянул ноздрями воздух и почувствовал слабый запах дегтя.

Сирены стихали, а мир вокруг с каждой секундой становился темнее, будто очень быстро наступала ночь.

Но это была не ночь.

Темная пелена сгущалась вокруг, тяжелела и уплотнялась, проникая под самую землю, в деревья, в кусты, в придорожный песок, заполняя лобовое стекло автомобиля, точно сам воздух вокруг становился этой чернотой.

Я посмотрел на свои руки и увидел, как пляшут на них расплывчатые черные кляксы, растекаясь по коже и становясь темнее, и еще темнее, и еще, казалось бы, куда еще темнее, но вот – в лобовом стекле машины уже ничего не видно, ни дороги, ни деревьев, ни облаков, и все это напоминало ночное беззвездное небо, но оно было везде, вверху, внизу, сзади, спереди, справа и слева.

Я посмотрел на Капитана и увидел, что его лицо темнеет. Тот повернулся, вздохнул и что-то сказал, но звуки исчезали, и я мог только видеть, как шевелятся губы.

Умолкли сирены, стихло все вокруг, исчез шум моторов.

Я попытался посмотреть на свои руки, но увидел только мутные белесые пятна. Потом исчезли и они.

Пропали все звуки.

Наступила чернота.

Исчезли все цвета, пропали источники света, будто весь мир затопило густыми чернилами и воздух вокруг стал непроглядно слепым.

Я закрыл глаза.

Разницы не было.

***

ИЗ МАТЕРИАЛОВ К ПОСОБИЮ ПО ЭКСПЕРИМЕНТАМ

В УСЛОВИЯХ АБСОЛЮТНОГО ПОГЛОЩЕНИЯ

СВЕТОВОГО ПОТОКА

Научно-исследовательский институт аномальных световых явлений ЗАТО «Покров-17»

Абсолютное поглощение светового потока (АПСП) – временное, хаотично возникающее явление, при котором все видимые объекты в обозримом пространстве полностью поглощают фотоны, в результате чего их наблюдение становится невозможным. АПСП наблюдается исключительно в пределах закрытого административно-территориального образования «Покров-17» с 5 апреля 1981 года; другие примеры возникновения АПСП неизвестны.

ОСНОВНЫЕ ПРИЗНАКИ, ХАРАКТЕРИЗУЮЩИЕ ЯВЛЕНИЕ АПСП:

1. В отличие от обычной ночной темноты, при возникновении АПСП полностью отсутствует адаптация глаза. Сетчатка и колбочки никак не реагируют на наступление темноты, сколько бы она ни длилась. Наступившая темнота, таким образом, абсолютна и не позволяет что-либо увидеть. Полностью отсутствует стимуляция палочек и колбочек внутри глаза, в результате чего клетки фоторецепторов не посылают в мозг никакой реакции.

2. В зоне воздействия АПСП перестают функционировать осветительные приборы, а открытый огонь прекращает быть источником освещения. Тепловая энергия не преобразуется в световую. Причины этого неизвестны.

3. АПСП начинается и заканчивается постепенно, скорость развития явления варьируется. Согласно сообщениям очевидцев, испытуемых и сотрудников НИИ аномальных световых явлений, АПСП начинается как легкое погружение в сумерки и заканчивается абсолютной темнотой.

4. АПСП – временное явление. Его продолжительность варьируется. Средняя статистическая продолжительность АПСП – 17 минут 30 секунд. Самое долгое АПСП было зафиксировано 13 ноября 1985 года и длилось 1 час 34 минуты и 13 секунд. Самое короткое АПСП было зафиксировано 25 июня 1987 года и длилось 4 минуты и 5 секунд.

5. АПСП – хаотическое явление. Оно возникает бессистемно, не имеет четкого графика, не зависит от времени суток и погодных условий. Частота возникновения АПСП варьируется. Наибольшей частоты явление достигло 12 февраля 1983 года – 5 эпизодов за одни сутки. С 12 апреля по 1 мая 1987 года был зафиксирован самый продолжительный период отсутствия АПСП. Чаще всего (в 75 % случаев) следующий эпизод возникает не раньше, чем через 30 часов после предыдущего.

6. АПСП также воздействует на слуховую систему, полностью либо частично лишая возможности слышать и распознавать звуки. Причины такого воздействия не изучены.

7. АПСП в ряде случаев может вызвать приступ паники, тахикардию, дрожание конечностей. Установлено: развитие сердечно-сосудистых заболеваний, нарушения в работе нервной системы, бессонница часто связаны с длительным пребыванием в условиях АПСП. Какие-либо критические нарушения в работе организма, вызванные воздействием АПСП, не выявлены. Эпизодов, при которых воздействие АПСП привело бы к смертельному исходу, не зафиксировано.

8. При возникновении эпизода АПСП иногда ощущается стойкий запах смолы или дегтя.

9. АПСП служит источником для возникновения скоплений вещества Кайдановского.

ПРИЧИНЫ ВОЗНИКНОВЕНИЯ АПСП

Причины явления остаются предметом дискуссии. Теория о массовой галлюцинации опровергнута. Волновая природа не доказана. Версии об электромагнитном либо радиоактивном излучении не подтвердились. Подлинная природа явления, несмотря на длительное изучение, до сих пор не выяснена. Большинство исследований показывают связь АПСП с Объектом-1 как с непосредственным источником явления, но природа этого взаимодействия не установлена.

СВЯЗЬ АПСП С ОБЪЕКТОМ-1

ОБЪЕКТ-1 – кодовое обозначение объекта, предположительно являющегося источником АПСП. Объект-1 расположен под железобетонным укрытием. Доступ внутрь возможен исключительно в составе экспедиционной группы, оборудованной средствами индивидуальной защиты. Подробное описание Объекта-1 и Объекта-1Б см. в приложении 2 (СТРОГО СЕКРЕТНО! ИНФОРМАЦИЯ ДОСТУПНА ТОЛЬКО ДЛЯ РУКОВОДЯЩЕГО СОСТАВА ИНСТИТУТА).

ИСТОРИЯ ВОЗНИКНОВЕНИЯ АПСП НА ТЕРРИТОРИИ ЗАТО «ПОКРОВ-17»

5 апреля 1981 года в 11:23 впервые зафиксирован эпизод АПСП. Явление вызвало сильную панику среди жителей города Недельное Малоярославецкого района Калужской области и близлежащих деревень Светлое, Железное, Колодец. По решению Калужского облисполкома во избежание дальнейшей паники днем 5 апреля в городе отключена телефонная связь, радио– и телевещание, введены части Внутренних войск МВД СССР. На въездах в город установлен особый пропускной режим. Сформирована правительственная комиссия для установления причин ЧП.

6 апреля в 7:45 эпизод АПСП повторился. Паника в городе усилилась. Правительственная комиссия прибыла на место.

8 апреля в 15:20 эпизод АПСП повторился. Комиссии удалось установить границы распространения АПСП. Любопытно, что сторонние наблюдатели за пределами закрытой зоны не замечали потемнения или каких-либо других аномальных явлений.

10 апреля по распоряжению Калужского облисполкома жители города Недельное и близлежащих деревень эвакуированы. Вокруг зоны АПСП введен особый охранный режим. В город направлена исследовательская группа для подробного изучения феномена. Эпизоды АПСП возникали регулярно с периодичностью в два-три дня.

С мая по июнь 1981 года вокруг территории установлены защитные ограждения.

13 июня 1981 года членам исследовательской группы удалось установить, что наиболее интенсивное проявление признаков АПСП наблюдается вблизи Объекта-1.

20 июня 1981 года в здании администрации города Недельное организован Научно-исследовательский институт аномальных световых явлений.

16 июля 1981 года указом Верховного Совета СССР город Недельное переименован в Покров-17 и вместе с прилегающей территорией и близлежащими населенными пунктами Светлое, Железное, Колодец определен как закрытое административно-территориальное образование «Покров-17» с особым режимом охраны. Администрация города Недельное ликвидирована, функции управления возложены на руководство НИИ аномальных световых явлений.

Зав. архивом НИИ аномальных световых явлений

Старший научный сотрудник

ГОНЧАРОВ И. И.

25.07.1988

Глава вторая

Из книги Андрея Тихонова «На Калужский большак»

21 декабря 1941 года, деревня Пожарки

Бойцы взвода лейтенанта Старцева ввалились в хату, взмокшие, краснолицые, стаскивая на ходу винтовки с плеч. Внутри было так же холодно, как и снаружи, но хотя бы не было ветра и мокрого снега, впивающегося в лицо.

– Эх, ну и прогулочка!

– Всего-то ничего прошли, тю!

– Что ж хату не натопил-то никто, холодина задрала уже!

– А ты что разнылся, костерок сейчас сварганим да и погреемся…

– Жратву-то когда давать будут?

Красноармеец Селиванов зашел в хату последним, пропустив сержанта Громова, и ему впервые за последние три часа стало повеселее – хоть какой-то отдых после долгого перехода по бездорожью.

– Будет жратва, – сказал сержант, которого Селиванов пропустил вперед. – Оружие в пирамиду сложите, сколько раз говорил не разбрасывать. И дров надо набрать…

Бойцы сложили винтовки в пирамиду, расселись, расстегнули ватники и шинели, запыхтели, точно выдыхая скопившуюся усталость.

Селиванов присел у подоконника, расстегнул воротник и почувствовал рукой, как размазались по коже комочки грязи.

– Помыться бы… – сказал он, глядя перед собой.

Рядовой Пантелеев, низкорослый, с плоским лицом и живыми глазами, расселся на досках рядом с Селивановым, распахнув полы шинели, развязал сидор, достал кусок хлеба.

– Это да, баньку бы натопить, – сказал он и оторвал зубами мокрый от холода мякиш.

– Насчет помыться – это уж не сейчас, ребят, – сказал сержант Громов. – Не забывайте, немца наши только утром сегодня отсюда выбили. В жаркое местечко пришли. В Недельном будет еще жарче.

Этим утром передовые подразделения 238-й стрелковой дивизии заняли деревню Пожарки, от которой оставалось всего пять километров до Недельного. К деревне медленно стягивались остальные части, но многие застревали в снегу и задерживались по дороге. Стрелковому батальону 837-го полка повезло – удалось добраться почти к трем часам дня. Отдыхать, по всей видимости, предстояло недолго.

Селиванов достал из вещмешка потертый блокнот с огрызком карандаша, послюнявил, сложил на коленке, начал что-то записывать.

– Эй, Селиванов, – крикнул из другого угла хаты круглолицый и краснощекий Денисенко. – Опять поэму писать уселся? Почитай нам!

– Не поэму, – улыбнулся Селиванов. – Просто записки. Что тут читать, сами все знаете, что было, то и записываю.

До войны Селиванов работал корреспондентом в ленинградской газете. Иногда писал стихи. Однажды послал свои юношеские рифмы Луговскому и очень гордился коротким отзывом: «Юноша, вы молодец. Больше читайте».

Когда в июле пришла повестка, ему было двадцать лет.

Сержант Громов оправил под ремнем шинель, которая была ему велика, осмотрел хату, снял шапку-ушанку, пригладил рукой вспотевшие волосы и вдруг нахмурился.

– Так, ребята, а куда Игнатюк делся? Всех вижу, его не вижу.

– По бабам пошел! – крикнул Пантелеев, дожевывая кусок хлеба.

По хате прошлись смешки.

– Ну тебя… – сказал Громов. – Какие бабы тут, что несешь?

– А Игнатюк даже в лесу в три часа ночи бабу себе найдет, – сказал Денисенко.

Бойцы захохотали.

– Тьфу, – Громов сплюнул и натянул на голову ушанку. – Игнатюка найти надо, если опять не явится на построение, с меня лейтенант три шкуры сдерет, сами знаете.

– А вот и он! – крикнул кто-то.

Все обернулись в сторону дверей. У прохода стоял Игнатюк – запыхавшийся, с улыбкой на красном лице. Он был не один. Рядом с ним стоял, радостно размахивая хвостом, всклокоченный рыжий пес.

– Друга вам привел, – как бы извиняясь, сказал Игнатюк. – Уцепился за мной, как хвост, я ему – иди давай отсюда, а он ни в какую. И смотрит глазищами своими, ну как тут удержаться? Покормим хоть?

Пес вбежал в хату, обнюхал Громова, потом Селиванова, потом Пантелеева, затем сел посреди хаты и тряхнул мордой.

– Ты какой хороший! – красноармеец Максимов соскочил с печи, наклонился к собаке, почесал за ухом.

– Что, Игнатюк, нашел себе бабу? – ехидно протянул Пантелеев.

– Да ты совсем с глузду съехал? – обиделся Игнатюк. – И вообще, это кобель. Вон, болтается у него…

– Пантелеев, твои шуточки уже слишком, – строго сказал Громов. – Игнатюк, у тебя своего пайка не было, чтоб собаку накормить? Ладно, ладно… Хороший барбос.

Наклонился, погладил по голове – пес доверчиво заскулил и снова мотнул ушами – улыбнулся, спросил ласково:

– Что ж с хозяевами-то твоими…

Пес снова заскулил и улегся на доски.

Пантелеев вытащил из сидора замотанный в бумагу кусок сала, отрезал финкой кусок, подозвал свистом пса, и тот, вскочив с досок, засеменил к нему лапами.

Съел прямо с руки, проглотил, пристально посмотрел в глаза Пантелееву, ожидая следующего куска.

– Теперь барбос твой друг, – засмеялся Игнатюк. – Вот сам и корми.

Селиванов смотрел на собаку и улыбался. Он любил собак. В Ленинграде у его семьи был пес по имени Альберт. Почему «был»? И сейчас есть…

«Но далеко», – подумал Селиванов, вздохнул, почухал пса за ухом, снова улыбнулся.

Кухня приехала только спустя час. А после обеда, ближе к закату, уже улегся ветер, и бойцы развели во дворе костер. Стали греться, снимать рукавицы, держать ладони у огня, почти не чувствуя раскаленного пламени. Позвали к костру ребят из второго отделения – у тех отсырели дрова.

Воздух становился густым и темным, еловый лес на окраине скрылся в сумерках, и голубоватый непритоптанный снег скрипел под солдатскими валенками.

С ними у костра сидел и пес – поближе к огню, сытый, довольный.

На костер пришел и комвзвода лейтенант Старцев, высокий, смуглый, в плотном белом полушубке. Подошел к остальным, присел на корточки, протянул руки к языкам пламени.

– А третье отделение где? – спросил он у Громова.

– А вон, – тот показал пальцем в сторону крайней хаты. – Дровишек натащили, сейчас тоже обогреются.

– Хорошо… – сказал Старцев. – Ночь, бойцы, может оказаться тяжелой. Тут теперь командный пункт дивизии. Вон там, самая большая изба, видите? Там сейчас полковник Коротков и комиссар дивизии Груданов. Всем командирам и политработникам приказано явиться вечером. Может, уже сразу ночью на Недельное пойдем.

– Прямо ночью? – спросил Пантелеев, растирая снегом обожженные костром руки.

– Полковник хочет внезапности. Там же фрицы еще ни в чем не разобрались, технику отводят на Калугу, хороший шанс, говорят. Я еще толком не знаю ничего. У Короткова поймем. Но вы на всякий случай отдыхайте, набирайтесь сил.

– Так точно, товарищ лейтенант, – сказал Громов.

Сумерки легли на деревню, искры от костра уходили в беззвездное черное небо, и Селиванов, грея руки у костра, думал – может, эти искры и станут звездами, ведь не может же быть такого, чтобы в небе совсем не было звезд. Он больше не хотел ни о чем думать. Ни о том, что его, красноармейца Василия Селиванова 1921 года рождения, может быть, этой ночью убьют, ведь если думать об этом каждый раз перед боем, можно рехнуться. Ни о том, что далеко-далеко, в Ленинграде, сейчас злая, голодная зима, и как там его мама с папой, и как там его Альберт.

Подумав о Ленинграде, Селиванов крепко сжал зубы и нахмурился.

– Такая наша работа… – вздохнул сидящий рядом Пантелеев, точно услышав его мысли, и в этот раз он решил обойтись без шуток. – Что приуныл, Вась?

– Да мои в Ленинграде, – сказал Селиванов.

Пантелеев похлопал его по плечу.

– Не ссы, братух. Хорошо все будет. Привезем еще в Ленинград Гитлера в клетке, а за ним поливальные машины пустим, чтобы улицу отмывать.

Селиванов улыбнулся.

– Так и сделаем, – сказал он.

Пантелеев подмигнул, поправил на голове ушанку и протянул руки к костру.

По всей деревне горели маленькие костры, у которых сгрудились бойцы, и был вечер, и было темно и морозно, а возле самой большой избы, где окна завесили плащ-палатками, стояла штабная «эмка», на которой прибыл полковник Коротков.

В штабе дивизии обсуждали дальнейшее наступление на Недельное. Это село в пяти километрах от Пожарок нужно было взять обязательно – немцы превратили его в крупную базу снабжения, и здесь же работали службы тыла 13-го армейского корпуса. Овладев Недельным, дивизия сможет перехватить дорогу на Калугу.

Селиванов думал об этом и о том, что говорил лейтенант, и ему было совсем не страшно.

Отец, прошедший империалистическую войну, рассказывал, что у каждого человека на фронте однажды наступает момент истины, после которого не страшна смерть. Это момент, когда солдат вступает в прямую схватку со смертью и видит ее лицо. Но он не рассказал, когда именно это происходит. Может быть, в первом бою, когда над тобой впервые в жизни свистят пули? Селиванов не успел об этом спросить.

В черное и беззвездное небо уходили бесследно искры от солдатских костров.

Местных в селе не было.

* * *

21 сентября 1993 года

Закрытое административно-территориальное образование «Покров-17», Калужская область

Не было ничего. Абсолютная темнота. Даже нет, не так – это не просто отсутствие света, это полное отсутствие всего.

Сколько это продолжалось? Пять минут? Десять? Пятнадцать?

Мысли в голове тянулись как резина, казалось, будто я даже не чувствую собственного сознания, будто не чувствую себя самого.

Но в темной пелене вновь появились мои пальцы, кисти рук, вокруг смутными кляксами стали проступать серые проблески неба, и вот появилось лицо Капитана, широко раскрывшего глаза и тоже глядящего по сторонам.

Вокруг возвращались звуки – гул мотора, тиканье часов, скрипящие радиопомехи в динамике.

Посветлело небо.

Капитан облегченно выдохнул и посмотрел на часы.

– Прошло пятнадцать минут. Казалось, что меньше, да? Вот и Черный Покров. Как вам?

У меня тряслись пальцы.

Капитан выглядел серьезнее, чем пятнадцать минут назад, он перестал хитро щуриться и улыбаться уголками губ. Теперь он нервно барабанил пальцами по рулю и беспокойно посматривал по сторонам.

Потом он надавил на педаль газа, вырулил с обочины.

Мы медленно поехали по дороге. Я молчал. Капитан тоже.

Я вспомнил слова Старика по радио: «в самом прямом смысле во тьме». Так вот о чем он…

– Этот институт, – сказал я после долгого молчания. – Вы говорили, что мне там помогут. Там хотя бы знают, что вообще случилось и почему я тут оказался?

– Знают. Это я ничего не знаю. А они все знают.

Капитан снова легко улыбнулся.

Вдруг вытаращил глаза, резко вдавил тормоз, вывернул руль в сторону обочины.

Прямо перед нами дорогу перебегали маленькие человечки. Я вспомнил, что видел похожих в доме Корня. Их было пять – разных размеров, разного вида, и все они гнались через дорогу со всех сил, быстро семеня ножками. Один, самый крупный, бежал впереди всех, придерживая руками свое необъятное пузо.

Другой – с огромным красным клювом вместо носа и с рыхлыми мешками под глазами. Третий – с обвисшей грудью и впалым животом, а на руках его вместо кистей торчали копыта. Еще один одноглазый, с жиденькой бородкой и заячьими ушами, и еще один, самый маленький, около полуметра ростом, был вовсе похож скорее на шуструю безволосую обезьянку с головой коня.

Когда машина затормозила, они испуганно взвизгнули и отпрянули в сторону. Один из них, тот, что с бородкой, от неожиданности упал на спину и замахал руками, не в силах подняться; его быстро подняли другие и погнали пинками дальше.