Текст книги "Русские до славян"

Кроме того, эти ребята ловили рыбу с помощью запруд и уже сообразили, как делать однодеревки. При этом, судя по костям от уловов, смели выходить на них в далёкое море. Первые викинги – ибо раз за косатками и китами ходили, то уж за человеками… Тем более что, по слухам, ребята эти и каннибализмом не брезговали.

Девушки местные форсили янтарными бусами и подвесками.

Население этой культуры явно было мощным для своего времени в военном и технологическом отношении, с 6100 лет назад начало распространяться по берегам Балтики на восток, но затем –

– была внезапно заменена культурой воронковидных кубков. /164/

Соседи культуры воронковидных кубков

При этом –

– доказательств её завоевания новыми пришельцами нет, поэтому носители EBK (аббревиатура для эртебёлле) могли составить по меньшей мере часть населения культуры воронковидных кубков. /164/

Это слово «внезапно» подходит и для другого случая:

В период около 4000–3200 годов до н. э. (6000–5200 лет назад) культура нёствет-лихульт вытеснена культурами воронковидных кубков и ямочной керамики и исчезает из археологических слоёв.

Пометим себе эту культуру воронковидных кубков. Как и время – 6 тысяч лет назад. А также то, что I1 мы в Скандинавии так ясно и не видим…

Но… в то же время – видим! Причём не только в Скандинавии. А на немаленьком таком пространстве – от Страны Басков на западе, до Верхней Волги на востоке и мыса Нордкап на север.

Как это получается?

Есть одно, нередко цитируемое, но от этого вовсе не утрачивающее своего принципиального характера наблюдение:

Соотношение гаплогрупп у скандинавских народов:

I1 – R1b – R1a – N3 (%)

исландцы: 34–34–24–1

норвежцы: 36–31–26–4

шведы: 42–27–13–10

датчане: 39–39–12–2 /166/

Одновременно отмечается:

Генетические данные говорят о том, что гаплогруппа I1, с которой мы связываем палеоевропейское население Северной Европы, в генофонде саамов имеет следующие частоты: саами-28 % [7], шведские саамы – 32 % [22], анара-саами – 34 % [23]*, скола-саами – 52 % [23], саами ловоозерские – 17 % [23]. /164/

Это много, реально много. Фактически с точки зрения наличия I1 шведы и саамы – народы одного корня. При всём том расистском презрении, которое испытывают природные шведы к саамам. То же – и с норвежцами. Это не объяснишь одним лишь половым, так сказать, воздействием со стороны заезжих викингов или русингов.

Но у нас есть ещё одно наблюдение:

У шведов I1 и R1b соотносятся между собой как 1,6:1. Тогда как у финнов – 7:1. А у саамов – 6,4:1. /166/

Плюс к этому у шведов относительно высок процент N3. Это очевидный след влияния финской мужской генетики. Происхождение гаплогрупп R1a и R1b мы покамест оставим в стороне, но отметим, что пришли они в интересующий нас Скандинавский регион гораздо позже носителей гаплогруппы I. Как минимум с момента начала неолитической культуры воронковидных кубков (к ней мы ещё вернёмся), а то и с приходом племён культуры шнуровой керамики.

Эта тема впереди, но пока сделаем непреложный вывод: группа I1 оказалась у саамов-лопарей до прихода к ним скандинавских сборщиков дани и, соответственно, добровольно-принудительного соития с жёнами оленеводов. Потому что иначе у тех было бы сравнимое со шведами наличие R-гаплогрупп.

Это – логика. Но дальше мы находим ещё ряд интереснейших антропологических, палеогенетических и палеокультурных данных, которые складываются в очень даже непротиворечивую картину. Хотя из неё исчезает пресловутое «бутылочное горлышко» I1 или, по крайней мере, перемещается далеко вниз по лесенке тысячелетий.

Напомню, о чём идёт речь. В разных источниках выглядит это примерно так:

Последний общий предок всех зафиксированных на настоящий момент носителей I1 жил 10–7 тысяч лет назад, вероятно, на юго-западном побережье Анцилового озера или на Доггерланде…

I1 идентифицируется по меньшей мере 15 уникальными мутациями, что означает, что данная группа либо была совершенно изолирована в течение долгого периода (что маловероятно), либо пережила серьёзное «бутылочное горлышко» в сравнительно недавнем времени. Хотя первая мутация, отделившая I1 от I, могла произойти ещё 20 тысячелетий назад, все сегодняшние носители этой гаплогруппы происходят от одного мужчины, жившего не раньше чем 5 тысячелетий назад. Это вполне совпадает со временем прихода в Скандинавию индоевропейцев, которые, как предполагается, уничтожали большую часть мужчин коренного населения или ставили их семьи в невыгодное демографическое положение. <…>

Так что выглядит вполне правдоподобным, что это вторжение пережил лишь один род коренных скандинавов (или, например, возможно, один мальчик), потомки которого в дальнейшем и составили гаплогруппу I1, которая таким образом стала достоверной меткой скандинавского протогерманского этноса, складывавшегося в ту эпоху.

В интервале 4600–4000 лет назад, в ходе заселения Европы эрбинами, носителями гаплогруппы R1b, гаплогруппа I1 из Центральной Европы практически полностью исчезла, но кто-то выжил, и как результат этого современные носители гаплогруппы I1 имеют относительно недавнего общего предка, который дал выживших потомков примерно 3700 лет назад, то есть в первой половине II тысячелетия до н. э. <…>

Шведско-норвежская культура боевых топоров, или культура ладьевидных топоров, возникла около 2800 года до н. э. и известна по примерно 3000 могил от Сконе до Уппланда и Трёнделага. Время их появления и распространения по Скандинавии названо периодом раздробленных черепов, потому что к этому времени относятся находки захоронений людей с раздробленными черепами, причём не только мужчин, но и много женщин и детей (Lindquist 1993: 43). Наступление этой культуры было насильственным и быстрым, наиболее вероятно, что оно произошло в результате индоевропейского вторжения. /164/

Жуть, что творилось! Вот только – когда творилось? Годы-то жизни последнего общего предка, как видим, называются очень разные! Смотрим:

– 10–7 тысяч лет назад;

– не ранее 5 тысяч лет назад;

– 4,6–4 тысячи лет назад;

– 3,7 тысячи лет назад.

А культура боевых топоров, с которой связывают весь этот геноцид, объявилась в Европе 4,8 тысячи лет назад. К тому же теперь уже очевидно, что она была частью большого движения шнуровиков, её локальным вариантом. Так что, скандинавские шнуровики сами себя истребляли? И дело не в том, что они по каким-то гуманистическим соображениям не могли этого делать – мы знаем, что человек себе подобного истребить бывает весьма и весьма охоч. Проблема в том, что в те времена не было аппаратуры генетического анализа. Не умели люди геном секвенировать, хоть плачь! А значит, в рамках собственного культурно-этнического сообщества не могли протоскандинавы целенаправленно выбивать носителей I1. Чужаков – запросто. Своих – вполне. Но вырезать всех носителей I1 – покажите мне тот признак, по которому этих бедняг определяли. Разве что обрезание они уже научились делать. Микролитом, ага…

Но более того, проблема, оказывается, ещё шире – настолько, что даже жестоковыйные топорники не могли бы её решить, даже пройти они все стажировку в Лейпциге у Сванте Паабо. И вот тут нам стоит вернуться к задвинутой покамест на отдельную полочку свидерской культуре.

Глава 5. Предки на Севере

Свидерская культура, напомню, существовала в период 11 —> 10 тысяч лет назад на широких территориях центра и востока Европы. Если точнее – на южном и восточном побережье тогдашней конфигурации Балтийского моря.

Это время Балтийского ледникового озера, когда, с одной стороны, оно постепенно выливалось в океан, дав место суше и, соответственно, широким оленьим пастбищам, а с другой – уровень Мирового океана постепенно поднимался.

За время существования Иольдиевого моря его поверхность поднялась на 10–12 метров. Одновременно имело место изостатическое поднятие земной коры в районах, освободившихся от массы ледникового покрова. В южной и восточной частях бассейна скорость подъёма уровня океана опережала скорость изостатического подъёма и происходило наступление моря. Одновременно в северной и западной частях бассейна, где скорость поднятия недавно освобождённой ото льда коры была выше, море, напротив, отступало. По мере деградации ледника границы зон трансгрессии и регрессии смещались на север. /164/

Трансгрессия Балтийского моря в ледниковое и постледниковое время

Таким образом, свидерцы шли за оленями, те шли на север за ягелем, и так все – ледник, тундра, ягель, олени и люди – тихонечко двигались во всеобщем согласии. Во времена свидерской культуры её носители жили в основном на территории нынешней Польши, Литвы, Белоруссии, верховьев Днепра, но культурные импульсы распространяли до нынешнего Пскова и даже до Крыма. Слева, если по карте Европы смотреть, соседями их были аренсбургцы. Те тоже двигались на север (в частности), но – на территорию нынешней Скандинавии. Где технологически заводили всё новые культуры, вплоть до эртебёлле, а генетически представляли собою статистически в основном I2.

Наши же свидерцы, судя по косвенным данным, получили хороший генетический толчок от спускавшихся с Альп и Балкан носителей I1. Генетических исследований свидерцев на эту тему нет, но по дальнейшей локализации I1 это, скорее всего, так и было.

Это были кочевые люди – поселения их представлены временными стоянками на берегах рек и озёр, в основном на песчаных дюнах.

Определяющими для свидерской культуры являются черешковые наконечники иволистной, ромбовидной и ланцетовидной форм. Кроме них в кремнёвой индустрии свидерцев есть грубо оббитые топоры, кремнёвые скобели, ножи из ножевидных пластин, сверла, резцы и двухплощадочные нуклеусы.

И вот очень интересное, что может пригодиться дальше:

В.А. Сафронов и Н.Н. Николаева считают, что свидерцы и изобрели топор. /203/

Жилища этих людей представляли собою два вида, в зависимости от сезона, – полуземляночные каркасные, обложенные дёрном (зимние), и полуземляночные, построенные из жердей, покрытых шкурами (летние).

По поводу первого появляется соблазн увязать с позднейшими «длинными домами» скандинавов – те другие, но схожей идеологии. Но тут, скорее, не идеология, а климат моду диктует: север, снег, метели, – для этих условий умнее ничего и не придумаешь. Тем не менее пометить нужно: есть генетическая связь не только на биологическом, но и на технологическом уровне.

Учёные подметили:

Быт свидерцев подстраивался к сезонным миграциям оленей: летом они жили в северных районах, ближе к Иольдиевому морю (на месте Балтики), соединённому на севере с Ледовитым океаном, зимой откочёвывали на юг, в более лесистые области, ближе к Карпатам. Миграцию в Крым некоторые археологи предполагают на основе стоянок Сюрень-2, Шан-Коба IV слой и др. /164/

То есть ещё одно подтверждение того, что ребята явно были связаны с оленями, охотясь на них и одновременно одомашнивая. В том условном, естественно, понимании этого термина, которое мы видим на север и сегодня – плюс поправка на время. Но совершенно ясно, что в процессе охоты люди захватывали и оленят, а значит, если кого-то не съедали на месте, то какая-то форма приручения к человеку должна была появляться.

Что происходит дальше? А дальше у нас благоприятный для такого рода хозяйства климат бореального периода (10 690–9270 лет назад) всё теплеет и теплеет, тундра уходит на север, олени уходят и уходят за ней. А людям надо что-то кушать. Значит, кто-то уходит за ними, кто-то остаётся на месте и… образует неманскую культуру. Впрочем, не только её: на основе свидерской в Польше формируется коморницкая культура, восточнее – неманская, ещё восточнее – бутовская, сожская (днепро-деснинская), а севернее – культура кунда. Из этого списка нас сначала будет интересовать кундская культура.

Оная существовала 10 – >7 тысяч лет назад на территории от Польши до Ленинградской области и Южной Финляндии. Это – явные «остатыши» от свидерцев, уходивших далее на север. Инструментарием они беднее, меньше кремнёвых, больше костяных орудий. С точки зрения генетики по Y-хромосоме определённых данных нет, по митохондриальной же есть две: вечная подружка моих I-дедушек, бабушка U5 (U5a1c) и ещё одна девочка с U4a2.

С кундской как раз и соседствовала бутовская культура – на востоке. Её датировка – 10 – > 8 тысяч лет назад. Она, в свою очередь, эволюционирует в верхневолжскую культуру (7240–5430 лет назад) и волосовскую (5065–3840 лет назад). Но мы их пока (или вообще) трогать не будем, но запомним, ибо они будут иметь отношение к интересующим нас поискам дедушки Хёгни-I1a.

Что это за время? Это время, когда бореальный период сменяется атлантическим. В котором, как уже говорилось, происходило дальнейшее потепление, сопровождавшееся, однако, одной важной аномалией – резким похолоданием около 8,2 тысячи лет назад.

Реконструкция температуры по данным ледниковых кернов из Центральной Гренландии. Отчётливо видно событие 8,2 тысячи лет назад

Очень хорошо видно, что в конечном итоге вызвало распад свидерского сообщества – именно потепление, причём могучее, когда было жарче нынешнего «глобального потепления». В ходе этого климатического процесса открывались не только новые территории, но и новые возможности для хозяйствования. В этом смысле можно сказать, что свидерцы были последней людской общностью, критически зависевшей от климата, – своей привязкой к северному оленю и, соответственно, северному быту они сами себя, можно сказать, эвакуировали на край эволюции.

А вот другие потомки свидерцев продолжали эволюционировать.

Кундская культура переходит в нарвскую, причём без паузы, – это 7 —> 5 тысяч лет назад. Тут мы уже видим осёдлость, зачатки земледелия, в качестве жилищ – уже относительно похожие на дома постройки под двускатными крышами. Видно относительно тонкое владение обрабатывающими технологиями. Правда, коль скоро кремня в этих местах маловато, в качестве орудий использовались рог и кость.

Заметны следы обмена, то есть зачатки торговых отношений. Что отсюда следует? А то, что появилась собственность, отдельная от общей собственности рода. А раз есть отдельная собственность, прямой путь ей в превращение в личную собственность. А раз так, то естественным образом возникает соблазн ею завладеть, отдавая в обмен на неё хороший удар палицей или каменным топором. Тем более что топор у нас ещё свидерские предки изобрели…

Всю диалектику этих отношений с собственностью вскоре – двух тысячелетий не прошло – продемонстрировали носители культуры ямочно-гребенчатой керамики.

Но сперва пометим себе генетическую физиономию нарвцев. Тут у нас имеются девушки с U5b, U5a2d, U5b2b, U5b1b1a, U5a2e и U2e1, а также H11a.

Вот на последнюю даму следует обратить особое внимание. Не на саму, разумеется, а на тот признак, который она передала потомству, фиксируемому нами в нарвской культуре.

Дело в том, что сегодня –

– гаплогруппа H – наиболее распространённая митохондриальная гаплогруппа в Европе, к ней относится примерно половина современного населения Европы. Данная гаплогруппа также часто встречается в Северной Африке и на Ближнем Востоке. Частота распространения данной гаплогруппы в Европе уменьшается к юго-востоку, составляя всего 20 % на Ближнем Востоке и Кавказе и менее 10 % в Персидском заливе, Северной Индии и Центральной Азии. /164/

А ведь, вспомним, в древней Европе её вовсе не было. А дальше, после молодого дриаса, и вовсе не стало: дедушки мои в своём натиске таскали за собою полюбившихся им подружек с U. А вот гаплогруппа H возникла в Западной Азии и оттуда пошла распространяться на юго-запад Европы –

– во Франко-кантабрийский регион. /164/

То есть – пометим – распространялись –

– в период последнего ледникового максимума (последнего оледенения) 20–13 тысяч лет. /164/

Кто бы это в то время мог водить за собою подруг по обнажённому дну Средиземного моря? А мы помним – всё те же дедушки I, служившие тут в качестве гуманитарного наполнителя пространства между мадленом и капсийцами, будучи частью и тех и других. Затем ребята I пошли на север, а девушек Н то ли оставили в безутешном горе, то ли растеряли по дороге, отдав предпочтение красоткам U. Впрочем, растеряли-то вряд ли – не те тогда были народно-хозяйственные условия, чтобы столь нерачительно разбрасываться пищевыми ресурсами. Теперь вы понимаете, откуда в женщинах та тщательно скрываемая жестокость, выплеска которой наружу побаиваются и видавшие виды спецназовцы? А представьте только это женское счастье – мурлыкая под мышкой у любимого мужчины, обсасывать косточку его прежней подружки!..

А вот среди тех, кто остался на месте и не увидел красоток тогдашней Франции, женщины Н заняли своё достойное место. И сегодня данная гаплогруппа хоть и растеклась по всей Европе, но с наибольшей частотой (более 50 %) фиксируется среди басков. Относительно красоты нынешних европейских женщин, кто повидал, думаю, помолчит, как культурный человек в доме у покойного, а вот что касается нарвской девушки и её корней из Басконии, то тут необходимо запомнить эту связь. Она ещё всплывёт в самом неожиданном ракурсе.

А пока можно посмотреть, в каких культурах-местах-временах мы встречаем ещё носителей мтДНК Н. Итак:

– мезолитический охотник – Западная Грузия – 9529–9895 лн [11].

– старчевская культура – Сербия – Венгрия – 7600 лн [12].

– днепро-донецкая культура – Украина – 7500 лн [13].

– культура кардиальной керамики – Адриатика – Италия – юг Франции – 7400 лн [14].

– культура линейно-ленточной керамики – бывш. ГДР – 7200 лн.

– культуры линейно-ленточной керамики – Германия – Австрия – 7000 лн [12].

– хвалынская культура – Северный Кавказ – Поволжье – 6700 лн [16].

– ? – Западная Турция – 6700 лн [17].

– ямная – русская Степь – 5600–4300 лн.

– культура длинных курганов – верховья Западной Двины – 5120–1000 лн.

– лужицкая – Польша – Белоруссия – 3113–3021 лн [15].

– культура викингов – Дания – 1300–900 лн [19]. /164/

Есть ещё одно любопытное замечание:

Среди указанных кладов H1 и H3 подверглись наиболее детальному исследованию; их связывают с мадленской экспансией из Юго-Западной Европы около 13 тысяч лет назад. /164/

Итак, какие можно увидеть закономерности? Да те, что есть явных два пути захвата Европы дамами Н: один, не очень оживлённый, – с той самой «мадленской экспансией» (то есть экспансией мужчин I); и более яркий – всё с той же Западной Азии через Кавказ и на степное и лесное пространства Восточной Европы. И это, похоже, иллюстрирует постоянную закономерность в освоении человеком Европы: он экспандировал сюда с юго-запада, где пережил лютое последнее оледенение, – и с юго-востока (или через Кавказ и далее через Степь). И интервенты с юго-востока постоянно отжимали инвазоров с юго-запада на север, где мы теперь и отыскиваем их следы.

А вот что мы видим по Y-хромосоме в нарвской культуре: R1b1a1a-P297, R1b, I2a1a2a1a, I2a1b.

Причём первый парень жил у нас 7,6 тысячи лет назад на территории Латвии. Это означает, что R1b в статистически значимых количествах уже присутствовала по крайней мере в Центральной Европе. И, следовательно, о модных тезисах о массовых вторжениях R1b или R1a говорить не приходится.

Более того, есть яркие генетически основания полагать, что носители указанных гаплогрупп с самого начала не только присутствовали в коренном населении Европы со времён окончания Вислинского гляциала (а R1a – так и зародилась на Балканах), но и приняли самое активное участие в формировании северного кластера европейского населения.

Нашлось интересное подтверждение того, что на северо-востоке Европы существует отдельный аутосомный кластер, ответственный за все последующее северное население. Это статьи на генофонд. рф «Структура генофонда населения Русского Севера по аутосомным данным», «Интерпретация взаимосвязей аутосомных генофондов народов Севера, говорящих на финских и пермских языках, в свете работ В.В. Напольских» авторства Сергея Козлова.

Что у нас тут интересного, а именно то, что авторы выделяют у нашего знаменитого оленьеостровца компонент североевропейский балтийский, наличествующий у него в объёме 55 %. Так вот, этот же генофондный компонент присутствует в объёме 40–55 % у всех исследованных русских групп. Отдельно отмечу, этот компонент у шведов около 38 % и аж около 65 % у латгалов.

Как это сейчас модно? Латгалов, Карл! Где у нас и жил тот парнишка с R1b1a1a.

Это нам говорит о том, что вкупе с R1a оленьеостровца, в основном именно сходный с ним генофонд наличествует у современных русских, а также и наследовался в значительной мере прибалтами и скандинавами. То есть предположение, что разнос генетики, для интересующих нас народов, шёл с Севера, а не с юга, можно считать очень обоснованным, —

– делает вывод многоуважаемый mazzarino и для наглядности приводит график из той же статьи.

Генетические составляющие народов Северной Европы

Это всё, естественно, не по гаплогруппам, а по общему геному, по аутосомам. Любопытнейшая картина получается и по собственно русским.

Напомню ещё раз: русский (как и немец, татарин, финн или нганасан) – это не генетика, это культура. Точнее даже – самоосознание себя как части определённой культуры. А генетика – так, для поиска предков. Эвон как дедушка Хёгни-I1 запрятался, целую науку пришлось прошерстить, чтобы его найти. И то пока безрезультатно.

Может быть, поможет ещё одно указание драгоценного фактически соавтора этой работы? –

– Теперь я б еще обратил внимание на статью Андрея Хрунина и др. A Genome-Wide Analysis of Populations from European Russia Reveals a New Pole of Genetic Diversity in Northern Europe. Тут меня заинтересовала такая картина:

Эта карта «генетических расстояний», то есть насколько гены исследованных групп отличаются от некоторого «среднего», а также и между собой.

Тут привлекает внимание «звёздное скопление» на вертикали 0,02. Оно показывает, что группы русских Твери (Rus_Tv), Курска (Rus_Ku), Мурома (Rus_Mu) ближе к полякам, чехам и даже немцам, чем к северным русским Мезени (Rus_Ме) и Каргополя (выборка Human Genome Diversity Panel обозначена Rus_HGDP). Это нам еще раз говорит об общности происхождения северных индоевропейских народов. Конечно, нам тут было б интересно посмотреть сравнение со скандинавами, но, к сожалению, в этой статье их нет, но есть немцы, что нам тоже немало говорит.

В общем, затерялся дедушка Хёгни-I1 где-то в этом кластере на пересечении 0 и 0,02…

Хотя не исключено, что он ушёл и за оленями и стал… саамом. Антропологически это возможно.

Антропологически носители аренсбургской традиции имели характерный резко долихокранный, широколицый, высокорослый европеоидный тип, который вполне соответствует пост-свидерскому аборигенному типу в волго-окском междуречье, имевшему ярко выраженный европеоидный облик, долихокранный со среднешироким лицом. Тот же антропологический тип участвовал в сложении саамов. Сопоставление данных антропологов показывает, что в лопарском типе присутствуют черты древнего североевропеоидного населения и более поздние черты, связанные с проникновением на север монголоидного комплекса. Слияние двух компонентов и привело к формированию антропологических особенностей лопарей. /166/

Лингвистически – тоже.

В саамском языке также выделяют два генетических компонента: первый – субстратный, дофинский, второй – древнефинский, близкий к прибалто-финским и волго-финским языкам. Наследие первого особенно хорошо прослеживается в лексике, в меньшей мере в морфологии, фонетике и синтаксисе. По подсчётам специалистов, до одной трети саамской лексики имеет субстратный характер, который не имеет аналогий ни в одном из существующих языков мира. /129/

А бесценный mazzarino провёл специально для этой работы важное лингвистическое исследование:

Ну, на сем можно покончить с тем, какие субстраты были. В общем, конечно, и более того, естественно, мы имеем их два: 1) донеолитический, который иногда именуют циркумполярным, на севере, и 2) неолитический земледельческий, в центре. Похоже, в отличии от всех остальных, на германцах отразились оба субстрата.

Вот тут мы с басками и стыкуемся. баски, судя по всему, есть какая-то дикая смесь дене-кавказцев с африканцами. Как-то была статья, что вообще все иберийские мтДНК африканские плюс еще протокельтские адстраты и плюс еще что-то дикое, типа пиктских наречий.

Чтоб не шибко перегружать все наше дело, я взял по минимуму словарь Сводеша с сайта croton.su (к сожалению, в Википедии нет саамского словаря, да и кротон позволяет самому составить набор сравниваемых языков, да и набор слов отличается от википедийного и в лучшую сторону) для колтта-саамского наречия, практически вымершего (на настоящий момент им владеет менее 1000 человек), но имевшего хождение на самом стыке России, Финляндии и Норвегии. В общей сложности набралось всего 69 саамских слов, что немного для перегрузки информацией, но достаточно представительно, чтоб понять, а что и откуда мы имеем.

Приложив рядом венгерский, вепсский, финский, шведский и эстонский списки (русский это, само собой, основа таблицы), памятуя о такой «нехорошей» черте саамских, как сильная палатализация всего и вся, начал выбирать, что и откуда и что бралось.

Вначале общие итоги.

30 слов я нашёл, как бесспорно прибалто-финские (любопытно, но местоимение он – son, в этом языке тяготеет к восточным уральским (финно-пермским и обско-угорским), а не балтийским).

Несколько слов у меня вызвали серьёзные сомнения:

1) собака piânnai, хотя есть эстонское peni, но это не характерный для всех прибалто-финнов корень koir в вепсском, koira в финском, koer в том же эстонском, как иной вариант (в венгерском забавное kutya), но сходится к уральским пине-мокша, пуны – удмуртский;

2) дом põrtt, аналог имеется в вепсском pert, в других я не нашёл аналогов;

3) числительное 20 kuâhttlo, не знаю, может придираюсь, но как-то шибко отлично от kaks’küme – вепсс., kaksikymmentä – финн., kakskümmend – эст., про венгерское húsz я и не говорю. Хотя может причина в обозначении десятки, к этому подойдём.

Итак, в общей сложности 33 слова из 69 бесспорно или сомнительно прибалто-финские.

Следующая категория – это европеизмы и слова общие как в индоевропейских, так и в финских, которые можно еще охарактеризовать как общефинские заимствования раннего периода. Таких набралось всего 15 бесспорных слов. Но и тут нашлась парочка вызвавшая сомнения, это: 1) päärnaž – ребёнок. Это сильно отлично от общего прибалто-финского laps' – вепсс., lapsi – фин./карел., laps – эст., но зело напоминает шведское barn.

2) jeäʹnn – мать. Опять сильно отлично от mam – вепсс., äiti, äiskä – фин., emä, muamo – карел., ema – эст. Хотя и смахивает на венгерское anya, но еще сильнее напоминает «жена».

Таким образом, обобщив, мы имеем 17 европеизмов.

Соответственно, имеем 19 слов, не нашедших объяснения в прибалто-финских и европеизмах. Приведу их:

1) õhtt – один, возможно, общее со шведским ett, однако и шведское не имеет объяснений. Может имеет аналогию с коми оти, но и это уникум.

2) åålm – мужчина, кардинально отлично от прибалто-финских – mez', mies и пр., возможно, имеет аналогию в первом члене северного марийского э̄лмхо̄лас – человек, но надо тут разбираться, марийский тоже не имеет аналогий.

3) muõrr – дерево.

4) vuäʹǯǯ – мясо.

5) pääʹnn – зуб, не имеет аналогий в прибалто-финских hambaz – вепсс., hammas – фин., hammas – эст., но сходится к восточным уральским пинь – удмурт., пей – эрзя, пуӈк – северное манси, с коими тож надо разобраться, все ж разница в корневой гласной очень велика.

6) njuuč – язык, не имеет аналогий в прибалто-финских, но в восточных уральских есть не̄лум – северное манси, ниӆәм – ханты, и самое интересное – nyelv венгерское, похоже, но все ж не то.

7) čââʹđ – сердце. Может, тут сильно придираюсь, но разница с прибалто-финской основой südäin, sydän, süda, мне кажется, очень большая. Превратить d в đ я еще понимаю, а вот вывести из ü – ââ не понимаю. В восточных уральских тоже нет аналогов.

8) jääʹmmed – умирать. В прибалто-финских, при всем многообразии синонимов (surema, koolema, kõngema, kärvama, hinge heitma, langema, lahkuma), аналогов нет. Нет их и в восточных уральских.

9) âʹbrr – дождь, удивительнейшее слово, â´brr – сюда же и глагол «дождить».

10) viskkâd – жёлтый, аналогов нет. Может, каким-то чудом удастся связать с мансийским wošram, но сомневаюсь.

11) eeʹǩǩ – год, аналогов нет. Не представляю, как его связать с эстонским aasta или финским vuosi. Среди уральских тоже нет аналогов.

12) säʹppli – мышь.

13) lååi, lååʹǩǩ – десять, самое интересное и замечательное. Это числительное имеет всего одно отдалённое схождение с мансийским «лов». Но сама мансийская система уникальна и является «семеричной», то есть после семёрки числительные не имеют собственных названий. а образуются от десятки «лов». Так, нёллов – восемь, онтеллов – девять, лов – десять. С мансийской системой и её чудесами надо еще разбираться, и это пока не наша тема. Так что вытаскивать за уши саамскую десятку из мансийской не получается.

14) kuõbǯǯ – медведь.

15) põõus – губа.

16) vueʹn – свекровь.

17) ǩeeuʹniǩ – тень.

18) aʹrddi – плечо.

19) čõrmm – волк.

Ну, что можно сказать? Наверное, все ж некоторые из этих слов вытягиваются из восточных уральских (пермских и обско-угорских), что нам говорит в пользу того, что саамы сильно тяготеют к ним по происхождению, однако немало слов, которые не имеют корней ни в прибалто-финских, ни в пермских, ни в угорских. Из восточных уральских следовало б еще посмотреть самоедские языки, но мне кажется, это уже чересчур.

И выходит, что этот незаурядный исследователь открыл нам по меньшей мере два десятка слов, на которых разговаривали те самые постледниковые первозаселенцы Европы маркёра I, которые в конечном итоге добрались до крайнего севера Европы! Здравствуй, дедушка Хёгни! Я знаю теперь, как ты разговаривал! Так не съесть ли нам по этому поводу кусок vuäˊǯǯ kuõbǯǯ, как положено уважаемым åålm?

А откуда, собственно, такая уверенность, что с дедушкой Хёгни-I1 можно было бы пообщаться по-саамски? Вернее, с помощью вот этих слов, вычлененных из саамского языка?

А оттуда, что это, судя по всему, и есть остатки того субстратного языка, на котором общались первые постледниковые насельники Европы. То есть те самые люди I, которые пошли на север вслед за отступающим ледником и тундровым зверьём. И говорит об этом ещё один странный на первый взгляд, но предельно естественный по ходу наших поисков факт. Точнее, несколько фактов.

Первый – языковой. Среди филологов вполне обоснованно считается, что баски говорят сегодня, а их родичи иберы говорили на некоем доиндоевропейском субстратном языке. А иберы населяли не только Иберию – то есть нынешний Пиренейский полуостров, – но и Британские острова, Ирландию, запад Франции. А иберам родичами были лигуры, в честь которых ныне осталось название моря. И жили они, соответственно, на востоке и юго-востоке Франции и в Италии. Соответственно, им родичи были – сардинцы. Не нынешние, а те, от которых тоже до сих пор осталось несколько доиндоевропейских понятий из протосардского языка.