Текст книги "Шизофреник"

Глава 4

Надо много пережить, чтобы стать человеком.

Антуан де Сент-Экзюпери

Плотная темнота окутала комнату. Вспышки света изредка освещали помещение, создавая причудливые тени на стенах и полу. Разбитый комод, что стоял напротив окна, с каждой вспышкой, казалось, оживал. Его деревянная текстура померкла под толстым слоем пыли. Страшная судьба – увядание в забытьи – не миновала и другие предметы в этой комнате. Почти то же случилось и со столом, что стоял вплотную к окну. Его столешница прогибалась под тяжестью сложенных на неё камней. Рядом, опершись на стену, стоял стреноженный стул. Как и у комода, его тёмное дерево посерело, потеряв сходство с прежним видом. Но и это быстро растворялось в густой темноте.

Всего через миг свет, ярче, чем обычно, вернулся в комнату. Здание еле заметно содрогнулось, с потолка посыпались щепки, ошмётки штукатурки и прочий мелкий строительный мусор. В густом облаке пыли, что поднялось следом, кто‐то гулко закашлялся. Но эти звуки быстро стихли вместе с темнотой.

Яркие вспышки на несколько мгновений снова осветили комнату. В дверном проёме, что находится справа от стола, появился силуэт – в дверях стоял мужчина в военной форме. Его чумазое осунувшееся лицо из-за смены белых коротких вспышек и практически чёрных теней приобретало театральную выразительность. Полностью скрывшись в тени, что отбрасывала на него дверь, солдат держал в руках замотанную в тряпки винтовку.

На полу в пяти метрах от него лежал человек. Его истрёпанная форма была перепачкана в пыли, грудная клетка грузно поднималась, а сам он слегка вздрагивал с каждой вспышкой света. Как только темнота ночи снова поглотила комнату, солдат с винтовкой одним хищным движением переместился к лежащему. Приложив руку ко лбу человека, солдат удручённо вздохнул, подумав: «Горячий». Пока свет в комнате медленно затухал, он достал небольшую фляжку и, приподняв голову лежащего, приложил горлышко к его губам. Капли покатились по щекам и упали на пыльный пол.

– Отстань, – еле слышно прохрипел парень и слегка отвернул голову.

– Что же ты, рано ещё сдаваться…

Военный аккуратно подложил под голову лежащего сумку. Яркая вспышка света залила собой комнату, и длинные тени скрыли собой двух солдат: одного, лежащего на полу, и другого, склонившегося над ним в желании оказать помощь, пока остальное помещение медленно утопало в белом свете. Как только воцарилась темнота, солдат с винтовкой вновь в одно быстрое и бесшумное движение оказался у стены.

Под окнами послышались шаги. Кто‐то грузный медленно ходил по щебню, рассыпанному вокруг дома, и с каждым его шагом всё, до чего доносились звуки, казалось, напрягалось. Вместе с очередной вспышкой света солдат увидел на стене комнаты тень. Лицо лежащего на полу исказилось страшной улыбкой. И вдруг дом наполнил крик. Всего на пару секунд, но в нём можно было услышать всё: от тяжести и боли до радости и сумасшедшего счастья. Деревянная оконная рама вылетела и упала на пол, а стена рассыпалась под натиском могучей искусственной силы. Нагруженный камнями стол полетел вперёд, угодив прямо в комод, отчего последний жалобно скрипнул. В тускнеющем свете можно было рассмотреть, как еле заметно смеётся лежащий на полу человек.

Перед солдатом с винтовкой предстала самая страшная для него картина – киборг, закованный в сверкающий металл. Изящная и безукоризненно скроенная машина была подобна лучшему творению Гефеста, и сейчас она пристально смотрела себе под ноги. Человек, лежащий перед ней на полу, что‐то прошептал, но машина, не испытав и капли сомнения, двинула вперёд. В один момент железная стопа раздавила хрупкий череп. Хруст костей оглушил солдата с винтовкой. Замерев, вцепившись в оружие, которое он даже не подумал направить на врага, мужчина полусидел в дальнем конце комнаты. Сверкающая металлом фигура недвижимо стояла в ярком белом свете и смотрела себе под ноги. Кровь растекалась по полу. Спустя секунду приводы громко выдохнули, машина размеренно повернулась через левое плечо, а затем вышла в дыру в стене.

* * *

Светало. Надоедливый будильник трезвонил во всю силу. Пётр Анатольевич, не торопясь, сел в кровати и… оцепенел. Перед ним в полутьме квартиры лежало тело человека в военной форме. Красная кровь горела на фоне посеревшего паркета. Части черепа розовели как угольки. Вместо того чтобы вскочить, сбросив наваждение, или хотя бы отвести глаза от страшной картины, Зуев пристально смотрел перед собой. Не было в его голове мыслей. Не чувствовал он и страха. Пётр медленно потянулся к телефону, чтобы выключить будильник. Лишь на секунду он отвёл взгляд – и тело с размозжённым черепом исчезло, будто ничего и не было.

Рядом на кровати тихо гудел компьютер. На его экране была картинка из старого фильма «Терминатор», под который Зуев вчера уснул. Пётр закрыл крышку ноутбука, и машина издала жалобный звук, словно не хотела, чтобы её выключали.

Праздничные выходные закончились, сегодня Зуеву пора было выходить на работу. Улицы были холодны и заснежены. Праздничные огни не покинули своих мест. Всё это не давало исчезнуть состоянию праздника и ощущению бесконечных выходных. Душ. Завтрак. Небольшая зарядка, которую Пётр начал делать в последний месяц – всё это должно было быть обычным, но почему‐то не было.

Глава 5

Весьма неразумно и скучно снова рассказывать то, что мы уже рассказали однажды.

Гомер

В девять часов начался урок. Белый свет ртутных ламп, как и до каникул, освещал класс. Великие учёные прошлого с невозмутимостью взирали на присутствующих. В окне сквозь вырезанные из бумаги снежинки просматривалась улица, машины, что еле двигались по замёрзшей дороге, и пешеходы, снующие по посыпанным песком тротуарам. В небе медленно разгорался рассвет.

Пётр Анатольевич вывел на доске тему урока и, повернувшись к классу, посмотрел на детей.

– Все отдохнули за каникулы? – спросил он, на что незамедлительно получил ответ – коллективное «нет!» – А кого сегодня нет на уроке? – девчачий голосок быстро называл три фамилии. – Что ж, предлагаю тему сегодняшнего урока… – Зуев ещё раз посмотрел на сидящий перед ним класс и с торжественной интонацией в голосе произнёс: – Механические волны. Звук. Распространение, отражение и поглощение звука. Записали?

Услышав пару ответов «да», Пётр Анатольевич сложил пальцы в замок и после секундного раздумья продолжил:

– Представьте себе такую ситуацию. Вы находитесь на берегу озера. Его водная гладь – поверхность – идеально гладкая. И тут вы бросаете в воду камень. Что вы наблюдаете?

– Брызги, – ответили после непродолжительного молчания с задних рядов.

Зуев еле заметно кивнул головой и не спеша обвёл класс взглядом.

– Рябь на воде, – предположила ученица с первой парты.

– Да, именно рябь. А из чего состоит рябь?

– Из волн, – практически одновременно выпалили близнецы, занимающие парту в середине второго ряда.

– Так и есть – из волн. А что, если мы заменим камень на мяч и будем на него надавливать, заставлять погружаться и опускаться. Что тогда будет?

– Будут появляться всё новые и новые волны…

– Именно, – Пётр Анатольевич сделал небольшое движение пальцем. – Теперь, когда мы с вами представили общую картину, запишем определение. Волной называется колебание, распространяющееся в пространстве с течением времени. – Проговорив определение дважды, Зуев хотел задать вопрос: – А кто мне скажет…

В этот момент в класс уверенно вошла завуч. Дети собрались вставать, но женщина в свойственной ей манере твёрдым жестом остановила класс.

– Пётр Анатольевич, извините, что прерываю, срочное собрание. Вам нужно быть.

Сказав это, женщина спешно удалилась, оставив дверь приоткрытой. На несколько секунд в классе воцарилась тишина, которую Зуев поспешил прервать.

– Итак, если я вынужден отлучиться, – он тяжело вздохнул и после небольшой паузы продолжил: – Вы пока самостоятельно ознакомьтесь с параграфом на странице сто тридцать семь. Я постараюсь вернуться поскорее.

В коридоре Зуева нетерпеливо ожидала завуч. Не дав ему сказать и слова, она резко начала:

– Пётр Анатольевич, на вас поступила жалоба, – женщина сделала акцент на слове «вас». – В кабинете директора сидит разъярённая мать одного из учеников девятого класса, она требует разговора с вами.

Зуев не знал, что на это ответить. Вернее будет сказать: он придумал, что ответить, но сейчас растерялся. Возможно, мыслями он ещё был там, в теме урока, поэтому не мог ничего из себя выдавить. В голове по-прежнему крутилось несколько фраз, которые он собирался сказать детям: «Поперечные волны… продольные волны…» Завуч напирала.

– К сожалению, мы не можем ничего сделать. Вам придётся с ней переговорить! Прошу вас, – она снова акцентировала на «вас». – Будьте терпеливы.

Пётр ещё больше удивился и смог лишь проговорить:

– А в чём дело?..

Женщина молча повернулась и направилась в сторону кабинета директора. Зуев, словно намагниченный, отправился вслед за ней.

Когда Пётр Анатольевич зашёл в приёмную директора, то первым встретил ученика, увлечённо рассматривающего что‐то в телефоне. Вместе с завучем они миновали ещё одни высокие двери и вошли в кабинет. Перед Зуевым предстала комната размером с небольшой класс. Предметы мебели – сплошь из СССР, но всё выглядело достаточно цивильно[16]16
  Отвечающий требованиям цивилизации.


[Закрыть]. Рядом с окном большая по сравнению с комнатными растениями пальма. С одной стороны массивного стола сидела девушка. Она очень молодо выглядела, почти что ученица старших классов – так можно было подумать. Её длинные чёрные как смоль волосы спускались почти до самого стула. Обращало на себя внимание контрастное сочетание цветов её внешности: белая кожа, чёрные волосы, ярко-красный маникюр. Сидя на стуле, она что‐то увлечённо рассказывала директору, активно жестикулируя.

Директор, крупный, высокий мужчина в коричневом костюме, с маленьким флагом России на лацкане[17]17
  Отворот на грудной части пальто, пиджака.


[Закрыть], даже сидя в кресле, казалось, громоздился над столом и был практически на две головы выше девушки.

– А вот и Пётр Анатольевич с Любовью Михайловной. Прошу, проходите, садитесь, – директор указал на стулья. – Итак, Пётр Анатольевич, мы были вынуждены оторвать вас от урока не просто так. К сожалению, достаточно поздно, но до меня дошла информация, что вы некорректно поступили с одним из учеников, как я понял со слов его матери… – Директор указал рукой на девушку. – Вы были предвзяты, когда оценивали уровень его знаний. Это, в свою очередь, сказалось на общей отметке по предмету… Пётр Анатольевич, вы, как взрослый человек и квалифицированный специалист, должны понимать, что мы не можем это так оставить. Немаловажен факт, что Надежда Сергеевна, – он посмотрел на девушку с чёрными волосами, – пришла нас уведомить о своём намерении обратиться в вышестоящие органы, и это грозит нам всем… дополнительными трудностями. Но мы сумели прийти к общему, как мне кажется, положительному знаменателю. От вас требуется только извиниться перед учеником и его матерью. И тогда мы сможем решить этот вопрос на нашем, внутришкольном, я бы сказал, уровне.

Последние слова, которые услышал Зуев, повергли его в лёгкий шок. В голове вспышками пролетели воспоминания, и нигде он не видел себя виноватым, а напротив, только добросовестным работником. Да, он требователен к своим ученикам. Да, иногда он много задаёт, но, чтобы решить задания, не требуется многочасового выполнения, достаточно лишь заглянуть в тетрадь и вспомнить урок. А если ученик отказывается делать домашнюю работу, не хочет потратить время на элементарные вычисления, отказывается выполнять простые школьные требования, да к тому же дерзит, то какую отметку педагог должен поставить?!.. И сейчас его, Зуева, за его же добросовестную работу хотят заставить извиняться?! А правильней сказать – унижаться…

Что‐то внутреннее, словно раньше это «что‐то» дремало, а теперь проснулось, всколыхнулось, забурлило и завладело всей сутью Зуева. Его рот немного исказился в ухмылке, а затем из него вырвалось:

– Нет. И даже не подумаю.

Теперь исказилось ещё секунду назад дружелюбное лицо директора.

– Пётр Анатольевич… – он не успел закончить фразу, а Зуев продолжал:

– Я сказал – нет. И разговора тут быть не может.

Директор помрачнел.

– Я хочу поговорить с Петром Анатольевичем наедине.

Когда в кабинете остались только мужчины, директор подошёл к Зуеву. Пётр Анатольевич стоял посреди кабинета, его щёки пылали. Положив руку на плечо учителю, директор немного притянул его к себе и тихо, с угрозой сказал:

– Зуев, у тебя сейчас два варианта, – Пётр ощутил неприятное тёплое дыхание прямо перед собой, – либо ты извинишься перед этими людьми, либо столкнёшься с определёнными трудностями. Во втором случае я, обещаю, сделаю всё, чтобы в этом городе ты не смог устроиться в сфере образования, и приложу все усилия, чтобы тебя вообще отказались брать на мало-мальски[18]18
  Означает разговорное «хоть немного», «хоть в какой-нибудь степени».


[Закрыть] приличную работу. Пётр собрался что‐то возразить или объясниться, но его осадили.

– И даже не смей препираться со мной. Я сказал тебе всё. Мы хорошо помним твои переживания трёхлетней давности. Подумай хорошенько, может, та ситуация и произошла из-за того, что ты такой упрямый и подобен… зверю рогатому.

Опешив от такой наглости, Пётр Анатольевич, словно переступая через себя, выдавил:

– Хорошо.

– Ну вот и славно, – директор убрал руку с плеча Зуева. – Сейчас ты извинишься. А я, так и быть, на всё закрою глаза, к примеру, на самовольное изменение тобой учебной программы… если ты, конечно, больше не будешь трогать этого ученика. Да-да! Пусть просто ходит на занятия, что‐то отвечает, бог с ним…

Последние слова директора Зуев уже не слышал. В один момент перед ним оказался подросток из приёмной и его девушка-мать. Губы Петра что‐то медленно нечётко проговаривали. После он слышал голоса, которые были вокруг него и, вероятно, его касались, но он не понимал, о чём шла речь. Не разбирая слов, он механически кивал и что‐то отвечал, наверное, даже попадая в смысл сказанного. Всё выглядело как несуразный сюрреалистичный сон. Внезапно Пётр Анатольевич оказался в своём классе. Урок уже закончился, и во время перемены места заняли новые ученики – выпускного класса.

Минута, вторая, третья… Зуев что‐то сказал. К доске проследовала ученица и взяла мел. Формулы, выходящие из-под её руки, были не такими, как обычно. Сейчас в них не было и толики грациозности, которую обычно наблюдал Зуев. Сейчас на доске была театральная труппа[19]19
  Тру́ппа – постоянно действующая творческая группа актёров, певцов, музыкантов.


[Закрыть], стоящая перед ним и смеющаяся во все рты. В какой‐то момент Пётр не выдержал.

– Тихо всем! – прокричал Зуев. – Всем молчать! Что ты пишешь, ты вообще видишь? – Он встал со стула так резко, что тот упал. – Вот это что? – он ткнул пальцем в формулу на доске. – А это? – костяшкой пальца он ударил по формуле так, что поднялась меловая пыль. – Что это, откуда здесь взялось пятнадцать?! – Стирая руками белый мел, он продолжал: – А это?! И это? – в несколько секунд примеры превратились в белые разводы.

Под взглядом Зуева, слушая его крики, девушка у доски всё ниже и ниже наклоняла голову, в её глазах проступили слёзы. Пётр Анатольевич бросил мел на пол и решительными шагами вышел из класса, громко хлопнув дверью. В классе повисла гробовая тишина.

Глава 6

Находить опору в самом себе – значит быть могущественным.

Виктор Гюго, «Человек, который смеётся»

По запотевшему стеклу медленно одна за другой стекали капли, но из окна трамвая Зуеву всё было видно – в городе хозяйничал мороз. Он стремился захватить как можно больше улиц, пробраться везде и всюду. Машины, что друг за другом стояли в пробке, старались согреться и изрыгали из выхлопных труб клубы горячего газа, который моментально исчезал, поднявшись чуть выше автомобилей. Пётр смотрел на них, но мыслями был не здесь, а где‐то там, в школе. Всё думал и думал, как и что он мог ответить директору. С работы он ехал сегодня много позже. Его нервный срыв не остался без внимания руководства, и, скорее всего, Петру Анатольевичу придётся отмечаться у специалиста. Зуев не заметил, как доехал до своей остановки. Быстро пробравшись к выходу из трамвая, он выскочил навстречу холоду.

Фонари разбрасывали вокруг себя жёлтый свет, вдоль тротуаров разрослись белые сугробы. Словно стараясь убежать от своих переживаний, Пётр иногда ускорял шаг. Ему хотелось позвонить кому‐нибудь и поговорить. Неважно, будет этот разговор о случившемся или просто беседа ни о чём, главное – почувствовать, что он не один. Уже раздеваясь, в квартире, Зуев снова поймал себя на этой мысли. И сразу на ум пришла фраза его преподавателя философии о женщинах с мужскими мозгами и мужчинах с женскими. Как бы там ни было, единственный человек, с которым он мог поделиться, это Виктория, а она была в командировке, да ещё в другом часовом поясе, а значит, недоступна.

Как и раньше, после ужина Зуев решил сделать единственное, что могло его успокоить, – он открыл ноутбук, включил фильм и улёгся в кровать. Под чёрно-белую картинку и песню Фрэнка Синатры[20]20
  Американский киноактёр, кинорежиссёр, продюсер, шоумен, певец.


[Закрыть] Пётр быстро уснул, погрузившись в беспробудно крепкий сон.

* * *

Холодный ветер носился по ночному городу. Заскакивая с широких улиц в узкие переулки, он, словно испуганный ребёнок, замирал и слабел, практически исчезая. Редкие машины появлялись на дороге, люди выходили на улицы и того реже. Лишь некоторые, кого выгнала на свет белый нужда или же особая извращённая причуда, могли попасться на глаза в эту ветреную погоду. Укутываясь поглубже в пальто с поднятыми воротниками, они передвигались стремительно. Одним из таких людей, что шёл по улице, не поднимая головы, был мистер П.

Снег хрустел под его кожаными туфлями. Тень, которую он отбрасывал, причудливо изламывалась и изгибалась, падая на снежные сугробы. Под порывами ветра он ещё ниже опускал голову, словно хотел сберечь шляпу, которую ветер так старался сорвать, но тщетно. Так, хоть и с трудом, мистер П. шёл по улице, пока внезапно не свернул в переулок. Здесь, в потайном мире, где правят тени, мистер П. был своим. Подойдя к железной двери, что была скрыта за мусорными баками, он постучал. Четыре коротких чётких удара смазал пятый, видимо, сделанный ладонью.

Из-за двери послышался низкий голос:

– К кому?

– К З.

В тот же момент щеколда[21]21
  Пластинка с рычажком для запирания дверей.


[Закрыть] взвизгнула от приложенных к ней усилий – дверь открылась. В помещении было темно. Еле слышно играла музыка. Женский голос исполнял незнакомую мистеру П. песню.

– Где он? – коротко спросил П.

– Как и всегда, сэр, в ложе.

Не успел вошедший сделать и пары шагов, как его окликнул охранник:

– Сэр, останавливать вас я не могу, но предупредить должен. Он сегодня не в духе, и даже она, – здоровенной ладонью мужчина в кремовой полосатой рубашке указал в сторону, откуда доносилась песня, – не веселит его. Поёт второй час…

П. ничего не ответил, лишь еле заметно кивнул и спокойным шагом пошёл по тёмному коридору. Узкий тесный проход быстро закончился дверным проёмом, завешанным плотной занавеской из жаккарда. Мистер П. оказался в большом зале. Он огляделся. Все круглые столики с белыми скатертями, а их было много, оказались заняты. Столики теснились к сцене, на которой выступала девушка. Её платье изумрудного цвета отчётливо выделялось на фоне чёрного, серого и белого цветов, что здесь присутствовали. Музыканты, находившиеся справа и слева от девушки, извлекали из своих инструментов тонкие, услаждающие слух своей ритмичностью звуки. Большинство музыкантов сидели без нотных тетрадей и могли воспроизвести практически любую композицию по памяти. Но главной драгоценностью в этом коллективе, несомненно, была она – девушка, что сейчас стояла на сцене и купалась в свете небольших самодельных софитов. Её внешность, яркие длинные рыжие волосы вкупе с необычайным голосом – это была магия.

Чуть дальше, в выделенной ложе, за шикарным столом, заставленным фруктами, сидел мужчина. Худой, с лёгкой щетиной, он пристально смотрел на певицу, что стояла на сцене. Обычно мужчина был в компании красивой девушки, иногда не одной, но сегодня он был в одиночестве. Лишь пара приближённых к нему человек находились сейчас в ложе, но и они сидели отдельно, стараясь не мешать.

Войдя в ложу, мистер П. снял шляпу и пальто, расстегнул коричневый пиджак и сел за стол практически напротив мужчины, которого ранее именовал З.

– Посмотри, как хороша сегодня С., – начал З. – Она словно последнее чистое, что есть в этом мире.

Мистер П. ничего не ответил, продолжая пристально смотреть на З.

– Ты, наверное, хочешь узнать, зачем я тебя вызвал в этот поздний зимний час. – З. прикрыл уставшие глаза. – Нужно убрать одного человека.