Текст книги "Мания"

Но она не поняла смысла этих слов и продолжала упиваться своими чувствами. Все свое многолетнее эротическое ожидание, все свои сновидения и мечты, весь свой женский потенциал она выплеснула на польщенного господина Бисваркина, смутив его, однако, тем, что ему пришлось ощутить ограниченность собственных возможностей. Он даже не подозревал, что в этой миловидной женщине таится столько страсти. Нет, это было явно не совсем обычным свиданием. И он даже подумал, что больше не станет приглашать ее на сексуальный танец – уж очень многого она требовала. Такой необыкновенный аппетит молодой женщины не соблазнял, а конфузил Алексея Семеновича. Он спустился со стула и, не глядя на нее, заторопился в туалетную комнату принять душ. Закрывая за собой дверь, он небрежно бросил глухим голосом: «Возвращайся в отдел. Продолжай атаковать уральские регионы. Пока». А про себя подумал: «От этой женщины-бури, от этой женщины-цунами лучше держаться подальше. Но ее можно с огромной отдачей использовать. Я посоветую ее Кармаданову, закупщику системы “Девятое небо”, Марку Лолуа из сети “Сулугуни”, Пустомыслову, оптовику объединения “Гипер-Сейл”, другим из нашей тусовки. Пусть порадуются! А Марка проверим, как он девяносто минут с таким вихрем этимсамым заниматься сможет. Мне кажется, он трепач. Девяносто минут! Это ведь утомительно и скучно…» Потом вдруг, словно что-то вспомнив, сказал через дверь: «Да, позови ко мне из вашего отдела Алю Ладынину, она напротив тебя сидит». – «О’кей! А я не смогу помочь? Я мастер на любые услуги!» – «Нет, она нужна мне по другому вопросу. А ты продолжай работать. План у нас превыше всего!» Сам же подумал: «После этой бестии надо передохнуть. А у Ладыниной прекрасно получается язычком анус прочищать. И приятно, и щекотно, и гигиенично. Надо ей кинуть долларов тридцать: когда платишь, она с чувством работает, легко до простаты достает и массирует ее так нежно, что кажется, будто не язык у нее, а медовая конфетка, персидская нуга, турецкая пахлава, шакер чурек. Мозгов нет, но язычок – чемпион, лидер! Он помогает фирме наращивать обороты с торговой сетью “Дамтор”, с системой “Викмо”, с магазинами Павликов. Так что ее язычок несет золотые яйца. Интересно, что за удовольствие она при этом испытывает? Что тут может быть приятного? – остановившись, подумал он. – Может быть, еще самому придется этим делом заняться, а? Вот когда Виолетта пукает, я ведь всегда запах фиалок ощущаю…»

Дождавшись, пока молодая особа выйдет из кабинета, Бисваркин вернулся к своей одежде, вытащил из бумажника купюру в одну тысячу рублей, сжал ее в кулаке и опять вошел в ванную, но дверь оставил открытой.

«Кто из вас Аля Ладынина?» – спросила госпожа Мегалова. Она впервые пристально взглянула на коллег. Ей очень хотелось тщательно рассмотреть женщину, которая могла доставить шефу больше удовольствия, чем она сама. Она была уверена, что Ладынина имела какую-то свою тайную специализацию, связанную с ванной комнатой. «Чем же она его возбуждает? – мелькало в голове у Мегаловой. – Языком шампунь растирает по всему телу атланта? Или владеет тайнами массажа erecticus, от которого он вдруг вздымается, как печной дым в морозный день?»

«Это она!» – указала молоденькая дамочка лет двадцати трех на женщину справа.

Наталья Никитична нарочито медленно перевела взгляд на соседку. Шатенка с грубыми чертами лица и огромными глуповатыми глазами уставилась на нее. Ей было за сорок, может быть, даже за пятьдесят, – всегда трудно определять возраст плоских худючек. Груди у нее почти не было, шея начинала морщиться, а подбородок ломался на три складки. Так как головка едва выглядывала из-за экрана компьютера, можно было предположить, что она среднего роста или, пожалуй, даже ниже среднего. Пойманный молодой женщиной злобный взгляд Ладыниной сразу вызвал у Натальи Никитичны пакостное состояние. «Бррр, – про себя произнесла она. – Что это за уродина? Как его не тошнит при ее виде? Разве к такой жабе можно испытывать сексуальные чувства? Неужели она способна вызвать желание? Извращенец!» Отвернувшись в сторону, Наталья Никитична безразлично произнесла: «Вас просит зайти господин Бисваркин». – «А тебе завидно? Вижу, что изменилась в лице от разлива желчи! Да! Да! Я востребована! Кто знает меня, кто знаком с моими приемами, тот не променяет меня ни на кого на свете! – выпучив глаза, как при базедовой болезни, заявила Ладынина. – Мне достаточно лишь раз побыть с тобой, и ты больше ни одного мужика не пожелаешь. Спроси у Юльки! Не смотри, что я старше вас, я прекрасно знаю, как это делать! “Камасутра” – это начальный класс знаний по сравнению с теми, которыми я располагаю. От моих приемов не только тело – разум и душа оргазм испытывают!» Она вытащила из ящика стола какую-то странную, в мелких дырочках коробочку, по форме похожую на Ноев ковчег, и с высоко поднятой головой торжественно вышла из кабинета.

«Д-а-а-а! – протянула молодая женщина, видимо, Юлька. – Советую разрешать ей на время становиться хозяйкой твоего тела. О, она великий кулинар эротических блюд! Если хочешь взлететь на седьмое небо, разрешай все! Когда из твоей вагины языком выхлебывают французское вино, а из пупка вылизывают астраханскую белужью икру, когда с бедер сметают тончайшие кусочки королевских креветок в итальянском соусе майской мушмулы, а на десерт с сосков слизывают медовые щекочущие маковки – возникает ощущение, что оргазм становится непреходящим, и ты проваливаешься в него, как в сладчайшую вечность. Кайф, кайф тотальный! Дрожит каждая клетка тела, вибрирует каждый волос! Кажется, что тебя одновременно имеют все любовники! Что ты владеешь миром, что будешь жить вечно! Без Ладыниной, без ее язычка я уже и дня не могу прожить. Она мой наркотик, моя мания! Она владеет высшими рецептами сексуальной кухни. Мастер, чародей, профессор! Как есть эксперты живописи, как существуют критики литературы, как гордо прохаживаются по театрам обозреватели, как царят на музыкальных вечерах искусствоведы, так властвует и она, великий знаток своего ремесла… Впрочем, мне надо успеть продать питерской фирме трейлер полного ассортимента столичных конфет. План надо выполнять! Секс и работа – это вся моя жизнь. Деньги приносят мне свободу, половые связи – удовлетворение души и плоти. Разве существует что-то более востребованное человеком? К чему еще его может так сильно тянуть?» Она хотела было уже уткнуться в компьютер, чтобы продолжить продажи питерским фирмам столичных сладостей, как вдруг услышала голос Натальи Никитичны: «Не хочешь попробовать поласкаться со мной? Я подниму тебя куда выше, чем на седьмое небо. Так высоко взмывают только те, кто принадлежит к племени счастливцев, к роду упоенных. Твое тело обретет ту восхитительную пластичность, которая своей эротичностью сводит с ума, от которой подкашиваются ноги, а рот наполняется сладостной слюной. Твои груди нальются мизгой спелости, тело начнет источать аромат плоти, тот таинственный запах, который мы мечтаем чувствовать, чтобы кружилась голова, чтобы реальность уступала место грезам, чтобы тотальный эрос затмевал разум!» Мегалова требовательно всмотрелась молодой женщине в глаза и коротко, властно бросила: «Раздевайся!» – «Как, сейчас?» – «Да! Немедленно!» – «Мне надо продать в Питер продукцию фабрики “Снежный январь”. План! Что, разве нельзя позже?» – «О’кей! В другой раз. Но ты дискредитировала себя как современная женщина. Я всегда, каждую минуту готова тебя, любую другую заласкать. Подняться на лифте чувств в заоблачную высь. А ты? Ой, слаба… Ради секса я брошу все, забуду все обязательства, не стану признавать ни бога, ни родины, ни близких. Только он – смысл моей жизни, моя путеводная звезда. А что все остальное? Муть, моча! Поэтому давай договоримся: никогда при мне не хвали сексуального партнера. Меня это бесит. В этот момент я готова сойти с ума, изнасиловать говорящего, доказывая ему, всему миру: я самый страстный человек, я искуситель номер один! Разница в том, что в одном случае я делаю все это с любовью, в другом – с остервенелой сладостью. Но сила экспрессии в обоих случаях беспредельна… В истории мировой культуры остались памятники нескольким великим соблазниелям: Дон Жуан, Казанова существуют в письменном и устном воплощении, в камне и в сценических образах. Но почему нет женского имени? Разве я не достойна стоять рядом? У меня что, меньше пыла, меньше сексуальной магии, я обделена воображением, у меня дефицит этих желаний? Я мечтаю попасть на язык критикесс и критиков, на экраны ТВ и кинотеатров как Наталья Круч – Дон Жуан, Казанова в женском обличье, превосходящая легендарных искусителей стихией увлеченности, безбрежным морем ласк, количеством разнополых любовников и оргазмов, колдовством эротических наслаждений, неистовостью пыток радости! Ладно… Я тоже пойду поработать. Мне спустили план: оборот – три тысячи долларов в день. У тебя сколько? Кстати, а как твое полное имя?» – «Юля Бочарова. Мне приятно с тобой общаться. Ты не представляешь, какая ты прелестная милашка! Не обижайся, мы еще успеем поласкаться. Я еще дождусь твоих поцелуев, чтобы решить: голосовать за предоставление тебе статуса самой донжуанистой женщины или повременить. Наталья Круч, говоришь? Мне не очень нравится это имя, в нем нет магнетизма, колдовской притягательности. Возьми другое, короткое и сексуальное: Даша Давало. Или даже лучше – Давали. Ведь прекрасная парочка получается: Дон Жуан и Даша Давали! Первые буквы имени и фамилии сразу дают мощный сигнал любому: “Да, да! Я твоя! Да, да – ты мой!” И для иностранцев звучит красиво. Даша Давали – в этом имени уйма эротики. Уже открываются губы, чувствую, что сгибаются коленки, глаза застилает туман сексуальной отрешенности, тело несется на плаху любви, груди торопятся оказаться расцелованными, вагина вначале готова к ручному массажу, а потом уже, когда ягодицы забились в сладострастных судорогах, – музыка любви вызывает на сцену erecticus! Или lingua! Даже лучше lingua! А острее, длиннее, эластичнее и напористее, чем у Ладыниной, я еще не встречала! Хочу думать, мечтаю на практике убедиться, что твой лучше! Ой, ой, начинается долгожданное сумасшествие! Ой, ой! Так и хочется крепко обнять женщину с таким замечательным именем: Даша Давали, Даша Давали!.. Начнется парад ласк и поцелуев. Но – аминь! – Юля Бочарова, увидев возбужденные глаза Натальи Никитичны, ее позу хищницы, готовой к альковному прыжку, тут же призвала ее к сдержанности: – Стоп! – Юля резким движением отпрянула от Мегаловой подальше и поставила перед собой высокое рабочее кресло. – Придется подождать, ведь тема очень опасная. Боюсь, что мы переломаем мебель, оборвем провода модемной связи. Тут же техники на десятки тысяч долларов! Поэтому вернемся к служебным делам. Не обессудь, я люблю секс, но инстинкт самосохранения оберегает меня от хаоса чувств. Мы же не сможем просто ласкаться! В твоих глазах я увидела тайфун и испугалась. Ой, дай отдышаться, дай остыть. Мне бы сейчас льда…

Итак, ежедневно я должна продавать наших товаров на семь тысяч долларов. Но мой реальный оборот – более десяти. С фирменной наценкой в двадцать семь процентов я даю предприятию две тысячи семьсот долларов брутто прибыли в день. Если вычесть налоги, аренду, зарплату, другие производственные расходы, то получится около тысячи двухсот долларов в день! Ой-ой-ой, да! Но сколько удовольствия я тут имею! Открытая любовь с коллегами, вынужденный, но азартный, страстный кутеж с закупщиками, нежное обслуживание владельцев, их друзей и гостей фирмы. А рядом еще неистовая Ладынина. Ее беспощадный секс лишает ума! – Тут она, видимо, вспомнила грозное предупреждение Натальи и поспешила добавить: – Но я уже уверена, что ты самая жгучая любовница, чемпионка, божественная Даша Давали! Так что я довольна. Если весь девятнадцатый и двадцатый века наемный труд атаковал капитал, требовал увеличения тарифов оплаты труда, сокращения рабочей недели и тому подобного, то двадцать первый век начался с успешных атак капитала на трудовой ресурс. Наемный работник сдает свои позиции повсеместно. Коллектив “Боша” в Лионе испустил вспыльчивый пролетарский дух, персонал “Даймлер-Бенца” в Баден-Вюртемберге проглотил язык и принял новые условия, продиктованные капиталом, “Сименс” сократил бюджет заработной платы, увеличивая рентабельность собственника, “Аир Италия”, “Коммерцбанк”, “Торанг”, десятки, сотни владельцев крупнейших компаний штурмуют профсоюзы, чтобы урезать права работников и оптимизировать прибыль. Вначале я думала, что не выдержу тех требований, которые предъявило мне руководство предприятия. Но сейчас я уже согласна даже с сокращением зарплаты и увеличением рабочей недели, но одновременно – с повышением свободы доступа к удовольствиям. А главное – и это особенно отрадно! – ты получаешь их вдоволь, и нет никаких расходов и обязательств! Ни ревности, ни пунктуальности. Никто не требует преданности, благовоспитанного поведения, архаичной морали, за которой стоит лишь отсутствие самодостаточности!» – «Туалет у нас с душем?» – уставилась на нее Мегалова. «Да!» – «Пойдем! Ты первая!» – «Я же просила тебя отложить свидание. Зачем так торопиться? Успеем!» – «Боишься?» – «Опасаюсь!» – «Даша Давали возбуждена, чувства переполняют ее сердце!» – «Перед концом работы. За тридцать—сорок минут. Больше не приставай! Обижусь!» – «О’кей!»

Обе дамы уселись за компьютеры и начали продвигать сладости фирмы на Восток.

Госпожа Ладынина шла в кабинет босса. В ней не было ничего соблазнительного, зато недостатки сразу обращали на себя внимание. Выпученные, огромные, с какой-то едва уловимой злостью глаза, болезненная худоба верхней части тела и непропорциональная округленность нижней, острые черты лица, при определенном ракурсе даже несколько мужские, цепкие длиннющие руки и узкий лоб указывали на этническую мешанину в роду женщины. Казалось, это было смешение кавказского (международный этнографический термин, означающий принадлежность к европейскому типу; синоним представителя белой расы) и тянь-шаньского типов. К тому же сочетание черт упрямой и болезненной особы, лишенной природой женских форм, – с одной стороны, и хищницы, страдающей комплексом собственной неполноценности, а потому агрессивной и напористой, – с другой создавало странное и неприятное впечатление. У нее был мелкий, но быстрый шаг, – впрочем, как у всех низкорослых женщин.

Перед тем как открыть дверь шефа, она пристально взглянула на коробочку. Видимо, что-то в ней разглядела, потому что прошептала – очень злорадно, даже желчно: «Я еще посмеюсь, как взметнется твой самый гордый! Ха-ха-ха! Такой красавицы ты еще не видел, ты еще не познакомился с ее эротическими способностями, с ее дурманящим волшебством».

Она вошла в кабинет, услышала нудные звуки падающей воды в ванной и направилась к патрону. Увидев ее, господин Бисваркин тут же бросил: «Помой меня и взбодри erecticus. Ну, как обычно!» «Я так и думала, – пронеслось в ее голове, – он попробовал эту новенькую на вкус, а теперь страдает, что его гордец уныло прикорнул!»

Тут необходимо отметить одну яркую особенность Алексея Семеновича, впрочем, не совсем русскую, а скорее какую-то грузинскую, а может быть, даже азербайджанскую. Господин Бисваркин никак не хотел ощущать себя опустошенным после стремительного фонтана erecticus. Струйки душа прятали и скрывали эти его мрачные, нездоровые ощущения. Поэтому после этого, приятного, он тут же залезал под душ и вызывал свою сотрудницу Алю Ладынину, чтобы та различными манипуляциями и хитроумными технологиями вновь пробуждала самую гордую часть тела московского предпринимателя. И было совершенно неважно, где он сам в этот момент находился – в офисе или в каком-нибудь другом столичном месте. Ведь он являлся истинным хозяином своего российского бизнеса и своих столичных кадров! Правда, когда ему приходилось выезжать, ну, скажем, в Ростов или Челябинск, а уж тем более в голландский Утрехт или испанскую Кордову, он, чтобы не впасть в расходы, тайно брал с собой тот самый инструментарий, которым пользовалась госпожа Ладынина. Но не чужой, а свой собственный, бисваркинский, скрывающийся в специальном сейфе банка «Водочный». А когда этих причиндалов под рукой не оказывалось, ему на помощь приходил собственный lingua. Он выключал свет и пользовался им ничуть не хуже, чем сама его московская референтка. Да так умело и сладко, что еще долго не мог избавиться от смачного привкуса. Но эта была тайна за семью замками, о ней никто не знал, и никаких подозрений ни у кого не возникало, кроме самого мастера ремесла Али Ладыниной. Изучив своего босса, она чувствовала, что без ее рецептов он никак не найдет спокойствия и уверенности.

Итак, госпожа Л. сбросила одежду, встала под душ, накапала на язык шампунь, привычно и деловито опустилась на колени и стала намыливать самые чувствительные части тела своего хозяина. Нет, ни о гигиене заботилась женщина. Это была ее стихия. Страсть! В этот момент glossa становился совершенно необычной частью ее анатомии. По ее команде он мог оказаться бархатным и нежным, шершавым и колким, длинным и узким или широким и коротким, ядовитым и взбадривающим. У нее сохранилась методика тренировки собственного языка, которую она заимствовала в университетские годы у преподавательницы с лесбийскими наклонностями, проведшей в сталинские годы не одну пятилетку в Холмогорской женской колонии. Да, да, она тоже была великая мастерица глоссовских увлечений и причуд. Нигде в мире lingua не оттачивался, не шлифовался так тщательно, так фантастически причудливо, не имел способности так сладко угождать хозяину, так беспощадно губить, больно кусать, смертельно жалить, как в СССР. Поэтому и сегодня многие считают, что самая лучшая на планете школа мастерства lingua была в коммунистической империи.

Госпожа Ладынина овладела этим мастерством безукоризненно, ее способности расцветали и совершенствовались не только на практических занятиях с профессоршей, но и на комсомольских тусовках. О ее мастерстве говорили в курительных комнатах, в Сандуновских банях, в рюмочных, в «Матросской тишине» и в бутырских камерах. На фирме «Шоко Он-лайн» она была вне конкуренции. Если бы в Москве проводился чемпионат города по glossa-мастерству, то она могла бы претендовать на призовое место. Сказать за всю Россию сложно, но в столице она была лучшей.

Она мылила тело повелителя страстно, бережно, увлеченно. Самоотверженно взявшись за erecticus, она стала осыпать его ласками, с отрешенным самодовольством голубить его– уснувшего, сморщенного. Потом ее язычок начал счищать перхоть с головы, извлекать козявки из ноздрей, выкорчевывать шматки бельевого хлопка из пупка, серу из ушей. С коленок слизывать ссадинки, между пальцами ног старательно доставать соринки, счищать с пяток мозолевые наросты. Ее lingua срезал лишние волосы у паха, на спине, под мышками; старательно, как чистильщик в пятизвездочной гостинице полирует до блеска обувь, как горничная начищает бронзовые ампирные лампы, как ювелир перед продажей натирает бриллианты в золотой оправе, – именно так Ладынина готовила erecticus. Ее язычок мылил мошонку, глянцевал розовую шляпку, тщательно, с причмокиванием, чтобы нравилось хозяину, вылизывал анус.

Вдруг она услышала требовательный голос: «Что, не понимаешь, начинай главное! Говорю уже третий раз!» Она хотела сказать, что увлеклась, забылась, увязла в чувствах, не расслышала, но решила промолчать. Госпожа Ладынина выключила воду и полотенцем насухо вытерла все части тела. После этого достала флакончик с какой-то жидкостью, взяла ее на язычок и стала кончиком наносить на шляпку самого гордого органа, приговаривая самой себе: «Сейчас натру тебя, голубчик, напущу на тебя слабый раствор меда акации, подожду, пока ты пообсохнешь, чтобы легкая липучесть возникла, а затем посажу одно милое существо, которое тебя в должный порядок приведет».

Тут надо отметить, что госпожа Ладынина имела обыкновение разговаривать с erecticus, как с живым существом, имеющим слабый, ограниченный, но интеллект. Впрочем, не она одна: в нашем городе многие женщины, чтобы не докучать мужчинам болтовней, приспособились разговаривать исключительно с этим, часто задумчивым и не очень активным органом. Ее разговоры с ним нередко носили дискуссионный характер. И ей самой казалось, что он реагирует на ее критику и рекомендации. Что только не придет в голову сумасбродной москвичке!

Госпожа Ладынина вытащила из коробочки какое-то насекомое и посадила его на шляпку. Алексей Семенович закрыл глаза, тихо и коротко спросил: «Кто?» – «Новинка. Поющая цикада из Палеостоми. Наслаждение неописуемое! Крылья у нее оборваны, она сейчас начнет нежно крутиться по шляпке, потому что липучесть меда не позволит ей набрать скорость шажков для полета. Надышится пьянящим ароматом акации, ее любимого растения, и запоет протяжные песенки. Все это так возбуждает! Куда сильнее, чем самая откровенная порнуха! Всего несколько таких волнительных минут, и он поднимется. Еще древние греки пользовались подобными уникальными способами. Может быть, сам Платон или Аристотель. Какие имена!» У дамы было университетское образование. Она легко могла вбрасывать громкие имена в любую дискуссию, словно сердобольный повар, подкидывающий кости голодным, обездоленным собакам. Но если животные сразу определяли качество пищи, то собеседники столичного спеца по деликатным поручениям, как правило, не могли оценить ее высказываний. Кого сегодня интересуют великие имена прошлого? Столица увлечена лишь именами быстро меняющегося административного ресурса. Назовите студенту, аспиранту, ученому – физику или филологу, предпринимателю или бездельнику, путане или милиционеру имя любого главы районной администрации, любого префекта Москвы, главы управы, члена правительства, его заместителей или более мелких чиновников – они знают о них все! Имена любовниц, размеры взяток, крышу, потенцию, сексуальные предпочтения, лекарства, которыми пользуются во время этой потехи, и другие, даже самые мельчайшие подробности биографии и привязанностей. Что там Сократ, Аристотель или Кант? Разве с этими именами проживешь?

«Если вам не понравится поющая цикада, у меня приготовлено еще два сюрприза», – нисколько не отвлекаясь от поставленной задачи, бросила эксперт по мастурбации. «Нет, нет, – почти шепотом сказал Алексей Семенович. – Хорошо! Ой, прекрасно! Помолчи! Ой-ой-ой! Замечательно! Еще чуть-чуть! Чувствую, что он зашевелился, стал наполняться кровью, начал обретать желания, силу любви…» Господин Бисваркин в своем необычном состоянии ликовал – как умирающий от жажды, которому поднесли воду, как лапландец, оказавшийся в цветущем яблочном саду или на берегу пронизанного июльским солнцем моря, как сибиряк, обретающий бронзовый загар. Чем можно было бы сейчас заменить сказочный дурман южного насекомого? Какое другое чувство по своей энергии смогло бы превзойти эрос? Существовала ли музыка, способная заглушить волнующее пение цикады? Можно ли было найти в природе другие существа, которые своими шажками по шляпке плоти так бесподобно будоражили бы воображение? Нет, среди доступных человеку живых существ и неодушевленных предметов другого такого инструмента не было…

Вернувшись в кабинет, Аля Ладынина продолжила заполнение экспортных деклараций на отправку кондитерских товаров в Ташкент. Узбекский рынок развивался слабо. Местное производство восточных сладостей имело многовековые традиции, и внедрять в торговую сеть европейские бренды было затратным и хлопотным делом.

Рабочую тишину нарушила вошедшая в кабинет Ольга Ивонина. Не обращая ни на кого внимания, она подошла к Наталье Никитичне. Поцеловав свой указательный палец, она приложила его к ее губам: «Меня посылают на переговоры с транспортниками. Железная дорога поднимает цены, и возникает необходимость поиска альтернативных перевозчиков. Трейлеры МЧС, военная авиация… Они тоже мечтают заработать. Все становится так дорого, что ума не приложу, как развивать бизнес. Как торговать с регионами? Каждый губернатор имеет местные правила по продаже “своих” и “чужих” товаров, мечтает сам полакомиться, и члены его команды на отсутствие аппетита не жалуются. Но я о тебе все время думаю. Ты такая милая! Вот записка, в ней указан мой домашний адрес и номер мобильного телефона. После восьми вечера я тебя жду. У меня прекрасная музыка, волнительные помыслы и открытое сердце. Приходи!» Палец Ольги коснулся ее бровей, прошелся по носу, подбородку, опустился к груди. Карие глаза хорошенькой Ивониной заблестели, выдавая непреодолимое желание тут же обладать Натальей Никитичной. Под натиском чувств Ольга стремительно опустилась на колени Натальи и надолго впилась в ее губы. Молодых дам связал не только поцелуй, да и можно ли было назвать их такое страстное слияние этим достаточно обычным словом? Сейчас их бросило друг к другу то необыкновенное магнетическое притяжение, противостоять которому человеческое естество не в силах. Нет, это не была любовь. Это рвались наружу вожделение, похоть, что не ведают ни стыда, ни сомнений, ни границ. Их желание обладать друг другом, мужчиной, женщиной, всеми вместе и сразу, всеядность их либидо выражались самым причудливым образом. Не душевные чувства двигали их поведением – плотский каприз властвовал над телами, бахвалясь собственным эротическим обжорством. Да, им обеим постоянно казалось, что этого мало, каждой хотелось большего, не в отдельные минуты, а всегда, вечно! Их бойкие, неистовые lingua совершенно не управлялись разумом, их движения возникали там, откуда берутся чувственные вспышки. Они встречались, чтобы ласкаться, сходились, имитируя борение влюбленных тел, расходились, чтобы опьяненно прикоснуться к нёбу. Один пылко гладил зубы, другой в ответ пламенно прижимался к десне, облизывал всю слизистую, наполнял ее собственным ароматом, охмелевший, словно в оргазме, доставал горло, упиваясь волшебством эроса.

Господь Бог так надолго отвел свой лик от граждан нашего замечательного мегаполиса, что они погрузились в неописуемое, всепоглощающее распутство и полную духовную опустошенность. Справедливо ли упрекать их в этом соблазнительном скитании по тропам прегрешений? Да и являются ли тропы таковыми? Впрочем, все претензии, пожалуйста, к церкви! Или к властям. Но лучше всего, чтобы окончательно определиться, спросить самих себя. Может быть, разгул плоти покажется вовсе не таким уж страшным грехом. А совершенно новой формой познания мира!

Но тут необходимо отметить, что тотальный блуд охватил не только москвичей, но и молодую поросль многих городов Отечества. Не означает ли это, что мы, русские, нащупываем свой философский ответ на предостережение ученых, что, дескать, начался и прогрессирует шестой период естественного вымирания всех живых существ? Может быть, именно эта сладчайшая мания сохранит нас, спасет человечество от исчезновения? Правда, некоторые эксперты отмечают одну существенную особенность этого повального увлечения: бедность духовная является основной причиной, склоняющей людей к кипучему вожделению. Она быстрее и основательнее, чем бедность в карманах, изменяет моральные основы нескольких поколений. Но как связать тогда академические пророчества с эротическим бунтом наших сограждан? Когда в столице официально объявили о сборе за приличную плату использованных презервативов, так как несколько предприимчивых бизнесменов решили сделать эту продукцию многоразовой, когда начали проводить соревнования на дальность струи эротического фонтана, когда все желающие получили возможность по своему усмотрению увеличивать erecticus, объем груди, округлости бедер, украшать с помощью пирсинга язык и другие, гораздо более интимные места, под мышкой хирургическим способом подшивать стволы для сбора спермы, когда отдельные издательства стали выпускать пособия по национальным эротическим приемам – повальное увлечение сексом повсеместно возросло. Оно овладело умами россиян. Если бы священнослужители вовремя заметили эти тенденции и внесли бы изменения в свои библейские заповеди, то жители Москвы не так азартно и рьяно погрузились бы в нынешнее чувственное сумасшествие. Ну в какой стране можно встретить в супермаркетах мужчин, покупающих вишневое или персиковое варенье с той лишь целью, чтобы обмазать им erecticus и в полном одиночестве смаковать это лакомство? Не пионерами ли мы стали в борьбе с природой? Не нужно ли нам обеспокоиться, что приближается период исчезновения видов?..

В этот момент господин Ваханя внес в кабинет ящик с образцами готовой продукции. Вид охваченных манией эроса женщин не привлек его внимания. Чтобы никого не беспокоить, посыльный расставил (согласно служебной инструкции) новый ассортимент товаров на полках и молча удалился. Тем временем ласки молодых женщин подходили к концу. Одурманенные эросом дамы шептались, словно заговорщицы, клялись друг другу, как влюбленные перед разлукой. Они нехотя разжимали объятия, напоминая борцов на ковре поединка после свистка судьи. Наконец, Ольга Ильинична с трудом двинулась к двери. Ее шаг был неровным, каким он бывает у опьяненного человека. Бросив на любовницу счастливый взгляд, исполненный желания, Ольга исчезла. «Хороша! – пронеслось в голове Мегаловой. – Вкусна как мёд! Ее страстные поцелуи вызывают головокружение и оставляют приятнейшее послевкусие». Тут она окончательно уверилась в мысли, что если в ней перестанет бурлить, кипеть страсть, если ее чувства обретут успокоение и умиротворенность и жгучая потребность этого трансформируется в нормальный, рекомендованный медиками ритм влечений, то она кончится, погибнет, высохнет, как осенняя листва. Молодая женщина глубоко вздохнула, потерла виски, исподлобья огляделась – коллеги были заняты работой – и повернулась к компьютеру.

Она передала деловую информацию в Нижний Тагил и Златоуст, вышла на связь с Челябинском, сообщила в Пермь условия скидок, которые зависели от объемов закупок, и тарифы премиальных, связанные со сроками оплаты заказанных товарных партий. Она еще сама до конца не понимала, почему за предоплату кофе фирма платила закупщикам семь процентов, а за грильяж в шоколаде и сирийскую халву всего лишь три. Впрочем, ее пытливый ум подсказывал, что через пару дней вся эта коммерческая арифметика будет ей ясна. Когда со всеми предприятиями, указанными в списке, первичная работа была завершена, Наталья Никитична взглянула на часы: было шестнадцать десять. До конца рабочего дня оставалось сто минут. «Самое время», – мелькнуло у нее в голове. Долгие минуты ушли на то, чтобы поймать взгляд полностью ушедшей в работу Юлии Бочаровой. Но когда их глаза встретились, какой-то волшебный мост тут же связал эти два существа. Даже не верилось, что молоденькие дамы всего секунду назад были глубоко поглощены работой. Можно было утверждать, что они только и ждали этого мгновения. Их взгляды вспыхнули таким ярким пламенем, их потянуло друг к другу таким сильнейшим магнитом, что, казалось, только полная отдача собственного «я» была способна погасить эту невероятную энергию чувств. Мегалова едва заметно кивнула головой, указывая на выход. Юлия в порыве нахлынувшего азарта бросила: «Теперь пошли! Быстрее!» – и, едва успев выключить компьютер, понеслась к выходу.